Передатчик громко пискнул. На приборной панели загорелась желтая лампочка, и из выпуклого динамика послышался статический треск.
- Станция "Пангея-14"! - Голос с трудом пробился сквозь белый шум. - Ответьте! Центральная база вызывает станцию "Пангея-14"...
Хель протянула руку. Изящные пальцы с длинными ногтями скользнули по рукоятке громкости, по множеству переключателей и тумблеров. На долю секунды задержались на кнопке ответа, но так ее и не нажали. Бескровные губы изогнулись в едкой усмешке.
Доктор Рашер откашлялся в кулак.
- Настырные, - сказал он, косясь на передатчик. - Второй год, как по часам. Давно пора бы понять, что им не ответят.
- Это автоматика, - сказала Хель. - Как вам известно, Центральной базы больше не существует.
- Конечно, конечно. - Доктор улыбнулся, хотя улыбка вышла натянутой. - Инфекционная шизофрения. Я же говорил Плётнеру - эксперименты с вирусами добром не закончатся. Помяните мое слово, эта болезнь нам еще аукнется. Не сейчас, так через сто лет или десять тысяч, двадцать... Эта игрушка способна уничтожить человечество.
Хель повернулась. И как всегда при взгляде на ее лицо, Рашер поежился.
- Я знаю.
Если смотреть в профиль, Хель была красива. Точеное породистое лицо с крупными скулами, длинные прямые волосы цвета свежевыпавшего снега и пронзительно голубые глаза - кристаллы чистейшего льда. Более умного, прелестного лица Рашер не мог и представить; порой она казалась ему совершенством. Но длилось это ровно до тех пор, пока Хель не поворачивалась и свет, падающий из окна, не освещал ее полностью.
Красивое лицо Хель четко, как по линейке, делилось надвое. И кожа, и ткани на правой половине были прозрачными, и сквозь них виднелся череп, оплетенный бледной сетью артерий и вен. Точно театральная маска, одна половина которой хохочет, а другая - рыдает. За свою жизнь Рашер повидал немало красавиц и еще больше чудовищ, но от подобного дуализма ему становилось не по себе. Кроме того, правый глаз Хель периодически менял цвет с ярко-голубого на изумрудно-зеленый. Очевидно, еще одно следствие ее странной болезни.
Что это за болезнь - Рашер не имел ни малейшего понятия. Видимо, генетическое, но для точного ответа нужны лабораторные исследования. Ни о чем подобном и речи быть не могло. На "Пангее-14" лучше не лезть куда не следует, а то можно и самому угодить на лабораторный стол. Со всеми радужными перспективами: вивисекция, ускоренные мутации, радиация и химия... На станции постоянно не хватало биологического материала. Только не для того Рашера вытащили из Дахау, чтобы разобрать на "препараты". Он ученый, исследователь, и в проекте "Пангея" ему отведена иная роль.
- Не спешите, доктор, - сказала Хель. - Прежде чем уничтожать человечество, его еще нужно создать. И работы у нас непочатый край.
Начальник станции прижала к губам два пальца, спрятав зевок. Тяжелый перстень-печатка сверкнул красным камнем.
- Ну да, конечно. - Рашер опустил взгляд.
Из высокого панорамного окна открывался вид на восточное крыло станции. Впрочем, смотреть было не на что: два десятка припорошенных снегом бараков, загоны с оградой из колючей проволоки, да наблюдательная вышка, на которой маячила фигура охранника... А дальше - вздыбившаяся торосами ледовая равнина.
Другие станции проекта "Пангея" доктор видел только на фотографиях. За шесть лет, которые он провел на базе, Рашер ни разу не выходил за периметр. Конечно, никто его не удерживал. При желании он в любой момент мог выйти за ворота. Вопрос - куда идти?
Самая северная из рабочих станций, "Пангея-14" находилась далеко за границей Великого Ледника. Основное направление деятельности - изучение адаптации к низким температурам и создание расы, идеально приспособленной к работам в условиях вечного холода. Потому люди, стоявшие за проектом "Пангея", и нашли Рашера. Его исследования гипотермии здесь оказались как нельзя кстати. Почему взяли именно его, а не доктора Хирта - тоже прекрасного специалиста по влиянию холода на живые организмы, оставалось гадать. Впрочем, Рашер не исключал, что именно Август Хирт и стоит за чередой случайностей и интриг, в результате которых Рашер сперва оказался в спецбункере Дахау, а после получил предложение, от которого уже не мог отказаться.
- Итак, доктор, - Хель наклонилась вперед, постукивая по крышке стола, - как продвигаются наши исследования?
Доктор снова откашлялся и потянулся к верхней пуговице кителя. Вот к чему эти вопросы? О ходе исследований Хель осведомлена куда лучше самого Рашера. Отчет по любому эксперименту сперва ложился на стол начальника станции, и только если Хель считала это нужным, данные попадали к доктору.
- Все идет по плану, - хрипло сказал Рашер. - Мы продолжаем исследования и...
- Топчемся на месте, - перебила его Хель.
Лицо Хель оставалось абсолютно бесстрастным. Невозможно сказать, злится она или же просто констатирует факты.
- Я бы не сказал, - протянул Рашер. - Мы добились определенных успехов. Ваши великаны...
- Нефелимы.
- Конечно. У нас хорошие показатели - последние образцы сохраняли активность при температуре ниже пятидесяти градусов. А с использованием препаратов, повышающих вязкость крови, мы сможем перейти и эту границу...
Рашер замолчал, наткнувшись на ледяной взгляд Хель.
- Доктор, вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. То, что нефелимы будут способны переносить низкие температуры, было ясно с самого начала. По-вашему, их делали гигантами потому, что мне так захотелось?
Рашер сглотнул. "Да, - подумал он. - Тебе нравятся великаны, Хельга. Нравится создавать чудовищ". Но вслух он сказал совершенно иное:
- У них меньше соотношение единицы поверхности тела к массе тела и как следствие - меньше теплоотдача. Плюс дополнительные теплоизолирующие средства - волосы, подкожная жировая ткань...
Хель остановила его взмахом руки.
- Я рада, что вы это знаете. Но вы понимаете, что наши успехи не имеют практической ценности? Какая разница, как долго нефелимы способны переносить холод, если это животные, Зигмунд? Тупые злые звери, непригодные ни для какой работы?
- Ускоренные мутации влияют на нервную систему, - скривился Рашер. - Мы проводили вскрытия, и у всех нефелимов наблюдаются обширные поражения головного мозга. В первую очередь - в отделах, ответственных за долговременную память. Понимаете, для стимуляции роста нам приходится воздействовать на гипофиз и...
Доктор прикусил язык. За что, спрашивается, он оправдывается? Не он же разрабатывал технологию ускоренных мутаций. Не говоря о том, что Хель не терпела оправданий.
- Когда физиологические изменения перейдут в ранг наследуемых признаков, возможно, мы сможем избавиться и от побочных эффектов...
- Возможно? - Хель откинулась на спинку кресла. Черная кожа скрипнула. - Зигмунд, здесь не те игры, которыми вы забавлялись в Дахау. И иные ставки. Или вы забыли...
Договорить она не успела. Аварийная сирена взвыла как бешеная собака. На наблюдательной вышке вспыхнул и замигал красный прожектор - луч ударил прямо в окно, осветив багровым и без того демоническое лицо Хель.
- Проклятье. - Рашер вскочил, опрокинув стул, и метнулся к окну. Но Хель даже не вздрогнула. Словно ждала чего-то подобного.
Рашер остановился, прижавшись к холодному стеклу потными ладонями, и оглядел станцию. Луч прожектора метался по территории - розовое пятно по белому снегу. Без всякой системы, от одного барака к другому. Похоже, охранник на вышке сам не понимал, куда нужно направить свет. Неужели взбунтовались дикари?
Станция "Пангея-14" считалась относительно спокойным местом. Рашеру было с чем сравнивать - здесь он мог ходить без охраны, зная, что никто не попытается убить его. Мог заходить в бараки к подопытным и не чувствовать испепеляющую ненависть и презрение. Конечно, в Дахау на него тоже смотрели со страхом. Но там страх был другой - холодный и вязкий, точно глина. Здесь же на него смотрели с суеверным ужасом. Как на бога.
Однако риск существовал всегда - в конце концов, им приходилось иметь дело с дикарями. Животными, не имевшими ни малейшего представления о цивилизации, не говоря уже о генетической неполноценности. Осечки бывали редко, но случались.
Самое серьезное происшествие случилось три года назад. Тогда на станцию в качестве рабочего материала доставили одно из племен местных зверолюдей, дикарей, кочевавших вдоль края Ледника вслед за мамонтами. Это была стандартная практика получения "препаратов". Обычно, попав на станцию, дикари испытывали сильнейший психологический шок. Они не понимали, что случилось, где они и как здесь оказались. Происходящее не вписывалось в их примитивные представления о мире. Многие впадали в ступор - не могли принимать пищу и даже двигаться. Адаптация занимала довольно долгий срок.
Но тогда дикари пришли в себя меньше чем за час и напали на охрану. Прежде чем их обезвредили, они голыми руками убили четверых - разорвали на части, одному откусили пальцы. Убийства сопровождались мерзким хихиканьем; Рашер до сих пор с содроганием вспоминал эти звуки. Позже доктор хотел уничтожить эту партию зверолюдей, однако вмешалась Хель. Дикарей перевели в закрытый бункер, и об их дальнейшей судьбе Рашер не знал.
Только не похоже, чтобы сейчас происходило что-то подобное. В данный момент на станции находилось около двух десятков дикарей - в основном самки, для нужд обслуживающего персонала. Их держали в девятом бараке, а тот был заперт. Животные, поди, сами до смерти перепугались странных звуков и вспышек света. Забились в угол и боятся лишний раз вздохнуть.
Но если тревогу подняли не из-за дикарей, тогда... Доктор вопросительно посмотрел на Хель. Правый глаз начальника станции сверкал ярко-зеленым.
Она что-то вертела в длинных пальцах. Доктор разглядел маленькую фигурку из серебристого металла. Рашер уже видел у Хель этот амулет - искусно сделанную фигурку моржа, грузного и клыкастого. Странное украшение для худой и высокой Хель, но она очень им дорожила. Амулет скользнул меж пальцами.
- Пойдемте, доктор, - сказала Хель. - Что-то случилось с нашими детками.
Рашер не сразу понял, что она говорит о нефелимах.
Гигантов держали поодиночке в открытых загонах, огороженных колючей проволокой. Вместе нефелимы не уживались и дрались до тех пор, пока один не убивал другого. В таких же загонах жили представители местной фауны - белые и короткомордые медведи, огромные волки, пара саблезубых кошек... Имелся на станции и мамонт - могучий и молчаливый самец с длинными бивнями цвета топленого молока.
Хель быстро шла по заснеженной дорожке между вольерами. Рашер насилу поспевал за начальником станции. Когда они добрались до нужного загона, доктор запыхался и морщился от боли в боку. Но по лицу Хель невозможно сказать, устала ли она хоть сколько-нибудь.
Перед Хель возник один из охранников - белобрысый парень в застегнутом на все пуговицы кителе. В руках он держал автомат, но оружие стояло на предохранителе. Охранник понимал: если он убьет гиганта без прямого приказа, то следующим обитателем загона окажется он сам.
- Госпожа начальник станции...
Под взглядом Хель, парень заткнулся.
- Я знаю.
Охранник вытянулся по струнке. Губы его дрожали. Рашер заглянул ему за плечо.
И нервно сглотнул. Тошнота подступила комом, а ведь доктору доводилось видеть и куда более жестокие и неприятные картины.
Весь загон был залит кровью - она замерзла на морозе, превратившись в рыхлую корку темно-коричневого наста. Огромные проплешины на чистом снегу, точно гангренозные пятна. Рашер не сразу увидел тело. Похоже, кто-то из обслуживающего персонала... И какого черта его понесло в загон?
Тело рабочего напоминало бумажную куклу, которую долго рвал, топтал и мял злой ребенок. Конечности вывернуты под неестественными углами, голова едва держится, из разодранной брюшной полости клубком вываливаются внутренности... Сложно поверить, что недавно это был живой человек. На ограде, повиснув на колючей проволоке, раскачивалась рука, вырванная из плечевого сустава.
Над истерзанным рабочим на корточках сидел нефелим и глухо рычал, как собака над костью. Спутанные космы скрывали его лицо, если, конечно, здесь уместно это слово. Скорее, звериная морда: скошенный лоб, бугристые надбровные дуги и выступающая челюсть. Волосы слиплись от крови и на морозе превратились в грязные сосульки. Они перестукивались друг о дружку, подобно бубенцам. С каждым выдохом из оскаленной пасти вырывалось облако пара.
Нефелим был огромен. Сидя он выглядел немногим ниже Рашера, но если бы гигант выпрямился, его рост составил бы минимум три с половиной метра. При этом великан был тяжел и грузен. Двести девятый номер - лучший из живых образцов. До сегодняшнего дня его психика считалась относительно стабильной. Он даже мог выполнять простейшие команды. На это и попался рабочий: зашел в вольер, забыв об обязательных мерах предосторожности. И кто знает, что именно переклинило в мозгу у гиганта - итог все равно один. Теперь же в соответствии с требованиями безопасности нефелима нужно ликвидировать.
- Не повезло. - Хель склонила голову.
Проклятье... Она ведь говорит отнюдь не о рабочем. В руке у начальника станции снова мелькнул талисман. Несмотря на мороз, она была без перчаток. Рашер заметил и другую странность - когда Хель говорила, с ее губ не срывалось и легкого облачка пара. Словно ее дыхание было ледяным или же она вовсе не дышала. От этого доктору стало не по себе куда больше, чем от вида чудовища, склонившегося над жертвой.
- Открой ворота, - сказала Хель охраннику.
Тот стал торопливо нажимать кнопки электрического замка. Ворота загона взвизгнули, отъезжая в сторону. От мерзкого звука сводило зубы.
- Простите... Вы же не собираетесь туда входить? К нему? Он опасен...
Хель смерила доктора взглядом.
- Я знаю.
Хель шагнула навстречу гиганту. Снег оглушительно скрипнул под сапогами.
Хриплое рычание стало громче; огромной лапой нефелим придвинул тело рабочего, давая понять, что делиться добычей он не собирается.
Хель шла решительно и не останавливаясь. Спина прямая, порыв ледяного ветра разметал белые волосы. Рашер заметил, как смотрит на нее охранник - одновременно с восхищением и ужасом. Наверняка что-то подобное читается и в его взгляде. Хель... Красавица и чудовище во всем.
Рашер затаил дыхание. У каждого хищника есть невидимая граница - стоит ее перейти, и нападение неизбежно. Еще пара шагов и...
Нефелим громко рявкнул, встал. И разом вырос вдвое. На его фоне Хель уже не казалась такой высокой. Глаза великана были красными от полопавшихся сосудов. Хель смотрела в них внимательно, в надежде разглядеть хоть крупицу разума, но видела лишь тупую животную ярость. Жаль, очень жаль... На этот образец она возлагала большие надежды.
Она сжала фигурку моржа. Холодный металл слабо вибрировал. Хель чувствовала, как немеет рука - от ладони к запястью, к локтю и до плеча.
- Подойди, - приказала она великану.
Голос звенел, в нем не было и капли страха. Нефелим оскалил желтые клыки. В пасти пенилась слюна, с морды на снег посыпались хлопья замерзшей крови.
- Подойди сюда, - не повышая голоса, повторила Хель.
Слова сработали как спусковой крючок. Захлебываясь ревом, нефелим прыгнул на начальника станции, расставив огромные руки. Что произошло дальше, Рашер так и не понял.
Хель не отступила и на полшага. Лишь вытянула руку в сторону гиганта. И нефелим врезался в невидимую стену.
Рев чудовища оборвался. Великан остановился в паре шагов от Хель. Застыл с оскаленной пастью и вытянутыми вперед руками. Будто кто-то ему приказал: "Замри!" Рашеру померещилась розоватая дымка, взвившаяся за спиной нефелима, но она тут же исчезла.
Кончиками пальцев Хель толкнула громадную фигуру. Медленно великан стал заваливаться набок, а затем рухнул к ногам начальника станции.
От удара тело нефелима раскололось на три части. Голова откатилась в сторону, одна рука переломилась в локте, вторая осталась торчать вверх, хватаясь скрюченными пальцами за воздух.
Рашер вытаращил глаза. Она что, заморозила гиганта? Легким движением руки превратила в ледяную статую?
Хель пошатнулась. Вот сейчас она упадет... Но начальник станции заставила себя выпрямиться.
- Госпожа Хельга! - Доктор шагнул к воротам. Мысли путались. Ему хотелось помочь ей, поддержать, и в то же время он боялся к ней приближаться.
Парень был бледнее бледного. Когда Хель пошла к воротам, охранник так вцепился в автомат, точно хотел сломать его пополам.
Хель остановилась напротив доктора. Ее одежду, лицо, руки и волосы покрывала мелкая снежная пыль. Будто она прошла сквозь беснующуюся метель.
- Зигмунд, - сказала Хель, отряхивая иней с ладоней. - Нам нужен новый материал. Распорядитесь подготовить экспедицию.
Даже не взглянув на осколки ледяной статуи, она зашагала к башне.
- Я займусь этим немедленно, госпожа Хельга...
Рашер поспешил за начальником станции. За спиной поднятая рука нефелима обломилась и упала на снег.
ГЛАВА 2
БЕЛАЯ РЕКА
Люди племени кайя называли эту реку Аэйла - Белая Река. Свое имя она получила из-за торчащих из воды больших камней: река бурлила вокруг них белой пеной, вскипала на бесчисленных водопадах и перекатах. Рожденная тысячами родников на склонах Великого Ледника, река текла на запад, через большие равнины, в земли, куда каждый вечер уходило теплое солнце. Уходило, чтобы рассказать предкам кайя, как живут их дети. Если предкам нравились истории, они посылали богатые дары. И тогда Белая Река меняла свой цвет на бруснично-алый - цвет красной нерки, без счета идущей вверх по течению. Еще предки посылали форель и горбушу, стада оленей и мохнатых быков, красношеих казарок и пушного зверя. Предки любили своих детей-кайя, и на берегах Белой реки всегда было много добычи.
Лето только началось, кое-где в лесу еще не сошел снег. Но река уже сломала ледяной панцирь и весело клокотала среди гладких камней. Над водой на ветке корявой ивы сидел крупный зимородок. Зеленое и синее оперение сверкало на солнце. Зимородок вглядывался в бурлящую воду, изредка дергая массивной головой. Священная птица ждала добычу, ждала терпеливо
и долго.
Так же ждала добычу и юная Белка из рода Медведя. Девочка устроилась на плоском камне, уступом нависшем над рекой. Сильные пальцы сжимали древко остроги с наконечником из кости лося. Невысокая и гибкая, с мягкими чертами лица, Белка походила на хищного зверька - куницу или колонка. Лоб и щеки украшал сложный узор из переплетающихся спиралей, нарисованных красной охрой; темно-рыжие волосы были заплетены в многочисленные косички.
Белка сидела неподвижно; длинные косички покачивались, негромко постукивая друг о друга. Следуя обычаю, Белка вплетала в волосы коготки, клыки или перья каждого добытого на охоте зверя - будь то лиса, белка или казарка. Это помогало защититься от злой тени, которая есть у каждого животного. Ведь если ее не обмануть или не задобрить, тень будет преследовать охотника, пока его не убьет. Потому Аарк Большой Бык, сильнейший охотник племени кайя, носил ожерелье из позвонков бизона, а его брат не снимал лоскутного плаща, сшитого из кусочков шкур сотни оленей и лошадей.
Впрочем, Белка пока только мечтала о такой добыче, как дикий бык или олень. Хотя она лучше всех сверстников обращалась с пращой и острогой, на Большую Охоту ее не брали. Она еще не прошла обряда посвящения и не имела права охотиться со взрослыми кайя. У нее даже не было настоящего имени. "Белка" - это детское прозвище.
Настоящее имя Белка должна была получить в день летнего солнцестояния. Защищая детей от злых духов, кайя давали имена тогда, когда ребенок уже мог постоять за себя. Не просто достигал определенного возраста, но в ходе долгих и жестоких испытаний доказывал свое право считаться взрослым.
Пять дней назад Оолф, знахарь, говорящий с предками, палкой выгнал девчонку из селения. Старик постарался на славу - на спине у Белки остались кровоточащие ссадины. Теперь до самого дня солнцестояния она не имела права возвращаться. Впрочем, Белка, зная о предстоящем изгнании, успела подготовиться - спрятала в лесу острогу, каменный нож и запасные мокасины, немного сушеного мяса и пеммикана... Один из тайников разорила лиса, но это небольшая потеря.
Белка быстро обжилась в лесу. Построила шалаш из еловых веток и поставила ловушки - в одну уже попалась зайчиха.
Всему, что она знала, Белку научил Оолф. Родители ее погибли, когда ей не было и трех зим, - на охоте их затоптал лось, -
и маленькую Белку взял на воспитание старый знахарь. Именно Оолф научил ее охотиться, выслеживать зверя и бить рыбу. А еще Белка узнала, какой мох останавливает кровь и какой корень нужно жевать, когда болят зубы. Как обмануть злую тень и как просить лесных духов о хорошей охоте. Как отличить человека от оборотня и какую траву нужно кидать в костер, когда говоришь с предками... Придет срок - старый Оолф отправится на запад, и тогда Белка займет его место. Но сначала она должна получить имя.
Белка повела плечами. Она устала сидеть без движения; от напряжения тянуло ссадины на спине, пальцы покраснели от брызг и окоченели до боли. Белка давно приметила рыбу - толстую форель длиной в локоть. Притаившись у большого камня, рыба лениво шевелила плавниками. Белка легко могла ее поймать, однако она ждала. Первым добычу должен взять зимородок, иначе рыбалки не будет.
Зимородок встрепенулся и глянул на Белку черным глазом. А спустя мгновение, камнем упал в воду. В воздухе сверкнула голубая молния. Белка многое бы отдала за пару блестящих перьев зимородка. Она бы вплела их в волосы, и в селении кайя не нашлось бы девушки прекраснее. Но охотиться на птицу нельзя: как и кайя, зимородки - дети Белой Реки. Убить его - все равно что убить сородича.
Старый Оолф рассказывал, что в давние времена к Аэйле пришли три зверя - Медведь, Рысь и Росомаха. Мать-река не смогла выбрать из них лучшего охотника, и каждый стал ее мужем. Так появились первые люди, три рода кайя - Медведя, Рыси и Росомахи. А зимородки родились из речных брызг и солнечного света...
Птица ударилась о воду, взметнулись разноцветные брызги. И тут же зимородок взмыл вверх: в клюве трепыхалась блестящая рыбка. Птица перелетела на ветку поваленного дерева. Задрав голову, она проглотила добычу и снова уставилась в воду. Хороший знак!
- Спасибо, маленький рыболов. Пусть Мать-Аэйла будет благосклонна и к моей охоте...
Белка привстала и метнула острогу. Форель рванулась в сторону, но поздно - зазубренный наконечник вонзился в радужный бок. Рыба забилась; древко остроги заколотило по воде.
- Ай-я! - Белка вскочила.
К остроге был привязан кожаный ремешок, второй его конец Белка обмотала вокруг запястья. Она потянула за веревку и вытащила острогу с бьющейся рыбой. Форель изумленно разевала рот.
- Спасибо, Мать-Аэйла!
Резким движением Белка сломала рыбе хребет. В отличие от зверей и птиц, у рыб не было злой тени, и не нужны сложные ритуалы, чтобы ее прогнать. К тому же рыбу можно есть сырой, а Белка здорово проголодалась. Она нечасто ела досыта и потому ждать не любила.
Белка вытащила из меховых ножен нож - пластинку из черного камня длиной с ладонь и шириной в три пальца. Острые края легко разрезали волос. Чтобы их заточить, камень нагревали в костре, а затем капали на край ледяной водой с кончика сосновой иглы. От пластинки откалывались кусочки размером с ноготь, и постепенно так затачивался весь нож. Кропотливая работа занимала несколько дней - камень трескался, ломался, приходилось начинать заново. Свой нож Белка сделала сама; рукоятку обернула беличьей шкуркой.
Сидя на камне, Белка выпотрошила рыбу. Облизала пальцы, вымазанные холодной липкой кровью. Но не успела она приступить к трапезе, как за спиной треснула ветка.
Белка подняла нож. Берега Белой Реки - место отнюдь не безопасное. Медведи, волки, саблезубые кошки - в лесу хватало хищников. Могло быть и хуже: порой к реке выходили бродячие охотники, кочевавшие за стадами оленей и бизонов. Дикие и жестокие люди, которые не гнушались человечины. На селения они не нападали, но, если им удавалось встретить кого-нибудь из кайя вдали от сородичей, его убивали не задумываясь. И вырезали язык. Оолф говорил, что дикари не умеют разговаривать, вот
и хотят украсть слова у детей Аэйлы.
Впрочем, Белке повезло. Сквозь прибрежные кусты пробирался не хищный зверь и не дикарь. Это был Тойк, парень из ее рода. Белка узнала его по тому, как неумело парень пытался подкрасться незамеченным. С кустов осыпались листья, парень спотыкался о каждый корень и камень, да еще и шел по ветру - Белка услышала запах дыма. За неуклюжесть парня и прозвали "Тойк", то есть барсук.
Тойк был на год старше Белки. Имя он должен был получить прошлым летом, но Оолф не допустил его до испытаний. Уже тогда над парнем посмеивались, а после того, как и в этом году старик оставил Тойка в селении, над беднягой хохотали в голос. Белка помнила взгляд Тойка, когда Оолф гнал ее в лес. Глаза парня блестели от зависти и обиды. Еще бы - всю зиму и весну, он только и говорил, как пройдет испытания и каким великим охотником станет. В этих историях Тойк голыми руками ловил оленей и без счета побеждал саблезубых кошек; каждая женщина селения умоляла его прийти в ее дом. А получилось, что его еще на год оставили среди детей.
Белка опустила нож.
- Я вижу тебя, Тойк, - крикнула она. - Идешь как медведь, объевшийся перезрелых ягод. Всех саблезубых кошек распугал!
Белка звонко рассмеялась над собственной шуткой. Зимородок сорвался с ветки и улетел вниз по течению.
Из кустов послышалось злое пыхтение. Тойк поднялся - невысокий, коренастый, с насупленными бровями. В курчавых волосах запутались листья. Рисунок из черных и коричневых полос - уголь и охра - и впрямь делал его лицо похожим на морду барсука.
Белка глядела на него с любопытством. Интересно, что он делает в лесу? Не на охоту же вышел - Белка не увидела ни копья, ни палицы. Неужели Оолф выгнал парня из селения? Может, старый знахарь сжалился или внял мольбам и допустил Тойка до испытаний?
Белка замотала головой. Быть не может. Оолф не сам решает, чей черед получать имя, - ему говорят предки. А они решений не меняют.
- Откуда ты взялся, Тойк? - Белка выпрямилась. Пойманную рыбу она держала за жабры. - Ты же должен копать коренья вместе с другими детьми.
Тойк фыркнул.
- Хороший улов, Белка, - сказал он, косясь на форель. - Отдай мне.
- Еще чего. - Белка осклабилась. - Хочешь рыбы - сам и лови. У того камня плавает много мальков.
Она махнула рукой. Тойк даже не взглянул в ту сторону.
- Отдай. Зачем мертвецу хорошая рыба?
Тойк не грозился и не шутил, назвав ее мертвецом. Как ребенок Белка умерла, когда Оолф ударил ее по спине. Из селения старик прогнал не свою воспитанницу, а ее призрак. Мертвеца, которому не место среди живых. А как взрослая Белка еще не родилась; это случится, когда она получит свое имя. Пять дней назад у Тойка мысли бы не возникло попытаться отнять у нее добычу. Но сейчас он мог это сделать: Белка была призраком, а не сородичем. Тойк мог даже убить ее, не страшась наказания.
Проще отдать ему рыбу. Несмотря на неуклюжесть, Тойк был сильнее. Но Белка не собиралась делиться уловом. Тойк ведь не отнесет форель в селение: набьет пузо, а остатки выкинет в реку.
- Уходи. Иди, собирай улиток, Тойк-ли.
Белка специально использовала ту форму слова, которой обозначались детеныши. "Тойк-ли" - барсучонок. Страшнее обиды и представить сложно. Тойк дернулся, словно Белка его ударила. Он бросился вперед, запнулся о корень и растянулся на земле.
Белка решила не искушать судьбу. Разбежавшись, она перепрыгнула на соседний камень, ближе к середине реки. Мокасины из рыбьей кожи заскользили по мху. Если б не тяжелая форель, Белка легко бы перебралась на противоположный берег, прыгая по камням. Однако с рыбой в руках нельзя спешить - девочке не хотелось купаться в ледяной реке.
Тойк выбрался на берег и подбежал к самой воде.
- Испугалась? - крикнул он. - Белка струсила! Все селенье будет смеяться, когда узнает. Знаешь, какое тебе дадут имя? Рууфа - зайчиха!
Он захохотал, хлопая себя по животу и бедрам. Белка развернулась, едва удержавшись на камне. Тойк знал, как ее задеть, - один раз он уже называл ее трусихой. Тогда Белка почти выцарапала ему глаза, насилу оттащили. С тех пор Тойк старался держать язык за зубами. Но сейчас им двигали обида и зависть. Тойк не случайно ее встретил. И рыбу он собирался отнять не потому, что голоден. Наверняка все пять дней, которые Белка жила в лесу, Тойк искал ее, чтобы поквитаться за насмешки, которые он терпел в селении.
- Рууфа? - прошипела Белка. - У тебя вообще не будет имени, Тойк-ли. Будешь жить с детьми, пока борода не вырастет до пояса.
Лицо Тойка стало пунцовым.
- Неправда! - выкрикнул он. - Это... Это у тебя не будет имени! Ты никогда не пройдешь испытаний!
Подхватив с земли гальку размером с кулак, Тойк швырнул ее в Белку. Не попал; камень шлепнулся в воду в паре шагов от девочки. Но не успела Белка сказать, что она думает о меткости Тойка, тот бросил второй камень. Белка еле увернулась, булыжник просвистел у самого уха.
- Ай-я!
Тойк поднял третий камень, прицеливаясь для нового броска. Белка напряглась, собираясь перескочить на следующий валун, когда парень швырнет булыжник. Однако этого не случилось.
Из кустов послышался громкий и хриплый рык. Тойк вскрикнул, камень выпал у него из руки. На берег, ломая ветки, вышел огромный черный медведь.
Зверь шел не спеша, опустив лобастую голову. Нескладный, длинноногий, с короткой мордой и блестящими черными глазами. Длинная шерсть висела грязными космами; под тяжелой шкурой перекатывались мышцы.
Белке еще не доводилось видеть таких больших медведей. На берегах Белой Реки жили звери в полтора раза меньше и с более светлой шкурой. Питались они рыбой, ягодами и медом и были опасны только ранней весной. Однако старый Оолф рассказывал, что на равнинах водятся совсем другие хищники - гиганты, которые охотятся на бизонов и лошадей. И горе тому охотнику, который их встретит.
Тойк замер, боясь пошевелиться. Кровь отхлынула от лица. Белка заметила, как задрожали у парня колени, как забегали его глаза. Медведь, хотя и не смотрел на Тойка, приближался с каждым шагом.
- Не двигайся, - сказала Белка. - Побежишь - он догонит и оторвет голову.
Тойк жалобно всхлипнул. Белка расправила плечи. Она терпеть не могла Тойка - тот был жадным, прожорливым и глупым. Но он был из ее рода, и Белка не имела права бросить его одного со зверем.
Она с силой сжала древко остроги. Против медведя такое оружие бесполезно - костяной наконечник даже не пробьет толстую шкуру. Может, попытаться попасть в глаз? Это единственный шанс, если не получится договориться.
- Вурл! - крикнула Белка, обращаясь к медведю по его истинному имени.
Черные глазки зверя влажно блеснули. Слишком маленькие, чтобы попасть с такого расстояния. Идти же против медведя с каменным ножом - безумие. У зверя когти длиннее, чем ее пальцы, - один взмах могучей лапы, и Белка безымянной отправится в земли предков. Но если не будет выбора...
- Вурл. - Белка склонила голову. - Сохрани жизнь этому детенышу. Взамен я отдам тебе свою добычу. Мать-Аэйла послала мне хорошую рыбу.
Она высоко подняла форель, показывая ее со всех сторон. Медведь коротко рыкнул. Белка не знала его языка, но надеялась, что зверь согласился на обмен. Размахнувшись, она бросила форель - та шлепнулась на камни в паре шагов от медведя. Зверь дернулся, а затем не спеша подошел к рыбине. Обнюхав ее, он довольно заворчал. Массивные челюсти сомкнулись на блестящей тушке.
- Беги!
Тойка не нужно было упрашивать. Со всех ног он бросился обратно в лес. Медведь лениво проводил его взглядом. Может, он и не собирался нападать, но Белка не сомневалась - это она выкупила жизнь парня. Как и все кайя, Белка верила, что звери и птицы понимают человеческий язык. С каждым из них можно договориться. Старый Оолф рассказывал, что раньше и люди знали язык животных, но променяли этот дар на огонь.
Медведь разделался с форелью в два счета. Облизнулся и громко фыркнул. Даже не взглянув на Белку, он пошел вверх по течению.
Когда медведь отошел на десяток шагов, он задрал голову к небу и зарычал. А затем вдруг побежал, переваливаясь с боку на бок. Зверь чего-то испугался, но что могло напугать такого гиганта? Медведь свернул в лес и скрылся в чаще. Хлопая крыльями, из-за деревьев выпорхнула стая белых куропаток.
Белка огляделась. В груди шевельнулось неприятное чувство - что-то происходило. По лесу словно прокатилась невидимая волна. Испуганно вскрикнула и тут же замолчала сойка, деревья зашелестели иначе, и даже в шуме реки Белке послышались угрожающие нотки. Смолкли птицы, и исчезли кружившие над водой тучи веснянок.
Белка втянула носом воздух. Охватившее ее смутное беспокойство быстро разрасталось. В горле пересохло, и сердце заколотилось, пытаясь вырваться из груди.
Белка знала, что означает подобный беспричинный страх. Так духи предков предупреждали об опасности. А значит, нужно немедленно уходить. Спрятаться в лесу и не высовывать носа.
Белка изготовилась к прыжку, когда услышала басовитый гул. Она замерла, прислушиваясь. Звук приближался. Он походил на гудение майского жука, но во много раз громче и тяжелее.
Звук доносился сверху. Задрав голову, девочка всматривалась в бледно-голубое небо, пока не увидела три темные точки. Какие-то птицы летели в ее сторону... Птицы? Стоило их заметить, и Белку охватил новый приступ страха. Чтобы не завыть дурным голосом, девочка до боли прикусила губу.
Птицы оказались огромными, каждая - не меньше мамонта, с гладкими округлыми телами, блестящими на солнце, точно рыбья чешуя. Гигантские выпученные глаза были абсолютно черными. Птицы летели, высоко задрав длинные хвосты; крылья росли у них прямо из головы - птицы махали ими что было мочи, виднелся лишь расплывающийся круг. А еще они пели... Сквозь громкий гул Белка расслышала странную мелодию, вовсе не похожую на пение обыкновенных птиц.
Девочка прыгнула в реку - дыхание перехватило, когда ледяная вода скрыла ее с головой. Она тут же вынырнула и в два гребка перебралась под камень, с которого ловила рыбу. Оставалось молить предков, чтобы сверху ее не заметили. Белка прижалась спиной к холодному камню и зажмурилась.
- Мать-Аэйла, укрой меня и защити...
Гул нарастал. В какой-то момент он стал таким громким, что заложило уши. Если б Белка закричала, то не услышала бы собственного голоса. Длилось это несколько ударов сердца, а затем звук стал стихать. Вскоре вновь наступила тишина.
Белка сидела под камнем, не смея пошевелиться. Казалось, стоит открыть глаза, и она увидит округлую морду чудовищной птицы. Та сидит на берегу и ждет, когда Белка выглянет из убежища. Тогда она схватит ее и разорвет на мелкие ку-
сочки.
Но время шло, а блестящие чудовища ничем не выдавали своего присутствия. В лесу пронзительно крикнула сойка. Белка открыла глаза.
Никто ее не поджидал, лишь бурлила и пенилась река, швыряя в лицо колючие брызги. Страх отпустил внезапно, как и начался. Девочку трясло, но больше из-за того, что она продрогла до костей.
Белка выдохнула сквозь зубы и выбралась на берег. Чудовищные грохочущие птицы улетели, Белая Река спрятала и защитила ее.
- Спасибо, Мать-Аэйла...
Скинув одежду, Белка принялась растирать кожу. Нужно развести огонь, согреться и высушить одежду. Придется вернуться к шалашу; на берегу вовек не найдешь сухого дерева.
Белка вспомнила жаркий очаг в хижине. Как бы она хотела сейчас там оказаться! Укрыться теплыми шкурами и впиться зубами в толстый кусок жаренной на углях оленины... Интересно, что бы сказал старый Оолф, услышав историю о том, как Аэйла спрятала Белку от чудовищных птиц?
Белка перевела взгляд на реку. Птицы... Они улетели вниз по течению! К селению, в котором жили люди племени кайя.
ГЛАВА 3
ДОМ ДУХОВ
Белка опоздала. Бежала со всех ног и все равно опоздала...
Люди племени кайя жили в полукруглых шалашах из веток, обмазанных глиной. В селении было полтора десятка таких хижин; они стояли вокруг высокого тотемного столба, изображавшего Хранителя рода - медведя, поднявшегося на задние лапы. Кайя верили, что медведь защищает их и прогоняет от селения оборотней и злых духов. За это Хранитель рода получал часть добычи: после каждой охоты старый Оолф мазал деревянные клыки кровью убитых животных.
Но на этот раз Хранитель рода не уберег своих детей. Подбегая к селению, Белка увидела, что тотемный столб охвачен языками пламени. С громким скрипом он накренился и рухнул на землю. Рой ярких искр исчез в клубах маслянистого дыма. Едко пахло горелыми шкурами.
Белка без сил упала на колени. Она задыхалась, кровь стучала в ушах. Девочка не верила глазам: ее селение, ее дом, ее род - не осталось ничего. Белка схватила себя за косички и с силой дернула; она еще надеялась, что происходящее - сон, а так она сможет проснуться. Не проснулась. Крик застрял в горле.
Белка жила в жестоком мире, где смерть - обычное дело. Она была повсюду и всегда рядом: люди гибли на охоте и в стычках с другими племенами, тонули в реке или погибали под обвалами, умирали от ран и болезней. И кайя не боялись смерти. Она была лишь испытанием, ударом палки по спине. Как ребенок должен умереть, чтобы родиться взрослым, так и взрослый умирал, чтобы отправиться на запад, в земли предков. В страну вечного лета, где реки полны рыбы, а по бескрайним равнинам ходят тучные стада.
Куда страшнее была неправильная смерть. Нельзя попасть в земли предков, если они сами не призовут тебя. Потому среди кайя не было самоубийц, а самым страшным наказанием было изгнание из рода и потеря имени. Только Белку изгнали и лишили имени не в наказание. А теперь, когда селение разрушено и вокруг нет ни одного живого человека, - как она пройдет испытания?
На западе ее встретит белая росомаха. Что скажет Белка, когда зверь спросит ее имя? Детское прозвище она потеряла, а взрослое имя не обрела... Росомаха набросится на Белку и прогрызет дыру в животе. А потом прогонит прочь, и она превратится в оборотня. Будет ходить одна и ничем не сможет утолить голод - пища будет вываливаться, огонь не будет ее греть, и она никогда не сможет уснуть.
Кроме треска огня, из селения не доносилось ни звука. Чудовищные птицы улетели. Еще в лесу Белка снова услышала их гул. Тогда она спряталась под поваленной елью и сидела, пока звуки не стихли. Потому и не видела, что произошло в селении. Как птицы смогли все сжечь? Они не знают огня...
Раздался громкий хлопок, над одной из хижин поднялся огненный столб - загорелся запасенный на зиму топленый жир. Белка отпрянула от волны жара. Пошатываясь, она поднялась на ноги.
- Эй! - Крик драл горло. - Это я... Белка.
Она с трудом выговорила свое прозвище. Ответом была тишина.
До дня солнцестояния Белка не имела права входить в селение. В лучшем случае ее бы просто прогнали, осыпая ударами и насмешками. Могли и отложить испытания на год - тогда Белке пришлось бы жить на окраине, питаясь объедками и не приближаясь к общему костру. Или Медведь, Хранитель рода, мог принять ее за оборотня и разорвать на части. Белка глянула на остатки тотемного столба, догоравшие на черной земле. Раньше мог.
- Эй!
Нет ответа. Пальцы сжались на обернутой беличьей шкуркой рукоятке ножа. Собрав силы, девочка переступила невидимую границу. Ей так хотелось чтобы кто-нибудь выскочил из дыма, закричал на нее, прогнал из селения... Но этого не случилось.
Земля обжигала даже сквозь подошвы мокасин; в воздух поднялось облако пепла. Белка зажала рукой нос и рот, но это не защитило от дыма. Повсюду горело множество крошечных, не больше ладони, костерков - подобравшись ближе, Белка увидела лужицы черной смолы. Когда она ткнула в одну из них ножом, смола прилипла к острию и осталась гореть. Белка вонзила нож в землю, но, когда она его вытащила, пламя вспыхнуло снова.
Пригибаясь, девочка пошла вдоль разрушенных хижин. Она видела тлеющие шкуры и кости, брошенные инструменты, деревянного волка - детскую игрушку с обугленными лапами и мордой... Но ни одного человека - ни живого, ни мертвого.
Следов было много, только прочитать по ним, что же случилось в селении, не получалось. Здесь пробежала женщина, там она упала, тут кто-то полз или его тащили...
Белка остановилась, заметив в золе странный отпечаток. Ничего подобного она прежде не встречала. Существо передвигалось на двух ногах. Но оно не было человеком - след не походил на гладкие отпечатки мокасин кайя. Тяжелый, вытянутый, пересеченный зазубренными полосами... На птичий след он походил и того меньше. И кто же тогда? Оборотень?
Хотелось бежать. Куда - не важно, главное - прочь отсюда. Найти укромное местечко, забиться в него и не высовываться. Оборотень... На кайя не могли напасть оборотни! Они боятся солнечного света и охотятся по ночам. И у них нет огня!
В селении уцелел один шалаш, стоявший в стороне от прочих. Ему тоже досталось - задняя часть развалилась, в боковой стене зияла дыра. Но над ним по крайней мере не клубился дым.
Шалаш принадлежал Оолфу. Старый знахарь общался с духами, а духам не место среди людей. Оолф поставил дом там, куда не доставала тень тотемного столба.
Хотя именно старик воспитал Белку, в его шалаше девочка не была ни разу. Будучи ребенком, Белка не имела права к нему приближаться. Да и прочие кайя старались держаться подальше - с духами шутки плохи. Они бывают разными: хорошие духи помогают на охоте, делают оружие крепким, а копья острыми. Но есть среди них и такие, которые пробираются в тело и выгрызают внутренности; другие вызывают лихорадку и заставляют человека корчиться в судорогах. Лишь в особых случаях кайя входили в дом знахаря, и первый раз - в день испытания... Именно там предки должны были дать Белке взрослое имя.
Белка шагнула к шалашу и остановилась. Она помнила, что случилось с одним мальчиком, который нарушил запрет. Парнишка заглянул в дверь, ничего не увидел, но потом целый день хвалился своей храбростью. А вечером пришел Оолф и сказал, что в парня вселился злой дух. Три дня мальчишку тошнило белыми червями, пока Оолф не посчитал, что тот достаточно наказан, и не изгнал духа. Впрочем, парень не оправился и до следующей зимы не дожил.
Белке вовсе не хотелось, чтобы и ее тошнило белыми червями. Старый Оолф научил ее усмирять мелких духов вроде тех, от которых ноют зубы. Но в его хижине жили призраки куда могущественнее и злее. Белка для них желанная добыча: девчонка без имени, потерявшая свой род, да еще и напуганная до полусмерти, - лакомый кусочек.
Девочка стиснула зубы. Она не боится... Взрослые кайя не должны бояться. Страх был той тропинкой, по которой злые духи могли пробраться в тело. Шаг к шалашу. В этот момент Белка услышала звук - стон или громкий выдох, - донесшийся из хижины знахаря. Ее словно бросили в ледяную воду. Нож выпал из вспотевшей ладони.
Духи. Они учуяли ее. И сейчас, когда тотемный столб лежит на земле, а старый Оолф исчез, - кто сможет их удержать? Бежать... Но Белка осталась стоять.
В глубине облака суеверного страха крошечной змейкой шевельнулась надежда. А если это не злые духи? Что, если кто-то из ее сородичей? Нужно только подойти и посмотреть...
Еще шаг.
Звук послышался снова. Тихий хрип, словно кто-то кашлял, зажав рот ладонью. Звуки не походили на те, которые должны издавать духи. Оолф учил, что они говорят в голове и ушами их не услышать.
- Мать-Аэйла, защити меня, - забормотала Белка и осеклась. Река далеко и не может ей помочь. Но если Белка не будет бояться, злые духи ничего ей не сделают.
Одним прыжком девочка подскочила к хижине знахаря. Все осталось как прежде - из дыры в стене не полезли чудовища, а в животе не закопошились черви. Белка выдохнула. Конечно же! Чего ей бояться: духи же давно сбежали, они те еще трусы.
Белка заглянула в хижину и увидела разрушенный очаг. По земляному полу были раскиданы потухшие угли. Кайя умели добывать огонь: и трением, и высекая искры из правильных камней. Но очаг в доме знахаря был особым - здесь горел родовой огонь. Частичка того самого огня, который предки кайя принесли из западных земель. С его помощью Оолф мог разговаривать с духами предков; от этого пламени зажигали костры в дни летнего и зимнего солнцестояния. Родовой огонь никогда не гас - Оолф кормил его каждый день, как до него кормил его предшественник, а после - должна была кормить Белка.
Но пламя погасло... Белка сжалась. Как теперь разговаривать с предками? Как они ее услышат? Она подавила вновь поднимающуюся волну страха.
Среди углей валялись инструменты знахаря: каменные и костяные ножи, пучки сушеных трав, метелка из перьев и оленья голова с ветвистыми рогами. Эту голову Оолф надевал во время праздника перед Большой Охотой. Накинув на плечи шкуру, он прыгал и тряс рогами, а охотники-кайя кидали в него палки. Заклинательный танец приносил удачу в охоте. После старик превращался в бизона, тура и дикую лошадь - в хижине знахаря лежало множество звериных шкур, сваленных у дальней стены. Именно оттуда и доносились странные звуки.
Белка подняла тяжелое копье с каменным наконечником. Шкуры едва заметно шевелились. Может, заключенные в них тени пытались выбраться наружу? Белка толкнула шкуры тупым концом копья и отскочила назад, приготовившись защищаться. Но услышала тихий стон. Тяжелая шкура бизона сползла, и из-под нее показалась морщинистая рука с узловатыми паль-
цами.
Спустя мгновение Белка уже разгребала шкуры. Ей потребовалось немного времени, чтобы вытащить прятавшегося под ними человека. Белка вскрикнула от радости.
Это оказался худой и костлявый старик. Спутанные седые волосы и борода топорщились. Оолф... Лицо старика почернело от копоти, не разглядеть узоров на щеках. Глаза затянуло туманной пеленой. Знахарь смотрел прямо на Белку, но не видел ее.
- Оолф! - Белка тряхнула его за плечи.
Голова старика мотнулась, того и гляди, отвалится и покатится по полу. Знахарь закашлялся, отхаркивая черные сгустки крови. Белка перевернула его набок.
Старик сильно наглотался дыма, но это полбеды. Куртка из меха бобра насквозь пропиталась кровью и липла к рукам. По шкурам расползлось огромное темное пятно. Белка разбиралась в ранах и сразу поняла: Оолфу осталось недолго. Чудо, что он еще жив.
Среди разбросанных снадобий Белка отыскала длинные полоски бледно-зеленого мха, размяла их пальцами. Затем подняла толстый корень, похожий на человека с руками, ногами, но без головы. Откусив от корня большой кусок, Белка принялась пережевывать его в кашицу; язык щипало от горького вкуса.
Не переставая жевать, Белка разрезала ножом завязки на куртке старика. Оолф задергался, попытался схватить ее за руку и что-то сказать. Девочка зажала его рот ладонью. Слова
потом.
Осмотрев бок старика, Белка нашла рану - совсем крошечную дырочку. Не может быть, чтобы из нее вытекло столько крови! Белка сплюнула в ладонь белую кашицу и прижала ее к ране. Зрачки Оолфа увеличились почти вдвое, рот распахнулся в беззвучном крике. Размятую полоску мха Белка положила поверх пережеванного корня и осталась сидеть, придерживая мох
рукой.
Оолф жадно глотнул воздух. Туман во взгляде таял.
- Белка... - На губах и бороде темнели капельки крови.
- Молчи! - приказала Белка и даже не удивилась тому, что повысила голос на знахаря. А раньше ей бы в голову такое не пришло.
Всего один раз Белка делала то, что собиралась сейчас. Тогда одна девочка из рода порезала ногу об осколок раковины. Крови было много, а бежать за стариком в селение слишком долго, да и девчонка так кричала... Тогда Белка справилась, значит, справится и сейчас.
Белка закрыла глаза, вспоминая, чему ее учил Оолф. Она представила рану между ребрами старика - маленькое круглое отверстие с пульсирующими краями. В любой ране живет злой дух. Чтобы ее исцелить, сперва надо изловить этого духа. Белка представила свои руки; перед мысленным взором они светились желтым светом. Девочка дотронулась до раны, раздвинула края... Очень медленно Белка стала пробираться внутрь. Она чувствовала жар в ладонях, будто бы пыталась удержать раскаленный уголь. Злой дух был где-то рядом, главное - его не вспугнуть. Это напоминало рыбалку, когда Белка с острогой подбиралась к рыбе. А в рыбалке среди кайя ей не было равных.
И она увидела. Дух походил на камень; маленький круглый камешек цвета темной рыбьей чешуи. От него расходились пульсирующие волны, и каждая из этих волн несла старику боль. Белка напряглась. Сейчас...
По воображаемым рукам словно ударили палкой. Белка вскрикнула, отстраняясь. Но она успела заметить, как дух юркнул за внутренности, откуда достать его будет очень сложно.
- Нет, - сказал Оолф. - Не надо...
- Но...
Она же почти поймала его! Еще немного, и Белка раздавила бы духа, как клеща. После рана затянулась бы на глазах; Белка сшила бы ее невидимыми нитями, как сшила разрезанную пятку вопящей девчонки. Она бы смогла...
Если б не Оолф - именно старик ударил ее по рукам. Белка поняла это сразу. Почему он не захотел, чтобы она его исцелила? Слабость обрушилась на девочку, подобно снежной лавине. Она едва не упала.
- Не надо, - повторил Оолф. - Поздно. Духи предков зовут меня... Огонь погас, и мое время вышло.
Он говорил тихо, каждое слово давалось ему с трудом.