Саврасов Игорь Фёдорович : другие произведения.

Таинственный фьорд

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Игорь Саврасов

Таинственный фьорд

  

Глава 1. "Вы поедете на бал?"

  
   Она стояла на балконе своей каюты, курила и с высоты девятой палубы круизного лайнера "Фантазия" наблюдала за берегом, за небольшой кучкой провожающих.
   "А меня не провожают. Муж на работе, дочь в музыкальной школе, мама... ах, мама опять себя плохо чувствует. Ах... А я уезжаю на две недели... Но эта неожиданная бесплатная путёвка на тур "Магия Балтики"... И эта странная турфирма... так быстро помогла всё оформить... И вот я на этом волшебном корабле... Впервые в жизни... Давно мечтала попасть в Норвегию, увидеть фьорды..., увидеть родину моего Грига... Григ... Грин... "Алые паруса" надежды, мечты...".
   Алла Игоревна поднялась на две палубы, выше, потом ещё выше... "Ух ты! Как прекрасно здесь стоять! Какие замечательные панорамы... О, Боже! Да ведь это перспектива Большого проспекта "Васьки"! Вот шпили Собора Св. ап. Андрея Первозванного, чуть дальше - храм Св. Екатерины (лютеранская), а левее, ближе к Среднему проспекту - Св. Михаила (тоже лютеранская). А мой дом не виден... Вот тут где-то на двадцать пятой линии у сада "Василеостровец", ближе к памятнику Н.К. Рериху... Волнуюсь... Словно благословляют меня... и храмы... и горы рериховские... Провожающих стало больше... "... Ведь провожают пароходы совсем не так как поезда..."... Мама на прощание напела эту старую песенку... А сама-то она путешествовала морем? Хоть рекой? Не знаю... Не помню... Не спросила... У провожающих наверное тоже щемит... Кто-то из твоих родных или близких покидает привычную сушу и на этой плавучей громадине длиной аж более трёхсот метров отчаливает в дали заморские, "в пучину сию"... Чего я так рано припёрлась на корабль? Нервы... Неуверенность эта... Муж твердил: "Тебе не хватает даже на стрессоустойчивости, а... "жизнеустойчивости", твоя эта склонность к унынию"... Что за конкурс был у этой турфирмы? Почему я заслужила эту награду, этот тур?... Нужно позвонить маме... Позже вечером - мужу и дочке...".
   - Мамулечка, привет, родная! Как ты?... Получше?... Слава Богу!... У меня всё замечательно, каюта категории "люкс", я одна здесь буду... Да, большая... метров двадцать... и окно с выходом на балкон... окно тоже почти двадцать метров... Ха, кровать на три меня... Кондиционер... холодильник..., да всё-всё! Не волнуйся!... Нет, не очень... Есть стабилизатор качки... Ох, чего тут только нет! "Город на воде"! Да... осторожненько... конечно... Да, было бы чудесно... Это скажут на собрании... А музыкальный салон есть! И не один!... Да, буду играть... сочинять... Целую... Буду, буду звонить...". Спустилась к себе.
   Распаковывать чемодан ей пока не хотелось... "А вдруг это ошибка, а вдруг это сон? Откроешь чемодан - а оттуда чёрт! Мама учила: "бесплатно - бес платит".
   А ведь не такой уж нелепой окажется эта мыслишка про чёрта!
   Она открыла мини-бар, достала небольшую стограммовую бутылочку Аквавита, этой популярной в странах Скандинавии водки. Налила в стакан, выпила в несколько глотков. С чувством. "Да, действительно вкусна! И травки и специи чувствуются". Когда привкус исчез, положила в рот леденец и вновь вышла на балкон. Посадка на лайнер шла весьма оживлённо. "Какие маленькие люди... лилипуты... слово это придумал Свифт... может вот так стоял на судне... Чемодан не распаковала, а бар уже "откупорила"... Для смелости...".
   - И правильно! Правильно, музыкальнейшая наша Алёна Игоревна! А вот кораблей огромных таких во времена Свифта не было... А лилипуты, сударыня, были всегда... Слова просто разные... Карлики, Гномы... И "Гулливеры" были... И по сей день есть... И доведётся вам свидеться с ними... в скором времени... Извините, если помешал... И не представился даме... Ах-ах... Воловьев, к вашим услугам! - каркающий голос с нечеловеческим, совершенно чужим окрасом, смутил Алёну даже больше, чем "считывание" её мыслей.
   "Тембр голоса очень редкий - отметила она своим музыкальным слухом - акцент то ли немецкий, то ли скандинавский. Какая неожиданная бесцеремонность, сканирование чужих мыслей... Ясновидец? Аниматор местный? Иллюзионист? Клоун! Вот, точно, клоун! Высокий, худой, одет как... оборванец... нарочито... короткая клетчатая рубашка, короткие клетчатые штаны, панамка мятая из моды тридцатых годов двадцатого века... И клетка не клетка, а многоугольники какие-то... треугольники, ромбы... кривое всё... мозаичное... Стоп! Что случилось? Куда он исчез, растворился, дематериализовался? Чёрт! Ведь секунду назад был на балконе, соседнем слева от меня...".
   И сию секунду с соседнего правого балкона к Алёне обратился другой мужской голос, тоже высокий, но приятный:
   - Здравствуйте, соседушка! Разрешите представиться - Викто?р Семёнович... Не желаете? - он приподнял бутылочку хорошего виски, "приговорённую" уже на треть. - За знакомство! И в традициях флота... и судостроителей в особенности... знаете, ударить бутылкой шампанского о борт судна в знак доброго плавания... то есть хождения... то есть "семь футов под килем!". Ну, а мы стаканчиками... - сосед был так по-простецки приветлив, что Алёна Игоревна, вежливо и сухо представившись, плечами и гримаской лица выразила своё ленивое согласие "чуть пригубить на дорожку".
   Виктор передал ей через ограждение тяжёлый стакан с толстым дном, налитый до четверти и они, чокнувшись друг с другом и с бортом судна, употребили благодатный напиток.
   - Извините, что не шампанское... и не ударил бутылкой... как положено... Ещё успеем!... Я видел, как вы садились на лайнер... одна... и загадал... и вот вы моя соседка! Надо же! - мужчина налил себе ещё виски и выпил залпом. - Простите, я волнуюсь... Я оказался здесь случайно, вместо приболевшего брата. Он - переводчик с норвежского и датского языков... Думал, мне откажут... Или погранцы не пустят... Ха! Мы же с братом близнецы! И ещё вам скажу: странная бесплатная путёвка... Ах, вон он, смотрите! На берегу... в клетчатом и в панаме, в круглых тёмно-зелёных очёчках. Видите?! Это он, тот господин из турфирмы, что разрешил мне поехать вместо брата. Весёлый такой, благожелательный, но... Вон он машет рукой мне... Мне, наверное.
   - А может мне... - удивлённо проговорила Алёна - Но как? Как? - она смотрела в сторону левого балкона.
   - Да просто вроде бы всё... Брат часто бывал в скандинавских странах. В командировках, в творческих поездках... Но и странно - приглашение от неизвестной ему фирмы! За их счёт! Всё включено! Всё по высшему разряду!
   - Да я, собственно, не об этом... Семь минут назад этот... в панамочке и очёчках, "ромбовидный" весь... разговаривал со мной вон с того балкона. Добежать до берега за это время невозможно! И откуда он, чёрт возьми, знает, как меня зовут? И про Свифта?
   - Про кого? Про Свифта? Ну... я тоже знаю... Писатель...
   - Про "Свифта в моей голове"! ФСБ? Зачем я им? Я - скромная пианистка... нет, композитор... музыкант, в общем. Не люблю словечко "музыкантша"... Впрочем, как угодно... Я "лабаю" по клавишам, азбукой Морзе не владею... никому, ни на кого не "стучу". И не собираюсь!
   - Хм, мы с вами, кажется, в одной этой группе... награждённых... - догадался Виктор Семёнович - То есть... я... я сейчас не связан с творчеством... как брат..., вы... Я - бизнесмен... и депутат - лицо его стало скучным. - Ладно. У меня сбор нашей группы... - он достал из кармана "план-путеводитель", т.е. программу тура и назвал место встречи.
   - Точно! У меня та же "программка". Да, через пятнадцать минут.
   - Алёна... э, извините, можно без отчества?
   Он получил кивок согласия и ироничное:
   - Да... Мы же "чокнулись" на брудершафт через борт корабля. Ха! Тур называется "Магия Балтики"... Уже... уже есть магия. Кто-то всегда помогает "приятной" компании собираться на кораблях. "Титаник", например. Приятного путешествия! Давайте ещё "пять капель датского короля". Для храбрости! Ура! "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались" - напела Алёна сакраментальное.
   - И у меня чувство неприятное... привычный соблазн и боязнь "халявы"... Значит, кто-то управляет тобой, регулирует. Ловит тебя. - буркнул Виктор-бизнесмен, наливая в стакан остатки бодрящего напитка. За "прибыля?" в наших радостных открытиях новых впечатлений!
   - Ух, как витиевато! Креативненько! Как истинный депутат: и "дали светлые отразил" и себя не забыл. - съязвила Алёна Игоревна.
   - Будет! Будет и прибыль, и креатив! Ещё какие! - раздался неприятный, вкрадчивый голос с левого балкона - Извините, снова вмешиваюсь... На "Титанике" не довелось побывать, но Он, Хозяин, конечно же, всё регулирует и управляет. Но всё до известной степени... И подлавливать, э-хе-хе, мы никого не собираемся! Люди и сами в капканах своих дерзновений или, наоборот, болот духа.
   - Какой ещё Хозяин? А вы-то кто? - раздражённо воскликнула Алёна.
   - Да Хозяев-то, собственно, несколько... Кто-то именует их Бог, Чёрт, Высший судья, Творец. Есть поменьше: Сочинитель, например, или Тролль, или Ведьма... У-у! Мы ещё пообсуждаем с вами сию темку! А я? Я уже представился: Воловьев-с. А на собрании, куда мы вскоре вместе проследуем и ещё что-то, ну пока чуть-чуть... раскрою-с. - лицо этого господина всё время то застывало саркастическим ядовитым студнем, то этот студень расплывался масками: такой же, например, ядовитой, умилённой маской двуличия, даже рябью "столичия". Рябью неуловимого. - И о вас разузнаем-с, друг о дружке... ха! Кто - друг, а кто - подружка, ха! Пра-а-шу в нашу кают-компанию! Она же - и музыкальный салон, дражайшая Алёнушка Игоревна, - для вас. И инфернальная комната с рулеткой, ломберным и шахматным столами. Пианино - класс! Отвечаю! Сам настраивал! А рулеточку и картишки вы любите, кропотливый вы наш, Викто?р Семёныч. Обозначена сия каюта двумя ромбиками,... ну как на моей рубашоночке: чёрненький и красный. Вот-с, через четыре каюты в направлении к носу корабля.
   Кают-компания оказалась просторной, этакой диванно-салонной гостиной для светских развлечений и интеллектуального досуга. Библиотечные шкафы, заполненные книгами на разных языках, прочая мебель, да весь интерьер и декор были изысканными, солидно-дорогими: красное дерево, бронза, бархат и щёлк. Стиль начала двадцатого века: модерн и его расплывчатый шлейф - ар-деко.
   Туристы из группы "Магия Балтики" (всего-то семь человек!) расположились на диванах и в креслах. Старались сидеть обособленно, "сохраняя лицо выдержанным, на французский манер". В стороночке, возле пианино, на высоком вращающемся круглом стуле восседал Воловьев. Он непрерывно поворачивался на сотню градусов вправо-влево (точно внутри него работал психорадар!) и эта его суетливая вертлявость обнаруживала то ли действительное, то ли кажущееся косоглазие. Мало косоглазие - разноглазие! Один глаз аквамариново-льдистый, другой - а другого словно и нет вовсе. Эта иллюзорность не была бы проявлена, если бы "треугольчатый" не снял на минутку свои очки. Похоже - опрометчиво. Но другой фокус он явно демонстрировал: из одной руки, расположенной выше, в другую, опущенную вниз руку "стекала" колода карт. И если бы только вниз! Эта колода затем послушно "струилась" вверх. Нет же - это не карты, это вода! "Вода" из крохотных капелек-алмазов. Мало того: ромбы и треугольники на его штанах в области "причинного места" вульгарно оттопыривались и даже "дыбились" волной. Тонкой, длинной змейкой губы тоже не были покойными; они становились то капризными, то патетичными, то растекались ехидно-брезгливым выражением, а то вытягивались изящно-похотливой трубочкой-жалом.
   "Экий Фрик Фрикович! - подумал Владислав Фёдорович, мужчина на границе пятидесятилетия, хмуро сидевший в дальнем углу в низком, глубоком и мягком кресле белой кожи. - Похож на булгаковского Фагота".
   В центре зала за ломберным восьмиугольным столом сидела дама. Все присутствующие сразу обратили внимание на её красивые украшения на смуглой шелковистой коже. Благородство и вкус чувствовались во всём: и в одежде, и в том, как она держала спину и голову, как "подавала себя". Поднявшись со стула, дама начала говорить:
   - Добрый вечер, дорогие гости! Меня зовут Татьяна Эдвардовна Лучевая. Я - ваш гид в этом путешествии. Я очень надеюсь и буду крайне благодарна, если мы окажемся друг для друга и полезными и приятными... Ха, благопослушными, заинтересованными туристами. Случится так - наш вояж будет праздником и пройдёт без... э, зловредных приключений,... оставит добрые и богатые впечатления в душе, придаст сил.
   Фамилия Лучевая очень соответствовала этой молодой женщине. Её серо-зелёные глаза были действительно лучистыми и эту солнечную энергетику глаз замечательно дополнял звонкий и бодрый голос. Весь её подтянутый, аристократический, и строгий и одновременно благожелательный облик как нельзя более соответствовал назначению гида вести за собой, вдохновлять и деликатно подчинять себе слушателей. Она продолжила:
   - Я девять лет вожу группы российских туристов по маршрутам темы "Незабываемые фьорды". В различных сочетаниях по посещаемым странам, местам там и срокам. Работаю с разными турфирмами Санкт-Петербурга. Но сразу должна признаться, что с фирмой, которую представляет господин Витольд Варфоломеевич Воловьев - она посмотрела в сторону "вертлявого" - прошу любить и жаловать, я сотрудничаю впервые. И на круизном лайнере я не работала. Обычно туры такого... плана... вида... выполнялись на паромах. Я чаще всего сопровождала группы на пароме "Princess Anastasia". Кто-то бывал в таком путешествии?
   Ростислав Всеволодович, мужчина шестидесяти пяти лет, каким-то неуверенным движением и, покрутив головой, будто чего-то опасаясь, поднял невысоко руку.
   - Замечательно. Я думаю, что "ходили" на разных судах и по разным рекам и морям и другие наши товарищи. Так вот... Я буду вашим гидом и помощником в экскурсиях по суше. А здесь, на лайнере, нашим руководителем и наставником будет господин Витольд Варфоломеевич. Так? - она недоверчиво посмотрела на чудаковатого факира.
   Витольд чуть приподнял свою панамку.
   - Так, скандинавская моя! Но попрошу обращаться ко мне без отчества. Просто господин Витольд. Или герр Воловьев. Позвольте, однако ж, замолвить словечко для гостей, что Татьяна Эдвардовна - лучший специалист в области туризма по скандинавским и прибалтийским странам. Имеет шведские корни в крови-с! Древние-с! А ещё она доцент в Университете Культуры. Преподаёт культуру, литературу, фольклёр и мифологию Скандинавии. Владеет языками! Да-с!
   Эти добавочки "с" из давнишней и ушедшей в небытие велеречивости наводили на мысль то ли о почтеннейшем возрасте, то ли о дворянских, или староинтеллигентских, или разночинно-мещанских корнях и воспитании неуловимого Воловьева.
   Да-с, именно расплывчато-неуловимого ни в определении возраста (может тридцать, а может и восемьдесят?),... да ни в чём! Его худоба, его морщинистость, его "рваный" по тембру голос вкупе с нарядом и очёчками как-то очень ловко прятали биографию этого "цветастого" господина. Вряд ли "руководителя и наставника" - скорее шоумена.
   - Спасибо Витольд Варф... - скромно отреагировала Лучевая, не договорив.
   - Витольд! Если угодно-с, герр распорядитель. Ещё лучше - герр проводник. - герр вкрадчивой улыбочкой обозначил свой статус.
   - Далее. - продолжила Татьяна, с некоторой уже растерянностью бросив неискренне-вежливый взгляд на "распорядителя". - Я обычно провожу тур со своим автобусом и своим водителем. Они прикреплены к группе, всюду следуют за нами на пароме, перевозят нас по суше. И этот сухопутный маршрут был преобладающим. На сей раз будет иначе - она настороженно посмотрела на "проводника". - Герр Витольд во время заключения трудового договора со мной уверил меня, что в каждом порту-стоянке, точно в срок и в точно оговорённом месте нас будет ожидать комфортабельный мини-автобус. И что местные водители отлично знают все маршруты, места парковки и прочее. Так?
   - О! Опытные! Великолепно знают! У вас будет возможность в этом убедиться! Забавные-с маршруты-с! - "проводник" осклабился, голос его стал скрипуч. Точно какая внутренняя пружина заскрипела новой маской: и лицо, и плечи, и таз господина Воловьева "колыхнулись", подчиняясь этой скрытой пружине.
   "Что же это? Какой он... странный! Какой-то гаер, шут балаганный... Ну зачем так вырядился... Первое знакомство, представительство". - подумала огорчённо Татьяна Эдвардовна.
   "Представление... Шоумен многоликий этот герр... Маски меняет... Зачем? Что за шоу нам приготовили? И кто?" - подумал угрюмо режиссёр Владислав Фёдорович.
   "Фигляр! Или фискал? Почему такое нарочито-девиантное поведение?" - одновременно с драматургом Ростиславом Всеволодовичем, пасмурно почёсывающим свою коротко стриженную седину, подумала Алла Максимилиановна, тридцатичетырёхлетняя актриса, которая сидела надувшись, чем-то заранее недовольная.
   - Хорошо. В любом случае я буду рада, подскажу... если-что - Лучевой не хотелось, чтобы "праздничное небо путешествия подзаволокло тучами неопределённости и недоверия". А она, как опытный педагог и гид сразу это почувствовала. А как человек оптимистического настроя уверенна была, что сможет "разрулить" недомолвки.
   Эх, дорогая Танечка! Ты и предположить не можешь, какие "недомолвки" вложил Воловьев во фразочки про "забавные-с маршруты-с" и как ловко сделают так, что тебя не будет рядом, когда начнутся настоящие забавы!
   - Всенепременно, наша вы Ариаднушка! Надеемся! Благодарен, заранее чрезвычайно благодарен! - хныкающим тоном завибрировал фигляр-фискал.
   "К нему нужно просто привыкнуть..." - вдруг разом подумали все присутствующие, генетически уже "привыкшие привыкать к неуверенности в завтрашнем дне".
   - О! Да! Привыкните! - и в этих двух словах мягкие, даже застенчивые, заискивающие интонации в гласных затрещали хворостом на согласных.
   - Да... Конечно... - заворожённо прошептали "безгласные и безсогласные" граждане отдыхающие. "Нахаляву", заметьте!
   Удивление и недоумение герр "распорядитель" опять "перевернул" своей маской кажущегося благолепия.
   - Ну вот и чудненько! Я чувствую... да что там чувствую - вижу! - взаимопонимание. Вы ведь отдаёте себе отчёт в том, что наша фирма наградила вас... этим премиальным туром!
   - Да... да... спа... си... бо... бо... бо... - беззвучное унижение повисло в воздухе.
   "Бесплатно - бес платит!" - эхом отозвалась настороженная Правда.
   - Бесплатный VIP-тур! А почему? А потому что вы прошли некий конкурсный отбор. Вы выиграли! А вот зачем это нам и что намерены выиграть мы - за ужином. Да-с! С бокалами вина!
   - Я... У всех ведь есть программа тура на руках... И должна ли я сейчас озвучить и прокомментировать эту программу? Пожалуй лишь первые эти сутки... Через пятнадцать минут нас ожидает ужин... Нужно ещё успеть приобрести, я думаю, ко всей вечерней программе... э... соответствующий дресс-код. Впрочем... как угодно... После ужина "капитанский коктейль" и развлечения: шоу Санкт-Петербургского Мюзик-холла, дискотека под живой звук, казино, бары, кинотеатры, СПА, массаж, сауна и прочее хоть до утра. А завтра в половине первого дня мы прибываем в Таллин. У нас запланирована пешеходная экскурсия по Старому городу. Далее час-два свободного времени. До восемнадцати тридцати вечера. К этому времени возвращаемся на корабль. Лайнер отправляется в Стокгольм. Затем ужин... и вновь развлечения... -Татьяна Эдвардовна взглянула на часы.
   - Дамочки! Дорогие! Пацаны! - нетерпеливо привстал биз-несменный депутат Виктор Семёнович. - Я, например, бывал на круизных лайнерах... Могу всех проконсультировать... по ходу... И самим побродить советую... Ужин ведь сейчас! Подебатируем за рюмочкой! Вопросики и снимем с повесточки!
   - Хо! Как вы правы, "видавший виды" вы наш! Да и я за ужином кое-что проясню... по "повесточке"! Ха! Но не всё! - хохотнул герр Витольд. - Сейчас сразу отмечу приятность: наш "анклав" на сём судне расположен в одной из VIP-зон. Их несколько, больших и маленьких. В каютах есть все схемки, указатели... Так вот, мы в одной такой небольшой, но весьма приватненькой VIP-зоне. - герр гоготнул с каким-то сипением и хрипотой вроде хрюканья - У нас свой небольшой обеденный зал-ресторан, свои горничные, свои официантки... А побродить по лайнеру и поплясать - успеете! Всё включено! All inclusive! Как это у вас, русских: "Хриплому петь, а голодному плясать". Ха-ха! Парад-алле! В ресторан! Все! Форма одежды - котелки, перстни и фрачные значки! Ха! У кого есть... У кого нет - будут!
   Определённый шарм и шик и ненарочи?тую светскость в наряде удалось приобрести, пожалуй лишь двоим дамам: Татьяне и Алле. Открытые, полные и покатые плечи актрисы, отливающие белизной кожи, вполне могли бы быть дополнены "кафковским" чёрным котелком и такой сюр-образ можно было бы смонтировать для замоскворецкой купчихи конца девятнадцатого века, собравшейся поиграть в рулетку в Монте-Карло. Чёрно-белый лоск кубика, домино и шахмат...
   Изысканную издёвку над "дресс-кодом" продемонстрировал фрик Воловьев. Панамку он поменял на чёрный крохотный котелок, почему-то не сваливавшийся с макушки. Клетчатую рубашку на несуразный маломерный фрачок, надетый на голое тело. Грязная морщинистая шея была украшена парчовой бабочкой. Из рукавов торчали белоснежные манжеты с бриллиантовыми крупными запонками. Брючки он надел кожаные, узкие с оттопыривающимся внушительного размера гульфиком. Брючки он любил, очевидно, короткие; носков не носил. Но вот лакированные чёрные туфли сорок восьмого размера были безупречны. Трость с тяжёлым круглым порфировым набалдашником тоже должна была призывать к уважению. Что к уважению? К подчинению! Порфир - камень королей! На мизинце левой руки с длинным жёлтым ногтем красовался массивный перстень с крупным изумрудом в золотой ромбовидной формы оправе. Тоже крупный рубин пылал в треугольной оправе из белого золота на среднем пальце правой руки. Фрачный значок представлял собой ромб, как бы склеенный из дух равносторонних треугольников. Оправа - платина. Верхний треугольник будто бы из хризоберилла, нижний - как будто хризолит. Похожие "ромбики" с гордостью носили в пятидесятых двадцатого века инженеры, вышедшие "в люди" из раскулаченных землепашцев. А какие символы и смыслы таит эта безделица у "проводника-распорядителя"? О! Наверняка это - "скученная" латинская "V". А уж она-то: и Воловьев и победа и... Он точно как проводник (или метрдотель) стоял у дверей в ресторан, согнувшись в почтительнейшей позе и целовал входящим дамам руки. Ворковал при этом:
   - Прелестно! П-р-р-елестно!
   - Ну что вы! На бал нужно собираться ещё тщательнее и... Ха! "С корабля на бал". - кокетничала "замоскворецкая, кустодиевская купчиха".
   - Что вы! Что вы, восхитительная Алла Максимилиановна! Как отлично вы назвали - бал! "Вы поедете на бал?". Ха-ха! Но побойтесь Чёрта: ваши золотые кудри, ваша кожа источают нежнейшие благоухания... Вы же целое утро провели в пенистой ванне! Хорошо было? Правда? Вы же мечтали об ещё одной русалочке... Рядом?!
   Алла вздрогнула и кустодиевские щёчки ещё более зарделись:
   - От-к-уда вы знаете?
   - Неважно! Прошу! Пр-а-ашу к столу!
   Когда все расселись за большим овальной формы столом и принялись изучать меню, к столу подошли две девушки. Одна, молоденькая, хорошенькая, в белоснежном переднике, на бейджике которой было написано "официант Ве?сна" спросила: "Не желаете ли воды, напитки?" Другая, интересная дама "за тридцать", одетая в строгий костюм оливкового цвета со светло-коричневым узким кантом по краям, не имела бейджа. Но характерной отделкой её костюма была тёмно-синяя вышивка на радующей глаз груди: "администратор Милена". Эта Милена расставила аккуратненькие букетики цветов на столе и зажгла свечи. С усыпляющей бдительность лёгкой картавостью и итальяно-французским акцентом проговорила:
   - Дамы и господа! Уважаемые гости нашего корабля и нашего ресторана. Мы рады и готовы сделать для вас всё самое лучшее, чтобы ваше путешествие оказалось незабываемым. Я - ваша администратор. Зовут меня Милена. Я и мои помощницы: официантка Ве?сна и горничные Николь и Бьянка - к вашим услугам!
   - Днём и ночью! И даже ночью, хи-хи! - подпрыгнул "карнавальный" развратник-распорядитель. Его "бодрый" гульфик и вовсе взбудоражил воображение милых дам.
   - Да. Мы - рады. Мы - рядом. - Милена сумела посмотреть на "оттопыривающегося" Воловьева одновременно и с достоинством оперной дивы и с откровенным радушием. - Вот мои визитки. Там телефон и электронная почта. Все просьбы... э... внеслужебные, внеурочные и... э... деликатные к моим девочкам - только через меня. И в прочих приватных вопросах и просьбах я смогу подсказать... Вы понимаете меня... Аккуратно и конфиденциально. Любой каприз за ваши деньги!
   Такого сорта (высокого сорта!) дамочки вырастают, как правило из молоденьких, хорошеньких официанток и горничных. При наличии, однако, счастливого сочетания сообразительности с уступчивостью и благоразумия с темпераментом. Это особые таланты и особый ум. Конечно, все прочие стечения обстоятельств тоже необходимы. Особенно - правильные "дядюшки" и "папики". Незлые и щедрые, посланные щедрым Случаем. Это тоже в известном смысле украшает жизнь. Эскорт-услуги ведь не миф, а (ха!) любопытнейший "завиток-штришок" из мифов древних Греции и Рима. И так до самой-самой Японии! Многое могла бы поведать такая вот шикарная Милена о своём удивительном и непростом превращении из юной белобрысенькой "Ве?сны" с веснушками в вальяжную "Багиру", элегантную брюнетку с манерами светской львицы. Да, чтобы так всё залоснилось и появилась эта ленивая грациозность и стойкая ухоженность нужно было... было нужно... много разного. Может повезёт, например, вот этому драматургу и сама такая "ухоженная кошечка" поведает ему на ушко... Ему одному, ставшему дорогим! Дорогим её измученному женскому сердцу, её уставшему, стареющему телу... Сердцу и телу, уже недоступным просто тяжёлому кошельку. Только другому, любящему... И будет хранить (ещё как!) ему верность и даже заботиться о нём. Вот тебе и бля!... И он напишет пьесу, и чтобы защемило сердце и режиссер даст ей главную роль! Главную роль в жизни!
   - Позвольте мне ещё несколько слов. У вас заказное именное меню. Листочки на завтрак перед вами. Завтраки мы носим в номера-каюты. По вашему звонку из номера. По утрам обычно работает другая официантка - Даша. Кнопки вызова обозначены на панелях управления в каждом но... каждой каюте. За завтраком заполняете заказ-меню на обед и так далее. Меню каждый раз приносит официантка. Обеды и ужины, как правило, здесь, в ресторане. Но можем подать и в номер. По звонку, в виде исключения. Время завтраков, обедов и ужинов на вашей карте гостя. Это и пропуск. Другая карта - ключ от каюты. Обе карты всегда с вами. Временные интервалы для приёма пищи достаточно большие (особенно завтрак: с семи до одиннадцати) и мы просим их не нарушать. В VIP-зонах по вашим картам можно посетить и другие (большие) рестораны. Но после двадцати двух часов. С отдельной, разумеется, оплатой. А так... Бары, казино, ночные клубы, кофейни и прочее, прочее. Да, ещё... Я и мой коллега Мигель даём уроки танцев... Он ещё обучает покеру... Через десять дней - турнир по покеру. Кстати, в вашей кают-компании есть подробная схема - карта судна и план всех мероприятий. Ха... А наша Ве?сна делает классные мужские причёски-стрижки, маникюр и педикюр. Девочки-горничные могут сделать расслабляющий массаж... Многие девочки знают три-четыре языка, администраторы, в частности; я, - пять-шесть. Что ещё?... Может быть желаете благовония, фоновую музыку (лаунж) сейчас, в зале... Скажите Ве?сне... Всё. Делайте, пожалуйста, заказы. Если нужна помощь-подсказка в выборе блюда, пожалуйста, обращайтесь. Я позже удалюсь в соседнюю комнату. Потребуюсь - вот ещё и колокольчики рядом с вами. Или телефон, или попросите Ве?сну пригласить меня. Приятного вечера!
   Герр Воловьев нетерпеливо позвонил в колокольчик, хотя Милена ещё стояла возле него, чуть сзади по правую руку, между ним и Татьяной. Он даже не взглянул в меню и принялся нашёптывать заказ администраторше. Герр чмокал губами, чуть ли не закусывая мочку женского ушка. Та поводила плечами, покачивала головой, вскидывала брови, удивляясь выбору этого господина, видимо старшего здесь. И правда: этот "арлекин" восседал "наполеончиком" во главе стола, насмешливо взирая на остальных восемь гостей, поровну сидевших справа и слева от него вдоль стола.
   - Постараемся... Сейчас же спрошу у повара... Да, ежедневно, конечно.
   И ушла, покачивая крутыми бёдрами, тоже выражавшими этим раскачиванием удивление. Интриган-распорядитель "выдал", видимо нечто оригинальное, в своём арлекиновском амплуа.
   Но кто из путешественников мог хоть на йоту предположить, какой шок их ждёт впереди!
   Когда все заказы были сделаны и первые бокалы наполнены и первые тосты "За знакомство!", "За приятное путешествие!" были провозглашены, Воловьев, уже осушивший залпом три кварты лёгкого эля, наполнил стакан уже крепким Аквавитом.
  

Глава 2. "Бал сколотых масок начинается!"

  
   - Бал-маскорад начинается, друзья мои - российские интеллигенты! Праздник! Вы заслужили его своим творчеством, особенно направленным и проявленным по отношению к Скандинавии, к её истории, эпосу, культуре.
   - А почему же "маскарад"? Масок-то я не вижу - бесцеремонно съязвил выпивший уже четыре стопки Аквавита "бывший интеллигент" Викто?р Семёнович.
   - Кроме разве котелка на вашей голове, герр Воловьев - поддержала бизнесмена гордячка Алла - Причём за столом!
   - Хо-хо! Как вы несправедливы! Маски-то буквально прилипли к вашим лицам, высоколобые мои. Но мы их сорвём-с! Я тоже несколько яйцеголов-с, хе-хе, имею особенную шишечку на голове... и вот - прячу-с. Стес-с-сняюсь! О наших масках и наших шишках чуть позже... Так вот... За ваши успехи наша... организация отправила вас в этот тур. И Хозяин наш... хрю-хрю... "носатенький демиург", надеется что некое вдохновение... э... подстерегает вас в этой поездке. Мы разослали приглашения более тридцати российским гражданам. Как правило, делаем это раз в двадцать лет... приблизительно. Срез... анализ... э... "человеческого". И откликаются, идут на контакт с нами, как правило не более десяти человек. Таких как вы-с! В нашей... э... конторе... я курирую Германию и Россию. Прелюбопытнейшие страны! Наслаждаюсь! Моя должность не высока: куратор... или порученец... или, я особенно люблю, когда меня называют уполномоченный-с...
   - "По рогам и копытам"... Ха... - опять невежливо и неосторожно схохмил Викто?р-депутат.
   Вся сладкоголосость и карнавальность вмиг сошли с лица порученца. Студень физиономии застыл с выражением такого жутковатого, устрашающего, звероподобного и циничного оскала, что казалось: вот сию секунду из-под котелка сатира обнаружатся рога, а ступни обернутся копытами.
   - Именно! Именно, прозорливый вы наш Семёныч-толстосумчик.
   Воловьев сдерживал своё жало и глотнул глегга, чтобы залить яд и желчь лёгким алкоголем. Он не хотел бы сразу испортить "праздник" и сразу "скрутить этих людей в бараний рог".
   - Чудненько! Теперь я должен представить вас друг другу. Коротко,... хе-хе, хотя не следует вам боле удивляться, что я знаю о каждом из вас всё. Всё! "Професьон де фуа!" - как шутили гугеноты накануне Дня святого Варфоломея. Ха!
   "Намёки этого Варфоломеича невеселят..." - подумал Кирилл Алексеевич, пятидесятипятилетний учёный из Москвы.
   - С вас, наш всенородный "мандато-депутато, бандито-гангстерито" мы и начнём - продолжил Витольд - Веселей! Просто по кругу слева от себя и начну... Далее "по солнышку".
   Викто?р, не поднимая своих недоверчивых, но в общем незлых глаз, опорожнил пол-стакана виски.
   - Сей бизнесмен и депутат герр Лохвицкий попал на наш "Ноев ковчег" волей случая вместо заболевшего брата, специалиста... нашего с вами учёного профиля... Так что? "Та пусть его" плывёт? Или... за борт! Пусть. Всё же гражданину за шестьдесят. Кроме того, представитель столицы, москвич, в прошлом приличный аспирант-механик, подавал надежды... Он вот собирается "отойти от дел", да? Посвятить себя поэзии? Да? Деньги все свои отдать в Департамент культуры города... А? Хватит, право, тебе торговать кожей и драть с граждан по "три шкуры"! А? Или врёшь? Устал, устал врать и воровать... Бедный...
   Такого нелицеприятного напора, "жескача" не ожидал никто и сам Лохвицкий, конечно.
   - Да... пацаны... Да я... "накрою поляну" и не одну... Да! Зае...ло всё! Ну говорил я, что бабло отдам... отчасти... И в рифму как-то... Спохмелья было... Эх, отдохнуть бы... - гибкие, двуличные губы вновь потянулись к стаканчику.
   - Э-э-э! Гибкий вы наш... - миролюбиво отодвинул от него крепкое спиртное Воловьев - Ваш заметный интерес к крепким алкогольным напиткам и круг вашего общения... не способствуют изысканности речи. Но соберитесь, дружок. Вы ведь умели когда-то логически мыслить, вести дискуссию...
   - Сам-то "хлебаешь" за двоих... - бурчал аспирант-неудачник.
   - Вот ведь бодливый какой! Перебивает, встревает... Ты, браток, не в Думе, и не на сходняке... Я легко могу наказать - не позавидуешь! А "хлебаю"... - так я ведь другой, чем вы. И пью, и ем, и живу - не так-с. Не так-с! Прошу запомнить. Всех!
   Когда-то, лет тридцать назад, когда перестройка открыла врата коммерции, милый "пацан" Витя, аспирант университета, умненький и сметливый, крайне удачно продал коллекцию значков и медалей своего деда и вот одна хитрая "медаль характера" Витюши повернулась совсем другой стороной. Он понял, что его росточек ниже среднего, склонность к "полному животику", его порой неуместную подвижность Чарли Чаплина, нужно и можно так выгодно преподнести (с помощью толстого кошелька), что не он будет завидовать другим, а они, эти все доценты, будут завидовать ему!
   - Далее. - уполномоченный с профессиональной галантностью провокатора и соблазнителя обратил свой взор на соседку бизнесмена, музыканта Алёну Игоревну. - Хорошо, что рядом с нашим "неспокойным" Викто?ром сидит наша "солнечная" и музыкальнейшая Алёнушка. Вы все вообще правильно расселись! Случайностей ведь не бывает. И я не случайно употребил слово "солнечная". Это значение имени. Ах! Не обращайте внимания, друзья, что сейчас её прекрасные, яркие, синие глаза потухшие. Спящий вулкан! И пятна с "солнышка" мы прогоним! Алёна Игоревна - петербурженка, чудесный, талантливейший и многогранный пианист и сочинитель-композитор. Как она играет Грига! Какие сильные сюиты и пьесы на древнескандинавские темы! Особенно из норвежского эпоса, наших саг! Собственного, заметьте, сочинения-с! В её крови есть норвежский замес! И владеет норвежским неплохо, а английским - вообще о-ля-ля! Музыканты чувствительны к языкам, ха! И дух крови чуют!
   "И чувствую бутафорию, и не каждую буффонаду принимаю. И эксцентрику, фарс, бурлеск "за краем" не люблю. И отличаю фейковость во фриках и фриковость в фейках, как и "Fuck you" от "Fack you" в интонациях английского. В контекстах смысловых, речевых и музыкальных тем паче..." - равнодушно отметила про себя Алёна. А вслух сказала скромно:
   - Спасибо. Мои работы не заслуживают такой оценки. Я лишь - тут лауреат..., а там - дипломант...
   Сутулясь и пряча глаза, поднялась высокая шатенка, в мягкой улыбке которой проглядывала та она, десятилетняя девочка, чувствующая свой недюжий Дар, ещё полная надежд и доверия. Сейчас, когда ей уже немного за тридцать подизношенные нервы сильно подтрепали романтические надежды. Потускнело доверие. Потухли глаза.
   - Что вы, уважаемая! Сколько сейчас дур с "накаченными" губами. Фейковых пустышек... Выставляющих себя тонкими. Чувствительными... А вы из дорогих, из породистых, из тех "раньших", настоящих. Что были воспитаны в прилежании, уважении, безусловном трудолюбии и тяге к знаниям. Что в конце фразы "Я этого достойна" ставили знак вопроса. Безоговорочно! Поиграете нам? Обещайте!
   Пианистка, польщённая и взволнованная, кивнула и выпила бокал грога, что подсунул ей "народный слуга".
   - а далее за Алёной по левую руку сидит наш Бергман и Феллини, Эфрос и ..., я серьёзно, наш режиссёр Владислав Фёдорович. Вы не знаете его фильмов и театральных постановок? Ерунда! Узнаете! Просто он имеет дрянной, неуживчивый характерец. Угрюм-с! Остёр на язычёк-с! Но дюже талантлив! Ему ещё нет пятидесяти. Без го?ду! И он - "бе?згоду" от своего Звёздного Часа. Мы - надеемся! Я - уверен! У него есть всё! Ну... ну чуточку не хватает любви... Тоже, тоже рядом-с!
   Худой, высокого роста мужчина, с полными, женскими губами и лёгким, почти незаметным тремором левой височной мускулы и щеки поклонился, не привставая даже. Глаза его прятались. Это были не расположенные к чужому вниманию глаза. Нервные, готовые дать отпор. Но какие-то ещё и оплавленные болью стыда. Казалось, что этот сильный на вид мужчина стесняется чего-то, чего-то скрывает, боится, что его "застукают" за неким постыдным занятием. Подчас этот "Эфрос" если и поднимал свой "тяжёлый" взгляд на собеседника, то наблюдателю было приметно, что даже в простой беседе "ни о чём", в глазах режиссера горела невыразимая затаённая мысль и руки с тонкими длинными пальцами двигались, улавливая и эту мысль и то чувство, что сопровождало её. Это напоминало "кошачье ожидание" то ли опасности, то ли добычи.
   "Этот Владислав - как локатор, как "живая мина". Я чувствую, какое горячее тепло идёт от него - подумала Дебора, молодая художница, сидящая по левую руку от режиссера. - Он, кажется, всё время улавливает какую-то творческую мысль... А может мысль уже захватила его пульсирующий ум?... Х-м... В любом случае, на мои ножки, которые я нарочно, ха, демонстрирую ему, он не обращает такого же пылкого внимания. Мало мне попадалось молодых мужчин, которых бы не привлекала ажурная резинка чулочек, казалось бы ненарочно приоткрывшаяся из под короткой юбочки. Но нет! На лица присутствующих женщин смотрит... неравнодушно... Внимательно вглядывается именно в лица! Как художник? Как мужчина? Да-да... он пытается отсканировать, считать поведение той или иной женщины в ситуации... какой...? Хм, а на мужчин вообще не смотрит... Не удостаивает! Интересный!".
   Как интересно заглянуть "внутрь" женской головы! И когда эта голова фантазирует и мечтает, и когда строит логические цепочки или "считывает" мужчину! Зря вы, мужские друзья мои, порой иронизируете: "женская логика". Так вас эта логика может "просчитать" и так "зацепить ноготками" безошибочной интуиции (тоже женской, острой, как бритва!), что, боюсь, иронизировать придётся над вами!
   И эта двадцатисемилетняя барышня, прелестная Деби, девушка ещё ведь совсем, весьма точно угадала внутренний строй Владислава. Может творческая хватка художницы по привычке "сочиняет" подвернувшийся образ? Может по причине соседства Дебора обратила бо?льшее внимание... А скорее всего - понравился! И зацепил именно, возможно, тем, что не "лапал" глазами бёдра, груди и прочие женские прелести. Тем, что глаза его искали, разгадывали важную для него суть! Пусть даже "Какая она была бы в постели? Когда кричит, а когда молчит? Тогда, когда нужно ему?"
   - Ваш фильм об открытии Северной Америки викингами, об Эрике Рыжем, Лейфе и Торвальде Эрикссоне... в режиссерском плане задуман оч-ч-чень талантливо. И сценария проработка глубока... Но нет масштаба! Нет денег! Компьютерная графика не заменит живой панорамности! О, нет, Виктор Семёнович! Спасибо, конечно. Но мы - богатая, всё могущая, всемогущая Структура! Мы сами профинансируем и строительство флотилии драккаров и кнорров, и съёмки в океане, и... всё-всё... Но об этом - позже! А сейчас дальше, по кругу. А по кругу, слева от вас, Владислав Фёдорович, да, со стороны сердца, э... хе-хе... муза ваша! Т-щь! Не извольте гневаться... Вот характерец! Всё ему "не так"... Хорошо... по крайней мере - художник нашего будущего шедевра. Итак, прошу любить, обласкивать и голубить нашу "волшебную кисть", нашу голубицу Деборочку..., Дебору Павловну!
   Девушка (а можно всё ещё называть девушкой ту, которая распрощалась с девственностью в шестнадцать и уже перешагнула двадцатипятилетний рубеж? Да ради Бога! Хуже, если в тридцать она - ни разу не "давшая" девушка хмурая...) подняла на всех свои большие, чуть выпученные, но красивые голубые глаза. Эту стройняшку, росточком ниже среднго, с русыми, мягкими и лёгкими волосами, стриженными сейчас "пикси" действительно хотелось "приголубить".
   - Спасибо!... Пожалуйста, без отчества... И можно не Дебора, а просто Даша. - сказала "Даша" не соответствующим виду "крошки" низким, страстным голосом.
   "Даша - даваша" - соскабрёзничал мысленно склонный к "жеребятине" депутат Семёныч.
   Амбивалентность этой "голубицы" могла бы быть прочувствованной (и оч-чень больно!) любителями делать милым девочкам сальные, непристойные предложения. Да, у Деби был особый "услужливый" взгляд, особенно льстящий мужчинам своей искренностью, умением смотреть снизу-вверх прямо в глаза бесхитростно и бескорыстно. И обволакивая туманом синевы! И у мужчины может возникнуть естественное желание приласкать эту "няшу Дашу". Но если запахнет "клубничкой" или ещё какой "похабщиной", похотливый любитель "ням-ням няш-Даш" получает такой удар в пах ногой от мастера тхэквандо Деборы Павловны, что... Эх, а ещё говорят: "Маленькая собачка до старости щенок"!
   - Э-э-э, нет! Вы для нас всё же Дебора. Ваше древнееврейское имя (впрочем, распространённое сейчас по всему миру) многое значит. Как и ваши предки по мужской линии - караимы. О! Особенный, загадочный, хранящий достоинство народ с крымско-еврейскими корнями. Умеющий даже при своей малочисленности "держать удар" с оружием в руках. Деби - из прелестного черноморского города Балаклава, где она открыла частную галерею волшебных эльфов, гномов и даже троллей. Добрых, ха, троллей! Нет, нет, замечательно. Мы благодарны! Сама всё: и рисует, и организует. Ты, девочка, ещё познакомишься живьём со своими... героями. Скоро! Нос в нос. Уверен в грандиозном успехе выставки! Да, крошка Деби, мы через полгода организуем твой художественный салон. По всей Скандинавии и северной Германии. О! К нам, ко мне идёт долгожданная Милена! Чегой-то несёт! Везёт мне полную тележку-с! Дебора! За вас, спелая вы наша, наливная! Чтобы вам и спалось и "елозилось"!
   Куратор быстро ловким движением налил в большую свою кружку какого-то особенного зелёного эля и особенного кроваво-красного глегга из двух графинов, что привезла администратор. Прямо из тележки схватил устриц и стремительно ими закусил. Ве?сна поставила перед ним огромный тяжёлый поднос мозговых косточек, травы, морских гадов и прочих моллюсков. Порученец бесцеремонно бил косточкой о косточку или по дну подноса, выбивая "мозги", затем с жуткими "сопливыми" звуками высасывал остатки, а затем ещё с видимым наслаждением зверя ещё и раскусывал кости, продолжая "хлюпать" губами в своих "ударно-отсосно-разгрызных" манерах. Татьяна брезгливо отодвинулась от этого неряхи, уже забрызгавшего белоснежные манжеты её блузки жиром.
   - Пейте, пейте, друзья "Капли датского короля"! "Чтобы хата была богата, а супруга - упруга!" И Деборочка, и наш "большой" учёный, Кирилл Алексеевич, что сидит напротив детки Деби, совсем не пьют алкоголь! Это - похвально!? Ну, ну - их дело...
   - Мне кажется, что и без спиртного нам тут "выносят мозги"... не по-детски - строго отозвался учёный, мужчина с красиво уложенной сединой и высоким лбом человека, постоянно и привычно "грызущего гранит науки", но и привычно мучающего себя сомнениями, внутренним беспокойством, к науке химии отнюдь не имеющими прямого отношения.
   Эти размышления "рассекли" накосо его переносицу такой глубокой морщиной-складкой, что одна бровь располагалась под углом к другой. В глазах этого доброго, не завистливого человека отражался "вечный урок" покаяния, прощения и понимания. Кипение внутреннего наказания! А за что его так терзал этот осточертевший мутный страх наказания? За какой такой грех? У страха много причин. И много личин. В каждом есть свой "чёрный человек". Один такой может навещать тебя извне, а другой, боголепные вы мои, сидит, стережёт и грызёт изнутри. Вот и у профессора "червь" - нутряной!
   - Многоуважаемый Кирилл Алексеевич, отличник вы наш, человек "55". Вам ли не знать, что мозги себе частенько мы "выносим" сами. Не думайте о плохом! Думайте и тешьте своё честолюбие, своё тщеславие, совершайте новые открытия! Как высококлассно, с точнейшим научным расчётом и скрупулёзностью в технологии вы помогли обезвредить немецко-фашистский танкер с ртутью, затонувший у берегов Норвегии в сорок четвёртом. Вы - химик-технолог от Бога. Ха! Хотя бы от Того, которого посильно вообразить вашему человеческому разумению. Но нам пригодятся и ваши незаурядные способности в биохимии. Докторская-то ваша по этой специальности была. У нас к вам будет огромная просьба. Лечебные грязи, которые пользует наш Хозяин, для лечения больных колен и чувствительности носа, потеряли половину своих микроорганизмов. Нет, в Норвегии очень берегут экологию, но человеческие отходы как-то попали в наш тысячелетиями глухой и недоступный район, в наше Озеро Жизни! - голос уполномоченного начал дребезжать, от волнения и праведного гнева изо рта вытекла струйка слюны, красно-зелёный киселёк той жвачки, что была во рту. - Людишки совсем обнаглели, обезумели! Нам наплевать, что они потеряли всяческую ответственность, чувство долга перед этой планетой и "пляшут на последнем шабаше потребления"! Но... гадить... другим, более высшим и более могущественным существам на Земле... мы не позволим! Никак-с!
   Он чуть отёр жирными пальцами уголки рта, ещё более испачкавшись.
   - Если вы намекаете на себя, как существо более высшее, то я хочу осмелиться предложить вам воспользоваться салфеткой. - презрительно ответила на вызов Аллочка.
   - Ох, шутите с огнём, Алла Максимильяновна! А если к вам вдруг явится мой Хозяин и попросит вас, такую "аккуратненькую и чистенькую"...
   - Что? - гордячка высоко держала голову.
   - Ну например... "Поднимите мне веки!" - тягуче-потусторонне прогромыхал чей-то голос, исходивший будто из Воловьева.
   Горделивая стройность шейных позвонков актрисы (да и некоторых других) сразу "сдулась", продемонстрировав разумное "пластичное послушание".
   - Что, "боязливенькие"?! - презрительно растянул рот распорядитель - Наш Хозяин редко приходит сам к людям... Свиту порученцев имеет. Могу похвастать, что ваш покорный слуга имел беседы-с и с Гоголем, и с Шопенгауэром, и с Ницше... да-с, да и со Сталиным и с Булгаковым-с. Да что перечислять-то всех приглашённых и ода?ренных чем-то наших клиентов-подопечных. И, ха-ха, отпущенных по милости.
   "Нам ещё орков, гоблинов и ведьмаков не хватало! Да кто он? Кто? Чёрт возьми!" - трусливо думал бизнесмен Витя, запивая своё малодушие алкоголем и не контролируя известную смелость своих мыслей-предположений.
   Да и невдомёк было этому практику-торгашу, что мысль-то материальна!
   - Будут, будут-с, все - кого позвали, Викто?р - придут-с! - надсмехнулся Варфоломеич над мыслями Семёновича. - Так вот. Нашей театральной приме, сидящей рядом с Кириллом Алексеевичем по его левую руку, не нравится мой застольный этикет. Зато вы, Алла Максимильяновна, наверное, полагаете, что если ваш платочек надушен дорогими духами и вы научились принимать "царственные" позы, то я не смогу в миг "резануть" о каждом из вас такую "правду-матку", так разрушить ваш мирок...ох! Смирите, смирите гордынюшку! И не будем привередничать, будем дипломатичными! - Витольд растянул фейковую улыбочку от уха до уха, вновь выпустив струйку теперь уже фиолетовой слюны.
   "Показал как будет "резать"... от уха... до уха... Вот и Fack you и Fuck you!" - смиренно оглянула всех Алёна и сказала вслух:
   - Нам не следует поддаваться сиюминутным мелким обидам, не нужно придираться к словам. Мне кажется, что... это... неясная пока... паранормальность даст нам больше... чем может отнять и... действительно разрушить... Наказать!
   - Солнечная, светлая Алёна! Вы - чувствительны, умны и прозорливы... и более всех можете рассчитывать на Дары и милость нашу. - примирительно сказал Воловьев.
   - И я хочу попросить всех... не привередничать... дать... э... режиссёрам этого пусть и "неформатного" спектакля... э... высказаться до конца... Извините - грудной, немного грубоватый, но манящий голос этой чаровницы и правда... усыплял бдительность. А привычка (особенно во время волнения) облизывать свою верхнюю, природно припухшую губу и открывающийся в этот момент ряд белых здоровых зубов Деби не просто усыпляла бдительность, а призывала к... неге.
   "Хм! Эту девочку может и интересует... конец... особенно мужской,... особенно этого "Вола"..., вон гульфик какой внушительный! А мысль её о спектакле, пусть дерзкая, в моей любимой абсурдной, притчево-парадоксальной-перевёртышной оболочке меня забавляет..., да что там - увлекает!" - подумала Алла.
   Она с некоторым удивлением для себя и нечаянно вторя, машинально облизнув губы, посмотрела на Дебору другим взглядом, с другим интересом. "Эта девочка тоже меня увлекает. Опять... опять эта горячая волна, это щекочение, сладко защемило в груди... и ниже..." - подумала Алла и неожиданно нежно улыбнулась девушке.
   Если бы Алёна и Дебора не смягчили ситуацию, Алла бы "дрогнула нервами, сокрушилась сердцем" да и пустила крупную, бриллиантовую слезу. Актрисе полагается иметь..., да нет, не обязательно скандальный и склочный характер, а просто... возбудимый, рефлексирующий... Ну "Чайка", одним словом: "львы, орлы... рогатые олени... пауки, молчаливые рыбы... все жизни, свершив печальный круг, угасли...". Нет, характер Аллы Максимильяновны, имевшей в жилах немецкую кровь, а следовательно, нордическую стойкость и внешнюю невозмутимость не был мечтательно-наивным. Отнюдь! Но обида невостребованности, вечно требующие и ждущие приглашения на роль глаза, глаза, жаждущие признания не могли быть всё время сухими, а губы сжатыми. Потрескается же всё от такой сухости. Нашу гордость, нашу внутреннюю, спрятанную почти в каждом небестолковом человеке гордыню, высокомерие, себялюбие так легко "лягнуть". Да походя плюнуть в чьё-то тщеславие - одно, скажу вам, удовольствие! Честолюбие, вишь, - оно ещё в почёте. С ним связанна "успешность". А вот тщеславие, гордынька - это "плохое" самолюбие! Фу! Как полезный и вредный холестерин. Особо за скромность ратуют самые хитрые, наглые и двуличные!
   - Девочки наши! Зачем вам волноваться? Берегите красоту! Вот наша Миленочка (она вышла даже) подумала про нас: "Странный корпоративчик..Хотя... Чего я только не насмотрелась... Нельзя ничего принимать к сердцу... И думать... Надо беречь кожу... цвет лица... Это главное!" Да-а-а-с! Дама-с! Козырная-с! И у нас с вами - мир! Чего вы испугались?! Ну - другие мы! Ну и что? Умеем мы кое-что... Да-с. Мысли читаем. Ну извините уж... Ещё раз говорю: зла вам не желаем! И не будет ничего смертельно опасного. - Воловьев был прямо-таки "сердечен". - Ну хорошо... Я Татьяне Эдвардовне объяснил перед поездкой о форме... необычности, что ли, нашего "реалити-шоу"... Нет... Никакой пошлости... Никакого видео... Вы должны нам доверять!
   Наморщившейся большой лоб актрисы разгладился, опустившиеся и съёжившиеся пухлые плечи распрямились. Она взяла свой и правда первозданной чистоты платочек, с кружевами и надушенный и, несколько манерно приподняв с шеи рыжеватые вьющиеся кудри, отёрла и обмахнула взмокшие от волнения корни волос. А когда в дополнение к этому она обмахнула испарину со лба своим веером, все смогли ощутить, как приятно благоухала эта богемная дамочка и как она чистоплотна! Породистая кошечка - и всё тут!
   "Не быть высокомерным, не быть заносчивым для человека науки или искусства нелегко! Принимать других, совсем не похожих на тебя. Принимать их образ мыслей, их идеи, их нравственные позиции, их мировоззренческие концепции. И без снисходительности, а как равных! Осознавать, что этот - другой, в чём-то более "высок", чем ты, и в чём-то более прав. И как разнообразна эта наша субъективная "правда". В разных ситуациях тем более. Кто судья? Кто избавит, отчистит от внешней обманчивости, избавит от примитивных наших человеческих "ловушек"? Кто убедит? Кто избавит от "пут, капканов и иллюзий"? Тем более, если принять гипотезу, что всё - иллюзия. Кому-то дано быть покаянным, смиренным, способным вывернуть себя буквально наизнанку и увидеть главное, истинное. И воскрешаться из пепла как птица Феникс. Сожжёшь вот так себя - ан и не воскреснешь вовсе!? Или не будешь понятым вовсе!".
   Об этом размышлял Ростислав Всеволодович, самый старший из присутствующих туристов, петербуржец, ждавший своей очереди представления Воловьевым, казавшимся сейчас тихим, мудрым, доброжелательным другом и наставником. Но порученец ещё "не слез" с актрисы, вернувшей в своё сознание убеждение, что она здесь самая красивая и что у неё лучшее платье. В самом деле: её имя - Алла - означает "Световая колонна"! Так то!
   - Ваши роли в Пермском театре, особенно в инсценировках по Ибсену - очень хороши! Вы действительно очень талантливы, Алла Максимильяновна! Вы заслужили наше пристальное внимание. Но вашему уральскому зрителю психологизм и отчуждение норвежца Ибсена, да и других скандинавов с их темой "разжижения мозга" не близки. Им даже "деперсняк" Достоевского и Чехова чужд! Людям-потребителям хочется "хавать" простенькое. Не желают они, чтобы их "распяли" ни на сцене, ни в зрительном зале! И вы умница, что начали работу в Филармонии. В вашей Перми прекрасный органный зал. Камерная обстановка. И чтение (декламация, игра) Ибсена, Стриндберга, Чехова и Бернарда Шоу в музыкальном сопровождении - великолепная находка! Это - ваше! Ваше здоровье!
   Распорядитель сделал паузу, чтобы присутствующие могли выпить очередной тост и закусить. Затем продолжил:
   - И, наконец, наш новый Чехов, Ибсен и Стриндберг, наш многоуважаемый драматург Ростислав Всеволодович. Вполне успешный писатель! Его пьесы лет двадцать назад шли по всей России! По его сценарию снят фильм о Рюриках. Интереснейший! Спорный. Мысль, что Рюрики - славяне, ярлы из скандинавского племени древних "русов" нам импонирует. Но история - тонкая, сложная, политизированная вещь. И мы с вами ещё вернёмся к творческим проектам... вашей компании. Но сейчас о другом... Вот кто может (и хочет!) написать Большую пьесу! Я не зря сказал: "Новый Чехов и Ибсен". Вот чья душа, чей ум созвучны нашему "северному" психоанализу, кто может и расплавить и разжечь мозги людей. Вот кто Судья себе! Вот кто "во всём хочет дойти до самой сути, в работе, в поисках пути, в сердечной смуте, до сущности протёкших дней, до их причины, до оснований...".
   Да, "поиск и смута" привычно гнездились в опущенных уголках губ этого человека. Набрякшие веки могли свидетельствовать о возрасте и, конечно, о болячках уже пожилого человека. Но в случае с "успешным" Ростиславом Всеволодовичем всё было печальней. Он-то не считал себя "успешным", он считал себя "заблудшим" и не рискующим так обнажить совесть, так написать о "другой стороне", чтобы хоть чуть ослабла эта "петля сомнений", чтобы хоть какой-то свет появился "в конце тоннеля". Его страх был трусостью перед непознаваемым, невыразимым. И был ещё страх попроще, и трусость попроще... перед чем-то внешним, что (кто?) придёт и накажет... Уже наказывает... Кто он, этот внешний, Иной?
   - У-у-у! Мы заканчиваем знакомство... Пора! Мы же на балу! - порученец как-то засуетился, посмотрев на часы - Следующая часть бала, (нет, не танцы пока, депутат вы наш вальсирующий), мы назовём её "Бал сорванных масок", даже сколотых. Ха-ха! - лицо герра Витольда вновь стало ядовитым, голос завибрировал опасностью и провокацией - "Да и нет не говорите... Вы поедете на бал?". Не слышу возгласов радости и аплодисментов... А,... ладно... - и он развернулся к сидящей по правую руку от него Татьяне Эдвардовне - Любезнейшая наша фрау Лучевая! Я бы хотел далее побеседовать с моими подопечными наедине... э-э... посекретничать...
   - Да, да, господин Витольд. Я помню уговор. - спокойно отреагировала несколько уставшая гид.
   - Но вам - уполномоченный с рожицей флиртующего факира (маской!) достал из кармана невероятной красоты кольцо и ловко надел на пальчик растерявшейся дамочке. - О! Пр-р-релестно! Ваше... ваше... Отдохните! Погуляйте!
   - Да..., спасибо! Но... что же это..., это же рубин?
   - Рубин-с! Лучистый как вы! За вашу аккуратность-с! Не спорьте... Это для нас пустячок... а вам, труженице, к началу учебного года хочется ведь закончить методичку... Вы и с собой бумаги взяли... ха. И мы будем ждать... Почитаем... Интересненько! Темочка-то "Мироощущение Эдварда Мунка. Евангелие от мастера". И ещё мы вам приятный сюрпризец приготовили...
   - Вам бы в разведку... - смутилась Татьяна.
   - Я и так в разведке!
   - А я почему-то не люблю экспрессионитсов... Тревога от них... Голова от их "Крика" болит... Извините... - тихо, сама себе, проговорила Деби-Даша.
   - Всё, всё! Ве?сна, девочка, привезите, пожалуйста, чайный стол и вино с закусочками в музыкальный салон. Мы там поиграем-с! В салон! В салон, друзья мои!
  

Глава 3. "Рулеточка грешков-с"

  
   Подопечные Валовьева отдыхали в кают-компании. Отдыхали? А экспрессия? А "Крик" Мунка? Герр распорядитель дал-таки настройчик! И будет сейчас продолжение... Спектакля? Театр абсурда? Реалити-шоу?
   Ещё какое!
   Алёна наигрывала на пианино какое-то лёгкое попурри из классики. Виктор Семёнович вальяжно расположился рядом в кресле, поставив себе на подлокотники и пианистке на край инструмента коктейли. Он "типа" знал толк в подобных "салонных" мизансценах. Ещё ему хотелось (раз уж его не отметили дарованиями) продемонстрировать (перед дамами в особенности) широту души (кошельком толстым раздутую) и понимание новых духовных ценностей - красиво жить! "Эпикур" да и только! Только не трезвый настолько, что мог претендовать, пожалуй, лишь на среднего российского сибарита из "средненькой" полосы России. "Чем богаты - тем и рады!". Чё ужо...
   Режиссёр тоже не изменял своей любимой мизансцене сидеть обособленно. Он занял позицию у окна и тоже поставил на подоконник бокал. Но не коктейля. Его мятежный дух требовал виски и содовой. Не меньше! По-прежнему хмуро он смотрел на панораму моря, сейчас мощным своим спокойствием раздражающего этого "человека с вечной занозой в душе". Всё-то ему не так! Хотя, постойте-ка... О,... да он поглядывает на милашку Деби! И взгляды эти "смахивают" на стрелы Амура. Мужские стрелы. И Деби стреляет глазками в его сторону. Женские востренькие стрелочки. И мысли её сейчас маленькие, в её росточек. "Отчего я не сделала причёску... хоть "паж", хоть "сессон", а то всё "гарсон", да "гаврош"... Зря ты, добрая душа, беспокоишься. Стрелы Амура целятся в сердце. Что им твоя причёска. Только твоё золотое сердце!
   - Чего этот Варфоломеич нас тут держит - злился Владислав - Пропустим и "капитанский коктейль" и концертную программу... И танцы... в конце концов - он неуверенно посмотрел на художницу. Та ответила лёгкой соглашающейся улыбкой.
   - Да ладно... Успеем... Ночь-то длинная - отозвался репликой бодрый депутат.
   - Ага! Варфоломеевская... ночь! От Варфоломеича... - парировал "вредный" мастер представлений.
   На минуту все тревожно "ушли в себя".
   И тогда Алёна Игоревна вскинула руки над клавишами и "сломала" тягостную паузу оптимистической песенкой "Жил отважный капитан". Затем "слабала" песенку о "весёлом ветре". Алла от души ей подпевала!
   Из-за пианино, словно "чёрт из табакерки", точно леший из-за трухлявого пня, материализовался проводник.
   - Поёте? Молодцы! Да-с, скоро занесёт нас вольный ветер странствий... "обшарим и мы моря и горы", узнаем про "глубокие тайны морей"... - по обыкновению интригующими фразочками заговорил он.
   - Давай, Варфоломеич, выпьем с тобой! - совсем уже выпадая из реальности, предложил бизнесмен Викто?р.
   - Он пьёт по большей части кровь... грешников... - буркнул Владислав.
   - Где-то так! А где-то не так! А про грешки - хорошо! Сами-с, сами-с вы пьёте свою кровь и вообще пьёте... Пьяненькие вы-с оба! Я же просил уже воздержаться вас, всенародный наш, неприкасаемый, ха. И вам, ворчун больших и малых сцен... Ха! Ох и сценки вам приснятся сегодня..., ха, "варфоломеевской" ночью: и "капитан, что оттрахал много стран" и "весёлый ветер под юбчонками"... Пардон-те! Эр-р-ротический "капитанский коктейль". "А ну-ка, дай нам на пропой, весёлый ветер, весёлый ветер, весёлый ветер...". Эх, помилуй мя Тролль наш пузатенький... - "уполномоченный по снам" вытащил из-за пианино какую-то штуковину. Тяжёленькую.
   - То же мне "распорядитель"... Мерки нам тут назначает... распоряжается... - Владислав вновь наполнил стакан классическим американским бурбоном (ему нравился именно кукурузный виски), почти пренебрегая "содовой". - Маски он будет скалывать!
   - Да-с! Тяжёленькое-с! Тяжёленькое-с спасение кое-кого ожидает! Но сначала эту вот тяжёленькую рулеточку мою-с нужно приспособить... хо-хо-хо... - Витольд Варфоломеевич разложил на ломберном столике ту "рулетку", складную, керамическую на стальной тонкой "подошве", что принёс с собой.
   - Прошу поближе, вокруг... вот семь секторов. Э... нет... присесть можно будет, хе-хе, куда стрелочка укажет... А я тут сбочку, восьмым. Крупье-с!
   "Рулетка" оказалась копией известной картины.
   - "Семь смертных грехов и Четыре последние вещи" Иеронима Босха - воскликнула художник - А где?... Где четыре?... и почему нет "чревоугодия"?... А... вот... заменили на "трусость". Правильно! Люди живут своими страхами и "заедают" их! Отсюда и обжорство... Чаще всего.
   - Умница! И всё вы здесь - достойные люди! И мы эти Четыре последние вещи убрали. Это же Смерть, Страшный Суд, Ад и Рай. Ха! Уж больно наивно и упрощённо-с!
   - Да не буду я в вашу эту хр... играть! - в очередной раз волчонком огрызнулся режиссёр, уронил свой бокал, разбившийся несколькими крупными осколками.
   - Извините-с! - в голосе "проводника" послышалось холодное пение режущей бритвы - Извольте уйти! За борт, хе-хе, мы вас не выбросим, но за отказ участвовать в Игре Приглашённых он вас должен будет наказать. "Страшный суд" - то всегда есть! Не хотите быть судьёй себе - будет вам судья и Суд! Вас придётся превратить. В другое тело... Грешки оставить... а судьбу... нейтрализовать. Нужен седьмой. Да-с! Я - при исполнении, я - всего лишь порученец.
   - Ну чего ты, Варфоломеич! - замямлил, заступаясь и заминая инцидент бизнесмен - Давайте, пацаны, в "ромашечку" или в "бутылочку" лучше поиграем! И девчонкам нашим скучать не дадим. Зря Татьяну-то ты спровадил..., приятная дамочка..., аккуратненькая.
   "Варфоломеич" даже не ответил, а только прожёг (сквозь очёчки свои зелёненькие умеет, гад!) не блещущего умом, расшалившегося депутата презрением. "Кто хочет - тот добьётся, кто хочет - тот напьётся" - подумал лишь.
   - Я умоляю вас! - буквально взмолилась Дебора - Простите его!
   Она подбежала к Владиславу Фёдоровичу. Тот, пытался подобрать осколки, поранил руку. И эта милосердная девчушка взяла в свои руки его окровавленную руку, поднесла её к своим губам. На губе остался кровавый след.
   - Извините... Что вы так волнуетесь за меня..., извините... - режиссёр благодарно смотрел в распахнутые влажные глаза Деби. - На вас моя... - он аккуратно взял у подбежавшей Алёны платочек и нежно отёр кровь. Его глаза стали ясными.
   Просить прощения у Воловьева он не собирался.
   И Витольд Варфоломеевич не спешил остыть от вспышки гнева. Он с завистью, зло смотрел как Алёна обматывала платком рану на пальце Владислава. Но на Алёну тот не смотрел. Повторял:
   - Спасибо, Алёна Игоревна... Не стоит - а смотрел на Деби. Не отрываясь, словно нашёл что-то очень важное для себя.
   Кобальтового цвета губы крупье чуть порозовели, растянули казенную, дежурную, неискреннюю улыбочку и произнесли:
   -Любят тебя бабы! Эх, завидую вашей слабости "человеческой, слишком человеческой"...
   Так частенько он, хвостатый и рогатый, выглядывает из-за нашего плеча, соблазняет, подначивает... И ан, - завидует!
   - Извольте, Витольд Варфоломеич, внести дополнительную ясность... по поводу этой... рулетки... Вы сами... э... позиционировали нас (да так оно и есть!) достойными людьми... Не куклы, и вы - не кукловод? - возвысил голос Кирилл Алексеевич.
   - Я тоже хотела бы понять: о чём будет спектакль? - заинтересованно и просто спросила актриса.
   - И кто драматург? И кто режиссёр? - иронично, но тоже с интересом вставил вопросы и драматург. - Нам бы не хотелось ничего оскорбительного и слишком опасного.
   - Нет, не "куклы". И я - не кукловод... - серьёзно, но нехотя сказал Воловьев. Подумав секунду, добавил - Не люблю я с вами, людьми, тем более пока не подготовленными, об этом, говорить. - и уже опять его скособочило в ёрничество - Ха! И начальство ещё это не одобряет! Ну, уж чуток... Не кукловод, хотя, хе-хе, вас намеренно пригласили, намеренно к чему-то принуждают, намеренно провоцируют. Во благо ваше-с! Но главные драматурги и режиссёры того приключения-с, что вас ожидает - вы сами-с! Вам же дали и подобие Его, и свободу, ха-ха! Да, будет испытание, урок! Будет-с! А вот какой - кому... э... уже от вас зависит! Как там у вас: по Вере воздастся! Хе-хе впрочем, и по делам... Слова, слова всё... "Я царь, - я раб, - я червь, - я Бог!" Вопросики-с! А? Эх, ребятки! Пусть кому дано религиозное чувство - блаженствует! Кому суждено "поверить алгеброй гармонию" - дерзает! Ха, или химией... Записано всё-с на Скрижалях Судьбы-с! Я разумею здесь психоэнергитические До?лги наши. Да-с, Карму, записанную в Космических Вибрациях. Вам, Дебора Павловна, эзотерику, "рериховке", это наиболее понятно. Близко и Алёнушке Игоревне, оккультистке-язычнице. Вы, Ростислав Всеволодович, почитатель буддийской философии, знаток и Конфуция, и Лао - тоже "в теме". Хмурый, "жёсткий атеист", наш бунтарь Владислав Фёдорович, почитает Зигмунда Фрейда. Этот лукавый остроумец, имел-таки Божий Дар! Пусть своеобразно, другими понятиями (слова, слова, слова!) объясняет людям, что Иду нельзя доверяться, хе-хе... Короче, по мере своих талантов люди так или иначе играют в Большую Игру, Игру в Бога! Иногда мы (я уже говорил) "сдаём козыри" таким Игрокам, как Ницше... Может и вам повезёт-с! Ха!
   Порученец сделал паузу. Чуть посидел, склонив голову. Продолжил тихо:
   - Да-а-а... Я необычен для вас... Да-а-а. Но... я... не совсем человек! Бываю насмешлив, высокомерен, неожиданен, циничен, ядовит, провакационен! Многолик! Служба! А иногда, ах - лицо его стало грустным - просыпается то давнее во мне, "человеческое, слишком человеческое". Ценное! Ах, я уже слезлив... Да-а-а... Я - художник-оборотень с тонкой душевной организацией. Что вам-то, художникам объяснять... Мы - выдумщики, наш излюбленный приёмчик - парадоксы, "кувырки-перевёртыши" и в голове и в жизни. Да-с... Бываем пошлячками-с... - голос его стал вкрадчивым, скребущим по маскам лиц, сверлящим и проникающим, как ножевое ранение. - О себе-то я позже-с, позже-с! Не назвал бы я нашу прогулочку внутри себя слишком уж опасной или, э-э-э..., психотравматической, хотя от вас-с зависит-с. Вы же Алла, и вы, Владислав, любите сюр-с и абсурд-с. Да-с? Желаете, любезные мои-с, заглянуть в "чистилище", м-да,... краешком-с глаза? А? Хе-хе...маски наши, да намордники снимем-с. А может даже кожу с налипшей грязью... Да-а-а... Некроз! Вижу насквозь вас... вижу, кто и как напроказничал... Психорадар! Ну-ну, не кукситесь. Хорошее-то в людях тоже вижу. И ценю! Помню... человеческое и стараюсь быть... э... координатором, даже покровителем своим, хе, подзащитным - Воловьев осклабился в заунывной и капризной улыбке снял на секунду очёчки, протёр их и продолжил свой пространный монолог. - Должность-то у меня маленькая. Мала-с! Не выслужился... Куды уж! Я всюду - настройщик! Играть - другим-с!
   Кирилл Алексеевич ближе подошёл к "рулетке" и внимательно вглядывался в "свой" сектор. "Ницше называют троллем... А Сталин - кто? И этот тоже, наверное..." - подумал он.
   - Что вы! Что вы! Куда ужо! Мал-с, мал-с для Тролля-с! Но знакомство с ними вожу... Порученьица их выполняю... И вам, господа, доведётся... познакомиться, прочувствовать... "оковы нашего гостеприимства". И перспективы! Хочется, небось, подтянуться... ну хоть до Сталина, Грига, Ибсена, Ницше. Заглянуть за горизонты пространства и времени. И воображения! Хе-хе! Шанс-с! Три вещи как известно, не возвращается: время, слово, возможность. А мы можем вернуть. Можем-с! А вам, ха-ха, дадим порученьице тоже - вернуться в ваши грехи-с! Так нады! Полезно-с! - его косоглазие и это жутковатое "соло" словно искусственного (или чужого) глаза пугали. Пугали-с!
   "Страхи... страхи. И женщины... Они ведь тоже, как и мы, мужики, всегда (ха, лет до семидесяти!) сексуализируют свои представления, мотивы и поведение... А попробуй "вытащи" из неё! Не скажет правду! Только то, что ей выгодно, что её выгодно маскирует!" - размышлял Владислав Фёдорович.
   - Так... так..., мой режиссер... Женщины очень скрытны. Они бояться разочарования, невыразимости. Они не желают "вляпаться" в стыд, в смятение души, они сокрушённость своего сердца воспринимают как насмешку Судьбы, чуть ли не как глумление... Да-с. Это - забирает. А они должны родить, сберечь... чтобы не выковырнул из жизни чужой человек, чужой страх!... М-да... Есть печальное... Как без него! Никак-с! Ницше перед смертью лаял в железной клетке. Ха! Вот вам и тролль. Подтянулся, да не вытянул, заглянул за горизонт и... Нелегки бывают наши поручения... И не мы виноваты... Дерзки бывают люди в соревновании с Лукавым! А тот, Другой Создатель, всё наблюдает, взвешивает всё людишек, взвесит... да и бросит перед стеной невыразимого... лёгок-с, видите-ли-с! - пауза - Но ближе к делу! Мы предлагаем вам ЭВАКУАЦИЮ... из себя, из обыденной яви... К нам! Ненадолго, для обоюдной пользы-с! Нам - новый экспериментик-с, вам - новый горизонтик-с. Ха!
   Этот новый "харон" - перевозчик-эвакуаторшик достал из видавшего виды саквояжа волчок. Он был выполнен в виде фигурки смеющегося тролля с длинным носом-стрелкой. Опробовал. Оказалось, что при вращении волчок-тролль гогочет и строит рожицы.
   - Пра-а-шу... кружочком-с - Витольд сел первым. Координатор-настройщик-крупье. Следом присели остальные. - По старшинству-с! Вы, почтеннейший и драматургичный. Вам первому вскрывать драматургию "рулеточки".
   Ростислав Всеволодович подумал "Надо быть смелым...", крутанул волчок и внимательно посмотрел на стрелку: "Трусость". "Да! Ты угадал, носатый! И ты, кривой подселенец-координатор прав! Вот оно - то, внешнее... И правильно: как драматург без драмы в сердце..."
   - Чудненько! Я хочу лишь предупредить гостей наших дорогих, что не стоит быть "одномерными" и наши пороки-с могут принимать самые разные формочки-с: трусость - не воина-защитника, а, например, измена самому себе, своей свободе и назначению. Может она быть-с предательством, подлостью, малодушием. Клеветой, ха! Двуличие, лжесвидетельство! Давайте уменьшать грехи до пороков, слабостей человеческих. Молодец, драматургичный вы наш смельчак! Далее: "зависть" и "алчность" монтируются со "злобой", "воровством", "жадностью", а "гнев" и "уныние" с "обидой" и "раненым сердцем". А уж "гордыня"-то! Хо-хо! И не из хвастовства, эгоизма и зазнайства вовсе, а из призвания своего высокого. И не путаем с тщеславием, честолюбием. Она, гордынюшка - внутрь! Как змея подколодная. Она - высокомерие. Но высокая мера и внутрь себя может быть направлена. Э-хе-хе... Букетик-с! А любострастие? То вовсе "за-блуд-илось" между блудом и любовью. Ха! Следующий! Вы - депутат!
   - А чё я-то! У меня вообще депутатская неприкосновенность! И я не сам... Я вместо брата... Да заплачу я за вашу путёвку!
   - О неприкасаемости своей хре... ты своим дружкам ментам, "оборотням в погонах" лепи. За борт его! Мешок с баблом на шею и к едр..., на самое дно! - направил большой палец вниз Владислав.
   - Зачем вы так? - огорчилась Алёна.
   "Избранник народный" нажал волчок. Чуть не плача, высморкавшись, наблюдал. Стрелка "избрала" сначала "зависть", затем, дрогнула, и перепрыгнула (!) в "алчность".
   - Браво! Как у вас там: "Легче верблюду влезть в игольное ушко, чем сребролюбцу попасть в Царствие Небесное". Точно-с! Теперь вы, господин учёный.
   - Ух ты! Вы тоже "богач"! Заставили "Тролля нос воротить" в "алчность" и в "гордыню". Да-а-а. Я понимаю-с, знаю-с, вижу-с связь... почему-то с уважением сказал координатор. - Прошу вас Аллочка. - пауза - Да-с. "Гордыня". Очевидно-с! Поздравляю. Вы, дорогая Алёна Игоревна, прошу.
   Стрелочка опять поиграла в "классики", ткнув и в "уныние" и в "гнев".
   - Да-с, милая. Где обида - там и гнев, и уныние... - резюмировал настройщик рулеток. - Деборочка, солнце моё - вы!
   - О! Прелестно! Завидую! "Любострастие"! Ох, и балова?л я лет двести назад, в мои младые человеческие годы! Помню: в Хорватии... Ой, что я... Вопрос всем: стоит ли "крутить" режиссеру? На лицо его гляньте... Да, крутите-крутите, "крутой" наш. Не обижайтесь, "Э-ф-рос, Эрос". Опаньки! Ха! "Любострастие"! Ещё раз позавидую! С Деби, деткой, вам Судьба... Да-с!
   Деби-деточка о чём-то размышляла. Вслух:
   - Знаете... я думаю вот: если напротив этих секторов... Впрочем...
   Бывшая "кают-компания" обратилась в "неуют-компанию": духота, сумрак и инфернальность. Хорошие люди сидели с опущенными глазами и потупив очи. Не вставали. Их "вжало" в кресла. Молчание нарушил Воловьев:
   - Последнее... Нет-нет! Не "четыре последние вещи". Вам начнут сниться ваши сны! Сны-видения, сновидения. Непростые, специальные, но выбранные вашими Ид, Эго и Суперэго. Семь дней подряд. И просоночные состояния - непростые. Но это - ваш Урок! Без этого анализа не состоится Визит к нам! Тот, что должен случиться в вашей Судьбе! Не киснуть, избранники! Всё. Мы поработали. А сейчас танцы!
   Он ушёл.
   Лица гостей начали светлеть.
   Первым поднялся драматург: он был задумчиво-деятелен. Сказал:
   - Нам предложена Игра! Пусть! И пусть она связанна с... некоей демонизацией... инъекцией демонизма... не знаю, внутреннего... магнетизма, чего-то магического, мистического... И нами... поиграют... Обещают неопасно. Хм... Укрепиться наш Дух? Сломится? Ясно, что будет Драма. Но выпуклым образ может сделать только ирга света и тени. Добра и Зла. Я - за! За "врата запретные".
   - Но "укол в сердце" может быть... Мне вот от картин Мунка, Фюзели, или Одилона Редона... становится тяжело, дурно. Заставляют "вывернуть глаза внутрь" и за-кри-чать. - Дебора всё думала о чём-то.
   - А можно найти "потухший свет" - молвила Алёна.
   - А можно "залаять"? - тревожно спросила Алла. - А вообще Роль мне по душе.
   - А можно напротив этих секторов... закольцевать, круг грехов кругом молитвы... Оптинских странцев. Тоже семь: каяться, терпеть, надеяться, верить, прощать, молиться и любить.
   - Умно?! - отозвался учёный.
   - "Запретные желания". Я ставил такую пьесу. Да не о сексе! Не совсем... о сексе... О тех настоящих запретах: запрет на свободу выбора, запрет на взаимопонимание, запрет на взаимную, чистую, бескорыстную любовь. Это вот круги! Цепи! И в кабалу фальшивых святош не хочу!
   Они более не желали говорить вслух о главном: кто есть порученец. Кто поручил. Пока нежелали.
   - Я пойду прогуляюсь по лайнеру - сказал драматург и ушёл.
   - И я пойду - сказал учёный.
   - Можно мне с вами? - спросила актриса.
   - Буду рад! - ответил Кирилл Алексеевич и они ушли.
   - А я приглашаю вас, Алёна, поиграть в нормальную рулетку! Я чего-то протрезвел от этой. В казино. А?
   - А пойдём! - задорно согласилась музыкант, засмеявшись.
   - А мы? Деби, мы куда? На танцы? - несколько холодно спросил режиссер и выпил целый стакан виски с содовой.
   - Да, пожалуй. Ненадолго. Вы только не пейте больше. И не злитесь больше. Вам это не идёт. Вы ведь... очень добрый! Да? - неуверенно ответила девушка.
   - Хм... Чёрт! Вы, как и все женщины, любите контролировать и руководить, да? А я не люблю этого. Извините... Хм. А мне-то показалось...
   - Это вы, Владислав, извините меня... Я... Я не выношу совершенно... - мне плохеет - запах алкоголя! И это всего-то... что я контролирую. Извините. А тусовки молодёжные обожаю! И танцы! Идёмте же! - уже ободряюще-зазывно воскликнула Деби.
   В концертном зале этой вип-зоны у наших гостей были заборнированны отличные места в первом ряду напротив центра авансцены. Пространство шириной метра в четыре между столиками и сценой, возвышающейся на метр от пола, было предусмотрено для спонтанных танцев слушателей. Ряды в зале были расположены террасами с большими проходами. По этим проходам шныряли официанты и люди, которые то приходили, то уходили, то переходили на самую верхнюю террасу, где располагались бары.
   - А, вот и мои туристы! Только двое? Я всё равно рада, немножко заскучала одна - Татьяна Эдвардовна действительно сидела одна, без соседей. - У нас три столика, на девять персон, по три за столиком. А на столиках... ах вот бежит официант... Нам же положен "капитанский коктейль"...
   Владислав Фёдорович не из скупердяйства, а просто "по приколу" заказал полный набор этого лёгкого фуршета:
   - Да, и коктейли на девять человек, и мороженное, и фрукты и десерты... Нет, мороженное пока три порции. - В глазах его бесятами играли огоньки куража.
   Татьяна, чуть раскрасневшаяся, рассеянно и очаровательно улыбнулась. Она обмахивала лицо, плечи и шею красивым веером из слоновой кости с бирюзовой инкрустацией. Она вообще как лебедь белая любила взмахивать холёными руками. Знала, что золотые украшения на пальцах с алыми ноготками и загорелых запястьях выписывают заманчивые иероглифы.
   - Я, собственно, уже собиралась уходить. Извините, это ни... в коей мере не связанно с вашим приходом. Сдаю пост! - она рассмеялась - А если честно, сегодня выступление Мюзик-холла (только вот закончили),... эта именно, сегодняшняя программа, мне нравится менее всего. У них чередуются три программы. Следующая посвящена этническим, культовым танцам древних египтян, индейцев, арабов и прочее. Это - высокий класс. Но более всего я люблю третью, под классическую музыку. Нет, не чопорную и сдержанную, а... страстную, виртуозную, экспрессивную, где-то даже эпатажную... - Лучевая заметила, что Владислав смотрит на неё "сквозь её слова", что-то прикидывая "о ней".
   А прикидывал он банальное: пойдёт на флирт эта дама? Не пойдёт? "Не пойдёт! Даже на танцы не остаётся... Иную, хм, страсть предпочитает... А, да ладно...".
   - Да... Ещё три танцевальные пары исполняют "латину", вальс и прочее... Когда девочки Мюзик-холла переодеваются... Между номерами. Одна из пар весьма... эмоциональна, особенно когда классический оркестр сменяет на это время джаз-бэнд. - продолжала и заканчивала Татьяна своё информационное сообщение уже без видимого вдохновения, дежурным размером гида. - Приятного вечера! До завтра!
   Она ушла. Дискотека "заводилась". Уже и на сцене несколько человек... Маловато пока... А вот за перилами небольшой балюстрады, ограждающей столики первого ряда зрителей, перед сценой, прямо напротив Владислава, назойливо танцевали две девицы. Судя по "коровьим" взглядам, томно и призывно порхающим длинным наклеенным ресницам в сторону VIP-клиентов, в частности Влада, их не смущало наличие ни Деборы, ни кучи резвящихся детишек и степенно перемежающих танцевальные "па" пожилых пар справа и слева. В этот раз они не попали в "эскорт-услуги" и намеренны "отбить" затраты на поездку уже на лайнере. Это бойцы, умеющие воевать и на суше и на море. Не сдающие позиций. О, они виртуозны в разных позициях!
   На сцену вышли две певицы в концертных платьях и трое профессиональных танцоров: две девушки и парень, наряженные под "бальников". А может это и были те "бальники", что выступают здесь. Следует сказать, что "концертное платье", привычное такое (длинное, "в пол", с блёстками, воланами, шифоном и кринолином), безнадёжно устаревает, уступая место платью "для коктейлей", ну такому, что хоть и прикрывает пупок, но отвлекает от "подпупковой" зоны лишь блёстками. И это, последнее, сохраняет традиции. Зато длина демократично объединяет двух певиц с теми двумя соискательницами перед сценой.
   Конферансье представил вышедших:
   - Наши "золотые голоса": Влада и Орнелла. Да, "владеющая славой" Влада и "орлица" Орнелла. Поприветствуем аплодисментами! Наши "шустрые ножки" Эрика и Мишель и наш "бычок" Мигель. Искупаем в овациях! Сейчас, по вашему приглашению, они могут составить вам танцевальную компанию. Мастер-класс! Бесплатно! Разбираем! Спешим!
   "Студенты, наверное, любят Татьяну Эдвардовну. Она умеет и внимание аудитории держать и дисциплину. И строга, и умна, и обаятельна. И стройна! Но почему смуглая кожа? У меня, южанки, светлей. А она бледнолицая петербурженка. Солярий? И может не шатенка вовсе? Да, салоны... уход... Эти загадочные дамы из загадочного Петербурга... "Колдуньи", "Пиковые дамы"... "не от мира сего". И эта цельность без высокомерия, эта глубина натуры, это особенное достоинство. Свою врождённую, не показную, тихую тактичность они носят в себе как завещанный оберег! Это - начинка! Никаким макияжем, тренингами и притворством этого не добьёшься! А я? Я более на этих двух девок похожа... Моё прошлое... И это "любострастие" выпало! Точно! Но я..., я больна! Что во мне начинка? И ему, Владиславу... Выпало... Ах, зачем он вновь пьёт! Эти котейли проклятые! Я пойду. Пойду." - думала Дебора.
   - Извините, Владислав Фёдорович... Я тоже пойду... Чуть пройдусь по кораблю... осмотрюсь... Извините. - сказала девушка.
   - Что вы всё извиняетесь? Скромница. Глаза-то выдают: недовольны, что я пью!? А что вам? И откуда вам знать... Эх! Разное у нас, видать, "любострастие" с вами. Что ж: спокойной ночи! Снов... сладких!
   Она быстро поднялась наверх, к выходу возле баров. Вдруг остановилась, оглянулась. Почему? Любопытство? Да, острое! Непростое! То, что ведёт к открытиям! Бывает научным... Сейчас - к открытию новой, близкой, родственной души. Половинки твоей. Может быть...
   "Господи! Ну зачем! Зачем эти две бля... сидят уже рядом с ним? Он что - пригласил? Угощает их... А!" - сжалось горячим, колючим комочком и забилось терзающим трепетом сердечко Деби.
   Да - пригласил. Его тоже терзали и слова и всё поведение В.В.В. этим вечером. Ему не нравилась режиссура этого "Мефистофеля". Ещё Владислав не любил оставаться один после "спектакля". Рука привычно тянулась "к стакану". Но того, что кричит внутри не залить, не избыть... Девки тоже лишь помогали пережить эпизод. Но без стакана и без девок... Как? Как быть тому, кто всю жизнь ждёт чистоты и света, а вляпывается в грязь и надежда на светлое тает, тает, тает..." Это - моя болезнь. Дрянная, уже хроническая... стыдная болезнь... К чёрту! Не хочу думать! Эти - ушли..., церемонные больно... "Татьяна - броня" и "Даша - недаваша". Деби - Даша... Что-то в ней такое есть... моё. Музыкантша слишком высока и, ха, высокую грусть несёт собою... Актриса - гордячка. Дура! Думает у этого учёного "насосать" на роль или клип? Они, учёные и преподаватели, давно уже "униженные и оскорбленные". Хорошее название "Оскорбленная луна". Как мой любимый фильм "Горкая луна"... Да-а-а. Сам ты, впрочем, дурак и пошляк... Вот гляделки все на меня проглядели эти две сучки..., из платьев рвутся. Ладно, приглашу... Но как однообразно, как всё обрыдло!"
   Деби не могла уйти... Этот магнит, магнетизм держал крепко. Присела так, чтобы ей было видно всё, и никому - её.
   "Танцует... уже танцует с ними. Руки... У него красивые руки... Крепкие длинные пальцы. Сейчас они на этих чужих ягодицах... Глаза его... Бывают властные, драконьи, бывают... как у раненой собаки... Нет, он не весел! Глаза смотрят внутрь себя... Молодец... А почему я чувствую чей-то взгляд?! Кто это так извивается смерчем? С Эрикой и Мишель. Да, мне машет! Это же Воловьев! Устала я от него! Он - тяжёлый! Ой! Девки уже с ним! Бросили грустного режиссёра. Ха-ха! Дарит им что-то... О, колечки! И певицам... И бальнику... Полные карманы у этого факира! Господи! Владислав поднимается... Идёт прямо ко мне... Быстрей, незаметно уйти...".
   А он поднимался привычно ссутулившись, опустив глаза. Ему не хотелось смотреть. Никуда. Ни на что. Тем более вглядываться. "Кто там наверху,... кто-то зовёт меня? Ждёт? Чьё-то лёгкое дыхание... Родное... Да нет - показалось... "Если долго вглядываться в бездну, бездна начинает вглядываться в тебя". Так ведь говаривал твой друг, господин порученец?... Дыхание... Вдохните в меня свежий глоток жизни! Пожалуйста!"
   ... А Ростислав Всеволодович погулял по судну, посидел в сигарной комнате, покурил. Надежда, что удастся сосредоточиться, что из клубов дыма соткётся хоть какой-то ясный образ, метафора, ответ и покой быстро рассеялась. Клубы-то сгущались, но "шевеления вялой души" (его любимая фразочка!) не возбуждались и подобием творческого акта. Обычный шифр-мешалка.
   "Что ему, кривому подселенцу нужно? Любой из нас - тайна, любого можно и пригнуть, и сузить, и судить. И вдохновить любого? Этот Витольд намерен разбудить наших внутренних подселенцев, судей? Есть, конечно есть в суде таком очищающая сила! Да только как сделать ясным то, что непроницаемо темно? Внутренний драматический диалог с самим собой, непрерывный. Да, диалог такой - экзистенциальная, сущностная штуковина! Он и в жизни моей, и в литературе моей... и в моих снах. Я знаю, что он не может быть завершён. Он просто нужен. Я знаю, что уроки оптинских стариков, Конфуция и Лао не могу толком даже понять. Каюсь, каюсь... Но почему?! Почему обязательно "по Вере воздам", и не "по делам"?! А Его дела не обсуждаемы... Прощение... Себя бы простить... Что-то сердце давит! Хватит курить. Пойду...".
   Драматург купил несколько сигар из разных уголков мира и вышел... Вышел? Вышел, да не ушёл... От того, что "подселилось", что "разрыло" память. Облачко дыма, словно тень Той, Незабвенной, кралось за ним. Оно вызывало на диалог... С собой? С Ней? "Сколотые маски... Вот, хлюзда!".
  

Глава 4. "Сны и просоночные хляби. Драматург"

  
   - Какой красивый храм! Необычный! А можно зайти? - Она сомневалась в строгости своего костюма.
   Облегающие брюки, кофточка из тонкого шёлка. Старается придать лицу взрослый вид, но стройная юная шея выдает и то, что молодой даме лишь двадцать пять, и то, главное, что душа её не морщинистая, ещё радостно и с любопытством выглядывающая на этой шейке.
   - Да, уникальный для России. Сочетание русского и западноевропейского церковного зодчества. Богатство украшений: белокаменная резьба, множество скульптур по нижнему и верхнему ярусам. У главного портала - большие скульптуры на постоментах с двух сторон от лестницы.
   - Надо же... Как у католиков... Пётр и Павел... И сколько барокко! В русском-то православном храме... А мы где?
   - Это Дубровицы, старинная усадьба недалеко от Москвы. К югу. Владения князя Б.А. Голицына, одного из воспитателей Петра Первого. По умонастроению и Пётр и князь были западники. Храм "Зна?мение" во имя иконы Пресвятой Богородицы. Символ Русского Третьего Рима!
   Она вошла в храм. Он следом. Она взяла церковную юбку и плат, купила свечи и подошла к иконе...
   Когда они вышли на улицу, он заметил, что её глаза были покрасневшими. И ещё... Она точно постарела на десять лет. Молчала. Он пытается поддерживать разговор:
   - И в интерьере почти нет живописи,... Барельефы, скульптурные композиции... Были комментарии на латинском...
   - Да... мы видели... "Положение во гроб". Это - Зна?мение! Это - знак, пророчество. - она была готова расплакаться - А почему нет "Пьетты"? Почему?! Почему вы не будете оплакивать меня. Вы даже на могилку мою не придёте. Ни разу.
   - Ну что ты, Незабвенная, такое говоришь? Ерунда какая. Пойдём перекусим. Вот рядом ресторан "Голицын". Летняя терраса.
   Он заказал "Ужин рыцаря". Она - триста грамм водки и салатик. От выпитого её глаза стали злыми. Она была близка к истерике.
   - А почему вместо купола - она показала рукой на храм - дурацкая ажурная золочёная корона. Впору терновый венец!
   Её лицо, особенно на висках, скулах и подбородке покрылось словно ржавчиной. Потускнело.
   - А это усадьба? - голос её стал низким, глухим. Эхо.
   - Усадьба князя. Сейчас там НИИ животноводства и ЗАГС. Вон смотри: невесты в белых свадебных платьях... - Я пытался быть лёгким.
   - Какая мерзость! Учёные желают знать: почему после свадьбы мужа называют козлом, а жену - коровой?
   Я попытался улыбнуться.
   По её лицу пошла серая плесень. Вот уже в волосах, вот между пальцами.
   - Прощай, Ростислав... Спасибо...
   - Что значит "прощай"? За что "спасибо"? Что ты? Подожди! Врача!
   - Не надо врача. Я уже час как мертва. Ты даже не заметил! Спасибо, что помог мне принять яд.
   - Ты бредишь! Врача!... Что это у тебя?
   - Это трупные пятна. Ты всё время был занят собой, своим творчеством... Не замечал... Не думал обо мне. Помогал - да. Но мало! Мало! Ты - трус! Трус! Трус!
   Ростислав Всеволодович проснулся. Спасибо простатиту: заставляет просыпаться два-три раза за ночь. И видеть два-три сновидения. Разных, как правило тяжёлых... Но сейчас уж и вовсе... Почти кошмар...
   Он лежал с закрытыми глазами. Он не хотел вспоминать об этом. Но он вспоминал.
   Они познакомились на Летней школе молодых драматургов и сценаристов. Ему сорок восемь, ей, Любе - двадцать четыре. Она - москвичка, замужем, дочке пять лет. Он уже мэтр, он вёл мастер-классы по коротким, одноактным пьесам-новеллам. Среди одиннадцати слушателей она выделялась какой-то необычной красотой и... загадкой. В аквамариновых глазах, ещё и слегка косящих, плескались волны далёкого, романтичного, того, что знала и видела она одна. Странно, но по первым же диалогам его поразило, что молодая леди, как и он, видит другую сторону, носит в себе драму.
   Школа проходила в усадьбе Валуево и флёр того фильма, то ощущение "ласкового и нежного зверя" служил дымкой, завесью перед сценой новой, личной "драмы на охоте".
   На первом же семинаре она сказала, что написала несколько (уже более десяти), миниатюр. Общее название "Незнакомцы в ночи".
   - Дамская лирика? Любовь? - Спросил Ростислав Всеволодович.
   - Почему же? Условно "незнакомцы", условно "в ночи". Есть и про любовь, хм... Но главное... Главное - маски, сложные психологические перевёртыши, зна?мения.
   Это "зна?мения" будто током ударило в его уже седые виски.
   - Пожалуйста... Э... Люба, которая пишет про "нелюбовь"... Одну такую вашу вещь... аннотационно... сейчас.
   - Да... пожалуйста... эта новелла... Называется "Пепельница". Ну, вы помните разговор Короленко с Чеховым...
   "Ого! Образованная! Какая-то она другая..." - улыбнулся довольно мэтр.
   - Аэропорт. Ночь. Зима. Метель. Задержка рейса. В ресторане, за одним столиком случайно оказываются двое: мужчина и женщина. Они уже двадцать лет в разводе. Не сложилось тогда: была ложь, были маски. Сейчас они как незнакомцы: другая жизнь и всё чудесно. Якобы. Курят и хвастают. Вновь лгут. Новые маски вроде бы не жмут... Расходятся, разлетаются... А в пепельнице дымок от сигарет "рассказывает" горькую правду о том, что... всё плохо, ещё хуже, чем было им тогда... Потеря. Навсегда... Или?...
   Школа работала и ездила на экскурсии: Переделкино, Остафьево, Дубровицы. Прогулки, беседы, диалоги...
   Вальс из фильма "ласково и нежно" вскруживал голову мастера. "Изведать после долгого поста, что означает жизни полнота". И "Фауст" новый сменил "фрак" маэстро на "прикид" повесы. Он соблазнился. Он соблазнил.
   Они гуляли. Много. Они целовались. Много. И многое другое. В "Оставьево", в этом "Русском парнасе" они поцеловались впервые. Он помнил ту липовую аллею возле пруда. И как потом лежали в траве лужайки, недалеко от воды, между душистых кустов. Как потом поднялись на террасу..., потом снова сеть дорожек, живописные куртины, мостики... Говорили... говорили. "Она - другая, чем эта остальная молодёжь. Они привыкли высыпаться, они привыкли "не тратиться" душой, они знают себе цену... И всему знают... Знают как они свободны! Будто и без масок! А она... Похожа на меня... Но ведь я старше в два раза! И у меня травм уже... на десятерых...".
   Беседка "Храм Аполлона". Она говорит об одной своей новелле-притче.
   - ... Его друг, его печальный друг, уже год носивший маску, печать трагизма... умирает... бросается из окна... Через год герой встречает его! Сон? Бред? Эхо оттуда? Они беседуют... Герой чувствует вину: что не распознал зна?мения смерти... не помог... не спас!
   - Как?! Откуда вы... ты... знаешь?! - воскликнул я, вскочив.
   Это был один из моих тяжёлых снов..., из моей жизни история. Мы молчим. Мы оба смотрим в даль, с высокого берега, из "клетки" той ротонды.
   ... Мы ещё раз, в тот последний раз перед расставанием были в Остафьего. Нашей связи было уже почти двенадцать лет. Встречались раза три-четыре в год то в Москве, то в Питере. Тогда это были Праздники! В тот последний раз она была очень тревожна, очень порой раздражительна. Призналась, что с мужем у неё разлад. Он воевал в Чечне и следы, душевные, психиатрические взрывы учащаются. Он не пил ранее... Понимал, что ему нельзя. А тут... как с цепи... И она... Да, она "на стакане"!
   - А ты как? С женой твоей всё так же сложно? Стервенеет!? Ах, болеет твоя Аллочка? Ну-ну..., жалей. Жалостливый ведь ты!
   А через пять минут наклонила голову мне на плечо. Грустная, тихая. Шепчет:
   Аллеи Остафьево!
   Алле оставьте его...
   И уже с иронией:
   - Как стишок?
   Я потом наткнулся на слова последнего владельца усадьбы, графа Сергея Дмитриевича Шереметьева: "... Придёт время, и стены остафьевского дома заговорят, озаряя минувшее на память и в разумение многого...".
   Да уж, озаряет минувшее,... но что человек может уразуметь? Что он трус, что на многом его вина, его предательство, малодушие? И что делать? Их, правд-то, сколько? Эх, Люба... Любовь!
   Они ещё перезванивались... Она пила... Она рыдала... Муж-подлец изнасиловал собственную дочь, шестнадцатилетнюю девочку, чуть не зарезал жену. Он сейчас в психушке... А она покончила с собой... Дочка Любы передала ему папку рукописей мамы. Её новый сборник... Называется "Архангел Михаил, занеси мечь свой!". Он обещал издать, обещал постановки, обещал гонорары. Эх... Издать-то издал, за свой счёт. И всё. На этом всё... Всё... всё... всё... Он засыпает.
   И новая, пока предсоночная мреть.
   Ему двадцать семь. Его только месяц назад приняли в члены Союза писателей. Он недавно опубликовал в журнале "Знамя" новую пьесу. Ему и его другу и коллеге Грише заказали пьесы о войне. Приближалась тридцатипятилетняя годовщина Великой Победы. Григорий отправил свою пьесу в "Дружбу народов". Талантливая, очень глубокая вещь! Сильные герои. Тонкая психологическая проработка каждого слова в диалогах. Два боевых генерала сидят на даче на другой день после Парада Победы. Пьют и беседуют. Горько. Честно... Жёстко... Кому это нужно? В стране развитого социализма "застой"; в литературе, вообще в культуре идейно-эстетическая борьба. Пьесу Гриши не напечатали. Потом началась травля. "Нам не нужны такие!... Его генералы не советские патриоты, а заблудившиеся отщепенцы..., какие-то Хлудов и Чарнота из "Бега" Булгакова... Автор перепутал "окаянные дни" и дни Победы... Очернение... Гнать!...". Собрание... Выступления... Председатель требует жёсткости и прямоты в высказываниях... Я высказываюсь... Мямлю... Трушу!... Председатель кричит:
   - И у вас, Ростислав, жидкие мыслишки... в вашей пьесе. Ремарковщина... Какое, на хр..., "потерянное поколение"? Какое, к дьяволу, милосердие! Ладно хоть о пацифизме не пишите... как этот... Голосуем! Мы два поколения потеряли и искалечили... Три...
   Гришу не приняли в члены Союза... Я - "воздержался"... Потом "надрался". Один, до свинства... Какие-то подонки избили, сняли новенькую дублёнку, в кармане новенькое удостоверение членства в Союзе писателей... Выдали другое.
   Через полгода какой-то сержант позвонил... Задержали хулиганов... и грабителей... Среди награбленного - мой документ... Желаю дать свидетельские показания? Нет!... Зачем?... Да и стыдно... Стыдно!
   Гриша подрабатывал где попало... А через три года... "вышел в окно"! С девятого этажа...
   И топь сно-видения. Тяжёлого, казнящего...
   Он и Гриша встречаются в редакции. Через много лет после трагедии. Всё вокруг как-то обыденно. С Гришей все разговаривают... Как ни в чём не бывало. И он... даже весел. Они идут покурить на подоконник у окошка. Гриша переваливается наружу окрикнуть кого-то знакомого. Я хватаю его руку!... Нет, это не его рука... Это рука Любы! Её глаза стеклянны! А в другой руке - огненный меч Архангела Михаила! Глаза её вдруг вспыхивают огнём, мечь перерубает кисти наших рук. И я (да, я!) падаю вниз... Падаю... пада... ю... ю...
   Он проснулся.
   "Господи! Во сне страшно, горько и стыдно. И сейчас... Давно такого не было! Воловьев, зачем ты так?! Я сам отвечаю за себя! За всё! Я - ученик у себя. Я - учитель себе! Я себе Судья! Но милосердный!".
   Почему-то вспомнилась жена. Она болеет. Он милосерден к ней. Он не любит её. Давно не любит. Он давно научился понимать её. Они - разные! Она требовательна к порядку и справедливости! Она - знает, что и как... Требовательна к нему. Она знает, что ему полезно послушание и подчинение. Тяжёлое спасение монашки - идеальное поведение. Другое мнение - не в счёт. Ни талант, ни свобода личности. Даже такие рыхлые, вялые (её слова) как у него. За что уважать-то такого рохлю. Называет его, мужа, "слава?флевич". При друзьях и сослуживцах тоже. Она не любит Праздники, Только официальные. Для двоих - нет. А та, Люба, любила Праздники для двоих!
   Воспоминание-облако утешило его.
   Второй год их романа. Новая встреча - новый Праздник. Он в командировке в Москве. Гостиница "Украина". Великолепная высотка над Москвой-рекой. Звонит Любовь. Любовь купила два билета на Яхту-ресторан "Radisson". Через час она будет у причала гостиницы. Его, человека из города рек и каналов, не удивить речной прогулкой. Но... Да что "но"? Новое и молодое!
   - В Москве духота невыносимая... Хочу на воду... Я обожаю речные прогулки...Мы ещё и завтра от Речного вокзала сплаваем. Ой, говорят там в парке шикарная международная выставка цветов, садового искусства... У тебя же выходные... И у меня! А ещё в Кусково хочу, в усадьбу Шереметева, там чудесно, там пруд... А ещё... я закончила новую новеллу-притчу, трудную..., а ты за "лучший сценарий к фильму" получил на фестивале премию! И "зажал", ай-яй-яй... Будем два дня кутить!
   - Конечно! Я и планировал это... И номер прекрасный снял в неплохой гостинице... И рад... и жду - не дождусь...
   - Ха, "неплохой"... Да это роскошный пятизвёздочный отель "Radisson Collection"... Говорят, там такие джакузи, бассейны, сауны..., сказочные кровати и подушки и... завтраки в номер..., шикарный обзор. Хочу! Рада! Жду!
   Какие это были два дня!... Какими вкусными были кроличьи язычки... И они... как кролики... Весь день потом она бодрила себя шампанским... На мой естественный вопрос ответила, сразу погрустнев и залпом выпив целый фужер:
   - Дочка у мамы на даче, а муж... У него опять... Так два-три раза в году... Поствоенный синдром "пса войны"... Пёс справедливости и правды... Всё ему не так!... Вышел в магазин за молоком вечером из дома..., в соседний, и двум молодым парням..., хамам и наглецам, сломал рёбра... У одного ещё и сотрясение. "За дело" - говорит... Повезло ещё... Ему... Не в кутузку этого "солдата удачи" отправили, а на очередную реабилитацию.
   Люба выпила ещё пол-фужера. Ей не было жаль мужа.
   - Да... мне его не жаль... Он старше меня на десять лет... Дружили наши родители... Влюбилась... Бравый лейтенант сделал предложение... Были счастливые дни... Дочка... Теперь у него сносит крышу... Устраивает мне истерики: "Дочка не от меня! Ты - лгунья! Ты - бля...!" Вот я и... Как говорит моя бабушка: "Если человека зомбировать, повторять ему сто раз на дню, что он свинья - он захрюкает!" Ну, ты-то, знаешь..., понимаешь. Но он другим меня... отравляет... Его тёмное вселяется в меня! Я чувствую, как это тёмное прорастает во мне... качается..., делает взмах... Хм... Sway..., только с чёртом...
   - Извини, я не понял про sway...
   - А-а-а... Есть такая песня... и такой танец соблазнения. Пара танцует прижавшись... в технике качания... Вертикальное выражение горизонтального желания. У меня в новелле последней...
   - Дай прочесть!
   - Нет! Надо ещё подумать... поработать... Конец притчи страшноватый... А хочется... ха!, хочется перспективы... Эх! - она выпила ещё - А с тобой ночью станцуем! Красиво. Нежно... Так? - она посмотрела как-то жалобно и безнадёжно.
   - Обязательно нежно...
   В её выразительных глазах бездонная грусть. Бархатные, шёлковые глаза... Наши бархатные, шёлковые блюзы...
   Шёлковые грёзы... Суконные зна?мения... Посконные покаяния... "Они же сермяжные, кондовые...". Прощения... Она простила?
  
  
  
  

Глава 5. "Сны и просоночные хляби. Художница"

  
   - Дэвушка, а дэвушка. Вах, красавица! Наташа? Так зовут? - мужчина кавказской национальности с толстыми волосатыми пальцами раскладывал на своём столике фрукты и сладости. И облизывал губы. Тоже толстые, жирные от слюновыделения, от предвкушения сладкой пахлавы и... сладкой "Наташи".
   Плацкартный вагон поезда, следующего в Санкт-Петербург. Она едет на первый тур поступать в Академию художеств. Она везёт с собой пять лучших своих живописных работ. Она переживает и думает ещё и о том, что туры продлятся месяц, может больше... А на что жить? Дед дал немного денег... Работать? Кем? Где?
   У неё с бабулей какой-то две нижние полки. Верхние - пустые. Азербайджанец (или кто там?) на боковой...
   - Нэт, нэ так! - она не хотела общения. Но хотела и пахлаву, и фрукты. Она выросла в Крыму..., на такой вот еде...
   - Садысь, дарагая. Покюшаем. - он широким жестом пригласил девушку. Улыбка добрая, радушная.
   Таким радушием невежливо пренебречь, неудобно отказаться. Но девушка, особенно имеющая возможность наблюдать азербайджанцев (или как их там) в Крыму (или хоть где), не должна быть столь наивной, чтобы не понимать, что вырваться из "лап" кавказца (как и цыганки) будет трудно. Нэвозможно почти.
   - Спасибо. Меня Дашей зовут - она скромно присела напротив "лап", поправив короткую юбочку.
   - Алик! Из Баку! Кюшай, дарагая!
   Он достал из под столика бутылку коньяка, и тихонько подлил в чай.
   - Зачем мне? Я не буду! - возмутилась Даша.
   - Шьто ты, дарагая! Настоящий! Пять капель... Пять звёзд!
   Алик часто (ну очень часто!) наклонялся под столик, доставая "пять капель". Один-два раза Даша заметила его буквально вываливающийся из орбит вишнёво-багряный маслянистый глаз, когда он под столиком, наливая коньяк, рассматривал её ножки, наливаясь похотью.
   Потом он "нечаянно" будто задел их, потом уже смело сжал колено и помял бедро... Потом достал вторую бутылку коньяка... Потом упорно называл её "Натаща", совал под нос толстую пачку денег и уговаривал пойти то в тамбур, то (вон там!) свободное купе, то даже в туалет...
   - Ты только трусики заранее сними, Натаща... Я быстро суну, вах-вах... и всё... Денег много! Хватит на год! Учись! Мнэ "давай" и учись, дарагая... Алик не жадный... Денег много.
   Пару раз он умудрился усыпить её бдительность широтой перспектив. И даже, обняв в тамбуре (она таки вышла "покурить") прижал к её попке свой кукан.
   - Нет! Нет! Ты - куколь! - зашипела Деби.
   - Почему? Кто, куколка? Ты - куколка! Дай-ка - он легко размещал в своих огромных ручищах не только грудки девушки, но и её ягодички.
   "Нет! Притвориться "мёртвой женщиной"? Унижение на грани проституции? Опять? Нет! Нет! Если бы пальто? Моё пальто!".
   - Дай бурку... Или, ну... плащ-палатку эту..., с башлыком... Тогда... - вновь огрызнулась Даша.
   - Гдэ я тэбэ возьму? Сейчас... - изо рта, как из топки, вырвался жар.
   - Где хочешь, горец! Или ты куколь? Вот же есть башлык! - зло ударила локтем в плечо ему, когда он совсем уже пригнул её и задрал юбочку.
   Потом он успокоился. Сказал:
   - Я тоже художник! На! Бери! - и отдаёт деньги.
   Нет - это разрисованные фантики! Алик ржёт! Надсмехается.
   - Как я тебя разрисовал! Это - не смоешь! Не смоешь! Никогда!
   Она бежит в туалет. Раздевается. Смотрит в зеркало! Ужас! Она, всё её тело и даже лицо размалёвано разной яркой похабщиной. Пытается смыть. Не получается! Трёт, трёт с мылом - нет! О, Боже!
   ... Деби просыпается. "Чух-чух", "трах-трах"...
   "Нет, это не стук колёс, нет, это не храп... Это кровать,... это в соседней каюте... женские стоны... Две женщины... Да... Им хорошо... До невозможности. Вот... ещё... ещё... ещё... Там Воловьев! Он не один! Это он... их... Кого? "Ух-ах", "чпок-чпок".
   Она открыла глаза. Темно. На часах четыре утра. "Ещё бы поспать..." "Нет... не получится"... "Пройдусь на палубу... Там, наверное, ветрено и прохладно?... Что надеть?... Свитер? Пальто? Ах, это пальто! Его! Пусть! Эти, "А-а-а", "О-о-о!" её всё-таки "подзавели". Как заводило это пальто! Где-то она слышала об этом синдроме, этой психиатрической "занозе" (болезни?, навязчивой идее?, рефлексе?): "руки под пальто". Это было прелюдией, заводным ключиком, а то и спусковым крючком к её сладостным томлениям, желаниям. В этом пальто она и летала от блаженства и задыхалась от жаркого головокружения. В этом пальто жил бес любострастия, похоти. И он звал. И он соблазнял. Он был хитроумен и затейлив, умел и силён. Он был и щедр и коварен. Она ненавидела этого беса. Она боялась его. Она... не могла без него. Она любила это пальто. Это был её секрет! Секрет любимый. Хранимый бережно.
   Это мамино пальто. Деби берегла его уже более десяти лет, с тех пор, как мама ушла из жизни. Лёгкое, мягкое, всё ещё элегантное. Бежевого цвета. Мама шутила: "цвет бедра испуганной нимфы"! Ворот и рукава были отделаны бархатом табачного цвета. Этот цвет, похожий на табак, зеленовато-коричневый напоминал мамины глаза, лукавые глаза хохлушки-хохотушки. Деборе было странно, что у отца, черноволосого караима, глаза были синими, даже голубыми, как у неё. Но русые волосы от мамы. И её миниатюрность и ладность фигурки.
   Ветер на палубе сразу дерзко и властно распахнули её пальто. Своими гибкими, холодными ручищами-струями он, словно осьминог своими щупальцами, облапал, обласкал её всю. Он волной прошёлся по грудям, по пояснице, бесцеремонно прокрадываясь под халатик, под шёлк ночной сорочки. Он обшарил снизу бархат и бёдер, и лобка. Он заставил девушку в неожиданном и радостном спазме желания прикрыть глаза и приоткрыть рот. Она запрокинула голову, одной рукой проводя нежно по отвердевшим соскам, а другую зажав между стиснутых ног. В её чреслах было горячо, там прорастал и распускался огненный цветок.
   Деби смогла взять себя в руки (хотя в данном контексте это и звучит иронично и двусмысленно) и застегнула пуговицы пальто. Подошла к перилам. Широко открыла глаза, посмотрела на небо, посмотрела на море. Удивительное безбрежье! Небо начинало светлеть, звёзд уже не было видно и серо-стальная бесконечность горизонта не могла разделить эти две стихии. Море и небо слились в одно, в одном поглощающем соитии они демонстрировали свою мощь и свою власть над сушей. Над этим судёнышком, над этой девушкой, над всем, что не знает, не ведает самоё себя, а если и прозревает что-то глубинное, пусть дикое, неизбывное, или пусть чистое-чистое, или гениальное, то - стоп! Это - запретные желания! Над человеком и всей его жизнью, и всем, что он производит и творит есть Мера, есть её Правило, её "Прокрустого ложе"!
   "И луны уже почти не видно: Уходит... серым... грустным пятном. Обиженная? Как в моём любимом фильме "Горькая луна". Я его посмотрела как раз тогда... мне было пятнадцать... Когда этот подселенец, этот гад, наш сосед... подселил в меня эту горькую луну... Да! Это заражение... это пальто... эта моя покорность "мёртвой женщины"... Почему!? Ну почему и доколе у меня к нежности и блаженству будет подмешана эта грязь и это постыдство... Не отмыть... Сколот мой кокон личной нравственной гигиены, продырявлены купола мер и правил... Хочу в душ... хочу снять быстрей это пальто! Я лучше выйду сюда в полночь... посмотреть на яркую луну... сверкающие звёзды".
   Она уже сворачивала в свой коридорчик, как услышала звук открывающейся каюты. Тихонечко выглянула из-за угла. В приглушённом свете было заметно, как из каюты Воловьева выпархнули две девицы. "Ах, это те, из "эскорт-услуг"... Ясненько! А что это за огромная шишка с красным пятном у него выше лба, на темечке? Ой, господи!" Тут герр распорядитель быстрым движением сунул руки в карманы атласного халата и ловко извлёк оттуда два "цилиндрика" (денежных купюр?), которые уже были нанизаны на указательные пальцы. Он движением факира опустил "цилиндрики" в радушные декольте довольных "услужниц". Их натруженные тельца даже выдохнули из всевозможных отверстий спёртый воздух "отработанного" вознаграждения. Конечно, это были "еврики". Деньги. Те, которые не пахнут.
   Девицы убежали, а герр проводник резко повернулся в сторону Деборы. Прошептал:
   - Тс! Не смущайтесь, Деби, крошка! Подойди ко мне! - он растянул улыбочку, засовывая руки в карманы.
   "Вот ещё! Нет! Этот распутник - что? Хочет тоже сунуть мне деньги? Чтобы я молчала о том, что видела? Или в каюту к себе затащить!" - задрожала внутренне девушка и хотела убежать. Бросила гневно:
   - Нет!
   Но в этот момент Воловьев оказался прямо перед её носом.
   - Я никогда и никого насильно и с дурными намерениями никуда не затаскиваю! И деньги даю за... "горячее и сладкое". За "возвышенное", ха, общение со мной я... вот! - и он достал серёжки и колечко необыкновенной красоты.
   Деби не смогла удержаться и протянула обе руки. Камни завораживали и притягивали.
   - Носи, милая! Пусть эти безделицы радуют тебя и охраняют. И помогают! - уполномоченный хитровато, но добродушно подмигнул. - Не скажу пока... в чём... в главном. Но... - он с видом доброго, мудрого гнома поднял вверх указательный палец и буквально "прочревовещал":
   - Серьги - лунный камень. Видишь это сияющее серебристо-голубое переливание... Оно, хм, только кажется холодным и неприступным. Оно - магическое! Оно одновременно и космически-притягательное! Видишь - ты ручки протянула. Хи-хи... Не обижайся. - распорядитель посмотрел Деби в глаза проникающим взглядом своих, сейчас похожих на лунный камень глаз. - Луна, деточка, больше не будет для тебя "горькой".
   Девушка не успела даже осознать многозначительность слов и таинственность этого чародея, как серёжки уже были у неё в ушах.
   - Но! - серьёзно продолжил маг - но сны твои (и всех вас) все семь дней будут горькими! Да-с! Чтобы избыть, изжить что-то, хм, "подселившееся" в Судьбу, нужно прежде претерпеть, "испить горькую чашу". Да-с! - и он надел колечко на пальчик Деби, у которой в глазах стояли слёзы. Тоже цвета лунного камня.
   - А... это... - девушка "хлюпнула" носиком - это - лазурит? Танзанит? - и показала на кольцо.
   - Что вы! Разве я подарю такой девушке лазурит? Это - сапфир! Нет, упаси Боже обидеть лазурит. Или редчайший танзанит. Они достойны императорских дворцов и картин величайших художников. И художниц! Но! Вам... э... Деборочка... вам... э... надобно обрести гармонию и целостность, приобрести... э... внутренний комфорт, духовную чистоту и целомудренность... Нет и нет - только сапфир! Ха! И для творчества! Я же забыл! Для тяги к творчеству! Разжигает прямо-таки тягу эту! А,... ха-ха!, тягу надевать это пальтишко сапфирчик... изживёт! Да-с!... Без обид, без слёзок..., ну-ну... Семь денёчков-ночек! Ха-ха!
   Теперь глаза девушки, всё ещё влажные приобрели васильковый цвет счастья, того ценнейшего сапфирового цвета, настолько чистого, что трудно бывает различить светло и тёмно-синий он, этот цвет, подсвеченный внутренним светом магии.
   Говорить, сколько стоит сей камешек в пять карат такой чистоты, формы и огранки "под морскую звезду", герру было несолидно, а молодой сударыне, вот только что припавшей к чистым источникам духовности и целомудрия было и не к чему. И вообще: барышни, конечно, любят подарочки. И оценивают их. Но лучше, если ты предложишь руку. Подаришь своё сердце. Бросишь под ноги свою душу!
   - О! Спасибо!
   - Прощайте, Деби! Прощай, девочка! Иди поспи! Ты должна увидеть те сны..., что должна увидеть... Прощай! - и он накинул капюшон халата на свою шишку и...
   И растворился! В миг! Только дверь его купе закрылась тихо. Сама.
   А Деби зашла к себе, разделась и юркнула в постель. "Ах, хотела же в душ... Да ладно... Эта его шишка... Бедный куколь!".
   У неё была привычка называть людей в островерхих головных уборах этим словечком. Чаще с обидной и злой иронией. Эту привычку тоже подселил тот сосед в мокром рыбацком плаще с капюшоном.
   Сняла серёжки и колечко, положила на тумбочку рядом.
   "Мне ещё никто и никогда не дарил таких красивых и дорогих украшений. Да я и не думала о них... Я всегда была несовременной девушкой. Эти "честные давалки"... умеют соблюдать свой интерес: брать что надо, врать когда надо... а, главное, выглядеть как надо. А я? А ты - неуклюжая школьница с книжками, красками и кисточками. Сама с собой. Со своим искусством".
   Она вспомнила отца и мать. Отец купил ей первый "набор художника". Он не жил с ней и мамой в Балаклаве. Он жил в Евпатории. Там сейчас у него жена, караимка. И там у него от этой жены дети - караимы. Те, что полноценные. А она, Дебора, нет! Она - полукровка. Она - незаконнорождённая от украинки. Отец ещё не был женат, когда полюбил маму... Но! Закон караимов - только на "своих"! Чистота крови! Пусть кровосмешение. Близкородственные браки часты у караимов. Правда отец любил дочку и часто бывал в Балаклаве. Помогал, дарил подарки. И дед Самуил, истинный караим строгого нрава, тоже любил её. Она часто летом гостила в его доме в Гурзуфе. Дед много рассказывал ей о своих предках, возил в Евпаторию, в караимские кенассы. Такие красивые и... торжественные они! Переводил с иврита тексты священных писаний Танаха и Торы. Девочка вглядывалась в белые мраморные плиты, на которых начертаны были эти загадочные значки текстов. Она была заворожена тогда, и когда рассматривала еврейские имена на могильных плитах. "Нет, дочка. Караимы - не евреи". - объяснял дед. И рассказывал историю этого немногочисленного племени, своего рода. Как уважали караимов в царской России, как они храбры, талантливы и богаты. Говорил о языке, о вере этой этнической группы, о традициях их общин. Девочка не могла разобраться и усвоить тонкости в этих историях. Ни тогда, не сейчас. Но то, как всё перемешано на свете и то, что нужно относится с уважением ко всякой правде, ко всякому человеку, глубоко запало в душу. Думала и над словами деда о том, что она, сейчас не "подлинная" караимка", но, когда родит - родит уже караима (или караимку). Дед добавлял неуверенно "всё же..." Что-то объяснял (себя, наверное, более убеждал), что "кровь передаётся по матери, ну... как у евреев...". Неважно. Может, потому и любил Деби, как частичку своей крови, крови Рода. А в оттенках смыслов слов, связанных с религией, национальностью, историей и философией она не любила копаться. Чувствовала: где ложь, а где правда, а где и это не важно - и достаточно. Ну, мало ли по каким причинам что-то витиевато объясняется. Ну витийствует человек, вити?я он. Может и не врёт...
   Дебора вспомнила, как жаловался дед в девяностые, что рушится страна, рушится его добротное и большое хозяйство, что в души людей подселяется страх и подлость. А тут ещё умирает мама. Дед забирает девочку к себе в Гурзуф. Определяет в школу, отдаёт в кружки живописи и бальных танцев, направляет в секцию восточных единоборств. Занятия живописью в Гурзуфской школе окрыляли девочку, не давали вызревать лени и унынию. Юная Деби взбегала на скалу к школе, ощущая всем своим добрым сердечком притягательную силу возвышенного. А вон на той живописной скале она построит Замок Искусств, о котором мечтал Шаляпин. А когда она сбегала вниз к набережной, обязательно останавливалась у памятников Шаляпину и Коровину. А как она любила репродукцию картины Коровина, где рядом с бухтой, на высокой террасе изображена красивая дама в жёлтом, рядом с зелёным креслом. Учительница в школе чуть подтрунивала над зелёным цветом кресла: "Хм! Деточка, запомни, что сочетание жёлтого и зелёного... э... "яичница с луком". И вообще - почему он сделал кресло зелёным?... Странно..." Да, странно... Флёр импрессионизма, мистика символизма и крик экспрессионизма запал в душу будущей художницы. И она не хотела делать домашние задания по классическому рисунку, работать этим серым графитом, она хватала краски (акварель или масло) и убегала по узким улочкам города к Гурзуфской бухте. На пленэр! Сколько волшебных уголков в Гурзуфе! Это - рай для палитры живописца! Особенно любила девочка, спускаясь к морю, чуть не доходя до памятника певцу и художнику, отметив про себя, что сегодня на даче Чехова работает знакомая "тётя", сворачивать влево и скача по ступенькам вниз, пробираться на укромную терраску Чехова с видом на его бухточку, где и ему, этому загадочному "профессору" в пенсне и с тросточкой и ей, девочке с косичками и веснушками, было так свободно и крылато. Она, десятилетняя, смотрела на портрет писателя и думала всегда лишь об одном: как этот пожилой писатель бегал вниз к даче по многочисленным ступенькам. Ведь пенсне и шляпа-канотье должны были сваливаться, а тросточка только мешать. Снова странность... Может он шёл медленно и медленно думал? Может быть!
   Потом она поступила в Крымское художественное училище при Доме творчества Коровина... А потом... А потом, когда средств совсем стало не хватать, дед сдал половину дома этому подселенцу... Сосед с сыном ещё и помогал деду рыбачить, ухаживать за скотиной. Ещё сосед выпивал, часто ругался с сыном.
   Ей было пятнадцать. Её, как лучшую ученицу, директор училища пригласил на встречу выпускников, показать свои работы. Деборе очень захотелось выглядеть старше, показать, какая она уже настоящая леди, как та, что на картине Коровина и созревший живописец. И он решила приодеться поживописнее: надела мамино пальто, надела ту кофточку, что маме из заграницы привёз один морячок. Шёлковая кофточка, яркая, с изображениями красных губ, вишенок. Всё в экспрессии тающего мороженного. В общем, наряд портовых девчонок из Марселя. Портовые, фартовые... Да... С фартом у Деби вышла "заковыка"...
   Возвращаясь поздно, под проливным дождём, девушка столкнулась в тёмном тамбуре (так жильцы называли общую прихожую) с дядькой-соседом. Тот возвращался с вечерней рыбалки, был в длинном прорезиненном плаще с островерхим капюшоном. В руках он держал длинный чехол с удочками. "Вот палач с мечём, куколь... да ещё воняет... пьян..." - подумала Дебора и только намеревалась она прошмыгнуть мимо соседа, как он схватил её за шею, прижал спиной к своей груди, одной рукой зажал её рот, другой начал грубо расстегивать пуговицы на её пальто, шарить по её телу. Деби могла, конечно, оказать сопротивление. Или хотя бы закричать. Но! Но, во-первых, её сковал страх! Вдруг услышит дед?! Нет! Он убьёт соседа! А ей - позор! Нет! В комнате деда орал телевизор (тот был глуховат). Во-вторых, отвращение, оцепенение и ужас сковали мышцы, сковали мысли, сковали сердце. И, в третьих,...
   О! что это?! Откуда эта грязная, проснувшаяся в ней похотливость? "Эта слизь... Это заражение... Этот гад подселил в меня, в моё сознание "дьявола"... Я больна... грязна... "мертва" для любви..."
   А "палач" не жалел её, шептал на ушко "Сладенькая... сочная... дай свой сочень!" И когда он готов был пристроить свой "початок" к её попке и уже освободил свою вторую руку, девушка вывернулась и нанесла кинжальные удары ладонями насильнику сначала в пах, а затем в горло. В вонючее горло, в ненавистный грязный пах... Пригодились уроки восточного боевого искусства. Убежала.
   Деду ничего не говорила... И потом... И потом...
   ... Луна... Огни мелькающих фонарей... "Чух-чух... чух-чух..." Засыпающее сознание как скорый поезд проскакивает небольшие станции... память проскакивает события..., цепляясь только за главное... Умирает сосед... Спился... На девятый день Деби с сумками (сын умершего соседа попросил закупиться, помянуть отца) входит домой, в "тамбуре" встречает сын, уже очень хмельной... Ухмылочка... Помогает снять пальто... "Чёрт! Он что - знает?! Про пальто"... Эти "лакомка", "котёнок",... обещания денег..., колец и серёжек..., "ох, нежный бутон"..., "ах, пушок на лобке"... Он ёрзает, елозит везде..., он хочет "насосаться" женщиной..., он как с цепи сорвавшийся свирепый бес... Клокочет водоворот... Он страстно "вставляет"... И ей вставляет! Сатанинская мёртвая хватка! Захватывает дух... Яркая радуга!... Ах! Как от первой затяжки... А потом... будто бабочка щекочет своими крылышками... Там... Тут... В этой зоне... В той... И новый испуг! И новая награда! От нового... подселенца...? Да нет... Того же беса!... Через год этого парня посадили... Ещё через год умирает дед... И она уезжает... Возвращается в Балаклаву... В дом мамы... В её дом... Она подрабатывает в санаториях..., их в Крыму много... В одном знакомится с этим психотерапевтом... Мреть...
   Засыпает... Ей сниться сон... Хлябь... Афазия реальности... Ночь... Улица... Фонарь... Нет, не аптека... И не улица. Поезд! Вот он уже мчится! Мелькают огни фонарей, луна... ах, какая огромная луна! Она "бьётся" в стекло купе! Всполохи! Всполохи! Всполохи... Боковая молния возле глаз... Напротив Деборы сидит женщина. Лет сорок. В "чёрном". Скорбит? Траур? Под впалыми глазами синие круги... Впалые щёки... Кобальтовые губы с серо-чёрными пятнами в углах... Молчит. Читает книгу.
   Вот она заговорила... "Да, траур... Нет, формальный... Не любила его, мужа... Он был плохим... Он был режиссёр... И мою жизнь режиссировал! А я?... Я ведь мёртвая! Мёртвая женщина!... Есть такие, девочка..." Она выходит в тамбур покурить...
   Деби смотрит название книги. "Когнитивная теория концептуальной метафоры..." "Не пойму последнее слово... "Метеоризма?" Да, нет... "Метаболизма?"... Глупость! Ха, "Метафизики!" О, "вставляет!" А глава, где раскрыта книга называется... э-э... "Запретные желания. Запретные врата". Ха! Вот это уже точно о метаболизме и метеор...". Деби вздрогнула, испугавшись. Дама стояла рядом и строго смотрела в глаза девушке. Сказала серьёзным тоном:
   - Нет, это не о сексе. Не только о нём. Хотя, возможно... Мы же, женщины, думаем клитором. Так, детка? Не смущайся... Он, мой режиссёр, уже говорил тебе сальности? Твои "сальные" железы уже изливались нектаром? Понимаешь, он совсем не бонвиван, не кутила и не жуир... Он больной фавн... И он может сожрать твою душу... А тело? Это и проблема... Любовь - да. Но влечёт молодое тело! Что делать мужу? Что делать жене? Но тут... не в том даже дело... - её уже "штормило" - во всём зов... И ложь... И предательство! Понимаешь, я - в могиле... Это как на вершине холма... Я вижу все склоны, разные склоны... Разные... Он хочет понимания, хочет чтобы женщина делала со своим и с его телом только то, что ему угодно. И чтобы чувствовала его как себя. И молчала! И была неодушевлённой..., мёртвой и бешенной одновременно! Готовой быть игрушкой! Но очень заводной! Чтобы с ней можно было делать, что угодно ему! Любые, понимаешь, любые его фантазии... Он, бедный, кем-то обкраден! Он будет тебе твердить: "Я не желаю, чтобы вы, бабы, знали, что я хочу! Чем живу! Я хочу путать следы! Хочу быть в своём сексуальном подполье!"
   Деби послышалось: "в своём сексуальном пальто". Она внимала этой странной женщине с чувством, словно самой ей заглянули в её собственное подполье, в то "когни...", в когти подсознания.
   - Он украдёт, заберёт всё чистое... и сожрёт! И станет моложе и сильнее! Ха! - дама неприятно нагнулась к Деби, дыхнув чем-то гнилостным - Успокойся, дура! Я чертовски позабавила тебя! А? Ты ведь тоже мёртвая женщина. Ха! Ладно... "Жомини, да Жомини!" А об водке ни полслова". Выпьем, подруга!
   Вспышка фонаря! Луна "ударила" в стекло! Треск! Дебора закрыла глаза. Открыла. Дамы нет. На её месте сидит режиссёр Владислав с гитарой в руках. Перед ним на столике початая бутылка водки. Поёт:
   ... Однообразные мелькают
   всё с той же болью дни мои...
   ... Но и она печальна тоже...
   И под её атласной кожей,
   И под её атласной кожей,
   Бежит отравленная кровь...
   Спрашивает:
   - Что она вам наговорила про меня?
   - Да... Так... Что-то на французском... Жо... ми... ни, что ли... - отвечает в замешательстве девушка.
   - Это имя... Из известной песенки... Да... Плохо дело, Деби... Плохо. "Же пердю мон ебу!"
   - Зачем вы ругаетесь?! И пьёте опять! Зачем? - возмущается Дебора.
   - Это опять на французском: "Я потерял свою сову" Это моя экзистенциальная грусть! Хотите выпить? А ваш спутник? Он, мне кажется, хочет подарить вам кольцо и серьги. Ха!
   И тут девушка замечает сидевшего рядом с ней знакомого ей психотерапевта. Только очень худого, с узенькими плечами, крохотной головой и в зелёных круглых очках. И кольца и серьги знакомые, те, что подарил Воловьев.
   - Какая горькая луна! Околеванец! А ты бы, Деби, согласилась быть моей? Моей мёртвой женщиной? - режиссер разливает водку.
   - Как вы смеете! - закипел психотерапевт.
   Владислав Фёдорович наклонился над ушком Деборы и что-то ей шепнул.
   Она кивнула рассеяно, накинула пальто и они вдвоём вышли в тамбур. Но не успели они прикрыть за собой дверь, как в тамбур врывается психотерапевт. Весь красный, машущий невпопад руками, каркающий угрозами. И вдруг!... Вдруг он, его фигура "поплыла", подобно извивающейся струе дыма (или поднимающейся в атаке кобре) начала подниматься вверх, под потолок. Его лицо расплывалось, завораживали белые глаза, гипнотизировали; длинный, узкий, красный язык что-то ворожил. Руки, чрезвычайно тонкие и несоразмерно длинные, щупальцами тянулись к замеревшей в оцепенении парочке.
   - Пора, пора вас взвешивать-с, масочки сколоть-с - кривая усмешка растянула губы этого "джина Хаттабыча".
   "Господи! Да это же Воловьев!" - пронеслось одновременно в голове у Деби и Влада.
   - Где ты очёчки свои потерял, гад! Хочешь и глаза твои бледно-поганые я сейчас... - но Владислав сию секунду вдруг замолк и резко обмяк.
   Девушка подхватила его, чтобы он не рухнул кулем. И в это мгновение "джин-распорядитель" каким-то своим факирским (нет, колдовским!) приёмом растянул Деборино пальто, объяв им обоих, и Дебору, и закрывшего глаза Влада. Резко застегнул пуговицы, резко открыл дверь и резко, толчком выбросил из ночного, мчащегося поезда двух обнявшихся в связке людей.
   Что?!!... Крик!... Как!?... "Горькая" огромная луна... Удар!... Последнее мгновение!?...
   Нет! Слава Богу, нет... Деби очнулась первой. "Жива? На этом свете? Да... Помню.... Насыпь... Кусты... А сейчас?... Какая мягкая, какая густая трава... Вот он, милый... Дышит!... Рука поцарапана... Вот улыбнулся... Вот улыбнулась луна..., уже не "горькая"... А где пальто? Господи, всё рваное в клочья,... вон на кустах... пусть! Больше оно не нужно! Нет, не нужно!... Что-то новое рождается... Вот музыка (орган, потом фортепьяно), печальная, даже тревожная тает, тает... Кажется это в моих ушах "Лунная соната" Бетховена... А вот иная, вот рождается иная... Доброе, тихое пробуждение... Утро новых надежд... Моцарт?... Орган и фортепьяно звучат вместе.
   "Какой тяжёлый и какой хороший сон... Хоть бы вещий! Хоть бы..."
   Просоночная мреть рассеялась и Дебора отчётливо, с удивлением и тайной радостью заключила: "Кто-то, что-то дышит во мне, просыпается, растёт... мучается родами и мается проростом! В меня подселяется новая "я", другая, не больная?!" Последние слова девушка буквально проговорила, причём не своим обычным, низким, грудным голосом, а новым, звонким, девичьим и смешливым.
   Сон ей запомнился хорошо и весьма явственно.
   "А зачем приснился этот Вадим?" Вадим Михайлович, психотерапевт, тот самый, которого Деборе Павловне хотелось побыстрее забыть. Забыть их пятилетнюю связь. Связь-зависимость. Она зависела от него. И от его ремесла... ему пятьдесят два было... Женат. Работала у него в санаторном кабинете "психотерапевт-сексопатолог" ассистенткой. Раз он заговорил "по душам"..., она открылась... про пальто и теперь к её должностным обязанностям добавились... их "природные радости"... Ему радость! Ей-то он не помог. Наоборот, воспользовался всем... И пальто тоже. Ловко сумел! И ловко начал... О романе Набокова "Лолита". О нимфетках и "мужчинах в возрасте"... Ей был неприятен роман. Лолита, с её чревоточинкой в обезьяньей похоти, с её бездушием и глупостью казалась ей выдуманной писателем мерзкой дурочкой. А вот Гумберт... Его Дебора, тонкая душа, понимала. Понимала, что к своим серьёзным годам он уже получил ряд психических травм, есть ранки и гниющие и вызывающие "огонь в чреслах"... Грех... Свет... Душа...
   "И у Вадима "огонь и гниль" рядом... Эта опьяняющая его страсть к дамскому шёлковому белью... Трусики, лифчики, чулочки... И обязательно атласные блузки... И обязательно бархатные коротенькие юбочки. И я же приучилась! Приручена! К любым предметам (не только "ах, шёлковая сорочка", "ах, бархатные сосочки", "ах, атласные ягодички") он любил добавлять "шелковистости". Противно было слушать его "бархатное свиданьице", "под этим шёлковистым кустиком", "на этом атласном столике". Это он советовал озабоченным пациентам метод "кустотерапии".
   Пора завтракать.
  

Глава 6. Второй день. Таллин

  
   Деби завтракала у себя в номере. Официантка Даша сообщила, что Дебора Павловна заказала завтрак четвёртой из гостей. Первой оказалась Алёна Игоревна, которая попросила завтрак ещё час назад, без четверти девять. Стало быть сейчас без четверти десять и кто желает позавтракать в номере, тем следует поторопиться. "Двое позавтракали в нашем ресторанном зале. Там есть горячий чай, кофе, молоко, соки и бутерброды. Всё так положено. Ну, и ещё есть куча баров".
   Девушка допивала кофе и хотела было выскочить на полчасика на палубу или на балкон сделать пару-тройку набросков морских пейзажей, как ей послышались звуки рояля, знакомые... Да, да, знакомые! Совсем недавно услышанные!
   - Что это? Где? Рояль? - Спросила она Дашу, убиравшую посуду.
   - Да... Хотя там должна быть, однако, качественная звукоизоляция... Может дверь открыта в кают-компанию. Да это Алёна Игоревна прошла в музыкальный салон. Сказала, что хочет часок поиграть. Сказала, что она пианистка..., музыкант..., что ей следует тренировать пальцы..., кисти рук ежедневно... Грустная такая, милая... Ой, мне бежать нужно, подавать... э... Алле Максимилиановне.
   Дебора отложила затею порисовать и быстренько направилась в кают-компанию. Буквально следом за ней туда зашёл хмурый и, видимо, следовавший сюда непосредственно из бара Владислав Фёдорович. Он "чуток принял на грудь", ослабив экзистенциальное напряжение Ид после выпитого накануне и сейчас только к нему в сознание возвращалась "вера в завтрашний день".
   - Доброе... к-хм... утро доброе... Как, милые девушки, самочувствие? Ночка была не слишком "варфоломеевская"?... Да... А я вот... всё слушал эти волнующие звуки - он бросил сердитый взгляд (о, это был взгляд ревнивца!) на Деборочку - ... из соседних кают: "чух-чух", "трах-трах", двери хлопали, ноги топали, носы... хлюпали...
   Дебора довольно холодно сообщила о том, что её тоже разбудили и что она выходила на палубу... Рассказывать о девках и разговоре с Витольдом Варфоломеевичем она не собиралась. Кому какое дело?!
   - Я тоже ужасно спала... и я тоже слышала - оторвала руки от клавиш рояля Алёна Игоревна - только... э... "чух-чух" - нет, не было. Это - звуки поезда. У меня ведь абсолютный музыкальный слух - она густо покраснела - а вот... э... "трах-трах" с... вариациями - в полной мере... Из соседней каюты... извините, от нашего герра распорядителя.
   - А мне всё-таки кажется, что звуки поезда были. И было... крушение... - Влад был очень сосредоточен. - И эта мелодия... Знакома... Что вы, Алёна Игоревна, только что играли?
   - Двадцать первый концерт Моцарта.
   - Тихое пробуждение! Утро добрых надежд? Так? - воскликнула Деби, вспоминая своё сно-видение, про-буждение. - Только у меня звучал и орган.
   - Да... Трактуют часто именно так. - удивилась Алёна. - Пробуждение... А орган? Интересно!
   - А до этого... до этого вы играли "Лунную сонату". Почему?
   - Что - "почему"? Так - ещё более удивилась пионистка.
   - Да-да! "Горькая луна"! Это -она! Я видел! - словно бредил режиссёр.
   - Как!? Вы - тоже?! - художница была уже возбуждена не на шутку.
   - Что "тоже"? - стушевался Влад.
   - Что это у вас? Почему рука поцарапана? Вы упали с того поезда? Вам снился поезд? И "горькая луна"? - не унималась Дебора.
   - Да что вы хотите?! Нет! Парусник мне снился! И девки! Эти ваши "трах-трах" в... с... этим... А руку вечером... повредил...
   - Жаль. Мне жаль - девушка рассердилась на грубый тон.
   Она смотрела прямо в глаза Владислава Фёдоровича. В её глазах застыли слёзы. И мужчина сразу понял..., что-то понял доброе. Что его почему-то жалеет, действительно жалеет эта девушка. Почему? Ах, он, свинтус этакий. Он на секунду задумался: ему в голову пришла сценка, мизансцена небольшого музыкального спектакля. Эти сюжеты, эти бесконечные сценки и метафоры ульем роились в его голове всё время. Эта "мыслемешалка" и мешала покою и помогала в профессии, в его творчестве. Он улыбнулся, как-то даже ласково посмотрел на художницу и пианистку.
   - Девчонки! Дарю идейку! Сам могу помочь... Хм... Да, да! И драматург может сгодиться... И эта наша Сара Бернар и Марлен Дитрих... в одном флаконе... французского амбре?... Так-так... Слушайте сюжетец! Литературно-музыкальный спектакль музыкальных отражений... Назовём "Зеркало" или... "Письма"... или... "Неотвеченные письма"... Письма..., фрагменты писем Чайковского и фон Мек..., или Бунинское то же, или по теме "Солнечного удара"... Ерунда..., "перепрём" в диалог... в письма... Представьте. Дворец Белосельских-Белозерских... Хороший зал... Акустика... Два больших зеркала напротив... Отражение бесконечного, невыразимого, несоединимого..., недосказанного... Рояль и... электроорган напротив друг друга..., у зеркал... Они играют..., разговаривают друг с другом. Музыкальный диалог. Чтецы (да? нужны?) читают фрагменты литературного сюжета. А музыка?... Чайковский? Шопен? Лист? Шуберт? Бах? Моцарт? Как мыслишка?
   - Хм! Очень интересно! Но... Одновременно играют одну тему... Одну вещь? По очереди? Или разные? Сочетание фортепьянной музыки и органа... Шопена, Чайковского и Листа? Или Баха? Или Моцарта? Отражение рояля в органе и наоборот! Но... романтизм и торжество, величие барокко? Интересный микс! Опасный, ха... И чтецы... Четверо на сцене... "Квартет", басня Крылова не получится? - рассуждала в слух Алёна. Как обычно, в её ярких глазах с колеблющейся волнами синевой боролись доверчивость с горечью, надежда с занудью, и в длинных чувствительных пальцах дрожали будущие звуки, скованные унынием.
   - Бросьте! Мы всё обдумаем, и "перепрём" ваш романтизм и барокко в...
   - Концептуальные решения? Креативчик? Не люблю я... - заныла пианистка.
   - И я не очень жалую! И я за добросовестность, уважение к классике,... за отражение... формы в содержании... И наоборот. Ха! Но! Прирост в искусстве очень важен! Граней в алмазе много...
   А Дебора слушала и уплывала мыслями из Балтийского моря в Чёрное. "Как он талантлив, смел, но нервен... нервен... Говорит об отражении... И я чувствую это... Его в себе. И он? Как он так о поезде... о "горькой луне"... об услышанной... нами... музыке...? Прирост возвышенного... Не знаю...".
   Она вспомнила уроки по иконописи в грзуфской школе искусств. Как строг был тот дьячок-учитель. Как он отделял икону от любого гениального полотна..., да хоть Рафаэля. Свет Божий от лукавого таланта людского. А мастер класса не соглашался: в храмах-де искусство фресок, росписи неотделимы от икон... "Отражение! И за искусством тоже раньше в храм шли... Да нет, пожалуй... У редкой картины можно научиться терпению и прощению. И покаянию... Правда и за образы-образа люди чаще хотят спрятаться... стихнуть. Не приносят всего себя! Просят, а не приносят... до дна".
   Она вспомнила те фотографии в одной из водогрязелечебниц. Женщины конца девятнадцатого века. Лежат в лечебной грязи..., грудь обнажена. А лица! Мадонны! Покой, мудрость, понимание... Служение своему предназначению... "Да, сбиты, сколоты ориентиры... Русская женщина - нянька... Сердобольная... Мужчины часто недолюблены..., обижены..., ранены... Прав ты, Витольд Фрейдович!"
   За размышлениями Деби не заметила, как в салон вошли учёный и драматург. Они пытались о чём-то доспорить. Тихо и интеллигентно.
   - Вы, дорогой, Ростислав Всеволодович, не изволите вникнуть в контекст моего ди?скурса. - как с кафедры уверенно говорил Кирилл Алексеевич - Доброе утро всем! Видите ли... Что мы можем познать? Мозгом нельзя познать мозг... И вселенную. И вообще: чем-то незрелым понять нечто высшее... Если зеркало будет смотреть в другое зеркало... У вас всё - энергии. И всё - Игра! Но вы утверждаете - игра в Бога! Нет и нет! Я тоже не старцем на облаке Его представляю. Но Он - Создатель! Необъяснимый! И он - в нас! А у вас Игра природы, случайностей, эволюции, самосозерцание "вещи в себе"...
   - Да я, собственно... - драматург вяло раскланивался с присутствующими. Под глазами у него были мешки цвета ультрамарина. По щекам молниями цвета спелой черешни выступали прожилки. - Нельзя, мой друг, нельзя... Конечно... Несовершенное не постигнет совершенное. Вопрос: что Совершенное!? Не создатель! Энергия, вибрации Космоса... Разные! Прана! Извините...
   - Ого! С утра философствуют! "На трезвяк!" - рассмеялся незлобно режиссер - Ещё двое заразились зеркальным отражением! Ха! И "бухнулись" в Зазеркалье!
   - Да, мы, собственно, так... "дней минувших анекдоты" обсуждали: реформы Петра... и вот... - нехотя заминал разговор Ростислав.
   - И вот "скатились" до Христа и Антихриста... Ха! А! Вот идёт наш "человек с мандатом"... О! Правильный депутат! С утречка уже "замахнул", "остограмился". Слуга Народа! Народ со стаканами ждёт не дождётся ответа: Пётр - Великий? Антихрист? Почто матушку-Русь вздыбил? На хрена русскому цивилизация? И в зеркала пьяную, щетинистую рожу на хрена созерцать! Самосозерцать! Ха! Без кнута и пряника-то!!Скажите-ка, Викто?р, Семёныч наш подвядший: как почивали? Вижу - хреново. Ну-ну, не обижайтесь... Просто имею вопросец к депутату: есть у нас с вами, у нашей "семёрки" шансы на интересное будущее? То-то, вижу ваш ответ правдолюба. - витийствовал Влад.
   В каюту вошла актриса. У-у-у, да-а-а... В осанке гордыни поубавилось. Красивая, но скромная, как Мэрлин Монро наканкне самоубийства. Поклонилась молча.
   Режиссёр с поклоном и сарказмом процитировал Вознесенского:
   Я Мерлин, Мэрлин.
   Я героиня самоубийства и героина...
   Алла Максимильяновна приподняла брови. Лоб и глаза потребовали объяснения, потребовали бо?льшего уважения к себе.
   Влад мгновенно нашёлся:
   - Вот учёные люди пытаются ди?скурс "ущипнуть за гузку". А я говорю: гузка у этого понятия жидковата. Нужен событийный аспект. Текст или сцена. Так? Вот у Мэрлин с гузкой было всё в порядке и событий "полная гузка"..., и красавица..., и успех. А-раз! И праны тю-тю! Почто? Чегой-то бабе не хватало? Ась?
   - Всё-всё, мои хорошие! Доброе утро и хорошего дня! Пора! Через пятнадцать минут Таллин. Выход с шестой палубы. И паспортный контроль нужно пройти побыстрее. - лучезарная, свежая Татьяна заглянула в кают-компанию, пересчитала всех взглядом и убежала занимать очередь на выход с лайнера.
   ... Семёрка туристов весело и довольно бодрым шагом, окружив с боков и сзади своего гида следовали пешком до городской стены Старого города. Татьяну Эдвардовну, с её зонтиком и хорошо поставленным голосом опытного лектора и экскурсовода было слышно всем:
   - Три с хвостиком часа пешком со мной по Старому городу... Два часа свободного времени... В восемнадцать тридцать на лайнере!...
   Она сразу предупредила, что такого рода экскурсия построена по сценарию фрагментарных тем и сюжетов по мере движения... Принцип: "направо-налево, успевай". Мозаика, даже калейдоскоп.
   - Правильно - не преминул сострить едкий Владислав Фёдорович - Экскурс в ди?скурс... Событийно-визуальный штурм.
   - Да, да - улыбнулась милая Таня. Её благородную натуру трудно было возмутить. И задавать в паузах ей вопросы и делать реплики она разрешала. Тем паче, режиссёр выразился метафорично, но верно.
   - Уважаемый Владислав прав. Смотреть и видеть - главное! Визуально-эмоцианальный, личный фон со своими ассоциациями! И, ха, слушать меня, конечно! Но экскурс и дискурс без дискуссий... За ужином, впрочем, вполне уместно будет... Всё, что можно современному туристу легко узнать из интернета, я буду освещать тезисно. Кратко об истории, об архитектуре, о религии, о "гениях места". О топонимике эстонских названий, слов - практически ничего. Это сложный и глубокий стык лингвистики, географии, истории Прибалтики... А легенды будут! Влюбитесь в Таллин. Мало средневековых городов в Европе, так хорошо сохранивших себя не фрагментарным духом старины, а во всей полноте! Милоте! Теплоте! Погода сегодня тоже хороша!
   - Немного вот есть... размёты облаков - прищурился учёный.
   - О, да! Раздувы ветра могут подгадить "рассупонившемуся солнышку, что расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Инда взопрели..." - опять сиронизировал Влад.
   - Господи! Давайте же без погоды и упражнений в острословии. Берегите уши и время других! - возмутилась Алла Максимильяновна.
   "Да здравствуют "Ма?ксимы" от Максимильяновны!" - про себя сьёрничал-таки режиссёр.
   Они стояли у башни "Толстая Маргарита". Выслушав коротенькую и довольно банальную легенду о башнях (этой и "Длинный Герман") туристы двинулись по улице Pikk ("длинная нога").
   - А это архитектурный ансамбль первой половины пятнадцатого века, эти три "сросшихся" дома называют "Три сестры". Три типичных для ганзейского периода купеческих дома с высокими двускатными крышами - "щипцами".
   Татьяна Эдвордовна дала возможность рассмотреть достопримечательность, кратко прокомментировала вид порталов, окон, дверей и прочего. Рассказала и легенду про одного купца, у которого были три дочери, "три сестры". Поведала трогательную историю о том, как под штукатуркой "старшей сестры" обнаружили изображение пеликана, питающего своей кровью птенцов до тех пор, пока не умирает от истощения.
   Путешественники дошли до Ратушной площади.
   - Как обычно - Ратуша и прилегающая к ней площадь - сердце старого европейского города. Раньше в Ратуше была "управа" и попасть туда могли лишь люди из высшего сословия. А площадь - для всех! О! Площадь эта помнит споры и сделки ганзейских купцов, весёлые праздничные пиры и ярмарки. И казни. Казни более не популярны, а базары-ярмарки - вот они! Множество палаток. Вижу, вижу... Даю двадцать минут, погулять, осмотреться... Купить сувениры можно и в ваше свободное время. Я буду... видите в брусчатке камень с розой ветров... Здесь, рядом с музыкантами.
   Женщины бросились к сувенирам... Всё ручной работы! Красота!... Изделия из дерева, льна, керамики, янтарь... Мужчины неспешно отошли в сторонку: покурить и поглазеть. "Ты-то, на что ты любишь смотреть" - говорил Бродский. Виктор Семёнович "шарил" глазами "ниже пояса": товары, девичьи ножки, что почём... Ростислав и Владислав - на уровне головы: глаза людей, "глаза" зданий и их настроения... А Кирилл Алексеевич смотрел вверх: крыши домов, архитектура аттиков и фризов, пытался угадать "мысли" облаков. Он любил "горизонт карниза", и почти всегда быстро поднимал глаза выше первого этажа.
   Дебора сразу и легко купила керамический ветряной колокольчик "Три сестры", Алла - серёжки с янтарём. "Ах, как вам хорошо, Аллочка, к вашим рыжим кудрям!" - похвалила Алёна и купила себе подсвечник "Толстая Маргарита". Купить-то Алёна купила, да всё сомневалась. "Тот - не тот?" Что лучше? Ещё ведь будут сувениры... А Алла купила просто и довольно равнодушно. Оказывается и в дамах есть разнообразие: одна вот купила легко, вторая - в муках сомнений, третья - по-мужски равнодушно. А любят как? Вариативно. По настроению. А бывает честно, легко и преданно... Всё бывает...
   - Поднимите, пожалуйста, головы вверх и посмотрите кругом. С моей "розы" хороший обзор. Видны сразу пять главных шпилей города. Смотрите: башня Ратуши, Домский собор, Александро-Невский... Хм, что-то других... а где церковь Святого духа?
   - Испустилси и вознёсси... - пошловато и опасно предположил режиссёр.
   - Фу,... Владислав... Нехорошо так... Давайте пройдёмся, она тут рядом.
   Они подошли к церкви Святого Духа.
   - Побольше уважения к истории, к богословию, к старшим... Эх, этой "старушке" почти семьсот лет и в этом аутентичном виде церковь (да, и часы на ней, видите!) не реставрировали (не чинили) более трёхсот лет! Ах, вот видна и церковь Святого Олафа. Вы знаете, что Святой Олаф - креститель Норвегии. Это самая высокая церковь - сто двадцать три метра.
   - Как собор в Петропавловке... - блеснул эрудицией Влад, напрасно и мелочно пологая, что знания оправдают неверие. Не оправдают.
   - Я посмотрела в интернете... Татьяна Эдвардовна, можно с сбегаю на "розочку"... загадаю желание - растерянно-огорчённо взмолила Деби.
   - Да... Мы сейчас ещё заглянем в пару-тройку уголков и вернёмся через "розу" к Ратуше. Там ресторан "Draakon". Средневековый трактир! Wonderful!
   Группа гуляла, расслабленно кружила на карусели ушедшего времени.
   - Вот улочка длинной пятьдесят метров... Узкая... Дама в кринолине не пройдёт. А загулявший её муженёк, даже рыцарь на коне, вжавшись и съёжившись может улизнуть от гнева супруги... А вот чудный дворик!... Да... маленький... музей! Скульптуры, прочий декор... Чистота! ... А вот самая старая в Прибалтике и Скандинавии аптека. Ей шестьсот лет. А сама-то Ратуша чуть старше... Да, много готики... Поздней... норвежской. А вон на шпиле городской легендарный сторож - Старый Тоомас. Это - флюгер... А вот заветная "роза"... Я пройду туда, к ратуше, буду ждать в центре колоннады. Дамы и Викто?р остались испросить у Случая заветное. "Роза" обещала невероятное, сверхкачественное исполнение!
   - А что это за пыточные оковы, вмурованные в стены и колонны Ратуши? - спросил Кирилл Алексеевич.
   - Здесь пытали и казнили неверных жён - скромно ответила гид.
   - А мужей? - спросил учёный, зная, что для мужчины измена - не преступление.
   - Мужика нельзя унижать за это! Мужика Бог умудряет, а баба искушает. А бабу чёрт и умудряет, и искушает. Ей профилактика страхом нужней! - насмехался Владислав.
   - Эх, Владислав!... Ну вот, все в сборе... Может быть пообедаем здесь, в "Драконе". Без того, чтобы отведать традиционной кухни... нельзя... "Правильный" турист обязан припасть...
   - Да, да. Здесь отличная кухня, атмосфера средневековья и стилизация пятнадцатого века. Ха, это в судебном зале ратуши... Я тут ужинал с... друзьями... лет пятнадцать назад. На Рождество мы были... Ель пушистая в центре площади. Рождественский базар. Глинтвейн... рекой... Да-с, припал я тогда... на брусчатку прямо... Ох, чудили мы! В национальные наряды и наряды ганзейских купцов обрядились..., выдали нам в ресторане... - с грустной улыбкой сообщил драматург, чего-то недоговаривая.
   - и сейчас это корчма номер один! Электричества нет! Свечи! Нет вилок и ложек! ... Шутка, десяток нам дадут, хе-хе... Огурцы солёные прямо руками из бочек. "До пуза", "нахаляву!". Официантки радушные, в национальных костюмах... Советую отведать кофе, коричные булочки! Мороженное! А если поплотнее... то... э... наваристый бульон из лосятины, пирожки шести или семи видов.
   Гости сделали заказы. Обсуждали увиденное и услышанное.
   - Послушайте, друзья! А ведь сегодня пятнадцатое! Июля! Как же я... И ведь не вспомнила бы... Эти "Три сестры", эти три дамы... Эта ассоциация, реминисценция... смутно уже более часа мучаюсь... День смерти Чехова. Наш театр в две тысячи четвёртом посвящал свои гастроли по городам Пермской области столетию со дня смерти Антона Павловича. Березники, Соликамск, Губаха, Лысьва. Какие славные гастроли! Я играла Ирину (ха, тогда младшую сестру!). И ещё сольные литературные вечера-концерты по письмам. Его и ему. Помните, у Ирины: "Душа моя, как дорогой рояль. Его заперли, а ключ потеряли...".
   Алла Максимильяновна ещё хотела что-то продекламировать, вскинула вверх голову, тряхнула своими кудрями и вдруг сникла, точно что-то вспомнила, по-гоголевски склонила голову и замерла умолкнувшей птицей.
   - А я... вы знаете... я тогда написала оперу "Три сестры", ну, громко сказано, извините... - тихо заговорила Алёна Игоревна - Не скромно, конечно, но эта ария Ирины мне удалась. И Ольги: "За чем живём, зачем страдаем? ... Если бы знать, если бы знать..."... А вот Маша... Её это: "Человек должен Верить, искать Веру, иначе... иначе... жизнь пуста". Оля вторит ей: "Исполнить свой долг!" Но тема эта... о Боге, Вере, Истине и Долге... "Не Бога искать - Божественное! И не во вне - в себе!" Ах! "Никто не знает настоящей правды!". Я... я всё время в зеркальном отражении. И так часто в... ложной перспективе. - она смахнула слёзы.
   - "Чего на зеркало пенять!" Басенки, пьески. Скука и тоска! - Виктор Семёнович отведал глинтвейну и был склонен вынести вердикт. Как говориться: "всем сёстрам по сергам". - Не ложная перспектива, а ложный пафос, однообразное умничанье и нытьё. "Работать!? Что делать? Идеалы пропали! Ох! Ах!". Мелкотемье, равнодушие и насмешка его во всём! И над всем! И над всеми! Одно слово "депрессняк"! Ну, девки, разревелись:
   Кирилл Алексеевич серьёзно, неторопливо расставляя слова, спросил у бизнесмена:
   - А вы уже все плоды сорвали с дерева познания?
   Тот не успел ответить какой-нибудь дерзостью, чувствуя иронию по отношению к себе, как и иронией и дерзостью пригвоздил депутата Владислав Фёдорович:
   - Он уже все плоды эти выгодно продал! Так, братишка?
   - Я вам..., вам! Не... - надменно-багровый финансист не нашёлся остротой и плюхнул блестящее - Не сметь!
   - Просто я потрясён услышанным "литра"-видением! - усмехнулся, Влад.
   - Ну, ну,... Будет браниться! - миролюбиво развёл ладони учёный - Эх, "В Москву! В Москву! В Москву!". Москва снилась. Бабушка. Она филолог. Учитель литературы. Обожала Антона Павловича. Мне... - он сгорбился, словно получил "двойку". - Мне сон тяжёлый снился.
   - Всем снился... Доктор Чехов бегал за нами со скальпелем, литератор Чехонте - с пером, всё записывал, все мыслишки наши фиксировал, грешки. А патологоанатом Воловьев - судил...Чего-то нет его... И все будто забыли о нём! Ха! - режиссер вилкой подцепил пирожок.
   Пауза. Молчание. Потупленные глаза.
   - Ну что же это такое? Что за мрачная философия и пессимизм. За ужином о Чехове поговорите... И Москву вспомните... А сейчас мы в старом, добром Таллине!
   Группа продолжила прогулку. Безоблачную, пока без Чехова, и пока без Воловьева.
   - Витольд Варфоломеевич звонил мне утром. Жаловался на слабость, уведомил, что ему необходимо отдохнуть, что его... хм, заразили,... так он выразился..., что ему следует сделать... кровопускание... хм, он, кажется, сказал крововысасывание... Или я ослышалась. Сказал, что Милена побудет с ним, поухаживает... А-а-а! Вот, смотрите! Эти два красивых дома! Хороши, правда! Барокко плюс модерн. Грифоны, колонны, скульптура и живопись. А на крыше господин с лорненом. Одна легенда говорит о сладострастии этого господина. И в бинокль увидеть можно выражение его лица. Он подглядывает за тремя молоденькими балеринами, что живут на верхнем этаже в доме напротив. Как они переодеваются, репетируют... Другая легенда сообщает, что это ревнивец, следящий за своей женой. А третья... Кто угадает третью? Всмотритесь внимательно на крышу!
   - Это ваш Чехов, в пенсне своём... "Трёх сестёр" пасёт. Хо-хо! - Виктор был доволен своим остроумием и гордо воззрился на Татьяну Эдвардовну, охватывая, впрочем, и прочих дам вокруг себя.
   - О! Вот это "пёрл"! Викто?р, ваш язык - и скальпель, и перо! Вы точно пробовали себя в поэзии. - небрежно бросил Влад, блуждая взглядом по крыше.
   - Опять ёрничаете! Самый умный, что ли? - обиделся Виктор Семёнович.
   - Отнюдь! Напротив! Мы ведь приглашены на... хм, "Корабль дураков" Босха по причине грехов-с наших-с... Вы в курсах-с. Так вот! - лицо Влада стало злым, скулы окаменели, глаза резали по лицу противника - Вы норовите обидеть писателя... И нас всех тут... Мы не агнцы, мы уязвлёны, сокрушённы и смяте?нны в своём труде творческом - режиссёр побледнел и чуть успокоился - Вы здесь случайный человек, м-м-м, "не из нашего двора". Понимаете?
   - Перестаньте же! Я догадалась! - Деби показала рукой на кошку сидящую тоже на крыше за углом. - Он ищет кошку! Потерялась она! Она тоже ищет хозяина. Я чувствую. Она случайно залезла... не туда... И страдает...
   - Молодец, Деборочка Павловна! - гид ласково посмотрела на девушку... Хм! Вы целый сюжет... сочинили. Добавить... "на раскалённой крыше" и... можно просить Владислава Фёдоровича... ставит или снимать...
   Идут дальше.
   - Мы в Вышгороде (Верхнем городе). Основан датчанами-рыцарями. Город хранит память и о знатных семьях балтийских немцев, и шведах. И вообще исторически верхний город был для знати, нижний - для ремесленников и прочее. Мы здесь посмотрим Собор Александра Невского, Домский собор и выйдем к одной из смотровых площадок.
   Они подошли к Собору Александра Невского. Кафедральный православный собор. Красота, величие, торжественность. Пятиглавый храм в Московском стиле.
   - Вряд ли в Эстонии ещё найдётся подобный стиль. Более, конечно, готики, псевдоготики, барокко, модерна и эклектики. У нас десять минут на осмотр - прокомментировала Татьяна.
   Учёный и режиссёр подошли ближе к главным вратам. Зашли во внутрь. Но Владислав не пошёл к алтарю, а стал читать объявления в храмовой прихожей. Увидел такое: "Ключарь отец Пётр болен. Обращаться к отцу Варфоломею".
   - Это знаковое объявление. Не находите? - спросил он подошедшего Кирилла.
   - Отчего же?
   - А от того, что намёк-с, знак-с. Апостол Пётр болен и ключики свои от Царства Небесного передал Варфоломеичу нашему, тоже болезному нашему управителю, уполномоченному по сновидениям. И кровососанию...
   - Ну-ну... Вы уж больно сегодня... экстатичны... Я понимаю... наши сны... Тяжёлые... Тяжкое покаяние, ноша искупительная..., покаянная... А вообще ключарь, ключник то бишь, часто не просто хранитель ключей от церковной утвари, он - заместитель настоятеля.
   Все проследовали молча, обозревая панораму Старого Верхнего города к Домскому собору.
   - Лютеранский храм. Посвящён Святой Деве Марие. Готика, типичная балтийская, или северная готика. Как и северный модерн популярна и в Ленинградской области. Белокаменный! Тринадцатый век!
   - Хочу зайти! - воскликнула Алла и вместе с драматургом и Деби прошла в кирху.
   - Смотрите! Здесь захоронен Крузенштерн, а вот могила человека, послужившего прообразом Андрея Болконского. - заметил Ростислав Всеволодович.
   - И последняя наша точка, где мы должны "потоптаться" - смотровая площадка!
   - Какая прелесть... - почти шёпотом проговорила Алёна - Только голова кружиться... от красных черепичных крыш. Нет-нет... прелестно...
   - О! Если бы мы приехали сюда в мае! Цветут каштаны, сирень, яблони! Сейчас я расскажу свою любимую легенду о Таллине. В глубоком озере возле строящегося города жило чудовище. Время от времени оно выходило к людям и спрашивало: не построен ли город окончательно? И если бы люди ответили "да", чудовище поглотило бы город. Жители дружно отвечали: "нет". О чём это? Как думаете?
   - Тебя не должна покидать надежда... на мечту,... на свершение... - ответила Алёна.
   - Надежда не должна покидать и чудовище - рассмеялся Влад.
   - Не следует быть самоуверенным - неуверенно предположила Алла.
   - Следует меньше ставить точек, более - многоточие - задумчиво произнёс драматург.
   - Невозможно познать ни Истины, ни Тайны... - изрёк учёный.
   - Нельзя и не нужно видеть конца пути... - смутилась Деби.
   - Полезно уметь соврать..., во спасение - провозгласил Виктор.
   - Отлично! А я добавлю мысль одного пастора: "Ты не должен не отдать последнее, ни взять лишнего". Вот и всё, хорошие мои! Сейчас гуляем. Распахиваем глаза! Распахиваем души! Отдыхаем! Советов много давать не буду. Лично я прогуляюсь по улице Виру до ворот, до двух башен. Это ещё один вход-выход из Старого города. Кстати, там много и торговых палаток с сувенирами и кафешек. А вот туда - Парламент и башня "Длинный Герман"... - гид дала ещё пару советов и сделала пару напоминаний.
   - А можно я с вами? - спросила Татьяну Дебора.
   - Очень буду рада! Вы - юная барышня и вам одной в чужом городе...
   - Чудовище ещё надеется! Я должен быть рыцарем и охранять юную деву и "главного лоцмана" - весело сказал Владислав и взял дам под локотки.
   Его примеру последовал бизнесмен, пригласив Алёну. Драматург и учёный пристроились с двух сторон к Алле. Группки разошлись по разным сторонам.
   ... Режиссёр пригласил своих спутниц в ресторанчик "Olde Hansa". На веранду. Те заметно устали и охотно согласились.
   - Отличный ресторан! Вы видите ряды ящичков с приправами по периметру веранды. Их можно рвать. Вот мята, вот розмарин. А запах! Отщипнём? С собой на лайнер возьму - ворковала довольная экскурсией Таня.
   - Татьяна. Милая! А можно легендочку, одну... о колдунах, ведьмах. Мистику! - прищурив один глаз, попросил Владислав Фёдорович.
   - Да. Коротко. И спасибо, что без отчества... Тут недалеко от Таллина...
   Она вдруг осеклась, заметив, что глаз режиссера, тот, что только что был прищурен, теперь смотрел на неё пристально сквозь призрачный монокль, "булгаковский" монокль. Но самое странное, что и Деби почудилась эта же "небывальщина". А через миг это уже не монокль, а пенсне, "чеховское", а вот лорнет, того господина на крыше. "Черт-те что! Душно" - подумала Татьяна. "Наверное, будет гроза..." - подумалось Деби.
   - ... да... недалеко... есть заповедник. В том заповеднике есть ничем непримечательный свиду колодец. Иногда этот колодец буквально взрывается потоками воды, образуя вокруг себя целое озеро. Целительное... Потом вода уходит куда-то, оставляя после себя новую кучу камней... Волшебных и тоже целительных... Говорят - это ведьмы купаются в колодце! И совершают ритуалы и обряды. И исцеляют людей! Вот так: нечистая сила исцеляет!
   - Хочу быть ведьмой! Хочу париться под землёй! Хочу... как Маргарита... исцелять... хочу Мастера исцелить! - как будто какая-то сила выталкивала из Дебориного рта эти жаркие слова.
   - Нам пора на корабль. Смотрите - какие тучи! - сказала Татьяна Эдвардовна.
   Возле ворот (Вирувских башен) Деби купила букетик цветов. Кажется, это были мелкие хризантемы. Жёлтые.
   - "Она несла в руках отвратительные, тревожные жёлтые цветы... И меня поразила не столько её красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах" - начал булгаковскую цитату Влад.
   - "И, вообразите, внезапно заговорила она: - Нравятся ли вам мои цветы?" - продолжила Дебора, чувствуя волнение в груди.
   - "Я отчётливо помню, как прозвучал её голос, низкий довольно-таки, но со срывами...". Как ваш, Деби - режиссер как-то по-детски непривычно мягко улыбнулся. Но он почувствовал как на них обоих кто-то набросил лассо. И стягивает, стягивает...
   И он ещё, но уже про себя проговорил: "... Любовь выскочила перед нами, как из под земли выскакивает убица в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!".
   - Ой, молния! - испугалась девушка.
   - Ого-го! Какой гром! Бежим! Где ваш красивый красный зонт, Деборочка? - спросила гид.
   - Я... А я... его потеряла - сначала сделала растерянные глаза, а потом расхохоталась Дебора. - Оставила в кафешке. Со мною бывает такое... Да...
   "Ах, какая она умница, ... какая... трогательная, эта Деби... Потери?... Находки!" - подумал Влад.
   Они бежали по лужам, под ударами тёплых, тяжёлых струй. Девушка смеялась, сняв обувь и смахивая с лица водопад. А Владислав не смеялся, но он улыбался. И он надеялся, что пройдут очистительные ливни, смахнут с души эту паутину морока. Избавят от тягостных воспоминаний. И то того грязного, мучительного теперь сна, что приснился накануне.
  
  
  

Глава 7. Сон режиссёра.

  
   Если бы такой сон приснился ему в молодости, когда они, сокурсники, смотрели по ночам порнушку, он бы только позабавился. "Да - смеялся он с друзьями - мы учимся стать творческими работниками зрелищных видов искусства. А где ещё поучиться крупному плану, неистовству движений, экстазу глаз, яркости звуков, выразительности рта...".
   Вовчик и Лёнчик принесли новую кассету. Ему, его первой жене, Валюшке, и этим двум его друзьям чуть за двадцать. Начало лихих девяностых. Всё позволено... Они у него дома. Поздний вечер. Он зовёт жену посмотреть в компании парней эту кассету. Она сопротивляется. Она опять сопротивляется. Дура! Но он заставляет. Он вновь настаивает на своём!
   - У меня болит голова от этой ужасной музыки ... "бум-бум-бум". - ворчит Валюшка.
   - Это не "немцы" и не "шведы". На сей раз высокохудожественная итальянская, ха, порнуха. Фильм "Приключения Марко Поло". Музыка Pink Floyd. - скалятся, облизываясь на Валю, друзья.
   ... Парусник в море. Волны. Порывы ветра напрягают и выгибают паруса. Скрипят реи. Скрипят койки моряков. Шалун-ветер играет, колышет кринолины дам на палубе, задирает воланы, оборки и рюши, да и сами юбки и подолы платьев у важных дам, знатных барышень и хорошеньких хористок. Вот группка барышень в одних соломенных шляпках и белоснежных панталонах. Цветы и ленты на шляпках, как и рюши на панталонах заботливо охватывает камера оператора. А вот барышня без шляпки и без панталон. Только зонтик в одной руке, а другой она еле удерживает парик. Парик сползает, буквально падает с её головы. Ах, ну как соблюсти приличие?! И эта качка! И этот юноша- морячёк, что так безудержно "дерёт" её сзади. Ах, она наклонилась и опирается только на зонтик! Ну как удержаться?! Да никак! Отдаться стихии!
   ... Соблазнительные ножки в белых получулках с красными кружевными подвязками. Красные башмачки валяются рядом. Красные губки куртизанки обхватили огромный член. Благородные дамочки и простолюдинки подставляют свои попки и бёдра господам кавалерам и матросам... Крупные планы... Вот два матроса-негра "в два смычка" забавляют совсем юную девчушку. Крепкие, длинные чёрные пальцы ласкают нежные молодые грудки. Её плоть, её "дырочки" невесть каким образом вмещают в себя эти "фаллосы-дубинки". Её светлые кудряшки волос прилипли к мокрому лбу. Она орёт, стенает от блаженства. Стоны, чмокания "отсосов" симфонизируют с шумом моря и музыкой... Страсть растёт, растёт... Невидимый дирижёр-режиссёр ловко выхватывает из общей вакханалии то струйку спермы, потёкшей из угла рта одной дамочки, то струя мощно бьёт в открытый, жаждущий рот другой девушки. А вот ещё одна слизывает сперму с лобка, половых губ, бёдер и "ущелье греха" между грудями сразу двух таитянок, которых "облили" три здоровенных молодца. А вот камера снова медленно показывает ложбинку между грудями. Капли пота, пупырышки возбуждения..., вот эти сиськи трясутся... Она на коленях... Дикие, обезумевшие глаза... Соски, "вставшие" и отвердевшие от желания.
   ... Какая-то бесшабашная девчонка ловко карабкается по мачте вверх. Она кричит от восторга свободы! Снизу поднимается Марко Поло. Он тоже "упоён"! Во всех смыслах. Он натягивает своим весом верёвочную лестницу и одной рукой поддерживает голые ляжки девицы. Заметно и его "восставшее намерение" "натянуть" и эти ляжки. А та, чертовочка, лягушечкой, лягушечкой, выше, выше... Дразнит, смеётся... Вот парочка ухватились руками за рею... Марко сзади... И этот "парус" из двух ритмично конвульсирующих людей, распятых на "кресте сладострастия", снимается оператором очень поэтично и живописно. Когда камера на вертолёте удаляется подальше и захватывает понараму волн, чаек и горизонта, кажется, что этот "крест" возвысился из морской пучины и нам показывают двух первых людей... И яблочки им не нужны...
   А капитан? Какой типаж! Ну вылитый Иван Тургенев! Только в тельняшке, в ботфортах и с трубкой в крепких жёлтых, оскалившихся зубах. Другой одеждой не обременён. Две графини рядышком, усердствующие губами и руками, мешают мужественному морскому волку держать штурвалом курс... Как почему именно графини? Да он орёт на них: "Графини! Вашу мать! Харэ мешать!".
   ... Вдруг "кино" меняется... Павильон киностудии... Его вторую жену, Светку, продюсер не утверждает на роль. Она ревёт, выбегает на улицу, под проливной дождь... Он тащит её обратно, в другой павильон... Заставляет встать голой "раком"... Хочет сделать фотки "проб". Она не соглашается. Дура! Снова дура! В этот павильон врывается какая-то одна съёмочная группа, следом другая... Вот дож в окружении десятка "фей" в возрасте от двенадцати до тридцати лет. На доже характерные красные носочки и шапка. На "феях"?... А на "феях" только дож и паж. Дож - ба-а-льшой начальник и ему полагаются самые "свежие феи". Пяток штук.
   Другая сцена в другом углу павильона... Две девушки... Лесби? Вот пышнотелая, с плёткой, в чёрных кожаных сапогах-чулках, в чёрной маске, ногтями рвёт колготки на смущённой, стоящей с закрытыми глазами молодой, небольшого роста девушке. Очень худенькая, хрупкая. Дрожит от страха... И тут подкрадывается тот дож. Хочет "взять" девушку с "чёрного хода". Пышнотелая помогает... Смазывает... Всё лосниться... Вот-вот "мухомор" дожа пронзит эту... Господи! Это же лицо Деборы! Этот гад подбирается к ней! К моей... моей... О, нет! Нет! Нет! Я сейчас... Я помогу!
   Влад буквально рвал мятую, мокрую простыню. Он проснулся резко, больно. "Что за хр...? "Мясной" натурализм! Такое мне лет двадцать не снилось!". Он тяжело встал. Болела голова, болела печень. Открыл бар. Налил в стакан пива и жадно выпил. Открыл штору окна, посмотрел на море. Потом на часы... "Фу ты! Всего лишь восемь..." Он открыл вторую бутылку пива и пил теперь медленно. Глотки возвращали вечер накануне, напоминали, что он не умеет пить правильно, что утром его всегда мучает совесть. За что?
   Ему не хотелось быть в каюте одному и он направился в бар. Нет, разговаривать с кем бы то ни было ему вовсе не хотелось. Нужно было просто убедиться, что люди ещё остались на свете, что они по-прежнему никчёмны и праздны. Так и есть. В баре у стойки сидели два малосимпатичных парня и три страшные "лахудры" (кажется, немцы). Тембры голосов и смыслы фраз из грубой немецкой порнухи: "Трах... О! Е-Е! Фантастиш!"... Жеребцы и кобылы...
   "А что я-то выё...сь? Мне ведь тоже всегда было... нет, не всегда... в их годы, легче "трахаться", чем "тратиться душой". И девчонок мы любили, что "брали в рот" и "не брали в голову"... Большинство друзей потом женились на порядочных, цельных, честных... Смогли парни отмыться... А я? Я и не хотел скромных и честных. И в этих своих двух жёнах искал "свободного огня"... И что ты нашёл?... Пустота... Пустота, сука!... Потом два года меня "не штормило". Уже не порнуха, уже не проститутки,... а так... милые свободные дамы... Их всегда хватает. И всё просто: крепкое мужское тело и деньги... Девушки и женщины без претензий... После второго развода я всегда находил таких: молчаливых, с застенчивой улыбкой. Подчиняющихся во всём! Не задающих вопросы! Подстраивающихся под меня, подстилающихся под меня! Да ещё ведь кочевряжился в выборе! Искал с особым развратным выражением глаз, губ, пухлых чаще всего губок..., с особой укладкой или стрижкой волос. Две-три встречи и... менял. Да потому, что начинали они, дуры, говорить... А я искал "мертвых"! Так их в "Психоанализе" определяют... И вот я в кризисе. Мне все бабы - чужие! Я одержим! Болезненно одержим поиском, желанием найти Ту, что будет, впрочем, тоже будет... правильно отдавать и отдаваться, но... Но которой и я хочу отдать! И слушать её готов! А-а-а... Разве можно отдать то, чего не получил!"
   Он сидел у окна, вдали от барной стойки, смотрел вдаль моря, выпивал и вспоминал.
   Мать... Она была модной певицей... Очень красивая и живая. Когда он немножко был нездоров, она не вела его в садик, а брала с собой в театр. Какой мир на сцене! Какой лживый мир за кулисами! К маме, полуодетой, и к другим тётям, почти тоже раздетым, заходили в гримёрку после спектакля мужчины. Они дарили цветы, подарки, целовали женщин и трогали их руками... От мамы потом неприятно пахло... И всё чаще она приходила домой заполночь. Всё чаще сильно пахло вином. Отец, суровый заместитель главного инженера на Кировском заводе, тоже любил после работы "пропустить стопя?тьдесят". Спать он ложился рано и рано вставал на работу. Маму он ни о чём не спрашивал. Владика тоже. Он жил с собой одним.
   ... Это заражение..., эта зависимость от порнопродукции. Ему ещё нет двадцати. И вообще "перестройку" в стране он вспоминал как увлечение эротическими журналами, потом порножурналы. Уж потом, позже - видео. Заглядываться на других красивых женщин на фото из журналов, молчащих и доступных в его воображении стало заменять необходимость в живых подругах... Этих, на картинках или видео, можно и так, и этак развернуть, рассмотреть и там, и сям. Всё они разрешат! Любой ракурс!... А живые?! Тьфу! Лезут не вовремя с советами, просьбами. Ещё и "это нельзя!" Да и "это!" Плевать! Он идёт с журналом в ванную и... "ставит" фильм. Устраивает маленький спектакль. "Подать свет сюда!" "Притушить!" "Ляг сюда!" "Ноги так,... стоны..., сильней!".
   "Я хотел, чтобы мои жёны смотрели так, стонали так, как привык желать я. Мне ведь все угождали! Те ролевые игры, что я любил. Да любой мужик хочет "поиграть" с горничной, медсестрой, стюардессой. И с учителкой! И с двумя-тремя стриптизёршами. Да-а-а. Одна моя подружка, Светка, студентка-психолог, заразившая меня психоанализом, сказала: "Твоя проблема - неумение, нежелание отдавать". Я женился на ней, я слушал её, я верил ей: "женщины раскрываются в сексе сначала на духовном уровне, потом уже на генитальном. Мужчины - наоборот. А ты требуешь от меня мужской тактики... Ты сначала скажи слова-то ласковые!...". Нет! Не могу так! Пытался перебороть ситуацию: совратить её фильмами, задеть возможно скрытые струны лесбиянки, бисексуалки, групповушки устраивал. "Не катит!" И с первой женой тоже... Ну, и не забирайте моё! И не спрашивайте уныло и виновато потом, что я хочу... И с актрисами, которые всё выспрашивают, выпытывают у меня... не люблю работать... Потом, сучки, начинают "прилипать", "делиться своим!" Эх! Это я не открыт!? Да это вы, бабы, скрытные о-го-го! Но из любого... вытащить и деньги могут, и "мозги вынести", и "душу вывернуть наизнанку"... На хер им духовность! Ложь одна! Ну кто скажет о себе правду!? Чтобы я поверил... чтобы доверился тоже... Да, нужен Другой! Слушатель, грамотный и значимый для тебя Мастер психоанализа. Ха! Каким может быть (должна!) быть для меня Она... Та, что ищу!"
  

Глава 8. "Танцы, шманцы, обниманцы".

  
   Только успели Татьяна, Дебора и Владислав, все промокшие под ливнем, ступить на борт судна, как у Татьяны Эдвардовны зазвонил телефон:
   - Да... Здравствуйте... Это шутка?... Не понимаю... Хорошо, поняла... Через сорок минут... Приду, да... - на лице её было изумление.
   - Много чудес в этой поездке... Это позвонил Йорген Ларсен, датский учёный-культуролог..., очень известный... Любимый мой "заочный" учитель по скандинавской культуре. Его две монографии... Ох, мне не верится... Он сказал, что его пригласил поплыть с нами до Копенгагена герр Воловьев, что он как раз был в командировке в Тартуском университете... Чудеса!
   - Наш герр в своём амплуа... Хотя... Вряд ли... Вы же не играли в "рулетку"... И ваш Ларсен тоже... Это - подарок вам. Для приятного времяпровождения. И от нас, наших "шоу"... отвлечь. Смело идите!
   - Я не всё понимаю... Но я по договору и должна была с сегодняшнего дня обедать и ужинать в другом ресторане... В том же, где будет Йорген... И номер стола... тот же. Ой! Я бегу обсохнуть и... переодеться! Ой! Деби, золотце! Я попрошу вас: проследите, чтобы завтра никто не опаздывал... Прибываем в Стокгольм в девять тридцать утра. Да, да,... э... выход с четвёртой палубы. Я буду там ждать... И... и ещё всех обзвоню в девять. Ой! Ой! Сам Ларсен! Пока, пока...
   ... За ужином группа эвакуированных как-то странно ощущала отсутствие и Татьяны Эдвардовны и... порученца-эвакуаторщика.
   Со спокойной, благожелательной Татьяной можно было бы мило поговорить об увиденном в Таллине и... отвлечься от мыслей о прожитом во снах и не вспоминать вчерашнюю "рулетку". А сейчас опять вечер и опять... нарастает тревога, и ожидание сновидений колеблет всегда теплящийся в душе огонёк радости и надежды, и маятник душевного сумрака колеблется из беспокойства через тоску в боль и обратно. И нельзя, не должно? им, приглашённым, вскарабкиваться наверх, трусливо спрятаться и замереть в фиксированной, "мёртвой" точке. Не выйдет-с! И чёрные тучи за окном, и чёрные волны не обещали скорого штиля. "Лермонтовский мятеж" и "рваный парус" Высоцкого.
   Алла Максимильяановна попыталась направить "лодку разговоров" в тихую гавань:
   - Кирилл Алексеевич, уважаемый! Я не дослушала (гроза заставила набросить на голову курточку), что вы там говорили Ростиславу Всеволодовичу о "разрушении" памяти... Извините...
   - Не совсем так... Не точно... Нейрофизиологи, психологи и психотерапевты уже умеют... э... "разрушить" куски воспоминаний... э... избирательно... Не память, не собственно память. Я не специалист... - неохотно высказался учёный, более утопая в собственных "тёмных пятнах" воспоминаний, нежели затрудняясь в точности определений.
   - Ух ты! "Избирательно"! Страшненько ведь! Убрать, к чёрту, мораль! "Всё дозволенно!" - хмыкнул режиссёр.
   - Вы, дорогой друг, говорили о возможности (пока!) "усыпления" мелких обид... Помните, Кирилл Алексеевич - размышлял в слух Ростислав - вы начали приводить примеры, ну, такой, хотя бы... Ты дал прочесть кому-то из ближнего круга... свою новую пьесу, ждёшь оценки, совета. А тебе в ответ... молчание! Месяц, полгода... год. Это как... ты читаешь лекцию - тебя не слушают, ты написал письмо - тебе не ответили, ты протянул руку - тебе не подали своей в ответ...
   - Ничего себе... "мелкие" - огорчённо заметила Алёна.
   - Я такого не умею быстро прощать, тем более... забывать! - решительно возмутилась Алла.
   - Да-а-а... Дело тут, видите ли, в общей гипотезе о том, что всё в мире является энергией, её связями, её вибрацией. Это любой эзотерик скажет... И Эйнштейн, и даже Ньютон... Если вы настроитесь на энергетическую частоту той реальности, которую хотите создать для себя, то получите именно то... Видите ли, скандинавский гений, датчанин Нильс Бор... утверждал, что квантовая физика и работает с двойственностью и неопределённостью: здесь и одновременно там!
   - Я и говорю: нет незыблемого! Всё "размыто"! "Всё дозволено"! - ещё раз заострил тему Владислав.
   - Хм... - улыбнулся лукаво драматург - Так то так! Но! Любой пример "узок". Смысл тайны всегда шире! Ох, шире! Не вместить уму человеческому... Всё утопим в банальности, или догме, религиозности.
   -Да! Не упрощайте, Влад. Дар Веры, Откровение и Убеждение глубже любой физической относительности!
   - Как это, э-э-э... Я вспомнил, Алёнушка, вы мне давеча сказали перед грозой... Ну, из этого, из Чехова: "Живём в таком климате, а ещё философствуем". Ха! - начал опять хмелеть и "подначивать" Викто?р.
   - Да... Только не в таком тоне. - недовольно отозвалась Алёна Игоревна.
   - Это Маша... в "Трёх сёстрах"... Действие в пьесе происходит в моей родной Перми... Урал... Бывают грозы за грозами. Чеховские... Булгаковские... - Уточнила Алла, грустно улыбнувшись своим каким-то воспоминаниям.
   - А в "Дяде Ване" ещё прелестней - закуривая и отходя к окну, мрачно сказал режиссёр. - "В такую погоду хорошо повеситься".
   - А что вы, Дебора, такая грустная? И как заворожённая, с ненавистью смотрите на устрицы? - спросил девушку бизнесмен-депутат.
   Нависла какая-то пауза. За окном резанула молния и громыхнуло так, что все вздрогнули.
   - Я вспомнила Антона Павловича, как привезли из Германии, где он умер, гроб... В вагоне-холодильнике, на котором была надпись "Для перевозки свежих устриц"... - глаза Деби стали влажными. - И эта его... Книппер перепутала время и вместо толпы с венками и цветами... - она не могла и не хотела более говорить.
   - Не нужно, дорогая девочка, так драматизировать... - задумчиво и спокойно заговорил Ростислав Всеволодович - Да - шок! Да - драма! Да - его коробило всё пошлое, вульгарное, гнилое. Но! Но... как... это всё по - Чеховски! Оценил бы сам Чехов такой сюжет? Не обиделся бы на жену? Сказал бы: "Да, жаркое нынче лето"... Это про холодильник... Не знаю... Он, умирая, попросил бокал шампанского... Вы помните, э..., если для Шекспира..., если сила Шекспира в умении показать драму в жизни..., такой трагический, насыщенный действием сюжет, то у Чехова главное - драма самой жизни! Показать на сцене и того, и другого автора (популярнейших и ныне!) - трудная задача для режиссёра и актёров. Ох, трудная! Это вершины театра психологического абсурда... И Шекспира, и Чехова недолюбливал Толстой... Да... Читать тексты эти, словно безвоздушные, действительно... нелегко, скучновато, однообразно... Но дай воздуху! О-о-о!
   - Граф гневался: о "Дяде Ване" - чего два мужика пьют, бездельничают и пристают к одной замужней даме? Не могут, что ли, бабу себе найти?! О "Трёх сёстрах" - да пусть разъедутся, едут в свою Москву! Нет, брат граф: не могут они разъехаться, и в Москву уехать не могут! И пахать не могут! И с бабами не так ловки, как Лев Николаевич... Не могут! И всё... - Влад говорил и всё размышлял: "тяпнуть" ему рюмашку-другую или... Или... - Или взять того же Ибсена...
   - Да, да - поддержала разговор Алла - Тонкий Мандельштам тоже не смог понять Антона Павловича: "мелкопаспортная" драматургия - говорил. Не видел... драмы жизни.
   - Я пытался в стилистике театра абсурда объединить в одном спектакле, большом, трёхчасовом чеховских "Ива?нова", "Чёрного монаха" и "Человека в футляре"... Три действия, два антракта. Действия в трёх усадьбах... Ива?нов, Коврин и Беликов - соседи, закончили один университет..., в один год... В Ива?нове и Коврине - дух избранничества, но... оба сдаются перед обыденностью... Оба в своей шизофренической панике обнаружить в себе полную несостоятельность, посредственность. Оба "сдаются Беликову", уходят в провозглашаемую тем замкнутость и собственную "экзистенциальную улитку-футляр". И актёры у меня были... хорошие, и работали мы... Но вот как воплотить на сцене тонкости восприятия мира, разницу между одиночеством и уединением, социопатию и ценность собственного "малого мира"... Я в конце спектакля положил всех троих в "футляры-гробы" с блаженной улыбкой успокоения и примирения с жизнью... Нет, не получилось выразительно! Нет! Какая, к чёрту, улыбка видна с двадцатого ряда!
   - Да-да! - всплеснула руками Дебора - Я очень хорошо понимаю! Я вижу ваш спектакль! Точно! Вижу! Но смогут ли... Те, кто не чувствуют тонкого, нежного и грустного Чехова. Я ведь несколько лет жила в Гурзуфе недалеко от его дачи... Я часто ходила туда, слушала экскурсоводов, рисовала там на терраске его уютной и бухточку, и ту гору рядом, и лодки, и ... - она вновь всплеснула руками - Знаете, Владислав Фёдорович... а ведь в ваш этот спектакль можно... героем... можно и самого Антона Павловича. Я имею в виду "футляры": и вагон-футляр, и устрица-футляр, и гроб... Ой, извините... Я ведь много читала: и его прозу, и его письма, и его биографию... Много думала и не понимала сначала... многое... Например, он мучился "Тремя сёстрами" в Гурзуфе, сбегал из Ялты, искал уединения... Все мешали,... а он терпел... И всё что-то решал в "Трёх сёстрах"... Что? Ведь об той же драме жизни, о тех же проблемах... будто сказал уже... достаточно, и в "Ива?нове", и в "Чайке", и в "Дяде Ване"... Эти пьесы уже написаны... до "сестёр"... Что нового-то? Потом поняла! Ему мало "пяти пудов любви", мало... "человеческого, слишком человеческого"..., мало всего... Не умею объяснить...
   "Какая умница! Как глубока! Как чувствительна! Как порывиста и... страсна... И почему такая недетская грусть в глазах... Боль. Не за себя... А одета почему так... как кокетка: бархатная чёрная короткая юбочка, розовая атласная блузка... Ха... Наверное, на ней шёлковый ажурный чёрный лифчик и такие же трусики... Хм..." - подумал Владислав, но вслух сказал проще, "скромнее", по-чеховски:
   - Вы умница, Дебора Павловна! Хм..., не по годам... И идея с футляром хороша!... И другие... верно... Только вот... - он сделал ироничное, умудрённое жизнью лицо - Да, жил Чехов тихо, скромно, старался "не насорить"... Интеллигентность - и есть внутренняя "тишина"..., умение слушать в тишине... А искусство иногда требует... дерзости..., но подпоясанной по-чеховски... Что в Войницком, Ива?нове, Коврине, Беликове, Тригорине и других от автора? Многое! Но нет главного - иронии, самоиронии и юмора! У Чехова-то - комплекс полноценности! Да, грустный, да, горьковатый... И ещё... Он - не "голубинная душа"! Так может "врезать"... И... пошалить... Эх! Завидую, вам: Чехов в Гурзуфе жил рядом с пушкинскими местами... Помните, писал жене: "... Вот с того утёса Саша Пушкин подглядывал за купальщицами..."
   -Да - улыбнулся тихой иронией Кирилл Алексеевич - Не прост!... Помните из его письма Суворину: "... Свободы хочется и денег... Сидеть на палубе, трескать вино и беседовать о литературе. А вечером - дамы!..." - и вдруг лицо его посерело - А какие сны ему снились?
   - Свобода. Деньги. Сюжеты. Дамы. - Алла потягивала коктейль и потягивала свои красивые полные руки. - Разное... снилось. А ваша бабушка, господин учёный,... оставила вам... чеховский след... Да... И яркий! Что вы так помрачнели?... Да... Сны! И интересно вот ещё что: Антон Павлович... подселился в нас... вместе с другими... и в Явь, и... в Навь, и в Правь, и в Сны...
   - И значит пора отдохнуть от умных разговоров и еды! Да, Аллочка, у нас э... своеобразный "джем-сейшен" - импровизация собравшихся музыкантов. Без предварительного сговора... - рассмеялась Алёна.
   - Ну, положим, заговорщик-то один есть... Болезный Воловьев! Но мы - улыбнулся даже как-то светло Влад - мы сыграем! И обыграем!
   ... На концертно-танцевальную программу отправились вчетвером. Ростислав Всеволодович и Кирилл Алексеевич отправились в свои каюты отдыхать. Завтра рано вставать. Виктор Семёнович отправился в спа-салон принять расслабляющие массаж и ванну.
   В зале за одним из столиков сидела Татьяна Эдвардовна и ещё двое пожилых людей. Два других их столика были свободны. За одним расположились Алла с Алёной, за другой присели Влад и Деби.
   - Познакомьтесь... - Татьяна Эдвардовна представила друг другу русских туристов и профессора Ларсена с супругой Биргит. Обоим за семьдесят.
   Биргит - сухопарая, седая старушка, в аккуратном костюмчике лилового цвета. Зато Йорген - колоритный красавчик со шкиперской седой бородой, в сабо и шерстяных носках. Кожаная жилетка и бриджы тоже были в национальных скандинавских традициях.
   - Как интересно... Не жарко ему? - на ушко спросила Влада девушка.
   - Это сабо,... их ещё называют клоги, кломпы, треску... У него, слава Богу, не деревянные... Ха! В общем, "Калоши счастья" Андерсена! Т-щ-щ!
   - Сегодня должна быть... а, вот, начинается... т-с-с, интересная программа питерского Мюзик-холла - шёпотом прокомментировала Татьяна.
   Действительно, танцевальные сюжеты были объединены одной тематикой: древние мистериальные и культовые обряды народов мира. Великолепные наряды! Блестящее исполнение! Пока солисты Мюзик-холла меняли костюмы, выступали две пары "бальников" и танцевальная группа из четырёх девушек "La Libertе?". "Бальники" танцевали сегодня исключительно вальсы: медленный и венский. Очень достойно, с правильной пропорцией драматизма, богемности и аристократизма. Но девушки из "La Libertе?" буквально сразили зал и тонким психологизмом и эпатажем... Сразили, обворожили, заразили... "другой страстью"... Когда они исполняли "Chau Paris", "Novitango" и особенно "Libertango" Астора Пьяццолла атмосфера всего зала была близка... ну, скажем, к катарсису или экстазу. Да! Волнение, причём высокое душевное волнение может дать разное искусство. Но талантливое, с чувством вкуса, изящества и меры. "Libertango" танцовщицы исполняли вместе с "бальниками", причём мужчины-танцоры не принимали участия. Строгие мужские фраки и шляпы надели девушки из "La Libertе?", а две "бальницы" надели платья моды кабаре тридцатых годов двадцатого века: длинные узкие шёлковые платья с совершенно обнажённой спиной и большим разрезом ниже попы. Платья "струились" в танце, открывая ножки в чулках со швом сзади и лакированных шпильках. Волосы уложены тугим набринолиненым пучком на затылке. Чёрная тушь и подводка глаз, тёмные веки, яркая красная помада. У "мужчин" волосы спрятаны под котелки, а лица раскрашены как у дам. Разница в макияже лишь в том, что под крохотными наклеенными усиками губы напомажены жирно, плотоядно.
   И от мистерий, и от румбы..., да от всей "дионисийской" атмосферы на танцполе зал был наэлектризован весьма сильно. Дыхание страсти, почти безумного вакхического экстаза, взорвалось горячей струёй, когда "мужчины" сбросили свои фраки, котелки и усики, встряхнули своими кудрями и, оставшись в одних тонких, прозрачных, белых, шёлковых сорочках стали кружить вокруг своих дам, обвивая, окутывая их туманом грёз с острова Ле?сбос. Стихи Сапфо?, уроженки Ле?сбоса, их сладкая музыка может быть вспомнились культурной Биргит, потому что она своей худенькой, морщинистой лапкой в синих, почти безжизненных венах, начала поглаживать крупную, сильную ещё руку Йоргена. Деби, обожавшая "латину" и знающая толк в разных танцевальных шоу, как-то беспокойно провела рукой по своей груди и чуть "поёрзала" попкой по кожаному диванчику. Подобные телодвижения проделала и Алёна, однако дополнив их выгибанием высокой спины. А если бы некий наблюдатель обратил внимание на Аллу, то он мог бы заметить, что женщина с болотными, кошачьими глазами, тоже по кошачьи прижалась поближе к Алёне и положила свою тёплую ладонь на колено соседке. Та среагировала, только ещё чуть выгнув спину. И всё. Такого рода сговор не требует лишнего. Ничего лишнего в представлении не обнаружил и режиссёр, человек "видавший виды". Он-то, помявший чужие подушки и почитавший психоанализ, знал, что высокая эротика оказывает на либидо и мортидо иное, благотворное воздействие, чем порнушка. Только вот до таких вкусов дорасти требуется. А разница-то проста: наслаждение гурмана и обжорство чревоугодника. Хм... Чехов и устрицы..., и вагон... Зал аплодировал... гурманам.
   После небольшой паузы началась дискотека. Вышли певицы, Влада и Орнелла, певец-негр Джеф. На трёх разных языках они взаимно представились и объявили, что первая часть танцевальной программы будет представлена итальянской эстрадой, а во второй части можно будет заказать исполнение хитов мировой эстрады. Сообщили и представили вышедших Эрику, Мишель и Мигеля, танцоров, которые с удовольствием окажут партнёрско-учебные танцевальные услуги леди и джентельменам. Прелестны были и Toto Cutugno c "Innamorati", и Pupo с "Un amore grande" и "Gelato al ciocollato" и Adriano Celentano с "Soli" и "Ma Parke".Влад нежно обнимал Деби во время "медляка" и любовался её красивыми, чёткими, отрепетированными за годы исполнения бальных танцев движениями во время "ритмяка". Он переводил смысл песен с итальянского, используя возможность коснуться Дебориного ушка и волос.
   - А что такое... слово итальянское "пью"? - тревожно спросила девушка.
   - А это то, что я, заметьте, по намёку одной красивой девушки, сегодня ни в обед, ни в ужин "не пью", ха! - гордо ответил Владислав - Это слово переводится "более".
   - Ой! Как я счастлива! - воскликнула "сама непосредственность".
   И как прикажете мужчине, пусть даже "с опытом", понимать такие фразочки от хорошенькой девушки? Думаю, что мужчина должен быть мужественным, но и... готовым на всё!
   О женственности и мужественности можно было бы подискутировать, вглядевшись, как прильнули друг к другу танцующие Алла и Алёна. Когда напористая Алла "вела" грациозную Алёну, то было понятно: она играет "его". А когда не "вела"? Когда... Впрочем, касаться глубоко столь деликатной темы,... э... нескромно и бесперспективно. А молча подсматривать - крайне забавно... Заряжает...
   То ли сам капитан, то ли кто-то из первых судовых офицеров попытался на танец перехватить хоть Аллу, хоть Алёну. Нет! Не удалось. Ну, если уж "морскому волку", зрелому красавцу в белом кителе "не улыбнулось...".
   Началась вторая часть танцевальной программы. Теперь можно сделать музыкальные заказы. Владислав и Дебора решили взять паузу и присели за свой столик. Махнули рукой Алле и Алёне: мол, пойдёмте что-нибудь выпьем "вкусненькое" и охладимся. Те пришли, но сели через столик от Влада и Деби, за тот, освободившийся после ухода Татьяны и датчан. Дело в том, что Татьяна, уходя, сделала "своим" пригласительный знак рукой и оставила записку от себя: "Этот презент оставили вам мои датчане за вашу танцевальную экспрессию. Попросите кёльнера также подать "повтор". Не знаю почему, но ваши обе пары напомнили им ремарковских героев...". На столике стояли четыре рюмки кальвадоса. Алла взяла две рюмочки и записку и хотела передать второй паре, но Влад и Деби вежливо отказались.
   - Девушка - трезвенница. И я... э... сегодня... э... "пью не пью". Первое "пью" на итальянском. С "Ремарком" сегодня "напряжёнка"... Не "покатил" сюжет... Вы хоть, Алла и Алёна, не подведите классика! И... классные вы! Обе!
   - О! Спасибо, Владислав Фёдорович! Не подведём! А с "Ремарком" у вас с Деборочкой всё отлично! Вы не "потерянны для него"! - Алла рассмеялась и добавила - Сбросите, ха, экзестенциальное напряжение! Сюжет как раз "покатит". И хоть чуть "врежьте" этому противному экзестенциальному одиночеству! И за Патрицию Хольман и за Жоан Маду! И за меня, старую театральную собаку, которой уже их не сыграть.
   - Попробую "врезать"... "На трезвяк" впервые... - хмыкнул режиссёр - Попробуем? - он посмотрел на художницу.
   - Легко! - ответила та, рассмеявшись - Если мороженным угостите и напоите... с лаймом или с лимоном...
   - Вы - прелесть, Деборочка! А как вы танцуете! - Алла чмокнула девушку прямо в губы и направилась к Алёне. - Мы там посидим, пошепчемся..., "по-девичьи", о своём...
   - Ну-ну... - улыбнулся Владислав - Пошёл за...
   Он не успел договорить, так как вместе со звуком популярной песенки "Sway" возле Деборы появился высокий джентльмен в голубой рубашке, голубых джинсах и кремовых шикарных штиблетах. В рубашку был заправлен шейный платок апельсинового цвета.
   - Позвольте пригласить... Позвольте представиться - Виконт Роальд Кристоферсон. - виконт галантно и с достоинством покланился и Деби и Владу. Подал руку девушке, щёлкнул штиблетами в сторону Влада. "Имею честь" типа...
   Они танцевали. Они покачивались в такт музыке. Мужчина довольно крепко обнимал девушку. "Как ленивый океан обнимает берег"... - автоматически переводил в голове Влад - Прогнись со мной, легко покачиваясь... Только ты владеешь этой волшебной техникой танца". И Дебора прогибалась, и Дебора кружилась, и Дебора покачивалась... Волшебно... А Владом овладевала,... овладевало..., ещё как овладевали разные желания... И "врезать" виконту, и "врезать" кальвадосу, и... прогнуть Деби... Сильно, как не сможет ни один виконт на свете!
   - Чего вы нахмурились? Почему мороженное не едите? И не пьёте напиток. Ой, как вкусно!... Голодовку объявили? И бойкот мне, да? Не обижайтесь! Он - простой виконт, правда наследник..., потомок норвежских королей. А живёт в Шотландии..., в замке..., своём собственном. Может врёт... - она смотрела на Влада чистыми глазами отличницы-семиклассницы. Не "зубрилки".
   - А я? - спросил с тревожной надеждой режиссёр.
   - А вы? О! Вы похожи на Ремарка! Или на его героев, моих любимых Робби и Равика. Ну ещё чуть на Ленца и на Морозова. Только... - она рассмеялась - протрезвевших!
   Владислав Фёдорович с удивлением, восхищением и недоверием смотрел на девушку. "Осторожней! Не распускай соплей" - шептал другой, внутренний приживал.
   - Вы что, и правда любите Ремарка? И что,... я - такой уж "потерянный", разочарованный? Хм... И что..., Равик может быть собой и быть... трезвым? Не верю!
   - Он был "потерянный"... Был... Теперь он будет "найденный". - ей не хотелось грустить - И танцуете вы в сто раз лучше этого виконта! - выпалила она, счастливая.
   "Что за...? Любая другая на её месте воспользовалась бы моей рев..., растерян..., черт!, дурацким видом..., и "пораспинала" бы меня, понатешилась... А эта!? Не верь!".
   - Какие Аллочка и Алёнушка красивые! Им так хорошо! Найдёныши... "Незнакомцы в ночи"... - смотрела на женщин Деби, подперев щёку кулачком.
   Владислав Фёдорович неожиданно устремился к оркестру и, заказав видимо что-то, вернулся к Деборе, протянул её руку. Он уже улыбался. Он в душе тоже хотел быть "найдёнышем". Глубоко в душе.
   Звучала бессмертная "Strangers in the night". Джеф пел великолепно, подражая бархатному баритону Фрэнка Синатра. Интригующий умный текст, божественная мелодия, чертовски обаятельный голос... Чертовски божественное волнение в груди, опьянение в голове... И слова песни кольцами нежно прижимали их друг к другу.
   Незнакомцы в ночи
   Переглядываются,
   Гадая в ночи, есть ли шансы,
   Что мы будем любить друг друга
   Ещё до окончания ночи.
   ... Любовь была просто кратким взглядом,
   Тёплым объятием в танце...
   С той ночи мы были вместе,
   Влюблённые с первого взгляда.
   Они танцевали, потеряв время и пространство, их глаза смотрели в глаза другого, а души разговаривали. Никто не мог слышать, кроме их самих и ангелов, этого диалога, беззвучного, похожего на молитву. Последнюю молитву.
   "Как хорошо, правда? Нужно лишь найти несколько верных слов, дороже других тысячи слов... И уметь молчать... И уметь обменяться нежностью молчания. Её каплями". - думала Дебора.
   "Правда. Ведь о любви нельзя договориться, с ней трудно и познакомиться и жить. Нельзя быть ни уверенным, ни беспечным" - думал Владислав.
   - Но можно быть спокойным, свободным от себя, даже счастливым? Иногда... - спросила Деби.
   - Это легче сделать... и молчать и быть свободным..., если есть кальвадос. Спасительный способ начать разговор и далее его не испортить - улыбнувшись, сказал Влад.
   - Да, милый. Но - Деби рассмеялась, прижавшись щекой к щеке партнёра - но можно говорить о кальвадосе, как... о любви.
   - Конечно. Так меньше болят раны... Так легче подпустить человека близко к себе... Не слишком близко...
   - А так можно? - девушка прижала свой живот плотно-плотно к бёдрам мужчины. Она была на две головы ниже ростом.
   - Так хорошо - выдохнул Влад и Деби почувствовала "твёрдость его намерений".
   ... - Как жаль, что сегодня нет луны. Я так хотела посмотреть... какая она сегодня... - Деби стояла, прильнув к Владу.
   Они бродили по палубе, иногда останавливаясь, чтобы обнять друг друга, чтобы поцеловать друг друга, чтобы сказать друг другу или... не сказать. Когда они остановились, то, словно продолжая танцевать, девушка быстро сбрасывала своё пальтишко и прижималась к мужчине. Ласково, как дочка.
   - Сегодня луна не была бы "горькой"... - думая о своём, рассеянно среагировал Владислав Фёдорович.
   - Вам это знакомо? "Горькая луна" - внимательно, очень доверяясь, вглядываясь, спросила Дебора.
   - Да. Хорошо знакомо. Деби, - Влад улыбнулся - за что мы пили последний тост лимонада в зале? Да, правильно. За "ты"! На брудершафт.
   - Я... не сразу, Влад... Хорошо? А меня обязательно на "ты"! Хорошо?
   - Хорошо. Но плохо то, что ты всё время снимаешь, как-то раздражительно сбрасываешь с плеч своё пальто... Такие порывы ветра... А ты в шелках... И бархат твой вряд ли греет - мужчина нежно взял в свои большие ладони ягодички девушки.
   - Раньше... Раньше любила... это пальто... Мамино... Ласковое пальто. Сейчас не хочу... любить... Потом... расскажу... Это моя "горькая луна"...
   - Я понимаю...
   - Умница... вы... А значит и должны знать, что бархат - самая таинственная и торжественная ткань. Король всех тканей и ткань всех королей... А у нас торжеств... О! Вы задушите меня! - она одной рукой пыталась как-то повесить, пристроить на перила мешавшее ей пальто. - Ты слышишь шум - низкий страстный голос, закрытые глаза девушки. - Что-то пролетело...
   Владислав, чуть отрываясь от губ Деби, прошептал:
   - Да... Это - время... Оно тут часто пролетает... Или любовь...
   - Или призраки... Призраки любви, призраки времени... Ещё раз прикусите мочку моего уха... Так, хорошо,... хорошо,... нежнее,... сильнее...
   Влад скосил глаза на перила и воскликнул:
   - Тьфу! Не призраки... К сожалению, Деби, ваше любимое-нелюбимое пальто сдуло ветром... Оно и полетело, наверное...
   - И пусть! Пусть улетит этот призрак! А время, а любовь... сейчас тоже исчезнут? - девушка горячо выдохнула слова. - Твои руки, губы?
   Только идиот не понял бы такого намёка!
   - Нам надо спешить! - Влад по-мальчишески подхватил Деби на руки и отнёс в свою каюту.
   Он нёс её и шутил. И она смеялась. И им было безразлично, услышат ли, увидят ли их "наблюдатели", "консультанты", "проводники" и "порученцы". За ними наблюдают ангелы, их консультирует ночь, провожает их сердечный юмор и любовь дала им поручение.
   ... - В страсти у тебя, Деби, такая красивая натянутая стопа...
   - А ты такой нежный..., сильный..., опытный... С грешниками - она погладила его по волосам - легче, чем с праведниками... - её глаза сверкнули "ведьминым угольком".
   А утром, чуть забрезжил рассвет, мужчина нежно взглянул на спящую рядом девушку, встал, поднял с пола возле кровати лифчик и трусики. "Чёрные, шёлковые..., да, я был прав, конечно же!" Закурил на балконе.
   "Хм... Незнакомцы в ночи... Я ведь знаю, что такое утро после этого..., и если даже всё хорошо..., будет опасность второй ночи..., потом - второго года встреч... Ответственность... Сочувствие... Поддержка... Тепло... Эх, если бы я не знал: сколько вины бывает от добра... от того, что подаёшь милостыню, подаёшь надежду... Сколько в этом всём лицемерия! И совсем не врать нельзя! Эвакуация в любовь должна оберегать. Хоть что-то в этой грёб... жизни должно оберегать! Кто-то..."
   Он вернулся. Вновь посмотрел на Дебору. "Как она умеет двигаться с мужчиной в такт, как чувствует ритм, отдаётся ему... Танцевальный опыт... Или?..."
   Он вновь захотел её. Он любил это делать утром. Особенно если мало спал. Особенно, если мало выпил и много съел устриц. Этот "второй секс" по утрам был всегда хорош у него! Да... особенно с нестервозной и "мёртвой"женщиной, которая "не доставала" с вечера.
   Он прилёг, положил свою руку на низ живота девушки и коснулся губами мочки её уха. Она мгновенно отозвалась... Потом она прогнулась, покачиваясь. Sway! И ножка! Красивая натянутая маленькая стопа!
   И sway корабль. И море тоже sway. Всем сущим овладела стихия sway. Стихия желания... И "на фига" такой стихии "стабилизатор качки"?!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"