Во мне, по-видимому, происходит процесс перестройки научного человеческого типа в художественный. Это проявляется, в том числе, и в чтении. Раньше мне не нравилось заглядывать в конец произведения - яркий признак математического склада мышления (хочется самому поразмыслить, чем это кончится). Теперь хочется посмотреть в конец, чтобы спало напряжение и не мешало наслаждаться произведением искусства (или искать, анализировать - ведь наслаждение есть неосознанный анализ гармонии).
* * *
Иногда от чтения даже тяжелых произведений получаешь наслаждение - от художественности. Например, от чтения "Смерти Ивана Ильича" Л.Н.Толстого.
* * *
Если, читая или изучая труды гения, тебе становятся понятны его мысли, то, что он хотел сказать, выразить, то при этом ты как бы становишься с ним на одну ступеньку. Таковы произведения Гете. Они доступны для всякого более или менее развитого человека. Работы других мыслителей могут быть непонятны неподготовленному уму (например, работы Канта, Гегеля, Мамардашвили). В этом случае уже речь не идет, чтобы встать с ними на одну ступеньку. При этом читатель, если и рискнет изучать их труды, то с почтением будет смотреть на таких мыслителей снизу вверх. Но что же его побуждает читать непонятное? Этот случай описан Достоевским в романе "Братья Карамазовы" в лице слуги Григория, который читал "список слов и проповедей "богоносного отца нашего Исаака Сирина", читал его упорно и многолетно, почти ровно ничего не понимал в нем, но за это-то может быть, наиболее ценил и любил эту книгу, не понимая их, но, тем не менее, продолжал читать". По-видимому, при чтении такого читателя не оставляет надежда, что все-таки когда-либо он поймет хотя бы часть. Не исключено, что в ходе чтения его охватывает гордость от соприкосновения с чем-то значительным, что пока ему непонятно. Достоевский этого не объясняет. Можно лишь догадываться, какие чувства испытывал Григорий, читая непонятные книги.
* * *
Книги, которые я читаю, можно разделить на следующие категории:
1. Книги, с которыми не хочется расставаться. Прочитав их, мы жалеем, что они закончились. Пример: романы Достоевского, даже все его творчество.
2. Книги, после прочтения которых ты стал другим человеком, которые, хоть ненамного, но изменили тебя. Пример - "Уединенное" В.В.Розанова.
3. Книги, с которыми хочется расстаться, и чем скорее, тем лучше. Например, книга Поля Деловера "О, химия!". Дело тут не в качестве самой книги, а в переводе с французского на русский язык (переводчик В.Строганова), (см. http://samlib.ru/editors/s/semenow_sergej_aleksandrowich/knigikotorienesleduetchitat.shtml).
4. Книги, которые не оказали на тебя никакого влияния, как будто ты их и не читал. Обычно это книги, которые мы читаем, чтобы "убить время" (ненавижу это словосочетание) или для отдыха. В качестве примера можно привести романы Агаты Кристи (да простят меня ее поклонники). Поскольку для меня не характерно убивать время за чтением или использовать книгу для отдыха, то книги этой категории составляют на моей книжной полке скорее исключение.
* * *
Интересно отношение к книгам и к чтению Ницше. Вот что он пишет в книге "Ecce Homo" (раздел "Почему я так умен"): "В моем случае всякое чтение принадлежит к моему отдыху: следовательно, к тому, что освобождает меня от себя, что позволяет мне гулять по чужим наукам и чужим душам - чего я не принимаю уже всерьез. Чтение есть для меня отдых именно от моей серьезности. В глубоко рабочее время у меня не видать книг: я остерегся бы позволить кому-нибудь вблизи меня говорить или даже думать. А это и называю я читать..." Мысли, которые приходили к Ницше во время работы были так значительны, что всякое чтение отвлекало его от них и могло привести к вторичности. Ницше опасается чужих мыслей. Далее он продолжает: "Позволю ли я чужой мысли тайно перелезть через стену? - А это и называлось бы читать... За временем работы и ее плодов следует время отдыха: ко мне тогда, приятные, умные книги, которых я только что избегал!... Я почти всегда нахожу убежище в одних и тех же книгах, в небольшом их числе, именно в доказанных для меня книгах. Мне, быть может, не свойственно читать много и многое: читальная комната делает меня больным. Осторожность, даже враждебность к новым книгам скорее принадлежит к моему инстинкту, чем "терпимость"".
По-видимому, для каждого возраста характерен свой способ чтения. Отношение в чтению Ницше мы только что описали. Он характерен для зрелого ума. Посмотрим, как относился к чтению Жан-Жак Руссо в возрасте до шестнадцати лет. Вот что он пишет в "Исповеди": "Ко мне вернулась склонность к чтению, давно уже мною утраченная. Чтение, которому я предавался в ущерб работе, стало новым преступлением и навлекло на меня новые наказания. Склонность эта, раздраженная противодействием, превратилась в страсть, а вскоре в исступление. Известная Латрибю, дававшая книги напрокат, снабжала меня ими, и самыми разнообразными. Хорошие и плохие - все шли в дело; я совершенно не выбирал: я читал все с одинаковой жадностью. Читал за рабочим столом, читал на ходу, когда меня посылали с поручением, читал в уборной, в самозабвении проводя там целые часы; голова моя шла кругом от чтения; я только и делал, что читал. Хозяин подкарауливал меня, настигал, бил, отнимал книги. Сколько их было разорвано, сожжено, выброшено за окно! Сколько сочинений осталось у Латрибю разрозненными! Когда мне нечем было платить, я отдавал ей в залог свои рубашки, галстуки, старое платье; три су, которые я получал по воскресеньям, регулярно относились к ней.
Вот, скажут мне, пригодились и деньги. Правда, но это произошло, когда чтение отбило у меня охоту ко всякой деятельности. Всецело предавшись своей новой страсти, я только и делал, что читал, и уже не воровал больше".
При этом надо учесть характер Руссо - предаваться страсти до конца. В том возрасте, который мы описываем, этой страстью было чтение. Чтение полностью захватило Руссо. По-видимому, он сам себе не отдавал отчета, зачем он читает. Лишь много позднее, когда он писал "Исповедь", он отметил: "Я излечился от наклонностей, свойственных шалуну ребенку, благодаря пристрастию к чтению и даже благодаря самому чтению, которое, хотя и шло без выбора и было часто плохим, все же пробудило в моем сердце чувства более благородные, чем те, что порождало в нем мое зависимое положение".
* * *
В последнее время все большую популярность приобретают электронные книги, планшеты и прочие устройства, которые заменяют бумажные издания. Не знаю, как другие относятся к этому процессу, но мне при этом становится больно. Закрываются книжные магазины, продукция которых не находит спроса, в метро видишь все большее число людей, уткнувшихся в бездушные экраны. Конечно, электронные книги довольно удобны, не занимают много места, их можно читать и при плохом освещении. Мою ностальгию по исчезающим бумажным книгам хорошо выразил Уильям Моррис, английский поэт, художник, издатель, социалист, крупнейший представитель второго поколения "прерафаэлитов": "Скажем о Книге так: лелеять и прижимать ее к груди как материальное достояние, конечно же, естественно для человека, которому небезразличны идеи, заключенные между крышками переплета". Конечно же, в этом смысле электронные книги проигрывают бумажным, их не будешь прижимать к груди в знак солидарности с теми идеями, которые в них заключены. Бумажные издания могут быть произведениями искусства, и они еще более выигрывают, если полиграфическое качество соответствует их содержанию. Остается надеяться, что бумажные книги не умрут никогда, они лишь потеснятся, уступая дорогу новым, напористым, современным устройствам.
![„Le petit journal” [Konstantin Stoitzner (1863–1934).]](/img/s/semenow_sergej_aleksandrowich/ochtenii/ochtenii.jpg)