Голос был силен и звонок до такой степени, что штукатурка сыпалась с окрестных гор, а ярко выраженный иолкский акцент заставлял вибрировать глиняные сосуды, которые население нижнего города выставляло у порога, алкая водички. Было ясно с полуслова - голос принадлежал высокой особе.
Она была воистину высокой особой - вместе с котурнами ее рост чуть не дотягивал до двух метров. В масштабы мужнина царства-государства такие габариты явно не вписывались, поэтому царица вечно на что-то натыкалась.
Алкеста прекратила орать, сбросила очки на самый кончик носа и крутанулась на котурнах, окинув таким образом взглядом сразу полгорода. С парастазы высоко забравшегося в горку дома Адмета вид открывался внушительный.
В поддающейся обозрению половине Фер супруга обнаружить не удалось и разочарованная царица, фыркнув, водрузила очки на переносицу и направилась обратно в дом. Судя по тому, что в дверной проем с первой попытки она не вписалась, окулисты на Крите (откуда родом был сувенирчик) были аховые, что впрочем никого, кроме нее, не напрягало.
- Стой! - боковым зрением она заметила некое движение за спиной и точным выбросом руки поймала за шиворот дражайшую половину. Половина икнула и зажмурила глаза, приготовившись к супружеской разборке. Откуда-то из глубины атриума раздалось приглушенное "мамочки!" не успевшей вовремя убраться подальше рабыни. Дом притих в чаянии грозы, в уши Адмета ударило волной меццо грозной супруги...
Вообще супружеская жизнь царственной четы строилась по схеме, в те далекие древнегреческие времена еще не успевшей стать классической. Царицу все любили и побаивались. Любили - дети и муж, побаивались - все остальные. Сама же Алкестида отнюдь не считала недостатком буйный свой темперамент и критический склад натуры и часто со смехом говорила, что без изрядной доли присущего ей напора она б потратила еще лет пять, пока приучила рабынь смахивать пыль со скамей. Глаза у нее при этом лучились детской голубой наивностью, а личико складывалось в классическую боевую гримаску а-ля Афина Паллада.
А ведь еще пять лет назад...
* * *
Царь Адмет в принципе, был мужчина видный собой и неплохого характера. Правил он Ферами умеренно демократично и жители его искренне любили - за добродушие, незлобивый нрав и талант улаживать ссоры без финансового ущерба для сторон. Сам же он характеризовал политику своего правления как "прогрессивный домострой", в чем и не грешил против истины. Короче, Фессалия под его нетяжелой пятой блаженствовала, да и сам он был всем доволен.
Но однажды забрел в его дом странствующий аэд и спел. Спел он про Пенелопу с Итаки, про верность ее, про то, как мужа ждала Пенелопа. Ну и про теперешнее их с Одиссеем счастье и сексуальную гармонию спел тоже странствующий аэд. Задумался царь Адмет, погрузил пятерню в бороду и нахмурил многодумные брови. Тяжкая мысль рождалась за буграми его черепа... рождалась-рождалась... и родилась.
- Туда! - отпарировал мальчик и, как водится, разослал гонцов по всей древней Греции в поисках достойной невесты. Далеко гонцам бегать не пришлось - совсем неподалеку, в Иолке, созрела для выдачи первая тамошняя красавица - девица с грозным именем Алкестида. Отец ее Пелий, зная дочурин характер, придумал для потенциальных женихов блиц-тест, заявив, что выдаст ее замуж только за того, кто запряжет в колесницу львов. Мудр был иолкийский царь - решил он, что запрягший зверюшек в коляску справится и с красавицей, вступившей об ту пору в возраст половозрелости и повышенной неуправляемости.
Как стало ясно потом, Пелий недооценил природные данные Алкестиды. Надо было просить потенциального жениха порубать полк из зубов дракона.
...Через три дня после того, как Адмет привез молодую жену домой, кучка славных жителей Фер отыскала на постоялом дворе аэда, напевшего царю идею, и побила его сильно. Причем его же кифарой побила. Говорят (но не могу ручаться за истинность слухов) - что в процессе битья кто-то еще приговаривал: "Это тебе за то, идиот, что про Клитемнестру не пел! А это - за то, что про Медею не пел! Это - за то, что про Елену не пел, кретин!".
После экзекуции вразумленного аэда с его кифарой никто больше не видел. А на царской свадьбе плясали под одинокую свирель местного пастуха.
* * *
С тех пор прошло пять лет. Царица выросла (еще), расцвела, родила Адмету двоих детей и привела дела в порядок. Феры моментально перестали блаженствовать, но потихоньку начали процветать. Царица повелела очистить сточные канавы, ввела на ближайшей каменоломне восьмичасовой рабочий день, взыскала долги и поставила общение с богами на деловые рельсы.
Вечером тридцатого числа каждого месяца припозднившиеся с домашней работой рабы могли видеть царицу, идущую в помещение домашнего святилища. Что она там делала, толком не мог сказать никто из них, но старая египетская рабыня Фа клялась, что наблюдала царицу, сжигающую на алтаре некую глиняную дощечку. А на той дощечке якобы нарисована табличка - баланс между принесенными жертвами и полученными благами по вверенному ей региону. Этакий дебет-кредит между богами-олимпийцами и фессалийской царицей.
Но Адмет считал эти разговоры досужими домыслами. Зря, может.
Так и жили, пока однажды гроза не разразилась над царствующим домом.
Надо отметить, что олимпийские боги обалдели от алкестидиных писулек настолько, что даже забыли рассердиться. Ну а потом втянулись, заинтересовались и в конце концов начали ожидать ежемесячного баланса с некоторым трепетом в поджилках - ибо Зевс-громовержец, как самый дальновидный, вполне оценил всю выгоды столь тщательной и беспристрастной статистики и решил впредь придерживаться теории божественного равновесия как самой адекватной формы правления. Так кончился произвол богов и божков - всякое действие стало равно противодействию, какой мерой меряно, такой и отмеряно, ничего задаром, вестимо, и даже какого завалящего следствия и то без причины не стало.
И вот однажды, после очередного внушения, разозлившиеся боги решили что-то предпринять в плане прекращения подрывной деятельности.
Сложность была даже не в том, чтобы транспортировать Алкесту в место, где ей будет не до статистики. Послать Таната - и все. Но: просто так, без щелка ножниц моиры Атропос, обрезавшей нить жизни человека, Танат не имел права прийти за Алкестой и уволочь в подземное царство теней. Можно было, конечно, наслать на нее болезнь, но мешал Громовержец. Он был сильно заинтересован в своем бухгалтере и за здоровьем ее следил тщательнейшим образом.
Надо было действовать хитростью.
Итак, по "проблеме Алкесты" работали трое богов: Эрот, бог любви, Гермес - бог хитрости и обмана и Танат - бог смерти. Схемка, придуманная ими для заманивания Алкесты в царство теней, получилась довольно изящной.
Адмета, царя фессалийского, поразит неисцелимая болезнь. Лечить ее будут долго и, понятное дело, безрезультатно. В конечном итоге снарядят вопрошающего в неближний путь - священные Дельфы, где пифия поведает - для исцеления Адмета, царя фессалийского, потребно будет, чтобы кто-то вместо него сошел в царство Аида.
- Смело, - усмехнулся Гермес, - оцените - наша драгоценная царица постарадает от собственной же инициативы. Ведь если бы не ее отчетность, Громовержцу не пришло бы в голову установить в качестве закона Мироздания принцип равновесия "сколько прибыло в одном месте - столько убыло в другом" - и соответственно, мы бы не могли предложить е й выкупить жизнь мужа ценой собственной жизни. Так что сама виновата.
Танат усмехнулся, Эрот захлопал в ладоши.
- А тебе, - продолжал Гермес, обращаясь к Эроту, - поручаю я зажечь в груди царицы пламень любви и жертвы, дабы и не задумалась она, чъей жизнью можно выкупить жизнь любимого мужа.
Эрот засмеялся и ничего не сказал.
* * *
...Адмет слег. Черты его лица обострились, щеки запали Прежде столь яркие черные глаза потускнели - казалось в из глубине плавает темная мутная тень. Взгляд у него стал растерянным, а улыбка - жалкой. Царица ухаживала за ним самоотверженно, но положение все ухудшалось и ухудшалось.
...Гонец уехал в Дельфы. Гонец приехал назад. Гонец привез табличку с предсказанием оракула. Алкестида выслушала предсказание и кивнула.
На следующую ночь старая нянька Фа вновь видела, как царица прокралась в домашнее святилище. Она вошла в комнату с жертвенником, встала на колени и возложив на алтарь охапку розовых цветов, подожгла их . В воздухе запахло тайной.
Потом Алкестида вытащила из-за пояса табличку, внимательно перечла и аккуратно кинула ее прямо в центр костра из цветов, посмотрела, как трещит сырая глина, обугливаясь, затем вышла. И удивленной до крайности египтянке послышался искренний, звонкий смех.
Старая Фа склонилась над догорающей кучкой травы. Самой нижней строчкой в табличке стояло: А=А.
* * *
На следующий день потрясающее известие взбудоражило Феры - царь Адмет абсолютно здоров, а царица Алкеста исчезла. Благодаря болтливости ездившего в Дельфы индивида все население маленького государства было в курсе проблемы и бурно ее обсуждало, крайне осуждая царя, который являл народу лик скорее озабоченный, нежели скорбный.
В ту пору проезжал мимо герой Геракл. И решил герой Геракл заехать на огонек к Адмету, своему старому другу. Еще за полкилометра от дворца герой был удивлен неестественной тишиной окрестностей и крайне озадачен, не видя мелькающей меж колонн парастазы знакомой долговязой фигуры.
Адмет принял героя как должно. В результате уже через пару часов Гераклу было море по колено и он хотел петь хором. Адмет, согласно законам гостеприимства, пел с Гераклом хором, но тому было уже явно недостаточно адметова баритонального дисканта.
- Гддддде Аллкеста? Где эта сссстарая ссстерва, дружище Алкеста? - допытывался могучий герой у фессалийского царя, для пущей доходчивости намотав бороденку последнего на кулак и тряся оным кулаком в воздухе. На физиономии Адмета от этой процедуры прорезалась приличествующая случаю скорбь.
- Где вообще все???? - окончательно разошелся Геракл, вскочил с пиршественного ложа и начал нарезать круги по залу, пытаясь найти хоть кого-нибудь. Безуспешно.
- Да что вообще происходит? - возопил герой и с размаху жахнул кулаком в стену пиршественного зала. Глиняная стена с треском рухнула и в проеме показалась сухонькая, смуглая, желтоглазая мордочка вездесущей Фа.
- Ничего особенного, великий герой!, - залебезила египтянка. Ничего, совершенно ничего особенного!
И, не сходя с места, поведала Гераклу всю историю.
Герой помрачнел. Потом заявил, что не сомневается - дружище Алкеста справится хоть с десятком Танатов, но для очистки совести все же, все же... - мысль не закончил, грузно поднялся с места и неторопливо пошел по направлению к месту последнего упокоения ферских царей.
Тем временем первая в мире бухгалтерша, закутавшись в погребальное полотно, оджидала бога смерти. Не сказать, чтобы ей было очень уютно, хотя она постаралась устроиться с максимально возможным комфортом.
Танат заставлял себя ждать. Наконец, она услышала тяжкие шаги, тяжелая каменная плита, закрывающая вход в склеп, отлетела, снесенная могучей дланью, но вместо острого носа и горящих алым глаз бога смерти Алкеста узрела завитую в пять рядов мелкими кудряшками бороду, серые выпуклые глаза и двести килограммов мускулов. Вся эта роскошь предварялась волной здорового перегарного духа.
- Геракл, - распахнула голубые глаза царица, - какими судьбами?
- Да вот, решил составить компанию, - ответствовал Геракл, тяжело плюхаясь рядом. - Попробую слегка подраться с богом.
- Дорогой, - Алкеста шутливо дернула героя за кудряшку бороды, - ты перепил. - Смертный не может победить бога.
- Да, но смертный может с ним подраться, - заупрямился дорогой.
Дальнейшую дискуссию прервал налетевший неведомо откуда порыв ветра. Ветер загасил лампу, но ее свет был уже излишен - в воздухе разлилось нежное серо-лиловое сияние, а в центре этого сияния затрепетали прозрачные огромные черные крылья. Под крыльями обнаружился и их обладатель - мрачное существо астенического телосложения, противного серо-лилового цвета. Глаза существа горели алым, выражение на лице существа было пессимистическим.
Укрепившись более-менее в вертикально-стоячем положении, бог смерти устремил взгляд на Алкесту, улыбнулся, обнажив немаленькие клыки, и приглашающе протянул ей руку. Алкеста посмотрела на руку и отрицательно замотала головой. Танат укоризненно сожмурился и достал из набедренной повязки табличку - точную копию той, что Алкеста подожгла третьего дня на охапке розовых цветов. Крепкий коготь ткнулся в пресловутую строчку "А=А".
Вдруг руки сомкнулись на Танатовой шее - великий герой Греции очнулся от ступора, вызванного неаппетитным видом божества и немедленно пошел в атаку с тыла. Танат крякнул и лягнул героя пяткой в коленку.
В дальнейшем процесс битвы выглядел так: орущий клубок смешанного телесно-фиолетового цвета, клубы столетней пыли, поднятой воюющими сторонами и громко чихающая Алкеста, скачущая вокруг клубка.
В какой-то момент противники расцепились и, утомленно дыша, рухнули напротив друг друга. У Таната из носа лилась синяя кровь, а крылья выглядели слегка покусанными. У Геракла наливались под глазами два симметричных синяка.
- Погодите! Погодите! Да послушайте же! - надрывалась виновница спектакля.
Взгляды бойцов обратились на нее.
Женщина подобрала валяющуюся в грязи табличку, подошла к Танату и написала следующее: А+а #А.
- Жизнь за жизнь. Но не две за одну.
Входной проем алел зарей.
Царица положила руку на пока более чем плоский живот и подмигнула восходящему солнцу.
