Аннотация: О музыке Мендельсона к комедии Шекспира "Сон в летнюю ночь"; о фортепианном цикле Равеля "Ночной Гаспар"; о значении невысказанности в искусстве и жизни.
В каких случаях мы анализируем произведения искусства? Мне кажется, лишь тогда, когда нам ничего не остается делать, как его анализировать. Когда же эмоциональность сопереживания велика, для анализа, для мысли просто не остается места. Чувство вытесняет все. Такой музыкой, вызвавшей чувства, которые вытеснили во мне все остальное, явилась музыка Мендельсона к комедии Шекспира "Сон в летнюю ночь". На меня произвело впечатление все: "Увертюра", "Скерцо", "Ноктюрн". Причем эту музыку я слушал и раньше, и не раз. Она, что называется, приелась. Но бывают моменты, когда мы особо восприимчивы к музыке и даже в уже знакомом видим что-то новое. Вероятно, ради таких моментов и стоит жить. Все постороннее, все проблемы, ранее волновавшие, становятся ненужными, пустыми, так как с помощью гармонии звука постигаешь вдруг гармонию мира. По такому влиянию на человека музыка может сравниться лишь со звездным небом. Когда глядишь на него, когда перед тобой раскрывается бездна вселенной, все движения людей кажутся суетой.
Недавно я купил диск "Фортепианная музыка Равеля". Среди прочих произведений на этом диске есть пьеса "Скарбо". Я ее слушал на вечере воспитанников М.Воскресенского. Тогда от этой музыки я чуть не залез под стул от страха. Воскресенский перед исполнением "Скарбо" сказал несколько слов об этой и других пьесах. "Скарбо" - это третья пьеса цикла "Ночной Гаспар" (1908). Название это в русских изданиях обычно заменяют иным - "Ночные видения" или "Шорохи ночи", так как название, взятое Равелем из одноименного цикла поэтических новелл Алоиза Бертрана, нуждается в комментариях ("Ночной Гаспар" - одно из французских прозвищ нечистой силы). Алоиз Бертран (1807-1841) - французский поэт-романтик, в недавнее время провозглашенный одним из предтеч литературного сюрреализма на Западе. Тексты Бертрана, использованные в "Ночном Гаспаре", толковались Равелем как некое общее место "романтики ужасов". В первой пьесе цикла - "Ундине" - звукопись является фоном для завораживающей томной мелодии, рисующей облик сказочной девы, всплывающей из глубин воды. В ней стойко выдерживается принцип "максимум нот в единицу времени". Из трех пьес цикла вторая пьеса, "Виселица", представляется наиболее оригинальной. "Виселицу" следует рассматривать как одно из наиболее значительных проявлений эстетики Равеля, "эстетики избирательности". В этой пьесе строго отобраны, взвешены выразительные средства, и остается лишь удивляться их неслыханной эффективности. Пьеса невольно вызывает в памяти блоковский "звон далекий, звон печальный". И на фоне этого звона, заунывно интонируемого одной и той же нотой, возникает видение виселицы, на которой раскачивается труп повешенного. Бертран назвал свои новеллы "Фантазиями в манере Рембрандта и Калло". Равель не прошел мимо этого подзаголовка, перекликающегося с названием гофмановских "Рассказов в манере Калло". И кошмарность образа, рожденного жестокостью человека, которую с такой потрясающей силой обличил в своих офортах Жак Калло, сочетается у Равеля с поистине рембрандтовской силой колорита, ощущающейся и в последней пьесе цикла - "Скарбо" (так зовут домового, чудящегося при лунном свете). "Скарбо", как и весь цикл "Ночной Гаспар" является блестящим достижением виртуозного пианизма ХХ века. В ней слышится некое подобие зловещего шороха и одновременно какая-то ироническая усмешка в сторону концертного пафоса, виртуозной приподнятости.
Я боюсь, что так и не расскажу всего, что хотел, так как все время появляется новое, что просится на бумагу. Но может и не надо всего рассказывать? Может, заключен смысл в том, что всегда, постоянно что-то должно оставаться невысказанным? И эта невысказанность должна нас волновать и служить источником движения. Может эта невысказанность служит источником движения и в искусстве?
![Ужасы войны. Повешенные. 1633 г. [Жак Калло.]](/img/s/semenow_sergej_aleksandrowich/pismon5/zhakkallouzhasywojnypoweshennye1633b.jpg)