Виктор Егоров.

Мы уходили, чтоб опять вернуться,
И возвращались, чтоб опять уйти.
И снова собирались на границе,
Тяжелого, нелегкого пути.

Мы, прорывали, оборону фронта,
И выживали, всем смертям назло.
И снова достигали горизонта,
Молясь, чтоб снова, снова повезло.

Мы, не хотели говорить о пошлом.
И, ощущая, друга, у плеча.
Мы как гусары, в том, далеком прошлом,
Стреляли, и рубили сгоряча.

Предела, мы достичь мечтали.
Бранились, не жалея крепких слов.
И снова, возрождаясь, умирали,
И возрождались, умирая вновь.

Замолкли поля обреченно.
Вдали разливался закат.
Пытаясь укрыться, в ночи от погони,
Скакал за курганы отряд.

Натружено кони храпели,
Неся на себе седоков.
И ножны о седла гремели,
Студя закипавшую кровь

Но люди, в жестокость, поверив,
Отбросили страхи, и были смелы.
И жизнями то расстоянье измерив,
Уже не боялись меча и стрелы.

И кони валились, не выдержав бега,
Упал, значит, скоро наступит конец.
А тысячелетия, сжатые в миге,
Горели как тысячи розовых солнц.

У, павших коней, одинокие тени,
Стояли, сжимая булатную сталь.
Лишь скорбная песня, о злом невезенье,
Как плачь безутешный, срывалася вдаль.

Все ближе, и ближе зловещие лица,
Но руки тверды, и мечи наголо.
Готовы с врагом в поединке сразиться,
Те люди, кому не совсем повезло.

Скрестились мечи, темноту рассекая,
Посыпались искры, погаснув без сил.
И кто то, в далекой ночи погибая,
С собою в безвестность, мечту уносил.

И в жизни, как в поле, стремишься, и веришь,
Не зная, что будет, а что обойдет.
Чтоб вновь, обернувшись, невиданным зверем,
Пуститься в последний, безумный полет.

Гадалка, гадалка, скажи мне судьбы моей масть.
И в чем моя радость, и в чем моя дикая страсть.
Я с дамой, принцессой пиковой,
Брожу по кольцу роковому.
И вновь возвращаюсь, чтоб снова в тумане пропасть.

Гадалка, гадалка, а правды не нужно поверь.
Ведь в каждом из нас проживает невиданный зверь.
Он спит, разбудить его можно,
Но вот приручить невозможно.
Как вновь не открыть, незакрытую ранее дверь.





Нет, счастье, это не преданье
Восторг и боль, и, просто, ожиданье.

Нет, горе, это не потеря,
А, взлета нового преддверье.

Однажды, вернувшись, домой из далекого края,
Я встретил Принцессу, сквозь будни, бегущую вдаль.
И словно в рулетку, с судьбой беспощадной играя.
Поставил ва-банк, и, наверное, все проиграл.

Я выстрелом точным достану мишени любые.
Я знаю, что значит идти по колено в крови.
Но снова прошу я бездонное небо России.
Дай радость, дай счастье, дай долгой и верной любви.

Я очень старался, я очень старался Принцесса.
Чтоб мы повстречались, и вместе любовь обрели.
Но ты выходила, как сказка из синего леса.
И вновь исчезала, как призрак в туманной дали.

Я долго искал, ту дорогу к Бегущей Сквозь Будни.
Я долго страдал, не пытаясь ее обмануть.
Но снова и снова, как призрак в деревне безлюдной.
Она ускользала, в туман, в бело синюю муть.

Я взял твою грудь, в свои сильные крепкие руки.
Пытаясь понять, почему отдалась все же мне.
Наверное, просто, от злой надоедливой скуки.
Наверное, просто, от дикой тоски по весне.

Взлетает над полем уставшая за день пичуга.
Плывет по реке беззащитный бумажный корабль.
Нет, просто с тобой, мы понять не сумели друг друга.
Нет, просто уходит, любовь безответная вдаль.

Любил Ванюша Верочку, а Верочка Ванюшеньку.
Встречались мальчик с девочкой, под ивами плакучими.
А рядом с теми ивами, росла рябина красная.
Высокая красивая. Нарядная, прекрасная.

И свадьбой все закончилось, вот только все ли правильно.
Ведь свадьбой то рябиновой, ведь свадьбой ой печальною.
Рябиновая свадьба, печальные глаза.
Рябиновая свадьба, прозрачная слеза.

Он вышел в степь донецкую, с невестою любимою.
И вдруг девчонка вскрикнула, от боли неожиданной.
Упало платье белое, да в травушку зеленую.
Остановилось серденько, в Иванушку влюбленное.

Спасти меня не суждено, прости меня любимый мой.
Я встану средь плакучих ив, печальною рябиною.
Рябиновая свадьба, печальные глаза.
Рябиновая свадьба, прозрачная слеза.

Давай возьмем, забудем горе,
Печаль изгоним из души.
Сгорим с тобою в жарком споре,
Не все слова в котором хороши.

Я пью, пытаясь удалиться,
От мира, ну а ты наоборот.
Ты пьешь, чтоб просто утопиться,
В вине, и вдруг увидеть поворот.

Тот поворот, что принесет веселье,
Что сблизит с миром, даст толчок душе.
Ну а потом, наступит вновь похмелье,
И вновь придется пить, ну что ж, спеши.

Спеши растаять в винном перегаре,
Спеши уйти в страну стихов и грез.
И кто то, будет тренькать на гитаре,
И проливать, хмельное море слез.

У стен, табачный дым струится,
Слышны, хмельные голоса.
И снова, ты стараешься напиться,
Уйти из жизни, хоть на полчаса.

Прекрасен мир, но ты его не слышишь,
И тени, не умеют говорить.
И как младенца, ты бутыль колышешь,
Пытаясь истину убить

А кто то, смотрит прямо в лица,
Пытаясь, истину, добыть.
А твой удел сейчас напиться,
Бутыль тот, до конца допить.

Не все имеют то, чего хотят.
Довольствуются тем , что им доступно.
И многие ошиблись очень крупно,
Поставив важное, и, дрянь, в единый ряд.

А выход остается лишь один.
Закрыть от всех лицо забвенья маской.
И знать, что жизнь всего лишь сказка,
Души, невероятнейших глубин.

Не все умеют жить себя щадя.
И в нелюбимой прозябать личине.
Всего лишь, только по одной причине.
Не всем доступно скрыться от себя.

Лунная пыль.

То ли ветер с полей, то ль дыханье Луны.
Мне приносят печаль, мне приносят покой, из далекой страны.
Словно лунная пыль, межпланетных дорог,
Пелена дивных грез, прилетает с небес, и ложится у ног.

Вижу синюю даль, серебристый туман.
То ли лунная пыль, то ли призрачный снег, то ли просто обман.
Горизонта достичь, не дано никогда,
Никому, никому, то извечный запрет, навсегда, навсегда.

Горизонтом стелется, звездная метелица.
Небо темно синее, бьется грудью в степь.
Красоту славянскую, вижу в снах предутренних,
Чистую и нежную, словно первый снег.

Вьюсь я ясным соколом, да все вокруг да около.
Не идет красавица, как я сеть не вью.
Ты моя журавушка, не губи красавушка,
Дай мне руку нежную. Целовать твою.

Улечу с туманами, в даль, за океанами.
За звездой предутренней, в дальние края.
Для тебя прекрасная, сказка моя ясная,
Сказка синеглазая, милая моя.

Сердцу, можно сказать неправду, сердце, можно обидеть больно.
Только, нужно ли быть неправым? И не чувствовать воли вольной.

Правда, хуже любой отравы, в чем- то хочешь сейчас сознаться!
Только нужно ли быть неправым, и, не с чем когда то остаться.

Дожди мои осенние, осенние сомнения.
Тоскует небо серое, дождинками несмелыми.
Печаль стекает с облаков, прозрачная и ясная.
Дожди мои осенние, закрыли солнце красное.

Среди печали осени, как будто гость непрошенный.
Стоит, качая ветвями, могучий дуб обветренный.
Под ним листва багряная, царевной - несмеяною
Печальна ненавязчиво, дождем умыта ласковым.

Дожди мои прекрасные, как, правило, негласное.
Природы плач не горестный, природы плач естественный.
Ведь смех и слезы рядышком, всегда, всегда находятся.
И выйдет солнце ясное, и, снова распогодится.

Вселенская лень обуяла меня.
Но снова и снова сажусь на коня.
Я призрачный всадник, безликая тень.
Меня обуяла вселенская лень.

Фантом я печальный меня ты не тронь.
Усталою поступью тащится конь.
Не слушает шпору на..рав на приказ.
Мой верный товарищ, крылатый Пегас.

И вновь разливается в небе заря.
Нет. Столько чернил исписал я не зря.
Не зря словоблудил, не зря ковырял.
Не смея предать тех кто мне доверял.

Не в силах растрогать лошадку свою.
Кричу - Да видал это всё на ..ю.
Не в силах взлететь в поднебесную даль.
Я вместо крыла примеряю педаль.

Стою у зеркал я не видя себя.
Меж ног свою гордость слегка теребя.
Шепчу, говорю, и срываюсь на крик.
Пытаясь в стекле обозначить свой блик.

Мрачна и безмолвна система зеркал.
Я вижу в ней только звериный оскал.
Немой Бесконечности дикое зло.
Не хочет давать отраженья стекло.

Хочу я уйти но жесток лабиринт.
Он не отпускает он что то творит.
Зеркальные стены сжимают мой лик.
Вопросом терзая - А кто ты старик?

Вопрос тот без слов. Просто так, тишина.
Топорщится дыбом моя седина.
Старик! Да пошло ты! - Кричу я в стекло.
Но снова молчит абсолютное зло.

Разбил я зерцало поранив кулак.
И в звоне прощальном услышал - Дуррак.

Пошёл по борделям, зашёл в казино.
Просрал всю наличность и пригнул в окно.
Смеются зеваки - Ведь первый этаж.
И на хер не всрался нам твой эпатаж.

И вдруг подлетает крылатая конь.
Садися мудила, но крылья не тронь.
Язык показал я зевакам и сел.
И вновь в горизонта черту полетел.

Вернулся. И склеил зеркальную гладь.
Чтоб снова всё это когда то познать.
Взглянул и нашёл отраженье своё.
Которое вновь потирает мудьё.