Чародей Хэн отвернулся от окна кабинета - покоя на самом верху башни его тянущегося ввысь дома, отвернулся и потянул за свисающий сигнальный шнурок, сзывая учеников. Волшебник трижды дёрнул за шнурок, давая ученикам понять, что они оба требуются в этом покое, который никто из них не посещал чаще двух раз за все годы услужения. Не прошло и нескольких минут, как дверь комнаты отворилась, вошли ученики и бок о бок встали перед своим мастером. Столь торопливо поспешили они на призыв, что даже не сняли почерневших кожаных передников, даже не утёрли с лиц свинцовые рудничные пары. Но мастер не обратил на это внимания. Он велел им обоим выглянуть в окно и поведать, что увидят там. Ученики выглянули и рассказали, что видят: башенную стену, отвесно спускающуюся до земли, ниже - отвесно спускающуюся скалу и серые воды, простирающиеся от подошвы скалы до самых серых небес.
- А что ещё? - настаивал мастер.
- Нет, мастер, больше ничего, - отвечали ученики. Так что Хэн взмахом руки отпустил учеников назад, к их продымлённым трудам. А потом, оставшись в одиночестве, стоял и размышлял.
Тяжкими были раздумья чародея. Но нелёгкими они стали с того мига, как его внимание притянуло странное видение, с того мига, как он выглянул в окно и увидал нависшую над чернеющим горизонтом бледную дугу, подобную заснеженной горе, освещённой последними тусклыми лучами солнца. Горы, как правило, не вызывают такого беспокойства. Но обычно горы и не возникают всего за несколько часов, а раз появившись, не продолжают расти. А с тех пор, как Хэн обнаружил эту гору, она уже выросла на ширину пальца. От подобного зрелища любой человек усомнился бы в своих чувствах, особенно, если эти чувства притупились от старости и чересчур измотаны исследованиями. Вот причина, по которой чародей вызвал к себе учеников. Их юные глаза должны были подтвердить то, что увидели его старческие или приметить каким образом обманулся Хэн. Но результат этого опыта лишь прибавил чародею беспокойства. Он был готов услышать, что видение - это иллюзия, сложившаяся из облака, паруса или стаи птиц. Но услышать, что её вовсе нет, Хэн не ожидал. Впрочем, если подумать, быть может, ничего - это лучший ответ. Ибо, если видение не относится ни к материальному, ни к иллюзорному, тогда остаётся лишь один вариант: оно ниспослано из величайшей реальности, лежащей за обоими состояниями.
Хэн ещё не обдумал эту идею как следует, но уже осознал, что она верна. Но, не успев толком разрешиться, этот вопрос уже сменился другим, куда важнее. Ибо недостаточно было только определить, что это за видение. Следовало распознать и смысл его послания. Лишь так чародей смог бы уразуметь призыв видения или внять предостережению. Но как же его истолковать? Сперва Хэн намеревался просто наблюдать, как развивается видение само по себе. Но такое утомило бы до невероятия и не в последнюю очередь потому, что, как видно, в грядущем оно не сулило ничего поразительнее изначального своего появления. Однако, сведения можно добыть и другими способами, и в конце концов один из них чародей и проверил на практике.
Грядущее не могло явить ничего такого, что уже не являлось бы в прошлом. Если это утверждение истинно, как полагал Хэн, то нынешнее наваждение исключением не станет. И, поскольку столь значительное событие прошлого навряд ли прошло бы незамеченным, возможно, запись о нём сохранилась в одной из множества книг, коими полнился кабинет чародея. Поэтому, отыскивая объяснение, Хэн и обратился к этим книгам. Но успехом поиски не увенчались. Не то, чтобы никаких сведений не нашлось вовсе. В книгах было полным-полно сообщений о бурных катаклизмах на суше и на море. Но всё, обнаруженное чародеем, лишь отчасти походило на нынешний феномен. Вулканы тоже появлялись внезапно, за дни или часы, но их поднятие сопровождалось дымом и пламенем, которые должны были затмить половину обозримых небес. Острова внезапно скрывались под волнами, а потом столь же внезапно выныривали, но каждый раз с такими сейсмическими потрясениями, что башню Хэна должно было сотрясти до самой верхушки. Бывало, что в пояс умеренного климата доплывали айсберги из полярных областей, но вершина айсберга - лишь крохотная часть необъятной массы внизу, а море тут было недостаточно глубоким, чтобы такая громада приблизилась к суше, даже в пределах видимости. Нет, здесь объяснения не найдётся.
Тут Хэн отложил книги в сторону, поднялся из-за загромождённого стола и подошёл к распахнутому окну. Возможно, там он увидит нечто, упущенное прежде, что поможет в изысканиях. Но, встав у окна и выглянув наружу, Хэн увидал, что пейзаж переменился сильнее, чем в необузданнейших его ожиданиях. Теперь гора превратилась в вершину исполинского диска, вздыбившегося в ночных небесах, а основание его скрывалось под мрачным горизонтом. Круглый и яркий, диск походил на полную луну. Но, ко всему прочему, он в несколько раз превосходил луну размером, да и поднимался не в том месте, ночи и времени. И рельефный узор на его поверхности тоже отличался. Хотя диск и напоминал примитивное человеческое лицо, однако самая заметная черта этого лица принадлежала кому угодно, но не человеку. Посередине находился один-единственный глаз, дремлющий под морщинистым веком.
Чародей не мог не подивиться такому необычному повороту, как и собственной наивности, когда ошибочно принял за гору то, что в действительности оказалось целым новым миром. Но изумление Хэна лишь разожгло его любопытство и подкрепило в решимости оное удовлетворить. Вновь оживившись, чародей возвратился к столу и книгам. На сей раз объяснение он искал среди воздушных явлений. Это поле исследований оказалось куда обширнее, ибо небеса просторнее и бесконечно разнообразнее земли. Впрочем, воздушные феномены сумели дать ответ не лучше земных. В час своей гибели звёзды невероятно увеличивались и разгорались, и сияли так, что озаряли небеса прощальным светом, но никогда не вырастали до таких размеров, как сейчас, покуда их пламень пылал ещё настолько тускло. Бесконечно круговращаясь в бескрайней ночи, к земле приближались кометы, но их прибытие замечали за несколько ночей, а передвижения предсказаны за сотни лет. Метеориты падали на землю внезапно и ни один человек не мог этого предсказать, но они не повисали в небе второй луной, превосходящей первую. Ничто из этого не дало волшебнику желанного объяснения.
И вновь Хэн отложил книги, поднялся из-за загромождённого стола и подошёл к распахнутому окну. Он намеревался просто дать глазам передышку, ибо не ждал от того явления никаких изменений, кроме возросшей высоты. Как же поразился чародей, обнаружив, что видение преобразилось во второй раз и куда диковиннее, чем в первый. Теперь головоподобная сфера действительно стала головой, подпираемой плечами монструозного туловища, до талии скрытого горизонтом. Чудовищность туловища выражалась не только в размерах, но и в том, что голова оказалась самой человекоподобной его частью. Скрещённые на груди руки выглядели длинными и тонкими, словно паучьи лапки, и было их не меньше, чем у сороконожки. А брюхо, выглядывающее из-под тех рук, ещё меньше походило на человеческое.
Как бы ни изумила Хэна прошлая метаморфоза, это ничего не значило по сравнению с тем, что он ощутил теперь. Ибо трепет от созерцания простого материального феномена - ничто, по сравнению с благоговением, когда находишься в присутствии бога. Нет сомнений, ничем иным это явление оказаться не могло. Лишь божеству по силам было бы достигнуть такой величины или так мало считаться с законами биологии. Но какого именно бога? На этот вопрос Хэну требовалось немедленно отыскать ответ, ибо лишь так удалось бы приоткрыть причину такого сошествия. И оттого чародей в третий раз обратился к книгам. На сей раз объяснения Хэн искал в самих богах. Но и здесь книги не дали ему вожделенных знаний. Упоминались боги, что расхаживали среди людей в человеческом облике, в совершенстве уподобившись человеку. Упоминались боги, что принимали лишь частично людские обличья, где человеческое диковинно совмещалось с божественной инобытийностью. Упоминались боги, что вообще не принимали человеческого облика, являясь под видом ползущих теней или скользящих языков пламени. Но лишь у одного божества облик соответствовал требующемуся Хэну размаху и это - аллегорическая фигура Азатота, первородного чудовища, которое в начале времён породило звёзды и которое, как гласило невразумительное предание, их и поглотит в конце времён. Но нет, ответа не нашлось и тут. Если об этом видении и можно было разузнать побольше, то разве что от самого видения.
Так что Хэн в третий и последний раз отложил книги в сторону. Чародей затушил настольный светильник и, подтащив тяжёлое кресло к распахнутому окну уселся, дабы обозревать видение целиком. К этому времени голова непрестанно поднимающегося явления почти достигла зенита, а тело вздыбилось над горизонтом до того места, где у человека были бы колени. Но Хэна не очень занимало последнее обстоятельство. Какие бы нижние конечности там ни оказались, смысл видения это не разъяснит, ибо, как правило, ни у богов, ни у людей суть не заключается в ногах. Отчётливее всего её выражают глаза и оттого Хэн сосредоточился на глазе видения. Его прикрывало веко и послание не удавалось прочесть. Но Хэну куда лучше большинства людей были ведомы эфемерные связи, существующие между видением и провидцем, и тонкие влияния, что оказывают они друг на друга. И, желая открыть смеженный глаз явления, чародей обратил на него всю силу своей могучей воли.
Следующий час показался самым долгим за всю нескончаемую ночь. Воля чародея была сильна и стремительна, но и она не могла вмиг пересечь космическую бездну или без усилий раскрыть замкнутые тайны вселенной. Иногда волшебник почти не верил, что его воля осилит поставленную перед ней задачу. Но, в конце концов, Хэн понял, что одолевает. Морщинистое веко задрожало, словно у силящегося пробудиться сновидца. А потом, так внезапно, что Хэн и не предвидел, титанический глаз распахнулся.
Через несколько минут в дверь раздался стук - робкий, будто стучащий боялся, что преступит некий непреложный закон и навлечёт на свою голову молниеносную кару. Но никто не отозвался. Минуту спустя, подстёгнутый тишиною, стук прозвучал опять. Ответа по-прежнему не было. Последовала длинная пауза, пока за дверью шёпотом совещались. В конце концов дверь медленно отворилась и осторожно вошли два ученика. Они пришли прямо в ночных рубашках, со свечами в руках, и на лицах у них боролись твёрдая решимость и панический страх.
В комнате не оказалось ничего пугающего. Тут были лишь обширный стол и кресло с высокой спинкой, которые выглядели почти так же, как и в прошлый раз. Но теперь на столе громоздились книги: увесистые тома по геологии, астрологии и демонологии, а в раскрытой записной книжке виднелись страницы, где, коряво выведенные Хэном, теснились сокровенные иероглифы, приберегаемые им для самых тайных размышлений. А кресло передвинули от стола к окну.
Самого чародея не виднелось и следа. Но высокая спинка стула была достаточно широка, чтобы укрыть за собой пару человек, так что ученики подобрались к креслу, как к самому вероятному месту, где мог оказаться их мастер. Там они его и нашли, покоившимся в глубоких объятиях кресла.
- Мастер, мы слышали крик, - начали было ученики. И тут же замолкли, ибо по его лицу поняли, что он уже ничего не услышит.
Тут бы ученикам и оставить Хэна, ведь находиться рядом с мёртвым неприятно, особенно, когда причина смерти неведома и может таиться на расстоянии вытянутой руки. Но потом они заметили, что взор их мастера, даже в смерти остался обращён к распахнутому окну. Ученики припомнили, как Хэн расспрашивал о виде из этого самого окна. И они вновь выглянули наружу, пытаясь уразуметь, что же заинтересовало чародея. На три удара сердца ученики застыли неподвижно, будто вдруг обратились в камень. Затем отпрянули и с воплями кинулись прочь.