Солнце уже давно встало, и в комнате было светло, но свет был лёгкий и ненавязчивый, не как вечерний - тяжелый и жгучий. Город спал, прохожих почти не было, даже машины редко ездили: на то оно и воскресенье. Артём досматривал сон в тот момент, как зазвонил его мобильник. Заспанная голова не сразу сообразила, что это за звук, так что первые пару секунд ушли на то, чтобы понять, кто виновен в нарушении его покоя и какому наказанию его подвергнуть, а когда он всё-таки понял, вскочил и стал хаотично носиться по комнате, в поисках оного мобильника.
Утро воскресенья - самое лучшее время, чтобы отоспаться. Полежать, ничего не делая, ёрзая ногами под одеялом, перекатываясь по кровати со стороны в сторону. Шучу. На самом деле, когда ты на каникулах, тебе всё равно, какой день недели был вчера, а какой сегодня: ты просто теряешь счёт дням. Но не Артём. Со времени встречи Артёма с Фобетором, которую вы, должно быть, помните, прошло уже больше трёх недель. Это значило, что месяц, данный ему на сборы, уже подходил к концу. В пакете документов, выданном ему, Артём нашел приглашение на учёбу в один из престижнейших вузов Содружества (никаких скрытых реклам, и не надейтесь!), так что проблема отмазки, куда он так внезапно исчезнет, отпадала. Поначалу родители, конечно, сильно переживали, но через некоторое время свыклись с этой мыслью, хотя подозрения и оставались. Поразило Артёма то, что приглашение было более-менее подлинным: его отец, выбитый из колеи заявлением сына, вышел на контакт с оным вузом, и оказалось, что Артём действительно числится в списках студентов первого курса. Орден заслуживал бурных оваций.
Мобильник, потревоживший его сон, Артём всё-таки нашел. СМС от Леры: "Доброе утро, Король Лев. Как ты? Надеюсь, что хорошо. Ты ведь не забыл, что это ПОСЛЕДНЯЯ неделя? Надеюсь, ты уже со всеми попрощался? Если нет, советую поспешить. Потом может быть поздно уже поздно".
Лера как будто следила за ним (ну да, следила. Ну правда, это и так понятно было). Действительно, Олесе он ничего не рассказал. Мысль оставить всё как есть, на которой он остановился в тот вечер, была не самой лучшей, как думал он теперь, но так как ничего умней он не придумал, да и поздно уже было что-то придумывать, то всё по-прежнему оставалось как есть. Каждый раз, собираясь на встречу, Артём планировал всё ей рассказать, но когда он видел её, видел её улыбку, слышал её смех и чувствовал нежность, которой он наполнялся рядом с ней, Орден как-то сам по себе отходил на второй план. Никогда не откладывай на завтра то, что можно отложить на послезавтра - так он думал, когда очередная его попытка признаться терпела фиаско. Но вечно это продолжаться не могло. Он и так уже потерял слишком много времени.
Голова уже почти пришла в порядок после внезапного пробуждения; мысли, до этого амёбообразные, стали обретать формы, причём не самые приятные. Будь что будет - подумал он и набрал Олесю. Артём Владимирович хранил молчание, а Артёмка, послушав которого Артём оказался в подобной ситуации и на которого он был чрезвычайно зол, но к мнению которого всё ещё прислушивался, настаивал на том, что сделать это нужно как можно скорее. В идеале - сейчас, иначе потом снова найдутся отмазки, предлоги и причины, чтобы этого не делать. Так Артём и поступил.
Снаружи здание больше всего походило на частный дом из американских фильмов: двухэтажное, квадратное, с тупым треугольником крыши. Пространство перед ним занимала небольшая площадка, выложенная плиткой, навроде переднего двора, только без газона. Зато росли деревья - высокие ёлки и какой-то кустик, и, кажется, ещё что-то лиственное. Всё это вместе окружал забор из тонких железных прутьев с заострёнными навершиями. Вообще здание резко выделялось на фоне серых домов, обступивших его со всех сторон, как коробка. У него был свой шарм, своя эстетика, словно кусочек запада свалился с небес в обычный жилой двор Казахстана: необычно, странно, непонятно, чуждо, но в то же время, притягательно, цивильно.
Артём сидел немного поодаль, на лавочке возле одного из подъездов, и рассматривал странную постройку. Где-то внутри него, Артём Владимирович гонялся с бейсбольной битой за злосчастным Артёмкой, обвиняя того во всех грехах и преступлениях. Он делал так каждый раз, когда Артём был недостаточно занят, и его мысли пускались в пляску. Забавно это, когда ты не в ладу с самим собой, только ничего хорошего из этого не выходит. Артёмка уже устал убегать, и остановился, практически мгновенно отхватив боковой от Артёма Владимировича.
- Перестань. - Не глядя на них пробормотал Артём.
- Он это заслужил, - ответил сурово Артём Владимирович. - Это из-за него мы так долго тянули.
- Оставь мальчика, - Артём отнял у старика дубину. - Своё он уже получил. - Присев на корты, он оперся руками на оную биту.
Старик присел рядом с ним.
- Может передумаешь, пока не поздно? Ты ведь знаешь, во что это может вылиться... - задал он вопрос с поддёвкой.
- Я не хочу об этом думать. - Отмахнулся тот.
- Ты можешь об этом не думать, но это ничего не изменит.
- Отвали... Ещё слово...
Здание, которое разглядывал Артём, было протестантским храмом. Х-р-а-м-о-м. Артёма крестили в младенчестве и с самого детства прививали "любовь к Богу". Ну как прививали... мать атеистка, отец реалист, бабка - религиозный фанатик, который в молодости был ярым комсомольцем, и, как следствие, атеистом. Она-то как раз и прививала. В то время он ещё как-то в него верил, потом, в чуть более старшем возрасте, не замечая явного божественного присутствия, а замечая вместо этого, расхождения и противоречия в словах бабки, стал сомневаться в его существовании, а в подростковый период, в силу юношеского нигилизма, стал ярым противником церкви, считая её сборищем полоумных и шарлатанов. Большой вклад в становление такого мнения сыграл и школьный курс мировой истории, в частности параграфы о крестовых походах, а так же телевизионные новостные программы, сообщающие о вездесущих терактах на религиозной почве. Практической пользы в религии он не видел, поэтому относился к ней, как к одной из форм наркотической зависимости, и соответственно к религиозным людям. Поэтому для него стало, по меньшей мере, неожиданностью то, что Олеся была глубоко верующим человеком: не такими он их себе представлял. Вместо ревнителя веры, сжигающего на костре иноверцев и атеистов, помешанном на зазубривании писаний и неспособном даже вести конструктивный диалог, или же зажатой, глупой, безвольной, боящейся несуществующей расплаты, надеющейся на одно только божье провидение и отрицающей науку, слепо верящей своему попу особи, он увидел в ней простую девчонку, умную и начитанную, позитивную и радующуюся жизни, любящую своих друзей и родных, открытую и честную. Это напрочь порвало ему шаблон.
Однако своё отношение к религии он так просто менять не собирался. Несколько раз Олеся уже приглашала его пойти с ней в храм, но тогда он открещивался всеми правдами и неправдами. Причин тому было много. Первая и основная - учредитель сей секты был... ну скажем, непростым человеком: слухи о нём разные ходили. Кто-то говорил, что он не самой традиционной сексуальной ориентации, кто-то, что он таким образом просто сбивает себе налоговую ставку (ну, деятели культуры же меньше налогов платят, не?), кто-то, что это просто стационарная зомбоферма, а четвёртые - всё это вместе взятое. Удостовериться ни в одном из утверждений лично Артём не мог, как и опровергнуть, но подобные теории поддерживали многие уважаемые им люди, в том числе и его отец, а его мнение Артём просто не мог игнорировать. Вторая - Артём терпеть не мог незнакомое общество. Так уж получилось, что наш герой был закоренелым социопатом и мизантропом. Третья - он не хотел разочароваться в Олесе (Артём Владимирович руку приложил).
Однако все эти причины были мелочью, по сравнению с тем, что возможно, это его последний шанс увидеть Олесю перед отъездом. Несколько дней назад она обмолвилась, что уедет на пару недель к родственникам в Россию, поэтому сейчас ей будет не до него. Ей будет не до чего вообще, кроме церкви. Так что Артём переступил через свою социопатию, презрение к фанатикам и прочих головных тараканов. И вот он здесь, ждёт её.
- Угадай кто? - Олеся подкралась сзади и закрыла его глаза ладошками.
- Дятел Вуди. - ответил Артём. Олеся убрала руки от его глаз, опёрлась ему на плечи и, перевалившись, чмокнула в щечку.
- Привет. - Артём встал со скамейки и повернулся к ней лицом. Светлое, милое, с правильными чертами, с тёмными, тонкими, густыми бровями... он снова почувствовал, что разговор об отъезде включил зажигание и уже собрался трогаться, но он остановил его.
- Привет.
- Ты-только-не-волнуйся, ничего-страшного-не-будет. Группа-прославления-пару-песенок-споёт, потом-помолимся-немного, потом-проповедь-послушаем... - затараторила Олеся, не давая Артёму вставить слово. Вообще Артём надеялся избежать контакта с представителями местного "духовенства", однако Олеся настойчиво тянула его к храму, не принимая никаких возражений и не слушая никаких аргументов. Впрочем, он знал, что всё обернётся именно так. "Не получилось сказать сейчас, - думал он, обречённо плетясь за Олесей, - скажу после. Главное, что встретились - полдела сделано". Но было неуютно. Он входил в незнакомый для него мир, с его собственными правилами и порядками, которых Артём не знал.
Олеся протянула руку к электронному звонку, висевшему возле двери в здание, и нажала на кнопку. Дверь была совершенно обычной, пластиковой, со стеклянными вставками, размером метр на два с половиной. Немного не так Артём представлял себе храм. Не было ни широких деревянных двустворчатых дверей, ни куполов, ни строгих готических шпилей, ни колоколов, ничего, что можно было бы считать христианской атрибутикой. Всё выглядело вполне светским и современным. Никакой архаики не было и в помине.
Раздался мелодичный звонок, и за стеклом двери появилась девочка азиатской внешности. Дверь закрывалась на электронный замок, потому открывалась быстро и просто - нажатием кнопки с внутренней стороны или магнитным ключом снаружи. Девочка, как выяснилось позже - Маша, открыла дверь и впустила их.
- Интересно тут у них, - сказал Артёмка. - Замки электронные, стеклопакеты....
- Только в храм, обычно, двери всегда открыты, - с видом мудреца кинул в пустоту Артём Владимирович. Тоже мне, умник нашелся.
Артём огляделся. Изнутри здание тоже мало напоминало дом божий, скорее светское учреждение. Стены были оклеены жемчужным кафелем, пол выложен плиткой, потолок зеркальный, придерживаемый четырьмя такими же зеркальными колоннами. Слева от входа, в углу, ограждённый деревянной решеткой с калиткой был гардероб. Чуть дальше находилась маленькая, в пару-тройку-четвёрку квадратных метров кухня, или буфет - Артём не понял. Ещё дальше были две двери со значками, обозначающими мужскую и женскую фигуру. Справа тоже было несколько дверей, уводящих куда-то вглубь здания, а прямо по курсу - винтовая лестница до второго этажа, и две широких двустворчатых полузеркальных двери, обступившие её с двух сторон. Ни икон, ни лампад, ни чего.
- Модерново, - отметил Артёмка. В его голосе звучали ноты удивления и восхищения.
- Слишком, - мрачно ответил Артём Владимирович.
В это время, пока Олеся что-то обсуждала с Машей, к нему подошел какой-то парень и протянул руку. Артём попытался вспомнить, кто это, но поняв, что не осилит, просто протянул ему руку в ответ. Поздоровавшись, парень ушел по своим делам. Потом подошел ещё один, и процедура повторилась. А потом ещё раз. И ещё. Кто-то даже пытался завязать знакомство или начать разговор (но не вышло: социопатия... социопатия...), а с кем-то Артём уже был знаком, что его, несомненно, удивило.
- Приветливые чертяки, - усмехнулся Артёмка.
- Подозрительно приветливые. - Артём Владимирович с каждой минутой становился всё мрачней и мрачней, и уже сейчас был похож на грозовую тучу. - К себе вербуют, показывают, какие они тут все белые и пушистые.
Люди стали стекаться во второй зал, который удивил Артёма ещё больше: расставленные в несколько полуколец разного диаметра лавочки, два плазменных (или ЖК) экрана в дальних углах и - внезапно - сцена, со всем к ней прилагающимся: синтезатор, тройка гитар, пара микрофонов, барабанная установка и много-много проводов, соединяющих всё это с каким-то звукооператорским пультом; ну и конечно же, колонки - больши-ие такие: две с фронта, две с тыла, две с боков. Олеся вернулась к Артёму уже тогда, когда почти все расселись. Из зала на сцену вышли несколько молодых людей, каждый занял место за своим инструментом. Девушка-вокалистка, стоявшая к людям ближе всех, произнесла какие-то приветственные слова, мол, рада видеть всех старых и новых прихожан, спасибо что пришли, с нами бог и тому подобное.
После приветствия началось прославление - так сказала Артёму Олеся, иначе он мог бы подумать, что это конец его привычного света. Музыка, конечно, была самая что ни на есть правильная - рок, текст тоже не самый плохой - преклонение пред величием Христа, благодарность за его жертву и его прославление:
Так желаю быть с Тобой
И жажду слышать голос Твой,
Ты так нужен мне.
Тебе известны все пути,
Глубины сердца и мечты,
Всё, что во мне, возьми, Иисус!
Поклоняюсь Тебе, поклоняюсь Тебе,
Бог, Ты так нужен мне!..
Но всё это с лихвой компенсировалось другим - где-то на середине первой песни, когда прихожане стали подпевать, сначала сидя, а потом и стоя, прихлопывая в ладоши, что-то внутри Артёма зашевелилось и он почувствовал неприятное ощущение, как будто его облили жидким водородом и подожгли - то холодно, то жарко, то мокро, то сухо.
- Господи, да это же фанатики, - с неподдельным ужасом выкрикнул Артём Владимирович. Артём схватил его за шиворот, когда он уже навострил лыжи, чтобы укрыться от концентрированного проявления христианской веры, или религии - не знаю, чего здесь больше, рванул на себя, влепил пощёчину и прикрикнул:
- Соберись тряпка! Соберись! Это просто молитва, своеобразная, экстравагантная, но молитва. Она объединяет этих людей вместе, дисциплинирует их, делает лучше! - он сказал это неожиданно даже для себя самого, но сказав, понял, что так оно и было. Посмотрев на Олесю, пританцовывающую рядом, он сразу вспомнил всё, что он знал и думал о ней: она учится в седьмом классе, ей четырнадцать лет - самый возраст для того, чтобы познакомиться со всеми "прелестями" этой жизни, а учитывая, насколько она красива и обаятельна, это несомненно случилось бы, будь она атеисткой. Она умна, образованна, в меру раскрепощена, в меру сдержана, полна жизни и стремлений.
Артём Владимирович откинул его руку, и будто не веря своим ушам, ответил с гневом, смешанным с презрением:
- Лучше!? Ты издеваешься? Эта девочка совсем запудрила тебе мозги, если ты не замечаешь очевидного - это секта! Просто яркие кулисы тёмного закулисья! Они улыбаются тебе на входе, но уже через секунду они проигнорируют твою просьбу о помощи. Они славят бога - но не верят в него. Сегодня они воспитывают наших детей, а завтра наши дети отдадут им нашу страну, а послезавтра наши внуки назовут их своими дедами. Ты просто дурак, если не хочешь видеть этого.
Между ними повисла тяжелая пауза. Артём Владимирович весь трясся от ярости, явно желая сказать ещё что-то; Артём просто стоял и смотрел на него. Он знал, что Артём Владимирович прав, но он знал и другое. Он нарушил тишину первым:
- Может я и дурак, но я много раз видел молодёжь, и даже детей, за бутылкой пива. Я видел много молодых супружеских пар, созданных по залёту. Но я видел очень немного молодых в церкви*. И здесь я вижу их больше. Гораздо больше. Если ты прав, и наши дети продадут нас за гамбургер - что ж, это скверно. Но если наши дети продадут нас за бутылку палёной водки или миску похлёбки из крыс - это ещё хуже.
Артём Владимирович готов был разразиться новой порцией гнева, но его опередил Артёмка:
- Знаешь, - обратился он к Артёму, - он ведь прав. Нехорошее здесь место.
- И ты туда же... - обречённо простонал тот.
- Нет, ты не понял, подожди. Я имею ввиду, что это всё, конечно, хорошо, что ты сказал - дисциплина, праведность, но оставь это им, - он указал взглядом на зал, - зачем это нам? Они верят в бога по своему - что ж, пусть верят, не будем им мешать, но помни, пожалуйста, что это - не наша вера. Нам она не нужна.
Артём подумал про себя: "Я действительно дурак, если не хочу видеть очевидного".
Олеся, видя его подавленное состояние, взяла его за руку и крепко сжала. "Не бойся, я крепко держу тебя. Ничего не случится, всё будет хорошо" - так говорил он ей, переводя с одной крыши на другую, в том месте, где они почти что соприкасались углами. После того первого раза, они часто забирались туда, и на многие другие, если была такая возможность. Между домами был небольшой зазор, около полуметра шириной, и переход с крыши на крышу был делом не более опасным, чем переход через железнодорожные рельсы, но на высоте девятого этажа, когда одного взгляда вниз бывает достаточно, чтобы твои внутренности сжались в тугой комок, любая щель кажется настоящей пропастью. Если приглядеться, можно было увидеть, как движутся относительно друг друга крыши - плавно и неровно, покачиваясь из стороны в сторону, и это только ещё больше наводило на Олесю страху. В тот раз она мало что потеряла бы, если бы отказалась пойти с ним, но она пересилила себя и перешла всё-таки на восточный край этого искусственного хребта, откуда открывался потрясающий вид на уходящие вдаль огни города, сливающиеся в длинную яркую цепь из множества светлячков. Она доверилась ему. Так и он решил довериться ей. Что бы ни говорил Артём Владимирович, что бы ни пищал Артёмка, только он сам властен над собой - пусть они фанатики, но все они - просто люди, не хуже, и, может так быть, не лучше других. В одном Артём Владимирович и Артёмка были правы - человек верит лишь в то, во что хочет верить, и волен выбирать свой путь сам, и Артём, даже если и не одобрял плясок с прихлопываниями, подавил в себе субьективный дискомфорт. Это их вера, и это их проблемы. Объективная сторона этой медали сейчас сидит рядом с ним, держит его за руку и беззвучно говорит ему: "Не бойся, я крепко держу тебя. Ничего не случится, всё будет хорошо".
С песнями было покончено, и место группы музыкантов занял пожилой иссушенный годами мужчина с седыми коротко остриженными волосами. Как понял Артём - это и есть тот самый учредитель, о котором ходило так много слухов. Олеся пояснила, что он, по совместительству, является так же местным пастором, поэтому Артём не стал сильно удивляться тому, что перед ними предстал именно он. Весь вид этого пожилого человека говорил, что он приехал к нам из далёкой Забугории - одежда, манера держаться, никогда не пропадающая улыбка во весь рот, даже лицо, слишком светлое для человека его лет, и слишком весёлое. На пенсию в пятнадцать-двадцать тысяч много не повеселишься. Рядом с ним стояла девушка лет двадцати пяти-тридцати, как пояснила Олеся, переводчик. И он начал проповедь.
Он говорил, девушка переводила. Длилось это около получаса, но Артёму показалось, что гораздо меньше: ему было интересно, по-настоящему интересно. Пересказать не смогу, однако отмечу, что почти до середины проповедь могла бы показаться абсолютно свецкой. В своей речи он затронул самые актуальные, по мнению Артёма, темы: как найти своё место в жизни, как понять, что это именно оно, стоит ли довольствоваться им, или же стоит двигаться дальше. "Перед нами часто ставится выбор, - переводила девушка, - сделать что-то, или не делать этого. Пойти учиться на врача, или устроиться работать грузчиком. Поступить по совести, или послушать разум. И мы мучаемся этим. Ко мне часто приходили люди, и говорили: скажи мне, что мне делать, дай совет. Но я не мог дать им совета, ибо это их жизнь, и они должны делать свой выбор. Пусти господни неисповедимы, и мы не можем заранее знать, как обернётся тот или иной выбор для нас. Может быть, на том уроке, который я прогулял, в детстве, чтобы купить цветов своей маме на праздник, рассматривался вопрос, который через много лет встретился мне на экзамене, который я завалил. И поступи я иначе, может быть, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому. Но я выбрал прогул, и вот я здесь. Я хочу сказать, что иногда вопрос выбора бывает настолько простым, что мы без труда выбираем верный, как нам кажется, поступок, а иногда настолько сложным, что мы идём за советом к пастору. Но если вы сами для себя не можете решить, чего вы хотите, то вам ни один пастор не поможет: тот кто может ему помочь, находится там, - старик возвёл руки к небу, - Каждый выбор это испытание, ниспосланное нам Господом. Если человек праведный, верит в своё правое дело и отрёкся от грехов, он сделает правильный выбор - выбор, не расходящийся с голосом его совести, заповедями божьими, и здравым смыслом". Всего Артём не запомнил, но эта часть проповеди крепко засела в нём. Конечно, эфемерные речи о небесном проводнике его не вдохновили, но вопрос выбора, мучивший его всё последнее время, стал разрешаться. "Правильно ли я сделал, вступив в Орден? - думал он. - Должен ли я был оставить Олесю, когда был шанс? Верно ли я поступил, позвонив в ту ночь Лере?". Эти мысли вертелись в его голове чуть ли не месяц, не давая спать по ночам и туманя голову днём. Если бы он обратил поцелуй в шутку, ничего бы этого не было. Откажись он вступать в Орден, ничего бы этого не было. Не стань он звонить Лере, ничего бы этого не было. Пройди он тогда мимо детсада, ничего бы этого не было. Останься он тогда на скамейке, гореть в пламени бушующей совести, под презрительным взглядом Леры, ничего бы этого не было... А что было бы? Артём не был поленом, но и гением не был, так что он вряд ли мог надеяться на нобелевскую премию. Физически он развит плохо, значит и генералом ему не стать. Для политики он слишком честен, значит, внести изменения в законодательство тоже не получится. Не было бы ничего. А что он имеет сейчас? Спасённая от надругательства девочка. Три счастливых недели, проведённых вместе с ней. Кое-какая надежда сделать мир лучше. О правильности выбора, относительно того, вступать ли в Орден или нет, он всё-таки не был уверен, но его мозг неожиданно зацепился за одну деталь, значения которой он не предавал до этого. Фобетор сказал, что подписи, поставленные им вместо Артёма, это "дружеский жест". И только сейчас Артём понял: Лера, по сути, заставляя его выбирать - помочь лоху или нет, звонить ей или нет, садиться в джип или нет - создавала лишь иллюзию выбора. Он не мог поступить иначе ни в одной из этих ситуаций. Раньше он думал, что мог, но теперь он понял обратное. И в каждом из этих случаев его подводила его гордыня. Что ж, Лере стоит отдать должное - она тонко сыграла с ним - незаметно и легко, но действенно, и своего она добилась. Фобетор же отмёл иллюзию сразу, давая Артёму понять, что что бы он ни выбрал, результат будет один и тот же - вот что значили те подписи. Как жаль, что Артём не понял этого с самого начало. Хотя, это и не решило бы ничего, разве что сейчас он не чувствовал бы себя таким дураком.
Дед закончил проповедь, и попросил не расходиться и немного пообщаться друг с другом. Все так и сделали: кто-то разговаривал прямо в зале, кто-то вышел и болтал в прихожей, кто-то угощал друг друга самодельными бутербродами с кухни, кто-то поднялся вверх по лестнице, чтобы провести время с детской группой. Олеся попросила Артёма подождать немного, пока она пообщается с друзьями, которых, почему-то (Артём не стал вдаваться в подробности) не видела уже очень долго, и он стал ждать в прихожей, возле одной из зеркальных колонн. В это время к нему подошел плотный парень лет тридцати с добрым лицом, одетый совсем просто - в рубаху и джинсы. Он протянул руку в приветственном жесте. Артём узнал его - клавишник из группы прославления.
- Привет!
- Привет, - ответил ему Артём.
- Максим.
- Артём.
- Очень приятно. Ты случайно не музыкант?
- Нет, совсем нет. Немного играю на гитаре, но совсем плохо. - Его прямолинейность ошарашила Артёма.
- Жаль. Нам в группу как раз нужен басист. Ты просто очень похож на музыканта, прости что побеспокоил.
- Я общался с музыкантом долгое время, - это правда. Несколько лет Артём дружил с профессиональным гитаристом, который, кстати, и научил его азам, но судьба сложилась так, что их дороги разошлись. - Ты тот самый Максим, фотограф?
О своём друге Максе Артёму рассказывала Олеся. С её слов, это был весёлый, креативный молодой человек, умеющий совмещать полезное с приятным. В молодости фотография стала его хобби, а после стала приносить стабильный доход. На данном этапе жизни у него был своя небольшая фирмочка по организации праздников, и своё кафе - оба семейные бизнесы. Человек этот, по мнению Олеси, знал чего хотел, и знал, как этого добиться. Два дела, любящая жена и ребёнок - это только начало.
- Да, я занимаюсь фотосъёмкой. Ты меня знаешь?
- Олеся о тебе рассказывала. - Он кивнул в её сторону.
- Совенко?
Артём кивнул, и Максим тихо хохотнул.
- Я помню, она была без ума от моих фотографий, когда мы с ней познакомились. Но в ней самой больше таланта, чем в двух меня. А ты давно сюда ходишь? Не замечал тебя здесь раньше.
- Нет, сегодня первый раз пришел. С ней за компанию.
- Если у тебя здесь есть друзья или знакомые - это хорошо, но не ограничивайся только их обществом - подойди к людям, поговори с ними, подружись. Тут много интересных людей, и прихожан своего храма надо знать.
- Нет, спасибо. Вряд ли я зайду сюда ещё раз.
- Почему? - искренне удивился Максим.
- Мне это не нужно.
- Спасение нужно каждому, просто не каждый это понял. Походи на служения, и ты тоже это поймёшь.
- Думаю, спасение я и так обрету. Заповеди я не нарушаю, живу по совести - в ад не попаду.
- В ад попадёт каждый, кто не покается перед Христом. - безаппеляционно заявил Максим. "Что я тебе говорил!? - вмешался Артём Владимирович, - Они фанатики".
- Какая разница, если я в любом случае веду себя правильно?
- Только вор лезет в окно, честный человек постучится в дверь. Только верующий человек попадёт в рай, а неверующие будут гореть в аду. Люди не делятся на плохих и хороших, они делятся на верующих и неверующих.
- И всё-таки это секта, - угрюмо подытожил Артём Владимирович.
- И всё-таки да, - подтвердил Артёмка тем же тоном.
Дальнейший диалог не имел смысла, и Артём вежливо откланялся. Олеся вскоре закончила свои дела, и они покинули злосчастный храм.
- "Обоюдоострый меч, - подумал он. - Остаётся лишь восхищаться тем, что может сделать вера с человеком. Остаётся лишь плакать о том, во что религия может его превратить".
Последний месяц выдался особенно дождливым, и сейчас над городом снова собирались свинцовые тучи, грозящие обратиться в ливень в любой момент. И эта погода вполне соответствовала настроению Артёма, и размышления о сектантах и правоверных были далеко главной причиной этому. Даже несмотря на то, что он долго планировал этот разговор, даже перед зеркалом тренировался, начать его всё равно было очень трудно. Какая-то часть его души до сих пор лелеяла надежду избежать разговора, но разум хотел закончить с ним поскорей. Смотря на себя со стороны, ему хотелось смеяться: как такой слабовольный человек как он мог попасть в такую ситуацию? Что нашла в нём Олеся? Зачем он нужен Ордену? Но локти кусать было поздно:
- Лесь, - прервал он её. Она рассказывала какую-то забавную историю, произошедшую с ней в церкви сегодня.
Она вопросительно посмотрела на него. "Сейчас или никогда. Ещё одна иллюзия выбора".
- Я уезжаю. Через неделю. Навсегда. Далеко. Мы не сможем видеться. Никогда. Прости меня.
Он сказал это без остановок, не давая ей времени на вопросы.
- Вот ты и сделал это, - Артём Владимирович положил ему руку на плечо, выражая поддержку.
- Вам обоим будет лучше так, - Артёмка подошел к нему и обнял.
- Мои единственные друзья, - подумал "вслух" Артём. - Я и Я. Мы были прокляты на одиночество, такие как мы, не имеем права на жизнь в этом мире. В конце концов, все дороги сходятся в одном месте, и выбор - лишь иллюзия...
Не имеет значения, какой выбор мы делаем, ведь мы не можем заранее знать, чем это обернётся для нас. Мы можем лишь предположить, спрогнозировать, угадать, но никто не может быть уверен. Мир предрешен. Это и называется судьбой. И сколько бы мы не сожалели о сделанном нами выборе, это ведь не изменит ничего в конечном итоге. Мы можем принять к сведению мнимую ошибочность такого выбора и в следующий раз поступить по-другому, можем наступать на те же грабли многократно и регулярно, но мы не в силах изменить того, что уже произошло. И выбор - лишь иллюзия.
Олеся не плакала. По крайней мере, при нём. Он не знал даже, огорчила ли её эта новость или нет. Но это было уже неважно. Через неделю он сел на поезд Астана-Санкт-Петербург, сошел на Железнорудной, где его встретила Лера с уже знакомым ему водителем. В этот раз она не забыла снотворное. Артём принял его, и перед тем как отключиться, написал одну единственную СМС. После этого он сломал СИМ-карту и выкинул телефон в окно.