Аннотация: Для анализа используются произведения М. Пришвина ("Кащеева цепь"), Э. - Т. -А. Гофмана ("Песочный Человек"), Т. Харриса ("Молчание ягнят") и С. Кинга ("Темная Башня", "Оно", "История Лизи").
Роман М. Пришвина "Кащеева цепь" посвящен тому, как освободиться от любого насилия - внутреннего или социального, разрушающего или цепенящего. Становление главного героя, мальчика по прозвищу Курымушка, начинается довольно рано - еще в детстве. Как-то раз его старшие братья решили устроить пикник: украли гусака, прибили палкой и ощипали. Но голый окровавленный гусак очнулся и сбежал от них в поле. С тех пор Курымушка боялся ступить в хлеба - там его караулил Кровавый Гусак.
Кровавый Гусак
Убивать не страшно - забивать и общипывать гусака весело, празднично, и даже, если это наказание, правильно. Страшны забивающие гусака дети, братья Курымушки - они не только убивают, но и шантажируют брата, используя его мелкие секреты. Страшно стать жертвой, а не мучителем - насилие, кажется, освобождает и наделяет властью.
По настоящему ужасно стало, когда гусак ожил и, голый, кровавый, пощел. Значит, он вышел из-под контроля, и власть не полна. Он живой и в то же время, как отец Нахпаленка, труп. Это невозможно понять, потому что быть и живым и мертвым одновременно нельзя, и в уме Курымушки складывается страшный символ - Кровавый гусак притягивает к себе и густое поле, и голубое небо. Поле обступает, не дает выхода, а небо смотрит сверху и преследует.
Теперь есть уже не гусак - есть Голубой, и он ужасен - как поле и как ястреб. И он добр, как голубые бобры отца. Есть Марья Маревна, она добра, она утешает. Все это ускользает от понимания. Кровавый Гусак становится стражем и не подпускает к тайнам - и в то же время приходит оттуда, с поля, где эти тайны есть.
Хорошо у Курымушки создаются символы. Если был бы только Гусак, он бы не справился.
Ястреб
Курымушка видит, как ястреб уносит добычу. Он выбрал - убить ястреба и спасти его жертву. После этого он стал сильным - вернул убийству его истинную ценность, серьезность в борьбе со страхом (а не веселье, как у братьев) и праведность, так как убил во имя защиты. Понял, что нужно идти на бой со страхом и разгадывать тайны, сколь это возможно. И способность творить из целого мира единый символ осталась с ним.
...
Итак, изнанка образа Самости проскальзывала уже очень давно, в сказках тех сообществ, где есть определенная культура убийства. Может быть, в те времена у коллективного бессознательного еще не дошли руки до осмысления этих образов, поскольку объективная психика сначала была занята своей поляризацией в сказках неолита - Амазония, Австралия (оси Персона - Тень, Анима - Анимус, выделение Я еще не состоялось), потом интеграцией этих полярностей, выделением Я и созданием символики Самости (героические и волшебные сказки). Прежде Трикстер существовал вполне естественно, играя и убивая, его жизнь ни в коем случае не была проблемой этики. Когда стало важным моральное различение добра и зла, стали символизироваться лишь части этого образа, потому что жуткое избегает воплощения и склонно распадаться на части, тогда психике легче с ним совладать. Значит, время осознавания деструктивных и даже бессмысленно деструктивных сил психики пришло сейчас, после крайне разрушительных, массовых и совершаемых зачастую не собственноручно убийств ХХ века. Эта задача требует хорошо развитого Я, поэтому не случайно, что новые символы проявляются в авторских произведениях. Такие символы работают не на единство психики, а на существование самого себя. Во всех случаях деструктивный символ очень долго существует затаясь и, пока не заметен, вызывает зависимость: Бильбо от Кольца, Лектера от своих убийств, Натанаэля от куклы Олимпии, города Дерри от Оно... В непроявленности - его сила. Проявленный, он может быть разоблачен и уничтожен.
Ганнибал Лектер:
Примитивный способ совладания со злом - идентификация с ним; не забудем, что сложный и культурный Лектер принял решение о своей судьбе еще ребенком, эта часть его психики навсегда осталась детской. Довольно привлекательная и отвратительная фигура, нарциссически грандиозный микст Я и Теневой Самости, трикстер в его убийственной ипостаси. Человек, который разыгрывает роль вроде бы случайной смерти и, протестуя против этой случайности, делает смерть своих жертв жестко закономерными со своей точки зрения при абсолютной их неожиданности для самих жертв.
Песочный Человек:
Этот образ уже поляризован на архетипического Песочника, живущего на Луне и крадущего детские глаза для своих совят и человеческого злодея Копелиуса/Копполу. Первый - алхимик, соблазненный вечностью, порабощающий, требующий в жертву глаза мальчика (способность самостоятельного, видящего обновления психики), второй - оптик, что вроде бы компенсирует дефект зрения жертвы своим "стеклом" и помогает создать живое из неживого. Под соблазн власти попадают его жертвы - Натанаэль, влюбленный в предсказуемую куклу, и Спалланцани, создавший ее. Самость, создающая лишь копии живого и прекращающая всякое развитие. Центр психики, отделившийся от нее и пытающийся создать вторую психику по своему разумению. Песочный человек должен бы легко распадаться, превращаться в ничто - но не тогда, когда из песка выплавлены стеклянные линзы.
Кольцо Всевластия и Око Саурона:
Та же символика фальшивой единичной цельности, создающей копии психики. Вместе с этой системой существуют и иные, сохранные, пласты объективной психики, которая не может быть всецело индивидуальной и уникальной. В конце концов вечное и земное должны поляризоваться, а уродливый темный символ - трансформироваться.
"Оно" Стивена Кинга:
Способно прятаться под масками страхов, виртуозно владеет формой при примитивности собственной изначального образа. Оно - трикстер, лицедей, садист. Кинг подчеркивает, что Оно способно воспроизводиться (сотни яиц), но не способно к контакту, существуя изолированно в самом себе. Оно незрело, инфантильно. И не случайно, что начинает борьбу с ним группа подобный Ему же детей, а добивает та же группа, но уже взрослых - они выросли, Оно же в это время спало, как бы нем существуя. Оно заглатывает, не трансформируя - но тех, кто обречен остаться дефектным (жертву семейного насилия без ресурсов, убийц, мальчика-маньяка), незрелая психика сама открывается таким влияниям. Но Оно - не моральный санитар - оно охотится на всех, но не всех может словить.
Длинный Мальчик:
Это персонаж романа С. Кинга "История Лизи" - червеобразная смерть, ожидающая в мире воображения писателя Скотта, мужа Лизи.
Почти тот же образ, что и у Оно, но совершенно вне этики - в сфере объективно существующего зла, с которым надо как-то жить. Это более поздний и менее оптимистичный, если так можно выразиться о зле, кинговский образ, поэтому оно не играет формами, а, как понимает теперь автор, лишь отражается. Оно можно еще понять через Его игру обличиями, мысли же Мальчика непостижимы. Вечная длительность ужаса смерти, поглощение - все то же с той лишь разницей, что Мальчик лопает, что к нему привели. Он может поглотить и травмированных, но творчеством и любовью противостоящих травме Скотта и Лизи. Мальчик страшнее и неумолимее Его. Оно противнее Длиннго Мальчика.
"Темная Башня":
Сложная система, связанные образы - "Темная Башня" как метароман собирает воедино многие произведения зрелости С. Кинга..
--
Темная Башня. Центр мира, к которому сходятся Лучи направлений и поддерживают ее. По вертикали Башня поддерживает всю совокупность человеческих и надчеловеческих миров, она должна быть живой, на разных этажах обитают, не пересекаясь, персонажи разной степени могущества. Башня рушится. Она пуста, наполнена травмирующими воспоминаниями (последняя книга цикла) или опасными призраками ("Талисман").
--
Красный Король. Он пытается ускорить разрушение Башни, под его руководством Ломатели подтачивают Лучи. Король вроде бы делает благое дело, разрушая устаревший символ (за что в современной психике я и некоторые другие силы тоже берутся). Однако он опережает время - новый символ (новорожденный сын Стрелка Роланда и демона, копирующего погибшую по вине Роланда возлюбленную, антикороль Мордред) еще не рожден. Красный Король безумен, охвачен эйфорией разрушения, в этом для него заключается вся полнота власти. Он - Протей, предстает герою в образах его страхов (мучительно убитой героем "ядовитой" рыбы-кошки с выдавленной икрой, красного злого Христа, запрещающей матери) - "Бессонница". Он столь же Я, сколь и Самость - нарциссический карлик, прилепившийся к опустевшей башне, якобы более живой и сильный, чем она.
--
Роланд. Стрелок, герой, движитель, организатор спасения Башни. Бесчеловечная и скорбная функция убийства, неодолимой воли, неискупимой вины. Психика, не способная к трансформации. В фольклорных сказках новый символ обновления всегда возникает, если герой вступил на путь по необходимости. Кинг задает вопрос, возможно ли такое вообще. Единственное, что может Стрелок - достигнуть Башни и прогнать Красного Короля. Это модель Я, занятого спасением ветхого символа целостности психики и не задающееся вопросом, каким образом символ можно спасти. Не случайно, что именно его сын мог бы стать новым королем и что Роланд до последнего не догадывается о своем ужасном отцовстве.
--
Мордред. Производное бывшей воли и бывшей любви, а ныне вины и душевной боли. Человек-паук, вампир. Растет, как и полагается герою, не по дням, а по часам. Этот символ новой, достигнутой обманом, целостности тоже не выжил (уточнить, убит, кажется, своей суррогатной матерью). Сын Алого Короля и Роланда, тот, кто их связал и уравнял. Его заменил Джейк, человеческий приемный сын Роланда.
--
Джейк, Эдди, Сюзанна, Катберт, Ален, Джейми, художник Питер, Сюзан, мать Роланда, зверек Ыш. Это живые люди, становящиеся его инструментами, погибшие или брошенные на произвол судьбы. Два человеческих ка-тета (единства по судьбе) пожертвованы Башне без результата.
Роланд решает задачу, которая стала двойной ловушкой и не имеет верного решения. Дав Башне рухнуть, он позволит миру погибнут (может быть, эта гибель закономерна и неотвратима). Спасая Башню, он проиграет собственную душу и любые человеческие отношения. Стрелок выбрал второе, и неплохо, что Башня подбросила ему второй шанс.
Символика Темной Самости все еще складывается, именно в наше время эта сторона целостности психики (сохранить целостность любой ценой - даже гибели - или выжить, необратимо и в недобрую сторону изменившись) обретает свое символическое и этическое решение. Когда символ созреет, он укажет пути разрешения этой проблемы.
Некоторые общие свойства этих символов:
Мы имеем класс архетипических образов (символов Деструктивной Самости и модели травмированного Я) со свойствами "странных объектов" У. Биона и с такой структурой, которая уравнивает символ Самости и символ травмированного и\нарциссичного Я.
--
Образовывать связи, интегрировать, позволять связям формироваться естественно не входит в задачи этих символов (например, огненный круг Натанаэля не объединяет, а создает преграду).
--
Эти символы отражают свойства психотической личности (У. Бион): а) преобладание деструктивных импульсов, преобразование любви в садизм (Коппелиус, Красный Король, отчасти Роланд и Мордред);
б) ненависть к внутренней и внешней реальности, препятствующая ее осознаванию (Красный Король - планы разрушения Башни; Коппелиус - атака на тело и глаза мальчика, убийство его отца);
в) страх полной аннигиляции (для Я) и использование уничтожения как эффективного механизма контроля (Деструктивная Самость) - Красный Король, Коппелиус, Роланд;
г) преждевременное формирование отношений (для Я) и психократия, создание зависимости - Натанаэль и Коппелиус, манипуляции красного Короля.
Итак, если речь идет о деструкции, то Я и Самость сливаются; там, где отражено всемогущество, они выступают как полярности. Что бы это значило?
--
Создание игрушек, управляемых объектов (Красный Король, Спалланцани). Это связано с контролем - пока объект живой и спонтанный, он видится непредсказуемым и опасным или хрупким. Кроме того, это выход за пределы естественных возможностей, отрицание косности природы психики - следовательно, она остается ригидной и косной, но это отрицается.
--
Склонность к позитивизму, механицизму, расчленению, верняку и готовым решениям (Коппола, Роланд, Красный Король, Оно, Флегг)
Такие персонажи могут и осуществлять своего рода посредничество (Коппола, Уолтер). Это пародия на животворный дух - появление манипуляции вместо одухотворения. Отражение диссоциативного процесса - поскольку полярности психики так хорошо изолированы, что и не подозревают друг о друге, то приходится искусственно сводить их вместе. И игра в "глухие телефоны" - искажения при использовании защитных механизмов неизбежны, посредник же препятствует наведению связей, передавая информацию только в одну сторону, имея дело одновременно с одной из полярностей из двух. В результате Самость уравнивается с грандиозным Эго; о том, чтоб такое Эго пыталось найти сбалансированное место на границе внутренней и внешней реальности, и речи не идет. Если Самость приравнивается к Эго, то реальность уже не объективная данность. Она может быть какой угодно. Ее можно изменять по произволу и контролировать, создавать иную реальность. А наивысшая, пусть и кратковременная, фаза контроля - уничтожение.
Это наш ответ на травму жизни: вместо естественного формирования символа и смирения психика предпочитает контроль и опережающее создание аналогий естественным процессам. Казалось бы, коллективное бессознательное работает против себя самого. Бесстрастно создает оно очень точные символы, очень сходные с бионовскими странными объектами:
--
Это образы нарочито сниженные (фамулюсы, шарлатаны, шуты, техники). Так в художественном произведении компенсируется могущество этих персонажей. Кроме того, эта сниженность - отражение того, что прежде эти чисто функциональные образы действительно считались подчиненными, выполняли черновую работу сохранения психики, мышления, психических защит.
--
Горделивое Эго и Самость принципиально не отграничиваются.
--
Примитивность образов. Вероятно, тому виной недостаточность ?-функции травмированной психики.
--
Образованием ?-барьера может быть объяснено сочетание разнородных элементов (человек-машина) в одном образе.
--
Психика направлена не на формирование связи Я и Самости, а на привлечение ресурсов и создание неизменной формы уродливому символу.
--
Прежде вспомогательные силы вторгаются в пространство архетипических символов, искажая их и создавая симулякры. Бион: "Теперь он живет не в мире сновидений, а в мире декораций к сновидениям".
--
Эти странные объекты не трансформируются и не умирают. А настоящие архетипические символы способны и к тому, и к другому.