Вы когда-нибудь трахались под кокаином? Это должен попробовать каждый. Я не знаю, откуда она достала это зелье, но отказываться я не стал. Сяду ли я с одной дозы? Врядли. Чуть припудрить ноздри, почистить десны, припорошить голову... Откажусь ли я во второй раз? Врядли.
А потом как у Анненского "Среди миров, в мерцании светил..." Я держал звездное небо в пригоршне и кошки сбегались завистливо смотреть на звук наших стонов. Кто-то вооруженный хорошей оптикой мог бы снять шедевральный сет об обдолбанной парочке. Но мы могли заставить краснеть одни только звезды, а им почему-то было глубоко похуй.
Я плыл среди гребаных квазаров и в моих руках билась мать этой Вселенной.
Именно я стал первопричиной большого взрыва, теперь я знаю точно.
Да здравствует кокаиновая выносливость!
Угомонились мы лишь под утро в ее кровати только лишь потому, что вампиры не живут на свету.
Я проснулся во второй половине дня, она сопела рядом, соблазнительно полуприкрытая простыней, сжавшись в комочек, и солнечный зайчик забавлялся ее рыжими волосами. Ко мне вновь вернулась параноидальная мысль об отблеске оптики. Ничего не осталось в ней от вчерашней фурии. Она лежала маленькая и трогательная, как котенок. Котенок, которого очень хочется трахнуть во всех позах огромное количество раз.
Я замер в раздумии, чего мне хочется больше: принести ей завтрак в постель, поиметь ее спящую, или свалить по-тихому. Поэтому я просто огладил ее бедро, провел рукой по животу и, умостившись рядом, прижался к ней, согревая своим телом.
Я был в прострации, впервые за долгое время не желая заниматься саморазрушением, изливать свою ненависть на себя или кого-либо другого. Я пролежал так что-то среднее между секундой и вечностью, когда был разбужен ее сбившимся дыханием. Моя рыжеволосая демоница проснулась.
- А ты романтик, дорогой! - сказал я ей на ушко и укусил за мочку.
Она вздрогнула и теснее прижала мою руку, что обнимала ее талию, к животу своей, еще крепче прижалась ко мне.
Я минуты на минуту я ждал вопроса: "У нас что-то было?". Но, похоже, бестия требовала добавки. Она заерзала на постели, запустила руку в мои отсутствующие трусы и попыталась нащупать старт на джойстике.
И я уже был готов к новому раунду, когда раздался звонок в дверь. И сразу за ним требовательный стук.
- Кто это? - спросил я.
- Мой парень, - устало ответила рыжая.
Ведь и верно, мудак, приперло же его в такое время. Моя счастливая догадка меня не радовала. Четыре то часа дня! Еще и тарабанит как по бочке с карданом.
- Я открою, - сказал, поднимаясь, я.
Она села и стрельнула глазами вначале на дверь. Потом на меня.
- Лучше будет не обострять, уходи через балкон, - сказала она тихо, а потом заорала: - Я сплю, отвали!
- Третий этаж, пусть лучше мне морду набьют! - я спешно натянул трусы, и, застегивая штаны, вышел на балкон. Внизу двумя этажами ниже был козырек пристройки. - Ладно. Надеюсь, план отступления продуман заранее! Кто-то уже прыгал на этот козырек?
Я одел футболку, распихал по карманам носки и телефон, влез в ботинки под четкий ритм не прекращающегося стука в дверь. До чего упертый кретин -то, ишак его папа.
- Ладно, Ромео должен бежать, моя Джульетта, пока злобный папаша Капулетти не вздрючил его за прелюбодеяние.
Демоница написала что-то на клочке бумаги и сунула мне его в задний карман, чмокнула в щеку и хлопнула по заднице, подталкивая к балкону. Напрашивалась мысль, что после предстоящих акробатических трюков, чмокнет она меня бледного только в лобик на прощание.
И я, изображая из себя сраного человека-паука, перелез через перила, свесился вниз и с грацией юного гиппопотама сверзься на козырек. Тот принял меня неожиданно ласково, прогнувшись под весом, как блюдолиз под начальством . Из-за этого-то я и не удержался на месте, меня повело как пьяную шлюху и, перекувыркнувшись через спину, я свалился с карниза, чудом приземлился на ноги и тут же повалился на задницу в лужу.
Ебаный барабанщик, блядская лужа и траханый, мать его так, карниз! Радужное настроение стремительно портилось. Нереализованный стояк никак не хотел униматься и, похоже, собирался продолбить бетонную стену. Я встал и отряхнулся, а потом бодро затрусил за ближайший угол. Только через пару кварталов я остановился и привел себя в порядок, оправился, одел носки, охлопал карманы, выматерился в голос.
И пошел домой. Пошел пешком, распугивая прохожих помятым видом и пистолетом в кармане, потому, что куртка осталась висеть на блядской вешалке. Моя, черт побери, любимая куртка, с моими любимыми деньгами.