Аннотация: Размышления об авторстве "Слова о полку Игореве"
Пётр Бориславич и другие.
К вопросу об авторстве "Слова о полку Игореве"
Давно уже, к счастью, минуло время, когда некие "литературоведы" стремились лишний раз выпятить "народность" "Слова" тем, что автора её изображали эдаким безвестным гусляром-сказителем, народным самородком "из низов". Всё равно ничего толкового из этих попыток так и не вышло, как, впрочем, и из более широкомасштабных потуг снивелировать роль личности в истории вообще. И ныне исследователи вопроса об авторстве "Слова" единодушны в одном: "Слово о полку Игореве" было создано как литературное произведение, и автор его был одним из образованнейших людей своего времени, прекрасно знакомым не только с традициями устного народного творчества, но и отлично, не понаслышке знающим быт княжеского двора, осведомлённым в тонкостях междукняжеских отношений, знатоком истории, мифологии, военного дела.
Кроме того, достаточно независимый тон повествования говорит о том, что "придворным бардом" автор "Слова" тоже быть не может (вопреки мнению академика Лихачёва, к чему я вернусь несколько позднее). Автор "Слова", несомненно, историк, политик и патриот. Не вызывает у меня также сомнений и то, что автор - современник лиц и событий, им описанных. Уж слишком много в "Слове" личностного: и в оценках событий, и в их описании. Да и симпатии и антипатии, проявляемые автором к тем или иным героям "Слова" заметить несложно даже неспециалисту, рядовому читателю.
Так уж получилось, что писать и, более того, рассуждать о "Слове" мне достаточно несложно (если вообще можно позволить себе назвать несложным рассмотрение такого вопроса). Просто из моих знакомых минимум четверо всерьёз занимались исследованием "Слова", а двое - даже делали собственные переводы. Так что рассуждений и дебатов на эту тему я выслушал немало, принимая участие в дискуссиях не только в роли пассивного слушателя. Во всяком случае, благодаря этому я могу спокойно пропускать мимо ушей очередные "сенсационные" сообщения неохронистов и иже с ними. О том, например, что "Слово о полку Игореве" сочинил В.А. Жуковский или А.И. Мусин-Пушкин вкупе с А.Ф. Малиновским (готовивших рукопись к печати до её гибели). Или же о том, что авторами "Слова являются известные антиквары (и, по совместительству, фальсификаторы рукописей) начала XIX века А.И. Сулакадзев и А.И. Бардин. Последнему, например, многие исследователи приписывают авторство "Рунической надписи" на рукописи "Слова", подлинность которой упорно отстаивается А.И. Асовым.
Впрочем, попытками доказать, что "Слово о полку Игореве" написано в конце восемнадцатого столетия грешили ещё М.Н. Катков, Н.П. Румянцев и многие другие ещё в веке девятнадцатом. Жаль только, что учёным приходится тратить время на то, что доказать давно доказанное - подлинность "Слова".
Занявшись "Словом" самостоятельно, я обнаружил, что интерес к поэме не ослабевает все двести лет, начиная с открытия рукописи Мусиным-Пушкиным в 1795 году. И изучают "Слово о полку Игореве" не одни лишь литературоведы и лингвисты. Среди иссследователей поэмы можно встретить писателей и военных, юристов и биологов, историков и астрономов - всех не перечислить.
Так кто же он, этот Великий Неизвестный, как часто именуют автора "Слова о полку Игореве"?
Многие исследователи пишут, что единственный достоверный источник знаний о поэме и её авторе - само "Слово". Однако все они при этом привлекают всё новые и новые исторические, летописные, сравнительные, литературные, мифологические, палеографические, фольклорные, этнографические, географические, астрономические, даже востоковедческие и так далее материалы, приближающие нас к истине... или удаляющие от неё.
Безусловно, поэма содержит основную информацию о своём авторе, на ней словно стоит печать его глубочайшей индивидуальности. Но при этом, как заметил В.А. Чивилихин "Это творение... настолько сложно и глубоко по содержанию и столь искусно скрывает автора, что давало и даёт повод для самых различных толкований о личности автора".
Да и качество исследований различно, и отношение к этим изысканиям и гипотезам тоже неоднозначно. Конечно, что, допустим, корреспондент Богдановичской "районки" А.Г. Колосов (пусть и историк-архивист по образованию) в сравнении с авторитетом таких имён, как академики Б.А. Рыбаков и Д.С. Лихачёв. Порой, прошу прощения за тавтологию, авторитеты просто давят своим авторитетом.
Как пример: Д.С. Лихачёв (быть может, тоже "придавленный" авторитетом В.А. Жуковского как первого переводчика "Слова") не заметил в конце первого издания "Слова" (1800 год) списка допущенных опечаток, в числе которых есть и такая:
Напечатано: "Бориса же Вячеславлича слава на суд приведе"
Читать: "Княжа же Всеславлича слава на суд приведе"
Но... маститый академик ошибки издателей (в которой они честно признались) не заметил, включил её в свой перевод и, более того, в своих комментариях к тексту "Слова" нашёл реального Бориса Вячеславовича - сына князя Вячеслава Ярославича. При этом сам же академик, нимало не смущаясь, писал: "Летопись не говорит о том, когда произошла битва, в которой погиб Борис. Знал ли автор "Слова" из каких-то дополнительных источников?... Я думаю, что никаких точных сведений о времени битвы у автора "Слова" не было (!? - акцент мой), это чисто поэтический образ".
Каково? И это при том, что тот же Лихачёв не раз подчёркивает прекрасное знание истории автором "Слова". Тем паче, истории недавней. Для автора, не для нас. А дальше идёт уже полная подтяжка исторических фактов и персонажей за уши. Расписывать не буду, поскольку тема "Бориса Вячеславовича" (или "Князя Всеславича") - материал для отдельного, наиглубочайшего анализа.
Второй пример. Ещё Д. Иловайским в работе "О тмутараканском балване..." выдвинута гипотеза о том, что Выражение "И тебе, балван тмутараканский" означает вовсе не какого-либо идола, враждебного русичам, а, напротив, персонифицированное обращение к Тмутараканскому заливу ("Балван" - "залив"). Попытаюсь несколько развить эту гипотезу. Мною предположено, что Див - существо, Руси не враждебное, напротив. Если вспмнить термины "Дивьи люди", некое божество по имени "Дый", "Дий" или "Див". Ведь Див или Дэв - существо, враждебное человеку не в славянской, а в восточной мифологии (подчёркивает А.Г. Колосов). И кличет этот самый Див к земле "незнаемой". Что вовсе не означает, что земли эти русичам вовсе не знакомы. Напротив. Стоит только повнимательнее рассмотреть перечисление: куда же обращает свой зов этот самый Див. Повольжье, Посулие, ну, и, на сладкое, залив Тмутараканский. Что мы видим? - Видим земли, русским людям хорошо известные, не раз ими хоженые или даже, как в случае с Тмутараканью - бывшие владениями Руси. Как же земли эти могут быть неизвестными для русичей? Никак. "Незнаемые" в данном случае звучит в значении "заброшенные", "покинутые". Тогда всё встает на свои места. Див, почуяв приближение Игорева воинства, спешит обрадовать эти самые земли в надежде, что вскоре данные территории будут присоединены к Руси (или воссоединены с ней)".
Интересная гипотеза? Конечно, с моими изысканиями академик Лихачёв познакомиться не мог никак. Но отмахнуться от Иловайского, сделать вид, что неизвестны работы ученого, по учебникам которого в былые времена училась половина Российской Империи... В том, что Лихачев действительно не был знаком с трудами Иловайского, я глубоко сомневаюсь.
Вернёмся к вопросу об авторстве "Слова о полку Игореве". В своих предположениях исследователи перебрали, кажется, всех мало-мальски известных исторических лиц, живших в конце XII - начале XIII веков. Да, к тому же, прибавили немало личностей полу- и полностью мифических.
В качестве предполагаемого автора "Слова" поочерёдно (и не по разу) и с разной степенью аргументированности назывались:
--
Новгород-Северский тысяцкий Рагуил Добрынич (генерал В. Фёдоров)
--
Сын упомянутого только что тысяцкого Тимофей Рагуйлвич (писатель И. Новиков). Справедливости ради стоит заметить, что Тимофей Рагуйлович хотя бы находился в половецком плену вместе с Игорем.
--
"Словутный певец Митуса" (писатель А.Югов)
--
Какой-то, неведомый никому, придворный певец, приближённый великой княгини киевской Марии Васильковны (А.Соловьёв)
--
"Певец Игорь" (А. Петрушевич)
--
"Милостник" великого князя Святослава Всеволодовича летописный Кочкарь (С. Тарасов - американский исследователь)
--
Софоний Рязанец - автор "Задонщины" (В. Суетенко)
--
"Придворный музыкант" (Л. Кулаковский)
--
Сам князь Игорь Святославич (В. Чивилихин, Н.В. Шарлемань)
--
"Гений без имени" (А. Косоруков)
Список можно продолжить таинственным Ходыной (вся заслуга которого - сомнительное упоминание в тексте "Слова"), неким священником, Ярославной (жена Игоря - Ефросинья (?) Ярославна, дочь Ярослава Владимировича Осмомысла Галицкого), Агафьей Ростиславной (невестка Игоря, вдова его брата Олега, сестра Рюрика киевского и Давыда смоленского). А от "скептиков" - Мусин-Пушкин, Бантыш-Каменский, Карамзин.
Так кто же он, автор великой, единственной в своём роде (оговорюсь: из дошедшего до нас) поэмы? Можно ли вообще, спустя более чем восемь столетий, определить авторство? Кто он? Дружинник или летописец-затворник, придворный певец или грамотный поэт, милостник (фаворит) князя или воевода, дипломат или священник, "Представитель крестьянства как передового класса" или "половецкий гений", книжник или боярин?
Кстати, именно безымянность "Слова" явилась одним из наиболее сложных факторов, внушающих неверное представление о времени написания поэмы. Либо же, наоборот, об "изначальности" "Слова": "Раз, мол, даже имя автора до нас не дошло, так, значит, перед нами нечто сверхархаичное (применительно к этапам развития русской литературы)". При этом почему-то забывается, что "Слову" предшествует около полутора веков письменной литературы ("Слово о законе и благодати" митрополита Илариона создано ещё в 1038 году - согласно новейшему исследованию А.Н. Ужанкова).
Интересную гипотезу высказал В.В. Кожинов:
"Существуют десятки более ранних произведений, авторы которых хорошо известны. Есть основания полагать, что безымянность "Слова" входила в замысел его создателя, была вполне осознанной. Он стремился представить своё "Слово" как некую "Всеобщую песнь, которая звучит из уст всех его братьев". Это можно сравнить, например, с первоначальным безымянным изданием поэмы Маяковского "150000000". То есть, безымянность "Слова" - это не выражение "доиндивидуальной архаики", а, напротив, некий сознательный "изыск", создавшей его личности, что вовсе не было чем-то исключительным для того времени".
Что ж, ни одна из перечисленных выше более конкретных гипотез не опровергает высказанного Кожиновым. К ним и вернёмся.
То, что автором "Слова" не могло быть лицо духовного звания, достаточно убедительно доказал специалист в области истории православия митрополит Санкт-Петербуржский и Ладожский Иоанн (Снычев):
"Вопрос о времени составления "Слова" решается удачно: в нём есть обращение к князьям - Ярославу Осмомыслу Галицкому и Владимиру Глебовичу Переяславскому, умершим в 1187 году (спустя два года после описанного в "Слове"). Значит, оно было составлено по горячим следам событий, не позже 1187 года. Несомненно, автор был лицом, близким к княжескому двору и дружине, и соединял с редким поэтическим дарованием книжную образованность. Несомненно, что "Слово" не могло быть создано как произведение устного творчества, такое могло сохраняться только путём письменноё передачи, на что указывает, в числе прочего и замечательно точное сохранение собственных имён князей, которых в "Слове" названо до тридцати. Да, поэтический стиль "Слова" имеет сходство с народными песнями и вообще с народной поэзией... Поэтичные сравнения, народная символика, олицетворения - всё приближает "Слово" по его стилю к произведениям народного творчества. Поэтические образы "Слова" сильно отражают языческие воспоминания и верования, при том, что сам автор "Слова", несомненно, православный христианин... Выражения "языческого рода" можно объяснять и как остаток старых верований, и как просто поэтический оборот, стилистический авторский приём, но необходимо признать, что автор "Слова" не мог быть лицом духовным... Ни монах, ни представитель "белого" духовенства того времени, крайне непримиримо относящиеся к язычеству, не могли не только позволить себе подобные эпитеты "для красного словца", но и даже помыслить о таких украшениях поэмы, как несовместимых с их убеждениями, мировоззрением..."(цитируется по тексту энциклопедии "Святая Русь").
Малейшую возможность подделки "Слова" в конце XVIII века прекраснейшим, пусть и эмоциональным образом отверг ещё А.С. Пушкин:
"Кто из наших писателей в восемнадцатом веке мог иметь на то довольно таланта?... Они не имели все вместе столько поэзии, сколько находится оной в плаче Ярославны, в описании битвы и бегства. Кому пришло бы в голову взять в предмет песни тёмный поход неизвестного князя?"
Мало того, что в "Слове" описан поход князя, известного, пожалуй, только специалистам. В. Чивилихин заметил:
"Если свести в список рассыпанные по тексту "Слова" имена князей и княгинь, откроется удивительная по пестроте, сложности и гармоничности картина. "Старый Владимир", "Старый Ярослав", "храбрый Мстислав" чернигово-тмутараканский, "давний великий Всеволод", его жена "мати Ростиславля", "вещий" Всеслав, Святополк, "красный Роман Святославич", "храбрый Олег Святославич", Владимир Мономах, его брат "уноша Ростислав", Святослав Всеволодович черниговский, Всеволод Большое Гнездо, рязанские "удалые сыны Глебовы", Владимир Глебович переяславский, его сестра "красная Глебовна", Ярославна - жена Игоря, сам Игорь, его брат буй-тур Всеволод, молодые князья - участники похода, и так далее, вплоть до современника автора Мстислава, которому историки никак не могут найти точного места в княжеских родословных, до вероятно волынских Мстиславичей и полоцких князей Крячислава, Изяслава и Всеволода Васильковичей, родных братьев супруги великого князя киевского Святослава Марии Васильковны. Поразительно, что автор "Слова" осведомлён лучше тогдашних историков - летописи, например, совершенно не упоминают о последних двух князьях. Это ли, кстати, не лишнее доказательство подлинности поэмы?
Подсчитано, что напрямую автор "Слова" назвал тридцать князей, собирательно - семь или восемь, намёками - ещё троих. Всего же - сорок князей и четыре княгини. А если подсчитать и суммировать повторительные упоминания (из них Игорь назван тридцать три раза), то получим: в крохотной по объёму поэме внимание читателя обращается на представителей княжеского сословия около ста раз! И ни одной генеалогической ошибки, ни одного невпопад упомянутого имени почти за двести лет истории Руси! Эти знания... нельзя было приобрести со стороны. Употребление десятков имён князей всякий раз к месту, тончайшими смысловыми оттенками при описании их деяний, с лапидарными высказываниями по долгой истории междоусобиц, множеством частных и даже интимных подробностей, было доступно лишь автору, знавшему родовые княжеские предания и тайны, и, скорее всего, принадлежавшему к этому высшему сословию Руси...".
Так что разнообразные "народные певцы", "представители передового крестьянства" и даже "половецкие сказители" отпадают автоматически.
Вариант, где автором "Слова" выступает сам Боян. Подварианты: внук Бояна, внук Бояна Игорь (от текста "Слова": "Пети было песнь Игореви, того внуку").
Гипотеза достаточно подробно разобрана А.А. Косоруковым в его работе "Гений без имени":
"В символе "Боян и Время" исследователь сталкивается с парадоксом: Бояну, поэту XI века, автором "Слова" задано сложить песнь о походе Игоря против половцев, состоявшемся лет сто спустя. Вопрос поставлен так: если бы Боян ожил и воспел бы поход Игоря, то как новое время было бы отражено в его творении - "по заветам Бояна" или "по былям этого времени"? В общей форме ответ дан уже тем, что Боян назван "Соловьём старого времени"... В шкале оценок певческого искусства нет более высокой похвалы, чем уподобление соловью. Выходит, что после смерти поэтический авторитет Бояна - как это бывает с гениями - ещё более возрос. Но тут-то и произошла с его творчеством метаморфоза, которую точно отметил диалектический ум Поэта. Боян сделался идолом, совершеннейшим, но застывшим образцом. Соловей способен петь только радостные песни. Стало ясно, что песнь о походе Игоря Боян сложил бы как гимн о его победе над половцами. Соловей иначе петь не может... его гусли настроены лишь на восхваление. И если бы Бояну пришлось "петь" о трагически закончившемся походе, он всё равно высоко воспарил бы над сокрушительным разгромом русских полков, восславил бы военное искусство Игоря, поднял бы его до уровня самого бога войны - он продолжал бы "свивать славу" и новому, трагическому времени... Творческий метод Бояна вступил в противоречие с реальностями нового времени, и это вскрыто в символе "Боян и Время". Под пером "воскрешённого" Бояна новое время предстало бы старым, новые герои были бы тождественны героям прежним, воспетым сто или более лет назад... Поэт чётко отделяет себя от Бояна, а его время - от своего, "нынешнего". Поэт не порхает вместе с Соловьём по веткам Мирового Древа. Он понимает, что миф о Бояне не выдержал бы столкновения с новой действительностью. Боян не может верно, правдиво отобразить новое время. "Чудо", совершённое Поэтом, "воскресившим" Бояна для воспевания нового героя, окончилось трезвым осознанием различия двух методов творчества - "по былям своего времени" и "по заветам Бояна".
Впрочем, сам Боян вряд ли бы вызвался воспевать неудачный поход. Ведь в таком случае похвала прозвучала бы насмешкой. Образцы песен "под Бояна" Поэт поместил в "Слове", чтобы продемонстрировать читателям ограниченность диапазона бояновской Лиры и показать, почему он отказывается петь по "замышлению" тогдашнего классика.
Кстати говоря, Б.Н. Путилов, выводя существование Бояна к середине или второй половине одиннадцатого века, не забывает подчеркнуть, что "О Бояне позднее вспоминали и в других произведениях Древней Руси, и в девятнадцатом веке, но источник у всех был один - "Слово о полку Игореве". Из чего Путилов делает вывод: "Был ли в действительности такой певец-поэт или автор "Слова" его выдумал, создав поэтический образ, в котором воплотил реальные черты придворных певцов Киевской Руси, - остаётся навсегда загадкой. Однако же благодаря "Слову" Боян вошёл в сознание людей как великий слагатель и исполнитель устных песен во славу князей".
О "внуке Бояна" могу сказать лишь одно: если и прочесть в "слове" фразу "Пети было песнь Игореви, того внуку", как упоминание о внуке Бояна, это всё равно не значит ровным счётом ничего. Поскольку вряд ли автор "Слова", подобно "товарищу Сталину" любил говорить о себе в третьем лице. По той же самой причине сомневаюсь я и в предположении Чивилихина о том, что автор "слова" - сам князь Игорь. Но об этом - чуть ниже.
Вкратце о Софонии Рязанце. Даже не повторяя аргументов в пользу того, что автор "Слова" - современник описанных в поэме событий, можно доказать полную непричастность Рязанца к созданию "Слова". О том, что "Задонщина" - есть подражание "Слову" говорили и писали многие. А.Чернов заметил к тому же, что, при том что в "Слове" ясно прослеживается и ритмика, и рифмовка, и аллитерация: "Ничего подобного разветвленной, всепронизывающей рифме "Слова" нет в литературе его времени. В дальнейшем ориентация на чтение текста глазами (без проговаривания вслух) приводит к тому, что рифма постепенно затухает. "Задонщина" же, перепевая "Слово", демонстрирует безразличие к рифме".
Д.С. Лихачёв, рассматривая вопрос об авторстве "Слова", выводит на свет понятие "Хоть" в значении "Любимый певец". При этом академик находит в тексте "Слова" сразу нескольких таких "Хотей":
"... рядом с Бояном на основании одного места "Слова" реконструируется существование и другого княжеского певца - Ходыны. В первом издании "Слова" это место читается так: "Рекъ Боянъ и ходы на Святъславля песнотворца стараго времени. Ярославля Ольгова Коганя хоти". (Я личнобы прочёл именно так - курсив мой И.С.) Наиболее вероятная реконструкция этого места следующая: "Рекъ Боян и Ходына, Святъславля песнотворца стараго времени Ярославля, Ольгова коганя хоти". Далее в тексте "Слова" приводятся слова, сказанные Бояном и Ходыной вместе (о последнем свидетельствует двойственное число: "Песнотворца"): "Тяжко ти головы кроме плечю, зло ти телу кроме головы - Русской земли безъ Игоря". Слова эти как бы оценивают в образной форме положение, создавшееся на Руси в результате пленения Игоря.
Я думаю, - продолжает Лихачёв, - что есть основание заметить в "Слове" существование ещё одного певца-"хотя" (любимого певца). Приведём всё интересующее нас место по первому изданию, выделив в нём слова, нуждающиеся в реконструкции: "Единъ же Изяславъ сынъ Васильковъ позвони своими острыми мечи о шеломы Литовския, притрепа славу деду своему Всеславу, а самъ подъ черлеными щиты на кроваве траве притрепанъ Литовскыми мечи. И схоти ю на кровать, и рекъ: дружину твою, княже, птиц крилы приоде, а звери кровь полизаша. Не бысть ту брата Брячяслава, ни другаго Всеволода, единъ же изрони жемчюжну душу чресь злато ожерелие". Наиболее вероятностная реконструкция отчёркнутого места следующая: "И с хотию на кров а тъи рекъ". Не меняется ни одной буквы - только предлагается иное разделение на слова, как известно, произвольно произведенное в тексте "Слова" его первыми издателями. Если верно предложенное деление на слова, то смысл всего пассажа совершенно ясен. Княжескими "хотями" в "Слове" несколько ниже, как мы уже указывали, названы певцы Боян и Ходына. "Хоть" Изяслава Васильковича - это, очевидно, также его любимый певец (обращу внимание на то, что "хоть" - мужского рода). Обратим внимание на то, что Боян и Ходына как бы формулируют положение на Руси, сложившееся после пленения Игоря. Кроме того, в другом месте Боян один составляет "припевку" Всеславу Полоцкому: "Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда божиа не минути". Так и "хоть" Изяслава Васильковича говорит ему, одиноко умирающему на кровавой траве, о горестной судьбе его дружины, как бы оплакивает его и дружину его. Если моя догадка, что "хоть" Изяслава - это его княжеский певец верна, то перед нами ещё одно свидетельство о существовании при княжеских дворах певцов и среди них певцов-любимцев, княжеских "хотей", очевидно принимавших участие в походах своих князей и отлично знавших военное дело. Четвертый княжеский любимец-певец - это, может быть, сам автор "Слова о полку Игореве", не случайно сопоставляющий в начале "слова" своё произведение с произведениями Бояна. Подобно "хоти" Изяслава автор "Слова" был, возможно, участником похода, сражался сам, а поэтому и знал как свидетель все обстоятельства похода с такой поэтической отчётливостью".
Что я могу сказать? Только развести руками: "Лихо сюжет закручен!" При всём своём глубочайшем уважении к авторитету академика Лихачёва, при том, что совершенно не хочется мне выглядеть крыловской Моськой, облаивающей слона, вынужден констатировать: измышлениям, приведённым выше, верить не могу никак. Хотя бы потому, что словечка такого "хоть" не замечено более никем и нигде: ни в единой летописи или другой рукописи. Да и однокоренных, схожих при том по смыслу слов как-то не находится. Спору нет, вероятность существования придворных певцов на Руси того времени очень и очень велика. И, само собой разумеется, были средь них и певцы-любимчики, и наоборот. Только вот "хотями" звались они навряд ли. Это первое. А второе (придётся повторяться): слишком независим и даже порой резок слог "Слова" по отношению к власть имущим. Не в духе это придворной поэзии, такого даже любимчику не прощают. Боян, славу поющий - ещё куда ни шло. А вот автор "Слова, заключающий свою поэму просто издевательски: "Князьям слава, а дружине - аминь!" - в придворные поэты никак не подходит. (Не спорю, что возможен и мягкий вариант прочтения концовки "Слава князьям и дружине! Аминь") Но всё же думается мне: если бы про мифических "хотей" заявил человек менее титулованный, чем академик Лихачёв, осмеян был бы он в научном мире преизрядно и жестоко, и вывод о такой гипотезе был бы один, примерно такой: Надуманно, искусственно, притянуто за уши и раздуто. При том доказывается, опираясь на самое себя". Что и говорить, авторитет порой сильно спасает!
Несомненно, наиболее основательную из всех попытку установить авторство "Слова" предпринял академик Б.А. Рыбаков. Проанализировав колоссальнейшее количество летописного материала, Рыбаков высказал догадку, что автором может быть Пётр Бориславич, киевский боярин и - предположительно - летописец великого князя киевского Изяслава Мстиславича и его сына Мстислава Изяславича.
Гипотеза о Петре Бориславиче, как об авторе "Слова о полку Игореве" представляет собой, по существу, соединение двух гипотез: во-первых, допущения, что боярину Петру Бориславичу, упомнаемому в киевских летописях под 1152-1153 и 1168-1169 годами, принадлежит значительная часть летописи за двенадцатый век, а во-вторых, что ему же, киевскому тысяцкому, принадлежит и авторство "Слова о полку Игореве". Поиск, проведённый Рыбаковым, показал участие Петра Бориславича в киевском летописании двенадцатого века вплоть до 1181-1196 годов. Таким образом, был устранен хронологический разрыв со "Словом".
Гипотеза историка (1972г.) получила подтверждение со стороны лингвистов. В 1976 г. выходит статья В.Ю. Франчук "Мог ли Пётр Бориславич создать "Слово о полку Иогреве"?" Ответ был удовлетворительным. Частично привожу его ниже. В 1978 году О.В. Творогов в обзоре новейшей литературы о "Слове" также поддержал гипотезу академика Рыбакова:
"Эта гипотеза отличается от остальныхдогадок (выделено мною - И.С.) тем неоспоримым преимуществом, что мы имеем в этом случае возможность сравнить реальные тексты - текст "слова" с текстом летописных статей, автором которых считается Пётр Бориславич, то есть можем судить о сходстве политической ориентации и мировоззренческой позиции авторов обоих произведений, а также о литературных приёмах и языковой манере летописца, и на основании результатов такого сравнения решать вопрос о вероятности тождества его с автором "Слова".
В.Ю.Франчук подвергает "Слово" и летопись тщательной сравнительной проверке, отыскивая слова и выражения, свойственные одному лицу. Находит достаточно много, делает заключение: "... Все случаи лексической и синтаксической близости "Слова" и предполагаемого произведения Петра Бориславича нашей работе не исчерпаны . Тем не менее приведённые доказательства, по нашему мнению, достаточно убедительно свидетельствуют о том, что в той части Киевской летописи, которая сможет быть приписана этому автору, сконцентрирована большая часть общей со "Словом" лексики и грамматических конструкций... Факты языка подтверждают гипотезу Б.А. Рыбакова об активной летописной деятельности Петра Бориславича. Они свидетельствуют, что этому летописцу принадлежит почти половина текстов Киевской летописи. Сопоставление их языка с языком "слова" позволяет установить, что специфическая лексика и характерные синтаксические конструкции "Слова о полку Игореве" находят соответствие преимущественно в тех её фрагментах, которые соотносятся с именем Петра Бориславича".
"Слово" было написано в то время, когда Петру Бориславичу было уже около 65 лет. Б.А. Рыбаков рассматривает личность Петра Бориславича по пунктам:
1. Происхождение, социальная среда. Пётр Бориславич - знатный киевский боярин, тысяцкий. Его племянник Фёдор - епископ. В летописи, приписываемой Петру Бориславичу автор выглядит не только как боярин, но и "в известной мере идеолог и вождь киевского боярства". Автор "Слова" часто выбирает поучающий, а порой и повелительный тон, что так же указывает на его высокое происхождение и положение в обществе (А почему бы и не княжеское? - курсив мой И.С.).
2. Образованность - высокий уровень и в летописи и в "Слове".
3. Отношение к церкви - "безразличное невнимание". В летописи не приводятся даты по дням святых, как у большинства летописцев. Ни здесь, ни там нет выписок из церковной литературы. Герои и летописи, и "Слова" не берут благословения перед походом, не крестятся перед боем, не возносят благодарственных молитв... "Слово" к тому же неоднократно прибегает к языческой романтике. Такую вольность мог допустить только очень могущественный и смелый человек".
4. Военно-дружинная среда - Отмечая глубокое знание дела автором летописи, Рыбаков, тем не менее замечает, что к "Слову" "эффект присутствия автора" не относится, считая, что о походе Игоря автор узнал с чужих слов.
5. Обращение к истории - Летопись полна ссылок на исторические примеры княжеских усобиц, притом, что исторические экскурсы не входили в задачу великокняжеской летописи. Начало воспоминаний о прошлом в тексте "Слова" - позиция автора к зачинателям раздоров однозначна. Одинаковы и в "Слове", и в летописи симпатии по отношению к князьям "Мстиславова племени".
6. Современность 1180-х годов. И там, и там оценки ситуации и отдельных лиц однозначны. "Оба произведения смотрят на события и их участников глазами "Мстиславова племени" (Рюрика Ростславича, Романа Мстиславича и других) и киевского боярства".
Но сам Рыбаков от сомнений в правильности данной гипотезы так и не освободился.
Кроме того, есть данные (тоже достаточно аргументированные) о чернигово-северских (а не киевских) лексических истоках "Слова". Есть Патриаршая летопись, где с подробностями рассказано, как в марте 1169 года Андрей Боголюбский отправил на Киев войско во главе со своим сыном Мстиславом. "Окаяннии же бояре Киевстии Пётр Бориславичъ и Нестор Жирославичъ, Яков Дигентьевичъ начаша коромолити и тайно съсылатися со князем Мстиславом Андреевичем и с иными князи, како придати им град Киев". Если верить летописи, замысел удался. Киев был взят ударами в наименее укрепленные места и разграблен.
В.Чивилихин по этому поводу восклицает: " Боярин Пётр Бориславич, предавший своего князя и обрёкший родной город, древнюю столицу Руси, на разграбление - автор "Слова о полку Игореве"?! Невероятно!" Действительно, как-то не вяжется вместе патриотизм автора "Слова" и данный поступок. Правда, Б.А. Рыбаков считал, что в данном случае Пётр Бориславич был попросту оклеветан из-за конфликта его брата-епископа с церковной верхушкой. Может быть, и так. Судить не берусь.
В. Чивилихин, полемизируя с Рыбаковым, выдвигает гипотезу о том, что автором "Слова" был сам князь Игорь. Аргументация - почти та же, что и у Рыбакова. Разница - в подчёркивании независимости и смелости автора, наплевательском отношении к церкви (если верить Чивилихину, у князя Игоря были на то причины, коренящиеся в детских воспоминаниях). Наиболее интересны два аспекта:
1. Обращение "Братья". По Чивилихину, у автора "Слова" это значит обращение к князьям, как к равным себе по положению, чего боярин допустить не мог. Исключение - духовенство, также называвшее друг друга "братьями", но, что автор к духовенству не принадлежал, уже доказано. Князья друг друга братьями звали постоянно, как и все монархи по сию пору. По мнению Чивилихина, в тексте "Слова" "братья" синонимичны "князьям".
2. Описание событий очевидцем. На это обращали внимание многие, в том числе, К.Д. Ушинский, А.Мицкевич, Л.Магнус, Н.Гербель. Н.В.Шарлемань, к примеру, писал: " ...наконец, что особенно важно, он (автор "Слова") был осведомлен о состоявшемся за пять лет до событий, описанных в "Слове", тайном соглашении Игоря с Кончаком о предстоящем браке Владимира и Кончаковны... Лишь один Игорь участвовал во всех событиях. Таким образом, необходимо допустить, что автором "Слова" был сам Игорь".
Может быть, и Игорь. Тем более, что концепция возвышения трагического героя через "малую смерть", через унижение и поражение вполне в традициях именно русской литературы вплоть до наших дней. Что отличает её от героев "Песни о Роланде" и прочих, которым необходимо, чтобы стать героями произведения, либо погибнуть геройски, либо же стать победителем.
Наверное, спор об авторстве "Слова" не утихнет никогда. И ни одна из гипотез, существующих ныне, или появившаяся в будущем, ни в коей мере не умаляет заслуг Б.А. Рыбакова. Такой работы более не проделал никто, ни до, ни после. Опыт исследования, проведенного Рыбаковым, надолго останется блестящим образцом проведения атрибутивных изысканий, независимо от того, будут ли когда-либо окончательно опровергнуты выводы, сделанные академиком, либо же полностью и бесповоротно подтверждены. Нам просто показали КАК НАДО РАБОТАТЬ с источниками, как надо доказывать свои теории. В этом - главная ценность.
БИБЛИОГРАФИЯ
--
"Слово о полку Игореве" репринт издания 1800 года. М. 1995 год.
--
Б.А. Рыбаков "Пётр Бориславич. Поиск автора "Слова о полку Игореве". М.1991г.
--
Е.В. Уханова "У истоков славянской письменности" М. 1998г.
--
Г.В. Сумаруков "Кто есть кто в "Слове о полку Игореве?" М.1983г.
--
"Злато слово" сборник М.1986 г.
--
Д.С. Лихачёв "Слово о полку Игореве" и культура его времени" Ленинград 1985г.
--
В.Чивилихин "Память" т.1 М. 1994 г.
--
Б. Путилов "Древняя усь в лицахРР Русь в лицах" СПб.1999 г.
--
А. Косоруков "Гений без имени" М.1986 г.
--
В. Кожинов "История Руси. Современный взгляд" М.1997 г.
--
Д.Иловайский "Рязанское княжество" сборник статей. М. 1997 г.
--
А. Асов "Славянские руны и "Боянов гимн". М. 1998 г.
--
Энциклопедический словарь "Святая Русь" М.2000 г.
--
А. Колосов "Мифология "Слова" и другие вопросы" газета "За русское дело" СПб 1995 г.
--
А. Чернов "У истоков русской рифмы" "Литературная газета" М. 1977 г.