...И никогда свободна не была, всего лишь мяч в божественных руках... и страсть мою всего лишь ради златорунной цели ты выпросил, о муж мой, у Киприды, не зная сам, как будет чувство искорежено в душе служанки ужасающей Гекаты ... того я сама не знала, горе мне!
В медном, отполированном до блеска щите отражалось лицо, бледное как луна, смуглое, как земля. Глаза, расширенные, словно от непереносимой физической боли, горели огнем исступленной, сумасшедшей решимости.
- Тьма и земля и золото и море сплелись в той нити, что связала нас ...О муж мой, без меня тебе не жить, я так решила. Кровь пятнала алтарь наш брачный, она ж и клятвы смоет, только лишь она...
...Бессвязный, почти бессмысленный, завораживающий речитатив. Казалось, женщина полна зарождившимся недавно, но стремительно зреющим сумасшествием, не может держать его в себе оно вырывается наружу неровными всплесками, гроздьями слов, как из кубка, зажатого в дрожащей руке, выплескивается темная, хмельная сикера.
- Нам обоим на горе послала сына златая Афродита пустить стрелу в меня - ведь с ядом та стрела. Отрава ревности течет по венам, до сердца добираясь постепенно, когда ж достигнет - я сойду с ума и кровь моя проклятьем станет миру.
...Знание судьбы своей ужасно. Горе мне - да будет так, но ей, гречанке - смерть! Ему же - все, что есть и тех, кого не станет....
Кидаю в пламя черную траву и кошки слезы и удода перья и прядь волос соперницы моей. В том пламени я закаляю нож, которым вскрою голубую вену, с пеплом кровь смешав..
Красив наряд пурпурный... Пусть прекрасной пребудет и она, горя на медленном огне, не в том, что жаждал Ясон разжечь в невесте, но в огне безумной боли, столь невыносимой, что блага она, как очищенье...
... По периметру атриума бежала женщина. Она боялась не успеть.
* * *
- Это мне? - приподняла тонкие брови нежная Главка и кивнула рабыне, чтобы та приняла наряд.
Медея улыбнулась. На ее невозмутимом, мраморной твердости лице не дрогнул ни единый мускул.
- Тебе. На счастье. Носи.
- Госпожа, посмотри, какое чудо! - воскликнула доверенная рабыня, на вытянутых руках поднося пеплум к окну. Солнечный луч подсветил ткань и та заиграла, переливаясь глубокими оттенками алого. Казалось, девушка обнимает живой огонь.
Подозрительность исчезла с лица гречанки - она потянулась к наряду.
- Спасибо за помощь, дедушка, - прошептала Медея, грея холодные от напряжения губы в горячих солнечных брызгах.
* * *
Прибежавшая застала два тела, скрученных судорогами. Страшные, почерневшие, Главка и ее служанка были похожи на корни какого-то чудовищного дерева.
...Позвали Ясона. Он долго смотрел на то, что еще час назад было его невестой, потом, подняв отсутсвующий взгляд на окруживших его людей, сказал: "Не правда ли, ей даже не нужен костер?" - и удалился. Никто не посмел последовать за ним.
Вечер опускался на несчастный дом, тень пропитала белый мрамор колонн - и вместе с тенью ощущение непоправимого несчастья вползало внутрь, проникало в самые отдаленные закоулки, пряталось пушистыми комочками пыли в тяжелых дверных занавесях, сворачивалось невидимыми змеями на донцах винных амфор.
На женской половине кто-то вскрикнул, но тут же замолчал.
Медея стояла, ощущая голыми плечами нагретый за день шероховатый мрамор и смотрела вдаль, туда, где угасал последний отблеск колесницы Гелиоса. Сухой, ароматный воздух, необыкновенный воздух летней ночи ласкал ее усталое тело - но волшебница не чувствовала его. Никакие ощущения внешнего мира больше не тревожили и не занимали эту душу, сосредоточившуюся на одной-единственной мысли, одном, невероятной силы желании.
- Главку он любил, конечно... но сколько - полгода, год? Так мало... Сердце его не прикипело к девушке настолько, чтобы смерть ее возможность счастья не пережила...
Я? Смешно. Потом - возможно, но сначала - месть. Кто ж остается мне для мести - дети...
Как подкошенная, тонкая темная фигура упала в изножье колонны. Пальцы с такой силой сжали кинжал, что кровь выступила из под ногтей. Медея с недоумением уставилась на раненую руку, потом машинально вытерла ее о край плаща. Больной, измученный мозг лихорадочно искал возможность обосновать, а затем и воплотить чудовищный замысел.
- Я чудовище. Таких не носит Гея. Значит... значит... и отпрыски мои не могут пятнать своей стопой богов Праматерь... уничтожить злое семя мой долг. Я их убью. Затем - себя.
* * *
...Мальчик едва научился ходить. Он неуклюже топал по комнате, цепляясь за палец заботливой няньки и смеялся в голос. Он был очень веселым, ее младщий сын и улыбался всегда - даже когда падал и ушибал коленку.
...Она смотрела на него и думала: случилась чудо. Он остался жив. Мертвые не могут так улыбаться.
Дверь уже трещала под тяжестью напирающих войнов.
...А она все стояла, не в силах отвести взгляда, не в силах поверить в случившееся.
- Маленький, ты что - живой? - растерянный голос казался чужим. Она нагнулась, намереваясь слезть с колесницы, но в ту же секунду дверь упала, наконец снесенная могучим ударом.
...Солнечная квадрига вырвалась в небо, унося с собой внучку лучезарного Гелиоса, жрицу темной Гекаты.
Улыбка сияла, немеркнущая, в луже медленно стынущей крови. В углу, спрятавшись за бессильным жестом скрещенных рук, что-то бормотала безумная нянька.
...Потом она не могла вспомнить почти ничего. Но "почти" - это так мало. Улыбку - помнила.
Она жаждала умереть - но этого ей было не дано. Море выбрасывало ее на берег, воздух держал, не давая прыгнуть, железо ржавело и ломалось, как только она подносила его к телу.
Она улыбнулась и решила терпеть.
Она просыпалась с мечтой о Лете и засыпала с улыбкой на губах, представляя, как склоняется к зеркалу темной воды.
...Через двадцать лет женщина посмотрела на нестареюще прекрасное лицо, отраженное в ясной меди щита - и... догадалась.
Бессмертие.
* * *
По унылым каменистым тропам Аттики, под белым, безжалостным небом, от села к селу, от города к городу брела на Север бывшая гордая красавица, бешеная ведьма.
Она шла к краю мира, где, в царстве незаходящего солнца, в туманах ядовитых подземных испарений, окруженная вереницами призраков, высилась громадная скальная арка - вход в Аид.
...И Харон взял плату.
Вот и Лета, стремящая черные воды - по кругу, по кругу...цепляясь за мертвый, высохщий камыш, наклониться, протянуть лодочку руки к темному зеркалу... и зачепнуть воздух.
Медея не верит глазам - кажется, вода под ее рукой нашла щель в дне и стемительно уходит, сворачиваясь в воронку, обнажает мокрое каменистое дно, по которому ползают уродливые синие раки...
...Женщина бежит по пруду, покрытому стеклянным льдом. Стекло бьется, осколки режут ноги, струи теплой крови вырываются из вен и, коснувшись стекла, превращаются в змей. Змеи шуршат, играют раздвоенными языками, свиваются в причудливые узоры - черные на белом...женщина бежит.
...Чудовищный василиск, привидение Эмпуса, преграждает дорогу, мурлычет приглашающе, перебирает козлиными ногами сумасшедшей сложности па. Женщина обнимает его и танцует средь развалин брошенного храма.
...Хоровод смеющихся призраков мечется вокруг нее, дразнит, хватает за волосы, шею, щеки.
...Бесплотная девичья тень протягивает кувшин, губы ее шепчут - но слова тают в воздухе, не долетая. Медея прислушивается и кажется ей - разбирает неуловимое: "Возьми... пойдем с нами...убийцам надо держаться вместе... веселее..." Пытается взять кувшин, но тот испаряется из рук черным туманом...
Одинокая слеза, переливаясь всеми цветами радуги, падает на безжизненный мрамор, разбиваясь в пыль - и Данаида исчезает, возвратясь к бесконечной, бессмысленной своей работе.
...Одинокая скала над болотом, слышны тяжелые стоны. Женщина обходит скалу, смотрит и застывает на безвременное мгновение. Прямо на нее смотрят глаза - усталые, старые. Серые. Знакомые. Живые.
...Когда-то их яркий взгляд из-под блещущего шлема весело встречал взгляды врагов, царей и красавиц. А теперь... тусклый, тяжелый, больной ... и только на самом дне тлеет золотая искра прежней безудержной отваги.
- Ясон...
- Жена.
- Я.
...Тело вросло в камень, обнявшись с ним в немыслимом переплетении жгутов.
- Что ты тут делаешь?
Ясон усмехается.
- Ты же меня знаешь - ни дня без приключений. Задумал похитить у Аида жену. Не получилось...
Медея смеется и от горького этого смеха вянут черные цветы.
- Тебя всегда тянуло... к демоническим женщинам...
Она плюет ему в лицо, поворачивается и идет дальше.
И вот наконец он - Аид. Тот, Кто Смотрит за горизонт.
* * *
...Тяжела дорога к трону повелителя Мертвых. Ползу, из последних сил цепляясь за острые грани ступеней - на золотой скале, в немыслимой высоте - темная фигура в короне рваного заката...
...Тяжелы руки его и зорки глаза.
Я тихо сижу и подножия трона. Молчание окружает меня, укутывает, как могильным саваном, душит, как гранитная плита.
Так проходит вечность. И еще одна. И еще.
Наконец Голос звучит во мне - глубокий, гортанный, страшный.
-Воистину велико твое преступление. Ничто не примет тебя- ни земля, ни вода, ни небо. Мертвым и живым ненавистна ты равно, нет тебе смерти и нет забвения и наказания нет - ибо наказание есть искупление.
Я поднимаю взгляд. Бесстрастные синие глаза Аида устремлены за горизонт, губы сжаты в ненарушимом покое. Но Голос продолжает звучать, мерно роняя слова.
...Но пройдут годы и десятилетия, века и века - и придет Тот, кто Простит. Жди, Медея...
Последнее слово-имя упало тяжело, как капля крови с кинжала - и на этом кончилось все.
* * *
...Посреди огромной пустой пещеры стоит золотая скала, окаймленная огненной петлей. На вершине сидит Тот, кто Смотрит за горизонт. У его ног распростерлась гибкая женская фигура. Время от времени она поднимает руку, стирая пыль с открытых глаз - и это единственное движение, которое она делает.