На востоке Шотландии уже шестьсот лет стоит замок Гламз, сложенный из бурого камня. Когда-то он служил крепостью своим владельцам из рода Лайон, о чем напоминают обветшалые оборонительные сооружения, но затем хозяева взялись за его перестройку, желая превратить Гламз в настоящий дворец. К зубчатым парапетам с бойницами добавились изящные башенки, а вокруг замка раскинулись прекрасные сады и парки. Однако бывший форт так и не утратил до конца своей воинственности, словно старый солдат, никак не могущий привыкнуть к мирной жизни, - до сих пор покои замка украшают старинные алебарды и ружья, а рыцарские латы стоят вдоль стен, словно безмолвные часовые. Многое помнят эти стены. По ночам вдоль длинных коридоров скользят призраки загубленных здесь душ. Отголосками эха гуляют их голоса под почерневшими от времени стропилами, пытаясь донести до живущих свои печальные истории. И вот одна из них...
Декабрь 1810 - Июль 1820
Даже сильные мира сего не всегда могут получить то, чего хотят. Хозяин замка Гламз, Джон Лайон-Боуз, десятый граф Стратмор, воспылал страстью к прекрасной Мэри Милнер, дочери садовника, и поклялся, что овладеет ею. Вот только как он ее ни обхаживал, девица твердила одно: что будет принадлежать Джону, лишь когда он наденет ей на палец обручальное кольцо
Но разве простолюдинка - ровня аристократу из старинной фамилии, состоящей в родстве с королевской семьей? Поведешь такую к алтарю - опозоришься. Всё больше распаляясь от желания, Джон наконец придумал, как добиться упрямицы - под Рождество пообещал Мэри, что женится на ней тайно, а сам подговорил своих беспутных дружков притвориться священником и свидетелями. Девица и знать не знала, что свадьба фальшивая. Едва этот фарс подошел к концу, Джон усадил счастливую Мэри в экипаж и увез из замка Гламз в одно из своих английских поместий, где через девять месяцев она родила ему сына.
Ребенка в честь отца нарекли Джоном, и даже фамилию граф дал ему свою, хоть и усеченную - Боуз. С самого рождения все считали мальчика наследником родового титула и называли не иначе как лорд Гламз. Под этим же именем Джона-младшего, едва тому исполнилось восемь, отправили на учебу в частную школу для юных джентльменов.
А затем всё вдруг изменилось. Джон-старший простудился на охоте и слег в горячке. Всё врачебное искусство семейного доктора не смогло поднять его на ноги. Скоро стало ясно, что граф умирает. И тогда Джон признался Мэри в том, что их свадьба была ненастоящей, а ее сын - бастард.
В отчаянии Мэри воскликнула:
- Коли нашему сыну не бывать законным хозяином Гламза, то и никому другому из твоего рода тоже! Будьте вы, Лайоны, все прокляты на сто лет вперед!
Джон взмолился:
- Прошу тебя, дорогая, прости меня! Я виноват перед тобой, но хочу всё исправить, прежде чем явлюсь на суд перед Создателем!
Спустя час священник обвенчал графа и Мэри в капелле замка, а уже на следующий день Джон подписал завещание, в котором, оставив все свои поместья и деньги супруге и ее девятилетнему сыну, назначил мальчика наследником титула. Еще не просохли чернила на завещании, а граф уже отошел в мир иной.
Однако после его смерти младший брат покойного Томас заявил свои права на титул и поместья. Суд встал на его сторону, и Джону пришлось вместе с матерью навсегда покинуть замок Гламз, так и не став его хозяином и одиннадцатым графом Стратмором.
А сказанное в сердцах проклятие ждало своего часа...
Октябрь 1821
Единственный сын одиннадцатого графа Стратмора Томас Джордж Лайон-Боуз, лорд Гламз, не находил себе места, меряя шагами библиотеку. Его жена Шарлотта никак не могла разрешиться от бремени. В замок еще вчера вечером была приглашена лучшая во всей округе повивальная бабка, которая уже шестнадцать часов хлопотала возле роженицы. В детской ждала резная кроватка на гнутых ножках в виде львиных лап - для еще одного наследника рода Лайон, - но малыш не спешил появляться на свет. От криков несчастной Шарлотты, доносящихся из спальни на втором этаже, у Томаса стыла кровь в жилах.
Наконец вошел слуга с известием о том, что леди Гламз разродилась.
Томас поспешил к жене, желая поцеловать ее и новорожденного младенца. Но на пороге спальни его встретила бледная как мел повитуха со словами: "Милорд, надобно как можно скорее позвать священника!"
Новость разнеслась быстро: у лорда Гламза родился сын, которого назвали в честь отца Томасом, но прожил он всего несколько часов - малютку еле успели крестить, чтобы похоронить по-христиански.
Резная кроватка осталась пустовать...
Замок Гламз погрузился в траур. Граф Стратмор, лишившийся внука, скорбел вместе со своим сыном, потерявшим наследника. Слуги шептались о проклятии Мэри Милнер - и откуда только люди узнают такие вещи!
Но мир устроен так, что в нем вечен круговорот жизни и смерти. Одиннадцать месяцев спустя Шарлотта снова родила мальчика, которого тоже нарекли Томасом, и на этот раз дитя выжило...
Август 1846
"До чего же не вовремя!" - Томас Лайон-Боуз, лорд Гламз, недовольно поморщился, прочтя только что доставленное послание от управляющего шотландским замком: "Милорд! Граф Стратмор просит Вас срочно приехать, потому что серьезно занемог и, скорее всего, не доживет до праздника Преображения Господня".
Чёрт! Ну почему деду вздумалось помирать именно сейчас! Томас в раздражении швырнул письмо на каминную полку. На носу игра против недавно созданной команды из лучших профессионалов крикета в Англии. А вместо этого придется тащиться из Лондона в родовое гнездо!
Томас, страстный крикетист, считался первоклассным игроком среди любителей и вместе с младшим братом Клодом защищал цвета Марилебонского клуба. В столице оба вели беззаботную жизнь - статные красавцы, обласканные женским вниманием, светские щеголи, почти не верящие ни в бога, ни в черта, прожигающие отпущенные на их содержание деньги старого графа.
В свои двадцать четыре года Томас жил по принципу "Carpe diem", но полученное письмо поставило точку в том существовании, к которому он привык. Судя по всему, настало время обзавестись титулом графа - тем самым, которого не дождался отец, скоропостижно скончавшийся в тридцать три года всего лишь лордом Гламзом. Придется взвалить на себя обязанности по управлению замком в Шотландии и другими фамильными поместьями. Но, что ни говори, это приятное бремя, ведь оно позволит единолично распоряжаться всеми семейными богатствами...
Когда экипаж, доставивший Томаса, остановился у парадного крыльца замка Гламз, из дверей торопливо выбежал управляющий Дэвид Проктор, уже тридцать один год служащий Лайонам верой и правдой.
- Милорд! - воскликнул он. - Вы едва успели! Кажется, лорд Стратмор уже отходит! Поторопитесь!
Приказав слугам выгружать багаж, Томас поспешил за Проктором.
Граф, смежив веки, неподвижно лежал в своей постели, вытянув поверх одеяла восковые иссохшие руки - лишь пальцы шевелились, словно суча невидимую пряжу.
- Томас, подойди ближе, наклонись ко мне, - прохрипел старик, открыв глаза. Когда внук повиновался, умирающий схватил его за рукав. - Прежде чем ты станешь следующим графом Стратмором, я должен поведать тебе жуткую тайну нашей семьи. Поклянись хранить ее в секрете и открыть только своему наследнику, когда тот достигнет совершеннолетия!
Уж не предсмертный ли это бред? Томас обернулся на Проктора, но тот стоял с невозмутимым лицом.
- Клянусь, - пожал плечами Томас, по-прежнему гадая, не сошел ли дед перед смертью с ума.
- В этом замке есть... - начал граф, но неожиданно по его телу прошли волной несколько судорог, рука отпустила рукав внука и безвольно упала на постель. - Проктор.. тебе... всё... покажет... - с видимым усилием проговорил старик, а затем его взгляд остановился, упершись куда-то вверх и в угол, рот так и остался открытым, но больше из него не раздалось ни звука...
После похорон Томас, теперь уже двенадцатый граф Стратмор, спросил управляющего, что означали последние слова прежнего графа.
На что Проктор ответил:
- Ступайте за мной, милорд, и вы узнаете мрачную тайну сего замка. Это мой долг передать ее вам.
Он провел нового хозяина в гардеробную Голубой спальни и отодвинул лежащий на полу ковер, под которым обнаружился деревянный люк. Взяв с настенной полки свечу, заправленную в подсвечник, Проктор зажег ее и поднял крышку люка. Томас увидел уходящие в темноту деревянные ступени. Управляющий начал спускаться, жестом пригласив графа следовать за ним.
Лестница привела их в длинный каменный коридор с низким сводом. Пришлось прошагать около ста ярдов, пока впереди не показалась массивная дверь с окошком, забранным металлическими прутьями, за которым было темно.
Управляющий остановился и передал свечу Томасу.
- Поговорите с ним сами, милорд, он вам всё расскажет. - Проктор вынул из кармана связку ключей, вставил один из них в замок и повернул. - Я подожду вас здесь.
Затем он отпер дверь и отступил на несколько шагов.
За зарешеченным окошком по-прежнему царила темнота, рассеять которую было не под силу танцующему пламени одинокой свечи. Томас поднял подсвечник выше, осторожно приоткрыл дверь и несмело произнес:
- Кто здесь?
Послышался шорох, а затем раздался мужской голос, звучный и глубокий, с безупречным аристократическим произношением.
- Прошу вас, уберите свет.
Граф опустил свечу и испуганно выдохнул:
- Кто вы?
- Позвольте представиться. Я - Томас Лайон-Боуз, двенадцатый граф Стратмор, - ответила ему темнота.
Томасу на мгновение показалось, что всё это происходит в дурном сне.
- Вы лжете, потому что это я - Томас Лайон-Боуз, граф Стратмор! - выкрикнул он.
До него снова донесся легкий шорох.
- Я ваш старший брат, родившийся восемнадцатого октября тысяча восемьсот двадцать первого года. Мы с вами носим одно имя.
"Что это? Дурной розыгрыш?" - с раздражением подумал юный лорд.
- Такого не может быть! Тот Томас умер при рождении и давно похоронен!
- Младенец остался жив, - печально отозвался невидимый собеседник. - На кладбище зарыт пустой гроб. Вот почему над могилой даже не поставили памятник. Едва я родился, меня поспешили крестить и спрятать здесь, в каменном мешке под главной башней замка.
- Это ложь! Кто вы и почему смеете утверждать такое?! - воскликнул Томас.
Разозлившись, он шагнул через порог и осветил свечой тот угол, из которого доносился голос.
Граф не ожидал, что едва тьма отступит, взору предстанет образ из самых жутких ночных кошмаров. Перед глазами всё поплыло, и Томас потерял сознание...
Очнулся он на кровати в Голубой спальне. Проктор, склонившись над ним, брызгал в лицо хозяина водой из фарфорового таза.
- Это моя вина, милорд, надо было вас сначала подготовить к такому зрелищу. Однако в ваше оправдание следует сказать, что вряд ли найдется человек, способный не испугаться эдакого страшилища. Я и сам, хоть и гляжу на него уже четверть века, а всё никак не могу привыкнуть.
- Это правда? - слабым голосом спросил Томас. - Оно - и в самом деле человек и мой родной брат?
Управляющий в ответ лишь кивнул с мрачной торжественностью, и это почему-то убедило графа лучше всяких слов.
- Но почему?! - Томас и сам не знал, о чем был его вопрос - тот просто вырвался из самой глубины его сердца, словно вместе с этими двумя словами оно желало исторгнуть взявшийся из ниоткуда и прочно угнездившийся в груди тяжелый ком.
Что "почему"? Почему эту страшную тайну столько лет от него скрывали? Почему судьба так зло подшутила над семьей Лайон? Почему это сумело выжить? Почему оно разговаривает так осмысленно?
Словно расслышав все безмолвные вопросы Томаса, Проктор тяжело вздохнул и начал свой рассказ:
- Милорд, когда ваш старший брат появился на свет, ваша матушка, измученная тяжелыми родами, была на грани истощения всех сил и, едва дав младенцу жизнь, глубоко уснула. Увидев новорожденного, повитуха тут же послала за вашим батюшкой. Тот, взглянув на уродливое существо, лежащее на атласных пеленках с графским гербом, сперва решил, что без нечистой силы не обошлось.
Срочно позвали капеллана, преподобного Алэсдейра Грэхема, что служил тогда в замке. Но священник заявил, что дьявол тут ни при чем, а бедное дитя, которое, без сомнения, скоро преставится, необходимо крестить как можно скорее. Что и было немедленно сделано. Мне по просьбе лорда Гламза пришлось стать крестным отцом его сына. Мы, те немногие, что видели новорожденного, полагали, что он не дотянет и до утра. Но младенец пережил ночь и, судя по всему, не собирался на тот свет, хотя, может, для него и лучше было бы умереть.
По приказу лорда Стратмора его невестке сообщили, что ребенок скончался, а повитухе поручили найти под строжайшим секретом кормилицу, которую впоследствии поселили вместе с младенцем в той самой потайной комнате, где вы только что побывали. Едва дитя отняли от груди, и кормилицу, и повитуху, щедро вознаградив, вынудили навсегда покинуть Англию, крепко храня тайну вашей семьи, милорд. А за ребенком приставили ходить одного надежного слугу, велев мне проверять время от времени, хорошо ли тот справляется со своими обязанностями.
Прошло лет пять, и однажды старый граф, позвав к себе капеллана, сказал ему: "Каким бы уродливым ни было сие существо, а всё же это тоже крещеная душа, и надобно позаботиться о ее спасении. Кажется, оно способно разговаривать. Научите его нескольким молитвам - и этого, думаю, будет достаточно".
Но преподобный Алэсдейр Грэхем, воистину, был образцом христианского милосердия. Он пекся о несчастном уродце так, словно тот был его собственным сыном. Попросив у графа разрешения занять Голубую спальню и получив его, пастор почти каждый день тайком спускался по подземному ходу в секретную комнату и общался с маленьким узником.
Наш капеллан учил его не только говорить и молиться, но и грамоте, светским манерам и разным наукам, приносил ему свечи, книги из замковой библиотеки, перья, тетради и чернила для письма, сам сшил ему белье и верхнюю одежду - не ахти как вышло, но всё же лучше, чем ничего, - приволок добротную мебель с чердака, завесил холодные каменные стены старыми гобеленами. Безлунными ночами, таясь от людских глаз, он выводил своего подопечного в сад и даже подарил ему щенка, чтобы тот скрашивал одиночество мальчика. Они то и дело затевали веселую возню - уродец и собака - благо ни одному звуку не под силу проникнуть сквозь толстые стены главной башни.
Порой, глядя на то, как преподобный Грэхэм обращается с этим беднягой, я думал себе: "Да он прямо настоящего лорда из него растит! Ни к чему это. Ничем хорошим дело не кончится..."
- А что же мои отец и дед? - перебил управляющего Томас.
- Лорд Стратмор не посещал узника. Лишь изредка мимоходом интересовался, жив ли тот еще, и по его лицу было видно, что ему досадно такое долголетие внука. А ваши родители покинули замок почти сразу после рождения своего старшего сына и больше ни разу сюда не возвращались.
- А! - коротко ответил Томас, глядя в потолок невидящим взглядом. - Продолжай. Что же было дальше?
- Мальчик вырос очень сильным и крепким. Как ни странно, невероятное уродство сочетается в нем с большой жизнестойкостью, завидным здоровьем и почти нечеловеческой силой. Но он давно смирился со своей участью и ни разу не пытался сбежать или причинить кому-либо вред. Он был очень привязан к преподобному Грэхэму... Несколько лет назад наш капеллан умер, и граф решил не посвящать нового пастора в тайну, которую на тот момент в Гламзе знали всего трое: лорд Стратмор, я и старый преданный слуга... Теперь о ней стало известно и вам, милорд, но хранителей тайны по-прежнему трое. Старый граф не раз говаривал: нельзя, мол, допустить, чтобы хоть кто-то еще увидел эту карикатуру на человека и разнес слухи о том, как чудовищно безобразен законный наследник титула и собственности рода Лайон.
И тут Томаса словно ударила молния. Он застыл, похолодев от осознания истины, которая только сейчас открылась ему в своей безжалостной прямоте. "Законный наследник"... А ведь, и в самом деле, это чудовище - вот кто должен был стать двенадцатым графом Стратмором! Мозг пронзила мысль: "Дед был законным графом, а я - уже нет, и все мои будущие наследники тоже не будут иметь права на титул, пока этот урод жив!"
Вот так насмешка судьбы! В памяти невольно всплыло воспоминание об услышанной в детстве истории про фамильное проклятие, обещавшее, что никому из Лайонов не бывать законным хозяином Гламза на сто лет вперед.
"Подумать только, - размышлял Томас, - оно и в самом деле сбылось! Вот нас два брата, два Томаса из рода Лайон. Один должен владеть замком по праву рождения, но никогда Гламз не будет ему принадлежать. А второй - как оказалось, самозванец. И теперь это клеймо будет жечь меня каленым железом до конца дней - пусть даже страшная тайна известна всего троим. Впрочем, почему троим? Есть и четвертый посвященный - мой уродливый брат".
Перед глазами Томаса снова встало жуткое существо с большой головой, будто вросшей в мощное туловище яйцевидной формы с широкой, словно бочка, грудью, покрытое густыми волосами - нет, скорее, шерстью - как и короткие, недоразвитые конечности. Отвратительная, мохнатая жаба, на которую страшно смотреть! Лицо этого существа было настолько деформировано, что, казалось, если как следует вглядеться в него, то можно лишиться разума - словно сам господь, которому не понравилось его творение, смял только что слепленные черты, чтобы создать из той же глины новые, - да так и забыл это сделать. Полно, да можно ли вообще считать это человеком?
Томас резко сел на кровати.
- Проктор, ты еще не рассчитал рабочих, чинивших кладку в галерее?
- Пока нет, милорд. Они говорят, что закончат через пару дней.
- Выбери из них одного, самого неболтливого. Пусть он завтра же замурует этот подземный ход! Но проследи, чтобы каменщик ничего не увидел и не услышал. Ну, ты понял...
Томас посмотрел управляющему в глаза тяжелым многозначительным взглядом.
Проктор побледнел.
- Милорд... Как можно! Там же... Он же...
- Я плачу тебе за исполнение моих приказов, а не за то, чтобы выслушивать твое мнение, - отрезал Томас и поднялся с кровати...
Ночью он долго не мог уснуть, ворочался на роскошной постели, недавно ставшей смертным одром для его деда, размышляя над тем, правильно ли поступил, решив раз и навсегда избавить замок Гламз от его мрачной тайны. Под утро он забылся сном, в котором из кромешной темноты к нему взывал голос старшего брата - такой человеческий, словно существующий отдельно от жуткого облика его обладателя. Проснувшись в холодном поту, Томас первым делом вызвал к себе в спальню управляющего и, едва тот вошел, граф выпалил:
- Вели сейчас же разломать ту стену, что я приказал сложить вчера!
Ответом ему был одобрительный взгляд и слова:
- Милорд, прошу меня простить, я накануне не успел отдать указание каменщику.
Это было так не похоже на обычно исполнительного Проктора, но Томас предпочел не развивать эту тему. Отпустив управляющего он, прямо в халате, накинутом поверх ночной сорочки, бросился в часовню замка и рухнул на колени перед алтарем, благодаря бога за то, что тот не позволил взять на душу смертный грех.
1850
В свете, жадном до сплетен, уже давно судачили о странной перемене, случившейся с лордом Гламзом после того, как он унаследовал от деда графский титул. Некогда душа любой компании, дэнди и бонвиван, Томас Лайон-Боуз, ныне лорд Стратмор, внезапно стал молчаливым, хмурым и замкнутым. Казалось, что-то грызет его изнутри - то ли хворь, то ли совесть. Поговаривали, будто один из его друзей, не в силах дольше видеть страдания графа, подступил к нему с настойчивыми расспросами о том, что за тайна его так изводит. На что в ответ услышал: "Если бы ты только знал суть этой ужасной тайны, то, коленопреклоненный, горячо благодарил бы Бога за то, что она - не твоя!"
Эта пикантная история только подогрела слухи, но ясности не прибавила. Граф упорно уклонялся от всяких разговоров о своей странной хандре, избегал прежде столь любезных его сердцу шумных светских увеселений и даже почти перестал играть в крикет. Но чем дальше, тем упорнее среди бомонда шли толки о том, что столь сильно изменился граф сразу после своего визита в родовой замок в Шотландии четыре года назад. А значит, именно там скрыта жуткая тайна лорда Стратмора - не зря ведь он с тех пор обходит Гламз стороной.
Слухи имеют свойство то аморфно клубиться, то временами принимать ту или иную более отчетливую форму. Так и в случае с тайной бывшего кутилы, ставшего чуть ли не затворником, сплетники наконец пришли к единому мнению, что в фамильном замке Лайонов скрыто нечто очень жуткое. Но дальше этого попытки узнать истину не продвинулись... Впрочем, по мнению дам, эта загадочность и чайлд-гарольдовская мрачность лишь придавали красавцу-графу дополнительное очарование, особенно восхищая девиц на выданье. Матери юных дебютанток устроили ему настоящую осаду, но лорд Стратмор всё никак не выказывал желания обзавестись супругой.
Наконец тактика изнурения всё-таки принесла свои плоды: в январе было объявлено о помолвке его сиятельства с дочерью шестого виконта Баррингтона достопочтенной Шарлоттой Марией Баррингтон - особой недалекой, вздорной и болтливой, но чрезвычайно хорошенькой.
А в апреле сыграли свадьбу.
1852-1854
Шарлотта, как истинная дочь Евы, была ужасно любопытна. Выйдя за Томаса, она поклялась себе, что уж от нее-то у мужа не будет никаких тайн - и главной тайной, которая падет к ее ногам отпертым ларчиком, станет тайна замка Гламз.
К удивлению Шарлотты, Томас не стал делиться с ней сокровенным секретом и прямо заявил: "Если ты не хочешь меня огорчить, никогда больше не заговаривай со мной об этом".
Но Шарлотта сдаваться не собиралась. Она начала упрашивать мужа переехать в Гламз. Целых три года тот и слышать об этом не хотел. Но и тут победила тактика измора. Обустроившись в замке, леди Стратмор сначала взялась допытываться у управляющего, что же так тщательно прячут тут от чужих глаз. Однако Проктор отказался отвечать на этот вопрос. А когда Шарлотта предложила ему за откровенность немалую сумму денег, старик предупредил: "Не пытайтесь узнать эту тайну, миледи. Ваше счастье, что вы не знаете истины, иначе никогда бы больше не жили в радости".
Еще более заинтригованная, Шарлотта объехала с визитами местных кумушек и собрала все слухи о загадке, не дающей ей покоя. Очевидно, акушерка и кормилица уродливого младенца успели кое о чём проговориться до своего отъезда из Англии, потому что в беседах за чаем окрестные дамы не преминули сообщить Шарлотте, что где-то в замке есть секретная комната, а в ней... А вот что в ней, увы, пока оставалось неизвестным.
Поиски тайника не дали результата. Всё, что смогла обнаружить графиня, пересчитав все окна в комнатах изнутри, а затем снаружи замка, - что их число не сходится, а значит, потайная комната всё-таки существует. Вот только как ее найти? И тогда в голове у Шарлотты созрел план.
Когда в Гламз в очередной раз съехались гости, она, зная, что муж должен отправиться в Эдинбург по делам, дождалась его отъезда и предложила остальным в качестве развлечения отыскать тайник. Для этого требовалось всего лишь открыть все окна в замке и из каждого вывесить на улицу полотенце или носовой платок. Окно, оставшееся не отмеченным этим знаком указало бы, где расположена секретная комната.
Вся компания рьяно взялась за дело, но тут неожиданно вернулся граф и страшно рассердился. Выпроводив не в меру любопытных гостей, он накричал на жену, а наутро сообщил, что отсылает ее в Италию, и уже дал приказание снять там для нее виллу. Шарлоте оставалось лишь подчиниться супругу, который и сам вскоре покинул замок.
Через год Томас, получив в Лондоне известие о том, что жена умерла в Турине, ощутил только облегчение и окончательно понял, что никогда ее не любил.
Больше двенадцатый граф Стратмор никогда не был женат...
Август 1865
Тайна замка Гламз изводила Томаса, не давала ему покоя. Каждый раз, когда он представлялся лордом Стратмором, подписывался графским титулом или распоряжался земельными владениями Лайонов, в мозгу вспыхивало: "Самозванец!", сдавливая болью виски, заставляя стискивать зубы.
А между тем законный граф продолжал упорно цепляться за жизнь, хотя провел в узилище почти сорок пять лет. С того дня, когда Томас узнал о существовании старшего брата, он больше не переступал порог тайной комнаты и не пытался выяснить, как себя чувствует его тезка. Но и так было ясно, что если бы тот умер, то новый управляющий, Эндрю Ральстон, сменивший Проктора, скончавшегося пять лет назад, сообщил бы об этом хозяину.
Чем дальше, тем больше Томасу казалось, что, куда бы он ни пошел, все шепчутся за его спиной о фамильной тайне Лайонов. Он перестал бывать в столице, перебрался в имение в Хартфоршире, где до сих пор жила мать. Но там графа очень скоро начала раздражать безмятежность леди Гламз, не подозревающей о том, какое тяжкое бремя несет на своих плечах ее сын. Томас не посмел ей открыться, помня наказ деда сообщить о настоящем лорде Стратморе только своему наследнику.
Перешагнув сорокалетний рубеж, граф, пытаясь отвлечься, отправился в длительный вояж по Европе, но смена мест и впечатлений не радовала его, потому что сознание подспудно продолжала угнетать мысль о том, что он занимает в жизни чужое место. Томас переезжал из города в город, из страны в страну, нигде подолгу не задерживаясь, словно пытался сбежать от самого себя. Но спустя пару лет, в отеле в Зальцбурге, он вдруг потерял сознание прямо в фойе. Вызванный к графу доктор осмотрел его и озабоченно сообщил:
- Лорд Стратмор, у вас очень больное сердце. Оно может остановиться в любой момент.
Граф принял свой приговор с фатализмом - как неотвратимое наказание за то, что столько лет жил в отвратительной лжи.
Но ему еще предстояло выполнить свой последний долг...
13 сентября 1865
Дав знак Ральстону остаться за дверью, Томас ступил в Голубую спальню замка. Держа в руках керосиновую лампу, он спустился в подземный ход и вошел в тайник.
Лишь сейчас граф как следует его рассмотрел. Хотя только что пробило полдень, в эту каменную клетку почти не проникали солнечные лучи - слишком мало́ было застекленное окошко под самым потолком. Из мебели тут имелось лишь грубо сколоченное деревянное ложе, на котором, завернувшись в одеяло, сидел узник.
Хотя его внешность по-прежнему вызывала у Томаса ужас и отвращение, на этот раз он уже смог взглянуть на брата и не лишиться при этом чувств.
- Здравствуй, Томас! - сказал граф, поставив лампу на стол. - Узнаешь меня?
- Здравствуй, Томас! - эхом отозвался урод.
Голос его уже не казался таким звучным, как в прошлый раз - он словно потускнел и ослаб.
- Как у тебя дела? Хорошо ли с тобой обращаются? - спросил граф первое, что пришло в голову, и тут же пожалел об этом.
Крошечные глазки на безобразном лице зло сверкнули.
- Ты ждал столько лет, чтобы наконец лично задать мне этот вопрос? - почти выкрикнул невольник. - Впрочем, я не знаю точно, как давно мы не виделись. Я потерял счет времени. - Он подался вперед, одеяло сползло с еще мощных плеч. - Тебе любопытно, хорошо ли со мной обращаются? С тех пор, как вместо мистера Проктора появился мистер Ральстон, у меня отобрали книги, письменный прибор и свечи, вынесли мебель и сорвали гобелены со стен. Мне запретили ночные прогулки в саду и теперь лишь в самую непогоду выводят на крышу с цепью на шее и оковами на руках. Со мной обращаются, как с диким зверем. Я медленно схожу с ума в этой каменной дыре. Я теряю то человеческое, что есть во мне! И вот ты, дорогой братец, являешься оттуда, из мира людей, сюда и спрашиваешь, как у меня дела!
Томас выслушал эту тираду, склонив голову, затем прочистил горло и заставил себя посмотреть на собеседника:
- Я пришел сказать, что скоро умру.
- Вот как? - голос урода опять стал бесцветным. - Ты ищешь у меня сочувствия?
- Нет. Я приехал в Гламз только ради тебя. Поверь, я не знал, что Ральстон настолько жесток с тобой. Я непременно рассчитаю его, - зачем-то пообещал Томас, прекрасно понимая, что не может так поступить с тем, кто посвящен в его тайну. - Тебе вернут книги, мебель и прочее, ты снова сможешь гулять в саду, если будешь осторожен. Завтра я вернусь в Лондон и расскажу всё нашему младшему брату. Клянусь, Клод позаботится о тебе, когда меня не станет. А мы с тобой, боюсь, больше не увидимся. Прощай!
Повинуясь внезапному порыву, Томас протянул руку и вздрогнул, когда в его ладонь легла маленькая, как у ребенка, теплая рука, покрытая мягкой шерстью. Сердце вдруг заныло, затем взорвалось болью и остановилось. Граф тяжело осел на грязный пол...
20 сентября 1865
- Вот здесь его и нашли, вашего старшего брата, милорд, в Голубой спальне, лежащим на кровати - да так покойно, со сложенными на груди руками. Тело уж успело остыть. - Эндрю Ральстон угодливо открыл дверь в гардеробную перед новоиспеченным тринадцатым графом в роду Лайонов. - Кстати, именно отсюда подземный ход ведет в ту самую потайную комнату. Не желаете сами взглянуть на чудовище?
- Еще чего не хватало! - отрезал Клод и сгреб управляющего за грудки. - Продолжай держать язык за зубами да следи за этим монстром в оба! Если он сбежит, я тебя посажу туда вместо него! И больше я не хочу ничего о нем слышать до его смерти или до совершеннолетия своего наследника!
15 марта 1876
Ральстон повернулся к хозяину.
- Милорд, не стоит туда входить! Эта тварь опасна и уже не раз пыталась меня искусать.
Он протолкнул сквозь прутья решетки на дверном окошке кусок мяса и ломоть хлеба. За дверью послышалась какая-то возня, затем - низкое, утробное урчание.
Клод шагнул ближе. В нос ударила нестерпимая вонь. Граф с опаской просунул сквозь решетку зажженную спичку. Его старший сын, отметивший вчера совершеннолетие, с любопытством вытянул шею, пытаясь разглядеть из-за отцовской спины обитателя потайной комнаты.
На каменном полу, покрытом гнилой соломой и нечистотами, распласталось безобразное волосатое создание с короткими конечностями и огромной головой с длинными седыми космами. Громко звякнула цепь, идущая от кольца в стене к железному обручу на шее этого отвратительного существа, торопливо пожирающего еду.
Граф обратился к своему наследнику:
- Видишь: Ральстон был прав. Это и не человек вовсе, а просто уродливое животное! Здесь ему самое место.
Он уронил спичку на пол, брезгливо вытер пальцы надушенным платком и сказал сыну, всё еще вглядывающемуся в зарешеченное окошко:
- Идём! В следующий раз вернешься сюда со своим наследником. - Еще раз кинув взгляд в сторону двери, Клод поморщился и раздраженно вздохнул: - Господи, и когда уже этот зверь наконец сдохнет! Вот ведь живучий!..
***
Если вы посетите замок Гламз в наши дни, вам обязательно расскажут эту историю и добавят, что, по слухам, законный двенадцатый граф Стратмор прожил в заточении ровно сто лет, а когда он умер, его тело замуровали в той же потайной комнате, где несчастный провел всю жизнь. И до сих пор, как утверждают, в лютую непогоду можно услышать его шаги по крыше и жалобные сетования на свою горькую судьбу...