В начале ноября Кунгурцеву пришло по электронной почте письмо - одно из множества писем, ежедневно попадающих в почтовый ящик. В письме сообщалось, что его, доцента кафедры социологии N-ского государственного университета Кунгурцева Олега Михайловича, приглашают принять участие в международной научной конференции "Роевой интеллект: сценарии развития человечества", которая пройдёт с 5 по 8 декабря в стенах Сибирского центра социальных инициатив, город Бийск. Далее шли требования к докладам и другая техническая информация.
Кунгурцев хмыкнул и, откинувшись на спинку стула, некоторое время сидел неподвижно, уставившись в монитор и размышляя. Затем он поднялся и позвонил на кафедру. Согласовав возможное отсутствие в течение нескольких дней, дал организаторам конференции положительный ответ. Нужно сказать, что семьи у Олега Михайловича до сих пор не было, как и прочих обязательств, заставляющих молодого мужчину сидеть на одном месте - кроме работы, естественно. Чего бы не съездить? Тем более, что Кунгурцев до сей поры в Бийске не бывал. Когда ещё представится случай?
Значит, Бийск. Кунгурцев открыл сайт Википедии и прочёл, что Бийск является городом краевого значения в Алтайском крае, основан в 1709 году, наукоград (вот как!), крупный научный и промышленный центр Южной Сибири (однако!), расположен на реке Бие неподалёку от её слияния с Катунью. На гербе города в верхней части на зеленом фоне белый конь, в нижней части на голубом фоне - золотая гора с шахтой. Этнохороним - бийчане.
- Ну хорошо, - сказал Кунгурцев. - Ждите меня, бийчане! Этнохороним... Надо же.
Развитое воображение относительно молодого учёного услужливо нарисовало следующую картину: зимний лес, а между ёлок, задевая снежные лапы, медленно движется похоронная процессия тунгусов в национальных меховых одеждах. Кунгурцев помотал головой, и картина этно-похорон пропала.
---
Время шло. Вспомнил Кунгурцев о предстоящей поездке только в конце ноября.
- Черт, нужно доклад написать, - поморщился он и, налив себе крепкого чаю в кружку с изображением четырёх битлов, засел за работу. Поскольку Кунгурцев дело своё знал, за пару-тройку дней он состряпал вполне себе солидный такой докладец. Крепкий доклад получился, добротный. Не стыдно с таким в Бийск поехать.
Билеты были куплены заранее. В положенный день и положенный час Кунгурцев занял своё место - нижнее боковое - в плацкартный вагон поезда. Бийск был конечной точкой маршрута, дальше железную дорогу пока не проложили. Кунгурцев с унынием представил себе, как поезд медленно вползает на провинциальный вокзал и упирается головой (тепловозом или чем там ещё) в тупик. А за полосатой балкой железнодорожного тупика простирается бесконечная белая целина, и бесцветное небо вдалеке сливается с землёй, и ледяной ветер несёт и несёт вдаль клубы колючей снежной пыли.
Действительность, впрочем, оказалась не такой страшной. Кунгурцев прошёл через здание вокзала и оказался на просторной площади, носящей имя Шукшина. Ярко светило солнце, и снег сверкал под ногами электрическими искрами. Кунгурцев поставил на ближайшую лавку портфель, закурил и оглянулся на здание вокзала - новое, с большими окнами, раскрашенное в цвета терракоты, яичного желтка и морской волны. Из вокзала выходили пассажиры и рассасывались в окружающем пространстве. Кунгурцев выбросил бычок и направился, покачивая портфелем, к высоким зданиям на другом краю привокзальной площади, туда, где сновали автомобили и сталкивались человеческие потоки.
Железнодорожный вокзал, как решил Кунгурцев, был самым приятным местом этого города. Стоило углубиться в улицы Бийска, как город бесстыдно показывал своё истинное лицо. Отчего-то все городские постройки, даже торговые центры, находись в ужасном запустении. Штукатурка слезала с боков пятиэтажек клочьями, как шерсть с паршивого пса, тусклая краска вспучивалась и осыпалась, а бетон покрывался сырыми трещинами, казалось, прямо на глазах. По всей поверхности тротуаров была размазана бумажно-картонная каша, перемешанная со снегом, песком и едкой химией. Урны, забитые пластиковой и стеклянной тарой, росли из мусорных куч. Повсюду в грязи мокли растоптанные окурки - некоторые в омерзительнейших следах яркой помады.
Местные жители Кунгурцеву тоже совсем не понравились. Издалека, от вокзала, они выглядели обычными людьми, но вблизи дело было совсем дрянь. Усатые краснолицые мужики (щелочки глаз в набрякших веках, прокуренные усы, одинаковые шапки - такие, знаете, с неприличным названием), суетливые привокзальные кавказцы, низкорослые девицы от пятнадцати до пятидесяти, старухи в мокрых валенках. Кунгурцев отметил, что детей в городе совсем мало. Не рожают? Прячут где-то?
Деревья простирали к Кунгурцеву длинные узловатые конечности, угрожающе покачивали ветками-пальцами. Солнце, равнодушно заливая всё ярким своим светом, у вокзала такое славное, на улицах Бийска безжалостно проявляло, делало как можно более заметной каждую отвратительную деталь, каждый зеленоватый плевок и каждый прыщ. Возникало устойчивое, как масляное пятно, ощущение, что этот город остался где-то в середине тех девяностых годов прошлого столетия, когда везде было так - а может быть, провалился ещё дальше. Энтропия. Кунгурцеву стало тошно.
- Достаточно, - решил он и, остановившись на углу (маленькие окна первого этажа забраны частыми решётками), вызвал такси.
Конференция по роевому интеллекту проходила в здании бывшего управления бетонного завода, ставшего волей судеб бизнес-центром. Кунгурцев приехал раньше положенного и долго ходил, маясь, по этажам, читая таблички на дверях. Затем он спустился на первый этаж, в буфет. Взял борщ, котлет с макаронами и чай (стоя в очереди, он увидел, какой кофе наливают в буфете, поэтому капучино брать не стал). Ел медленно, основательно, убивая время. Покончив с обедом, снова вышел в холл. Заметил, что пожилой охранник в застеклённом загончике внимательно следит за каждым его шагом, старательно делая при этом вид, что читает газету. Смутился, вернулся в буфет и заказал сто грамм коньяка с лимоном. Сразу стало свободнее и веселее.
---
Так или иначе, первый день конференции закончился. Участников пригласили на фуршет: познакомиться поближе, обсудить доклады, отдохнуть в дружеской обстановке. Банкетный зал больше являлся чем-то средним между большой университетской аудиторией и рабочей столовой - по-спартански скромный интерьер, большие окна и столы, длинный ряд которых, протянувшийся вдоль стены, предлагал простые закуски и напитки.
Зал заполнялся людьми. Кунгурцеву с улыбкой кивнул пожилой представительный человек, обладатель роскошной гривы седых волос.
- Как вам конференция? - спросил Кунгурцев. Они были знакомы, только Кунгурцев запамятовал, как зовут этого седого, Алексей Александрович или Александр Алексеевич, и откуда он.
- А-а-а... - махнул рукой седой. - Не верю я в эту ерунду, в роевой интеллект этот...
- Почему? - удивился бескомпромиссному началу беседы Кунгурцев.
- Понимаете ли, тут сами предпосылки ложные. Роевой интеллект, ха! Предполагается априори, что рой - скажем, пчелиный - обладает неким общим интеллектом. Да-да, коллективным разумом, совершенно верно. Это же чушь! Полнейшая чушь! Пчелиный рой или, скажем, муравейник - это биохимический механизм на самом деле, причём тут какой-то разум... Просто пчелиная матка вырабатывает определённые вещества - подавляющие, например, инстинкт размножения. Пчёлки, обслуживающие эту самую матку, в свою очередь передают эти вещества другим пчёлкам, и так по цепочке. Знаете, такие насекомые постоянно контактируют внутри семьи, касаются друг друга, и вещества передаются от одной особи к другой. Это подтверждено экспериментально. Химия! Вот и всё, собственно говоря. Нет никакого коллективного разума у общественных насекомых, не существует его. Есть только система инстинктивно-гормонального регулирования через химический обмен внутри популяции.
- Да, интересно, - почесал нос Кунгурцев. - Простите за откровенность, но зачем же вы тогда на конференцию приехали?
- Молодой человек, - улыбнулся седой, - я уже в возрасте! Мне конференций немного осталось. Да и на молодёжь интересно же посмотреть, зарядиться её энергией, так сказать... И хватит, пожалуй - давайте поближе к компании переместимся. Посмотрите, как хороша эта, как её... Да, Синявская! Не правда ли, хороша?
- Хороша, - кивнул Кунгурцев, - очень.
- Пойдёмте к ней. И возьмите вино.
---
И вот, наконец, народ стал расходиться.
- Поехали ко мне, Кунгурцев? - предложил Степан Ферапиди, многообещающий местный социолог. - Посидим спокойно, поговорим, ещё выпьем. Я один живу, никто нам мешать не будет. Ни одна сволочь. Дома всё есть... Поехали?
- Да поехали, - без особых раздумий согласился Кунгурцев, - почему нет.
- Отлично! - воскликнул Ферапиди.
Вызвали такси, вышли на улицу. Степан, закурив, наклонился к Кунгурцеву и тихо сказал:
- Знаешь, Олег, есть один момент... - Степан в смущении почесал мясистый нос. - Должен тебя предупредить.
- О чём? - рассеянно спросил Кунгурцев.
- Понимаешь... Как бы это сказать? Ну... В общем, я - другой.
- В каком смысле? - оторопел Кунгурцев. - Ты... Постой, ты гей, что ли, Степан?
- Тьфу ты, - махнул рукой Ферапиди. - Нет, конечно!
- А то я уже того... - Кунгурцев засмеялся. - Тогда всё нормально!
- Да погоди ты, - взял его за локоть Степан. - Я, в общем, не совсем такой, как ты...
- Да какой же ты? Говори яснее!
- Ну... - замялся Степан Ферапиди. - В общем, я... Я упырь, Кунгурцев.
Кунгурцев согнулся пополам от смеха.
- Ну ты... Ты слишком самокритичен, Стёпа! - наконец выговорил он. - Упырь, ах-ха-а!.. Нет, ну есть немного, конечно.... Ох...
- Я серьёзно, - тихо сказал Степан, когда Кунгурцев, наконец, успокоился.
- Ладно, - Кунгурцев вытер слёзы и поправил шарф, - упырь так упырь.
Квартира Степана Ферапиди, хоть и располагалась в "хрущёвке" на окраине, оказалась чистой и уютной, то есть ничем не напоминала логово упыря. Сели на маленькой кухне, под оранжевой настольной лампой - Степан сказал, что устал от яркого света, мол, глаза болят. Кунгурцеву же было всё равно.
- Кстати, откуда здесь, в Сибири, греческая фамилия такая, Ферапиди?
- Угу, фамилия греческая, - ответил Степан. - Дед мой, Платон, приехал сюда из незадолго до Отечественной из Николаева, это на Черном море. Портовый город такой, украинский сейчас. Может быть, слышал?
- Слышал, - подтвердил Иван, - кажется...
- Ну вот!
- Что ж, дед сам приехал с югов-то в Сибирь? Добровольно?
- Не совсем добровольно, - потёр щёку Степан, - ясное дело. Но при Хрущёве освободился, семью завёл. В общем, так и остался тут.
- А тебе нравится в Бийске? - спросил Кунгурцев.
- Да как... Всю жизнь живу. Кстати, Бийск - это ж не совсем правильное название, это для людей только... - во взгляде Степана мелькнуло что-то вроде превосходства. - Настоящее название - Убийск.
- Убийск? -переспросил Кунгурцев, не сумев сдержать улыбку. - Ничего себе!
- Да-да, - кивнул Степан и разлил по стаканчикам водку. - Есть и другие города, где наши держат масть, и некоторые из них тоже имеют особые названия. Ну, скажем, Тюмень - это наша Те́мень, темнота то есть.
- Понятно, - подумав, сказал Кунгурцев. - А вообще много ваших-то? Ну, в стране?
- Это как посмотреть. Скажу так: раньше было гораздо больше. Тут, например, сталинские репрессии сказались. Такое количество упырей, пожалуй, только при Иване Грозном загубили... Сотнями на осиновые колы сажали.
-Ужас, - сочувствующе сказал Кунгурцев. - Сталин разве не из ваших был? Говорят же о нём, что, мол, кровавый упырь...
- Ерунду говорят, - ухмыльнулся Степан. - Кто такой был Сталин, тебе лучше не знать.
- Скажи хотя бы, тёмный он был или светлый? - не отступал Кунгурцев. - Сталин-то?
- Не тот и не другой. Сталин сам по себе был.
- А Ленин?
- С Лениным мутная история. Говорят, бабушка у него была наша...
Кунгурцев хотел было что-то сказать, но промолчал.
- Впрочем, - растянул в улыбке змеистые свои губы Степан, - среди большевиков были упыри, конечно! Троцкий, например, Рыков... Тухачевский.
- Никогда бы не подумал про Тухачевского, - воскликнул Кунгурцев. - он же вроде поляк...
- Одно другому не мешает.
- Вот это да... Надо же! А сейчас ваши там, наверху, тоже есть? А, Степан?
- Да ты и сам можешь догадаться, - прищурился Степан.
- Неужели?.. - Кунгурцев не решился произнести имя вслух.
- Что ты! - Степан вытаращил глаза, тёмные и блестящие, как маслины. - Нет, конечно!
- А может, - вскричал, догадавшись, Кунгурцев, - Чубайс?!
- О, тут в точку попал, - кивнул со смехом Степан, - он! И Ельцин, кстати, тоже... Только больше не спрашивай, не скажу. Мне голова дорога.
- Очуметь, конечно!
Степан хмыкнул, соглашаясь, и налил ещё по одной.
---
Был уже третий час ночи, когда Кунгурцев, наконец, покинул жилище гостеприимного упыря. Ферапиди предлагал остаться и заночевать у него, но Кунгурцев рассудил, что гостиница в этом случае предпочтительнее. И хозяина не хочется стеснять, и вообще... Степан не стал настаивать. Кунгурцев оделся и вышел в тёмный двор, собираясь пройтись немного, а уж потом, когда устанет или замёрзнет, вызвать такси.
Было морозно, свежий воздух бодрил и подгонял Кунгурцева. Над хмельной головой его мерцали тысячи колючих зимних звёзд, и снег сухо, как пенопласт, скрипел под ногами при каждом неуверенном шаге. Ни машин, ни людей не было кругом, только небо, одинаковые стены домов, голые остовы деревьев и этот удивительно скрипучий снег.
Кунгурцев вывернул на широкую улицу и потопал, как ему показалось, в сторону центра. Тротуар был покрыт лужами голубоватого света, натёкшего из фонарей. Когда Кунгурцев вошёл в одно из таких пятен, его окликнули. Обернувшись, Кунгурцев с неприятным удивлением увидел в полусотне метров от себя две человеческих фигуры. Ещё один только что появился из-за дома.
- Эй, земляк!
Кунгурцев, решив не обращать внимания, отвернулся и прибавил шагу. Позади послышался ритмичный топот. Тогда Кунгурцев, прижав к груди портфель, тоже перешёл на бег, но преследователи неумолимо приближались. На чью-то помощь надеяться не приходилось, город будто вымер. Кунгурцев не на шутку испугался, но кричать было стыдно. Он рванулся изо всех сил, повернул налево и нырнул во двор. Увидев в дальнем конце двора ряд гаражей, Кунгурцев забился за них и замер, как мышь.
Было тихо, казалось, целую вечность. Кунгурцев всё это время слышал только собственное дыхание. Он натянул на лицо шарф, чтобы не выдать себя даже этими слабыми звуками. В мёртвой тишине скрипнул снег, потом ещё, ещё. Шаги приближались. Бедное сердце Кунгурцева ухало, как паровой молот. В мозгах помутилось. Кунгурцев почувствовал сильнейший приступ алкогольно-адреналиновой тошноты, судорожно сгрёб рукой снег и набил им рот. Но это не помогло ему.
---
Очнулся Кунгурцев утром. Уже рассвело. Посмотрев вверх, Кунгурцев увидел над собой серое небо в трещинах ветвей. Расстёгнутый портфель лежал рядом на торчащих из-под снега кусках битого кирпича. Кунгурцев, стараясь не делать резких движений, поднялся. Безобразно трещала голова, на душе было тревожно и как-то очень хрупко. Робкими дрожащими руками Кунгурцев ощупал карманы - ни кошелька, ни телефона в них, увы, не оказалось. Часы тоже пропали.
- Сам виноват, - без всякой жалости к себе прошипел Кунгурцев. - Мог бы вообще замёрзнуть насмерть... Что теперь делать?
Ответа не пока не находилось. Кунгурцев, люто ненавидя себя, наспех отряхнул брюки и, поправляя шарф, коснулся шеи. Она болела. Тогда Кунгурцев стянул перчатку и осторожно ощупал шею - справа, под ухом. На подушечках пальцев остались мелкие коричневые крошки запёкшейся крови.