- Джунгли Кледа, - рассказывал Аток-охотник, - не такие, как все прочие джунгли. В других местах звери понимают, что стоят настолько ниже человека, насколько человек стоит ниже богов. В Кледе же звери восстали против людей и так продолжается уже тысячу лет. На месте Кледа стоял великий город. Но он давным-давно зарос джунглями, что когда-то изгнали людей прочь и не позволяют им просто вернуться обратно. Теперь невредимый, но пустой город охраняет стена деревьев и стража зверей, которые объединились в ненависти к людям, ненависти, передающейся через бессчётные поколения. Но мятежная эпоха Кледа скоро закончится. Уже сейчас на его рубеже собирается войско людей, готовых отбить своё назад.
И головным отрядом того войска будут охотники Атока, тем утром вставшие под его началом между берегом реки Укранос и первыми деревьями, охраняющими Клед. Сам Аток и возглавил их. И поклялся он теми силами, что вознесли человека над зверями, что не повернёт назад, пока не доберётся до самого сердца покинутого города и не возложит свою добычу перед забытым алтарём его бога.
Так внушительно Аток завершил свою речь. И люди встретили окончание его слов так же, как слушали с самого начала - смущённым молчанием. Да и могло ли быть иначе? Ведь тут собрались не воины, а всего лишь охотники и доходящие из Кледа слухи не вызывали желания там поохотиться. Но, пусть даже сомнения перебороли гордость за общее призвание и восхищение принадлежностью к роду людскому, ещё сильнее оказалась верность предводителю, который столь удачно возглавлял их во множестве славных охот. И вскорости голоса охотников слились в хилом и бледном веселье.
В самих джунглях, когда охотники вступили туда, не оказалось ничего бледного. Они выглядели даже привлекательно, как и следует подобным местам: с громадными деревьями, что высились, будто безверхие башни, пронзая зелёный полог над головой и ветвями, откуда свешивались цветущие лианы, расцвечивая сумрак яркими красками и наполняя воздух ароматами. Лишь одно обстоятельство показывало, что дела идут не совсем так, как следует, и было оно настолько непримечательным, что люди лишь через час поняли, отчего так беспокоятся. В джунглях было слишком тихо. С того времени, как сюда вступили охотники, ни зверь, ни птица не нарушали тишины дебрей. Хотя живности здесь водилось изрядно, чему встречалось немало доказательств. То и дело попадались оборванные листья и обломанные веточки, а как-то раз, на мягкой земле прямо под ногами у охотников - один-единственный, похожий на розу, отпечаток лапы огромной кошки. Но вреда от этого не было никакого. Так Аток и заявил своим людям на послеобеденном привале, когда они поделились с ним тревогами. Естественно, что звери стерегутся, если человек подходит близко. Насколько же естественнее такое здесь, где нога человека не ступала уже больше тысячи лет?
Возможно, слова Атока и не заставили бы охотников дальше терпеть тишину. Но это оказалось неважно, потому что, когда они вновь двинулись в путь, тишина закончилась. Откуда-то слева раздалось басистое рычание, поднялось до хриплого рёва и смолкло. А через миг справа тоже донеслось рычание и рёв. Но на этом всё не успокоилось, а ещё целый час подобное повторялось несколько раз и с разных сторон. При каждом новом вопле люди бледнели, ибо распознали перекличку джунглевых кошек - самых смышлёных и жестоких хищников. Но охотников страшила не сама перекличка. Куда сильнее их пугало растущее убеждение, что эти вопли - сигналы и отзывы в каком-то мрачном сговоре, затеянном против них восставшими зверями Кледа. Но, когда охотники поведали об этом Атоку, тот лишь посмеялся над их страхами. Ибо вопли таили куда меньшую угрозу, чем предшествующее им безмолвие. Подобные хищники обычно не сообщают добыче о себе. И, если даже дело повернётся по-иному, во всех джунглях не наберётся столько зверей, чтобы напасть на такой отряд, как у них.
Может быть, убедительности в этой речи набралось не больше, чем в предыдущей. Но то, чего не сумели сделать слова, вскоре удалось леденящему кровь нескончаемому рычанию. День всё тянулся, а люди страшились воплей всё меньше и меньше, пока, ко времени вечерних теней, не стали обращать на рыки внимания не больше, чем на стрёкот сверчков. Но вдруг донёсся такой вопль, который никак не удалось пропустить мимо ушей. Ибо казалось, что раздался он прямо за спинами у охотников и прозвучал не как сигнал, а как вскрик страха и боли. Весь отряд замер на месте, побледневшие и встревоженные охотники переглянулись. А когда кто-то выкрикнул, что одного из них недостаёт, они единым движением развернулись к предводителю.
Такая жуть не могла не пронять даже Атока. И даже он не смог не поёжиться под гневными взорами, что вперили его сторонники в того, кто их сюда и привёл. Но напасти лишь укрепили решимость Атока.
- Такое, - молвил он, - бывает, когда естественный порядок переворачивается с ног на голову: звери из джунглей охотятся на людей, а не убегают от них. Вам не требовалось лишаться товарища, чтобы вспомнить, сколь важен наш поход. Но теперь, когда вы претерпели и это, удерёте ли прочь, как побитые собаки, поджавшие хвосты? Или пойдёте дальше, как подобает мужам и отомстите за павшего собрата, доведя поход до конца?
Аток слишком хорошо знал своих людей, чтобы усомниться в их ответе. Хотя вряд ли они воспламенились настолько, чтобы позабыть о собственной безопасности. Если гибель товарища и не принесла ничего другого, то хотя бы раскрыла охотникам глаза на окружающую их опасность. Они ещё оставались воинами, но воинами, отрезанными от главного войска и затерявшимися в краю врагов, которые знали их силу и расположение, и могли напасть прямо сейчас. Как же можно было надеяться спастись из этой передряги? Оставаться на месте нельзя, ибо никто не верил, что врагов удастся отпугнуть огнём. Вернуться к безопасности реки не получится, ибо, если отряд весь день углублялся в джунгли, то потребуется целая ночь, чтобы выбраться отсюда, да и маловато шансов, что охотники сумеют пережить эту ночь. Оставалось лишь идти вперёд, надеясь хоть на что-то. Как утверждала легенда, там лежал покинутый город Клед. Если они сумеют добраться до этого города, то укроются за его стенами от любого зверя, которого джунгли пошлют против них.
Охотники не стали сомневаться в разуме своего предводителя, как бы им этого ни хотелось. Они лишь пустились вслед за ним, на поиски городского прибежища. Хотя теперь, когда люди снова двинулись вперёд, быть может, на душе у них полегчало. Положение оставалось таким же тяжёлым, но сейчас, когда у охотников появился обнадёживающий замысел наконец-то избегнуть опасности, всё казалось не таким уж мрачным. Столь целеустремлённо шагая вместе, походники и вправду представляли себя удалым войском из речи Атока. Лишь два обстоятельства выдавали, что страх следовал за ними по пятам. Первое - стремление идти поближе друг к другу. Второе - каждый из идущих в конце изо всех сил старался не оказаться последним.
Возможно, им повезло бы, соверши они вылазку при свете дня. Но, когда охотники только вышли, уже начало вечереть, а потом не замедлила навалиться и сама ночь. Под деревьями царила кромешная тьма, не проглядывали ни луна, ни звёзды. Но вскоре то, чего не видели глаза людей, сменилось выдуманными ими же страхами. В каждом шорохе незримых листьев мерещилась тихая поступь хищника. Каждое касание невидимой ветки превратилось в хищную когтистую лапу, тянущуюся к добыче. Прошло не так много времени, прежде чем все эти угрозы вымотали людей до предела. Поэтому, когда нападения действительно начались, они едва ли не обрадовались концу тягостного ожидания.
Даже тогда люди сохранили присутствие духа и не побежали. Они понимали, что явное бегство лишь вызовет явную погоню и вернейший способ не допустить преследования - не убегать вовсе. Но нападавших такое самообладание не впечатлило. Охотники не видели противников, но знали, что они есть. Это было понятно по воплям утаскиваемых прочь людей, воплям, взвивавшимся до мучительной высоты, а потом глохнущих в тишине. Поначалу между криками проходили длительные промежутки. Но атаки продолжались и крики звучали всё чаще, пока не показалось, что жуткий хор огласил все джунгли целиком. А потом, когда криков вновь поубавилось, уцелевшие поняли, что это лишь потому, что убавилось и их число. Атоку повезло, что прочие выжившие не сумели распознать его в темноте, ибо могли бы и не дожидаться, пока с ним расправятся звери.
Прошло несколько минут, как смолкли вопли, когда Аток наконец-то понял, что остался один. Он не стал останавливаться и выяснять, каким чудом или случайностью избежал гибели, настигшей всех прочих. Чтобы возрадоваться спасению Аток тоже не остановился. Уверенности в том, что и вправду спасся, у него не было, а гибель могла просто медлить. Ибо теперь из тьмы за его спиной доносился новый звук, будто бы тихое эхо его собственной поступи, прекратившееся, когда он остановился и продолжившееся, когда пошёл дальше. Аток был чересчур хорошим охотником, чтобы не понять смысл этого звука. За ним крался какой-то огромный зверь, хищник, которого голод еще не побудил напасть на человека. Но даже в такой отчаянной ситуации Аток не поддался страху. Он так и шёл через ночные джунгли, как кто-нибудь другой вышагивал бы по ярко освещённой улице родного города. Но всё это время кожа между плеч охотника зудела в предчувствии внезапного прыжка.
Аток не знал, сколько тянулось это испытание. В кошмаре не до подсчёта времени, а по-другому охотник никак не мог назвать это путешествие, с тьмой вокруг, смертельной угрозой позади и мучительной усталостью до самых костей, которой он предпочёл бы смерть. Но даже кошмары заканчиваются и вот тьма перед Атоком проредилась, явив тусклое свечение, блеснувшее между стволами деревьев. Сперва охотнику показалось, что это забрезжила ранняя заря. Но, приблизившись, он различил, обвалившуюся стену из белого камня, сверкающую под светом луны, который уже не полностью загораживали деревья, растущие слишком далеко друг от друга.
От такого зрелища душа Атока затрепетала, ибо город был его спасением. Эти стены не только послужат охотнику убежищем на остаток ночи. Такой памятник былой власти человека поселит ужас в сердце зверя, который так и не перестал его преследовать. Но, выбежав из поредевших зарослей на освещённые луною городские улицы, охотник увидел, что все его надежды напрасны. Ибо, что бы там ни гласили легенды, джунгли не оставили город нетронутым. Скорее, они изо всех сил постарались стереть его с лица земли. Со всех сторон тянулись зелёные вервия, дабы обрушить последние, ещё уцелевшие, остатки стен и колонн. Куда ни глянь, цветочный покров укрывал курганы, которые лишь показывали, где разрушение уже довершилось. И город этот был вовсе не памятником власти человека, а надгробием полного его разгрома.
И теперь, бросив взгляд назад, Аток впервые мельком заметил своего преследователя. Или, скорее, преследователей, потому что насчитал не менее пяти лоснящихся теней, крадущихся к нему в лунном свете. Больше Аток оглядываться не стал. Зачем смотреть назад и отчаиваться, если впереди показалась надежда? Это были руины огромного белого храма, высящиеся за просторной белой площадью. Двери и крыша давно обвалились, но в остальном здание сохранилось невредимым. Впрочем, если бы храм и не уцелел, то всё равно остался бы для Атока знаком надежды. Ибо смертны города людей, но не их боги. И пусть люди позабыли бога на тысячу лет, но он их помнил.
Сейчас, в первый раз с начала тяжких испытаний, Аток пустился бегом. Он кинулся вверх по разбитым ступеням храма, в пустой дверной проём. В лунном свете он бросился по центральному проходу к алтарю из белого камня, что сиял у дальней стены. А у алтаря Аток рухнул на колени и вознёс богу задыхающуюся молитву - мольбу, дабы боги, вознёсшие людей над зверями, не бросили бы его теперь погибать в когтях хищников.
Но своё моление Аток так и не закончил. Ибо, вознося молитву, охотник опустил взгляд на пол у самого подножия алтаря. Он увидел, что на полу лежал толстый слой пыли и повсюду в ней - отпечатки лап огромных кошек. Умелый следопыт без труда верно истолковал эти следы. За неимением людей, бог обзавёлся другими почитателями, такими, которые не отказывались складывать добычу к алтарю, как это делал сам Аток.