Рассмотрим несколько песен, представленных на сайте feldsher.ru с точки зрения того, как в этих текстах отражены ролевые позиции Спасителя, Жертвы и Преследователя. Сначала проанализируем то, что касается социально-психологической ситуации "Драматического Треугольника".
Ситуация "Драматического Треугольника" может существовать в социальной плоскости, в отношениях врача и его пациента. Участников игры - двое, а ролевых позиций целых три. Это дает возможность для переключений. В ситуации "Драматического Треугольника" психологические потребности могут быть удовлетворены более полно, если каждый участник игры может переключиться по всем трем позициям. Если же какая-то из ролевых позиций в ситуации межличностных отношений находится под запретом, то она интериоризируется, уходит во внутренний план личности и реализуется в фантазиях или же проецируется на другого участника этой игры. Интериоризированная ролевая позиция, как и любая фантазия, может обогатиться и приобрести важный личностный смысл за счет привлечения архетипического материала.
Сотрудник "скорой помощи" довольно часто выступает в классической роли Спасителя. Вообще-то, в работе "скорой" Спаситель - это не игровая позиция, а реальная профессиональная роль. Он самоотвержен и храбр, свободно сделал свой выбор в пользу работы на "скорой". В текстах песен подчеркивается умение сотрудников справляться с экстремальными ситуациями, любовь к своей работе, большие возможности сотрудников оказывать помощь и спасать, подчеркивается трудность этой работы. настроение песен в основном оптимистическое
Но грань между профессионалом и Спасителем в понимании Э. Берна довольно тонка. Подчеркивание романтики экстремальных ситуаций, переживание в них своего профессионального всемогущества очень характерны для описанного Н, Н. Пуховским психологического типа "Рембо". "Ключевой характеристикой этой структуры служит либо сознание "миссии", добровольно возложенных на себя тяжелых, но благородных и альтруистических обязанностей, позволяющих реализовать агрессивные побуждения без упрека во враждебности, либо сознание принадлежности к "корпорации", профессиональных обязанностей, позволяющих рисковать жизнью и здоровьем без самоупрека в агрессивности" Агрессивность Рембо вытеснена, и в условиях обычной жизни он достаточно раним, в рутинной деятельности он скучает и трудно к ней адаптируется. Герои этих песен напоминают Рэмбо своей идентификацией с коллективом профессионалов и готовностью прийти на помощь. Сотрудник "скорой помощи" обычно не рискует жизнью прямо. Опасность угрожает ему косвенно, из-за угрожающего состояния его пациента. Агрессия реализуется через выполнение болезненных, но спасающих жизнь манипуляций. Опасность придает жизни вкус. Реальная жизнь с ее проблемами кажется менее яркой, профессиональная деятельность оценивается высоко и дает ощущение избранности. Так Спаситель утверждается в своей роли.
Но в этих песнях представлен и другой Спасатель, более близкий христианской традиции. Это человек, который обречен иметь дело с чужими страданиями и поэтому страдает сам. В этой ролевой (но не игровой, а осознанно выбранной) позиции его удерживает долг, что тоже очень типично для ценностей христианства. Здесь уже не опасность, а милосердие придают смысл его деятельности. Но даже такой Спасатель не является слугой своих пациентов. Для него достаточно болезненно быть использованным, и он сопротивляется этому.
Мотивы Рэмбо и "традиционно христианского Спасателя" скорее социальны, а не архетипичны. Такой профессионал нуждается в социальной значимости и принятии. Но Рэмбо находится под влиянием архетипа Героя, а "традиционно христианский Спасатель" близок архетипическому образу Святого. Опасность инфляции, идентификации сотрудника со своей профессиональной ролью зависит именно от этих архетипических влияний.
Но то, что делает Спасителя Спасителем, может загнать его в роль Жертвы. В моральном кодексе медика и в его должностных обязанностях заложено требование работать во благо больного, невзирая на свое состояние. Тексты песен, в которых "скоропомощник" предстает в роли Жертвы, как раз об этом. Таких песен не очень много, они не особенно выразительны. Медик страдает и от обычных житейских проблем, и от напряженного графика своей работы; его обижают пациенты, когда он, по их мнению, выпадает из роли Спасителя. Отчетливо звучит мотив разочарования в профессии, чувство тупика и застоя, снижение самооценки. Важность спасательства не позволяет Жертве уйти из профессии
Страдающая Жертва может перестать вытеснять агрессию и превращается в Преследуемого Преследователя. Тексты песен об этом очень выразительны и полны черного юмора, их довольно много. Позиция Преследуемого Преследователя осознается авторами песен, она необходима для того, чтобы не быть Жертвой, она выполняет функции отрицания жертвенности. Как Преследователь воспринимается пациент, и агрессия направляется именно на него - роль Преследователя, доселе вытесненная агрессия прорецируется на него (см. текст песни "Булка калорийная"). Здесь и болезненные инъекции, и поджаривание в автоклаве, и эвтаназия. Гротеск и черный юмор свидетельствуют о том, что эта ролевая позиция (как и позиция Преследователя) реализуется лишь в фантазии авторов текстов.
Сотрудник "скорой помощи" в роли Преследователя выглядит еще страшнее. Его действия лишены мотива: если о них упоминается, то это месть за дискомфорт, причиненный ночным вызовом; но тяжесть этой мести несравнима со степенью причиненного дискомфорта.. Это палач, убийца или даже людоед. Он появляется ночью и начинает свое черное дело. Больной абсолютно беспомощен и становится только объектом мало мотивированной агрессии (на него проецируется роль Жертвы). Текст "Эвтаназия" написан от лица пациента, что свидетельствует о том, что отрицание Жертвы не удалось сделать полностью. Преследователь теряет человеческий облик, он уже не личность, а только воплощенная стихия разрушения.
Несмотря на довольно приземленную форму текстов, они насыщены архетипическим материалом и напоминают кошмарные сновидения. Преследователь здесь - это автономный комплекс, развившийся вокруг ядра отщепленной деструктивной агрессии. Архетип, под влиянием которого строится этот автономный комплекс, разные авторы называют по-разному: Внутренний Преследователь и Деструктивная Самость (Д. Калшед). Синяя Борода (К. П. Эстес). Возможны и другие наименования, и эта разница в именах неслучайна - данный архетипический образ диффузен, безличен, деструктивен, и это свидетельствует о его примитивности и архаичности. По существу, переживания этого архетипа психотичны. Обилие текстов на эту тему свидетельствует о важности выразить, отыграть его.
Сотрудник "скорой помощи" вынужден пребывать в ситуации постоянного стресса. Он имеет дело с пациентами, чья жизнь находится под угрозой, часто по совершенной случайности. Бессознательно медик идентифицируется с больным (тем более, что он может стать и причиной смерти, и понести наказание, если потеряет больного). У него рушится одна из базовых иллюзий - о том, что мир в целом справедлив, и что конкретно с ним ничего не случится. Он видит, что смерь угрожает всем, и поэтому описания угрожающих симптомов в этих текстах так выразительны. Описывая себя как безличного Преследователя, монстра, "скоропомощник" идентифицируется с этой угрозой, избегая ощущения беспомощности и бессилия. Но идентификация с нею достаточно травматична и вызывает переживания вины, которые вытесняются с помощью того же ощущения всесилия, и так замыкается порочный круг.
Достаточно своеобразны тексты песен, в которых роль Жертвы удалось вытеснить менее травматичным образом. Они столь же гротескны, как и песенки о Преследователе. Роль Жертвы целиком проецируется на пациента. Сотрудник испытывает к нему и гнев, и сострадание. "Скоропомощник" выступает одновременно в двух ролях - и Спасителя, и Преследователя. Герой этих песен, в сущности, спасает, но делает это настолько болезненно для пациента, что это очень похоже на наказание, преследование. Вытесняя роль Жертвы, медик может очень долго находиться в своеобразной ролевой позиции, переключаясь со Спасителя на Преследователя и наоборот. В текстах подчеркивается всемогущество такого сотрудника "скорой". Кроме того, он является существом иной породы, более совершенной, чем его пациент. Он является откуда-то извне во всем своем могуществе и великолепии. Эта ролевая позиция довольно привлекательна. Она, скорее всего, обусловлена влиянием Ветхого Завета, где Бог то преследует, то спасает избранный народ. Очень типична история о жертвоприношении Исаака.
Бытие,8
"...Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе...И взял Авраам дрова для всесожжения, и возложил на Исаака, сына своего; взял в руки огонь и нож, и пошли оба вместе. И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой...И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова, и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку и взял нож, чтоб заколоть сына своего. Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: ...Не поднимай руки своей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь знаю Я, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня. И возвел Авраам очи свои и увидел: и вот позади овен, запутавшийся в чаще рогами своими. Авраам пошел, взял овна и принес его во всесожжение вместо Исаака, сына своего"
.
Пациент находится во власти врача и всецело зависит от его произвола. Больной должен быть удобным для оказания помощи и не вызывать у медика чувства страха или беспомощности.
Итак, сотрудник "скорой помощи" занимает позицию Яхве. Это дает ему ощущение безопасности и власти, возможности контроля над ситуацией.
Этот способ совладания с опасной ситуацией - не единственный. В текстах песен "скорой помощи" многое посвящено описанию работы в опасной ситуации. Опасность - это тяжелое, близкое к смерти состояние больного, побочное действие лекарств, большое количество больных. Опасность исходит от болезни, но ее носителем является больной, и поэтому как опасность воспринимается именно он. Оказание помощи описывается как битва с больным за его жизнь, и медик может как выйти победителем, так и потерпеть поражение. Медицинские манипуляции описываются достаточно агрессивно. Все это напоминает схватку с чудовищем, но особого сорта - в нее вступают не для того, чтобы убить монстра, но для того, чтобы его преобразить и превратить в человека. Преображение опасного чудовища - это еще и успешное совладание с собственной деструктивностью. Этот мотив также архетипичен, и существует множество сказок на эту тему. Вот одна из них
Дракон Линдворм
Колдунья сказала бесплодной королеве, что та может родить дочь, если съест белую розу, или сына, если съест красную, но она ни в коем случае не должна есть оба цветка сразу, иначе случится беда. Королева, не сдержавшись, съела оба цветка и родила близнецов, и старший из них оказался драконом.
Возмужав, дракон поедал людей и скот. Наконец он потребовал, чтоб ему нашли невесту. Он съедал своих жен в первую брачную ночь, и в конце концов в королевстве не осталось семей, желающих породниться с августейшей фамилией. С трудом нашли очередную невесту - дочь бедного пастуха. Она хотела сбежать, но старая колдунья объяснила ей, как надо вести себя с драконом.
По наущению колдуньи девушка заблаговременно надела десять нижних сорочек и приготовила розги, щелок и парное молоко. Когда Дракон приказал ей раздеться, она сняла одну сорочку и добилась, чтобы он сбросил одну из своих девяти шкур. Так повторялось, пока дракон не свалился к ее ногам бесформенной кучей мяса, а на его жене все еще оставалась сорочка. Тогда она выпорола его розгами, смоченными в щелоке, пока он не начал распадаться на куски, не слушая его воплей и жалоб. После этого она выкупала дракона в молоке, обняла его и легла сним в постель.
Наутро в ее объятиях спал прекрасный принц, который в дальнейшем стал править страной.
Точно так же работают герои песен, игнорируя собственный страх и причиняемую больному боль, совершая довольно жестокие действия. Для того, чтобы справиться с опасностью, исходящей от пациента, его необходимо в какой-то степени разрушить - разрушить то, что является этой опасностью, то есть болезненную симптоматику. Однако, в отличие от героини сказки о драконе Линдворме, медики награды в виде прекрасного принца не получают. Они действуют только агрессивно, укрощая опасные симптомы, но не проявляют при этом никакой любви (героиня же сказки в конце концов уснула, держа в объятиях избитого ею дракона). В профессиональной медицинской культуре предписывается дистанциирование от больного, избегание человеческих контактов с ним. Медикам важно не качество жизни больного человека, а только ликвидация опасного симптома. Поступая в соответствии с этими нормами, медики не получают удовлетворения от своих контактов с пациентами. Такой агрессивно действующий Спаситель, дистанциированный от своего пациента, очень похож на Преследователя - но это все же Спаситель, так как его по видимости деструктивные действия подчинены благой цели. Таков второй путь совладания с деструктивной агрессией - подчинение ее целям излечения.
Есть еще один аспект видения фигуры Спасителя. В текстах песен образ сотрудника "скорой" часто выглядит низким. Врач бывает пьян, беден, небрит, нищ, корыстен, невежествен и даже бывает вшив. Он достоин жалости и нередко похож на своих пациентов - алкашей, бомжей и бедняков. Он проявляет себя как достойный профессионал, только оказывая им помощь. Намеренное снижение образа сотрудника "скорой помощи" не только отражает его реальное положение в современном обществе, но и имеет архетипический смысл. Имеется множество сказок, в которых могущественный помощник главного героя может поначалу выступать в неприглядном, отталкивающем и беспомощном облике. Такова, например, Царевна-Лягушка до своего превращения в Василису Премудрую.
В одной из русских народных сказок говорится о том, как Иван-Царевич решил добыть себе богатырского коня. Для этого он нанялся к Бабе-Яге на три дня пасти табун ее лошадей. Когда он выполнил ее задание с помощью пощаженных им животных (медвежонок, орленок и муравей), он, по совету дочери Бабы-Яги попросил себе паршивого жеребенка. Этот жеребенок спас его от погони Бабы-Яги. Он превратился в богатырского коня, когда Иван-Царевич накормил его и выкупал в реке.
И пощаженные медвежонок, орленок и муравей, и Ягинична, и паршивый жеребенок - все это - магические помощники. Сотрудник "Скорой помощи" идентифицирует себя с магическим помощником, когда ему с помощью знаний, труда и везения удается спасти пациента. Но чтобы неказистый жеребенок стал чудесным конем, ему надо помочь - накормить и выкупать. Чтобы медик стал магическим помощником, ему нужна поддержка пациента или его ближайшего окружения. Но обычный контингент "скорой помощи" - это люди, которые хотят быстрой помощи без приложения собственных усилий и обычно не заинтересованы в качестве собственной жизни. Они не поддерживают медика. Медик может не осознавать свою потребность в поддержке, и тогда он хочет, чтоб его накормили, напоили чаем, дали денег... И тогда он вмиг превратится в доброго и эффективного специалиста. Возможно, что небескорыстие "скоропомощников" как раз и обусловлено действием этого архетипического образа.
Магический Помощник своей неказистостью и внешней беспомощностью близок Жертве, то есть в данном случае пациенту. За счет этого возможна эмпатия по отношению к больному и возможность совместных действий врача и пациента, направленных на излечение.
Итак, мы видим два пути реализации роли Спасителя.
В первом случае он приходит извне, отличается могуществом, но не особенно сострадает, проецирует роль Жертвы на пациента и бывает склонен к произволу Таков Спаситель-Преследователь ветхозаветного типа, в которого со временем может превратиться обаятельный Рэмбо. Согласно взглядам Мелани Клейн, личность, которая находится под влиянием этого архетипического образа, регрессирует до шизоидно-параноидной стадии развития психики. Эта стадия младенческая, в которой образ матери и, соответственно, сама психика младенца, расщепляются на Идеализированный и преследующий его Ужасающий объекты. Драма преследования и спасения разыгрывается в самой психике, что чревато сильными агрессивными побуждениями (которые приходится отщеплять) и тревогой. Наличие постоянных экстремальных условий в работе "скорой" усугубляет ситуацию, и это может стать важным фактором возникновения синдрома профессионального выгорания.
Второй путь приближает Спасителя к Жертве. Это активизирует переживания депрессивной позиции, когда личность ребенка способна примирить ранее противостоящие Идеализированный и . Ужасающий объекты. Это дает способность к эмпатии и состраданию, к управлению собственной агрессией, но чревато усилением чувства вины. Сострадание пациенту в условиях оказания экстренной помощи становится психотравмирующим фактором, что также может способствовать развитию синдрома профессионального выгорания, что еще больше усугубляется чувством вины.
Следует обратить внимание на большую значимость "Драматического Треугольника" в условиях работы на "скорой помощи" - его поддерживают архетипические мотивы, обычно с "Драматическим Треугольником" не связанные - магического помощника и преображения чудовища.