Недавно я был на концерте, где исполнялись произведения Бетховена. Как это стало модно, попутно на экранах показывали изображения композитора в те или иные периоды его жизни. Как будто музыка не является самодостаточной! В том числе показали знаменитую картину Карла Шлёссера "Бетховен за работой", на которой великий композитор изображен сидящим за роялем, заваленным нотами. Ноты и книги валяются в беспорядке и под роялем. И мне вспомнился период моей жизни, связанный с приходом нового заведующего кафедрой.
В конце июня перед отпуском состоялось заседание кафедры, на котором прежний наш руководитель представил новую преподавательницу, которую брали на целую ставку. Ректор дал эту ставку на 2 года, а что будет потом - это руководство не интересовало. Формально кафедра должна была выразить свое отношение к новому доценту. Состоялось обсуждение. На вопрос о том, что будет дальше, заведующий так и не смог дать вразумительный ответ Он сказал что-то неопределенное, типа там будет видно. Всем было ясно, что эта позиция сводилась к известному тезису: ввяжемся в драку, а дальше посмотрим. По-видимому, руководство считало, что через два года вакантные ставки по тем или иным причинам освободятся. Особое неприятие появления новой сотрудницы было вызвано тем, что на кафедре не было ни одного человека, работавшего на целую ставку. К тому же несколько женщин-преподавателей, уже вышедших из бальзаковского возраста, не один год безуспешно трудились над докторскими диссертациями. А новая позиционировала себя как человек, планировавший выйти на защиту докторской в течение двух лет. Одним словом, что может быть страшнее женской зависти и женского нерасположения!
Итак, мнение сотрудников вынесли на тайное голосование, что было неслыханным. Обычно такие вопросы решали открытым голосованием. Результат: девять против, три за. Заведующий после этого заявил: "Я считаю результаты голосования выражением недоверия ко мне, и я сделаю из этого выводы". Закончив свою тираду, он вышел из аудитории, и больше мы его не видели. Позже мы узнали, что он написал заявление об увольнении. Очевидно, ситуация с голосованием совпала с его внутренним отношением к своему руководству, которым он тяготился.
Так на несколько месяцев наша кафедра осталась без заведующего. И надо сказать, что эти месяцы были самыми светлыми в нашей жизни. Нельзя считать, что настала анархия. Кафедра работала, как хорошо отлаженный механизм, и она продолжила бы это существование и дальше, но руководству такая ситуация не понравилась: непонятно было, с кого спросить, кому сделать выговор в случае необходимости. Директор института неустанно искал новую кандидатуру. И вот, он ее нашел.
Новый семестр начался с девятого января, с этого же дня приступил к работе новый заведующий. Мы сразу же из интернета узнали основные этапы его карьерного роста: в 23 года окончил университет; через три года защитил кандидатскую (это еще можно понять, так как три года обычно длится срок в аспирантуре); через пять лет защитил докторскую (тут уже возникают вопросы, обычно так рано защищают докторские математики, поэтому либо он выдающийся ученый, поскольку не был математиком, либо человек энергичный и целеустремленный, быстро осваивающий все новые этапы на пути своего карьерного роста, либо помогла чья-то "рука", кем он был на самом деле, могло показать будущее); через год стал профессором; на следующий год - заведующим кафедрой в своем прежнем университете (сейчас ведь все ВУЗы - университеты); через четыре года - проректор по научной работе.
Первое, с чего начал свою деятельность новый наш начальник - это знакомство с коллективом, что выглядело вполне разумно. Дальнейшие события опишем глазами их участников.
Николай Иванович Мензуркин находился в своей лаборатории, когда к нему вошел заведующий.
- Здравствуйте, расскажите о себе, чем занимаетесь. - Мензуркин стал торопливо и увлеченно рассказывать о своих научных достижениях, но заведующий его прервал.
- Это что такое? - воскликнул он, поднимая двумя пальцами тряпку, всю почерневшую от грязи. - А это что? - указал он на обмылки, лежащие в покрытой студенистой массой мыльнице, которую уже несколько лет не мыли.
- Чтобы к завтрашнему дню все было чисто! - воскликнул он. - Вы же профессор, вы себя не уважаете и подаете плохой пример студентам. Придут ли они на такую кафедру после знакомства с ней? - сказал он и вышел из комнаты.
Николая Ивановича такое начало знакомства несколько обескуражило.
На следующий день работа закипела. Как выяснилось, в таком же тоне заведующий разговаривал и с остальными преподавателями. Наука его не интересовала, главное, как он считал, была чистота.
В течение пятнадцати лет с того момента, как кафедра переехала в этот корпус, она заросла хламом. Многие испорченные приборы и запчасти не выбрасывались, а оставлялись на хранение, вдруг понадобятся? Теперь же все ненужное выставлялось в коридор, а затем выносилось либо на помойку, либо на склад. За неделю общий объем выброшенного составил около пятидесяти кубических метров. С других кафедр появились ходоки, которые прослышали о "революции", происходившей на кафедре, и надеялись чем-то поживиться, "все равно же выбрасывают".
Следующее распоряжение заведующего было: лабораторные столы в конце рабочего дня должны быть чистыми. Не помогали уговоры и доводы, указания на то, что некоторые эксперименты длятся неделями. Группа наиболее активных и молодых сотрудниц даже сходила к директору, протестуя против такого решения. Но директор, как и ожидалось, поддержал заведующего, так как последний был его ставленником.
Заседания кафедры стали проводиться каждую неделю, причем это были не научные семинары типа семинаров Ландау или Гинзбурга. Трудно представить себе ситуацию, чтобы Ландау или Гинзбург занялись проблемой чистоты в своем отделе. На наших заседаниях решались сугубо практические дела, разъяснялись распоряжения заведующего. Например, на одном из заседаний начальник заявил, что в лабораториях не должно быть цветов. А почему? Да потому, что они ему не нравятся, что они несут с собой грязь и нечистоту. Женщины дружно заголосили, и он смилостивился и разрешил в каждой лаборатории оставить по одному горшку.
Сотрудники со страхом ждали, что же будет после уборок и выноса мусора. Не вечно же его выносить! И они дождались. Следующим заявлением был тезис, что наука должна приносить деньги. Если исследования не сопровождаются зарабатыванием денег, то такие исследования не нужны. Сотрудники были в растерянности. За долгие годы своей работы в системе высшего образования они привыкли к тому, что преподавание - это их основная работа, а научная деятельность - своего рода хобби: хочу - занимаюсь наукой, а хочу - нет. Тем более что из-за большой загруженности учебной деятельностью и необходимостью оформлять всякого рода бюрократические документы, наукой приходилось заниматься в основном дома: читать статьи и писать новые, создавать отчеты, отзывы на авторефераты и диссертации...
И главное, на первом месте оставалась чистота. Заведующий каждый день обходил лаборатории и пальцем проверял, чисто или нет. После этого ему часто приходилось мыть свой палец. Это напоминало поведение капитана или боцмана на флоте. Правда, те ходили с белым платочком...
Вернемся к Бетховену. Если бы у Бетховена был такой начальник как у нас, ему бы не поздоровилось. По-видимому, творческого человека надо оставлять в покое. Пусть он творит, как умеет. Тем более что творческое вдохновение штука весьма тонкая и капризная. Сегодня оно нас посетило, а завтра покинуло, и неизвестно насколько.
![Бетховен за работой. [К. Шлёссер. Около 1811 г.]](/img/s/semenow_sergej_aleksandrowich/bethovenibesporyadok/bethowenibesporjadok.jpg)