Савочкин Дмитрий Алексеевич : другие произведения.

Чак Паланюк. Бойцовский Клуб. Перевод с английского:

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.07*45  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я не планировал выкладывать здесь роман, но вчера мне в руки попал перевод, сделанный столь уважаемым мною Ильёй Кормильцевым. Перевод замечательный, написанный по всем правилам литературного русского языка и теории перевода (с которой я, к сожалению, чуть-чуть знаком; совсем чуть-чуть). Но, как показалось лично мне, совершенно не отражающий атмосферы романа и не передающий стиль автора.Дело в том, что, согласно теории перевода, переводчик должен не переводить произведение, а писать новое по определённым правилам. К сожалению, последние несколько лет переводы Ильи (я сталкивался с переводами Паланюка и Уэлша) выглядят слишком правильно. Автор пишет гораздо рванее и... живее.Мой перевод не идёт ни в какое сравнение с профессиональным деянием Ильи Кормильцева, но (исключительно на мой индивидуальный пристрастный взгляд), хорошо передаёт ломаный стиль самого автора и атмосферу романа на языке оригинала.Перевод любительский, сделанный в некоммерческих целях, любое его коммерческое использование является нарушением прав всех, кого можно.При перепечатке ссылка на автора романа обязательна.С уважением,
  Посвящается Кэрол Мэдер,
  Которая ложила на всё моё плохое поведение
  
  
  
  Благодарность
  
  Я бы хотел сказать спасибо следующим людям за их любовь и поддержку в преодолении, ну, вы знаете, всех тех ужасных вещей, которые случаются:
  
  Ина Геберт
  Джефф Плит
  Майк Киф
  Майкл Верн Смит
  Сьюзи Вителло
  Том Спенбауэр
  Геральд Ховард
  Эдвард Гибберт
  Гордон Гроуден
  Деннис Стоваль
  Линни Стоваль
  Кен Фостер
  Моника Дрейк
  Фред Паланюк
  (и от переводчика:
  Денису Гузенко
  Владлену Лескову
  Юрию Удоду
  Владимиру Белому
  Сергею Лепехову
  Олегу Селину
  Денису Олейникову
  
  и девкам)
  
  
  1.
  
  Тайлер нашёл мне работу официанта, после чего Тайлер засовывает пистолет мне в рот и говорит: «чтобы сделать первый шаг к вечной жизни, ты должен умереть». К слову, довольно долго мы с Тайлером были лучшими друзьями. Люди постоянно спрашивают, знаю ли я о Тайлере Дардене.
  Ствол пистолета упирается мне в глотку, Тайлер говорит:
  - На самом деле мы не умрём.
  Языком я могу почувствовать дырочки-глушители, которые мы просверлили в стволе пистолета. Основной шум выстрела производится расширением пороховых газов, и небольшой "бах" издаёт пуля, потому что она движется чертовски быстро. Чтобы сделать глушитель, ты просто сверлишь дырочки в стволе пистолета, много дырочек. Это позволяет выходить газам и замедляет пулю, заглушая выстрел.
  Ты просверлишь дырочки неправильно - и пистолет взорвётся у тебя в руках.
  - На самом деле это не смерть, - говорит Тайлер, - мы станем легендами. Мы никогда не состаримся.
  Я прижимаю ствол языком к щеке и говорю: «Тайлер, ты говоришь о вампирах». Здания, на котором мы стоим, не будет здесь через десять минут. Ты берёшь 98-процентную дистиллированную азотную кислоту и смешиваешь её в пропорции один к трём с серной кислотой. Делаешь это в "ледяной ванне". Затем по капле, через пипетку, добавляешь глицерин. У тебя получился нитроглицерин.
  Я знаю это, потому что Тайлер знает это.
  Смешиваешь нитро с опилками, и ты получаешь прекрасную пластиковую взрывчатку. Довольно много ребят пропитывают нитроглицерином вату и добавляют нюхательную соль в качестве сульфата. Это тоже работает. Некоторые ребята используют парафин, смешанный с нитро. С парафином у меня никогда-никогда не получалось.
  И вот Тайлер и я на вершине здания Паркер-Моррис , с пистолетом, торчащим у меня во рту, и мы слышим звон бьющегося стекла. Посмотри вниз с края. Довольно облачный день, даже тут, на вершине. Это высочайшее здание мира, а на такой высоте воздух всегда холодный. На этой высоте так тихо, что начинаешь ощущать себя одной из этих космических обезьянок . Ты просто делаешь то, чему тебя научили.
  Тянешь за рычаг.
  Нажимаешь на кнопку.
  Ты ни черта не понимаешь, а потом ты просто умираешь.
  С высоты ста девяносто одного этажа ты перегинаешься через край крыши и смотришь вниз, на улицу, покрытую неровным ковром людей, стоящих и смотрящих вверх. Бьющееся стекло - это окно прямо под нами. Окно вылетает наружу, а вслед за ним вылетает несгораемый шкаф, огромный, как чёрный холодильник, прямо под нами несгораемый шкаф с шестью секциями словно капает с высокого лица здания, и эта капля медленно поворачивается, и эта капля становится всё меньше, пока не исчезает в толпе под нами.
  Где-то, ста девяносто одним этажом ниже, космические обезьянки из Комитета "Вред" Проекта "Вывих" сходят с ума, разрушая каждый клочок истории.
  Старая поговорка, о том, что ты всегда губишь тех, кого любишь, что ж, она работает в обе стороны.
  С пистолетом, торчащим у тебя во рту и стволом у тебя между зубами, ты можешь говорить только гласными.
  Мы отсчитываем наши последние десять минут.
  Ещё одно окно вылетает наружу, и стекло словно рассеивается, рассыпаясь в стае-лебедином стиле, и затем дюйм за дюймом из глубины здания появляется тёмный дубовый стол, толкаемый членами Комитета "Вред", пока он не начинает крениться и съезжать от края до края в свой волшебный полёт, чтобы исчезнуть в толпе.
  Здания Паркер-Моррис не будет здесь через девять минут. Если взять достаточно взбитого желатина и чем-нибудь обернуть несущие колонны, ты можешь завалить любое здание в мире. Только надо завернуть потуже и завалить мешками с песком, чтобы взрывная волна ударила по колоннам, а не ушла наружу, в стоянку для машин вокруг них.
  Этого как-сделать-что-то нет ни в одном учебнике истории.
  Существует три способа сделать напалм: Первый - ты можешь смешать равные части бензина и замороженного концентрата апельсинового сока. Второй - ты можешь смешать равные части бензина и диетической колы. Третий - ты можешь растворять в бензине толчёный кошачий помёт, пока смесь не загустеет.
  Спросите меня, как приготовить нервно-паралитический газ. О-о, все эти сумасшедшие автомобильные бомбы.
  Девять минут.
  Здание Паркер-Моррис рухнет, весь сто девяносто один этаж, медленно, как дерево, падающее в лесу. Бревно. Ты можешь завалить что угодно. Довольно забавно осознавать, что место, в котором мы сейчас находимся, будет лишь точкой в небе.
  Тайлер и я на краю крыши, пистолет у меня во рту, и мне интересно, насколько он чистый.
  Мы совершенно забыли про все эти тайлеровские убийства-самоубийства, наблюдая, как другой несгораемый шкаф выскальзывает из здания, и секции выезжают из него прямо в воздухе, и стопки белой бумаги подхватываются и уносятся вдаль порывом ветра.
  Восемь минут.
  А затем дым, клубы дыма начинают валить из разбитых окон. Подрывная команда взорвёт первичный заряд где-то через восемь минут. Первичный заряд взорвёт основной заряд, тот вдребезги разнесёт несущие колонны, и серия фотографий здания Паркер-Моррис попадёт во все учебники истории.
  Лонгитюдная серия из пяти фотографий. Вот здание стоит. Второй кадр, здание накренилось на угол в восемьдесят градусов. Затем угол в семьдесят градусов. На четвёртой фотографии, когда угол достигает сорока пяти градусов, верхушка здания отломалась и образовала с основой небольшую арку. И наконец, на последнем кадре, весь сто девяносто один этаж распластался, накрыв своей массой национальный музей - истинную мишень Тайлера.
  - Это наш мир теперь, наш мир, - говорит Тайлер, - все эти доисторические люди мертвы.
  Если бы я знал, чем всё это закончится, я был бы более чем счастлив быть мертвым и находиться на небесах прямо сейчас.
  Семь минут.
  На вершине здания Паркер-Моррис с пистолетом Тайлера у меня во рту. Пока столы, несгораемые шкафы и компьютеры метеорами пикируют вниз в толпу вокруг здания, и дым поднимается вверх из разбитых окон, и тремя кварталами ниже по улице подрывная команда смотрит на часы, я вдруг понимаю, что всё это: и пистолет, и анархия, и взрывчатка на самом деле из-за Марлы Зингер.
  Шесть минут.
  У нас здесь что-то вроде любовного треугольника. Я хочу Тайлера. Тайлер хочет Марлу. Марла хочет меня.
  Я не хочу Марлу, а Тайлер не хочет чтобы я здесь околачивался, во всяком случае теперь. Это всё не из-за любви в смысле заботы. Это всё из-за собственности в смысле владения.
  Без Марлы у Тайлера не будет ничего.
  Пять минут.
  Может быть мы станем легендами, может быть нет. Нет, говорю я, но подожди.
  Где был бы Иисус, если бы никто не написал Евангелия?
  Четыре минуты.
  Я прижимаю ствол языком к щеке и говорю: "Ты хочешь стать легендой, Тайлер, мужик, я сделаю тебя легендой". Я был здесь с самого начала.
  Я помню всё.
  Три минуты.
  
  
  
  2.
  
  Огромные руки Боба сомкнулись вокруг меня, и я оказался зажатым между его новыми потеющими сиськами, чудовищно обвисшими, из разряда тех, глядя на которые, думаешь, что Бог так же велик. Вокруг нас церковный подвал, заполненный мужчинами; мы встречаемся каждую ночь: это Арт, это Пол, это Боб; огромные плечи Боба вызывают у меня мысли о горизонте. Жирные светлые волосы Боба - то, что ты получишь, пользуясь кремом для волос, который называется лепным муссом, настолько жирные и светлые, и настолько ровные пряди.
  Его руки обвились вокруг меня, огромные ладони Боба прижимают мою голову к новым сиськам, выросшим на его бочкоподобной груди.
  - Всё в порядке, - говорит Боб, - теперь ты плачь.
  Всем телом от колен до лба, я ощущаю внутри Боба химическую реакцию сгорания еды в кислороде.
  - Может быть, они успели сделать это достаточно рано, - говорит Боб, - может это просто семинома. С семиномой у тебя почти стопроцентная вероятность выживания.
  Плечи Боба вздымаются в глубоком вдохе, а затем падают, падают, падают в безудержном рыдании. Вздымаются. Падают, падают, падают.
  Я приходил сюда каждую неделю в течение двух лет, и каждую неделю Боб обвивал меня своими руками, и я плакал.
  - Плачь ты, - говорит Боб, вдыхает и всхлипыва-, всхлипыва-, всхлипывает, - теперь давай ты плачь.
  Большое влажное лицо опускается мне на макушку, и я теряюсь внутри. И тогда я заплакал. Это правильный плач: в непроницаемой тьме, запертый внутри кого-то другого, когда начинаешь понимать, что всё, что ты когда-либо сможешь создать, превратится в мусор.
  Всё, чем ты когда-либо гордился, будет выброшено прочь.
  И я теряюсь внутри.
  Так близко к состоянию сна я не был почти неделю.
  Так я познакомился с Марлой Зингер.
  Боб плачет, потому что шесть недель назад у него удалили яички. Затем гормональная терапия. У Боба такие сиськи, потому что у него слишком высокий уровень тестостерона . Поднимите уровень тестостерона достаточно высоко, и ваше тело начинает производить эстроген, чтобы достичь баланса.
  И я плачу, потому что прямо сейчас твоя жизнь превращается в ничто, даже не ничто, забвение.
  Слишком много эстрогена, и вы получите коровье вымя.
  Заплакать очень просто - достаточно осознать, что все, кого ты любишь, забудут тебя или умрут. На достаточно длинном временном отрезке вероятность выживания любого человека падает к нулю.
  Боб любит меня, потому что он думает, что у меня тоже удалили яички.
  Вокруг нас, в подвале Епископальной церкви святой троицы, заполненном мягкими сборными диванами, около двадцати мужчин и всего одна женщина, они все виснут друг на друге, разбившись на пары, большая часть плачет. Некоторые подаются вперёд и их головы упираются ухо к уху - замок, в который становятся борцы. Мужчина с единственной женщиной положил локти ей на плечи - по руке с каждой стороны головы, её голова между его руками, и рыдает, уткнувшись лицом ей в шею. Её лицо периодически поворачивается в сторону, к зажатой между пальцами сигарете.
  Я бросаю косые взгляды из объятий Большого Боба.
  - Всю свою жизнь, - плачется Боб, - что бы я ни делал, я не знаю.
  Единственная женщина в «Вернувшихся Мужчинах Вместе», группе поддержки рака яичек , эта женщина курит сигарету под тяжестью незнакомца и её глаза встречаются с моими.
  Фальшивка.
  Фальшивка.
  Фальшивка.
  Коротко стриженные чёрные волосы, большие, как в японских мультфильмах, глаза, тонкая молочная кожа, масломолочный блеск платья с рисунком тёмных роз, как на обоях, эта женщина была также в моей группе поддержки туберкулёза в пятницу вечером. Она была на круглом столе меланомы в среду вечером. В понедельник вечером она была в группе поддержки «Удар по лейкемии». Свет, падающий ей на пробор, выхватывает полоску белого скальпа.
  Посмотри на список групп поддержки, - у всех у них размытые громкие названия. Моя группа кровяных паразитов в четверг вечером называется «Свобода и Чистота».
  Группа мозговых паразитов, которую я посещаю, называется «За пределами».
  И в воскресенье в полдень на «Вернувшихся Мужчинах Вместе» в подвале Троицкой Епископальной эта женщина опять здесь.
  Хуже того, - я не могу плакать, когда она смотрит.
  Это должна была быть моя любимая часть: упасть и рыдать в объятьях Большого Боба, потерявшего надежду. Мы все так тяжело работали всё это время. Это единственное место, где я по настоящему расслабляюсь и сдаюсь.
  Это мой отпуск.
  
  Я пошёл в свою первую группу поддержки два года назад, после того, как я опять сходил к врачу по поводу своей бессонницы.
  Три недели и ни минуты сна. Три недели без сна и жизнь превращается в опыт «выхода из тела». Мой врач говорит: «Бессонница - это только симптом чего-то большего. Найди, что на самом деле не так. Слушайся своего тела».
  А я просто хотел спать. Я хотел маленькие голубенькие капсулы Амитала Натрия , по двести миллиграмм каждая. Я хотел красненькие с голубым пульки Туинала, красные как губная помада капсулки Секонала.
  Мой врач сказал мне жевать корень Валерианы и побольше заниматься. Возможно, мне удавалось уснуть.
  Синяки под глазами, моё лицо, увядающее, как старый фрукт - вы бы решили, что я уже мёртв.
  Мой врач сказал, если я хочу посмотреть на то, что такое настоящая боль, я должен заскочить в церковь первого причастия во вторник вечером. Посмотреть на мозговых паразитов. Посмотреть на дегенеративные заболевания костей. Органические мозговые дисфункции. Увидеть, как уходят раковые больные.
  И я пошёл.
  На первой группе, в которую я пошёл, было знакомство: это Элис, это Бренда, это Давер. Все улыбались с невидимым пистолетом, приставленным к их головам.
  Я никогда не называл в группах поддержки своё настоящее имя.
  Маленький женский скелет по имени Хлоя с задним местом на штанах, пусто и грустно обвисшим, Хлоя поведала мне, что самое худшее в её мозговых паразитах - это то, что никто не хочет заниматься с ней сексом. Вот она стоит - так близко к могиле, что страховая кампания аннулировала её полис, заплатив ей семьдесят пять тысяч долларов, и всё, что Хлоя хочет - это чтобы её завалили в последний раз. Никакой интимности - секс.
  Что ответит парень? Я имею в виду, что ты ответишь?
  Умирание началось с того, что Хлоя стала уставать, а сейчас её это так задолбало, что она уже не ходит в больницу на процедуры. Порнушка, у неё дома, в квартире, полно порнушки.
  Во время французской революции, рассказывает Хлоя, любая женщина в тюрьме - герцогиня, баронесса, маркиза и так далее, должна была трахаться с каждым мужчиной, который залазил на неё. Хлоя дышит мне в шею. Залазил на неё. Типа пони, я знаю? Просто протрахаться какое-то время.
  Французы называли их “La petite morte”.
  У Хлои есть порнушка, если меня это заинтересует. Амил нитрат. Любриканты .
  «В обычном состоянии я бы шутя вызывала эрекцию». Наша Хлоя, впрочем - скелет, вымазанный жёлтой ваксой.
  Хлоя просто такая, как она есть, а я - ничто. Даже не ничто. Тем не менее, руки Хлои ощупывают меня, когда мы садимся в круг на пушистый ковёр. Мы закрываем глаза. Хлоя вызывается вести нас в направленной медитации, и она берёт нас с собой в сад безмятежности. Хлоя берёт нас с собой на гору, во дворец семи дверей. Во дворце семь дверей - зелёная дверь, жёлтая дверь, оранжевая дверь, и Хлоя проводит нас сквозь каждую дверь, голубая дверь, красная дверь, белая дверь, и мы находим то, что находится за ними.
  Глаза закрыты, и мы представляем, что наша боль - это шар белого исцеляющего света у нас под ногами, растущий, поглощающий наши колени, наши талии, наши груди. Наши чакры открываются. Сердечная чакра. Головная чакра. Хлоя ведёт нас в пещеры, где мы встречаем наше животное силы. Моим был пингвин.
  Лёд покрывает пол пещеры, и пингвин говорит: «Скользи». Безо всяких усилий мы скользим сквозь туннели и галереи.
  А затем время обнимашечек.
  Открой глаза.
  Хлоя сказала, что это был терапевтический физический контакт. Мы все должны выбрать себе партнёра. Хлоя бросается мне на шею и рыдает. У Хлои есть кремы и наручники, и она рыдает, в то время как я смотрю на часы на второй руке в одиннадцатый раз.
  Так что я не плакал в своей первой группе поддержки, два года назад. Я не плакал также ни во второй группе поддержки, ни в третьей. Я не плакал ни на паразитах крови, ни на раке желудка, ни на органической мозговой деменции.
  Вот что происходит, когда у тебя бессонница. Всё вокруг очень далеко, фотография фотографии фотографии. Бессонница отдаляет тебя от всего, ты ничего не можешь коснуться, и ничто не может коснуться тебя.
  А потом был Боб. Когда я в первый раз пришёл на «Вернувшихся Мужчин Вместе», Боб - большое желе, огромный бутерброд с сыром, наверх на меня в «Вернувшихся Мужчинах Вместе» и начал плакать. Большое желе направился прямо сквозь комнату, когда подошло время обнимашечек, его руки висят вдоль туловища, его плечи вращаются. Его огромный желейный подбородок сверху на груди, его глаза уже заволокли слёзы. Шаркая ногами, невидимыми шажками ступни-вместе, Боб скользит по цементному полу, чтобы взгромоздить весь свой вес на меня.
  Боб приземляется на меня.
  Огромные руки Боба обвиваются вокруг меня.
  Большой Боб был качком, рассказал он. Все эти радужные дни Дианабола, затем Вистрола - стероида, который дают скаковым лошадям. Свой собственный зал, у Боба был собственный тренажёрный зал. Он был женат три раза. Он отписал им кучу всего, а я видел его когда-нибудь по телевизору? Вся эта передача как-сделать о расширении собственной груди была практически его идеей.
  «По своему честные незнакомцы вынудили меня сделать огромную резиновую самому, если ты понимаешь, что я имею в виду».
  Боб не знал. Может быть лишь один из его крикунов один раз опускался, и он знал, что это - фактор риска. Боб рассказал мне о постоперационной гормональной терапии.
  Многие культуристы бухают слишком много тестостерона, что вызывает то, что они называют коровьим выменем.
  Я должен был спросить, что он подразумевает под «крикунами».
  «Крикуны», - сказал Боб. «Гранаты. Орехи. Камни. Шары. Яйца. В Мексике, где ты покупаешь стероиды , они называют их “Коконы”».
  «Развод, развод, развод», - сказал Боб и достал из бумажника фотографии самого себя, огромного и на первый взгляд абсолютно голого, в демонстрационной позе и каком-то окружении. «Это дурацкая жизнь, - сказал Боб, - но когда ты на сцене, раскачанный и выбритый и полностью очищенный от телесного жира (до двух процентов), и мочегонное оставляет тебя холодным и твёрдым на ощупь, как бетон, ты ослеп от огней, и оглох от грохота аудиосистемы, пока судья не скажет: “Растяните квадратную мышцу, напрягите и держите”.
  “Вытяните левую руку, напрягите бицепс и держите”.
  Это лучше, чем настоящая жизнь».
  Ускоренная перемотка, сказал Боб, к раку. Теперь он остался банкротом. У него росло двое сыновей, которые не отвечали на его звонки.
  Лечение коровьего вымени, согласно врачу - вскрыть чуть ниже сосков и дренировать всю жидкость.
  Это всё, что я помню, потому что дальше Боб заключил меня в огромные объятия, и накрыл сверху своей головой. И я потерялся внутри забвения, такого тёмного и тихого и завершённого, и когда я наконец отстранился от его мягкой груди, футболка Боба была моей рыдающей маской.
  
  Это было два года назад, в мою первую ночь в «Вернувшихся Мужчинах Вместе».
  И почти на каждой встрече с этого момента Большой Боб заставлял меня плакать.
  Я не ходил больше к врачу. Я никогда не жевал корень валерианы.
  Это была свобода. Утрата всех надежд была свободой. Если я ничего не говорил, люди в группе всегда подозревали худшее. Они плакали сильнее. Я плакал сильнее. Посмотри вверх, на звёзды, и ты улетаешь.
  Возвращаясь домой после групп поддержки, я чувствовал себя более живым, чем когда бы то ни было ранее в своей жизни. У меня не было ни рака, ни кровяных паразитов; я был маленьким тёплым центром, вокруг которого вращалась жизнь на этой Земле.
  И я спал. Дети не спят так сладко.
  Каждый вечер я умирал и каждое утро я рождался.
  Воскрешённый.
  До сегодняшнего вечера, два года счастья до сегодняшнего вечера, потому что я не могу плакать, когда эта женщина смотрит на меня. Потому что если я не могу коснуться дна, я не могу спастись. У меня на языке ощущение обойной бумаги, так сильно я давлю им на дёсны. Я не спал четыре дня.
  Когда она смотрит, я - лгун. Она - фальшивка. Она - лгун. Сегодня во время знакомства мы представлялись: я - Боб, я - Пол, я - Терри, я - Девид.
  Я никогда ни называю своё настоящее имя.
  - Это рак, правильно? - спросила она.
  Затем она сказала:
  - Что ж, привет, меня зовут Марла Зингер.
  Никто так и ни сказал ей, что это за рак. А потом мы были слишком заняты, усыпляя своего внутреннего ребёнка.
  Мужчина всё ещё рыдает у неё на шее, Марла делает ещё одну затяжку.
  Я наблюдаю за ней в просвет между дрожащими сиськами Боба.
  Для Марлы я - фальшивка. Начиная со второй ночи, когда я увидел её, я не могу уснуть. Я всё ещё был первой фальшивкой, может быть, кстати, все эти люди притворялись с их болячками и их кашлем и их опухолями, даже Большой Боб, Большое желе. Большой бутерброд с сыром.
  Посмотрите на его жирные волосы.
  Марла курит и смотрит по сторонам.
  В этот момент ложь Марлы входит в резонанс с моей ложью и всё, что я могу охватить взором - это ложь. Посреди всей этой правды. Все виснут друг на друге и рискуют поделиться своим самым сильным страхом, что смерть движется к ним прямо, не сворачивая, и что ствол пистолета упирается им в глотку. А Марла курит и смотрит по сторонам, а я... я похоронен под заплаканным ковром, и всё внезапное, даже смерть и её близость прямо здесь, с телевизионными пластмассовыми цветами, будто не существует.
  - Боб, - говорю я, - ты разбиваешь меня. - Я пытаюсь шептать, а потом перестаю, - Боб, - Я пытаюсь говорить тихо, но срываюсь на крик, - Боб, мне нужно в туалет.
  
  Зеркало в уборной висит прямо над стоком. Если так будет продолжаться, я увижу Марлу Зингер в «За пределами», группе дисфункций мозга, вызванных паразитами. Конечно, Марла будет там, и что я сделаю - это сяду рядом с ней. И после знакомства и направленной медитации, семи дверей во дворце, белого исцеляющего шара света, после открытия своих чакр, когда придёт время обнимашечек, я схвачу эту маленькую сучку.
  Её руки плотно прижаты к телу, мои губы прижаты к её уху, и я говорю: «Марла, ты - большая фальшивка, выметайся отсюда».
  Это единственная настоящая вещь в моей жизни, и ты разбиваешь её.
  Ты, большой турист.
  В следующий раз, когда мы встретимся, я скажу: «Марла, я не могу спать, пока ты здесь. Мне нужно это. Выметайся.»
  
  
  
  3.
  
  Ты просыпаешься в Эйр Харбор Интернэшнл.
  Каждый взлёт или посадку, когда самолёт слишком сильно закладывал на одно крыло, я молился об аварии. Этот момент лечит и мою бессонницу, и мою нарколепсию: мы должны умереть, потерявший надежду и плотно упакованный человеческий табачок в сигаретке фюзеляжа.
  Так я встретил Тайлера Дардена.
  Ты просыпаешься в О’Хара.
  Ты просыпаешься в ЛаГвардия.
  Ты просыпаешься в Логане.
  Тайлер подрабатывал киномехаником. По своей натуре Тайлер мог работать только ночью. Если штатный киномеханик заболевал, профсоюз вызывал Тайлера.
  Есть такая категория людей: ночные люди. Есть другая категория людей: дневные люди. Я могу работать только днём.
  Ты просыпаешься в Даллсе.
  Сумма страховки возрастает втрое, если ты погиб в служебной поездке. Я молился об эффекте воздушных ножниц. Я молился о пеликанах, засосанных в турбину, о расшатанных болтах и льде на крыльях. Во время посадки, когда самолёт спускается на взлётную полосу и начинает выпускать шасси, наши кресла зафиксированы в верхнем положении, столики сложены, вся ручная кладь закрыта в ящиках у нас над головой и край взлётной полосы стремительно приближается, чтобы встретить нас, потушивших сигареты, я молился об аварии.
  Ты просыпаешься на Лав Фильд.
  В будке киномеханика Тайлер делал переустановки, если кинотеатр был достаточно старым. В этом случае в будке установлено два проектора, один из которых работает.
  Я знаю это, потому что Тайлер знает это.
  На второй проектор устанавливается следующая катушка фильма. Большинство фильмов записано на шести - семи катушках, которые прокручиваются в определённом порядке. В новых кинотеатрах все катушки склеиваются в одну большую пятифутовую катушку. В этом случае не нужны ни два проектора, ни переустановки, ни тумблер, переключаемый туда-сюда, катушка номер один, клац, катушка номер два на другом проекторе, клац, катушка номер три на первом проекторе.
  Клац.
  Ты просыпаешься в СииТэк.
  Я рассматриваю людей на ламинированных карточках для экстремальных ситуаций. Женщина плавает в океане, её каштановые волосы развеваются, подушка с сиденья прижата к груди. Её глаза широко распахнуты, но она ни улыбается, ни хмурится. На другой картинке люди, спокойные, как священные коровы Хинду, тянутся со своих мест за кислородными масками, выпавшими из потолка.
  Это, должно быть, скорая помощь.
  Вот.
  Мы теряем давление в кабине.
  Вот.
  Ты просыпаешься, и ты в Виллоу Ран.
  Старый кинотеатр, новый кинотеатр, - для того, чтобы перевезти фильм из одного в другой, Тайлер всё равно должен разделить его на исходные шесть или семь катушек. Маленькие катушки упаковываются в пару гексагональных стальных чемоданов. У каждого чемодана сверху ручка. Приподними один, и ты вывихнешь плечо. Настолько они тяжёлые.
  Тайлер - банкетный официант, обслуживающий столики в шикарном отеле в центре города, и Тайлер - киномеханик из профсоюза киномехаников. Я не знаю, сколько Тайлер работал все те ночи, когда я не мог уснуть.
  В старых кинотеатрах, где фильм крутится с двумя проекторами, киномеханик должен внимательно следить за ним, чтобы сменить катушки в точный момент, так чтобы зрители не заметили разрыва там, где заканчивается одна катушка и начинается другая. Ты должен смотреть на белые пятнышки в правом верхнем углу экрана. Это предупреждение. Внимательно следи за фильмом, и ты увидишь два пятнышка в конце каждой катушки.
  Между собой киномеханики называют их «след окурка».
  Первое белое пятнышко - это двухминутное предупреждение. Ты включаешь второй проектор, чтобы он успел разогнаться до нужной скорости.
  Второе белое пятнышко - пятисекундное предупреждение. Внимание. Ты стоишь между двумя проекторами, и будка пропитана горячим потом от ксеноновых ламп, одного взгляда на которые достаточно, чтобы ослепнуть. На экране появляется первое пятнышко. Звук к фильму идёт из огромных динамиков за экраном. Будка механика звуконепроницаемая, потому что в будке стоит рёв цепных колёс, прокручивающих фильм со скоростью шести футов в секунду, десять кадров в каждом футе, шестьдесят кадров проносятся в секунду, грохоча, как бандитская перестрелка. Два проектора разогнались, и ты стоишь между ними и держишь пальцы на тумблере каждого из них. В по-настоящему старых проекторах в ступице кормящей катушки есть звуковой сигнал.
  Даже в фильмах, идущих по телевизору, есть предупреждающие пятнышки. Даже в видиках в самолёте.
  В большей части проекторов привод на принимающую катушку, и по мере того, как принимающая катушка вращается всё медленнее, кормящая катушка вращается всё быстрее. И в конце катушки кормящая разгоняется так быстро, что начинает звенеть звуковой сигнал, предупреждая, что пора делать переустановку.
  Тьма раскалена проекторными лампами и звенит звуковой сигнал. Ты стоишь там между двумя проекторами, держишь руки на тумблере каждого из них, и смотришь в угол экрана. Вспыхивает второе пятнышко. Отсчёт до пяти. Один тумблер защелкиваешь, в то же мгновение другой тумблер отщелкиваешь.
  Переустановка.
  Фильм идёт дальше.
  Никто из зрителей и понятия не имеет.
  Звуковой сигнал установлен на кормящей катушке, и киномеханик может немного вздремнуть. Но киномеханик делает много вещей, которые не обязан делать. Не в каждом проекторе есть звуковой сигнал. Дома ты будешь иногда просыпаться во тьме в холодном поту с мыслью, что ты проспал переустановку. Зрители тебя распнут. Зрители, чей фильм ты испортил, и администратор будет звонить в профсоюз.
  Ты просыпаешься на Крисси Фильд.
  Что меня умиляет в путешествиях - это то, что куда бы я ни направился, везде малюсенькая жизнь. Я приезжаю в отель, малюсенькое мыло, малюсенький шампунь, один мазок масла, одноразовая зубная щётка. Уселся в обычное самолётное кресло. Ты - великан. Твои плечи слишком широкие. Твои ноги Алисы-в-Стране-Чудес вдруг становятся такими огромными, что касаются ног человека перед тобой. Подают ужин, миниатюрную сделай-сам Курицу «Кордон Блэу», один из этих объединить-их-всех проектов, чтобы ты был чем-то занят.
  Пилот включит знак «Пристегните ремни» и мы попросим тебя не ходить возле кабины.
  Ты просыпаешься на Мэйс Фильд.
  Иногда Тайлер просыпается в темноте, трясущийся от кошмара, что он проспал смену катушек, или что плёнка порвалась, или что плёнка застряла ровно настолько, что цепные колёса разорвали полоску дырочек в звуковой дорожке.
  После того, как катушка закончится, свет лампы пробивается сквозь звуковую дорожку и вместо речи ты слышишь только «вуп вуп вуп», режущий звук вертолёта от каждого луча, пробивающегося сквозь дырочки цепного колеса.
  Что ещё киномеханик не обязан делать: из лучших кадров попадавших к нему фильмов Тайлер делал слайды. В первом полнометражном фильме, который помнит человечество, были эпизод с обнажённой Энджи Дикинсон.
  За время, пока копии этого фильма проехали из западных кинотеатров в восточные, сцена обнажения исчезла. Один киномеханик вырезал себе кадр. Другой киномеханик вырезал себе кадр. Всем хотелось иметь слайд обнажённой Энджи Дикинсон. Порно пришло в кинотеатры, и эти киномеханики, несколько парней, собрали коллекции, которые смело можно назвать эпическими.
  Ты просыпаешься на Боинг Фильд.
  Ты просыпаешься в Эл Эй Экс.
  Сегодня у нас почти пустой полёт, так что ты можешь свободно поднять ручку кресла и потянуться. Ты потягиваешься, зигзагом, колени гнутся, талия гнётся, локти гнутся, вытягиваясь через три или четыре сиденья. Я перевожу часы на два часа назад или на три часа вперёд, Тихоокеанское, Горное, Центральное или Восточное время; часом меньше, часом больше.
  Это твоя жизнь, и всё это кончается в одну минуту.
  Ты просыпаешься в Кливленд Хопкинс.
  Ты снова просыпаешься в СииТэк.
  Ты - киномеханик, и ты уставший и злой, но по большей части тебе просто скучно, так что ты начинаешь с вырезания порнографических кадров в коллекцию, начатую другим киномехаником, которую ты нашёл заныканой у себя в будке, а потом ты вклеиваешь кадр стоящего красного члена или зевающего влажного влагалища крупным планом внутрь другого фильма.
  Это одна из тех детских мультяшек, где семья во время путешествия потеряла собаку и кошку, и теперь им предстоит найти дорогу домой. На третьей катушке, там где пёс и кот, которые разговаривают человеческими голосами, едят из мусорного бака, появляется эрегированная плоть.
  Это сделал Тайлер.
  Простой кадр фильма задерживается на экране на одну шестидесятую секунды. Разбейте секунду на шестьдесят равных частей. Ровно столько длится эрекция. Возвышающаяся на четыре этажа над попкорной аудиторией, скользко красная и ужасная, и ни один человек её не видит.
  Ты снова просыпаешься в Логане.
  Это ужасные путешествия. Я встречаюсь с людьми, которых не хочет видеть мой шеф. Я всё записываю Я возвращаюсь к вам.
  Куда бы я ни приехал, я здесь, чтобы применить формулу. Этот секрет я унесу с собой в могилу.
  Это простая арифметика.
  Это вопрос подхода.
  Если новый автомобиль, выпущенный моей компанией, покидает Чикаго, двигаясь на восток со скоростью шестьдесят миль в час, и задняя подвеска выходит из-под контроля, и машина разбивается, и все, кто был внутри, сгорают заживо, то должна ли моя компания организовать отзыв?
  Ты берёшь количество выпущенных машин (А), умножаешь на вероятность отказа (В), и умножаешь на стоимость улаживания конфликта без суда (С).
  А умножить на В умножить на С равняется Х. Столько мы заплатим, если не организуем отзыв.
  Если Х больше стоимости отзыва, мы отзовём машины и никто не пострадает.
  Если Х меньше стоимости отзыва, мы ничего не делаем.
  Куда бы я ни поехал, меня ждёт кучка дымящихся останков автомобиля. Я знаю все подводные камни. Можете назвать это профдеформацией.
  Гостиничное время, ресторанная еда. Куда бы я ни отправился, я завожу малюсенькую дружбу с людьми, сидящими рядом со мной, от Логана и Крисси до Виллоу ран.
  «Я - координатор компании по отзывам», - говорю я своим одноразовым друзьям, сидящим рядом со мной, - «но по совместительству я работаю посудомойщиком».
  Ты снова просыпаешься в О"Хара.
  С того случая Тайлер начал вклеивать член везде. Обычно - крупным планом - влагалище размером с Великий каньон и эхом внутри него, в четыре этажа высотой, и красное от прилива крови, как золушка, танцующая со своим принцем под пристальным взором двора. Никто не жаловался. Люди ели и пили, но вечер уже не был тем же. Люди начинали плохо себя чувствовать или плакать, и не могли понять почему. Только колибри могла бы засечь работу Тайлера.
  Ты просыпаешься в Джей Эф Кей.
  Я плавлюсь и испаряюсь в момент приземления, когда одно колесо касается взлётной полосы, и самолёт накреняется в сторону и скользит так какое-то время. И в этот момент ничто не важно. Посмотри на звёзды, и тебя нет. Ни твой багаж. Ничто не важно. Ни твой запах изо рта. Снаружи окон - чернота, и только турбины ревут где-то сзади. Кабина повисает под опасным углом к рёву турбин, и тебе больше не придётся платить ни по одному счёту. Получать квитанции за места дороже двадцати пяти долларов. Тебе никогда больше не придётся делать причёску.
  Секунда, и второе колесо коснулось покрытия. Стаккато расстёгивающихся пряжек ремней безопасности, и твой одноразовый друг, рядом с которым ты только что чуть не умер, говорит тебе:
  - Надеюсь, мы ещё увидимся.
  - Да, я тоже.
  Ровно столько это продолжается. И жизнь идёт дальше.
  И как-то, случайно, мы встретились с Тайлером.
  Это было во время отпуска.
  Ты просыпаешься в Эл Эй Экс.
  Снова.
  Я познакомился с Тайлером на пустынном пляже. Был самый конец лета, я очень хотел спать. Тайлер был раздетым и мокрым от пота, весь перепачканный в песке, и его влажные и липкие волосы падали на лицо.
  Тайлер был здесь довольно долго, прежде чем я его заметил.
  Тайлер утягивал деревянные доски для сёрфинга и приносил их на пляж. Он исхитрился воткнуть во влажный песок доски почти полукругом, так что их край был на уровне его глаз. Там было уже четыре доски, и когда я проснулся, я наблюдал, как Тайлер втыкал в песок пятую. Тайлер выкапывал яму под одним краем доски, затем подымал другой край, пока доска не соскальзывала в дыру и не замирала под небольшим углом.
  Ты просыпаешься на пляже.
  Мы были единственными людьми на пляже.
  Тайлер провёл по песку палкой прямую линию в нескольких футах от сооружения. Затем вернулся выровнять доски, утаптывая песок вокруг них.
  Я был единственным человеком, наблюдавшим это.
  Тайлер крикнул:
  - Ты не знаешь, который сейчас час?
  На мне всегда есть часы.
  - Ты не знаешь, который сейчас час?
  Я спросил: "Где?"
  - Прямо здесь, - сказал Тайлер, - прямо сейчас.
  - Сейчас шесть минут пятого вечера.
  Немного спустя, Тайлер сел, скрестив ноги, в тени досок. Тайлер сидел там несколько минут, затем встал, поплавал, натянул футболку и пару вьетнамок, и начал уходить. Я должен был спросить.
  Я должен был знать, что он делал, пока я спал.
  Если я мог проснуться в другое время и в другом месте, почему я не мог проснуться другим человеком?
  Я спросил Тайлера, не художник ли он.
  Тайлер пожал плечами и показал мне на утолщение досок у основания. Тайлер показал мне линию, которую он начертил на песке, и как он использовал эту линию, чтобы измерить тень, отбрасываемую каждой доской на песке.
  Иногда ты просыпаешься и спрашиваешь, где ты находишься.
  Тайлер создал тень гигантской руки. Правда сейчас все пальцы были по-вампирски длинны, а большой был слишком короток, но он сказал, что ровно в пол пятого его рука была идеальна. Тень гигантской руки была идеальна всего одну минуту, и одну идеальную минуту Тайлер сидел в этой ладони совершенства, созданной им самим.
  Ты просыпаешься, и ты нигде.
  - Одной минуты достаточно, - сказал Тайлер, - человеку приходится тяжело работать ради этого, но минута совершенства стоит усилий. Эта минута была всем, чего можно ждать от совершенства.
  Ты просыпаешься, и этого достаточно.
  Его звали Тайлер Дарден, и он был киномехаником, членом профсоюза, и он был банкетным официантом в отеле в центре города, и он оставил мне свой телефон.
  Так мы познакомились.
  
  
  
  4.
  
  Сегодня здесь все обычные мозговые паразиты. "За пределами" всегда собирает много народу. Это Питер. Это Альдо. Это Мэрси.
  - Привет.
  Знакомство, все, это Марла Зингер, и она с нами впервые.
  - Привет, Марла.
  В "За пределами" мы начинаем с держания удара. Группа не называется "паразитические мозговые паразиты". Ты вообще не слышишь, чтобы кто-нибудь хоть раз сказал слово "паразит". Все всё время видят только хорошее. "О, это новое лекарство". Все обходят острые углы. Хотя иногда трудно не заметить пятидневной головной боли. Женщина вытирает невольные слезы. У каждого именная карточка, и люди, которых ты встречаешь вечером каждый вторник на протяжении года, подходят к тебе, готовые пожать твою руку, и опускают глаза на твою именную карточку.
  Я не помню, чтобы мы встречались.
  Никто не говорит паразит. Все говорят агент.
  Они не скажут лечение. Они скажут исцеление.
  Во время держания удара кто-нибудь расскажет, как агент проник в его позвоночный столб, и неожиданно он перестал управлять своей левой рукой. Агент, скажет кто-нибудь, осушает подкорку мозга, и теперь мозг отходит от черепа, провоцируя приступы.
  Когда я был здесь последний раз, женщина по имени Хлоя поделилась единственной хорошей новостью, которая у неё была. Хлоя подняла себя на ноги, держась за деревянные ручки кресла, и сказала, что у неё нет больше страха смерти.
  Сегодня, после знакомства и держания удара, девушка, которую я не знаю, с именной карточкой, на которой написано "Гленда", сказала, что она сестра Хлои, и что в два часа утра в прошлый вторник Хлоя наконец-то умерла.
  Ой, она была такой милой. В течение двух лет Хлоя рыдала в моих объятиях во время обнимашечек, и теперь она мертва, мёртвая в земле, мёртвая в урне, склепе, мавзолее, ой, представьте, что сегодня вы думаете и таскаетесь везде, как обычно, а завтра вы уже холодное удобрение, корм для червей. Это чудесное волшебство смерти, и это так здорово, если только к нему не причастна, о-о, вот эта.
  Марла.
  О-о, и Марла снова смотрит на меня, выделяясь среди этих мозговых паразитов.
  Лгунья.
  Фальшивка.
  Марла - фальшивка. Ты - фальшивка. Все вокруг, когда они содрогаются в рыданиях и падают с криком, и их джинсы в паху становятся тёмно синими, что ж, это лишь большое представление.
  Неожиданно направленная медитация никуда меня сегодня не ведёт. За каждой из семи дверей, за зелёной дверью, за оранжевой дверью Марла. За голубой дверью снова Марла. Лгунья. Направленная медитация ведёт нас сквозь пещеру к нашему животному силы, и моё животное силы - Марла. Со своей сигаретой во рту, Марла, вращающая своими глазами. Лгунья. Чёрные волосы и тонкие французские губы. Фальшивка. Губы, похожие на кожу с итальянского дивана. И тебе не удрать.
  Хлоя была реальной историей.
  Хлоя была похожа на скелет Джони Митчелл, которому позволили улыбаться, прийти на эту вечеринку, и быть особенно дружелюбным со всеми. Изображение любимого всеми скелета Хлои, размером с насекомое, пролетело сквозь своды и галереи дороги назад ровно в два часа утра. Её пульс взвыл воздушной тревогой, и начал отсчёт: Приготовьтесь к смерти через десять, через девять, через восемь секунд. Смерть наступит через семь, шесть...
  Ночью Хлоя пробирается сквозь лабиринт собственных закупоренных вен и горящих бронхов, не смачиваемых больше лимфой. Нервы выглядят, как натянутые в ткани провода. Нарывы набухают в ткани вокруг неё, как горячие белые жемчужины.
  Отсчёт продолжается, приготовьтесь к эвакуации желудка через десять, через девять, восемь, семь.
  Приготовьтесь к эвакуации души через десять, девять, восемь.
  Хлоя разбрызгивает вокруг огромные запасы урины из своих несгибающихся коленей.
  Смерть наступит через пять.
  Пять, четыре.
  Четыре.
  Вокруг неё фонтан паразитической жизни окрашивает её сердце.
  Четыре, три.
  Три, два.
  Хлоя складывает руки одна на другую на груди.
  Смерть наступит через три, через два.
  Сквозь открытый рот пробивается лунный свет.
  Приготовьтесь к последнему вздоху, сейчас.
  Эвакуация.
  Сейчас.
  Душа отлетает от тела.
  Сейчас.
  Смерть наступает.
  Сейчас.
  Чёрт возьми, это должно было быть так здорово, это тёплое смешанное воспоминание о Хлое, зажатой в моих объятьях и Хлое, мёртвой где-то там.
  Но нет, за мной наблюдает Марла.
  Во время направленной медитации я открываю свои объятья, чтобы принять своего внутреннего ребёнка, и этот ребёнок - Марла с сигаретой во рту. Никакого белого исцеляющего шара света. Лгунья. Никаких чакр. Представьте свои чакры распускающимися, как цветы, и в центре каждого из них - замедленный взрыв ласкового света.
  Лгунья.
  Мои чакры остаются закрытыми.
  Когда заканчивается медитация, каждый вытягивается и вращает головой, и приподнимается на носочках в ожидании. Терапевтический физический контакт. Для обнимашечек я в три шага допрыгиваю до Марлы, которая смотрит мне в лицо, пока я жду команды.
  Вот и всё, подаётся команда, обними человека рядом с тобой.
  Мои руки смыкаются вокруг Марлы.
  Выбери сегодня кого-нибудь особенного.
  Сигаретные руки Марлы прижаты к её бокам.
  Кто-нибудь, скажите, как вы себя чувствуете.
  У Марлы нет рака яичек. У Марлы нет туберкулёза. Она не умирает. Конечно, в этой заумной мозго-жопной философии мы все умираем, но Марла умирает не так, как умирала Хлоя.
  Подаётся команда, поделись собой.
  - Ну что, Марла, нравится водить их за нос?
  Поделись собой до конца.
  - Послушай, Марла, убирайся. Убирайся. Убирайся.
  Вперёд, можешь плакать, если есть о чём.
  Марла вылупилась на меня. У неё карие глаза. На мочках её ушей морщины вокруг дырочек из-под серёжек, но самих серёжек нет. Её потрескавшиеся губы стянуты мёртвой кожей.
  Вперёд, можешь плакать.
  - Ты тоже не умираешь, - говорит Марла.
  Вокруг нас стоят парочки и рыдают, уткнувшись носом друг в друга.
  - Ты скажи мне, - говорит Марла, - а я скажу тебе.
  - Мы можем поделить неделю, - говорю я. Марла может взять себе заболевания костей, мозговых паразитов, и туберкулёз. Я оставлю себе рак яичек, кровяных паразитов и органическую мозговую деменцию.
  Марла говорит:
  - А как насчёт прогрессирующего рака желудка?
  Девочка хорошо сделала свою домашнюю работу.
  - Мы поделим рак желудка. - Она возьмёт себе первое и третье воскресенье каждого месяца.
  - Нет, - говорит Марла. Нет, она хочет его полностью. Рак, паразитов. Зрачки Марлы сужаются. Она никогда и не мечтала, что сможет чувствовать себя так клёво. Она наконец-то почувствовала себя живой. Её кожа очищалась. За всю свою жизнь она ни разу не видела мертвеца. У неё не было настоящего чувства жизни, потому что ей не с чем было сравнивать. Но зато теперь тут были и умирание, и смерть, и утрата и горе. Рыдания и судороги, страдания и раскаяние. Теперь, когда она знала, куда мы все идём, Марла чувствовала каждое мгновение жизни.
  Нет, она не бросит ни одну группу.
  - Бросить всё, и вернуться к тому ощущению жизни, которое было раньше? - говорит Марла, - Я работала в похоронном бюро, и чувствовала себя хорошо только потому, что я ещё дышу. Ну и что, если я не могу найти работу, которая мне нравится.
  «Ну так возвращайся в своё похоронное бюро», - говорю я.
  - Похороны - это детский лепет по сравнению с этим, - говорит Марла, - похороны - это лишь абстрактная церемония. А здесь ты получаешь истинное переживание смерти.
  Парочки вокруг нас двоих вытирают слёзы, сморкаются, хлопают друг друга по спине и отпускают.
  «Мы не можем приходить вдвоём», - говорю я.
  - Тогда не приходи.
  «Мне нужно это».
  - Тогда иди на похороны.
  Все вокруг нас уже стали по одному и смыкают руки для объединяющей молитвы. Я отпускаю Марлу.
  - Как давно ты сюда приходишь?
  Объединяющая молитва.
  «Два года».
  Человек в кругу молитвы касается моей руки. Человек касается руки Марлы.
  Обычно эти молитвы начинаются и сразу успокаивают моё дыхание. О-о, благослови нас. О-о, благослови нас и в гневе и в страхе.
  - Два года? - Марла прикрывает рот рукой, когда шепчет.
  О-о, благослови нас, спаси и сохрани нас.
  «Все, кто видел меня здесь два года назад, либо умерли, либо ушли и больше не вернулись».
  Помоги нам и помоги нам.
  - Ладно, - говорит Марла, - ладно, ладно, ты можешь оставить себе рак яичек.
  Большой Боб, большой бутерброд с сыром, рыдающий сверху на мне. Спасибо.
  Приведи нас к нашей судьбе. Приведи нас к миру.
  - Не стоит благодарности.
  Так я познакомился с Марлой Зингер.
  
  
  
  5.
  
  Парень из сил специальной охраны всё мне объяснил.
  Носильщики багажа могут проигнорировать тикающий чемодан. Парень из сил специальной охраны называл носильщиков Швырялами. Современные бомбы не тикают. Но вот вибрирующий чемодан багажные носильщики, швырялы, должны сдать в полицию.
  Я начал жить с Тайлером в общем-то из-за этой дурацкой политики некоторых авиакомпаний относительно вибрирующего багажа.
  Когда я возвращался из Даллса, у меня всё было сложено в один чемодан. Когда ты много путешествуешь, учишься на каждую поездку собирать один и тот же набор вещей. Шесть белых рубашек. Две пары чёрных брюк. Комплект-минимум для выживания.
  Дорожные часы-будильник.
  Электробритва на батарейках.
  Зубная щётка.
  Шесть пар нижнего белья.
  Шесть пар чёрных носков.
  Его вернули, мой чемодан вибрировал при отправлении из Даллса, если верить парню из сил специальной охраны, так что полиция сняла его с рейса. В этой сумке было всё. Мои контактные линзы и всё такое. Один красный галстук с голубыми полосками. Один голубой галстук с красными полосками. Это полковые, а не обычные клубные полоски. И один сплошной красный галстук.
  Список всех этих вещей висел у меня дома на внутренней стороне двери в спальню.
  «Дом» - это квартира на пятнадцатом этаже небоскрёба, такой себе рабочий кабинет для вдов и деловых ребят. Рекламная брошюра обещала фут бетонного пола, потолка и стен между мной и любым надрывающимся магнитофоном или невыключенным телевизором. Фут бетона и кондиционирование воздуха, так что ты не можешь открыть окно, и при всех этих кленовых паркетах и реостатных переключателях на лампах, все семнадцать тысяч кубических футов воздуха пахнут последней едой, которую ты готовил или твоим последним походом в ванную.
  Да, а ещё там были сборные подвесные потолки и низковольтные лампы дневного света.
  Конечно, фут бетона - это здорово, когда твой сосед вытаскивает батарейки из слухового аппарата и вынужден смотреть любимую игру на полную громкость. Или когда мощный взрыв природного газа и осколки, которые были твоим мебельным гарнитуром и личными вещами выносят твои окна во всю стену и пикируют вниз, пылая, чтобы оставить только твою квартиру, только её, выпотрошенную чёрную бетонную дыру в отвесной стене здания.
  Такое бывает.
  Всё, даже твой набор тарелок зелёного стекла ручной работы, с небольшими пузырьками и микродефектами - маленькими вкраплёнными песчинками, доказывающими, что их выдували честные, простые, трудолюбивые местные парни или кто-то в этом духе, так вот, все эти тарелки вынесло взрывом. Представьте себе шторы от пола до потолка, вынесенные наружу и развевающиеся, пылая, на горячем ветру.
  Пятнадцать этажей над городом, твои шмотки вылетают, горящие и разорванные, и падающие вниз на чью-нибудь машину.
  Я, пока двигаюсь на восток, спокойно сплю на 0,83 Маха или 455 милях в час, истинная скорость в воздухе, а ФБР везёт мой подозрительный чемодан назад по резервному пути в Даллсе. «В девяти случаях из десяти», - сказал парень из сил специальной охраны: «вибрация - это электробритва». Это моя электробритва на батарейках. «В десятый раз это вибратор».
  Парень из сил специальной охраны рассказал мне всё. Это было в моём пункте прибытия, без чемодана, когда я собирался поймать такси домой и обнаружить свои фланелевые простыни догорающими на земле.
  - Представь себе, - сказал парень из сил специальной охраны, - что значит сказать пассажиру по прибытии, что вибратор задержал его багаж на восточном побережье. Иногда даже мужчине. Полиция аэропорта никогда не говорит о принадлежности, когда речь идёт о вибраторе. Говорят неопределённо.
  Вибратор.
  Никогда не скажут: «ваш вибратор».
  Никогда-никогда не скажут, что вибратор нечаянно включился.
  «Вибратор пришёл в активное состояние и создал аварийную ситуацию, вынудившую эвакуировать ваш багаж».
  Дождь шёл, когда я проснулся при пересадке в Степлтоне.
  Дождь шёл, когда я проснулся, приближаясь к дому.
  Громкоговоритель попросил нас воспользоваться этой возможностью, чтобы оглядеться вокруг и проверить, не забыли ли мы что-то из своей ручной клади. Громкоговоритель назвал моё имя. Не мог бы я подойти к представителю авиакомпании, ожидающему у выхода с самолёта.
  Я перевёл часы на три часа назад, и всё равно было после полуночи.
  У выхода стоял представитель авиакомпании и парень из сил специальной охраны, который сказал, что, эй, твоя электробритва задержала твой багаж в Даллсе. Парень из сил специальной охраны назвал багажных носильщиков Швырялами. Затем он назвал их Каталами. Чтобы показать, что могло быть и хуже, парень сказал мне, что по крайней мере это был не вибратор. А потом, может быть потому, что я мужчина и он мужчина, и что сейчас час ночи, может быть чтобы рассмешить меня, парень сказал, что на лётном жаргоне стюардесс называют Звёздными Официантками. Или Воздушными Матрацами. Парень был одет во что-то вроде лётной униформы, белая рубашка с маленькими эполетами и голубой галстук. Мой багаж проверен, сказал он, и прибудет завтра утром.
  Парень из охраны спросил моё имя, адрес, номер телефона, а затем спросил меня, в чём разница между презервативом и кабиной пилота.
  - В презерватив ты можешь засунуть только один хрен, - сказал он.
  Я взял такси домой на последние десять баксов.
  Местная полиция тоже задавала много вопросов.
  Моя электробритва, которая не была бомбой, была всё ещё на расстоянии трёх временных зон от меня.
  А вот что-то, что было бомбой, здоровенной бомбой, разорвало мой интеллектуальный кофейный столик «Ньюрунда» в форме лимонно-зелёного Инь и оранжевого Ян, переплетающихся вместе, образуя круг. Что ж, теперь всё это было осколками.
  Моя диванная группа «Хапаранда» с оранжевыми покрытиями, работы Эрики Пеккари , она тоже теперь стала мусором.
  И ведь я был не единственным рабом своего гнёздышка. Мои знакомые, которые раньше, бывало, сидели в туалете с порнографическим журнальчиком, теперь сидели в туалете с мебельным каталогом «Айкиа».
  У всех у нас одинаковые кресла «Йоханшев» в тонкую зелёную полоску. Моё пылая пролетело пятнадцать этажей и упало в фонтан.
  У всех у нас одинаковые бумажные абажуры «Рислампа/Хар», сделанные из проволоки и экологически чистой неотбеленной бумаги. Мои превратились в конфетти.
  Все эти сиденья для унитаза.
  Кухонные комбайны «Элль». Нержавеющая сталь. Безопасные посудомойщики.
  Настенные часы «Вилд», сделанные из гальванизированной стали, о-о, я должен был их иметь.
  Мебельная стенка «Клипск», о-о, да!
  Полочка для шляп «Хэмлиг». Да.
  Снаружи мой небоскрёб казался набитым и посыпанным сверху всем этим.
  Набор ватных ковров «Маммала». Работы Томаса Харилы и доступные в следующих видах:
  Орхидея.
  Фушия.
  Кобальт.
  Эбеновое дерево.
  Чёрный янтарь.
  Яичная скорлупа или вереск.
  Вся моя жизнь ушла на покупку этих вещей.
  Не требующее ухода покрытие чайных столиков «Каликс».
  Мои гнездовые столики «Стег».
  Ты покупаешь мебель. Ты говоришь себе: «Это последний диван, который понадобился мне в жизни». Купи себе диван, и на два года ты полностью удовлетворён, не важно, что идёт не так, по крайней мере ты решил вопрос с диваном. Затем подходящий набор тарелок. Затем идеальная постель. Шторы. Плед.
  А затем ты просто заперт в своём любимом гнёздышке, и вещи, которыми ты по идее должен владеть, теперь владеют тобой.
  Пока я не приехал домой из аэропорта.
  Швейцар вышел из тени, чтобы сказать: «тут случилась неприятность. Полиция была здесь и задавала много вопросов».
  Полиция думает, что наверное это был газ. Может быть на плите погас предохранительный огонёк или конфорка осталась открытой, выпуская газ, и газ поднимался до потолка, и газ заполнил всю квартиру от пола до потолка в каждой комнате. В квартире было семнадцать тысяч квадратных футов площади и высокие потолки, так что газ медленно утекал день за днём, пока вся квартира не была заполнена. Когда комнаты заполнились до самого пола, сработал компрессор холодильника.
  Детонация.
  И огромные окна от пола до потолка в их алюминиевых рамах вылетели, и диваны, и лампы, и тарелки, и набор постельного белья в языках пламени, и аттестаты средней школы, и дипломы, и телефон. Всё вылетело на землю с пятнадцатого этажа в чём-то вроде солнечного протуберанца.
  О-о, только не мой холодильник. Я коллекционировал подставочки с разнообразными горчицами, некоторые из минералов, некоторые в стиле английского паба. Там было четырнадцать разновидностей обезжиренных салатов и семь сортов каперса.
  Я знаю, я знаю, в доме полно полуфабрикатов, и нет настоящей еды.
  Швейцар высморкался и что-то смачно плюхнулось в его носовой платок со звуком, который издаёт мячик, попадая в перчатку кэтчера.
  «Вы можете подняться на пянадцатый этаж, - сказал швейцар, - но всё равно никого не пускают в квартиру. Полицейский приказ». Полиция интересовалась, нет ли у меня старой подруги, которая могла хотеть чего-то подобного, и нет ли у меня врагов среди людей, имеющих доступ к динамиту.
  - Оно не стоит того, чтобы подниматься, - сказал швейцар, - всё, что там осталось - это бетонная скорлупа.
  Полиция не нашла следов поджога. Никто не услышал запаха газа. Швейцар приподнял одну бровь. Парень провёл всю жизнь, флиртуя с горничными и медсёстрами, работающими в больших помещениях на вершине здания, в течении дня, и ожидая в кресле в вестибюле, когда они будут уходить с работы. Три года я живу здесь, и швейцар всё ещё читает свой журнал «Эллери Квин» каждую ночь, пока я перекладываю пакеты и сумки из руки в руку, чтобы открыть входные двери и ввалиться вовнутрь.
  Швейцар поднял одну бровь и сказал, что некоторые люди уезжают в далёкое путешествие и оставляют свечу, длинную, длинную свечу в огромной луже бензина. Люди с финансовыми затруднениями делают что-то в этом роде. Люди, желающие вылезти из грязи.
  Я попросил разрешить мне воспользоваться телефоном в вестибюле.
  - Многие молодые люди пытаются удивить мир, и покупают слишком много вещей, - сказал швейцар.
  Я звонил Тайлеру.
  В снимаемом Тайлером доме на Пэйпер Стрит зазвонил телефон.
  О-о, Тайлер, пожалуйста, избавь меня.
  И телефон зазвонил.
  Швейцар прильнул к моему плечу и сказал:
  - Многие молодые люди просто не знают, чего они хотят.
  О-о, Тайлер, пожалуйста, спаси меня.
  И телефон зазвонил.
  - Молодые люди, они думают, что хотят весь мир.
  Избавь меня от Шведской мебели.
  Избавь меня от интеллектуального искусства.
  И телефон зазвонил, и Тайлер ответил.
  - Если ты не знаешь, чего хочешь, - сказал швейцар, - ты в итоге останешься с тем, чего точно не хочешь.
  Могу ли я никогда не быть завершённым.
  Могу ли я никогда не быть содержательным.
  Могу ли я никогда не быть идеальным.
  Избавь меня, Тайлер, от необходимости быть идеальным и завершённым.
  Мы с Тайлером договорились встретиться в баре.
  Швейцар спросил номер телефона, по которому полиция сможет меня достать. Всё ещё шёл дождь. Мой «Ауди» всё ещё был припаркован на том же месте, но торшер «Дакапо» с лампой дневного света застрял в центре ветрового стекла.
  Мы с Тайлером встретились и выпили море пива, и Тайлер сказал, что да, я могу пойти к нему, но прежде я должен оказать ему одну услугу.
  На следующий день должен прибыть мой чемодан с джентльменским набором, шесть рубашек, шесть пар нижнего белья.
  И там, пьяный, в баре, где никто нас не видит и никому до нас нет дела, я спросил Тайлера, что он хочет, чтобы я сделал.
  И Тайлер сказал:
  - Я хочу, чтобы ты ударил меня так сильно, как только можешь.
  
  
  
  6.
  
  Два экрана отведено под мой ДЕМО для «Майкрософт», а я чувствую вкус крови и вынужден начать сглатывать. Мой шеф не знает материала, но он не позволит мне проводить презентацию с чёрным глазом и половиной лица, распухшей от рубцов на внутренней стороне щеки. Рубцы расходятся и я провожу по внутренней стороне щеки языком. Представьте себе спутанную рыболовную снасть на пляже. В моём воображении это чёрные шрамы на задрайке после того, как её закрепят, и я продолжаю сглатывать кровь. Шеф проводит презентацию с моей пояснительной записки, а я проигрываю слайды, так что я нахожусь на другой стороне комнаты, в темноте.
  Большая часть моих губ липкая от крови, которую я всё время пытаюсь слизать, и когда включится свет, я повернусь к консультантам, Эллен, и Уолтеру, и Норберту, и Линде из «Майкрософт» и скажу: «спасибо, что вы пришли», мой рот сияет кровью и кровь взбирается по промежуткам между моими зубами.
  Ты можешь проглотить примерно пинту крови перед тем, как почувствуешь себя больным.
  Бойцовский клуб завтра, и я не намерен пропускать бойцовский клуб.
  Перед презентацией Уолтер из «Майкрософт» выдал дежурную набриолиненную улыбку, словно рыночный инструмент, выкрашенный в цвет хорошего томатного соуса. Уолтер со своей печаткой на пальце пожимает мне руку, прикрывает рот рукой и говорит:
  - Не хотел бы я увидеть, как выглядит твой противник.
  Первое правило бойцовского клуба: «ты не говоришь о бойцовском клубе».
  Я сказал Уолтеру, что я упал.
  Я сам это с собой сделал.
  Перед презентацией, когда я сижу напротив моего шефа и показываю ему, какая реплика в пояснительной записке относится к какому слайду, когда я хочу включить проектор, мой шеф спрашивает:
  - Куда ты влазишь каждые выходные?
  «Я просто не хочу умереть без нескольких шрамов», - отвечаю я. Иметь прекрасное мощное тело уже больше ничего не значит. Вы видели эти машины, настоящие созревшие вишни, прямо из демонстрационного зала 1955 года; я всегда думал, что это мусор.
  Второе правило бойцовского клуба: «ты не говоришь о бойцовском клубе».
  Может быть во время обеда к твоему столику подойдёт официант, и у него будут два огромных чёрных глаза гигантского панды после бойцовского клуба на прошлых выходных, когда ты видел его голову зажатой между бетонным полом и коленом двухсотфунтового громилы, раз за разом опускающего кулак в перешеек официантского носа, снова и снова, с мощным тяжёлым звуком, который ты можешь расслышать сквозь рёв, пока официант не наберёт достаточно воздуха, и не харкнет кровью, чтобы сказать:
  - Хватит.
  Ты ничего не говоришь, потому что бойцовский клуб существует только в часы между моментом, когда бойцовский клуб открывается и моментом, когда бойцовский клуб закрывается.
  Ты смотришь на пацана, работающего в копировальном центре, месяц назад ты видел этого пацана, который не может запомнить последовательность подшивки документов в папку или того, что между листами надо прокладывать многоцветную копирку, но этот пацан был богом те десять минут, когда ты видел его рубящим воздух в схватке с представителем бухгалтерии вдвое больше его, когда он приземлился на него и заставил его хромать, пока пацан не был вынужден остановиться. Это третье правило бойцовского клуба: «когда кто-нибудь говорит “Хватит”, или начинает хромать, даже если он только симулирует, бой окончен». И при любой встрече с этим пацаном ты не можешь сказать ему, как здорово он дрался.
  «Только два парня на один бой». «Один бой в одно время». «Бой без рубашек и обуви». «Бой продолжается столько, сколько нужно». Это остальные правила бойцовского клуба.
  Те, кем парни являются в бойцовском клубе, это не те, кто они в реальном мире. Даже если ты скажешь пацану в копировальном центре, что он хорошо дрался, ты просто не будешь разговаривать с тем же человеком.
  Тот, кто я в бойцовском клубе, это не тот человек, которого знает мой шеф.
  После ночи в бойцовском клубе всё в реальном мире проходит на пониженной громкости. Ничто не может выбить тебя из колеи. Твоё слово - закон, и даже если люди нарушают законы, или задают тебе вопросы, это не может выбить тебя из колеи.
  В реальном мире я координатор компании по отзывам в рубашке и галстуке, сидящий в темноте со ртом, полным крови, и сменяющий слайды, пока мой шеф рассказывает «Майкрософту», как он выбрал конкретный оттенок васильково-тусклого голубого цвета для изображения.
  Первый бойцовский клуб - это только я и Тайлер, пинающие друг друга.
  Мне всегда было достаточно, когда я возвращался домой злой и понимающий, что моя жизнь не дотягивает до пятилетнего плана, что я могу убрать у себя в квартире или починить машину. Когда-нибудь я умер бы без единого шрама, и оставил бы действительно хорошую квартиру и машину. Действительно, по-настоящему хорошую, пока за неё не взялась бы пыль или новый владелец. Ничто не вечно. Даже Мона Лиза потихоньку разрушается. С тех пор, как открывается бойцовский клуб, я могу расшатать языком половину зубов во рту.
  Может быть ответ не в самосовершенствовании.
  Тайлер так и не узнал своего отца.
  Может быть ответ в саморазрушении.
  Мы с Тайлером всё ещё ходим вместе на бойцовский клуб. Бойцовский клуб в подвале бара, сейчас, когда бар уже закрылся в субботу ночью, и ты приходишь каждую неделю и обнаруживаешь здесь всё больше ребят.
  Тайлер выходит под единственную лампу в центре чёрного бетонного подвала и он видит огоньки, играющие в темноте в сотнях пар глаз, направленных на него. И первое, что Тайлер выкрикивает, это:
  - Первое правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  - Второе правило бойцовского клуба, - выкрикивает Тайлер, - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  Что касается меня, я знал своего отца около шести лет, но я ничего не помню. Мой отец заводил новую семью в новом городе каждые шесть лет. Это было похоже не столько на семью, сколько на демократические выборы.
  То, что ты видишь в бойцовском клубе - это поколение мужчин, взращённых женщинами.
  Тайлер стоит под единственной лампой в полуночной темноте в подвале, забитом мужчинами, и прогоняет остальные правила: два человека на один бой, один бой одновременно, без рубашек и обуви, бой продолжается столько, сколько нужно.
  - И седьмое правило, - выкрикивает Тайлер, - если это твоя первая ночь в бойцовском клубе, ты должен драться.
  Бойцовский клуб - это не футбол по телевизору. Ты не смотришь на горстку незнакомых мужиков, находящихся на другой стороне земного шара, мутузящих друг друга в прямом репортаже со спутника с двухминутной задержкой, каждые десять минут - реклама пива, и небольшой перерыв для коррекции изображения. После одной ночи в бойцовском клубе просмотр футбола по телевизору напоминает просмотр порнографии вместо хорошего добротного секса.
  Бойцовский клуб - реальная причина для занятий в тренажёрном зале, короткой стрижки и ухода за ногтями. Тренажёрный зал, в который ты ходишь, набит парнями, пытающимися выглядеть, как мужики, как будто быть мужиком значит выглядеть, как считает скульптор или художник-оформитель.
  Как сказал Тайлер, даже суфле может выглядеть солидно.
  Мой отец никогда не ходил в колледж, так что было по-настоящему важно, чтобы я учился в колледже. После окончания колледжа я позвонил ему в другой конец страны, чтобы спросить: «что дальше?»
  Мой отец не знал.
  Когда я нашёл работу и перевалил за двадцать пять, другой конец страны, я говорю: «что дальше?» Мой отец не знал, так что он сказал: «женись».
  Я просто тридцатилетний мальчик, и я не уверен, что хоть в одной женщине на свете есть тот ответ, который мне нужен.
  То, что происходит в бойцовском клубе, невыразимо словами. Некоторым парням бойцовский клуб нужен каждую неделю. На этой неделе Тайлер сказал - пропускаем первых пятьдесят человек и хватит. Ни одного больше.
  На прошлой неделе я вызвал парня и мы с ним попали в список дерущихся. У парня должно быть была плохая неделя, он заломил мне обе руки за голову в полном нельсоне, и лупил меня лицом о бетонный пол, пока мои зубы не стали видны сквозь дыру в щеке, и мой глаз не заплыл и не начал кровоточить, и после того, как я сказал «хватит», я увидел на полу кровавый отпечаток доброй половины моего лица.
  Тайлер стоял рядом со мной и мы оба смотрели на огромное кровавое "О" моего рта, и маленькая кровавая щёлочка моего глаза смотрела с пола на нас, и Тайлер сказал:
  - Круто.
  Я пожал парню руку и сказал:
  - Хороший бой.
  Парень спросил у меня:
  - Как насчёт следующей недели?
  Я попытался улыбнуться сквозь все свои опухлости и сказал: «посмотри на меня. Как насчёт следующего месяца?»
  Ты нигде не ЖИВЁШЬ так, как ты ЖИВЁШЬ в бойцовском клубе. Когда есть только ты и ещё один парень под единственной лампой посреди всего этого смотрения. Бойцовский клуб не о выигрыше или проигрыше боёв. Бойцовский клуб не о словах. Ты видишь парня, впервые пришедшего в бойцовский клуб, и его задница - это ломоть белого хлеба. Ты видишь здесь того же парня через шесть месяцев, и он кажется выточенным из дерева. Парень верит в то, что может справиться с чем угодно. В бойцовском клубе такое же хрюканье и крики, как в тренажёрном зале, но бойцовский клуб не о том, чтобы хорошо выглядеть. Здесь такое же истерическое цоканье языками, как в церкви, и когда ты просыпаешься в воскресенье утром, ты чувствуешь себя спасённым.
  После моего последнего боя в бойцовском клубе парень, который со мной дрался, вымыл полы, пока я звонил в страховую компанию для оплаты визита к врачу. В больнице Тайлер сказал им, что я упал.
  Иногда Тайлер говорил за меня.
  Я сам это с собой сделал.
  С другой стороны уже начало вставать солнце.
  Ты не говоришь о бойцовском клубе, потому что за исключением пяти часов с двух до семи утра в воскресенье бойцовский клуб не существует.
  Когда мы придумали бойцовский клуб, мы с Тайлером, ни один из нас раньше даже ни разу ни дрался. Если ты ни разу в жизни не дрался, тебе интересно. Насчёт ощущения боли, насчёт того, что ты можешь сделать с другим человеком. Я был первым парнем, с которым Тайлер почувствовал себя настолько безопасно, чтобы попросить, мы оба были пьяны, в баре, где никому нет дела, так что Тайлер сказал:
  - Я хочу, чтобы ты сделал мне одну услугу. Я хочу, чтобы ты ударил меня так сильно, как только можешь.
  Я не хотел, но Тайлер объяснил мне всё это - насчёт нежелания умереть без единого шрама, насчёт усталости от просмотра профессиональных боёв, и насчёт познания чего-то нового про самого себя.
  Насчёт саморазрушения.
  В то время моя жизнь выглядела слишком завершённой, и может быть ты должен разрушить что-нибудь, чтобы сделать из себя что-то лучшее.
  Я оглянулся и сказал: «ладно». «Ладно», - сказал я, - «но снаружи на стоянке».
  И мы вышли на улицу, и я спросил Тайлера, хочет ли он это в лицо или в живот.
  Тайлер сказал:
  - Удиви меня.
  Я сказал, что никогда никого не бил.
  Тайлер сказал:
  - Ну так давай, оторвись.
  Я сказал: «закрой глаза».
  Тайлер сказал:
  - Нет.
  Как каждый парень в свою первую ночь в бойцовском клубе, я поглубже вдохнул и всадил кулак наотмашь в основание челюсти Тайлера, как в любом ковбойском фильме, который вы видели, и что касается меня, мой кулак коснулся шеи Тайлера.
  «Чёрт», - сказал я, - «это не считается. Я хочу ещё раз попытаться».
  - Конечно, считается, - сказал Тайлер, и ударил меня, прямым, бах, прямо как мультяшная боксёрская перчатка в воскресных утренних мультфильмах, прямо в центр груди, и я упал назад на машину. Мы оба стояли там, Тайлер, потирающий шею, и я, держащий руку на груди, мы оба знали, что попали куда-то, где ещё ни разу не были и, как кот и мышонок в мультфильме, мы всё ещё были живы, и хотели посмотреть, как далеко мы можем зайти, и всё ещё остаться в живых.
  Тайлер сказал:
  - Круто.
  Я сказал: «ударь меня ещё».
  Тайлер сказал:
  - Нет, ты ударь меня.
  И я ударил его, по-девчачьи широко, наотмашь, прямо под ухо, и Тайлер пихнул меня, и всадил пятку своей туфли мне в живот. Что происходило потом и дальше не выражается словами, но бар закрылся и люди стали выходить и собираться вокруг нас на стоянке.
  Вместо Тайлера, как я в конце концов почувствовал, я могу поднять руку на что угодно в мире, что не работает, мой пылесос, который вернули с неработающей втулкой, банк, который говорит, что у меня сто долларов перерастраты. Мою работу, где мой шеф влазит в мой компьютер и меняет все пароли в ДОСе. И Марлу Зингер, которая украла у меня группы поддержки.
  Ничего не изменилось, когда закончился бойцовскиё клуб, но ничего и не имело значения.
  Наш первый бой был в воскресенье ночью, а Тайлер не брился все выходные, так что костяшки пальцев у меня горели от его двухдневной щетины. Лёжа на спинах на стоянке, и смотря на единственную звезду, пробившуюся сквозь уличные огни, я спросил Тайлера, с кем бы он хотел подраться.
  Тайлер сказал: «со своим отцом».
  Может быть нам не нужен был отец, чтобы стать завершёнными. В том, с кем ты дерёшься в бойцовском клубе, нет ничего личного. Ты дерёшься чтобы драться. Ты не должен говорить о бойцовском клубе, но мы говорили, и следующие пару недель ребята встречались на стоянке после закрытия бара, и до того времени, когда стало холодно, другой бар предоставил нам подвал, где мы встречаемся сейчас.
  Когда бойцовский клуб собирается, Тайлер оглашает правила, которые мы с ним обговорили.
  - Большинство из вас, - кричит Тайлер в конусе света, посреди подвала, забитого мужиками, - вы здесь потому, что кто-то нарушил правила. Кто-то рассказал вам о бойцовском клубе.
  Тайлер говорит:
  - Что ж, вы лучше перестаньте трепаться, или вам лучше открыть другой бойцовский клуб, потому что на следующей неделе, когда вы будете входить, вы запишетесь в список, и только первые пятьдесят человек попадут в него. Если ты вошёл, ты заявляешь о своём бое сразу, если ты собираешься драться. Если ты не хочешь драться, то есть ребята, которые хотят, так что может быть тебе лучше остаться дома.
  - Если это твоя первая ночь в бойцовском клубе, - кричит Тайлер, - ты должен драться.
  Большинство ребят приходят в бойцовскиё клуб, потому что есть что-то, из-за чего они слишком боятся драться. После нескольких боёв ты боишься гораздо меньше.
  Многие лучшие друзья впервые познакомились в бойцовском клубе. Сейчас я иду на собрания или конференции и вижу лица за конференцными столами, бухгалтеры или младшие сотрудники отделов со сломанными носами, выпирающими, как баклажаны из-под края повязки, или у них пара стежков под глазом, или сцеплена челюсть. Это тихие молодые люди, которые терпеливо слушают, пока не приходит время обсуждения.
  Мы киваем друг другу.
  Позже мой шеф спросит меня, откуда я знаю стольких из этих парней.
  Если верить моему шефу, в бизнесе всё меньше и меньше джентльменов, и всё больше проходимцев.
  Включается ДЕМО.
  Уолтер из «Майкрософт» ловит мой взгляд. Вот молодой парень с идеальными зубами и чистой кожей и работой, об устойстве на которую ты не поленишься написать в журнал выпускников. Ты знаешь, что он слишком молод, чтобы быть участником какой-нибудь войны, и если его родители не были разведены, его отца никогда не было дома, и вот он смотрит на меня, с половиной лица гладко выбритой, и половиной с заплывшим фингалом, спрятанной в темноте. Кровь светится на моих губах. И может быть Уолтер думает о сытном вегетарианском обеде, которым его угостили на прошлых выходных, или об озоне, или о необходимости запретить проводить на Земле жестокие эксперименты над животными, но наверняка нет.
  
  
  
  7.
  
  Однажды утром в унитазе плавала мёртвая медузка использованного презерватива.
  Так Тайлер познакомился с Марлой.
  Я встал, чтобы отлить, а там, напротив пещерных рисунков грязи над туалетным бачком, - это. Вам должно быть интересно, что думает сперматозоид.
  Что, ЭТО?
  ЭТО и есть шейка матки?
  Что здесь происходит?
  Всю ночь напролёт мне снилось, как я драл Марлу Зингер. Марлу Зингер, курящую свою сигарету. Марлу Зингер, вращающую своими глазами. Я проснулся в одиночестве у себя в постели, и дверь в комнату Тайлера была закрыта. Дверь в комнату Тайлера никогда не бывает закрыта. Всю ночь напролёт шёл дождь. Кровля на крыше пузырилась, трещала, рябилась, и дождь проникал сквозь неё, собирался на штукатурке потолка и капал вниз сквозь гнездо для лампочки.
  Когда идёт дождь, мы вынуждены вырубать пробки. Ты не рискнёшь включить свет. В доме, который снимал Тайлер, было три этажа и подвал. Мы повсюду расставили свечи. В нём есть кладовка, крытая веранда, и окна с мутными стёклами на выходе с лестницы. Тут есть окна между колоннами и сиденья под ними в проходах. Литой плинтус покрыт резьбой и отлакирован, и подымается вверх на восемнадцать дюймов.
  Дождь протекает сквозь дом, и всё деревянное разбухает и сморщивается, и гвозди во всём деревянном, в полу, плинтусах и оконных рамах, гвозди повылазили на дюйм и ржавеют.
  Повсюду торчат ржавые гвозди, на которые можно наступить или положить локоть, и только один туалет на восемь спален, и теперь в нём использованный презерватив.
  Дом ждёт чего-то, смены часовых поясов, или чьей-то последней воли, которая вычеркнет его из завещания, и тогда всё это просто развалится. Я спросил Тайлера, как давно он живёт здесь, и он ответил, что около шести недель. В доисторические времена тут жил прежний владелец, собиравший подшивки «Нэшнл Джеогрэфик» и «Ридерс Дайджест». Огромные стопки журнальных подшивок, вырастающие после каждого дождя. Тайлер сказал, что последний владелец использовал глянцевые страницы журналов для кокаиновых самокруток. Во входной двери нет замка с тех пор, как полиция, или кто-то ещё, выбила дверь. На стенах столовой девять слоёв обоев, цветы под полосками под цветами под птичками под травой.
  Наши единственные соседи - закрытый автомобильный магазин и длиннющий блочный склад на другой стороне улицы. Внутри в доме есть чулан с семифутовыми швейными станками для пошива дамасской ручной одежды, той, которая не мнётся. Стены в чулане из кедра, чтобы освежать одежду. На кафеле в туалете нарисованы маленькие цветочки, лучше, чем большинство этих китайских свадебных фарфоров, и теперь в унитазе использованный презерватив.
  Я жил с Тайлером уже около месяца.
  Тайлер вышел к завтраку с огромными засосами по всей шее и груди, и я просто штудирую журнал «Ридерс Дайджест». Это идеальный дом для распространения наркотиков. Здесь нет соседей. На Пэйпер Стрит нет больше ничего, кроме склада и деревообработки. Кишечный запах пара с бумажного производства, и запах клетки с хомячками от деревянных брёвен в оранжевых пирамидах вокруг него. Это идеальный дом для распространения наркотиков, потому что каждый день по Пэйпер Стрит проходит мегалионы грузовиков, зато ночью мы с Тайлером остаемся одни на полмили в любом направлении.
  Я находил всё новые и новые подшивки «Ридерс Дайджест» в подвале, и теперь здесь горы «Ридерс Дайджеста» в каждой комнате.
  Жизнь в этих соединённых штатах.
  Смех - лучшее лекарство.
  Горы подшивок - почти единственная мебель здесь.
  В самых старых журналах есть цикл статей, в которых человеческие органы говорят о себе в первом лице: Я - уретра Джейн.
  Я - простата Джо.
  Кроме шуток, Тайлер усаживается на кухонный стол со всеми своими засосами и без рубашки, и говорит тра - ля - ля - ля - ля, он встретил Марлу Зингер вчера ночью и они переспали.
  Слушая всё это, я полностью становлюсь желчным пузырём Джо. Всё это моя вина. Иногда ты что-то делаешь, и тебя трахают. Иногда ты чего-то не делаешь, и тебя трахают.
  Вчера ночью я позвонил Марле. Мы уже выработали систему, так что если я хотел пойти на группу поддержки, я звонил Марле и узнавал, не собиралась ли она идти. Вчера ночью была меланома, и мне было погано.
  Марла жила в «Регент Отеле», представляющем из себя ни много ни мало красные кирпичи, скрепленные вместе слизью, где все матрацы закатаны в полиэтиленовые чехлы, так что многие шли туда, чтобы умереть. Если сесть неправильно на любую постель, то ты вместе с постельным бельём соскальзываешь прямиком на пол.
  Я позвонил Марле в «Регент Отель», чтобы спросить, идёт ли она на меланому.
  Марла ответила, как в замедленном кино. Это было не настоящее самоубийство, сказала Марла, это был наверное один из этих криков-о-помощи, но она приняла слишком много Ксанакса .
  Представьте проход по «Регент Отелю», и Марлу, мотающуюся по комнате и повторяющую: «Я умираю. Умираю. Я умираю. Умираю. Уми-раю. Умираю.»
  Это может продолжаться часами.
  Так она оставалась дома этой ночью, да?
  Она собиралась поиграть в большую типа смерть, сказала мне Марла. Мне стоило поторопиться, если я хотел посмотреть.
  «В любом случае спасибо, - сказал я, - но у меня другие планы».
  Всё в порядке, сказала Марла, она может умереть с тем же успехом смотря телевизор. Марла просто надеялась, что в этом было что-то достойное того, чтобы посмотреть.
  И я убежал на меланому. Я вернулся домой рано. Я спал.
  И теперь, за завтраком на следующее утро, Тайлер сидит здесь весь в засосах и говорит, что Марла - добротная сука, но ему это нравится.
  После меланомы вчера ночью я вернулся домой, лёг в постель и уснул. Мне снилось, как я драл, драл, драл Марлу Зингер.
  И сегодня утром, слушая Тайлера, я делал вид, что читаю «Ридерс Дайджест». Добротная сука, я должен был тебе сказать. «Ридерс Дайджест». Смех в погонах.
  Я - воспалённые желчные протоки Джо.
  То, что Марла сказала ему прошлой ночью, говорит Тайлер. Ни одна девушка никогда так с ним не говорила.
  Я - ноющие зубы Джо.
  Я - воспалённые пылающие ноздри Джо.
  После того, как Тайлер и Марла занимались сексом около десять минут, сказал Тайлер, Марла сказала, что хочет забеременеть. Марла сказала, что хочет иметь от Тайлера аборт.
  Я - побелевшие пальцы Джо.
  Как Тайлер мог на это не купиться. Позавчера ночью Тайлер проснулся в одиночестве и вставил свои половые органы в "Белоснежку".
  Как я могу состязаться за внимание Тайлера.
  Я - раздражённое пылающее чувство отверженности Джо.
  Самое худшее - что всё это моя вина. После того, как я лёг спать вчера ночью, Тайлер сказал мне, что он пришёл домой с работы банкетным официантом, и Марла снова позвонила из «Регент Отеля». «Вот оно», - сказала Марла. Туннель и свет, ведущий её вниз по туннелю. Переживание смерти было настолько клёвым, Марла хотела, чтобы я послушал её описание того, как она поднимается вверх из своего тела и всплывает.
  Марла не было уверена, что её дух может пользоваться телефоном, но она хотела, чтобы кто-то по крайней мере слышал её последний вдох.
  Нет, но нет, Тайлер поднял трубку и неправильно понял всю ситуацию.
  Они не были знакомы, так что Тайлер подумал, что это не очень хорошая штука, что Марла почти умерла.
  На самом деле это абсолютная мелочь.
  Это совершенно не касалось Тайлера, но Тайлер вызвал полицию, и Тайлер помчался в «Регент Отель».
  Теперь, если верить древней китайской традиции, которую мы все с детства знаем из телевизора, Тайлер несёт ответственность за Марлу, вечно, потому что Тайлер спас жизнь Марлы.
  Если бы я только потратил пару минут и пошёл глянуть, как умирает Марла, ничего этого не случилось бы.
  Тайлер рассказал мне, что Марла живёт в комнате 8G, на самом верхнем этаже «Регент Отеля», вверх восемь лестничных пролётов, и вниз по шумному коридору с натужным телевизионным смехом, вылетающим из раскрытых дверей. Каждые пару минут актриса кричит, или актёр умирает с криком под свист пуль. Тайлер прошёл в конец коридора, но даже перед тем, как он постучал, тонкая-тонкая масляно-белая болезненная рука распахнула дверь комнаты 8G, схватила его запястье и затащила Тайлера вовнутрь.
  Я зарылся в «Ридерс Дайджест».
  Даже после того, как Марла затащила Тайлера вовнутрь, он слышал визг тормозов и сирены, доносящиеся от входа в «Регент Отель». На антресоли лежал вибратор, сделанный из такой же пластмассы, как миллионы кукол Барби, и на секунду Тайлер представил себе миллионы детских кукол, кукол Барби и вибраторов, отлитых в формы и поставляемых с одной и той же технологической линии на Тайване.
  Марла увидела, что Тайлер смотрит на её вибратор, перевела взгляд и сказала:
  - Не бойся. Он тебе не конкурент.
  Марла выпихала Тайлера назад в коридор, и она сказала, что ей очень жаль, но ему не стоило вызывать полицию, а это вероятно полиция тут внизу прямо сейчас.
  В коридоре Марла заперла дверь в 8G и стала пихать Тайлера к лестнице. На лестнице они с Марлой сразу нарвались на полицию и врачей скорой помощи, несущихся со своим кислородом, спрашивающих, где здесь дверь в 8G.
  Марла сказала, что это дверь в конце коридора.
  Марла кричала полиции, что девчонка в 8G была когда-то такой приятной обаятельной девушкой, но девчонка - чудовищное сучье чудовище. Девчонка просто заразная поганая человечина, и она слишком сильно запуталась и боится сделать что-нибудь не так, и поэтому она вообще ничего не делает.
  - Девчонка в 8G совершенно не верит в себя, - кричала Марла, - и она боится, что по мере старения у неё остаётся всё меньше и меньше возможностей.
  Марла прокричала:
  - Удачи.
  Полиция добежала до двери 8G, и Марла с Тайлером заторопились вниз по вестибюлю. Позади них какой-то полицейский кричал в дверь:
  - Позвольте нам помочь вам! Мисс Зингер, у вас столько причин, чтобы жить! Просто впустите нас, Марла, и мы поможем вам решить все ваши проблемы!
  Марла с Тайлером выскочили на улицу. Тайлер взял Марлу в такси, и наверху, на восьмом этаже, Тайлер увидел тени, двигающиеся туда-сюда по окнам комнаты Марлы.
  На свободе на шоссе со всеми огнями и другими машинами, и шестью полосами движения до самого горизонта, Марла сказала Тайлеру, что он не должен давать ей спать всю ночь. Если Марла сейчас заснёт, она умрёт.
  Многие люди хотели бы, чтобы Марла умерла, сказала она Тайлеру. Эти люди уже были мертвы и находились по другую сторону, но по ночам они иногда звонили ей по телефону. Марла шла в бар, и слышала, как владелец звал её к телефону, но когда она брала трубку, линия была мертва.
  Тайлер с Марлой не ложились спать почти всю ночь в соседней со мной комнате. Когда Тайлер проснулся, Марла уже испарилась назад, в «Регент Отель».
  Я сказал Тайлеру, что Марле Зингер не нужен любовник, ей нужен психиатр.
  Тайлер сказал:
  - Не называй это любовью.
  Короче говоря, теперь Марла влезла, чтобы разрушить ещё одну часть моей жизни. Всё время после колледжа я приобретал друзей. Они женились. Я терял друзей.
  Отлично.
  «Ясно», - сказал я.
  Тайлер спросил, это проблема для меня?
  Я - сведённые кишки Джо.
  «Нет, - сказал я, - всё в порядке».
  Приставь пистолет к моей голове и окрась стену моими мозгами.
  «Просто здорово», - говорю я. Правда.
  
  
  
  8.
  
  Мой шеф послал меня домой из-за всей этой засохшей крови на моих брюках, чем очень меня обрадовал.
  Дыра, пробитая в моей щеке, никогда не заживёт. Я иду на работу, и мои подбитые глаза - это два чёрных бублика вокруг тоненьких дырочек, сквозь которые я смотрю на окружающий мир. До сегодняшнего дня меня здорово выводило из себя то, что я стал настоящим мастером Дзен, и никто даже не заметил. По прежнему, впрочем, я немного балуюсь с ФАКСом. Я пишу маленькие стишки ХАЙКУ и ФАКСую их всем вокруг. Когда я прохожу мимо людей в коридоре на работе, я становлюсь полностью ДЗЕН прямо в каждой враждебной паре ГЛАЗ.
  
  Пчёлы сбегают.
  Трутень может улететь.
  Матка - их раба.
  
  Ты отвергаешь все владения мира и свою машину и идёшь жить в снятый дом в токсической загрязнённой части города, где поздно ночью ты можешь слышать, как Марла с Тайлером у него в комнате называют друг друга жопоподтирачкой.
  «Возьми это, жопоподтирачка».
  «Сделай то, жопоподтирачка».
  Проглоти это. Успокойся, крошка.
  Просто по контрасту, это делает меня спокойным маленьким центром вселенной.
  Меня, с моим подбитым глазом и засохшей большим чёрным пятном кровью у меня на штанах, я говорю ПРИВЕТ каждому человеку на работе. ПРИВЕТ! Посмотрите на меня. ПРИВЕТ! Я настолько ДЗЕН. Это КРОВЬ. Это НИЧТО. Привет. Всё - ничто, и это так клёво - быть просветлённым. Как я.
  Вздох.
  Посмотри. За оком. Птица.
  Мой шеф интересуется, моя ли это кровь.
  Птица летит по ветру. Я пишу маленький хайку у себя в голове.
  
  Совсем без гнезда
  Птица зовёт мир домом
  Жизнь - лишь работа
  
  Я считаю на пальцах: пять, семь, пять.
  Кровь, она моя?
  Да, говорю я. Частично.
  Это неправильный ответ.
  
  Как будто это большое дело. У меня есть две пары чёрных брюк. Шесть белых рубашек. Шесть пар нижнего белья. Минимум для выживания. Я иду на бойцовский клуб. Такое случается.
  - Иди домой, - говорит мой шеф, - переоденься.
  Мне начинает казаться, что Тайлер и Марла - это один и тот же человек. Кроме, разве что, их трахулек каждую ночь в комнате Марлы.
  Делать это.
  Делать это.
  Делать это.
  Тайлер с Марлой никогда не находятся в одной комнате. Я никогда не видел их вместе.
  Хотя вы ведь никогда не видели меня и Жа Жа Габора вместе, но это не значит, что мы - один человек. Просто Тайлер не выходит, когда Марла по близости.
  Но для того, чтобы я мог постирать брюки, Тайлер должен показать мне, как делать мыло. Тайлер наверху, а кухня наполнена запахами гвоздики и палёного волоса. Марла лежит на кухонном столе, выжигая на внутренней стороне ладони своей гвоздичной сигаретой и называя себя жопоподтирачкой.
  - Я приветствую своё гниение и разложение живьём, - говорит Марла вишенке на конце сигареты. Марла ввинчивает сигарету в мягкое белое тело своей руки. - Гори, ведьма, гори.
  Тайлер наверху, у себя в спальне, разглядывает свои зубы в моём зеркале, и говорит, что он нашёл мне работу официантом на подмене.
  - В «Прессман Отеле», если ты можешь работать по вечерам, - говорит Тайлер, - работа поддержит в тебе здоровую злость.
  «Да, - говорю я, - какая разница».
  - Они заставят тебя одеть белый галстук бабочкой, - говорит Тайлер, - и тебе нужно будет быть там в белой рубашке и чёрных брюках.
  Мыло, Тайлер. Я говорю: «нам нужно мыло. Нам нужно сделать немного мыла. Мне нужно постирать брюки».
  Я держу ноги Тайлера, пока он двести раз качает пресс.
  - Чтобы сделать мыло, нам нужно перетопить жир, - Тайлер просто набит полезной информацией.
  Кроме своих трахулек, Марла с Тайлером никогда не находятся в одной комнате. Если Тайлер где-то рядом, Марла его не замечает. Это наверное наследственное. В точности так мои родители были невидимы друг для друга. А затем мой отец уезжал, чтобы устроить новые выборы.
  Мой отец всегда говорил:
  - Женись до того, как секс станет рутиной, или ты никогда не женишься.
  Моя мать говорила:
  - Никогда не покупай ничего с нейлоновой молнией.
  Мои родители никогда не говорили ничего, что ты мог бы вышить на подушке.
  Тайлер качнул пресс сто девяносто восемь раз. Сто девяносто девять. Двести.
  Тайлер одет во что-то наподобие фланелевого купального халата и вьетнамки.
  - Выгони Марлу из дома, - говорит Тайлер, - Пошли Марлу в магазин за банкой щёлока. Щёлока в хлопьях. Не кристаллического. Просто отделайся от неё.
  Мне снова шесть лет, и я передаю сообщения туда - сюда между моими незнакомыми друг с другом родителями. Я ненавидел это, когда мне было шесть лет. Я ненавижу это сейчас.
  Тайлер начинает делать приседания, а я иду вниз, чтобы сказать Марле: щёлок в хлопьях, и я даю ей десятидолларовую купюру и мой проездной на автобус. Пока Марла ещё сидит на кухонном столе, я забираю гвоздичную сигарету у неё из рук. Мило и легко. Кухонным полотенцем я вытираю ржавые пятна на руке Марлы, где показываются и начинают кровоточить ожоги. Затем я одеваю на её ноги туфли на высоком каблуке.
  Марла смотрит сверху на то, как я разыгрываю всю эту джентльменскую рутину с её туфлями и говорит:
  - Я сама вошла. Я не знала, что кто-то есть дома. У тебя входная дверь не запирается.
  Я ничего не говорю.
  - Ты знаешь, презерватив - это хрустальная туфелька нашего поколения. Ты облачаешься в него, когда встречаешь незнакомца. Ты танцуешь всю ночь, а затем просто выбрасываешь его. В смысле, презерватив. Не незнакомца.
  Я не разговариваю с Марлой. Она может влезть в мои группы поддержки или к Тайлеру, но она никак не сможет стать моим другом.
  - Я ждала тебя здесь всё утро.
  
  Цветы завянут.
  Ветер носит бабочек.
  Камню всё равно.
  
  Марла спрыгивает с кухонного стола, и она одета в голубое платье без рукавов, сделанное из какого-то блестящего материала. Марла берёт край платья и оттягивает его, чтобы я увидел маленькие пятнышки стежков на внутренней стороне. На ней нет нижнего белья. Она подмигивает мне.
  - Я хотела показать тебе своё новое платье, - говорит Марла, - это подвенечное платье, и оно полностью ручной работы. Тебе нравится? Милая женщина в комиссионном магазине продала его мне за один доллар. Кто-то сделал все эти малюсенькие стежки, чтобы сшить это уродливое платье, - говорит Марла, - ты можешь в это поверить?
  Подол платья с одной стороны длиннее, чем с другой, и талия платья низко висит на бёдрах Марлы.
  Перед уходом в магазин, Марла приподнимает подол платья кончиком пальца и исполняет подобие танца вокруг меня и кухонного стола, её задница свободно вращается внутри платья. Что Марла любит, говорит она, это все те вещи, которые люди страстно любили, а затем выбросили час или день спустя. Например новогодняя ёлка становится центром внимания, а затем, после нового года, ты видишь эти новогодние ёлки, со всеми ёлочными украшениями на них, лежащие на обочине шоссе. Ты видишь эти ёлки и думаешь обо всех животных, сбитых на дороге, или о жертвах изнасилований, с нижним бельём, надетым задом наперёд и привязанных магнитофонной пленкой.
  Я просто хотел, чтобы она убралась отсюда.
  - Центр контроля за животными - это лучшее место для посещения, - говорит Марла, - там все животные, маленькие собачки и кошечки, которых люди любили, а потом бросили, даже старые животные, танцуют и прыгают вокруг тебя, привлекая внимание, потому что через три дня они получат повышенную дозу фенобарбитала натрия и отправятся на большую жаровню для животных.
  - Большой сон, типа «Долины собак».
  - Где даже если кто-то любит тебя настолько, чтобы спасти твою жизнь, он всё равно кастрирует тебя, - Марла смотрит на меня так, как будто это я её трахал, - я не могу выиграть с тобой, так?
  Марла идёт к чёрному ходу, напевая эту противную песенку из «Долины собак».
  Я просто смотрю, как она уходит.
  Проходит одна, две, три секунды тишины с тех пор, как Марла вышла из комнаты.
  Я поворачиваюсь, и появляется Тайлер.
  Тайлер говорит:
  - Ты отделался от неё?
  Ни звука, ни запаха, Тайлер просто возник.
  - Во-первых, - говорит Тайлер и прыгает от кухонных дверей к морозилке, - во-первых, нам надо перетопить немного жира.
  Насчёт моего шефа, рассказал мне Тайлер, если я на самом деле разозлился, мне нужно пойти на почту и заполнить форму о смене адреса, и послать всю его почту в Рагби, Северная Дакота.
  Тайлер начинает доставать бутербродные пакеты с белым замороженным бесформенным содержимым и бросать их в раковину. Мне он говорит достать здоровенную кастрюлю и поставить её на конфорку, почти полностью залив водой. Слишком мало воды, и жир потемнеет, потому что распадётся на составляющие.
  - В этом жире, - говорит Тайлер, - много соли, поэтому чем больше воды, тем лучше.
  Поместите жир в воду и доведите воду до кипения.
  Тайлер выдавливает белую массу из каждого бутербродного пакета в воду, а затем Тайлер закапывает пустые пакеты на самом дне мусорного ведра.
  Тайлер говорит:
  - Используй немного воображения. Вспомни всю эту пионерскую ерунду, которой тебя учили в бойскаутах. Вспомни уроки химии в старших классах.
  Трудно представить себе Тайлера в бойскаутах.
  Что ещё можно сделать, рассказал мне Тайлер, это подъехать к дому моего шефа однажды ночью и прикрепить рукав к выходящему крану. Прикрепить рукав с ручным насосом, и я смогу накачать в водопроводную систему здания технический краситель. Красный, или синий, или зелёный, а затем посмотреть, как мой шеф будет выглядеть на следующий день. Или я могу просто сидеть в кустах, и качать ручным насосом, пока давление в водопроводе не достигнет 110 psi. В этом случае, если кто-то попытается смыть в туалете, унитазный бачок взорвётся. При 150 psi, если кто-то включит душ, давление воды оторвёт головку душа, оголит шланг, бум, головка шланга оказывается смертоносной.
  Тайлер сказал это просто для того, чтобы мне стало легче. На самом деле мне нравится мой шеф. Кроме того, я же теперь просветлённый. Ну, знаете, вести себя как Будда и всё такое. Хризантемы-пауки. Бриллиантовая Сутра и Рекорд Голубой Скалы. Харе Рама, ну, знаете, Кришна, Кришна. Ну, знаете, просветлённый.
  - Втыкая перья себе в жопу, - говорит Тайлер, - ты не станешь курицей.
  После перетопки исходного жира чистый жир будет плавать на поверхности кипящей воды.
  «А-а, - говорю я, - так я втыкаю перья себе в жопу».
  Как будто Тайлер здесь с сигаретными ожогами на руке - такая себе продвинутая душа. Господин и госпожа жопоподтирачка. Я успокаиваю своё лицо и превращаюсь в одного из этих людей-коров Хинду, идущих на бойню согласно авиационным инструкциям для экстремальных ситуаций.
  Уменьшите огонь под кастрюлей.
  Я помешиваю кипящую воду.
  Всё больше и больше жира всплывает, пока поверхность воды полностью не покрывается слоем радуги мать-жемчуга. С помощью большой ложки удалите этот слой, и поместите в другую тару.
  «Ну, - спрашиваю я, - как Марла?»
  Тайлер говорит:
  - По крайней мере Марла пытается коснуться дна.
  Я помешиваю кипящую воду.
  Продолжайте снимать жир, пока он не престаёт всплывать. Это и есть тот жир, который нам нужен. Хороший, чистый жир.
  Тайлер говорит, что я и близко не подошёл ещё к тому, чтобы коснуться дна. И если я не упаду до самого конца, я не могу быть спасён. Иисус делал что-то подобное со всеми этими распятиями. Я не должен просто отбросить деньги, и имущество, и знания. Это только передышка на выходные. Я должен бежать от самосовершенствования, и я должен бежать рука об руку с горем. Я просто не могу больше делать вид, что всё в порядке.
  Это не семинар.
  - Если ты потеряешь терпение до того, как коснёшься дна, - говорит Тайлер, - ты никогда не достигнешь успеха.
  Только после горя можем быть мы воскрешены.
  - Только после того, как ты потеряешь всё, - говорит Тайлер, - ты обретаешь свободу делать что угодно.
  То, что я чувствую - это преждевременное просветление.
  - И продолжай помешивать, - говорит Тайлер.
  Когда масса достаточно прокипела, и очищенный жир перестаёт всплывать, слейте кипевшую воду.
  Я спрашиваю: «а как далеко я от того, чтобы коснуться дна?»
  - Там, где ты находишься сейчас, - говорит Тайлер, - ты даже не можешь себе представить, на что будет похоже дно.
  Повторите процедуру со снятым жиром. Прокипятите жир в воде. Снимайте всплывающий жир и продолжайте помешивать. «В жире, который мы используем, слишком много соли», - говорит Тайлер: «Слишком много соли, и твоё мыло не будет твёрдым». Кипятите и снимайте.
  Кипятите и снимайте.
  Марла вернулась.
  В ту же секунду, когда Марла открыла входную дверь, Тайлер исчез, испарился, выбежал из комнаты, растаял.
  Тайлер сбежал наверх, или Тайлер спрятался в подвале.
  Пух.
  Марла зашла через запасной выход с канистрой хлопьев щёлока.
  - У них в магазине есть сто-процентно-переработанная туалетная бумага, - говорит Марла, - это наверное худшая работа в мире - перерабатывать туалетную бумагу.
  Я беру канистру щёлока и ставлю её на стол. Я ничего не говорю.
  - Я могу сегодня остаться? - говорит Марла.
  Я не отвечаю. Я считаю про себя: семь слогов, девять, семь.
  
  Тигр улыбнётся.
  Змея скажет, что любит.
  Ложь создаёт зло.
  
  Марла спрашивает:
  - А что ты готовишь?
  Я - точка кипения Джо.
  Я говорю: «иди, просто иди, просто выметайся. Ты и так откусила здоровенный кусок моей жизни, лады?»
  Марла хватает меня за рукав, и держит меня так одну секунду - ровно столько, сколько нужно, чтобы чмокнуть меня в шею.
  - Пожалуйста, позвони мне, - говорит она, - нам нужно поговорить.
  Я говорю: «да, да, да, да».
  Как только Марла выходит за дверь, Тайлер появляется а комнате.
  Быстро, словно какой-то фокус. Мои родители делали эти фокусы на протяжении пяти лет.
  Я кипячу и снимаю жир, пока Тайлер освобождает место в морозилке. Пар стоит в воздухе слоями и вода капает с потолка. Сорока-ваттная лампа в глубине морозилки освещает что-то яркое, что я не могу разглядеть за пустыми бутылками из-под кетчупа, баночек то ли с рассолом, то ли с майонезом и освещённым профилем Тайлера.
  Кипятите и снимайте. Кипятите и снимайте. Поместите снятый жир в картонку из-под молока с разорванным верхом.
  Развернув кресло к морозилке, Тайлер следит, как жир застывает. В кухонной жаре облака пара выпадают дождём и собираются в лужу вокруг ног Тайлера.
  По мере того, как я наполняю картонки из-под молока жиром, Тайлер засовывает их в морозилку.
  Я опускаюсь на колени рядом с Тайлером перед холодильником, и Тайлер берёт мои руки и начинает мне показывать. Линия жизни. Линия судьбы. Отметки Венеры и Марса. Конденсирующийся туман собирается в лужу вокруг нас, и пускает зайчики на наши лица.
  - Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу, - говорит Тайлер.
  «Это насчёт Марлы, да?»
  - Никогда не говори с ней обо мне. Никогда не говори обо мне у меня за спиной. Обещаешь? - говорит Тайлер.
  «Я обещаю».
  Тайлер говорит:
  - Если ты когда-нибудь вспомнишь обо мне при ней, ты никогда меня больше не увидишь.
  «Я обещаю».
  - Обещаешь?
  «Я обещаю».
  Тайлер говорит:
  - А теперь запомни, ты трижды дал это обещание.
  Густой и чистый слой чего-то собрался наверху жира в морозилке.
  «Жир, - говорю я, - он разделяется».
  - Не беспокойся, - говорит Тайлер, - чистый слой - это глицерин. Ты можешь примешать глицерин обратно, если ты делаешь мыло. Или ты можешь снять слой глицерина.
  Тайлер облизывает губы и кладёт мою руку ладонью вниз на свою ногу, на милый фланелевый кармашек банного халата.
  - Ты можешь смешать глицерин с азотной кислотой, чтобы сделать нитроглицерин, - говорит Тайлер.
  Я вдыхаю открытым ртом и говорю: «нитроглицерин».
  Тайлер облизывает губы, пока они не становятся влажными и блестящими и целует тыльную сторону моей ладони.
  - Ты можешь смешать нитроглицерин с нитратом натрия и опилками, чтобы сделать динамит, - говорит Тайлер.
  Влажный поцелуй блестит на тыльной стороне моей ладони.
  «Динамит», - говорю я и сажусь на пятки.
  Тайлер срывает крышку с банки щёлока.
  - Ты можешь взрывать мосты, - говорит Тайлер.
  - Ты можешь смешать нитроглицерин ещё с азотной кислотой и парафином, и сделать пластиковую взрывчатку, - говорит Тайлер.
  - Ты можешь взорвать здание, нечего делать, - говорит Тайлер.
  Тайлер подымает банку щёлока на дюйм над влажным блестящим поцелуем на тыльной стороне моей ладони.
  - Это химический ожог, - говорит Тайлер, - и боль от него хуже, чем ты когда-либо испытывал в жизни. Сильнее, чем от тысячи сигарет.
  Поцелуй блестит на тыльной стороне моей ладони.
  - У тебя останется шрам, - говорит Тайлер.
  - Имея достаточно мыла, - говорит Тайлер, - ты можешь взорвать весь мир. А теперь помни, ты обещал.
  И Тайлер высыпает щёлок.
  
  
  
  9.
  
  Слюна Тайлера выполнила две функции. Влажный поцелуй на тыльной стороне моей ладони удержал хлопья щёлока, пока они жгли. Это - первая функция. Вторая заключалась в том, что щёлок жжёт, только если смешать его с водой. Или слюной.
  - Это химический ожог, - сказал Тайлер, - и боль от него сильнее, чем ты когда-либо испытывал в жизни.
  Вы можете использовать щёлок, чтобы прочищать забившийся сток.
  Закрой глаза.
  Смесь щёлока и воды может пропалить алюминиевую кастрюлю.
  Раствор щёлока в воде может растворить деревянную ложку.
  Смешанный с водой, щёлок нагревается более чем до двухсот градусов, и с такой температурой он жжет тыльную сторону моей ладони, и Тайлер кладёт пальцы своей руки на мои пальцы, наши руки прижимаются к моим окровавленным штанам, и Тайлер говорит, чтобы я обратил на то, что происходит, особенное внимание, потому что это - величайший момент моей жизни.
  - Потому что всё, что было до сейчас - это история, - говорит Тайлер, - и всё, что произойдет после сейчас - это история.
  Это величайший момент в твоей жизни.
  Щёлок, оставшийся на руке в точности по форме Тайлеровского поцелуя - маленький костёр, или раскалённое железо, или атомный взрыв на моей руке в конце длинной - длинной дороги, которую я представляю себе уходящей вдаль на много миль. Тайлер говорит мне вернуться и оставаться с ним. Моя рука уплывает и становится крошечной где-то на краю горизонта в конце дороги.
  Представьте себе всё ещё горящий огонь, за исключением того, что сейчас он где-то за горизонтом. Закат.
  - Вернись к боли, - говорит Тайлер.
  Это похоже на направленную медитацию, которую используют в группах поддержки.
  Даже не вспоминай слово боль.
  Направленная медитация работает для рака, должна сработать и для этого.
  - Посмотри на свою руку, - говорит Тайлер.
  Не смотри на свою руку.
  Не думай о слове палёная, или плоть, или ткань, или обуглившаяся.
  Не слушай собственный крик.
  Направленная медитация.
  Ты в Ирландии. Закрой глаза.
  Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и ты пьёшь в пабе возле замка каждый день автобус набитый английскими и американскими туристами приезжает чтобы поцеловать камень Бларни.
  - Не выключай это, - говорит Тайлер, - мыло и человеческие жертвы идут рука об руку.
  Ты выходишь из паба в потоке мужчин, идёшь сквозь нанизанную влажную автомобильную тишину улиц где только что прошёл дождь. Сейчас ночь. Пока ты не дойдёшь до замка камня Бларни.
  Полы в замке насквозь прогнили, и ты взбираешься по каменным ступеням и темнота становится всё глубже и глубже со всех сторон с каждым шагом наверх. Все молчат во время восхождения в традициях этого маленького акта восстания.
  - Слышишь меня, - говорит Тайлер, - открой свои глаза.
  - В древние века, - говорит Тайлер, - человеческие жертвоприношения совершались на холме над рекой. Тысячи людей. Слышишь меня. Совершались жертвоприношения и тела сжигались в погребальном костре.
  - Ты можешь рыдать, - говорит Тайлер, - ты можешь побежать к раковине, и налить воды себе на руку, но прежде ты должен принять, что ты глуп и что ты умрёшь. Посмотри на меня.
  - Однажды, - говорит Тайлер, - ты умрёшь, и пока ты не поймёшь это, ты для меня бесполезен.
  Ты в Ирландии.
  - Ты можешь рыдать, - говорит Тайлер, - но каждая слеза, упавшая на хлопья щёлока на твоей коже, оставит там сигаретный ожог.
  Направленная медитация. Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и может быть именно там ты впервые захотел анархии. Годы до твоей встречи с Тайлером Дарденом, до того, как ты впервые помочился в crème anglaise, ты научился маленькому акту восстания.
  В Ирландии.
  Ты стоишь на площадке на вершине лестницы замка.
  - Ты можешь налить уксуса, - говорит Тайлер, - чтобы нейтрализовать щёлок, но прежде ты должен сдаться.
  «После того, как сотни людей были принесены в жертву и сожжены», - говорит Тайлер: «толстый белый слой смывало с алтаря, вниз по холму в реку».
  Прежде ты должен коснуться дна.
  Ты на площадке в замке в Ирландии и бездонная тьма начинается за краем площадки, и перед тобой, во тьме на расстоянии вытянутой руки каменная стена.
  - Дождь, - говорит Тайлер, - падал на остатки погребального костра год за годом, и год за годом людей сжигали, и дождь просачивался сквозь обугленное дерево, чтобы превратиться в раствор щёлока, и щёлок смешивался с перетопленным жиром человеческих жертв, и толстый белый слой мыла смывало с основания алтаря вниз по холму в реку.
  И ирландцы вокруг тебя с их маленьким актом восстания в этой тьме, они шагают к краю площадки, и останавливаются на краю бездонной тьмы и мочатся.
  И один из них говорит: «вперёд, помочись своей весёлой американской мочой, ценной и жёлтой с обилием витаминов. Ценной и дорогой и выброшенной на фиг».
  - Это величайший момент в твоей жизни, - говорит Тайлер, - а ты где-то далеко пропускаешь его.
  Ты в Ирландии.
  О-о, и ты делаешь это. О-о, да. Да. И ты слышишь запах аммиака и дневной нормы витамина В.
  «Там, где мыло смывало в реку», - говорит Тайлер: «после тысяч лет умерщвления людей и дождя, древние люди обнаружили, что их одежда становится чище, если они помоются в этом месте».
  Я мочусь на камень Бларни.
  - Господи, - говорит Тайлер.
  Я мочусь в собственные черные брюки с засохшими потёками крови, которые не переносит мой шеф.
  Ты в снятом доме на Пейпер Стрит.
  - Это что-то значит, - говорит Тайлер.
  - Это знак, - говорит Тайлер. Тайлер просто набит полезной информацией. «Культуры, в которых не было мыла, - говорит Тайлер, - использовали свою мочу или мочу своих собак, чтобы постирать свою одежду или помыть волосы, из-за мочевой кислоты и аммиака».
  Здесь запах уксуса, и огонь на твоей руке в конце длинной дороги, уходящей вдаль, гаснет.
  Здесь запах щёлока, выжигающего широкую форму твоих пазух, и тошнотворный больничный запах мочи и уксуса.
  - Это было правильно, убить всех тех людей, - говорит Тайлер.
  Тыльная сторона твоей ладони распухла красной и лоснящейся парой губ в точности по форме тайлеровского поцелуя. Вокруг поцелуя разбросаны пятнышки сигаретных окурков от чьего-то плача.
  - Открой свои глаза, - говорит Тайлер, и его лицо блестит от слёз. - Поздравляю, - говорит Тайлер, - Ты на шаг приблизился к касанию дна.
  - Ты должен увидеть, - говорит Тайлер, - как первое мыло было сделано из героев.
  Подумай обо всех животных, использованных при испытаниях различных продуктов.
  Подумай об обезьянках, запущенных в космос.
  - Без их смерти, их боли, без их жертвы, - говорит Тайлер, - мы не имели бы ничего.
  
  
  
  10.
  
  Я останавливаю лифт между этажами, пока Тайлер расстёгивает свой ремень. Когда лифт останавливается, суповые тарелки перестают тарахтеть, и грибной пар устремляется к потолку, как только Тайлер снимает крышку с супницы.
  Тайлер начинает тужиться и говорит:
  - Не смотри на меня, а то я не смогу сходить.
  Суп - это сладкий томатный бисквит с cilantro и моллюсками. Кроме двух людей, никто больше не услышит запаха чего-то постороннего, добавленного нами.
  Я говорю: «поторапливайся», и оборачиваюсь через плечо, чтобы посмотреть на Тайлера, погрузившего в суп свои последние полдюйма. Это выглядит по-настоящему смешно, словно огромный слон в белой официантской рубашке и галстуке бабочкой пьёт суп своим маленьким хоботом.
  Тайлер говорит:
  - Я же сказал, не смотри.
  В двери лифта прямо предо мной маленькое окошечко, размером с лицо, через которое я вижу служебный коридор для банкета. Поскольку лифт стоит между этажами, мой вид похож на вид таракана на зелёном линолеуме, и отсюда, с тараканьей точки, зелёный коридор вытягивается вдаль к горизонту, мимо полуоткрытых дверей, где титаны и их гигантские жёны выпивают бочки шампанского, и восхищаются бриллиантами, одетыми друг на друга, больше, чем я когда-либо видел.
  «На прошлой неделе», - говорю я Тайлеру: «на рождественской вечеринке Империи Адвокатов Штата, я поднял свой, и засунул его во все из апельсиновые желе».
  На прошлой неделе, говорит Тайлер, он остановил лифт и напердел на целую тележку Boccone Dolce для чая Молодёжной Лиги.
  Тайлер знает, как хорошо меренга впитывает запахи.
  С тараканьего уровня мы слышим, как несчастный арфист играет на своём инструменте, в то время, как титаны вонзают вилки в только что поданного барашка, и каждый кусок - размером с целую свинью, а каждый рот - размером со Стоунхендж янтаря.
  Я говорю: «ну давай уже».
  Тайлер говорит:
  Я не могу.
  Если суп будет холодным, они отошлют его обратно.
  Эти великаны, они могут послать что-то назад на кухню просто так, без причины. Они просто хотят посмотреть, как ты бегаешь вокруг них за их деньги. На подобных ужинах, банкетных вечеринках, они знают, что чаевые уже включены в счёт, поэтому они обращаются с тобой, как с грязью. На самом деле, мы ничего не относим обратно на кухню. Слегка подвиньте на тарелке, подайте это кому-нибудь другому, и внезапно всё станет отлично.
  Я говорю: «Ниагарский водопад». Река Нил. В школе все мы думали, что если поместить чью-то руку в тарелку с тёплой водой, пока он спит, то он обмочится прямо в постель.
  Тайлер говорит:
  - О-о.
  За моей спиной Тайлер говорит:
  - О-о, да. О-о, у меня получается. О-о, да. Да.
  Сквозь полуоткрытые двери танцевальных залов в служебном коридоре слышно шуршание золотых, чёрных и красных юбок, таких же длинных, как золотые бархатные занавеси в старом Бродвейском Театре. Сейчас и снова здесь парочки Кадиллаков седанов, утопающие в коже, со шнурками на месте ветровых стёкол. А над машинами летит город солидных небоскрёбов в красных рекламах.
  «Не слишком много», - говорю я.
  Мы с Тайлером - террористы сферы обслуживания. Диверсанты солидных вечеринок. Отель оплачивает солидные вечеринки, поэтому, если кому-то нужна еда, он получает еду, и вино, и Китай, и фарфор, и официантов. Они получают наш труд, всё в одном счёте. И поскольку они знают, что они не могут припугнуть тебя чаевыми, ты для них просто таракан.
  Тайлер однажды обслуживал солидную вечеринку. Тогда-то Тайлер и превратился в официанта - террориста. На этой первой вечеринке Тайлер накрывал рыбную перемену в этих белых и хрустальных облаках дома, который будто парит над городом на стальных ногах, погружённых в склон холма. Через какое-то время после подачи рыбной перемены, когда Тайлер мыл тарелки после томатной перемены, на кухню зашла хозяйка с листом бумаги, колышущимся, как флаг, так сильно у неё дрожали руки. Сквозь сжатые зубы Мадам поинтересовалась, не видели ли официанты кого-нибудь из гостей, спускающимся вниз по коридору, ведущему в спальную часть здания? Особенно гостей-женщин? Или хозяина?
  На кухне находятся Тайлер, и Альберт, и Лен, и Джерри, моющие и ставящие на место тарелки, и помощник повара, Лесли, поливающий чесночным маслом артишоковые сердца, фаршированные креветками и овощами.
  - Мы не должны ходить в эту часть здания, - говорит Тайлер.
  Мы входим через гараж. Всё, что мы должны видеть - это гараж, кухня и столовая.
  Хозяин входит, становится за спиной своей жены и берёт лист бумаги из её трясущихся рук.
  - Всё будет в порядке, - говорит он.
  - Как я могу смотреть на всех этих людей, - говорит Мадам, - пока я не узнаю, кто это сделал.
  Хозяин положил открытую ладонь на задний вырез её белоснежного вечернего платья, которое стоило всего этого дома, и Мадам сразу подтянулась, её плечи выровнялись, и внезапно воцарилась тишина.
  - Они - твои гости, - сказал он, - и это очень важная вечеринка.
  Это выглядело по-настоящему смешно, словно чревовещатель приводил в движение свою куклу. Мадам посмотрела на своего мужа, и с некоторым нажимом он увёл свою жену назад в гостиную. Записка упала на пол, и двойное вуп-вуп кухонных дверей подхватило записку и принесло её к ногам Тайлера.
  Альберт говорит:
  - Ну, что там?
  Лен вышел, чтобы начать убирать рыбную перемену.
  Лесли ставит поднос с артишоковыми сердцами назад в духовку и говорит:
  - Ну что там, наконец?
  Тайлер смотрит прямо на Лесли и говорит, даже не глядя в записку:
  - “Я добавил некоторое количество мочи по крайней мере в один из ваших изысканных ароматов”.
  Альберт улыбнулся:
  - Ты помочился в её духи?
  «Нет», - говорит Тайлер. Он просто оставил эту записку торчать между бутылочками. У неё на туалетном столике в ванной стоит по крайней мере сотня бутылочек.
  Лесли улыбнулся:
  - Так на самом деле ты этого не сделал?
  - Нет, - говорит Тайлер, - но она об этом не знает.
  Весь остаток ночи на этой белой и стеклянной небесной вечеринке Тайлер продолжал мыть тарелки из-под холодных артишоков, затем холодной говядины с холодными Pommes Duchesse, затем холодного Choufleur à la Polonaise прямо от хозяйки, а вина Тайлер подливал ей по крайней мере дюжину раз. Мадам сидела, наблюдая за тем, как её гостьи едят, пока между мытьём тарелок из-под sorbet и накрыванием apricot gateau, место Мадам во главе стола внезапно не опустело.
  Они уже убирались после ухода гостей, загружая холодильники и Китай назад в грузовичок отеля, когда хозяин зашёл на кухню и спросил, не мог бы пожалуйста Альберт пойти и помочь ему с чем-то тяжёлым.
  Лесли сказал, что может быть Тайлер зашёл слишком далеко.
  Громко и звучно Тайлер рассказал о том, как убивают китов, Тайлер сказал, чтобы сделать такие духи, которые стоят больше, чем золото такой же массы. Большинство людей никогда даже не видело китов. У Лесли двое детей в его квартире рядом с шоссе, а у Мадам хозяйки в бутылочках на туалетном столике в ванной больше баксов, чем мы заработаем за год.
  Альберт помог хозяину и вернулся, чтобы позвонить 9-1-1. Альберт прикрывает рот рукой и тихонько говорит: «мужики, Тайлеру не стоило оставлять эту записку».
  Тайлер говорит:
  - Так скажи администратору банкетов. Пусть меня уволят. Я же не женат на этой курино-дерьмовой работе.
  Все смотрят себе под ноги.
  - Быть уволенным, - говорит Тайлер, - это лучшее, что может произойти с каждым из нас. В этом случае мы должны будем перестать переводить на говно продукты и сделаем что-то со своей жизнью.
  Альберт вызвал по телефону скорую помощь, и назвал адрес. Ожидая ответа, Альберт сказал, что с хозяйкой сейчас творится полный кизяк. Альберт вытаскивал её из-за унитаза. Хозяин не мог поднять её, потому что Мадам говорила, что это он нассал во все её бутылочки с духами, и ещё она говорила, что он пытается свести её с ума, заводя роман с одной из её гостий сегодня, и она устала, устала от всех этих людей, которых они называют своими друзьями.
  Хозяин не мог поднять её, потому что Мадам упала рядом с унитазом в своём белом платье, и расплескала вокруг содержимое половины разбитых бутылочек с духами. Мадам говорила, что она перережет ему глотку, если он попытается хотя бы прикоснуться к ней.
  Тайлер говорит:
  - Круто.
  От Альберта воняет. Лесли говорит:
  - Альберт, братан, от тебя воняет.
  «Невозможно выйти сейчас из туалета не воняя», - говорит Альберт. Каждая бутылочка духов на полу разбита, и унитаз заполнен остальными бутылочками. «Они похожи на лёд, - говорит Альберт, - как на тех сумасшедших вечеринках в отеле, где мы должны были заполнить писсуары колотым льдом». Туалет воняет и пол усыпан мелкими песчинками льда, который не тает, и когда Альберт помогает Мадам подняться на ноги, на её белом платье мокрое пятно от чего-то жёлтого, Мадам замахивается разбитой бутылочкой, чтобы бросить её в хозяина, но поскальзывается на духах и битом стекле, и приземляется на ладони.
  Она плачет вся в крови, обняв унитаз. «Ой, оно жалит», - говорит она.
  - Ой, Уолтер, оно жалит. Оно жалится, - говорит Мадам.
  Духи, все эти убитые киты в порезах на её ладонях, они жалят.
  Хозяин подымает хозяйку на ноги и ставит перед собой, Мадам не опускает руки, как во время молитвы, но кровь течёт по её рукам, разведённым на расстояние дюйма, по запястьям, обтекает бриллиантовый браслет, и стекает по локтям, откуда капает вниз.
  Хозяин смотрит на это и говорит ей:
  - Все будет в порядке, Нина.
  - Мои руки, Уолтер, - говорит Мадам.
  - Всё будет в порядке.
  Мадам говорит:
  - Кто мог сделать это со мной? Кто может так сильно меня ненавидеть?
  Хозяин говорит Альберту:
  - Не мог бы ты вызвать скорую?
  Это была первая миссия Тайлера в роли террориста сферы обслуживания. Официант - партизан. Грабитель на прожиточном минимуме. Тайлер занимался этим годами, но по его словам чем угодно веселее заниматься вместе.
  В конце рассказа Альберта Тайлер улыбнулся и сказал:
  - Круто.
  Возвращаясь в отель, в настоящее время, в лифт, стоящий между кухней и банкетным этажом, я рассказываю Тайлеру, как я чихал на заливную форель на съезде дерматологов, и три человека сказали мне, что она слишком солёная, я один сказал, что это восхитительно.
  Тайлер стряхивает над супницей и говорит, что он отмочился насухо. Это проще делать с холодным супом, vichyssoise, или если повар приготовил по-настоящему свежий gazpacho. И это невозможно с тем луковым супом, который покрыт корочкой из плавленого сыра в ramekins. Если я когда-нибудь буду здесь есть, я закажу именно его.
  Мы убегали от любых идей, Тайлер и я. Издевательство над едой потихоньку надоедает, словно становится частью служебных обязанностей. А затем я слышу, как один из докторов, или юристов, или ещё кого-то говорит, что вирус гепатита может прожить на поверхности нержавейки до шести месяцев. Вы удивитесь, если узнаете, сколько он может прожить в Rum Custard Charlotte Russe.
  Или в Salmon Timbale.
  Я спросил доктора, где можно испачкать руки в вирус гепатита, и он был достаточно пьян, чтобы рассмеяться.
  «Всё уходит на свалку медицинских отходов», - сказал он.
  И засмеялся.
  Всё.
  Название «свалка медицинских отходов» звучит, как касание дна.
  Я кладу палец на кнопку лифта, и спрашиваю Тайлера, готов ли он. На тыльной стороне моей ладони - распухший красный и лоснящийся шрам, словно пара губ в точности в форме тайлеровского поцелуя.
  - Ещё секунду, - говорит Тайлер.
  Томатный суп, наверное, ещё горячий, потому что гнутая штуковина, которую Тайлер спрятал назад в штаны, разгорячённо розовенькая, словно гигантская креветка.
  
  
  
  11.
  
  В Южной Америке, Земле Очарования, во время перехода вброд какой-нибудь реки, в уретру Тайлеру может заплыть маленькая рыбка. У рыбки шипы на спине, которыми она, вперёд-назад, цепляется за стенки, так что однажды заплыв вовнутрь, она там обосновывается и готовится откладывать яйца. Есть миллион способов провести субботний вечер гораздо хуже.
  - На самом деле, - говорит Тайлер, - мы могли поступить с матерью Марлы гораздо хуже.
  Я говорю: «заткнись».
  Но Тайлер продолжает говорить: «французское правительство могло засунуть нас в подземный комплекс недалеко от Парижа, где даже не хирурги, а недоученные техники вырезали бы наши глазные яблоки в рамках испытаний токсичности аэрозольных баллончиков».
  - Такое бывает, - говорит Тайлер, - возьми, почитай газеты.
  Но что ещё хуже, это то, что я знаю, что Тайлер умышленно сделал это с матерью Марлы, и с первого раза, когда я увидел его, у него всегда водились денежки. Тайлер делал настоящие бабки. Позвонили из «Нордстрома» и оставили заказ на две сотни кусков тайлеровского нежного коричневого сахарного мыла к рождеству. По двадцати баксов за кусок, согласно оптовым расценкам, у нас были бабки куда-нибудь сходить в субботу вечером. Бабки починить протекающий газопровод. Пойти потанцевать. Если бы мне не нужно было думать о деньгах, я бы возможно уволился с работы.
  Тайлер называет себя «Пейпер Стрит Соуп Кампани». Говорят, что это лучшее мыло в мире.
  - Что было бы хуже, - говорит Тайлер, - это если бы ты случайно съел мать Марлы.
  Со ртом, набитым Кунг Пао Чикен, я говорю, чтобы он просто блядь заткнулся.
  Место, где мы находимся этим субботним вечером - это переднее сиденье «Импалы» 1968, занимающей две площадки переднего ряда стоянки для подержанных машин. Тайлер и я, мы разговариваем, пьём баночное пиво, и переднее сиденье этой Импалы больше, чем диваны у большинства людей. В этой части бульвара стоянка продолжается во все стороны, на заводе эту стоянку называют Стоянкой Горшков, где любую машину можно купить за две сотни долларов, и в течение дня цыганские ребята, башляющие за эту стоянку, стоят возле фанерного офиса и курят длинные и тонкие сигары.
  Машины - это первые тачки, которые дети водят в школе: «Гремлины» и «Пейсеры», «Маверики» и «Хорнеты», «Пинто», грузовики-пикапы «Интернэшнл Харвестер», «Камаро» с низкой посадкой, и «Дастеры», и «Импалы». Машины, которые люди любили, а затем выбросили. Звери на пруду. Свадебное платье в Гудвиле. С царапинами на серых, красных или черных грунтованных панелях и ходовых, и с целой кучей неровностей шпатлёвки, которые никто даже не пытался отшлифовать. Пластмассовое дерево, пластмассовая кожа и пластмассовый хромированный интерьер. На ночь цыганские ребята даже не запирают дверцы машин.
  Огни бульвара пробиваются в салон сквозь цену, нарисованную на огромном ветровом стекле «Импалы». Посмотрите так на США. Цена - девяносто восемь долларов. Изнутри она выглядит, как восемьдесят девять центов. Ноль, ноль, десятичная точка, восемь девять. Америка просит тебя позвонить.
  Большинство машин здесь - около сотни долларов, и у всех машин на ветровом стекле под дворниками - готовый договор купли-продажи.
  Мы выбрали «Импалу», потому что если уж нам придётся спать в машине субботней ночью, то пусть у неё хотя бы будут большие сиденья.
  Мы едим китайскую еду, потому что не можем поехать домой. Мы можем или спать здесь, или не ложиться спать вообще в каком-нибудь ночном танцевальном клубе. Мы не ходим в танцевальные клубы. Тайлер говорит, что там настолько громкая музыка, особенно басы, что она входит в резонанс с его биоритмом. Когда мы вышли после последнего раза, Тайлер сказал, что громкая музыка вызывает у него запоры. Кроме того, в клубе слишком громко, чтобы разговаривать, так что после пары рюмок каждый чувствует себя центром внимания, и при этом он полностью отрезан от окружающих.
  Ты - труп в классическом английском детективе.
  Мы спим сегодня в машине, потому что Марла пришла к нам в дом и стала угрожать вызвать полицию, чтобы меня арестовали за поедание её матери, а затем Марла носилась по дому, с криком, что я упырь, каннибал, и она проламывалась сквозь стопки подшивок «Ридерс Дайджеста» и «Нэшнл Джеогрэфик», пока я не оставил её там одну. В ореховой скорлупе.
  После случайного намеренного самоубийства с Ксанаксом в «Регент Отеле», я не мог представить себе, как Марла вызывает полицию, но Тайлер подумал, что лучше сегодня переночевать вне дома. Просто на всякий случай.
  Просто на случай, если Марла подожжёт дом.
  Просто на случай, если Марла найдёт где-нибудь пистолет.
  Просто на случай, если Марла всё ещё в доме.
  Просто на всякий случай.
  Я пытаюсь сосредоточиться:
  
  Белый лик луны
  Звёзды не разозлятся
  Тра - ля - ля, конец.
  
  Здесь, с машинами, едущими по бульвару, и пивом у меня в руке, в «Импале» с её холодным жёстким рулевым колесом фута, наверное, три в диаметре, и неровным виниловым сиденьем, впивающимся мне в задницу сквозь джинсы, Тайлер говорит:
  - Ещё раз. Расскажи мне подробно, что произошло.
  В течение недель я не обращал внимание на то, что замышляет Тайлер. Однажды я пришёл с Тайлером в отделение «Вестерн Юнион», и смотрел, как он отправляет телеграмму матери Марлы.
  УЖАСНЫЕ МОРЩИНЫ (зпт) ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИ МНЕ (тчк)
  Тайлер показал служащему пропуск Марлы в библиотеку, подписался её подписью на телеграфном бланке и орал, что да, «Марла» иногда может быть мужским именем, а служащий пусть не лезет не в своё дело.
  Когда мы уходили из «Вестерн Юнион», Тайлер сказал мне, что если я его люблю, то должен ему доверять. Мне не стоит знать, что происходит, сказал мне Тайлер и повёл меня к Гарбонзо на обед.
  Меня испугала не столько телеграмма, сколько обед с Тайлером вне дома. Никогда, нет, никогда в жизни Тайлер ни за что не платил наличными. За одеждой Тайлер ходил в тренажёрные залы и отели и забирал одежду из бюро находок. Это было лучше, чем, как Марла, воровать джинсы из сушилок в автоматической прачечной, и продавать их затем по двенадцать долларов за пару в комиссионные магазины. Тайлер никогда не ел в ресторанах, а у Марлы не было никаких морщин.
  По совершено непонятной причине Тайлер послал матери Марлы пятнадцати-фунтовую коробку шоколада.
  «Ещё одна возможность, как субботний вечер мог бы быть хуже», - рассказывает мне Тайлер в «Импале», - «это бурый паук-затворник. Когда он кусает тебя, он впрыскивает не просто яд, а пищеварительный фермент или кислоту, которая расслаивает ткани вокруг укуса, потихоньку растворяя твою руку, или ногу, или лицо».
  Тайлер спрятался сегодня, когда всё это началось. Марла показалась в доме. Без стука Марла зашла через переднюю дверь и прокричала:
  - Тук, тук!
  Я читаю на кухне «Ридерс Дайджест». Я в полном недоумении.
  Марла кричит:
  - Тайлер! Я могу войти? Ты дома?
  Я кричу: «Тайлера нет дома».
  Марла кричит:
  - Ты шутишь.
  Секунда, и я у входной двери. Марла стоит на входе с почтовым пакетом «Федерал Экспресс» и говорит:
  - Мне нужно кое-что положить тебе в морозилку.
  Я иду за ней по пятам всю дорогу до кухни, повторяя: «Нет».
  «Нет».
  «Нет».
  «Нет».
  Она не будет хранить свой хлам у меня дома.
  - Ну, золотце, - говорит Марла, - у меня ведь нет холодильника в отеле, и ты сказал, что можно.
  Нет, я не говорил. Последняя вещь, которой я хочу, это чтобы Марла переехала к нам, час от часу не легче.
  Марла вскрывает пакет «Федерал Экспресс» на кухонном столе, и она вытаскивает и подымает что-то белое из упаковки для арахиса, и трясёт этим у меня перед носом.
  - Это не хлам, - говорит она, - ты говоришь о моей матери, так что пошёл на хуй.
  То, что Марла достала из упаковки - это один из тех бутербродных пакетов с чем-то белым, что Тайлер кипятил для получения чистого жира, чтобы сделать мыло.
  
  - Всё могло бы быть хуже, - говорит Тайлер, - если бы ты случайно съел содержимое одного из этих бутербродных пакетов. Если бы ты однажды встал посреди ночи, выдавил бы эту белую массу, добавил луковую суповую смесь «Калифорния» и сожрал бы её с картофельными чипсами. Или брокколи.
  Сильнее всего на свете в тот момент, пока мы с Марлой стояли на кухне, я не хотел, чтобы Марла открывала морозилку.
  Я спросил, что она собирается делать с этой белой массой?
  - Парижские губы, - сказала Марла, - когда ты стареешь, губы проваливаются внутрь рта. Я храню это для коллагеновых губных инъекций. У меня уже почти тридцать фунтов коллагена в твоей морозилке.
  Я спросил, насколько большие губы она хочет?
  Марла сказала, что сама по себе эта операция пугает её.
  
  «Масса, которая была в пакете «Федерал Экспресс», - говорю я Тайлеру в «Импале», - «это та же масса, из которой мы делали мыло». С тех пор, как стало известно, что силикон вреден для здоровья, коллаген превратился в самый ходовый товар для инъекций, чтобы разглаживать морщины и припухлять тонкие губы или слабый подбородок. Если верить Марле, большую часть дешёвого коллагена получают из коровьего жира, который обрабатывают и стерилизуют, но этот дешёвый коллаген не задержится долго у тебя в теле. Как только ты сделал инъекцию, скажем, себе в губы, твоё тело отторгает его и начинает вымывать из организма. Шесть месяцев спустя у тебя снова тонкие губы.
  «Лучший коллаген», - сказала Марла, - «это твой собственный жир, выкачанный из твоих бёдер, обработанный, очищенный и введённый тебе в губы. Или ещё куда-то. Этот коллаген останется».
  Та масса в холодильнике у нас дома - это был коллагеновый фонд доверия Марлы. Где бы у матери Марлы не появился лишний жир, его отсасывают и упаковывают. Марла говорит, что этот процесс называется сборкой. Если самой матери Марлы коллаген не нужен, она отсылает пакеты Марле. У Марлы никогда не было собственного жира, а коллаген из тела её матери будет лучше, если ей когда-либо понадобится его использовать, чем дешёвый коровий.
  Свет уличных фонарей бульвара пробивается сквозь договор купли-продажи на стекле и пишет «AS IS» на щеке Тайлера.
  - Пауки, - говорит Тайлер, - могут откладывать свои яйца, и личинки будут рыть ходы у тебя под кожей. Вот как ужасна может быть жизнь.
  Моя Миндальная Курица в теплом густом соусе начинает напоминать по вкусу что-то отсосанное из бёдер матери Марлы.
  
  И прямо там, стоя на кухне вместе с Марлой, я понял, что сделал Тайлер.
  УЖАСНЫЕ МОРЩИНЫ.
  И я знал, почему он послал сладости матери Марлы.
  ПОЖАЛУСТА ПОМОГИ.
  Я сказал: «Марла, ты не хочешь заглядывать в морозилку».
  Марла сказала:
  - Делать что?
  
  - Мы можем есть красное мясо, - говорит мне Тайлер в «Импале», и он не может использовать куриный жир, потому что мыло не затвердеет в бруски. - Эта масса, - говорит Тайлер, - принесёт нам целое состояние. Мы снимали этот дом только благодаря коллагену.
  Я говорю: «ты должен был сказать Марле. Теперь она думает, что это сделал я».
  - Омыление, - говорит Тайлер, - это химическая реакция, необходимая, чтобы сделать хорошее мыло. Нам не подойдет ни куриный жир, ни какой-либо другой с высоким содержанием соли.
  - Слышишь, - говорит Тайлер, - у нас есть большой заказ, который нам нужно выполнить. Вот, что мы сделаем: пошлём матери Марлы ещё шоколада и, наверное, несколько фруктовых пирогов.
  По-моему, это всё равно не сработает.
  
  Ну, короче говоря, Марла заглянула в морозилку. Ну ладно, сначала была небольшая драка. Я пытаюсь её остановить, и пакет, который она держала в руках, падает и рвётся прямо на линолеуме, и мы оба поскальзываемся в жирной белой массе и с трудом поднимаемся. Я хватаю Марлу сзади за талию, её чёрные волосы бьют меня по лицу, руками она размахивает по сторонам, а я повторяю ей снова и снова: «это не я». Это не я.
  Я этого не делал.
  - Моя мама! Ты полностью её выпотрошил!
  «Мне нужно было сделать мыло», - говорю я, прижимая губы к её уху. Нам нужно было постирать мои брюки, заплатить за дом, починить протекающий газопровод. Это не я.
  Это Тайлер.
  Марла кричит «О чём ты говоришь?» и вылазит из своей юбки. Я карабкаюсь, чтобы подняться с жирного пола, держа в одной руке немнущуюся индийскую хлопковую юбку Марлы, а Марла в колготках, носках и блузке сельского вида бросается к морозильному отделению холодильника, и внутри нету коллагенового фонда доверия.
  Там две старые батареи для вспышки, и это всё.
  - Где она?
  Я уже начал ползти хотя бы задом, мои руки скользят, мои туфли скользят по линолеуму, и моя задница вытирает чистую дорожку по грязному полу в сторону от Марлы и холодильника. У меня в руках юбка, так что я не обязан смотреть на лицо Марлы, когда я скажу ей.
  Правду.
  Мы сделали мыло из него. Неё. Матери Марлы.
  - Мыло?
  Мыло. Ты кипятишь жир. Ты смешиваешь его со щёлоком. Ты получаешь мыло.
  Когда Марла начинает кричать, я бросаю юбку ей в лицо и бегу. Я скольжу. Я бегу.
  Вновь и вновь по всему первому этажу Марла гоняется за мной, тормозя возле углов, хватаясь за открытые окна, чтобы погасить инерцию. Скользя.
  Оставляя жиром грязные отпечатки рук, и грязь с пола на цветах моих обоев. Падая и скользя по паркету, поднимаясь и продолжая бежать.
  Марла кричит:
  - Ты кипятил мою маму!
  Тайлер кипятил её маму.
  Марла кричит, она отстаёт от меня совсем чуть-чуть.
  Тайлер кипятил её маму.
  - Ты кипятил мою маму!
  Входная дверь всё ещё открыта.
  А затем я выскочил через входную дверь, и Марла продолжала кричать где-то у меня за спиной. Мои ступни не скользили по бетонной дорожке, и я продолжал бежать. Пока я не нашёл Тайлера, или пока Тайлер не нашёл меня и я не рассказал ему, что случилось.
  
  У каждого по пиву, мы с Тайлером вытягиваемся на переднем и заднем сидении, я на переднем. Даже сейчас Марла наверное ещё в доме, швыряется журналами в стены и кричит, какой я урод и чудовище двуликий капиталист пидарас ублюдок. Километры ночи между мной и Марлой наполнены насекомыми, меланомой и плотоядными вирусами. Там, где я нахожусь, не так уж плохо.
  - Когда молния попадает в человека, - говорит Тайлер, - его голова сгорает до размеров бейсбольного мяча, и ширинка на брюках сплавляется.
  Я говорю: «мы коснулись дна сегодня ночью?»
  Тайлер ложится на спину и спрашивает:
  - Если бы Мерлин Монро была жива прямо сейчас, что бы она делала?
  Я говорю: «спокойной ночи».
  С потолка свешивается плакат, порезанный на мелкие полоски и Тайлер говорит:
  - Скреблась бы в крышку своего гроба.
  
  
  
  12.
  
  Мой шеф вплотную подошёл к моему столу со своей миниатюрной улыбочкой, губы соединены вместе и тоненько растянуты, и упёрся промежностью мне в локоть. Я отрываюсь от написания сопроводительного письма по кампании отзыва. Эти письма всегда начинаются одинаково:
  «Этот отчёт послан вам согласно требованиям Национального Постановления О Безопасности АвтоМототранстспортных Средств. Нами было установлено, что неполадки действительно имеют место...»
  На этой неделе я применил формулу надёжности, и А умножить на В умножить на С оказалось больше, чем стоимость отзыва.
  На этой неделе это пластмассовая заклёпка, которая держит резиновую полоску на ваших дворниках. Мелочь. Только две сотни автомобилей с дефектом. Почти ничего по стоимости рабочей силы.
  На прошлой неделе было более характерно. На прошлой неделе проблема была в том, что резина в салоне была вулканизирована с известным тератогеническим веществом, синтетическим Нирретом, или ещё чем-то, тоже запрещённым, что ещё используют при сборке в третьих странах. Чем-то настолько крутым, что оно может вызвать выкидыш или дефект развития плода у любой беременной женщины, которая с ним соприкасается. На прошлой неделе никто не звонил в министерство путей сообщения. Никто не организовывал отзыв.
  Новая кожа плюс стоимость рабочей силы плюс административные расходы будет больше, чем наша прибыль за первый квартал. Если кто-нибудь когда-нибудь и обнаружит нашу ошибку, мы сможем очень долго откупаться от безутешных семей, прежде чем подойдём к стоимости замены шести тысяч пятисот кожаных салонов.
  Но на этой неделе мы проводим кампанию отзыва. И на этой неделе вернулась бессонница. Бессонница, и сейчас кажется, будто весь мир замер в ожидании возможности сплясать гопак на моей могиле.
  На моём шефе его серый галстук, так что наверное сегодня вторник.
  Мой шеф принёс мне на стол лист бумаги, и спрашивает, не ищу ли я что-нибудь. «Эту бумажку оставили в копировальном аппарате», - говорит он и принимается читать:
  - Первое правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  Его глаза пробегаются по листу бумаги и на губах играет улыбка.
  - Второе правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  Я слышу, как из уст моего шефа вылетают слова Тайлера, из уст Господина Шефа с его кризисом середины жизни, фотографией жены на рабочем столе и мечтами о ранней пенсии и зимнем отдыхе в трейлер-парке где-нибудь в аризонской пустыне. Мой шеф, с его чрезмерно накрахмаленным воротничком и записью к парикмахеру каждый вторник после обеда, он сморит на меня, затем произносит:
  - Я надеюсь, это не твоё.
  Я - закипающая кровь Джо.
  Тайлер попросил меня распечатать правила бойцовского клуба, и сделать для него десять копий. Не девять, не одиннадцать. Тайлер сказал: «десять». У меня всё ещё бессонница, и последний раз, когда я помню, что я спал - это три ночи назад. Это наверное оригинал, который я распечатал. Я сделал десять копий и забыл оригинал. Фотографическая вспышка копировальной машины мне в лицо. Расстояние от всего из-за бессонницы, фотография фотографии фотографии. Ты ничего не можешь коснуться, и ничто не может коснуться тебя.
  Мой шеф продолжает читать:
  - Третье правило бойцовского клуба - два человека на один бой.
  Никто из нас не моргает.
  Мой шеф читает:
  - Один бой в одно время.
  Я не спал уже три дня, если не считать сном моё нынешнее состояние. Мой шеф трясёт бумажкой у меня перед носом. «Как насчёт этого», - говорит он. Это что, какая-то игра, в которую я играю в рабочее время? Мне платят за то, чтобы я работал, а не тратил время на какие-то детские военные игры. И мне не платят, чтобы я насиловал копировальные аппараты.
  Как насчёт этого? Он трясёт бумажкой у меня перед носом. Как я думаю, спрашивает он, что он должен сделать с работником, который тратит время компании на какой-то детский фантастический мир. Если бы я был на его месте, что бы я сделал?
  Что бы я сделал?
  Дыра у меня в щеке, чёрно-синие круги у меня вокруг глаз и распухший красный шрам от тайлеровского поцелуя, фотография фотографии фотографии.
  Подумайте.
  Зачем Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского клуба?
  Коровы Хинду.
  «Что бы я сделал», - говорю я, - «это был бы очень осторожен в том, с кем я говорю по поводу этого листа бумаги».
  Я говорю: «похоже, что это написал какой-то опасный психопат-убийца, и этот крышотёчный шизофреник в любой момент во время рабочего дня может перейти границу, и начать бегать от кабинета к кабинету с полуавтоматическим газо-отводным карабином «Армалит AR-180».
  Мой шеф просто смотрит на меня.
  «Этот парень», - говорю я, - «наверное каждую ночь у себя дома занят тем, что с помощью маленького напильничка делает насечки на каждой пуле. Он делает это для того, чтобы однажды утром, когда он покажется на работе и всадит пулю в своего ворчливого, занудного, мелкого, вечно ноющего, жопосраного говнюка шефа, эта пуля прошла сквозь всю начинку, и начертила внутри тебя цветок пули дум-дум, разорвала всё колоссальное содержимое твоих вонючих кишок и вышла через спину». Представьте себе вашу кишечную чакру открывающейся замедленным взрывом забитого сосисками тонкого кишечника.
  Мой шеф убирает бумажку от моего носа.
  «Вперёд, - говорю я, - почитайте ещё».
  «Серьёзно, - говорю я, - это звучит интригующе. Продукт совершенно больного разума».
  И я улыбаюсь. Маленькая жопоподобная дыра в моей щеке с рваными краями всё такая же сине-зелёная, как собачьи дёсны. Туго натянутая кожа вокруг распухших глаз кажется вскрытой лаком.
  Мой шеф просто смотрит на меня.
  «Позвольте вам помочь», - говорю я.
  Я говорю: «четвёртое правило бойцовского клуба - один бой в одно время».
  Мой шеф смотрит на правила, затем смотрит на меня.
  Я говорю: «пятое правило - без обуви и рубашек во время боя».
  Мой шеф смотрит на правила, затем на меня.
  «Может быть, - говорю я, - этот совершенно больной хуй использует карабин «Игл Апаче», потому что у «Апаче» тридцатизорядный магазин, и весит он всего девять фунтов. В «Армалите» магазин всего пятизарядный. С тридцатью патронами наш совершенно охуевший герой может пройти по струне до конца, выловить всех вице-президентов и ещё оставить по пуле на каждого директора.
  Слова Тайлера вылетали из моих уст. А я был таким милым парнем.
  Я просто смотрю на своего шефа. У моего шефа голубые-голубые, васильково-голубые глаза.
  «У полуавтоматического карабина «J & R 68» тоже тридцатизарядный магазин, и он весит всего семь фунтов».
  Мой шеф просто смотрит на меня.
  Это страшно, рассказываю я. Наверное, это кто-то, кого он знает долгие годы. Наверное, этот парень всё про него знает, где он живёт, где работает его жена и какой дорогой его дети ходят в школу.
  Это чудовищно, и вместе с тем очень, очень скучно.
  И на кой чёрт Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского клуба?
  О чём я совсем не обязан был говорить, это о том, что я знаю о кожаных салонах, провоцирующих выкидыши. Я знаю о бракованных тормозных огнях, которые выглядят достаточно прилично, чтобы спихнуть изделие торговому агенту, но отказывают через две тысячи миль.
  Я знаю о реостате системы кондиционирования, который нагревается так сильно, что воспламеняет дорожные карты у вас в бардачке. Я знаю, сколько людей сгорело заживо из-за вспышки в топливном инжекторе. Я видел, как людям отрезали ноги по колено, когда турбонасос взрывался и пробивался сквозь противопожарную перегородку внутрь пассажирского салона. Я выезжал в поля, где видел дотла сгоревшие автомобили, и видел отчёты, где в графе «ПРИЧИНА АВАРИИ» значилось «неизвестна».
  «Нет, - говорю я, - это не моя бумажка». Я беру бумажку двумя пальцами и вырываю её из его рук. Краешек бумаги должно быть распорол ему большой палец, потому что его рука сразу взлетела ко рту, и он начал усиленно сосать с широко открытыми глазами. Я скатываю бумажку в шарик и швыряю её в мусорную корзину возле моего стола.
  «Может быть, - говорю я, - вам не стоит тащить ко мне весь мусор, который вы подбираете».
  
  Воскресный вечер, я иду на «Вернувшихся Мужчин Вместе», и подвал Троицкой Епископальной практически пуст. Только Большой Боб, и я пришёл еле волоча ноги, с каждой мышцей скрученной и раскрученной, но мое сердце всё ещё стучит, и мысли проносятся в голове маленьким торнадо. Это бессонница. Целую ночь твои мысли носятся в воздухе.
  Всю ночь напролёт ты задаёшь себе вопрос: «Я уже заснул?», «Я вообще спал?»
  Хвала богам, руки Большого Боба вытягиваются из рукавов его футболки, набитой мускулами и такой твёрдой на вид. Большой Боб улыбается, он очень рад меня видеть.
  Он думал, что я умер.
  «Да, - говорю я, - я тоже».
  - Что ж, - говорит Большой Боб, - у меня хорошие новости.
  «Где все?»
  - Это и есть хорошие новости, - говорит Большой Боб, - группу распустили. Я пришел сюда просто на случай, если заглянет кто-нибудь, кто не знает.
  Я падаю с закрытыми глазами на один из мягких сборных диванов.
  - Хорошие новости в том, - говорит Большой Боб, - что есть новая группа, но первое правило этой группы - я не должен о ней говорить.
  О-о.
  Большой Боб говорит:
  - И второе правило этой группы - я не должен о ней говорить.
  О-о, твою мать. Я открываю глаза.
  Блядь!
  - Эта группа называется бойцовский клуб, - говорит Большой Боб, - и она собирается ночью каждую пятницу в заколоченном гараже за городом. В четверг ночью есть другой бойцовский клуб, который собирается в гараже ещё ближе.
  Я не слышал ни об одном из этих мест.
  - Первое правило бойцовского клуба, - говорит Большой Боб, - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  Среда, четверг и ночь пятницы Тайлер - киномеханик. Я видел квитанцию его зарплаты на прошлой неделе.
  - Второе правило бойцовского клуба, - говорит Большой Боб, - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  В субботу ночью Тайлер ходит в бойцовский клуб вместе со мной.
  - Только два человека на один бой.
  В воскресенье утром мы приходим домой избитые и спим до полудня.
  - Только один бой в одно время, - говорит Большой Боб.
  В воскресенье и в понедельник вечером Тайлер обслуживает столики.
  - Ты дерёшься без рубашек и обуви.
  Во вторник вечером Тайлер дома, делает мыло, заворачивает его в обёрточную бумагу и отправляет заказчику. «Пейпер Стрит Соуп Кампани».
  - Бой, - говорит Большой Боб, - будет продолжаться столько, сколько нужно. Это правила, которые придумал парень, придумавший бойцовский клуб.
  Большой Боб спрашивает:
  - Ты его знаешь?
  - Я сам никогда не видел его, - говорит Большой Боб, - но знаю, что его зовут Тайлер Дарден.
  Пейпер Стрит Соуп Кампани.
  Знаю ли я его.
  «Я нь знаю», - говорю я.
  Может быть.
  
  
  
  13.
  
  Когда я пришёл в «Регент Отель», Марла была в вестибюле, одетая в купальный халат. Марла позвонила мне на работу и поинтересовалась, не мог бы я отменить тренажёрный зал и библиотеку, или прачечную, или что там у меня запланировано после работы, и вместо этого приехать встретиться с ней.
  Почему Марла позвонила - потому что она ненавидит меня.
  Она ни словом не обмолвилась о своём коллагеновом фонде доверия.
  Как Марла сказала, это - не мог бы я оказать ей одну услугу? Марла валялась в постели сегодня днём. Марла жила на еде, которую «Милз он Вилз» доставляла её умершим соседям; Марла брала доставку и говорила, что они спят. Короче говоря, сегодня днём Марла просто лежала в постели, ожидая доставки «Милз он Вилз» между полуднем и двумя. У Марлы не было медицинской страховки уже на протяжении пары лет, так что она не ходила на осмотры, но сегодня она осмотрела себя сама и похоже, что у неё было уплотнение, и какие-то пятнышки под рукой возле бугра были твёрдыми и мягкими в одно и то же время, и она не могла сказать об этом кому-либо, кого она любит, потому что не хочет их пугать, и она не может позволить себе визит к врачу в случае, если это ерунда, но ей нужно было поговорить с кем-нибудь, и кто-нибудь должен был посмотреть.
  Цвет глаз Марлы похож на животное, которое жарили на костре, а затем бросили в холодную воду. Его называют вуканизированным или гальванизированным или просто закалённым.
  Марла говорит, что она простит мне эту фигню с коллагеном, если я помогу ей посмотреть.
  Я решил, что она не позвонила Тайлеру, потому что не хочет его пугать. В её глазах я беспристрастен, и я её должник.
  Пока мы подымаемся по лестнице в её комнату, Марла рассказывает мне, что в естественных условиях почти невозможно встретить старых животных, потому что как только животное старится, оно умирает. Если оно заболевает или становится медленным, кто-то более сильный убивает его. Животным не стоит стариться.
  Марла ложится на свою постель, развязывает пояс купального халата и говорит, что наша культура сделала смерть чем-то неправильным. Старое животное было бы неестественным исключением.
  Уродом.
  Марла замёрзла и потеет, пока я рассказываю ей, как однажды в колледже у меня была бородавка. На моём половом члене, только я сказал - хрене. Я пошёл в медицинскую школу, чтобы мне её удалили. В смысле, бородавку. Потом я рассказал об этом отцу. Это было годы спустя, и мой отец рассмеялся и сказал мне, что я дурак, потому что подобные бородавки - это естественные Французские щекоталки. Женщины любят их и бог просто делал мне одолжение.
  Пока я становлюсь на колени возле постели Марлы с руками, всё ещё холодными от улицы, по чуть-чуть ощущая холодную кожу Марлы, пропуская дюйм за дюймом Марлу у себя между пальцами, Марла говорит, что эти бородавки, те, которые Гоподни Французские щекоталки, провоцируют у женщин рак шейки матки.
  Так вот, я сидел на бумажном полотенце в экзаменационной аудитории медицинской школы, пока студент-медик прыскал из канистры с жидким азотом на мой хрен, а восемь студентов-медиков просто наблюдают. Вот где ты закончишь, если у тебя нет медицинской страховки. Только они не называют его хрен, они называли его половым членом, и как бы ты его не называл, его опрыскивают жидким азотом, и я мог бы с тем же успехом сжечь бородавку щёлоком, настолько это больно.
  Марла смеётся над этим до тех пор, пока мои пальцы не останавливаются. Как будто я что-нибудь нашёл.
  Марла задерживает дыхание, её желудок начинает работать, как барабан, а её сердце становится кулаком, который пытается пробиться изнутри сквозь тонкую шкуру барабана. Но нет, я остановился, потому что я говорю, и я остановился, потому что на одну минуту ни один из нас не находился в спальне Марлы. Мы были в медицинской школе много лет назад, сидя на мерзкой бумажке с моим хреном в огне от жидкого азота, когда один из студентов увидел мои босые ноги и вылетел из комнаты в два огромных шага. Студент вернулся и привёл за собой аж трёх настоящих врачей, и врачи отодвинули в сторону человека с канистрой с жидким азотом.
  Настоящий врач схватил мою босую правую стопу и поднял её к лицам других настоящих врачей. Они втроём поворачивали её, тыкали в неё, и даже сделали Полароидом снимок моей стопы, и было похоже, что остальной части человека, полураздетого и с полузамёрзшим даром Господним, просто не существовало. Только стопа, и остальные студенты-медики, пришедшие посмотреть на неё.
  - Как давно, - спросил врач, - у вас на стопе эта красная область?
  Врач имел в виду моё родимое пятно. На моей правой ступне есть родимое пятно, про которое мой отец шутил, что оно похоже на тёмную красную Австралию, и маленькую Новую Зеландию рядом с ней. Именно это я и сказал им, и мгновенно очистил пространство от всего. Мой член потихоньку отогревался. Все, кроме студента с азотом, вышли, и было такое ощущение, что он тоже должен был выйти, он был настолько разочарован, что ни разу не посмотрел мне в глаза, пока он брал головку моего хрена и тянул её на себя. Канистра выпустила тоненькую струю на то, что осталось от бородавки. Ощущение, ты можешь закрыть глаза и представить, что твой член длиной в сотню миль, и всё равно будет больно.
  Марла смотрит вниз, на мою руку и шрам от тайлеровского поцелуя.
  Я сказал студенту-медику: «вы наверное не часто видите здесь родимые пятна».
  Дело не в этом. Студент сказал, все думали, что моё родимое пятно - это рак. Этот новый вид рака, который поражал молодых людей. Они просыпаются с красным пятнышком на стопе или на лодыжке. Пятнышки не проходят, они распространяются, пока не покроют тебя полностью, а затем ты умираешь.
  Студент сказал: «врачи и все остальные были так поражены, потому что они думали, что у тебя этот новый рак. Пока он есть у очень немногих людей, но он быстро распространяется».
  Это было много лет назад.
  «Рак наверное похож на это», - говорю я Марле. «Ошибки случаются, и может быть самое главное - это не забывать всего себя, когда у одной маленькой части возможно начались неприятности».
  Марла говорит:
  - Возможно.
  Студент с азотом закончил и сказал мне, что бородавка отпадёт через несколько дней. На мерзкой бумаге рядом с моей голой задницей лежала фотография моей ноги из Полароида, которая никому не была нужна. Я спросил: «могу я забрать фотографию?»
  У меня до сих пор есть эта фотография, в рамке, засунутая в угол зеркала у меня в комнате. Каждое утро перед работой я расчёсываю волосы и думаю о том, как у меня однажды был рак на десять минут, хуже чем настоящий.
  Я рассказал Марле, что на День Благодарения в этом году мы с дедушкой впервые не поехали кататься на лыжах, несмотря на то, что снег в этом году был шести дюймов толщиной. Моя бабушка всё время носила эти маленькие повязки на голове или на руках, где у неё были родинки, которые всю её жизнь были какими-то не такими. Они распространялись со своими неровными краями, или вдруг перекрашивались из коричневого цвета в голубой или чёрный.
  Когда моя бабушка последний раз вышла из больницы, мой дедушка тащил её чемодан, и тот был таким тяжёлым, что дедушка пожаловался, что чувствует себя кривобоким. Моя Франко-Канадская бабушка была настолько благопристойна, что никогда не показывалась на людях в купальнике и всегда пускала воду в ванной, чтобы скрыть любой звук, который она могла издать. Выходя из Больницы Пресвятой Богоматери после частичной мастектомии, она спросила:
  - ТЫ чувствуешь себя кривобоким?
  Для моего дедушки это подвело черту под всем: моей бабушкой, раком, их женитьбой, твоей жизнью. Он смеётся каждый раз, когда рассказывает эту историю.
  Марла не смеётся. Я хочу её рассмешить, может быть расшевелить чуть-чуть. Заставить её простить меня за коллаген, я хочу сказать ей, что мне здесь нечего искать, если она и нашла что-нибудь сегодня утром, это была ошибка. Родимое пятно.
  У Марлы шрам от тайлеровского поцелуя на тыльной стороне ладони.
  Я хочу рассмешить Марлу, поэтому я не рассказываю ей, как я последний раз обнимал Хлою, Хлою без волос, скелет, вымазанный жёлтой ваксой с шёлковым шарфом, повязанным на её лысой голове. Я обнимал Хлою один последний раз перед тем, как она исчезла навсегда. Я сказал ей, что она похожа на пирата, и она рассмеялась. Когда я прихожу на пляж, то всегда сажусь, подкладывая правую ногу под себя. Австралия и Новая Зеландия, или я зарываю её в песок. Я боюсь, что люди увидят мою ногу и я начну умирать у них в головах. Рак, которого у меня нет, теперь повсюду. Я не рассказал об этом Марле.
  Мы многого не хотим знать о тех, кого любим.
  Чтобы расшевелить её, рассмешить её, я рассказал Марле о женщине из «Диа Эбби», которая вышла замуж за могильщика, и в их первую брачную ночь он заставил её отмокать в ванне в ледяной водой, пока её кожа не стала ледяной на ощупь, а затем заставил её лежать в постели совершенно неподвижно, пока он совершал половой акт с её инертным телом.
  Самое смешное было в том, что эта женщина выполнила всё это, будучи молодожёнкой, и продолжала делать всё это на протяжении десяти лет брака, и теперь она писала Диа Эбби, чтобы спросить, не думает ли Эбби, что это что-то значит?
  
  
  
  14.
  
  Почему я так сильно любил группы поддержки, это потому, что когда люди думают, что ты умираешь, они уделяют тебе всё своё внимание.
  Если это может быть последний раз, когда они видят тебя, то они на самом деле видят тебя. Всё остальное об их бухгалтерских отчётах, песнях по радио и укладке волос остаётся за окном.
  Они уделяют тебе всё своё внимание.
  Люди слушают, а не просто ждут своей очереди заговорить.
  И когда они говорят, они не рассказывают тебе историй. Когда вы вдвоём разговариваете, вы строите что-то, и после этого вы немного другие, чем были до того.
  Марла начала ходить в группы поддержки после того, как обнаружила у себя первое уплотнение.
  На следующее утро после того, как мы нашли второе уплотнение, Марла пропрыгала в кухню, засунув обе ноги в один чулок и сказала:
  - Смотри, я - русалка.
  Марла сказала:
  - Это не то же самое, что парень, севший на унитаз задом наперёд и воображающий, что он на мотоцикле. Это настоящая трагедия.
  Прямо перед нашей с Марлой встречей на «Вернувшихся Мужчинах Вместе» у неё было первое уплотнение, и вот теперь второе.
  Что вам нужно знать, это то, что Марла до сих пор жива. Философия Марлы по жизни, как она сказала мне, была в том, что она может умереть в любой момент. Трагедия её жизни заключалась в том, что этого не происходит.
  Когда Марла нашла первое уплотнение, она пошла в поликлинику, где горбатые чучелоподобные матери сидели вдоль трёх стен приёмного покоя с убогими игрушечными детьми, укутанными у них на коленях, или сидящими возле них на полу. У всех детей были потемневшие и запавшие глаза, похожие на постепенно увядающий апельсин или банан, и матери непрерывно чесали слой перхоти от давно запущенной грибковой инфекции скальпа. Когда ты видишь зубы, выглядящие огромными на чьём-нибудь тонком лице, то понимаешь, что зубы - это всего лишь надслойка наших костей, вылезшая наружу, чтобы перемалывать всё, что ей попадётся.
  Вот здесь ты закончишь, если у тебя нет медицинской страховки.
  Ещё до того, как все об этом задумались, довольно много голубых ребят хотели иметь детей, и теперь дети больны, их матери умирают, а их отцы уже мертвы, и сидя в тошнотворном запахе мочи и уксуса, пока медсестра спрашивала у каждой матери, как долго она уже болеет, и сколько веса она потеряла, и есть ли у её ребёнка какой-нибудь живой родитель или опекун, Марла решила: «нет».
  Если жить ей осталось не долго, она не хочет об этом знать.
  Марла пошла за угол в Городскую Прачечную и украла все джинсы из сушильных машин, а затем пошла к перекупщику, который дал ей по пятнадцать долларов за пару. Потом Марла купила себе пару по-настоящему хороших колготок, тех, которые не пускают стрелок.
  - Даже самые лучшие, которые не пускают стрелок, - говорит Марла, - они скатываются.
  Ничто не вечно. Всё потихоньку разрушается.
  Марла начала ходить в группы поддержки, потому что ей было проще находиться среди других жопоподтирачек. У каждого что-то не так. И на какое-то время её сердце слегка успокоилось.
  Марла начала заниматься проведением похорон в похоронном бюро, где иногда толстые мужчины, но чаще толстые женщины выходили из демонстрационной комнаты, выбрав кремационную урну размером с куриное яйцо, а Марла сидит там в фойе со своими чёрными волосами, связанными в пучок, и скатывающимися колготками, и уплотнением в груди, и смертью, и говорит:
  - Мадам, не льстите себе. Вы не засунете в эту штуку даже его обгоревшую голову. Вернитесь назад и выберите урну размером с шар для боулинга.
  Сердце Марлы похоже на моё лицо. Хлам и мусор этого мира. Использованная жопоподтирачка, которую никто не составит себе труда переработать.
  Между группами поддержки и поликлиникой, рассказала мне Марла, она встретила очень много мертвецов. Эти люди были мертвецами и находились по другую сторону, но по ночам они звонили ей по телефону. Марла шла в бары, и слышала, как владелец звал её к телефону, но когда она брала трубку, линия была мертва.
  В то время она думала, что это касание дна.
  - Когда тебе двадцать четыре, - говорит Марла, - ты не имеешь ни малейшего представления, как глубоко ты можешь упасть, но я быстро училась.
  В первый раз, когда Марла наполняла кремационную урну, она не одела на лицо никакой маски, после этого она высморкалась в ткань, которая была саваном мистера Как-его-там.
  В доме на Пейпер Стрит, если телефон звонил только один раз, ты брал трубку, и линия была мертва, ты знал, что это звонят Марле. Это случалось чаще, чем вы думаете.
  В дом на Пейпер Стрит позвонил полицейский детектив насчёт взрыва в моей квартире, и Тайлер стоял рядом, его грудь возле моего плеча, нашёптывая мне в ухо, пока я прислоняю телефон к другому уху, и детектив спросил, знаю ли я кого-нибудь, кто может изготовить самодельный динамит.
  - Горе - это естественная часть моей эволюции, - шептал Тайлер, - вместе с трагедией и безысходностью.
  Я сказал детективу, что моя квартира взорвалась из-за холодильника.
  - Я разрушаю свои привязанности к физической энергии и собственности, - шептал Тайлер, - потому что только через разрушение себя могу познать я величайшую силу своего духа.
  «Динамит, - сказал детектив, - там были разные примеси, и остатки окиси аммония и хлорида калия, что позволяет сделать вывод, что бомба была самодельная, и неработающий засов во входной двери, который сломался».
  Я сказал: «я был в Вашингтоне, округ Колумбия, в ту ночь».
  Детектив объяснил мне по телефону, что кто-то опрыскал неработающий засов из канистры фреона, а затем всунул в замок холодную стамеску, чтобы сломать цилиндр. Подобным образом преступники угоняют мотоциклы.
  - Освободитель, уничтожающий моё имущество, - сказал Тайлер, - сражается, чтобы спасти мой дух. Учитель, очищающий мой путь от собственности, сделает меня свободным.
  Детектив сказал, что кто бы ни заложил самодельный динамит, он мог открыть газ и потушить предохранительные огоньки на плите задолго до взрыва. Газ был только спусковым крючком. У газа уйдёт много дней, чтобы заполнить квартиру, пока компрессор в основании холодильника не сработает и электрический мотор компрессора не вызовет взрыв.
  - Скажи ему, - шептал Тайлер, - Да, ты сделал это. Ты подорвал всё это. Он именно это хочет услышать.
  Я говорю детективу, нет, я не оставлял газ открытым и не покидал затем город. Я любил свою жизнь. Я любил свою квартиру. Я любил каждую деталь мебели. Это была вся моя жизнь. Всё это, светильники, кресла, пледы, было мной. Тарелки в сервантах были мной. Растения были мной. Телевизор был мной. Всё, что взорвалось, было мной. Это я взорвался. Разве он не понимает этого?
  Детектив сказал, чтобы я не уезжал из города.
  
  
  
  15.
  
  Господин его честь, господин ассоциативный президент местной ассоциации национального профессионального союза киномехаников и союза независимых кинооператоров только что сел.
  Под, за и внутри всего, что человек считает само собой разумеющимся, выросло что-то действительно ужасное.
  Ничто не вечно.
  Всё потихоньку разрушается.
  Я знаю это, потому что Тайлер знает это.
  Три года Тайлер склеивал и разъединял фильмы для целой сети кинотеатров. Фильм путешествует на шести или семи маленьких катушках, упакованных в стальные чемоданы. Работа Тайлера заключалась в склеивании маленьких катушек вместе, в одну пяти-футовую катушку, с которой могут справиться самозаряжающиеся и перематывающие проекторы. За три года, семь кинотеатров, по крайней мере три экрана в каждом из них, новый фильм каждую неделю, Тайлеру приходилось работать с сотнями плёнок.
  Увы, но с увеличением числа самозаряжающихся и перематывающих проекторов союз не нуждался больше в услугах Тайлера. Господин ассоциативный президент должен был вызвать Тайлера на небольшой разговор.
  Работа была скучной и платили за её гроши, так что президент объединённого объединения объединённых независимых операторов киномеханики и объединённых кинотеатров объединения сказал, что они делают Тайлеру ассоциативную услугу, предоставляя Тайлеру дипломатический отпуск.
  Не думай об этом, как об увольнении. Думай об этом, как о каникулах.
  После этого жопа господин ассоциативный президент собственной персоной говорит:
  - Мы высоко ценим ваш вклад в наш успех.
  «О-о, это не проблема», - сказал Тайлер и усмехнулся. Ровно столько, сколько союз будет продолжать высылать денежные чеки, он будет держать рот на замке.
  Тайлер сказал:
  - Думай об этом, как о раннем уходе на пенсию.
  Тайлеру приходилось работать с сотнями плёнок.
  Фильмы возвращались назад к распространителю. Фильмы возвращались и шли на перевыпуск. Комедии. Драмы. Мюзиклы. Мелодрамы. Приключенческие боевики.
  Склеенные с тайлеровскими однокадровыми вспышками порнухи.
  Содомия. Минет. Куннилинг. Садомазохизм.
  Тайлеру нечего было терять.
  Тайлер был отбросом этого мира, просто мусором.
  
  То же самое Тайлер посоветовал мне сказать администратору «Прессман Отеля».
  На другой работе Тайлера, в «Прессман Отеле», сказал Тайлер, он был никем. Никого не интересовало, жив он или мёртв, и это чувство было, ёб его мать, взаимно. Именно это Тайлер посоветовал мне сказать в кабинете администратора отеля с парнями из охраны, дежурящими в коридоре.
  Мы с Тайлером долго не ложились спать и делились впечатлениями после того, как всё закончилось.
  Сразу после возвращения из профсоюза киномехаников, Тайлер послал меня ругаться с администратором «Прессман Отеля».
  Мы с Тайлером становились всё больше и больше похожи на одно-яйцевых близнецов. У нас обоих пробитая ударом дыра в щеке, и наша кожа уже потеряла свою память и забыла, куда возвращаться после смещения от удара.
  У меня были фингалы от бойцовского клуба, а лицо Тайлера было добротно помято президентом профсоюза киномехаников. После того, как Тайлер выполз из помещения профсоюза, я пошёл на встречу с администратором «Прессман Отеля».
  Я сидел там, в кабинете администратора «Прессман Отеля».
  Я - ухмыляющаяся месть Джо.
  Первое, что сказал администратор отеля, что у меня есть три минуты. За первые тридцать секунд я рассказал, как я мочился в суп, пердел на crème brùlées, чихал на тушёное мясо с цикорием, и что я хотел бы, чтобы отель присылал мне каждую неделю чек, эквивалентный моей заработной плате за неделю плюс чаевые. Со своей стороны я обязуюсь не выходить больше на работу, и не идти в газеты или общественные организации охраны здоровья с поразительным, ужасным признанием.
  Заголовки:
  «Ненормальный Официант По-своему Обслуживал Блюда».
  «Конечно, - сказал я, - я должен буду пойти в тюрьму. Меня там подвесят за ноги, оторвут мои орехи, проволокут меня по улицам, сдерут с меня шкуру и сожгут меня щёлоком, но «Прессман Отель» навсегда запомнят, как гостиницу, где богатейшие люди мира ели ссаки».
  Слова Тайлера вылетали из моих уст.
  А я был таким милым парнем.
  
  В помещении профсоюза киномехаников Тайлер рассмеялся, когда президент союза ударил его. Этот удар вышиб Тайлера из кресла, и Тайлер, смеясь, прислонился к стене.
  - Вперёд, ты не можешь меня убить, - смеялся Тайлер, - ты, тупой хуй. Вышиби из меня всё дерьмо, но ты не можешь меня убить.
  У тебя слишком много есть, что терять.
  У меня нет ничего.
  У тебя есть всё.
  Вперёд, прямо в пузо. Затем двинь меня по морде. Заряди мне в зубы, но продолжай посылать чеки. Пересчитай мои рёбра, но если ты пропустишь плату хотя бы на одной неделе, я пойду в люди, и ты и твой маленький союз потонете под горами судебных заявлений от каждого владельца кинотеатра, распространителя фильмов и мамочки, чьё дитятко может быть видело стоячку в Бэмби.
  - Я - мусор, - сказал Тайлер, - я - мусор, и дерьмо, и умалишённый для тебя и всего этого ёбаного мира, - сказал Тайлер президенту профсоюза, - тебе нет дела, где я живу или как я себя чувствую, что я ем или чем я кормлю своих детей и как я плачу врачу, когда заболеваю, и да, я тупой, и скучный, и слабый, но я - всё ещё твоя ответственность.
  
  Сидя в кабинете в «Прессман Отеле», мои губы после бойцовского клуба были всё ещё потрескавшимися сегментов на десять. Дыра в моей щеке смотрит на администратора «Прессман Отеля» молчаливым укором.
  В основном, я говорил то же, что и Тайлер.
  
  После того, как президент союза повалил Тайлера на пол, и после того, как господин президент увидел, что Тайлер не даёт сдачи, его честь со своим телом-кадиллаком больше и сильнее, чем ему когда-либо в действительности понадобится, его честь подобрал полу и врезал Тайлеру по рёбрам, и Тайлер рассмеялся. Его честь всадил Тайлеру кулак в почки, и Тайлер согнулся в погибель, но всё ещё продолжал смеяться.
  - Выплесни всё, - сказал Тайлер, - поверь мне. Ты почувствуешь себя лучше. Ты почувствуешь себя отлично.
  
  В кабинете в «Прессман Отеле» я спросил администратора отеля, можно ли мне воспользоваться его телефоном, и набрал номер городской справочной периодических изданий. Пока администратор отеля смотрел на меня, я сказал:
  «Добрый день, - сказал я, - я совершил ужасное преступление против человечества, в качестве акции политического протеста. Я протестую против эксплуатации работников сферы обслуживания».
  Если я сяду в тюрьму, я не буду просто неуравновешенным придурком, мочившимся в суп. Это будет героический поступок.
  Робин Гуд Официант Чемпион Без-ничего.
  Это будет гораздо масштабнее, чем история одного отеля и одного официанта.
  Администратор «Прессман Отеля» очень осторожно забрал трубку у меня из рук. Администратор сказал, что он не хочет больше, чтобы я работал здесь, во всяком случае, не в таком виде.
  Я стою во главе стола администратора и говорю: «что?»
  Вам не нравится идея этого?
  И не моргнув глазом, продолжая смотреть на администратора, я всаживаю кулак на конце моей разогнанной центростремительной силой руки в самый кончик своего испачканного свежей кровью носа.
  Совершенно безо всякой причины я вспомнил ту ночь, когда мы с Тайлером впервые подрались. Я хочу, чтобы ты ударил меня так сильно, как только можешь.
  Это был не такой уж сильный удар. Я бью себя снова. Это должно быть клёво выглядит, вся эта кровь, но я бросаюсь спиной на стену, чтобы вызвать ужасный шум и разбить картину, которая там висела.
  Разбитое стекло, рама и картина с цветами и кровью падают на пол, а я прыгаю вокруг них. Я наверное похож на такого себе идиотика. Кровь капает на ковёр, я подтягиваюсь, оставляя гигантские отпечатки окровавленных рук на столе администратора отеля и говорю: «пожалуйста, помогите мне», но при этом начинаю хихикать.
  Помогите мне, пожалуйста.
  Пожалуйста, не бейте меня больше.
  Я соскальзываю назад на пол и размазываю свою кровь по ковру. Первым словом, которое я скажу, будет «пожалуйста». Так что я держу свои губы плотно сжатыми. Чудовище протащило себя по красивым букетам и венкам восточного ковра. Кровь течёт у меня из носа, и стекает, тёплая, по моей глотке и мне в рот. Чудовище проползло по ковру, горячее, собирая корпии, и пыль скатывалась с кровью у него на клешнях. И оно подползает достаточно близко, чтобы схватить администратора «Прессман Отеля» за его худосочную лодыжку и сказать это.
  Пожалуйста.
  Сказать это.
  Пожалуйста выходит наружу сквозь пузыри крови.
  Сказать это.
  «Пожалуйста».
  И пузыри разбрызгивают кровь повсюду.
  Вот так Тайлер получил возможность открывать бойцовский клуб каждую ночь недели. После этого было семь бойцовских клубов, а после этого было пятнадцать бойцовских клубов, а после этого было двадцать три бойцовских клуба, и Тайлер хотел ещё. К нам всё время приходили деньги.
  «Пожалуйста, - прошу я администратора «Прессман Отеля», - дайте мне деньги». И снова начинаю хихикать.
  Пожалуйста.
  И пожалуйста, не бейте меня больше.
  У вас есть столько всего, а у меня нет ничего. И я начинаю подымать свою кровь по худосочным ногам администратора «Прессман Отеля», который отодвигается назад и давит руками на полированную крышку стола перед ним, и даже его губы отошли от зубов.
  Чудовище хватается своими кровавыми клешнями за пояс администраторских брюк и подтягивается, чтобы схватиться за белую накрахмаленную рубашку, и я обхватываю своими окровавленными руками холёные запястья администратора.
  Пожалуйста. Я улыбаюсь настолько широко, что у меня трескаются губы.
  Начинается борьба, администратор кричит и пытается убрать свои руки от меня, и моей крови, и моего разбитого носа, кровь разлетается и покрывает нас обоих, и в самый интересный момент ребята из охраны решили заглянуть в кабинет.
  
  
  
  16.
  
  Это в сегодняшних газетах, о том, как кто-то пролез в офисы между десятым и пятнадцатым этажами «Хайн Тауэр», взобрался по окнам офисов, нарисовал на южной части здания ухмыляющуюся пятиэтажную маску и начал пожар, так что центральные окна каждого огромного глаза запылали ярко, живо и неотвратимо над городом в лучах рассвета.
  На фотографии на первой полосе газеты лицо было похоже на разъярённую тыкву, японского демона, дракона алчности, пожирающего небо, а дом - на бровь ведьмы или дьяволов рог. И люди плакали с запрокинутыми головами.
  Что это значило?
  И кто мог это сделать? Даже после того, как пожар потушили, лицо оставалось там же, и оно стало ещё страшнее. Пустые глазницы, казалось, наблюдают за каждым человеком на улице, и в то же время были мёртвыми.
  Эта фигня появлялась в газетах снова и снова.
  Конечно, вы читали это, и вы хотите знать, не было ли это частью Проекта «Вывих».
  В газете сказано, что у полиции нет ни одной реальной зацепки. Молодёжные банды или звёздные пришельцы - кто бы ни сделал это, он мог погибнуть, карабкаясь по уступам и вися на оконных карнизах с баллончиками черной краски.
  Был ли это Комитет «Вред», или Комитет «Поджог»? Гигантское лицо, наверное, было их домашним заданием на прошлой неделе.
  Тайлер должен знать, но первое правило Проекта «Вывих» - ты не задаёшь вопросов о Проекте «Вывих».
  В Комитете «Насилие» Проекта «Вывих» на этой неделе, как сказал Тайлер, он прогнал всех через то, что значит выстрелить из пистолета. Всё, что делает пистолет - это фокусирует взрыв в одном направлении.
  На последнее собрание Комитета «Насилие» Тайлер принёс пистолет и жёлтые страницы телефонной книги. Они собираются в подвале, где бойцовский клуб открывался в субботу ночью. Все Комитеты собираются в разные ночи:
  Поджёг собирается в понедельник.
  Насилие собирается во вторник.
  Вред собирается в среду.
  И Дезинформация собирается в четверг.
  Организованный Хаос. Бюрократия Анархии. Ты постигаешь это.
  Группы поддержки. Что-то вроде того.
  Так вот, во вторник вечером Комитет «Насилие» предлагал действия на следующую неделю, а Тайлер читал все предложения и давал комитету домашнее задание.
  До этого же момента ровно через неделю каждый парень из Комитета «Насилие» должен устроить драку, из которой он не выйдет победителем. И не в бойцовском клубе. Это труднее, чем кажется. Мужчина на улице готов на что угодно, чтобы только не драться.
  Идея здесь в том, чтобы взять какого-то Джо с улицы, который ни разу не участвовал в драке, и завербовать его. Дать ему опыт победы в первый раз в его жизни. Дать ему взорваться. Дать ему позволение выбить из тебя всё дерьмо.
  Ты можешь принять это. Если ты выиграл, ты - дерьмо.
  - Что мы должны сделать, народ, - говорил Тайлер комитету, - это напомнить этим парням, какой силой они всё ещё обладают.
  Это маленькая ободрительная речь Тайлера. Затем он разворачивает каждый из сложенных листов бумаги в почтовой коробке перед ним. Таким способом каждый комитет предлагает действия на следующую неделю. Напишите предложение на отдельном листе. Возьмите лист, сложите его вчетверо и положите в коробку. Тайлер проверяет все предложения и выбрасывает плохие идеи.
  За каждую выброшенную идею Тайлер кладёт в коробку сложенный бланк.
  Затем каждый член комитета тянет из коробки бумажку. Насколько Тайлер объяснил мне процесс, человек, который вытягивает бланк, получает на этой неделе только домашнее задание.
  Если ты вытягиваешь предложение, тебе придётся пойти на фестиваль пива на этих выходных и помыть там парня в химическом унитазе. Если пока ты делал это, тебе дали по голове, ты - вдвойне молодец. Или тебе нужно будет сходить на показ моды в самом сердце торгового центра, и швырнуть с балкона клубничным желатином.
  Если тебя арестовали, ты исключён из Комитета «Насилие». Если ты засмеялся, ты исключён из комитета.
  Никто не знает, кто вытянул предложение, и никто кроме Тайлера не знает, какие предложения вообще были внесены, какие приняты, и какие он выбросил в мусорку. По ходу недели ты можешь прочитать в газете о неизвестном мужчине, который угнал в центре города новый «Ягуар» и вогнал машину в фонтан.
  Тебе должно быть интересно. Может быть это предложение комитета, которое вытянул не ты?
  В следующий вторник ночью ты будешь рассматривать членов Комитета «Насилие», собравшихся под единственной лампочкой в чёрном подвале бойцовского клуба, и тебе всё ещё будет любопытно, кто же вогнал в фонтан тот Ягуар.
  Кто залез на крышу национального музея и забросал шариками, наполненными краской, выставку скульптур?
  Кто нарисовал пылающую маску демона на «Хайн Тауэр»?
  Ты можешь представить себе команду помощников юристов, бухгалтеров или секретарей, пробирающихся в ночь задания с «Хайн Тауэр» в кабинеты, где они работают каждый день. Может быть они слегка в подпитии, даже если это и против правил Проекта «Вывих», и они используют пароли, где могут, и канистры с фреоном для выламывания засовов, чтобы получить возможность болтаться на кирпичном фасаде башни, поддерживая и страхуя друг друга на верёвках, раскачиваясь, рискуя сорваться и погибнуть прямо в кабинетах, где каждый день они ощущают, что умирают ежечасно.
  На следующее утро те же самые секретари и помощники главных бухгалтеров будут стоять в толпе с их аккуратно причёсанными головами, запрокинутыми вверх, не выспавшиеся, но собранные, в галстуках, и будут слушать, как толпа вокруг них рассуждает, кто мог такое сделать, и полиция орёт на всех, чтоб они отошли, пожалуйста, назад прямо сейчас, и вода сбегает вниз из разбитых дымящихся центров каждого огромного глаза.
  Тайлер сказал мне по секрету, что на самом деле никогда не бывает больше четырёх толковых предложений, так что твои шансы вытянуть настоящее предложение, а не просто бланк - четыре из десяти. В Комитете «Насилие» двадцать пять парней, включая Тайлера. Все получают своё домашнее задание: проиграть бой на людях; и каждый член комитета тянет предложение.
  На этой неделе Тайлер сказал им:
  - Пойдите и купите где-нибудь пистолет.
  Тайлер дал одному из ребят телефонную книгу «жёлтые страницы», и сказал ему вырвать себе рекламку. Затем книгу передали следующему парню. Два парня не должны пойти в одно и то же место покупать или стрелять.
  - Это, - сказал Тайлер и достал пистолет из кармана плаща, - это - пистолет, и через две недели каждый из вас должен приходить на встречу с пистолетом примерно такого же размера.
  Заплатить за него лучше наличными, - сказал Тайлер, - на следующей неделе каждый из вас купит пистолет, и заявит в полицию, что его украли.
  Никто ничего не спрашивал. «Ты не задаёшь вопросов» - это первое правило Проекта «Вывих».
  Тайлер передал пистолет по рукам. Он был настолько тяжёлым для чего-то настолько маленького, как будто что-то гигантское, скала или солнце обрушилось и сплавилось, чтобы превратиться в это. Ребята из комитета держали пистолет двумя пальцами. Каждому хотелось спросить, заряжен ли он, но второе правило Проекта «Вывих» - ты не задаёшь вопросов.
  Может быть он был заряжен, может быть - нет. Может быть нам всегда нужно предполагать худшее.
  - Пистолет, - сказал Тайлер, - прост и идеален. Ты просто оттягиваешь назад спусковой крючок.
  Третье правило Проекта «Вывих» - никаких оправданий.
  - Спусковой крючок, - сказал Тайлер, - освобождает боёк, а боёк поджигает порох.
  Четвёртое правило - никакой лжи.
  - Взрыв выносит металлическую болванку через открытый конец трубы, а ствол пистолета фокусирует взрывающийся порох и направляет болванку, - сказал Тайлер, - как человек из пушки, как ракета из шахты, как струя твоей мочи, в одном направлении.
  Когда Тайлер придумал Проект «Вывих», Тайлер сказал, что цель Проекта «Вывих» не имеет никакого отношения к другим людям. Тайлера не волновало, пострадают другие люди или нет. Целью было научить каждого члена проекта, что у него есть сила контролировать историю. Мы, каждый из нас, может взять контроль над миром.
  Тайлер придумал Проект «Вывих» в бойцовском клубе.
  Однажды ночью в бойцовском клубе я вызвал новичка. Субботняя ночь, молодой парень с ангельским личиком пришёл на свой первый бойцовский клуб, и я вызвал его на бой. Это правило. Если это - твоя первая ночь в бойцовском клубе, ты должен драться. Я знал это, так что я вызвал его, потому что снова вернулась бессонница, и у меня было настроение разрушить что-то прекрасное.
  С тех пор, как моё лицо потеряло возможность зажить, мне уже нечего было терять в смысле внешнего вида. Мой шеф, на работе, он спросил меня, что я такого делаю, что дыра в моей щеке не заживает. «Когда я пью кофе, - ответил я, - я засовываю в дыру два пальца, поэтому она не заживает».
  Если держать человека за шею, то можно оставить ему как раз достаточно воздуха, чтобы он не потерял сознание, и той ночью в бойцовском клубе я лупил нашего новичка, молотил этого господина ангельское личико сначала костяшками пальцев своего кулака, как пережёвывающие зубы, затем плотно сжатым развёрнутым кулаком, после того, как костяшки начали гореть от зубов, проглядывавших сквозь его губы. Затем парень просто выпал из моих рук бесформенной грудой.
  Тайлер потом сказал мне, что он никогда не видел, чтобы я уничтожал что-нибудь настолько совершенно. Той ночью Тайлер понял, что он должен либо поднять бойцовский клуб на новый уровень, либо закрыть его.
  Сидя за завтраком на следующее утро, Тайлер сказал:
  - Ты похож на маньяка, мальчик-псих. Где ты был?
  Я сказал, что чувствую себя, как дерьмо, и не могу расслабиться. Меня уже ни к чему не тянет. Может быть я поднялся на новый уровень. У тебя может выработаться привыкание к дракам, и может быть мне нужно двигаться к чему-то большему.
  В то утро Тайлер придумал Проект «Вывих».
  Тайлер спросил, с чем я на самом деле дрался.
  То, что Тайлер говорил о мусоре и рабах истории, вот как я себя на самом деле чувствовал. Я хотел уничтожить всё прекрасное, чем никогда не буду обладать. Спалить дождевые леса Амазонки. Выпрыснуть хлорофлюорокарбонаты прямо вверх, чтобы сожрать весь озон. Открыть сливные краны супертанкеров и вылить в океан всю нефть. Я хотел убить всю рыбу, которую я не смог съесть, и засорить все французские пляжи, которые я никогда не видел.
  Я хотел, чтобы весь мир коснулся дна.
  Избивая этого пацана, я хотел на самом деле всадить пулю между глаз каждому панде из красной книги, который не трахается, чтобы спасти собственный вид, и каждому киту или дельфину, который сдался и поплыл вокруг Земли.
  Не думай об этом, как о вымирании. Думай об этом, как о каникулах.
  Тысячи лет человеческие существа трахались, мусорили и сходили с ума на этой планете, и теперь история ждала, чтобы я за всеми убрал. Мне придётся достать и смыть банки с мылом. И выдвинуть счёт за каждую пролитую каплю бензина.
  И мне придётся раскопать улики ядерных захоронений и сожженных нефтяных танков и токсических загрязнений местности, совершённых за поколение до моего рождения.
  Я держал лицо господина ангела как ребёнка, зажатым в локтевом суставе, как футбольный мяч, и крошил его костяшками пальцев, крошил его, пока его зубы не пробились сквозь его губы. Крошил его локтем после этого, пока он не выпал из моих рук бесформенной массой к моим ногам. Пока кожа на скулах не набухла и не стала чёрной.
  Я хотел дышать дымом.
  Птички и лани просто в лазури, и вся рыба продолжает плавать.
  Я хотел спалить Лувр. Я хотел обработать Элджин Маблз отбойным молотком и подтереться Моной Лизой. Это мой мир теперь.
  Это мой мир, мой мир, и все эти доисторические люди мертвы.
  А за завтраком на следующее утро Тайлер придумал Проект «Вывих».
  Мы хотели одним взрывом освободить мир от истории.
  Мы просто завтракали в доме на Пейпер Стрит, и Тайлер сказал: «представь себя выращивающим салат и картофельную ботву на пятнадцатой полосе заброшенного гольф-клуба».
  Ты будешь охотиться на лосей в глухих лесах каньона вокруг развалин Рокфеллеровского центра и копать червей рядом со скелетом Космической Иглы, наклонившейся под сорок пять градусов. Мы разрисуем небоскрёбы гигантскими тотемными лицами и масками гоблинов, и каждый вечер остатки человеческой расы будут возвращаться в пустые зоопарки и запираться в клетки в качестве протеста против медведей, крупных кошачьих и волков, которые кружат неподалёку и наблюдают за нами снаружи запертых баров по ночам.
  - Вторичная переработка и ограничения скорости - это херня, - сказал Тайлер, - они похожи на человека, бросающего курить на смертном одре.
  Проект «Вывих» должен спасти мир. Век замёрзшей культуры. Преждевременно наступившие тёмные века. Проект «Вывих» заставит человечество впасть в спячку или уйти в молитву на достаточно долгий срок для того, чтобы Земля смогла восстановиться.
  - Ты обосновываешь анархию, - говорит Тайлер, - ты постигаешь это.
  Подобно тому, как бойцовский клуб работает с секретарями и кабинетными мальчиками, Проект «Вывих» разрушит цивилизацию, чтобы мы могли сделать что-то лучшее из этого мира.
  - Представь себе, - сказал Тайлер, - лося, прогуливающегося мимо огромных министерских окон и воняющие шкафы с прекрасными гниющими платьями и смокингами на вешалках; ты будешь одеваться в кожаную одежду, которая будет служить тебе до конца твоих дней и будешь карабкаться по виноградным лозам Кидзу толщиной с запястье, опутывающим Сирс Тауэр. Джек и бобовый побег, ты будешь взбираться сквозь капающий купол леса, и воздух будет настолько чистым, что ты разглядишь малюсенькие фигурки, сажающие кукурузу и развешивающие для просушки полоски оленины на пустой автомобильной стоянке возле заброшенного шоссе, растянувшегося на восемь полос в ширину и по-августовски горячего на тысячи миль.
  Вот истинная цель Проекта «Вывих», сказал Тайлер, полное и решительное разрушение цивилизации.
  Что будет после Проекта «Вывих», не знал никто, кроме Тайлера. Второе правило - ты не задаёшь вопросов.
  
  - Не покупайте пуль, - сказал Тайлер Комитету «Насилие», - и чтобы вы не волновались больше на этот счёт, да, вам придётся кое-кого убить.
  Поджог. Насилие. Вред и Дезинформация.
  Никаких вопросов. Никаких вопросов. Никаких оправданий и никакой лжи.
  Пятое правило Проекта «Вывих» - ты должен доверять Тайлеру.
  
  
  
  17.
  
  Мой шеф приносит ещё один лист бумаги ко мне на стол и кладёт его к моему локтю. Я уже даже не надеваю больше галстук. На моём шефе его голубой галстук, так что сейчас, должно быть, четверг. Дверь в кабинет моего шефа теперь всё время закрыта, и мы не обмениваемся больше чем двумя словами в день, с тех пор, как он нашёл правила бойцовского клуба в копировальном аппарате; должно быть, я должен был выпотрошить его автоматной очередью. Я просто снова схожу с ума.
  Или я должен был позвонить Совету по Жалобам в Министерстве Путей Сообщения. Пряжки ремней безопасности на переднем сидении так ни разу и не прошли испытания перед тем, как их запустили в производство.
  Если ты знаешь, куда смотреть, повсюду будут обгоревшие тела.
  «Доброе утро», - говорю я.
  Он говорит:
  - Доброе.
  У моего локтя лежит ещё один только-для-моих-глаз важный секретный документ, который Тайлер дал мне, чтобы я распечатал и размножил. Неделю назад Тайлер старательно снимал мерки всех трёх измерений подвала в нашем снятом доме на Пейпер Стрит. Он шестьдесят пять ступней в длину и сорок ступней в ширину. Тайлер думал вслух. Тайлер спросил меня:
  - Сколько будет шестью семь?
  «Сорок два».
  - А трижды сорок два?
  «Сто двадцать шесть».
  Тайлер дал мне лист бумаги, исписанный от руки, какой-то список, и сказал распечатать его и сделать семьдесят две копии.
  «Зачем так много?»
  - Потому что, - сказал Тайлер, - именно столько ребят смогут спать в подвале, если уложить их на трех-ярусные армейские походные койки.
  Я спросил: «а как насчёт их вещей?»
  Тайлер сказал:
  - Они не принесут с собой ничего, кроме того, что указано в этом списке, а это всё должно уместиться под матрасом.
  Мой шеф нашёл список в копировальном аппарате, счётчик копировального аппарата всё ещё выставлен на семьдесят две копии, в списке написано:
  «Наличие следующего имущества не гарантирует допуска к тренировкам, но ни один кандидат не будет зачислен, пока он не прибудет, экипированный следующими личными вещами и пятью сотнями долларов на личные похороны».
  Кремировать несчастный труп стоит по крайней мере три сотни, рассказал мне Тайлер, и цена постоянно растёт. Тела всех, кто умрёт без хотя бы этой суммы денег, пойдут в класс вскрытия медицинской школы.
  Деньги должны всё время находиться в ботинке студента, так что если студента когда-нибудь убьют, его смерть не будет бременем на Проекте «Вывих».
  В дополнении, кандидат должен прибыть со следующим:
  Две чёрные рубашки.
  Две пары чёрных брюк.
  Одна пара чёрных армейских ботинок.
  Две пары черных носков, и две пары однотонного нижнего белья.
  Один чёрный осенний плащ.
  Это включая то, что надето на кандидате.
  Одно белое полотенце.
  Один свёрнутый армейский матрас.
  Одна белая пластиковая универсальная чашка.
  Сидя за столом, с моим шефом, всё ещё стоящим рядом, я беру оригинал списка и говорю ему: «спасибо». Мой шеф возвращается к себе в кабинет, а я возвращаюсь к работе, игре в «солитёр» на своём компьютере.
  После работы я отдаю Тайлеру копии, и дни продолжают течь дальше. Я иду на работу.
  Я возвращаюсь домой.
  Я иду на работу.
  Я возвращаюсь домой, и у нас на крыльце стоит парень. Парень стоит перед входной дверью со второй чёрной рубашкой и штанами в коричневой хлопчатобумажной сумке, и оставшиеся три предмета, белое полотенце, свёрнутый армейский матрас и пластиковая чашка лежат возле него на крыльце. Из окна комнаты на втором этаже мы с Тайлером смотрим на парня, и Тайлер говорит мне отослать парня.
  - Он слишком молод, - говорит Тайлер.
  Парень на крыльце - это господин ангельское личико, которого я пытался уничтожить в ночь, когда Тайлер придумал Проект «Вывих». Даже с его двумя чёрными глазами и короткой белой стрижкой, ты обращаешь внимание, что на его довольно суровом лице нет ни единой морщинки или шрама. Переоденьте его в платье и заставьте улыбаться, и он будет женщиной. Господин ангельское личико стоит носки к дверям, смотрит прямо перед собой в щеплёную фанеру, руки по швам, одетый в чёрные ботинки, чёрную рубашку, пару чёрных брюк.
  - Отделайся от него, - говорит мне Тайлер, - он слишком молод.
  Я спрашиваю, насколько молодой будет слишком молодым.
  Это не важно, - говорит Тайлер, - если кандидат молод, мы говорим ему, что он слишком молод. Если он толстый, он слишком толстый. Если он стар, он слишком стар. Худой, он слишком худой. Белый, он слишком белый. Чёрный, он слишком чёрный.
  Таким образом буддийские монастыри проверяли, не уйдёт ли кандидат, на протяжении мегалиона лет, сказал Тайлер. Ты говоришь кандидату, чтобы он уходил, и если его решение настолько твердо, что он ждёт перед входом без еды, крова и ободрения три дня, тогда и только тогда он может войти и начать тренироваться.
  И я сказал господину ангелу, что он слишком молод, но пришло время обеда и он всё ещё здесь. После обеда я иду на крыльцо, бью господина ангела веником и вышвыриваю его сумку на улицу. Сверху Тайлер наблюдает, как я луплю пацана веником чуть выше уха, и пацан просто стоит на месте, и затем я буцаю его вещи в канаву и кричу.
  «Пошёл вон, - кричу я. - Ты что, не слышал? Ты слишком молод. Тебе никогда с этим не справиться, - кричу я. - Возвращайся назад и через пару лет попробуй снова. Просто уходи. Пошёл вон с моего крыльца».
  На следующий день парень всё ещё стоит там, Тайлер выходит на улицу и говорит:
  - Мне очень жаль.
  Тайлер говорит, ему очень жаль, что он сказал парню про тренировки, но парень правда слишком молод и не мог бы он, пожалуйста, уйти.
  Хороший полицейский. Плохой полицейский.
  Я снова кричу на бедного парня. Затем, через шесть часов, Тайлер выходит и говорит, что ему очень жаль, но нет. Парень должен уйти. Тайлер говорит, что вызовет полицию, если парень не уйдёт.
  А парень стоит.
  А его вещи всё ещё в канаве. Ветер начинает оттаскивать хлопчатобумажный мешок.
  А парень стоит.
  На третий день перед входной дверью стоит другой кандидат. Господин ангел всё ещё там, и Тайлер спускается вниз и говорит господину ангелу:
  - Входи. Подбери с улицы свои вещи и входи.
  Новому парню Тайлер говорит, что ему очень жаль, но произошла ошибка. Новый парень слишком стар, чтобы здесь тренироваться, и не мог бы он пожалуйста уйти.
  Я ухожу на работу каждый день. Я возвращаюсь домой и каждый день на крыльце перед дверью ждёт один или два парня. Новые ребята не смотрят в глаза. Я закрываю двери и оставляю их на крыльце. Это происходило каждый день на протяжении какого-то времени, и иногда кандидаты уходили, но по преимуществу они продолжали торчать здесь до третьего дня, пока большая часть семидесяти двух коек, которые мы с Тайлером купили и поставили в подвале не были заполнены.
  Однажды Тайлер дал мне пятьсот долларов наличными и сказал носить эти деньги в ботинках всё время. Деньги на мои личные похороны. Это ещё одна древняя традиция буддийских монастырей.
  Теперь я возвращаюсь домой с работы каждый день, и дом набит незнакомыми людьми, которых принял Тайлер. Все они работают. Весь первый этаж превращён в кухню и мыльную фабрику. Туалет никогда не пустует. Команды ребят исчезают на несколько дней и возвращаются домой с красными резиновыми пакетами, наполненными светлым водянистым жиром.
  Однажды ночью Тайлер поднялся наверх, чтобы обнаружить меня прячущимся у себя в комнате и сказал:
  - Не грузи их. Они все знают, что делать. Это часть Проекта «Вывих». Ни один парень не понимает всего плана, но каждый натренирован выполнять одну простую задачу идеально.
  Правило Проекта «Вывих» - ты должен доверять Тайлеру.
  А затем Тайлер исчез.
  Команды ребят из Проекта «Вывих» целый день перетапливают жир. Я не сплю. Всю ночь напролёт я слышу, как другие команды добавляют щёлок, режут мыло на куски, сушат их в формах из-под пирожных, затем заворачивают каждый кусок в ткань и ставят на них метку «Пейпер Стрит Соуп Кампани». Кажется, что каждый кроме меня знает, что делать, а Тайлер вообще не появляется дома.
  Я бросаюсь на стены, напоминая мышь, запертую в этом часовом механизме молчаливых мужчин с энергией тренированных обезьянок, готовящих, работающих и спящих командами. Тянут за рычаги. Жмут на кнопки. Команда космических обезьянок целый день готовит еду, и целый день команды космических обезьянок едят из пластиковых чашек, которые они принесли с собой.
  Однажды утром я ухожу на работу и на крыльце перед дверью стоит Большой Боб, одетый в чёрные ботинки, чёрную рубашку и брюки. Я спрашиваю, не видел ли он недавно Тайлера? Это Тайлер послал его?
  - Первое правило Проекта «Вывих», - говорит Большой Боб пятки вместе спина струной, - ты не задаёшь вопросов о Проекте «Вывих».
  И что, его безмозглая маленькая честь, Тайлер ему поручил? спросил я. Тут есть ребята, работа которых целый день кипятить рис, мыть чашки после еды, или чистить казаны. Целый день. Что, Тайлер пообещал Большому Бобу просветление, если он будет проводить шестнадцать часов в день, заворачивая куски мыла?
  Большой Боб не сказал ни слова.
  Я ухожу на работу. Я возвращаюсь домой, и Большой Боб всё ещё стоит на крыльце. Я не сплю всю ночь, и на следующее утро Большой Боб работает в саду.
  Перед уходом на работу я спрашиваю Большого Боба, кто его впустил? Кто дал ему его задание? Он видел Тайлера? Тайлер был здесь вчера ночью?
  Большой Боб говорит:
  - Первое правило Проекта «Вывих» - ты не говоришь...
  Я перебиваю его. Я говорю «да». Да, да, да, да, да.
  И пока я на работе, команды космических обезьянок перекопали газон вокруг дома, смешали землю с нюхательной солью, чтобы уменьшить кислотность, и раскидали свежий навоз от молодого бычка со скотного двора и мешки с остриженными волосами из парикмахерской, чтобы защитить насыпь от мышей и повысить уровень протеина в почве.
  В любое время посреди ночи космические обезьянки возвращаются домой с какой-то бойни, принося с собой мешки кровавых смесей, чтобы повысить уровень железа в почве, и костяных смесей, чтобы повысить фосфор.
  Команды космических обезьянок выращивают базилик, чабрец, салат-латук, сажают ведьмин орех, эвкалипт, ложный апельсин и мяту - богатый калейдоскоп растений. Окна-розетки в каждой тени зелени. Другие команды выходят по ночам и убивают слизней и улиток огнём свечей. Другая команда космических обезьянок собирает самые лучшие листья и ягоды можжевельника, чтобы приготовить натуральный щёлок. Комфрэй, потому что это естественный дезинфектор. Листья фиалок, потому что они помогают от головной боли и душистый ясменник, потому что он придаёт мылу запах свежескошенной травы.
  На кухне стоят бутылки 80-процентной водки, чтобы делать полупрозрачную «розовую герань», коричневое сахарное мыло и мыло «пачули», и я украл бутылку водки и потратил деньги на личные похороны на сигареты. Марла показалась. Мы говорили о растениях. Мы с Марлой гуляли по посыпанной гравием дорожке сквозь зелёный калейдоскоп сада, пили и курили. Мы говорили о её грудях. Мы говорили обо всём кроме Тайлера Дардена.
  И однажды в газетах появляется сообщение о группе мужчин, одетых в чёрное, которые в хорошем квартале проникли в магазин шикарных автомобилей и разбили бейсбольными битами передние бамперы машин, так что воздушные подушки внутри них взорвались в белую массу и сирены тревоги оглушительно звенели.
  В «Пейпер Стрит Соуп Кампани» другие команды собирают лепестки роз, анемонов и лаванды, и кладут цветки в коробки с налитым чистым жиром, который впитает их запах, чтобы сделать мыло с цветочным ароматом.
  Марла рассказала мне о растениях.
  Роза, рассказала мне Марла, естественное вяжущее средство.
  У некоторых растений есть обиходные имена: Ирис, Базилик, Рута, Розмарин и Вербена. У некоторых, таких как луговая сладость или коровьи губы, милый флаг или острый нард, названия похожи на пьесы Шекспира. Олений язык со сладким ванильным запахом. Ведьмин орех, ещё одно естественное вяжущее средство.
  Касатик флорентийский, дикий испанский ирис.
  Каждую ночь мы с Марлой гуляем по саду, пока я не убежусь, что Тайлер не придёт сегодня ночевать. Прямо за нами всегда космическая обезьянка идёт по нашим пятам, чтобы подбирать цветы бальзама, руты или мяты, которые Марла раздавила у меня перед носом. Выброшенные сигаретные окурки. Космическая обезьянка вскапывает дорожку под ними, чтобы скрыть само наше пребывание здесь.
  И однажды ночью в большом парке на краю города ещё одна группа мужчин разлила бензин вокруг каждого дерева и от дерева к дереву, и устроила идеальный маленький лесной пожар. Это было в газетах, как окна жилых домов вокруг парка плавились от огня, и припаркованные возле парка машины дымились и опускались на плавящихся шинах.
  Снятый Тайлером дом на Пейпер Стрит постоянно влажный внутри от потения и дыхания такого огромного количества мужчин. Так много людей движется внутри, что кажется, будто дом движется.
  В другой раз ночью, когда Тайлер не пришёл домой, кто-то просверлил дырочки в банкоматах и таксофонах, завинтил в эти дырочки газовые трубки, а затем с помощью жирового насоса накачал внутрь банкоматов и таксофонов топлёный жир или ванильный пудинг.
  И Тайлера никогда не было дома, но спустя месяц у некоторых из космических обезьянок на тыльной стороне ладони был ожёг от тайлеровского поцелуя. Затем эти космические обезьянки тоже исчезли, а на крыльце перед входной дверью появились новые, чтобы заменить их.
  И каждый день команды мужчин приезжали и уезжали на разных машинах. Ты никогда не видишь одну и ту же машину дважды. Однажды вечером я услышал, как Марла говорит обезьянке на крыльце перед дверью:
  - Я здесь, чтобы увидеть Тайлера. Тайлера Дардена. Он живёт здесь. Я - его друг.
  Космическая обезьянка говорит:
  - Мне очень жаль, но вы слишком... - и пауза, - вы слишком молоды, чтобы здесь тренироваться.
  Марла говорит:
  - Пошел на хуй.
  - Кроме того, - говорит космическая обезьянка, - вы не принесли требуемых вещей: две чёрные рубашки, две пары чёрных брюк...
  Марла кричит:
  - Тайлер!
  - Одна пара чёрных армейских ботинок.
  - Тайлер!
  - Две пары чёрных носков и две пары однотонного нижнего белья.
  - Тайлер!
  И я слышу, как хлопает входная дверь. Марла не ждёт три дня.
  Большую часть дней я возвращаюсь домой и делаю себе бутерброд с ореховым маслом.
  Когда я прихожу домой, одна космическая обезьянка читает остальным космическим обезьянкам, сидящим на полу по всему первому этажу:
  - Ты - не прекрасная и неповторимая снежинка. Ты - такая же разлагающаяся органическая масса, как все остальные, и все мы - части одной и той же силосной ямы.
  Космическая обезьянка продолжает:
  - Наша культура сделала нас всех одинаковыми. Никто уже на самом деле ни белый, ни чёрный, ни богатый. Мы все хотим одного и того же. По одиночке мы - никто.
  Чтец останавливается, когда я захожу, чтобы сделать себе бутерброд, и все космические обезьянки сидят так тихо, что кажется, что я здесь один. Я говорю: «не обращайте внимания». Я это уже читал. Я это печатал.
  Даже мой шеф наверное это читал.
  «Мы все - просто огромная куча хлама», - говорю я. «Вперёд. Играйте в свои детские игры. Не обращайте на меня внимания».
  Космические обезьянки сидят в полной тишине, пока я делаю себе бутерброд, беру ещё одну бутылку водки и поднимаюсь вверх по лестнице. Сзади меня раздаётся:
  - Ты - не прекрасная и неповторимая снежинка.
  Я - разбитое сердце Джо, потому что Тайлер кинул меня. Потому что мой отец кинул меня. О-о, я долго могу продолжать.
  Иногда по ночам, после работы, я иду в какой-нибудь другой бойцовский клуб в подвале бара или в гараже и спрашиваю, не видел ли кто-нибудь Тайлера Дардена.
  И в каждом новом бойцовском клубе кто-нибудь, кого я никогда раньше не видел, стоит в круге света посреди тьмы, окружённый мужчинами, и читает слова Тайлера.
  Первое правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  Когда начинается бой, я отвожу главу клуба в сторону и спрашиваю, не видел ли он Тайлера. Я рассказываю, что я живу с Тайлером и что он уже какое-то время не появлялся дома.
  Глаза парня расширяются и он спрашивает, что, я действительно знаю Тайлера Дардена?
  Это происходит в большинстве новых бойцовских клубов. Да, говорю я, мы с Тайлером лучшие друзья. Затем вдруг все хотят пожать мне руку.
  Эти новые ребята смотрят на дыру у меня в щеке и чёрную кожу моего лица, жёлто-зелёную по краям, и они называют меня «сэр». Нет, сэр. Никак нет, сэр. Никто из тех, кого они знают, никогда не встречал Тайлера Дардена. Друзья их друзей встречались с Тайлером Дарденом, и они основали это отделение бойцовского клуба, сэр.
  И они мне подмигивают.
  Никто из тех, кого они знают, никогда не видел Тайлера Дардена.
  Сэр.
  «Правда ли это», - спрашивают все. «Что Тайлер Дарден собирает армию? Так говорят. Что Тайлер Дарден спит всего один час в сутки? Ходят слухи, что Тайлер в дороге, основывает бойцовские клубы по всей стране. Что будет дальше, все хотят знать».
  Собрания Проекта «Вывих» переехали в другой подвал, побольше, потому что каждый комитет - Поджог, Насилие, Вред и Дезинформация - становятся больше по мере того, как всё больше ребят выпускаются из бойцовского клуба. У каждого комитета есть глава, и даже они не знают, где находится Тайлер. Тайлер звонит им каждую неделю по телефону.
  Каждый член Проекта «Вывих» хочет знать, что будет дальше.
  Куда мы идём?
  Что ждёт нас там, впереди?
  На Пейпер Стрит мы с Марлой гуляем в ночном саду с босыми ногами, и каждый шаг подымает запах шалфея, лимонной вербены и розовой герани. Чёрные рубашки и чёрные брюки снуют вокруг нас со свечами, подымают листья растений, чтобы убить улитку или слизня. Марла спрашивает: «что здесь происходит?»
  Пучки волос лежат рядом с комьями грязи. Волосы и дерьмо. Костные смеси и кровяные смеси. Растения растут быстрее, чем космические обезьянки успевают их срезать.
  Марла спрашивает:
  - Что ты собираешься делать?
  Что говорят?
  В грязи блеснуло яркое пятнышко золота и я нагнулся, чтобы посмотреть. «Я не знаю, что должно произойти дальше», - сказал я Марле.
  Похоже, что нас обоих кинули.
  Уголком глаза я вижу космических обезьянок, прохаживающихся вокруг в чёрном, каждая нагибается над растениями со своей свечкой. Маленькое пятнышко золота в земле - это золотая коронка. Дальше по тропинке видны ещё две коронки из серебряной амальгамы. Это кости челюсти.
  Я говорю: «нет, я не знаю, что произойдёт дальше». И я запихиваю одну, две, три коронки в грязь, и волосы, и дерьмо, и кости, и кровь, пока Марла их не увидела.
  
  
  
  18.
  
  Вечером в эту пятницу я уснул на столе у себя на работе.
  Когда я проснулся с головой, опущенной на скрещенные руки на рабочем столе, телефон надрывался и никого уже не было. Телефон звонил и у меня во сне, и было не совсем понятно, то ли это реальность соскользнула в мой сон, то ли мой сон расплескался по всей реальности.
  Я ответил на звонок: «Договора и Обязательства».
  Это мой отдел. Договора и Обязательства.
  Солнце садится, и в нашу сторону движется нагромождение облаков размером с Вайоминг или Японию. Не то чтобы у меня было окно на работе. Все наружные стены - стёкла от пола до потолка. Везде вертикальные жалюзи. Везде производственный низковорсистый серый ковролин с пятнышками маленьких надгробных монументов там, где ПиСишники подключены к сети. Везде лабиринт кубических ящиков с заборами облицовочной фанеры.
  Где-то гудит пылесос.
  Мой шеф уехал в отпуск. Он послал мне письмо по электронной почте, а затем исчез. Я готовлюсь к официальному докладу через две недели. Резервирую конференц-зал. Развешиваю все свои брюки в ряд. Переписываю своё résumé. И всё такое. А они строят козни против меня.
  Я - Абсолютный Недостаток Сюрпризов Джо.
  Я ужасно себя вёл.
  Я подымаю трубку, и это Тайлер, и он говорит:
  - Выходи на улицу, на стоянке тебя ждут ребята.
  Я спрашиваю: «кто они?»
  - Они ждут тебя, - говорит Тайлер.
  Я слышу запах бензина на своих ладонях.
  Тайлер продолжает:
  - Дальше в дорогу. У них есть машина, на улице. У них Кадиллак.
  Я всё ещё сплю.
  Я сижу здесь, и я не уверен, не снится ли мне Тайлер.
  Или я снюсь Тайлеру.
  Я нюхаю свои руки в бензине. Здесь никого больше нет, и я встаю и иду на улицу, на стоянку.
  Парень из бойцовского клуба работает водителем, и он припарковался у обочины в чьём-то чёрном Corniche, и всё, что я могу сделать - это смотреть на него, чёрного с золотом, огромный портсигар, готовый увезти меня куда-то. Парень-механик, вышедший из машины, говорит мне не волноваться, он поменял номера с другой машиной на долговременной автостоянке в аэропорту.
  Наш механик из бойцовского клуба говорит, что он может завести что угодно. Из приборной панели вытаскиваются два проводка. Прикоснитесь одним проводком к другому - и вы замкнёте цепь зажигания, получая машину для прогулки.
  Можно иначе - получить код замка через распространителя автомобилей.
  Три космические обезьянки сидят на заднем сидении, одетые в свои чёрные рубашки и чёрные брюки. Ничего не вижу. Ничего не слышу. Никому ничего не скажу.
  Я спрашиваю: «так где Тайлер?»
  Парень-механик из бойцовского клуба открывает мне дверцу, как персональный шофёр. Механик высокий, и его кости и плечи напоминают телефонный столб.
  Я спрашиваю: «мы едем к Тайлеру?»
  Посреди переднего сидения меня ждёт праздничный пирог со свечами, готовыми к тому, чтоб их зажгли. Я сажусь в машину. Мы трогаемся.
  Даже через неделю после бойцовского клуба у нас не возникает проблем с тем, чтобы ехать, не превышая скорости. У тебя пару дней может быть чёрный кал, разные внутренние повреждения, но ты настолько крут. Другие машины объезжают тебя. Они сигналят. Ты получаешь факи от других водителей. Абсолютные незнакомцы ненавидят тебя. Здесь нет совершенно ничего личного. После бойцовского клуба ты настолько расслаблен, что это просто не может тебя взволновать. Ты даже не включаешь радио. Может быть твои рёбра царапают внутренности каждый раз, когда ты делаешь вдох. Машины позади тебя мигают фарами. Солнце садится, апельсиновое и золотое.
  Механик здесь, ведёт машину. Праздничный пирог лежит на сидении между нами.
  Это страшно до усрачки - увидеть в бойцовском клубе парня вроде нашего механика. Худые ребята, они никогда не начинают хромать. Они дерутся, пока не превратятся в бутерброд. Белые ребята, похожие на скелетов, вымазанных жёлтой ваксой, с татуировками, чёрные ребята, похожие на вяленое мясо, эти ребята обычно держатся вместе, так, как они выглядели бы в Анонимных Наркоманах. Они никогда не скажут: «хватит». Как будто они становятся живой энергией, дрожа так мелко, что расплываются по краям, эти парни словно от чего-то отходят. Как будто единственный выбор, оставшийся у них в жизни, это как бы они хотели умереть, и они хотят умереть в бою.
  Они вынуждены драться друг с другом, эти ребята.
  Никто больше не вызовет их на бой, и они не могут вызвать кого-нибудь, кроме другого дрожащего худяка, кожа, кости и напор, если никто не занесёт их в регистр своих боёв.
  Ребята-зрители даже не кричат, когда парни вроде нашего механика, сцепляются друг с другом.
  Всё, что ты слышишь - это дыхание бойцов сквозь зубы, шлепки хватающих ладоней, хруст и удары, когда кулаки молотят и молотят по тонким впалым рёбрам, прямыми ударами в захвате. Ты видишь сухожилия, мышцы и вены под кожей у этих ребят, когда они прыгают. Их кожа блестит, потеет, морщится и становится влажной под единственной лампой.
  Десять, пятнадцать минут протекают бесследно. Их запах, они потеют и запах остальных ребят, всё это напоминает тебе жареную курицу.
  Пролетают двадцать минут бойцовского клуба. В итоге один из ребят падает.
  После боя два накачанных препаратами парня будут висеть друг на друге до конца ночи, убитые и улыбающиеся от такого тяжёлого боя.
  С тех пор, как открылся бойцовский клуб, парень-механик постоянно околачивался возле дома на Пейпер Стрит. Просил меня послушать песню, которую он написал. Просил меня посмотреть скворечник, который он сделал. Парень показал мне фотографию какой-то девушки и спросил, достаточно ли она симпатичная, чтоб на ней жениться.
  Сидя на переднем сидении Corniche, парень говорит:
  - Вы видели пирог, который я для вас сделал? Это я его сделал.
  Сегодня не мой день рожденья.
  - Тут масло протекало сквозь кольца, - говорит парень-механик, - но я заменил масло и воздушный фильтр. Я заменил ремни клапанов и регулятор момента зажигания. Сегодня она должна бежать, так что я заменил лопасти.
  Я спрашиваю: «что задумал Тайлер?»
  Механик открывает пепельницу и включает зажигалку для сигарет. Он говорит:
  - Это тест? Вы проверяете нас?
  «Где Тайлер?»
  - Первое правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе, - говорит механик, - и последнее правило Проекта «Вывих» - ты не задаёшь вопросов.
  Так что он может мне рассказать?
  Он говорит:
  - Что ты должен понять - это что твой отец был для тебя моделью Бога.
  Позади нас моя работа и мой кабинет становятся всё меньше, меньше, меньше, исчезли.
  Я нюхаю свои руки в бензине.
  Механик говорит:
  - Если ты - мужчина, ты - христианин и ты живёшь в Америке, твой отец для тебя - модель Бога. А если ты не знал своего отца, если твой отец в тюрьме, или умер, или никогда не бывает дома, что ты тогда будешь думать о боге?
  Всё это - догма Тайлера Дардена. Нацарапанная на клочках бумаги, пока я спал и отданная мне, чтобы я набрал и размножил её на работе. Я прочитал её всю. Даже мой шеф наверное прочитал её всю.
  - Что ты должен прекратить делать, - говорит механик, - это тратить свою жизнь на поиски отца и Бога.
  - Что ты должен принять, - говорит он, - это что Бог возможно тебя не любит. Возможно, Бог ненавидит тебя. Это не худшее, что может случиться.
  По мнению Тайлера, привлечь внимание Бога плохими делами - это лучше, чем не получить внимания совсем. Может потому, что ненависть Бога - это лучше, чем Его безразличие.
  Если бы ты мог быть злейшим врагом Бога или ничем, что бы ты выбрал?
  Мы - средненькие курочки Бога, если верить Тайлеру Дардену, без своего специального места в истории и без специального внимания.
  Даже если мы привлекли внимание Бога, у нас нет надежды на проклятие или искупление.
  Что хуже: ад или ничего?
  Только если были мы пойманы и казнены, можем обрести мы спасение.
  - Сожги Лувр, - говорит механик, - и вытри жопу Моной Лизой. По крайней мере, так Бог узнает наши имена.
  Чем ниже ты падаешь, тем выше взлетишь. Чем дальше ты убегаешь, тем больше Бог хочет тебя вернуть.
  - Если бы гениальный ребёнок никогда не покинул дом, - говорит механик, - жирный телец всё ещё был бы жив.
  Того, что нас - как песчинок на пляже или звёзд на небе, уже не достаточно.
  Механик вливает чёрный Corniche в старое обводное шоссе без полосы для обгона, и сразу перед нами вытягивается конвой грузовиков, едущих с предельной разрешённой скоростью. Corniche наполняется светом фар машин, едущих за нами, и вот они мы, разговаривающие, отражающиеся в лобовом стекле. Едущие без превышения скорости. Так быстро, как позволяет закон.
  Закон есть закон, сказал бы Тайлер. Слишком быстрая езда - то же самое, что разжигание огня - то же самое, что закладывание бомбы - то же самое, что выстрел в человека.
  Преступник - это преступник - это преступник.
  - На прошлой неделе мы смогли наполнить ещё четыре бойцовских клуба, - говорит механик, - может, Большой Боб сможет возглавить следующее отделение, если мы найдём бар.
  Так что на следующей неделе он пробежится по правилам с Большим Бобом и отдаст в его распоряжение бойцовский клуб.
  С сегодняшнего дня, когда глава открывает бойцовский клуб, и все стоят в ожидании вокруг лампы в центре подвала, глава будет обходить и обходить толпу по внешнему краю, в темноте.
  Я спрашиваю: «кто принял новые правила? Это Тайлер?»
  Механик улыбается и говорит:
  - Вы знаете, кто принял новые правила.
  Новое правило - никто не должен быть центром бойцовского клуба, рассказал он. Никто не должен быть центром бойцовского клуба, кроме двух дерущихся мужчин. Голос главы будет реветь, медленно прохаживаясь по толпе, снаружи, из темноты. Люди в толпе будут смотреть на других людей через пустой центр комнаты.
  И так будет во всех бойцовских клубах.
  Найти бар или гараж для открытия бойцовского клуба не сложно; в первом баре, том, в котором всё ещё собирается исходный бойцовский клуб, они платят месячную арендную плату за всего один бойцовский клуб в субботу ночью.
  Если верить механику, ещё одно новое правило бойцовского клуба - это что бойцовский клуб всегда будет бесплатным. За вход никогда не будут взимать плату. И механик кричит из водительского окна на встречное движение, и ночной ветер наполняет машину:
  - Нам нужен ты, а не твои деньги.
  Механик кричит в окно:
  - Всё время, пока ты в бойцовском клубе, ты - это не объём твоего банковского счёта. Ты - не твоя работа. Ты - не твоя семья, и ты - не тот, кем ты себя называешь.
  Механик кричит сквозь ветер:
  - Ты - не твоё имя.
  А космические обезьянки на заднем сидении подхватывают:
  - Ты - не твои проблемы.
  Механик кричит:
  - Ты - не твои проблемы.
  А космические обезьянки продолжают:
  - Ты - не твой возраст.
  Механик кричит:
  - Ты - не твой возраст.
  Вдруг механик сворачивает на встречную полосу, наполняя машину огнём фар сквозь лобовое стекло, холодным, как игла шприца. Одна машина и ещё одна летят на нас, сигналя во всю мощность, и механик выворачивает совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы не врезаться ни в одну.
  Фары едут на нас, становясь всё больше и больше, гудки надрываются, и механик вглядывается вперёд, в огни и шум, и кричит:
  - Ты - не твои надежды.
  Никто не подхватывает крик.
  В этот раз машина, едущая навстречу, сворачивает как раз вовремя, чтобы спасти нас.
  На нас едет ещё одна машина, мигая фарами: ярко, тускло, ярко, тускло, гудок ревёт, и механик кричит:
  - Вы не спасётесь.
  Механик не сворачивает, но сворачивает встречная машина.
  Следующая машина и механик кричит:
  - Когда-нибудь все мы умрём.
  В этот раз встречная машина сворачивает, но механик сворачивает вместе с ней, снова оказываясь на пути. Машина сворачивает, но механик следует за ней, лоб в лоб, снова.
  Ты плавишься и таешь в этот момент. На это мгновение ничто не имеет значения. Посмотри на звёзды и тебя нет. Ни твой багаж. Ничто не имеет значения. Ни твой запах изо рта. Снаружи за окнами темно, и вокруг тебя ревут гудки. Фары мигают, ярко, тускло, ярко прямо тебе в лицо, и ты никогда больше не пойдёшь на работу.
  Ты никогда не сделаешь себе другую стрижку.
  - Быстро, - говорит механик.
  Машина снова сворачивает, и механик обратно выруливает, чтобы быть у неё на пути.
  - Что, - говорит механик, - что бы вы хотели сделать до того, как умрёте?
  Гудок встречной машины надрывается, а механик так спокоен, что кажется будто он наблюдает за мной, сидящим рядом с ним на переднем сидении, со стороны, и он говорит:
  - Десять секунд до удара.
  - Девять.
  - Через восемь.
  - Семь.
  - Через шесть.
  «Моя работа», - говорю я: «Я хотел бы уволиться с работы».
  Мимо нас проносится крик из свернувшей машины, и механик не сворачивает, чтобы врезаться в неё.
  Ещё больше огней движутся прямо на нас, и механик поворачивается к трём обезьянкам на заднем сидении.
  - Эй, космические обезьянки, - говорит он, - вы видели, как играть в эту игру. Быстрее рожайте, или мы все мертвы.
  Машина проносится справа от нас, и на наклейке на её бампере написано: «Я лучше вожу в пьяном виде». В газетах говорится, что тысячи таких наклеек просто появились однажды утром на машинах. На других наклейках на бамперы написаны вещи вроде: «Сделай из меня отбивную».
  «“Пьяные водители” против матерей».
  «Переработаем всех животных».
  Читая газеты, я понимаю, что всё это - дело рук Комитета «Дезинформация». Или Комитета «Вред».
  Сидя возле меня, наш аккуратный и рассудительный механик из бойцовского клуба говорит мне, что да, «Пьяные» наклейки на бамперы - это часть Проекта «Вывих».
  Три космические обезьянки на заднем сидении молчат.
  Комитет «Дезинформация» печатает карманные карточки для самолётов, где нарисовано, как пассажиры дерутся друг с другом за кислородные маски, пока их авиалайнер, пылая, несётся прямо на скалу со скоростью тысячи миль в час.
  Комитеты «Вред» и «Дезинформация» состязаются друг с другом, кто сможет раньше создать компьютерный вирус, который сведёт банкоматы с ума до такой степени, что они устроят маленький торнадо из десяти- и двадцати-долларовых купюр.
  Зажигалка для сигарет выскакивает раскалённая, и механик говорит мне, чтоб я зажёг свечи на праздничном пироге.
  Я зажигаю свечи, и пирог начинает мерцать под маленьким нимбом огня.
  - Что бы вы хотели сделать до того, как умрёте? - говорит механик, и сворачивает, оказываясь на пути грузовика, едущего на встречу. Грузовик лупит по гудку, издавая один протяжный рёв за другим, и фары грузовика, как рассвет, становятся всё ярче и ярче, отражаясь от улыбки механика.
  - Решайте что-нибудь, быстрее, - говорит он зеркальцу заднего вида, где три космические обезьянки сидят на заднем сидении. - У нас осталось пять секунд до забвения.
  - Один, - говорит он.
  - Два.
  Грузовик заполняет собой всё пространство перед нами, слепя нас и оглушая.
  - Три.
  - Покататься на лошади, - доносится с заднего сидения.
  - Построить дом, - звучит другой голос.
  - Сделать татуировку.
  Механик говорит:
  - Верьте в меня, и вы умрёте навсегда.
  Слишком поздно, грузовик сворачивает, и механик сворачивает, но хвост нашего Corniche зацепил край переднего бампера грузовика.
  Но в тот момент я не знал этого, я знал только огни, фары грузовика, ушедшие во тьму, себя, брошенного на дверцу машины, а затем на праздничный пирог, и механика за рулевым колесом.
  Механик лёг на руль, чтобы удержать его относительно ровно, а свечи пирога погасли. И на одну идеальную секунду внутри тёплой чёрной кожаной машины совсем не было света, и все наши крики звучали на одной и той же низкой ноте, издавали тот же звук, что и гудок грузовика, и у нас не было контроля, не было выбора, не было направления, и не было выхода, и все мы были мертвы.
  Прямо сейчас я хотел бы умереть. В этом мире я - ничто по сравнению с Тайлером.
  Я безнадёжен.
  Я глуп, и всё, что я делаю - это хочу и нуждаюсь в вещах.
  Моя малюпусенькая жизнь. Моя маленькая говёная работа. Моя шведская мебель. Я никогда, нет, никогда никому об этом не говорил, но до того, как я познакомился с Тайлером, я собирался купить собаку и назвать её "Понты".
  Вот какой ужасной может быть жизнь.
  Убей меня.
  Я хватаю рулевое колесо, и возвращаю нас назад на дорогу.
  Сейчас.
  Приготовься к эвакуации души.
  Сейчас.
  Механик тянет руль к обочине, а я тяну к ёбаной смерти.
  Сейчас. Чудесное волшебство смерти, одна секунда - ты ходишь и говоришь, и в следующую секунду ты - предмет.
  Я - ничто, я даже не это.
  Холодный.
  Невидимый.
  Я слышу запах кожи. Мой пристяжной ремень вокруг меня, как спасательный жилет, и когда я пытаюсь сесть, я бьюсь головой о рулевое колесо. Это больнее, чем кажется. Моя голова отдыхает у механика на коленях, и когда я смотрю вверх, мои глаза фокусируются на лице механика высоко надо мной, улыбающегося, ведущего машину, и я вижу звёзды сквозь окно водительской дверцы.
  Мои руки и лицо в чём-то липком.
  Кровь ?
  Застывает, как сливочное масло.
  Механик смотрит вниз.
  - С днём рождения.
  Я слышу запах дыма и вспоминаю праздничный пирог.
  - Я почти сломал руль об твою голову, - говорит он.
  Просто ничего больше, просто ночь, и запах дыма, и звёзды, и улыбающийся и ведущий машину механик, моя голова у него на коленях, и внезапно мне перестаёт казаться, что я должен сесть.
  «Где пирог?»
  Механик говорит:
  - На полу.
  Просто ночь, и запах дыма становится тяжелее.
  «Я загадал желание?»
  Высоко надо мной, в окне где-то между звёздами, улыбнулось лицо.
  - Эти праздничные свечи, - говорит оно, - они из разряда тех, что никогда не гаснут.
  Мои глаза достаточно привыкают к свету звёзд, чтобы разглядеть дым, поднимающийся вверх от маленьких пожариков вокруг нас на ковре.
  
  
  
  19.
  
  Механик из бойцовского клуба жмёт на газ, спокойно направляя машину по своему пути, и у нас всё ещё осталось на сегодняшнюю ночь важное дело.
  Ещё одна вещь, которой мне нужно научиться до того, как придёт конец цивилизации - это как ориентироваться по звёздам. Всё тихо, как будто Кадиллак идёт в открытом космосе. Должно быть мы съехали с автострады. Три парня на заднем сидении успокоились или уснули.
  - У тебя теперь есть около-жизненный опыт, - говорит механик.
  Он убирает одну руку с рулевого колеса и дотрагивается до здоровенной шишки, оставшейся у меня на лбу после удара об руль. Мой лоб так распух, что должен уже закрыть оба глаза, и он проводит холодным кончиком пальца по всей длине шишки. Corniche повредил бампер, а боль сейчас кажется бампером, нависшим над моими глазами, как тень от полей шляпы. Наш повреждённый зад гудит и бампер тарахтит и трещит в тишине вокруг нашего путешествия по ночной дороге.
  Механик рассказывает, что задний бампер нашего Corniche висит на болтах, что он почти оторвался, когда мы впилялись в передний бампер грузовика.
  Я спрашиваю, не является ли то, что происходит сегодня ночью домашним заданием Проекта «Вывих».
  - Частично, - говорит он, - я должен принести четыре человеческие жертвы, и я должен притащить тару жира.
  «Жира?»
  - Для мыла.
  «Что Тайлер собирается делать?»
  Механик начинает говорить, и это в точности Тайлер Дарден.
  - Я вижу умнейших и сильнейших мужей из когда-либо живших, - говорит он и его лицо вырисовывается в свете звёзд сквозь боковое стекло, - и эти мужи качают бензин или обслуживают столики.
  Его широкий лоб, его брови, изгиб его носа, его ресницы и линия его глаз, чёткий профиль его говорящих губ, всё это рисуется в свете звёзд.
  - Если мы можем поместить этих мужей в тренировочные лагеря и закончить их возмужание.
  - Всё, что делает пистолет - это концентрирует взрыв в одном направлении.
  - У вас есть класс молодых мужчин и женщин, и они хотят посвятить свою жизнь чему-то. Реклама заставила этих людей купить машины и одежду, которая им не нужна. Поколения работали на работах, которые они ненавидели, чтобы иметь возможность купить то, что им на самом деле не нужно.
  - У нашего поколения нет великой войны или великой депрессии, но что у нас есть, это великая война духа. У нас есть великая революция против культуры. Великая депрессия в наших жизнях. У нас духовная депрессия.
  - Мы должны показать этим мужчинам и женщинам свободу, поработя их, показать им храбрость, напугав их.
  - Наполеон был велик, потому что он мог натренировать людей жертвовать своей жизнью за росчерк пера.
  - Представьте, что мы поднимем забастовку, и все откажутся работать, пока мировые богатства не будут перераспределены.
  - Представьте себе охоту на лося в глухом лесу в ущелье вокруг руин «Рокфеллеровского Центра».
  - То, что ты сказал о своей работе, - говорит механик, - ты действительно имел это в виду?
  «Да, я имел это в виду».
  - Вот почему мы сегодня в дороге, - говорит он.
  У нас охотничья вечеринка, и мы охотимся за жиром.
  Мы едем на свалку медицинских отходов.
  Мы едем к уничтожителю медицинских отходов, чтобы оказаться среди удалённых опухолей и отсосанного гноя, десятилетних фурункулов, одноразовых шприцов и игл из капельницы, жуткой дряни, действительно жуткой дряни, среди кровавых тампонов и ампутированных конечностей, и мы найдём там больше денег, чем мы сможем унести за одну ночь, даже если бы мы приехали на грузовике.
  Мы найдём там больше денег, чем мы сможем загрузить в Corniche до самых сигнальных огней.
  - Жир, - говорит механик, - насыщенный жир, откачанный из самых богатых бёдер Америки. Самых богатых и самых жирных бёдер в мире.
  Наша цель - большие красные пакеты насыщенного жира, который мы притащим на Пейпер Стрит, перетопим, смешаем со щёлоком, добавим лаванду и продадим назад тем же самым людям, которые платили, чтобы его отсосали. По двадцать баксов за кусок, мы - единственные ребята, которые могут себе это позволить.
  - Богатейший, густейший жир в мире, жир земли, - говорит он. - Мы сегодня что-то вроде Робина Гуда.
  Маленькие пожары масла возникают на ковре.
  - И пока мы там, - говорит он, - нам стоит поискать также и вирус гепатита.
  
  
  
  20.
  
  Слёзы теперь текли по-настоящему, и толстая полоска прошла по всему стволу пистолета, вниз по изгибу вокруг спускового крючка, чтобы капнуть у меня с указательного пальца. Рэймонд Хессель закрыл оба глаза, так что я сильно надавил пистолетом на его висок, чтобы он всегда чувствовал давление прямо в этом месте, и я был возле него, и это была его жизнь, и он мог умереть в любой момент.
  Это был не дешёвый пистолет, и мне стало интересно, может ли соль его испоганить.
  Всё прошло так легко, что я даже удивился. Я сделал всё, что мне сказал механик. Вот зачем нам надо было купить пистолет. Я делал свою домашнюю работу.
  Каждый из нас должен был принести Тайлеру двенадцать водительских прав. Это было доказательством того, что каждый сделал двенадцать человеческих жертвоприношений.
  Сегодня ночью я припарковал машину и гулял вокруг квартала, ожидая, пока Рэймонд Хессель закончит работу за кассой в круглосуточном Конер Март, и около полуночи он ждал на автобусной остановке ночной оул бас, когда я в конце концов подошёл и сказал: «привет».
  Рэймонд Хессель, Рэймонд не ответил ничего. Наверное, он решил, что мне нужны его деньги, его прожиточный минимум, четырнадцать долларов в его бумажнике. О-о, Рэймонд Хессель, все твои двадцать три года, когда ты начал плакать, слёзы текли по стволу моего пистолета, прижатого к твоему виску, нет, это не из-за твоих денег. Это совсем не из-за твоих денег.
  Ты даже не сказал: «привет».
  Ты - не твой грустный маленький бумажник.
  Я сказал: «отличная ночь, воздух холодный, но прозрачный».
  Ты даже не сказал: «привет».
  Я сказал: «не беги, а то мне придётся выстрелить тебе в спину». Я достал пистолет, и на мне были одеты резиновые перчатки, так что если пистолет когда-нибудь стал бы по этому делу вещественным доказательством № 1, на нём не было бы ничего, кроме высохших слёз Рэймонда Хесселя, лица кавказской национальности, семьдесят третьего года рождения, особых примет не имеет.
  И я получил твоё внимание. Твои глаза расширились до такой степени, что даже в тусклом свете улицы я видел, что они зелёные, как антифриз.
  Ты отодвигался назад всё дальше и дальше каждый раз, когда ствол прикасался к твоему лицу, как будто он был слишком холодным или слишком горячим. Пока я не сказал: «не делай ни шага назад», и тогда ты позволил пистолету прикоснуться к тебе, но даже тогда ты отодвигал голову вверх и назад от ствола.
  Ты отдал мне свой бумажник, когда я сказал.
  В твоих водительских правах было твоё имя: Рэймонд К. Хессель. Ты живёшь на 1320 СЕ Беннинг, квартира А. Это, должно быть, подвальное помещение. Квартирам в подвалах обычно дают номера буквами, а не цифрами.
  Рэймонд К. К. К. К. К. К. Хессель, я с тобой разговаривал.
  Твоя голова отдвигалась назад и вверх от пистолета, и ты сказал: «да». Ты сказал, что да, ты живёшь в подвале.
  У тебя в бумажнике было также несколько фотографий. Там была твоя мать.
  Это было довольно круто для тебя, когда ты должен был открыть глаза и увидеть своих улыбающихся маму и папу и в то же самое время пистолет, но ты это сделал, и тогда твои глаза закрылись и ты начал плакать.
  Ты двигался к клёвому, чудесному волшебству смерти. Одна минута, ты человек, и в следующую минуту ты - предмет, твои мама и папа должны будут звонить старому доктору как-его-там, чтобы посмотреть твою дантистскую медицинскую карту, потому что от твоего лица останется немного, и твои мама с папой, они всегда ждали от тебя гораздо больше, но нет, жизнь играет не честно, и всё закончилось именно так.
  Четырнадцать долларов.
  «Это, - спрашиваю я, - это твоя мама?»
  «Да». Ты плакал, шморгал, плакал. Ты глотал. «Да».
  У тебя был пропуск в библиотеку. У тебя была карточка из проката видеокассет. Карточка социального страхования. Четырнадцать долларов наличными. Я хотел взять ещё проездной на автобус, но механик сказал брать только водительские права. Членский билет студенческого профсоюза.
  Ты чему-то учился.
  В этом месте ты начал плакать ещё сильнее, и я ещё сильнее надавил стволом пистолета тебе в щёку, так что ты опять начал отходить назад, пока я не сказал: «не двигайся, или ты умрёшь прямо сейчас. Так что ты изучал?»
  «Где?»
  «В колледже, - сказал я. - У тебя билет студенческого профсоюза».
  Ой, ты не знаешь, дёрг, кхе-кхе, проглотил, шморгнул, биологию.
  «Слушай, сейчас ты умрёшь, Рэй-монд К. К. К. Хессель, сегодня ночью. Ты можешь умереть через секунду или через час, тебе решать. Так что соври мне. Скажи мне первую ерунду, пришедшую тебе в башку. Выдумай что-нибудь. У меня здесь не дерьмо. У меня здесь пистолет».
  В итоге ты меня слушал, забыв про маленькую трагедию у себя в голове.
  Заполни анкету. Кем Рэймонд Хессель хочет стать, когда вырастет?
  Пойти домой, ты сказал, что хочешь просто пойти домой, пожалуйста.
  «Без вопросов, - сказал я. - Но на что ты собираешься потратить свою жизнь после этого? Если бы ты мог сделать всё, что захочешь?»
  Выдумай что-нибудь.
  Ты не знал.
  «Тогда ты умрёшь прямо сейчас», - сказал я. Я сказал: «отвернись в сторону».
  Смерть наступает через десять, через девять, через восемь.
  «Вет», - сказал ты. Ты хочешь быть ветом, ветеринаром.
  Это значит животные. Тебе надо было для этого учиться.
  Тебе надо было для этого слишком долго учиться, сказал ты.
  Ты можешь учиться и пахать так тяжело, как будет нужно, Рэймонд Хессель, или ты можешь умереть. Тебе выбирать. Я засовываю твой бумажник в задний карман твоих джинсов. Так ты в самом деле хочешь быть врачом для животных. Я отнимаю покрытый солёной водой ствол от одной щеки и придавливаю его к другой. «Ты именно этим всегда хотел быть, доктор Рэймонд К. К. К. К. Хессель, ветеринаром?»
  «Да».
  «Не пиздишь?»
  «Нет». Нет, в смысле, да, не пиздишь. Да.
  «Хорошо», - сказал я, и прижал влажный конец ствола к твоему подбородку, затем к кончику твоего носа, и везде, куда бы я ни надавил стволом, он оставляет блестящее влажное кольцо от твоих слёз.
  «Так что, - сказал я, - возвращайся к учёбе. Если завтра утром ты проснёшься, ты найдёшь способ вернуться назад и продолжить учиться».
  Я надавил влажным концом ствола на каждую щёку, затем на подбородок, а затем на твой лоб, и оставил там везде влажные колечки. «С тем же успехом ты уже мог бы быть мёртв», - сказал я.
  «У меня твои права».
  «Я знаю, кто ты. Я знаю, где ты живёшь. Я буду хранить твои права, и я буду проверять тебя, господин Рэймонд К. Хессель. Через три месяца, затем через шесть месяцев, затем через год, и если ты не продолжишь обучение, чтобы стать ветеринаром, ты умрёшь».
  Ты ничего не сказал.
  «Проваливай отсюда, и живи своей маленькой жизнью, но помни, я наблюдаю за тобой, Рэймонд К. Хессель, и я скорее убью тебя, чем буду смотреть, как ты работаешь на дерьмовой работе, зарабатывая деньги, которых хватает только на то, чтобы покупать сыр и смотреть телевизор».
  «Сейчас я уйду, так что не оборачивайся».
  Это то, чего хотел от меня Тайлер.
  Слова Тайлера вылетали из моих уст.
  Я - рот Тайлера.
  Я - руки Тайлера.
  Каждый в Проекте «Вывих» - это часть Тайлера Дардена, и vice versa.
  Рэймонд К. К. Хессель, твой ужин сегодня будет вкуснее, чем любая еда, которую ты когда-либо ел, и завтра будет самый прекрасный день во всей твоей жизни.
  
  
  
  21.
  
  Ты просыпаешься в Скай Харбор Интернэшнл.
  Переведи часы на два часа назад.
  Шатл отвозит меня в Феникс, в центр города, и в каждом баре, в который я захожу, сидят ребята со швами где-нибудь возле глаза, где хороший удар распорол мясо прямо об острый край кости. Там ребята с ломаными носами, и эти ребята за стойкой видят меня с этой долбаной дырой в щеке и мы как одна счастливая семья.
  Тайлера не было дома какое-то время. Я делаю свою скромную работу. Я путешествую из аэропорта в аэропорт в поисках машин, в которых погибли люди. Магия путешествия. Малюсенькая жизнь. Малюсенькое мыло. Малюсенькие сиденья в самолётах.
  Везде, где я езжу, я спрашиваю про Тайлера.
  На случай, если я его найду, водительские права двенадцати человеческих жертв лежат у меня в кармане.
  В каждом баре, в который я захожу, в каждом ёбаном баре, я вижу побитых ребят. В каждом баре они начинают вокруг меня суетиться и хотят угостить меня пивом. Как будто я заранее знаю, в каких барах открывается бойцовский клуб.
  Я спрашиваю, не видели ли они парня по имени Тайлер Дарден.
  Глупо спрашивать у них, знают ли они о бойцовском клубе.
  Первое правило - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  Но видели ли они Тайлера Дардена?
  Они говорят, что слышат это имя в первые, сэр.
  Но может быть вы найдёте его в Чикаго, сэр.
  Это наверное из-за дыры у меня в щеке все называют меня «сэр».
  И они мне подмигивают.
  Ты просыпаешься в О’Хара и едешь на Шатле в Чикаго.
  Ты переводишь свои часы на час вперёд.
  Ты можешь проснуться в другом месте.
  Ты можешь проснуться в другом времени.
  Почему ты не можешь проснуться другим человеком?
  В каждом баре, в который ты заходишь, избитые ребята хотят угостить тебя пивом.
  И нет, сэр, они никогда не встречались с Тайлером Дарденом.
  И они мне подмигивают.
  Они слышат это имя впервые. Сэр.
  Я спрашиваю о бойцовском клубе. Открывается ли сегодня ночью где-нибудь по близости бойцовский клуб?
  Нет, сэр.
  Второе правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  Избитые ребята в баре жмут тебе руку.
  Впервые слышу о нём. Сэр. Но возможно вы найдёте бойцовский клуб, который вы ищете, в Сиэтле, сэр.
  Ты просыпаешься на Мэйс Филд и звонишь Марле, чтобы узнать, что происходит на Пейпер Стрит. Марла говорит, что все космические обезьянки сейчас бреются наголо. Электробритва раскалилась и теперь весь дом пахнет палёным волосом. Космические обезьянки с помощью щёлока выжигают свои отпечатки пальцев.
  Ты просыпаешься в СииТэк.
  Переводишь часы на два часа назад.
  Шатл отвозит тебя в Сиэтл, в центр города, и в первом же баре, в который ты заходишь, бармен одет в шейные скобы, которые держат его голову настолько отклонённой, что он должен смотреть вниз, под сияющий расквашенный баклажан своего носа, чтобы улыбнуться тебе.
  Бар пуст, и бармен говорит:
  - Добро пожаловать назад, сэр.
  Я никогда не был в этом баре раньше, никогда-никогда.
  Я спрашиваю, знакомо ли ему имя Тайлера Дардена.
  Бармен скалит зубы, со своим подбородком, торчащим над вершиной белых шейных скоб, и спрашивает:
  - Это проверка?
  Да, говорю я, это проверка. Видел ли он когда-нибудь Тайлера Дардена?
  - Вы были здесь на прошлой неделе, господин Дарден, - говорит он. - Вы не помните?
  Тайлер был здесь.
  - Вы были здесь, сэр.
  «Я никогда не был здесь до сегодняшнего вечера».
  - Ну, если вы так говорите, сэр, - говорит бармен, - но в четверг ночью вы заходили, чтобы спросить, когда полиция собирается нас прикрыть.
  В прошлый четверг ночью я не спал всю ночь со своей бессонницей, думая, бодрствую я или сплю. Я проснулся поздно в пятницу утром, весь разбитый и с ощущением, что мои глаза никогда не закрывались.
  - Да, сэр, - говорит бармен, - в четверг ночью вы стояли в точности там, где вы сейчас, вы спрашивали меня про полицейские облавы, и вы спрашивали, сколько ребят нам надо перевести из бойцовского клуба в среду вечером.
  Бармен поворачивает плечи и заскобленую шею, чтобы осмотреть пустой бар, и говорит:
  - Здесь некому подслушивать, господин Дарден, сэр. Мы предупредили двадцать семь человек вчера ночью. Здесь всегда пусто на следующий день после бойцовского клуба.
  В каждом баре, в который я заходил на этой неделе, все называли меня «сэр».
  В каждом баре, в который я заходил, избитые ребята из бойцовского клуба становились похожи друг на друга. Откуда незнакомый человек может знать, кто я такой?
  - У вас родимое пятно, господин Дарден, - говорит бармен, - на ноге. Похожее на тёмную красную Австралию и Новую Зеландию рядом с ней.
  Об этом знала только Марла. Марла и мой отец. А вот Тайлер об этом не знал. Когда я иду на пляж, я сажусь, подкладывая эту ногу под себя.
  Рак, которого у меня нет, теперь повсюду.
  - Каждый в Проекте «Вывих» знает, господин Дарден. - Бармен поднимает руку и показывает мне тыльную сторону ладони, поцелуй, выжженный на тыльной стороне его ладони.
  «Мой поцелуй?»
  Поцелуй Тайлера.
  - Каждый знает о родимом пятне, - говорит бармен. - Это часть легенды. Ты превращаешься в ёбаную легенду, мужик.
  
  Я позвонил Марле из гостиничной комнаты в Сиэтле, чтобы спросить, делали ли мы это.
  Ну, вы знаете.
  Далеко отсюда Марла говорит:
  - Что?
  Спали вместе.
  - Что!
  Я когда-нибудь занимался с ней, ну, вы знаете, сексом.
  - Господи!
  «Ну?»
  - Ну? - говорит она.
  «Мы когда-нибудь занимались сексом?»
  - Ты просто кусок дерьма.
  «Мы занимались сексом?»
  - Я могу убить тебя!
  «Это значит да или нет?»
  - Я знала, что это случится, - говорит Марла. - Ты такой козёл. Ты любишь меня. Ты не замечаешь меня. Ты спасаешь мне жизнь и ты готовишь мыло из моей мамы.
  Я щипаю себя.
  Я спрашиваю у Марлы, как мы познакомились.
  - На этой долбаном раке яичек, - говорит Марла. - А затем ты спас мне жизнь.
  «Я спас ей жизнь?»
  - Ты спас мне жизнь.
  «Тайлер спас ей жизнь».
  - Ты спас мне жизнь.
  Я засовываю палец в дыру у себя в щеке, и проворачиваю его. Этого должно быть достаточно даже для высшей лиги боли, чтобы разбудить меня.
  Марла говорит:
  - Ты спас мне жизнь. «Регент Отель». Я нечаянно совершила попытку самоубийства. Помнишь?
  О-о.
  - В ту ночь, - говорит Марла, - я сказала, что хочу иметь от тебя аборт.
  Только что мы потеряли давление в кабине.
  Я спрашиваю Марлу, как меня зовут.
  Мы все умрём.
  Марла говорит:
  - Тайлер Дарден. Тебя зовут Тайлер Жопо-подтирачка-для-мозгов Дарден. Ты живёшь на 5123 НЕ Пейпер Стрит, который временно кишит твоими маленькими апостолами, бреющими свои головы и сжигающими свою кожу щёлоком.
  Мне надо немного поспать.
  - Тебе стоит вернуться назад, - кричит Марла в трубку, - пока эти маленькие тролли не приготовили мыло из меня.
  Мне надо найти Тайлера.
  Шрам на её руке, я спрашиваю Марлу, откуда он у неё?
  - Ты, - говорит Марла, - ты поцеловал мою руку.
  Мне надо найти Тайлера.
  Мне надо немного поспать.
  Мне надо поспать.
  Я ложусь спать.
  Я говорю Марле «спокойной ночи», и крик Марлы всё тише, и тише, и тише, исчез, пока я вытягиваюсь и ложу трубку.
  
  
  
  22.
  
  Всю ночь напролёт твои мысли витают в воздухе.
  Я уже сплю? Я вообще спал? Это бессонница.
  Пытаешься расслабиться понемногу с каждым выдохом, но твоё сердце всё ещё несётся куда-то, а мысли проносятся у тебя в голове маленьким торнадо.
  Ничто не работает. Даже направленная медитация.
  Ты в Ирландии.
  Даже считание овец.
  Ты считаешь дни, часы, минуты с момента, когда ты последний раз спал. Твой врач посмеялся. Никто никогда ещё не умирал от недостатка сна. Старый увядший фрукт, вот на что похоже твоё лицо, ты думаешь, не умер ли ты ещё.
  В три часа ночи в гостиничной постели в Сиэтле уже слишком поздно, чтобы найти группы поддержки рака. Слишком поздно, чтобы найти маленькие голубые капсулы Амитала Натрия, красные как губная помада Секоналки, целый игровой набор «Долина Кукол». В три часа ночи ты не можешь попасть в бойцовский клуб.
  Тебе надо найти Тайлера.
  Тебе надо немного поспать.
  А затем ты просыпаешься и Тайлер стоит в темноте возле постели.
  Ты просыпаешься.
  И в момент, когда ты начинаешь засыпать, Тайлер стоит там, говоря:
  - Просыпайся. Просыпайся, мы решили проблему с полицией здесь, в Сиэтле. Просыпайся.
  Комиссар полиции собирался прикрыть то, что он называл деятельностью бандформирований и ночными боксёрскими клубами.
  - Но не волнуйся, - говорит Тайлер. - Господин комиссар полиции не будет проблемой, - говорит Тайлер. - Мы теперь держим его за яйца.
  Я спросил, не следил ли Тайлер за мной.
  - Забавно, - говорит Тайлер, - я хотел спросить у тебя то же самое. Ты говорил обо мне с другими людьми, ты, маленький засранец. Ты нарушил своё обещание.
  Тайлер поинтересовался, когда я его вычислил.
  - Каждый раз, когда ты засыпал, - говорит Тайлер, - я убегал и делал что-нибудь дикое, что-нибудь сумасшедшее, что-нибудь совершенно ненормальное.
  Тайлер становится на колени возле кровати и шепчет:
  - В прошлый четверг, когда ты уснул, я сел на самолёт до Сиэтла и полетел на маленькую инспекцию бойцовского клуба. Проверить количество переведённых и всё такое. Найти новые таланты. В Сиэтле у нас тоже есть Проект «Вывих».
  Тайлер проводит пальцами по моим распухшим бровям.
  - Проект «Вывих» у нас есть также Лос-Анджелесе и Детройте, серьёзный Проект «Вывих» идёт в Вашингтоне, округ Колумбия, в Нью-Йорке. У нас такой Проект «Вывих» в Чикаго, ты не поверишь.
  Тайлер говорит:
  - Не могу поверить, что ты нарушил обещание. Первое правило - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  Он был в Сиэтле на прошлой неделе, когда бармен с шейными скобами сказал ему, что полиция собирается прикрыть бойцовские клубы. Особенно хотел этого лично комиссар полиции.
  - Ты понимаешь, - говорит Тайлер, - у нас есть полицейские, которые влезли в бой в бойцовском клубе и их по-настоящему попёрло. У нас есть газетные журналисты, секретари и адвокаты, и мы знаем всё ещё до того, как оно происходит.
  Нас должны были прикрыть.
  - По крайней мере в Сиэтле, - говорит Тайлер.
  Я спрашиваю, что Тайлер сделал по этому поводу.
  - Что мы сделали по этому поводу, - говорит Тайлер.
  Мы созвали собрание Комитета «Насилие».
  - Нет больше тебя и меня, - говорит Тайлер и щипает меня за кончик носа, - я думаю, что ты это постиг.
  Мы вдвоём используем одно и то же тело, но в разное время.
  - Мы дали специальное домашнее задание, - говорит Тайлер, - мы сказали: «Принесите мне тёплые яички его многоуважаемой чести, Комиссара Полиции Сиэтла Как-его-там».
  Я не сплю.
  - Нет, - говорит Тайлер, - спишь.
  Мы собрали команду из четырнадцати космических обезьянок, причём пятеро из них были полицейскими обезьянками, и мы были каждым человеком в парке, где его честь выгуливал в тот вечер свою собачку.
  - Не волнуйся, - говорит Тайлер, - с собачкой всё в порядке.
  Целиком нападение заняло на три минуты меньше, чем наш лучший результат на репетиции. Мы ожидали по меньшей мере двенадцать минут. Наш лучший результат на репетиции - девять минут.
  Пятеро космических обезьянок держали его.
  Тайлер рассказывает мне, но откуда-то я всё это уже знаю.
  Три космические обезьянки стоят на шухере.
  Одна космическая обезьянка занимается эфиром.
  Одна космическая обезьянка стягивает многоуважаемые подштаники.
  Собачка - спаниель, и она только лает и лает.
  Лает и лает.
  Лает и лает.
  Одна космическая обезьянка три раза затягивает резиновую ленту, пока она не затягивается достаточно туго у основания многоуважаемой мошонки.
  - Одна обезьянка становится между ног с ножом, - шепчет Тайлер. поднося своё избитое лицо к моему уху. - И я шепчу в его самое многоуважаемое ухо комиссара полиции, что ему лучше прекратить облавы на бойцовские клубы, или мы расскажем миру, что у его многоуважаемой чести нет ни одного яйца.
  Тайлер шепчет:
  - Как далеко по-вашему вы сможете дойти, ваша честь?
  Резиновая лента вызывает онемение там, внизу.
  - Как далеко по-вашему вы сможете дойти в политике, если избиратели будут знать, что у вас нет орехов?
  В этот момент его честь онемел полностью.
  Слышишь, его орехи холодные, как лёд.
  Если хотя бы один бойцовский клуб прикроют, мы пошлём его орехи на запад и на восток. Один попадёт в «Нью-Йорк Таймс», другой - в «Лос-Анджелес Таймс». По одному в каждую. Что-то типа пресс-релиза.
  Космическая обезьянка убирает пропитанную эфиром тряпку от его рта и комиссар говорит: «не надо».
  И Тайлер говорит:
  - Нам нечего терять кроме бойцовского клуба.
  Комиссар, у него есть всё.
  Всё, что осталось у нас - это грязь и дерьмо мира.
  Тайлер кивнул космической обезьянке с ножом между ногами комиссара.
  Тайлер говорит:
  Представь, что до конца твоих дней твой мешок будет болтаться пустым.
  Комиссар говорит: «нет».
  И «не надо».
  Хватит.
  Пожалуйста.
  О-о.
  Боже.
  Помоги.
  Мне.
  Помоги.
  Нет.
  Мне.
  Боже.
  Мне.
  Хватит.
  Всё.
  И космическая обезьянка проводит там ножом и отрезает только резиновую ленту.
  Шесть минут всего, и мы закончили.
  - Помни об этом, - говорит Тайлер, - люди, которым ты пытаешься ставить подножки - мы те, от кого ты зависишь. Мы - те, кто стирает твоё бельё, готовит тебе еду и подаёт тебе обед. Мы заправляем твою постель. Мы охраняем тебя, пока ты спишь. Мы ведём к тебе «скорую помощь». Мы соединяем твой телефонный звонок. Мы - повара и водители такси и мы знаем о тебе всё. Мы рассматриваем твои требования на страховку и заявления об утере кредитной карточки. Мы контролируем каждую частичку твоей жизни.
  - Мы - внебрачеые дети истории, взращённые телевидением с верой в то, что однажды мы станем миллионерами, кинозвёздами или рок-звёздами, но мы не станем. И мы только что это поняли, - сказал Тайлер. - Так что не еби нам мозги.
  Космической обезьянке пришлось прижать тряпку с эфиром плотно, в комиссарские всхлипы, и держать его пока он не отрубился.
  Другая команда одела его и отнесла его и его собачку домой. После этого у него был секрет, чтобы хранить. И нет, мы не ждали больше никаких облав на бойцовские клубы.
  Его многоуважаемая честь попал домой испуганным, но нетронутым.
  - Каждый раз, когда делаем какое-нибудь маленькое домашнее задание, - говорит Тайлер, - эти мужики из бойцовского клуба, которым нечего терять, всё больше и больше погружаются в Проект «Вывих».
  Тайлер стоит на коленях возле моей постели, говоря:
  - Закрой глаза и дай мне твою руку.
  Я закрываю глаза и Тайлер берёт мою руку. Я чувствую губы Тайлера на шраме от его поцелуя.
  - Я сказал, что если ты когда-либо заговоришь обо мне у меня за спиной, ты никогда меня больше не увидишь, - сказал Тайлер. - Мы - не два отдельных человека. Короче говоря, когда ты бодрствуешь, контроль у тебя, и ты можешь называть себя, как тебе заблагорассудится, но как только ты засыпаешь, возникаю я, и ты становишься Тайлером Дарденом.
  «Но мы дрались, - говорю я. - В ночь, когда мы придумали бойцовский клуб».
  - На самом деле ты дрался не со мной, - говорит Тайлер. - Ты сам это сказал. Ты дрался со всем, что ты ненавидишь в жизни.
  «Но я вижу тебя».
  - Ты спишь.
  Но ты снимаешь дом. У тебя есть работа. Две работы.
  Тайлер говорит:
  - Проверь в банке свои использованные чеки. Я снял дом на твоё имя. Я думаю, что ты найдёшь на чеках надписи от руки - заметки, которые ты для меня распечатывал.
  Тайлер тратил мои деньги. Не удивительно, что я всё время на мели.
  - А работы - почему, ты думаешь, ты чувствуешь себя таким уставшим. Господи, это не бессонница. Как только ты засыпал, я появлялся и шёл на работу, в бойцовский клуб, или ещё куда-нибудь. Тебе повезло, что я не устроился на работу заклинателем змей.
  Я говорю: «а как же Марла?»
  - Марла любит тебя.
  «Марла любит тебя».
  - Марла не знает разницы между нами. Ты назвал ей выдуманное имя в ночь, когда вы познакомились. Ты никогда не называл своё настоящее имя в группах поддержки, ты, ненастоящее дерьмо. С тех пор, как я спас её жизнь, Марла думает, что твоё имя Тайлер Дарден.
  Теперь, когда я знаю, кто такой Тайлер, он просто исчезнет?
  - Нет, - говорит Тайлер, продолжая держать мою руку, - я бы не стоял сейчас перед тобой, если бы ты не хотел этого. Я всё ещё буду жить своей жизнью, пока ты спишь, но если ты начнёшь ебать мне мозги, если ты прикуёшь себя ночью к кровати, или примешь большую дозу снотворного, мы станем врагами. И я тебе за это устрою.
  Ой, всё это херня. Это сон. Тайлер - киномеханик. Он - расстройство раздвоения личности. Состояние психоделической фуги. Тайлер Дарден - моя галлюцинация.
  - Пошёл на хуй, - говорит Тайлер, - может это ты - моя шизофреническая галлюцинация.
  «Я был здесь первым».
  Тайлер говорит:
  - Да, да, да, тогда просто посмотрим, кто будет здесь последним.
  Это не на самом деле. Это сон и я проснусь.
  - Тогда просыпайся.
  А затем звонит телефон, и Тайлер исчез.
  Солнце пробивается сквозь шторы.
  Это мой семичасовой будящий звонок, и когда я беру трубку, линия мертва.
  
  
  
  23.
  
  Ускоренная перемотка, я лечу назад домой, к Марле и «Пейпер Стрит Соуп Кампани».
  Всё по-прежнему распадается на части.
  Дома я слишком испуган, чтобы заглядывать в морозилку. Представьте себе дюжины маленьких полиэтиленовых бутербродных пакетов, помеченных в таких городах, как Лас-Вегас, Чикаго или Милуоки, где Тайлеру пришлось выполнить свои угрозы, чтобы защитить отделение бойцовского клуба. Внутри каждого пакета будет пара разбитых кругляшков, замороженных до твёрдого состояния.
  В углу кухни космическая обезьянка, сидящая прямо на потрескавшемся линолеуме, изучает себя в карманном зеркальце.
  - Я - поющие и танцующие отбросы этого мира, - говорит космическая обезьянка зеркалу, - я грязный токсичный побочный продукт божьего творения.
  Другие космические обезьянки ходят по саду, подбирают что-то, убивают что-то.
  Положа руку на дверь холодильника, я делаю глубокий вдох и пытаюсь сконцентрировать свою просвещённую духовную сущность.
  
  Капли на розах
  Животные Диснея
  Мне - зубная боль
  
  Морозилка приоткрывается на один дюйм, когда Марла заглядывает мне через плечо и спрашивает:
  - Что на обед?
  Космическая обезьянка смотрит в ручное зеркальце на себя, сидящего на полу.
  - Я - дерьмовые и заражённые человеческие отходы творения.
  Круг замкнулся.
  Примерно с месяц назад я боялся позволить Марле заглянуть в холодильник. Теперь я боюсь посмотреть туда сам.
  О-о, господи. Тайлер.
  Марла любит меня. Она не знает разницы.
  - Я рада, что ты вернулся, - говорит Марла, - нам надо поговорить.
  «О-о, да, - говорю я. - Нам надо поговорить».
  Я не могу заставить себя открыть морозилку.
  Я - съёжившаяся мошонка Джо.
  Я говорю Марле: “не трогай ничего в морозилке. Даже не открывай её. Если ты когда-нибудь найдёшь что-нибудь внутри, не ешь это и не корми этим кошку или кого-то ещё”. Космическая обезьянка с карманным зеркальцем наблюдает за нами, так что я говорю Марле, что мы должны уйти. Мы должны поговорить в другом месте.
  Внизу на лестнице в подвал одна космическая обезьянка читает другим космическим обезьянкам:
  - Есть три способа сделать напалм:
  Первый: ты можешь смешать равные части бензина и замороженного концентрата апельсинового сока, - читает космическая обезьянка в подвале. - Второй: ты можешь смешать равные части бензина и диетической колы. Третий: ты можешь растворять толчёный кошачий помёт в бензине, пока смесь не загустеет.
  Мы с Марлой проезжаем транзитом сквозь “Пейпер Стрит Соуп Кампани” через окно, на планету Дэнни, оранжевую планету.
  Это то, о чём говорил Тайлер: когда Англия начала экспансию, стала строить колонии и рисовать карту мира, большая часть географических точек получила что-то типа сэконд-хэнда от английских названий. Англия должна была назвать всё. Или почти всё.
  Например, Ирландия.
  Нью-Лондон, Австралия.
  Нью-Лондон, Индия.
  Нью-Лондон, Айдахо.
  Нью-Йорк, Нью-Йорк.
  Ускоренная перемотка в будущее.
  Таким образом, когда начнётся освоение глубокого космоса, вероятно, это будут колоссальные корпорации, которые пооткрывают все новые планеты и назовут их.
  «Солнечная система IBM».
  «Галактика Филип Моррис».
  «Планета Дэнни».
  Каждая планета получит название корпорации, которая первой её открыла.
  «Мир Бадвайзер».
  У нашего официанта на лбу здоровенное гусиное яйцо, он стоит по-солдатски смирно, пятки вместе.
  - Сэр! - говорит наш официант. - Не хотите ли сделать заказ? Сэр! - говорит он. - Всё, что вы закажете - за счёт заведения. Сэр!
  Ты можешь представить себе, как чей-нибудь суп пахнет мочой.
  «Два кофе, пожалуйста».
  Марла спрашивает:
  - Почему он даёт нам бесплатную еду?
  «Официант думает, что я - Тайлер Дарден», - говорю я.
  В этом случае Марла заказывает жареных крабов и крабовый суп, и фирменное из рыбы, и жареную курицу, и запечённую картошку со всем, с чем можно, и большой шоколадный пирог.
  Через маленькое окошко в кухню три помощника повара, у одного из которых по верхней губе проходит свежий шрам, наблюдают за нами с Марлой и шепчутся, склонив свои фингальные головы вместе. Я говорю официанту: «принесите нам чистую еду, пожалуйста. Пожалуйста, не кладите никакого мусора в то, что мы заказали».
  - В этом случае, сэр, - говорит наш официант, - я бы не советовал девушке заказывать сейчас крабовый суп.
  Спасибо. Никакого крабового супа. Марла смотрит на меня и я говорю ей: «верь мне».
  Официант разворачивается на пятках и относит наш заказ на кухню.
  Через маленькое кухонное окошко три помощника повара показывают мне большие пальцы рук.
  Марла говорит:
  - А ты добился кое-какой неплохой фигни, будучи Тайлером Дарденом.
  С этого момента и впредь, рассказываю я Марле, она должна будет следовать за мной по ночам, куда бы я ни пошёл, и записывать все места, куда я хожу. С кем встречаюсь. Кастрирую ли я кого-нибудь важного. Всякое такое.
  Я достаю свой бумажник, и показываю Марле свои водительские права с моим настоящим именем.
  Не Тайлер Дарден.
  - Но все знают, что ты - Тайлер Дарден, - говорит Марла.
  Все, кроме меня.
  Никто на работе не называет меня Тайлером Дарденом. Мой шеф называет меня моим настоящим именем.
  Мои родители знают, кто я на самом деле.
  - Почему тогда, - спрашивает Марла, - ты для кого-то - Тайлер Дарден, а для кого-то - нет?
  Когда я познакомился с Тайлером, я спал.
  Я был уставшим, и сумасшедшим, и загнанным, и каждый раз, когда я садился в самолёт, я хотел, чтобы он разбился. Я завидовал людям, умирающим от рака. Я ненавидел свою жизнь. Я устал и задолбался из-за моей работы и мебели, и я не видел никакого способа изменить положение вещей.
  Только закончить его.
  Я чувствовал себя пойманным.
  Я был слишком завершённым.
  Я был слишком идеальным.
  Я хотел найти выход из своей малюсенькой жизни. Один мазок масла и роль узенького сидения в самолёте в этом мире.
  Шведская мебель.
  Интеллектуальное искусство.
  Я взял отпуск. Я уснул на пляже, и когда я проснулся, там был Тайлер Дарден, полностью голый и потеющий, перепачканный песком, с мокрыми прямыми волосами, прилипшими к его лицу.
  Тайлер утягивал деревянные доски для сёрфинга и приносил их на пляж.
  Что Тайлер создал - это тень гигантской руки, и Тайлер сидел в этой ладони совершенства, которую сам же создал.
  И этот момент был всем, чего ты можешь ожидать от совершенства.
  Может быть я никогда на самом деле не просыпался на пляже.
  Может быть всё это началось, когда я ссал на камень Бларни.
  Когда я заснул, я не спал на самом деле.
  За другими столиками в «Планете Дэнни» я насчитал одного, двух, трёх, четырёх, пятерых ребят с чёрными скулами и ломаными носами, улыбающихся мне.
  - Нет, - говорит Марла, - ты не спишь.
  Тайлер Дарден - это отдельная личность, которую я создал сам, и сейчас он угрожает забрать мою настоящую жизнь.
  - Прям как мать Тони Перкинса в «Психо», - говорит Марла, - это так круто. У каждого есть свой маленький бзик. Однажды я встречалась с парнем, который никак не мог прицепить на своё тело достаточно колец.
  «Это моя жизнь, - говорю я, - я засыпаю, и Тайлер убегает вместе с моим телом и разбивает лицо, совершая какое-нибудь преступление. На следующее утро я просыпаюсь уставший и разбитый, и я уверен, что я совсем не спал».
  На следующий вечер я ложусь спать пораньше.
  Следующей ночью у Тайлера будет чуть-чуть побольше времени.
  Каждый вечер, когда я ложусь спать всё раньше и раньше, у Тайлера будет всё больше и больше времени.
  - Но ты и есть Тайлер, - говорит Марла.
  Нет.
  Нет, я не Тайлер.
  В Тайлере Дардене мне нравится всё: его храбрость и его ум. Его нервы. Тайлер забавный, и обаятельный, и сильный, и независимый, и мужики смотрят на него и ожидают, что он изменит их мир. Тайлер способный и свободный, а я нет.
  Я - не Тайлер Дарден.
  - Но это ты, Тайлер, - говорит Марла.
  Мы с Тайлером делим одно и то же тело, и до данного момента я этого не знал. Когда бы Тайлер ни занимался сексом с Марлой, я спал. Тайлер ходил и разговаривал, пока я думал, что сплю.
  Каждый в бойцовском клубе и Проекте «Вывих» знал меня, как Тайлера Дардена.
  И если я ложился спать все раньше каждый вечер, и спал всё дольше каждое утро, в конце концов я должен был исчезнуть совсем.
  Я бы просто заснул и никогда не проснулся.
  Марла говорит:
  - Прям как животные в «центре контроля за животными».
  Долина собак. Где даже если тебя не убивают, если кто-то любит тебя на столько, чтобы забрать домой, тебя всё равно кастрируют.
  Я бы никогда не проснулся и остался бы только Тайлер.
  Официант приносит кофе, щёлкает каблуками и удаляется.
  Я нюхаю кофе. Пахнет, как кофе.
  - Ну, - говорит Марла, - даже если я и поверю всему этому, чего ты хочешь от меня?
  Чтобы Тайлер не мог получить окончательный контроль, мне нужно, чтобы Марла не давала мне спать. Всё время.
  Круг замкнулся.
  В ночь, когда Тайлер спас её жизнь, Марла сказала ему, чтобы он не давал ей спать всю ночь.
  Как только я усну, появится Тайлер, и случится что-нибудь ужасное.
  И если я всё-таки засну, Марла должна будет идти по пятам за Тайлером. Куда бы он ни пошёл. Что бы он ни делал. Чтобы днём у меня была возможность пробежаться по тому же маршруту и как-то компенсировать разрушения.
  
  
  
  24.
  
  Его зовут Роберт Полсон, и ему сорок восемь лет. Его зовут Роберт Полсон, и Роберту Полсону теперь вечно будет сорок восемь лет.
  На достаточно долгом отрезке времени вероятность выживания любого человека падает к нулю.
  Большой Боб.
  Большой бутерброд с сыром. Большое желе пошёл выполнять домашнее задание типа заморозь-и-просверли. Тайлер именно так проник ко мне в квартиру, чтоб взорвать её самодельным динамитом. Ты берёшь канистру-распрыскиватель с замораживателем, R12, если ты сможешь его достать с этими озоновыми дырами и всем остальным, или R134а, и ты впрыскиваешь его в ходовую часть замка, пока полностью не заморозишь.
  На обычном домашнем задании типа заморозь-и-просверли, ты сверлишь дырочку в телефоне или в банкомате, затем вкручиваешь туда трубочку и используешь жировой насос, чтобы накачать свою мишень машинным маслом, ванильным желе или пластиковым закрепителем.
  Проекту «Вывих» не нужно украсть пригоршню мелочи. «Пейпер Стрит Соуп Кампани» уже завалена заполненными заказами. Бог помогает нам, когда приходят праздники. Домашнее задание - держаться спокойно. Тебе нужно немножко потренироваться. Внести свой вклад в Проект «Вывих».
  Вместо замораживателя ты можешь использовать электродрель с замороженным замком. Это работает так же хорошо, и производит меньше шума.
  Это была электродрель, а полиция подумала, что это пистолет и ухайдохала Большого Боба.
  Большого Боба ничего не держало ни в Проекте «Вывих», ни в бойцовском клубе, ни в мыле.
  У него в кармане была фотография самого себя, огромного и на первый взгляд абсолютно голого, в демонстрационной позе и каком-то окружении. «Это дурацкая жизнь», - сказал Боб. Ты ослеп от огней и оглох от грохота аудиосистемы, пока судья не скажет: “Растяните квадратную мышцу, напрягите и держите”.
  «Держите руки так, чтобы мы могли их видеть».
  “Вытяните левую руку, напрягите бицепс и держите”.
  «Замрите».
  «Бросайте оружие».
  Это лучше, чем настоящая жизнь.
  На его руке был шрам от моего поцелуя. От поцелуя Тайлера. Лепные волосы Большого Боба были сбриты, а отпечатки его пальцев - сожжены щёлоком. И лучше было быть раненым, чем быть арестованным, потому что если тебя арестовали, ты выбываешь из Проекта «Вывих», больше никаких домашних заданий.
  Одна минута, Роберт Полсон был теплым центром, вокруг которого вращалась жизнь на этой земле, а в следующую минуту Роберт Полсон был предметом. После выстрела полицейского - чудесное волшебство смерти.
  В каждом бойцовском клубе сегодня ночью глава отделения будет ходить вокруг в темноте снаружи толпы мужчин, смотрящих друг на друга через пустой центр каждого подвала бойцовского клуба, и голос будет кричать:
  - Его зовут Роберт Полсон.
  И толпа кричит:
  - Его зовут Роберт Полсон.
  И глава кричит:
  - Ему сорок восемь лет.
  И толпа кричит:
  - Ему сорок восемь лет.
  Ему сорок восемь лет, и он был частью бойцовского клуба.
  Ему сорок восемь лет, и он был частью Проекта «Вывих».
  Только в смерти мы получим наши настоящие имена, поскольку только в смерти мы перестаём быть частью усилий. В смерти мы становимся героями.
  И толпы кричат:
  - Роберт Полсон.
  И толпы кричат:
  - Роберт Полсон.
  И толпы кричат:
  - Роберт Полсон.
  Я пошёл сегодня в бойцовский клуб, чтобы закрыть его. Я стал под единственной лампой в центре помещения, и толпа расступилась. Для каждого здесь я - Тайлер Дарден. Умный. Мощный. Смелый. Я поднял руки, чтобы вызвать тишину, и предложил - почему бы нам не назвать это просто ночью. Идите домой сегодня и забудьте о бойцовском клубе.
  По-моему, бойцовский клуб как раз служил этой цели, так?
  Проект «Вывих» отменён.
  Я слышал, по телевизору сегодня хороший футбольный матч...
  Сотня мужчин просто смотрит на меня.
  «Человек погиб», - говорю я. Игра окончена. Это больше не забава.
  А затем из темноты вокруг толпы прозвучал анонимный голос главы отделения:
  - Первое правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  Я кричу: «уходите домой!»
  - Второе правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе.
  «Бойцовский клуб отменён. Проект «Вывих» отменён».
  - Третье правило - только два парня на один бой.
  «Я - Тайлер Дарден», - кричу я. - «И я приказываю вам убираться!»
  И никто не смотрит на меня. Мужики просто смотрят друг на друга через центр комнаты.
  Голос главы отделения медленно облетает комнату. Двое мужчин на один бой. Без рубашек. Без обуви.
  Бой продолжается, и продолжается, и продолжается столько, сколько нужно.
  Представьте себе это, происходящее в сотнях городов, на полудюжине языков.
  Правила закончились, а я всё ещё стою в центре, под лампой.
  - Вызванные на первый бой, займите позиции, - раздаётся голос из темноты, - очистить центр клуба.
  Я не двигаюсь.
  - Очистить центр клуба!
  Я не двигаюсь.
  Единственный огонёк отражается в темноте в сотне пар глаз, и все они направлены на меня, ожидая. Я пытаюсь видеть каждого из них так, как их видел бы Тайлер. Выбрать лучших бойцов для тренировки в Проекте «Вывих». Кого Тайлер пригласил бы для работы в «Пейпер Стрит Соуп Кампани»?
  - Очистить центр бойцовского клуба!
  Это стандартная процедура в бойцовском клубе. После третьего приказа главы отделения я исключаюсь из бойцовского клуба.
  Но я - Тайлер Дарден. Я придумал Бойцовский клуб. Бойцовский клуб мой. Я написал эти правила. Никого из вас не было бы здесь, если бы не я. И я говорю, это прекратится сейчас!
  - Приготовьтесь удалить члена через три, два, один.
  Круг мужчин обрушился на меня сверху и два сотни рук схватили каждый дюйм моих рук и ног, и я был поднят вверх, вплотную к свету.
  Приготовьтесь к эвакуации души через пять, через четыре, три, два, один.
  И меня передают над головами, из рук в руки, и толпа плавно продвигается к дверям. Я плыву. Я лечу.
  Я кричу: «бойцовский клуб - мой. Проект «Вывих» был моей идеей. Вы не можете вышвырнуть меня. Я здесь главный. Идите по домам».
  Голос главы бойцовского клуба кричит:
  - Вызванные на первый бой, займите позиции в центре. Сейчас!
  Я не ухожу. Я не сдаюсь. Я могу победить здесь. Я здесь главный.
  - Удалить члена бойцовского клуба, сейчас!
  Эвакуировать душу, сейчас!
  И я медленно выплываю из дверей в ночь со звёздами над головой и холодным воздухом, и приземляюсь на цемент стоянки для машин. Все руки отпускают меня, и двери закрываются у меня за спиной, и я слышу, как их запирают на засов. В сотнях городов бойцовский клуб идёт без меня.
  
  
  
  25.
  
  На протяжении лет я хотел уснуть. Что-то вроде соскальзывания, сдачи в плен, распадения сна на части. Теперь спать - это последнее, что я хочу делать. Я с Марлой в комнате 8G «Регент Отеля». Когда все люди и нарики затыкаются в своих маленьких норах, каким-то образом моё крайнее отчаяние кажется нормальным и даже ожидаемым.
  - Вот, - говорит Марла, сидя на своей кровати скрестя ноги и высыпая из блестящей пластиковой бутылочки полдюжины бодрящих пилюль. - Я встречалась с парнем, у которого были ужасные кошмары. Он тоже ненавидел спать.
  Что случилось с парнем, с которым она встречалась?
  - Ой, он умер. Сердечный приступ. Передозировка. Принял слишком много амфетаминов, - говорит Марла. - Ему было только девятнадцать.
  Спасибо, что поделилась.
  Когда мы вошли в отель, у парня за стойкой администратора половина волос была вырвана с корнем. Его скальп был шершавым и опухшим, и он отдал мне честь. Пенсионеры, смотревшие в холле телевизор повернулись посмотреть, кто я такой, когда парень за стойкой назвал меня «сэр».
  - Добрый вечер, сэр.
  Я уже представляю его, набирающего номер какой-нибудь штаб-квартиры Проекта «Вывих» и докладывающего о моём местоположении. У них там будет настенная карта города, на которой они отмечают мои передвижения маленькими булавочками. Я чувствую себя таким же тяжёлым, как гусь с головной болью из «Дикого Королевства» .
  Они все шпионят за мной, ведут записи.
  - Ты можешь принять все шесть и у тебя не будет болеть живот, - говорит Марла, - но ты должен принять их через задний проход.
  Ой, как приятно.
  Марла говорит:
  - Я ничего не скрываю. Позже ты сможешь принять что-нибудь посильнее. Какой-нибудь настоящий наркотик, вроде «перекрёстных вершин», или «чёрной красавицы», или «аллигаторов».
  «Я не буду засовывать эти пилюли себе в задницу».
  - Тогда принимай только две.
  «Куда мы пойдём?»
  - В кегельбан. Он открыт всю ночь, и они не дадут тебе там спать.
  «Куда бы мы ни пошли, - говорю я, - ребята на улице думают, что я - Тайлер Дарден.»
  - Поэтому водитель автобуса провёз нас бесплатно?
  «Да. И поэтому двое ребят в автобусе уступили нам места.»
  - Так что ты хочешь сделать?
  «Я думаю, что просто спрятаться будет не достаточно. Нам надо будет сделать что-нибудь, чтобы отделаться от Тайлера.»
  - Я встречалась с парнем, который любил одеваться в мою одежду, - говорит Марла. - Ну, знаешь, платья. Шляпки всякие. Мы можем одеть тебя и увести подальше.
  «Я не трансвестит и я не буду засовывать пилюли себе в задницу.»
  - Это хуже, - говорит Марла. - Однажды я встречалась с парнем, который хотел, чтобы я разыграла лесбийскую сцену с его сексуальной куклой.
  Я представил себя одной из этих историй Марлы.
  Однажды я встречалась с парнем, у которого было раздвоение личности.
  - А ещё я однажды встречалась с парнем, который использовал одну из этих систем увеличения члена.
  Я спросил, сколько сейчас времени?
  - Четыре утра.
  «Через три часа мне надо быть на работе.»
  - Прими свои пилюли, - говорит Марла, - Если ты будешь Тайлером Дарденом для всех, они наверное дадут нам бесплатно поиграть в кегли. Слушай, а перед тем, как мы отделаемся от Тайлера, мы не можем пройтись по магазинам скупиться? Мы можем купить классную машину. Какую-нибудь одежду. Какие-нибудь компакт-диски. Есть свой кайф во всей этой бесплатице.
  «Марла.»
  - Ладно, забудь об этом.
  
  
  
  26.
  
  Эта старая поговорка, насчёт того, что ты всегда губишь тех, кого любишь, что ж, она работает в обе стороны.
  Она точно работает в обе стороны.
  Этим утром я пошёл на работу, и там были полицейские баррикады между зданием и стоянкой, и полиция перед входной дверью отбирала показания у людей, с которыми я работаю. Все оглядывались по сторонам.
  Я даже не вылез из автобуса.
  Я - холодный пот Джо.
  Из автобуса я могу видеть окна от пола до потолка на третьем этаже здания моего офиса, вынесенные взрывом, и пожарника в грязном жёлтом комбинезоне, ковыряющегося в сгоревшей панели подвесного потолка. Большой рабочий стол вылез из окна на несколько футов, толкаемый двумя пожарниками, затем стол сунется, соскальзывает, резко падает тремя этажами ниже на тротуар, и приземляется скорее с физическим ощущением, чем со звуком.
  Из зияющих проёмов всё ещё валит дым.
  Я - ноющий желудок Джо.
  Это мой рабочий стол.
  Я знаю, что мой шеф мёртв.
  Есть три способа сделать напалм. Я знал, что Тайлер собирается убить моего шефа. Кроме того, я слышал запах бензина от моих рук, а когда я говорил, что хочу уволиться с работы, я давал ему разрешение. Чувствуй себя как дома.
  Убей моего шефа.
  О-о, Тайлер.
  Я знаю, что компьютер взорвался.
  Я знаю это, потому что Тайлер знает это.
  Я не хочу этого знать, но ты используешь ювелирную дрель, если хочешь просверлить дырочку в верхней панели монитора компьютера. Все космические обезьянки знают это. Я напечатал заметки Тайлера. Это новая модификация кинескопной бомбы, когда ты сверлишь дырочку в кинескопе и наполняешь его бензином. Залепи дырочку ваксой или силиконом, затем подключи кинескоп к сети и дай кому-нибудь зайти в комнату и включить ток.
  В трубку монитора входит гораздо больше бензина, чем в кинескоп.
  Катодно-лучевая трубка, КЛТ, ты или снимаешь пластиковый корпус с трубки, это достаточно просто, или работаешь через вентиляционную панель вверху корпуса.
  Для начала ты отключаешь монитор от сети и от компьютера.
  Это так же работает с телевизором.
  Просто пойми это - если проскользнёт искра, даже статическое электричество от ковра - ты мертвец. Кричащий, горящий живьём мертвец.
  Катодно-лучевая трубка может выдержать 300 вольт пассивного электрического заряда, так что для начала заземлите блок питания. Если ты - мертвец в этот момент, тебе уже не придётся использовать заземление.
  Внутри катодно-лучевой трубки вакуум, так что в момент, когда ты просверливаешь её, она начинает всасывать воздух, образуя своего рода маленький смерч.
  Расширьте дырочку чуть-чуть, затем ещё чуть-чуть, пока вы не сможете просунуть в дырочку трубочку насоса. Затем наполните трубку любой взрывчаткой на ваш выбор. Хорош самодельный напалм. Бензин, или смесь бензина с замороженным концентратом апельсинового сока, или кошачьим помётом.
  Довольно забавная взрывчатка получается, если смешать перманганат калия с сахарным песком. Суть в том, чтобы смешать одну составляющую, которая очень быстро горит, с другой, которая будет вырабатывать достаточно кислорода для горения. Если горение происходит слишком быстро - это взрыв.
  Пероксид бария и цинковая пыль.
  Нитрат аммония и молотый алюминий.
  Поваренная книга анархиста.
  Нитрат бария под соусом сульфата и приправленный активированным углём. Это твой основной заряд.
  Bon appétit .
  Полностью загрузите этим монитор компьютера, и когда кто-нибудь включит ток, пять или шесть фунтов взрывчатки разрядится ему в лицо.
  Проблема в том, что мне, пожалуй, нравился мой шеф.
  Если ты - мужчина, ты христианин и живёшь в Америке, твой отец для тебя - модель бога. А иногда ты находишь отца в своей карьере.
  Не считая того, что Тайлеру мой шеф не нравился.
  Полиция будет искать меня. В пятницу вечером я вышел из здания последним. Я проснулся на своём рабочем столе, и моё дыхание конденсировалось на крышке стола, и Тайлер был на телефоне, говоря мне :
  - Выходи на улицу. У нас есть машина.
  У нас кадиллак.
  Бензин всё ещё был на моих руках.
  Механик бойцовского клуба спросил: «что бы ты хотел сделать перед тем, как умрёшь?»
  Я хотел уйти с работы. Я давал Тайлеру разрешение. Чувствуй себя как дома. Убей моего шефа.
  Я продолжал ехать на автобусе от взорвавшегося офиса до точки разворота в конце линии. Там, где начинаются перепаханные поля и свободные места для парковки. Водитель достал упакованный обед с термосом и посмотрел на меня в зеркальце заднего вида.
  Я пытаюсь представить себе, куда я мог бы скрыться, чтобы полиция меня не нашла. С заднего сидения автобуса я вижу может быть двадцать мест между мной и водителем. Я считаю обратные стороны двадцати голов.
  Двадцати бритых голов.
  Водитель поворачивается на своём месте и обращается ко мне на заднем сидении:
  - Господин Дарден, сэр, я на самом деле восхищаюсь тем, что вы делаете.
  Я вижу его впервые.
  - Вам придётся простить меня за это, - говорит водитель. - В Комитете сказали, что это ваша собственная идея, сэр.
  Бритые головы поворачиваются одна за другой. Затем один за другим они поднимаются. У одного в руках тряпка и ты слышишь запах эфира. У ближайшего ко мне охотничий нож. Тот, который с ножом - это механик бойцовского клуба.
  - Вы храбрый человек, - говорит водитель, - надо же - сделать самого себя домашним заданием.
  Механик говорит водителю:
  - Заткнись,
  и
  - Стоящий на шухере не пиздит.
  Ты знаешь, что у одной из космических обезьянок резиновая лента, чтобы затянуть её вокруг твоих орехов. Они наполняют переднюю часть автобуса.
  Механик говорит:
  - Вы знаете условие, господин Дарден. Вы сами его поставили. Вы сказали, что если кто-нибудь попытается закрыть бойцовский клуб, даже вы, мы должны взять его за орехи.
  Гранаты.
  Камни.
  Шары.
  Коконы.
  Представьте лучшую часть самого себя, замороженную в бутербродном пакете в «Пейпер Стрит Соуп Кампани».
  - Вы знаете, что с нами бесполезно драться, - говорит механик.
  Водитель автобуса жуёт свой бутерброд и смотрит на нас в зеркальце заднего вида.
  Полицейские сирены возникают и потихоньку приближаются. Где-то вдалеке в поле тарахтит трактор. Птицы. Заднее окно автобуса открыто наполовину. Облака. У разворота дороги растут сорняки. Вокруг них жужжат пчёлы и мухи.
  - Мы здесь, чтобы сделать небольшую ампутацию, - говорит механик бойцовского клуба, - на этот раз это не просто угроза, господин Дарден. На этот раз мы должны их отрезать.
  Водитель автобуса говорит:
  - Менты.
  Сирены выезжают откуда-то прямо к автобусу.
  Так с чем я должен драться?
  Полицейские машины подруливают вплотную к автобусу, мигая попеременно красным и синим огнями сквозь лобовое стекло автобуса, и кто-то снаружи автобуса кричит:
  - Эй, там, внутри, держитесь.
  И я спасён.
  Ну что-то вроде того.
  Я могу рассказать ментам о Тайлере. Я расскажу им всё о бойцовском клубе, и может быть я пойду в тюрьму, и тогда Проект «Вывих» станет их проблемой, а я не буду смотреть сверху вниз на приближающийся нож.
  Менты подходят к ступенькам автобуса, и первый из них говорит:
  - Ну, вы его уже обрезали?
  Второй мент говорит:
  - Давайте быстрее, у нас тут ордер не его арест.
  Затем он снимает шляпу и говорит, обращаясь ко мне:
  - Ничего личного, господин Дарден. Я очень рад в конце концов познакомится с вами.
  Я говорю: «вы все делаете большую ошибку».
  Механик говорит:
  - Вы говорили, что наверное вы это скажете.
  «Я - не Тайлер Дарден».
  - Вы говорили нам, что и это вы скажете.
  «Я меняю правила. Вы всё ещё можете посещать бойцовский клуб, но мы больше не кастрируем никого и никогда».
  - Да, да, да, - говорит механик. Он уже прошёл половину пути, держа перед собой нож, - вы сказали, что это вы определённо скажете.
  «Ладно, значит я - Тайлер Дарден. Это я. Я - Тайлер Дарден, и я устанавливаю правила, и я говорю: опусти нож».
  Механик говорит через плечо:
  - Какой у нас на сегодня лучший результат для обрежь-и-беги?
  Кто-то кричит:
  - Четыре минуты.
  Механик кричит:
  - Кто-нибудь засёк время?
  Оба мента сейчас забрались в автобус и один смотрит на часы и говорит:
  - Секунду. Следите за второй рукой, отмашка на двенадцать.
  Мент говорит:
  - Девять.
  - Восемь.
  - Семь.
  Я ныряю в открытое окно.
  Мой живот бьётся о тонкую металлическую раму, и позади меня механик из бойцовского клуба кричит:
  - Господин Дарден! Вы нам нахуй испортите время.
  Наполовину свешиваясь из окна, я хватаюсь за резиновый боковой выступ задней шины. Я крепко хватаю колесо и подтягиваюсь. Кто-то хватает мои ступни и тянет назад. Я кричу маленькому трактору на расстоянии: «Эй!» И «Эй!» Моё лицо раздуто и горячо от прилива крови, я вишу головой вниз. Я немножко вытягиваюсь наружу. Руки вокруг моих лодыжек затягивают меня обратно. Мой галстук болтается у меня на лице. Пряжка моего ремня зацепилась за оконную раму. Пчёлки и мушки летают в дюймах от моего лица и я кричу:
  - Эй!
  Руки крепко схватили зад моих штанов, заволакивают меня назад, стягивают мои штаны и мой ремень вниз с моей задницы.
  Кто-то внутри автобуса кричит:
  - Одна минута!
  Мои туфли соскальзывают с ног.
  Пряжка моего ремня соскальзывает с рамы.
  Руки соединяют мои ноги. Горячая от солнца оконная рама врезается мне в живот. Моя белая рубашка освобождается и падает вниз вокруг моей головы и плеч, мои руки всё ещё держатся за резину колеса, а я всё ещё кричу:
  - Эй!
  Мои ноги вытянуты сзади ровно и вместе. Брюки стащены с моих ног окончательно. Солнце греет мою задницу.
  Кровь стучит у меня в висках, мои глаза вылазят от давления, и всё, что я вижу - это белая рубашка, упавшая мне на лицо. Где-то тарахтит трактор. Жужжат пчёлы. Где-то. Всё на расстоянии миллиона миль. Где-то на миллион миль позади меня кто-то кричит:
  - Две минуты!
  И руки проскальзывают между моими ногами и крепко хватаются.
  - Не сделайте ему больно, - говорит кто-то.
  Руки вокруг моих лодыжек на расстоянии миллиона миль. Представь их в конце долгой-долгой дороги. Направленная медитация.
  Не представляй оконную раму тупым холодным ножом, вспарывающим твоё пузо.
  Не представляй себе команду мужиков, растягивающих твои ноги в стороны.
  На расстоянии миллиона миль, мегалиона миль, жёсткая тёплая рука хватает тебя за основание и затягивает тебя обратно, и что-то держит тебя крепко, крепче, крепче.
  Резиновая лента.
  Ты в Ирландии.
  Ты в бойцовском клубе.
  Ты на работе.
  Ты где угодно, только не здесь.
  - Три минуты!
  Кто-то далеко-далеко отсюда кричит:
  - Вы знаете условие, господин Дарден. Не еби мозги бойцовскому клубу.
  Тёплая рука забирается под тебя. Холодное лезвие ножа.
  Рука обхватывает твою грудь.
  Терапевтический физический контакт.
  Время обнимашечек.
  И что-то сильно давит на твой нос и рот.
  А затем ничто, даже меньше, чем ничто. Забвение.
  
  
  
  27.
  
  Взорвавшаяся скорлупа моей выгоревшей квартиры чёрная и пустая, как открытый космос ночью над маленькими городскими огнями. При отсутствии окон жёлтая полицейская лента места преступления раскачивается и колеблется на краю пятнадцатиэтажной пропасти.
  Я просыпаюсь на бетонном подполе. Раньше тут был паркет. До взрыва тут были картины на стенах. Тут была шведская мебель. До Тайлера.
  Я одет. Я засовываю руку в карман и щупаю.
  Я невредим.
  Испуган, но нетронут.
  Подойди к краю пола, пятнадцать этажей над автостоянкой, посмотри на городские огни и звёзды, и тебя нет.
  Это всё так далеко от нас.
  Там, наверху, в милях ночи между звёздами и Землёй, я чувствую себя одним из тех космических животных.
  Собачек.
  Обезьянок.
  Мужчин.
  Ты просто делаешь свою маленькую работу. Тянешь за рычаг. Нажимаешь на кнопку. На самом деле ты ничего из этого не понимаешь.
  Твой мир сходит с ума. Мой шеф мёртв. Мой дом исчез. Моя работа исчезла. И я за всё это в ответе.
  Ничего не осталось.
  Я перерастратил свой банковский счёт.
  Шагни с края.
  Полицейские ленты болтаются между мной и забвением.
  Шагни с края.
  Что там ещё?
  Шагни с края.
  Это Марла.
  Прыгни с края.
  Это Марла, и она посреди всего и не знает об этом.
  И она тебя любит.
  Она любит Тайлера.
  Она не знает разницы.
  Кто-то должен ей сказать. Убирайся. Убирайся. Убирайся.
  Спасайся.
  Ты спускаешься на лифте в холл, и швейцар, которому ты никогда не нравился, теперь он улыбается тебе с тремя зубами, выбитыми из его рта и говорит:
  - Добрый вечер, господин Дарден. Могу я вызвать вам такси? Вы хорошо себя чувствуете? Вам не нужен телефон?
  Ты звонишь Марле в «Регент-отель».
  Служащий «Регент-отеля» говорит:
  - Одну секунду, господин Дарден.
  Затем на линии появляется Марла.
  Швейцар слушает через твоё плечо. Служащий в Регенте тоже наверное слушает. Ты говоришь: «Марла, нам надо поговорить».
  Марла говорит:
  - Ты можешь трахнуть себя в жопу.
  Она может быть в опасности, говоришь ты. Она имеет право знать, что происходит. Она должна встретиться с тобой. Вы должны поговорить.
  - Где?
  Она должна пойти в то место, где вы впервые встретились. Помнишь. Вспомни.
  Белый исцеляющий шар света. Дворец семи дверей.
  - Поняла, - говорит она. - Я буду там через двадцать минут.
  Будь там.
  Ты вешаешь трубку, и швейцар говорит:
  - Я могу вызвать вам такси, господин Дарден. За счёт фирмы, в любое место, куда вы пожелаете поехать.
  Мальчики из бойцовского клуба следят за тобой. «Нет, - говоришь ты, - такая дивная ночь, я прогуляюсь пешком».
  
  Сейчас субботний вечер, вечер рака желудка в подвале «Первой Методистской», и Марла уже там, когда ты прибываешь.
  Марла Зингер, курящая свою сигарету. Марла Зингер, вращающая своими глазами. Марла Зингер с чёрным глазом.
  Ты сидишь на ворсистом ковре, на противоположной стороне медитационного круга, и пытаешься вызвать своё животное силы, пока Марла наблюдает за тобой своим чёрным глазом. Ты закрываешь глаза и в медитации уходишь во дворец семи дверей, и ты всё ещё чувствуешь взгляд Марлы. Ты усыпляешь своего внутреннего ребёнка.
  Марла смотрит.
  Затем время обнимашечек.
  Открой свои глаза.
  Мы все должны выбрать партнёра.
  Марла пересекает комнату тремя большими шагами и отвешивает мне здоровенную пощёчину.
  Поделись собой до конца.
  - Ты ёбаный голимый кусок дерьма, - говорит Марла.
  Вокруг нас все замерли, наблюдая.
  Затем оба кулака Марла начинают лупить меня отовсюду одновременно.
  - Ты кого-то убил,- орёт Марла, - я вызвала полицию, и она будет здесь через минуту.
  Я хватаю её запястья и говорю: «может быть, полиция приедет, но скорее всего - нет».
  Марла вырывается и кричит, что полиция летит сюда на всех парах, чтобы усадить меня на электрический стул и испечь мои глаза, или в крайнем случае сделать мне смертельную инъекцию.
  Это будет похоже на жало пчелы.
  Слишком большая доза фенобарбитала натрия , а затем - большой сон. Типа «Долины собак».
  Марла говорит, что она видела, как я кого-то сегодня убил.
  Если она имеет в виду моего шефа, говорю я, да, да, да, да, я знаю, полиция знает, все уже ищут меня, чтобы сделать смертельную инъекцию, но моего шефа убил Тайлер.
  Так случилось, что у нас с Тайлером одинаковые отпечатки пальцев, но никто этого не поймёт.
  - Ты можешь трахнуть себя в жопу, - говорит Марла и вылупляется своим подбитым чёрным глазом на меня. - Только потому, что тебе и твоим маленьким недоумкам нравится быть избитыми, если ты коснёшься ко мне ещё один раз - ты мёртв.
  - Я видела, как ты сегодня застрелил человека, - говорит Марла.
  «Нет, это была бомба, - говорю я, - и это случилось сегодня утром. Тайлер просверлил монитор компьютера, и наполнил его бензином и чёрным порошком».
  Все, у кого настоящий рак желудка, стоят вокруг, наблюдая за этим.
  - Нет, - говорит Марла. - Я проводила тебя в «Прессман Отель» и ты был официантом на одной из этих вечеринок с загадочными убийствами.
  «Вечеринки с загадочными убийствами», богачи съезжаются на большой обед, и происходит история в стиле Агаты Кристи. Где-то между Boudin of Grevlax и Saddle of Venison огни должны на минуту погаснуть и кого-то понарошку убьют. Это должна быть забавная давайте-притворимся типа смерть.
  Остаток обеда гости будут напиваться и доедать своё Madeira Consommé, и пытаться найти ниточки к тому, кто же из них - психопат-убийца.
  Марла кричит:
  - Ты застрелил специального уполномоченного мэра по переработке!
  Тайлер застрелил специального уполномоченного мэра или как-его-там.
  Марла говорит:
  - И у тебя даже нет рака!
  Всё происходит так быстро.
  Расцепи свои пальцы.
  Все смотрят.
  Я кричу: «у тебя тоже нет рака!»
  - Он приходил сюда в течение двух лет, - кричит Марла, - и у него ни черта нет.
  «Я пытаюсь спасти тебе жизнь!»
  - Что? Почему мою жизнь надо спасать?
  Потому что ты наблюдала за мной. Потому что ты шла за мной сегодня вечером, потому что ты видела, как Тайлер Дарден кого-то убил, и Тайлер убьёт любого, кто угрожает Проекту «Вывих».
  Каждый в этой комнате выглядит выпавшим из его маленькой трагедии. Их этого маленького рака. Даже ребята, сидящие на болеутоляющих, выглядят большеглазыми и встревоженными.
  Я говорю народу: «Я прошу прощения. Я не хотел никому причинять вреда. Нам надо идти. Нам надо поговорить об этом на улице».
  Все одновременно:
  - Нет! Подождите! Что ещё?
  «Я никого не убивал, - говорю я. - Я - не Тайлер Дарден. Он - другая часть моей раздвоенной личности. - Я говорю, - кто-нибудь здесь видел фильм «Сибил»?»
  Марла говорит:
  - Так кто должен меня убить?
  Тайлер.
  - Ты?
  «Тайлер, - говорю я, - но я могу позаботиться о Тайлере. Тебе просто надо остерегаться членов Проекта «Вывих». Тайлер, наверное, отдал им приказ следовать за тобой, или похитить тебя, или ещё что-нибудь».
  - Почему я должна всему этому верить?
  Всё происходит так быстро.
  Я говорю: «потому что мне кажется, что ты мне нравишься».
  Марла говорит:
  - Я тебе всего лишь нравлюсь, ты меня не любишь?
  «Это очень хрупкий момент, - говорю я. - Не разрушай это».
  Все смотрят на нас и улыбаются.
  Мне надо идти. Мне надо уходить отсюда. Я говорю: «остерегайся ребят с бритыми головами и ребят, которые выглядят побитыми. Чёрные глаза. Недостающие зубы. Всякое такое».
  И Марла говорит:
  - Так куда ты идёшь?
  Я должен позаботиться о Тайлере Дардене.
  
  
  
  28.
  
  Его звали Патрик Мэдден, и он был специальным уполномоченным мэра по переработке. Его звали Патрик Мэдден, и он был врагом Проекта «Вывих».
  Я выхожу наружу, в ночь вокруг «Первой Методистской», и всё это ко мне возвращается.
  Всё, что знает Тайлер, возвращается ко мне.
  Патрик Мэдден составил список баров, в которых открывались бойцовские клубы.
  Вдруг, внезапно, я знаю, как обращаться с кинопроектором. Я знаю, как взламывать замки, и как Тайлер снял дом на Пейпер Стрит только потому, что он появился передо мной на пляже.
  Я знаю, почему возник Тайлер. Тайлер любил Марлу. С самого первого вечера, когда мы познакомились, Тайлер или какая-то часть меня искала способ быть с Марлой.
  Ничто из этого не важно. По крайней мере сейчас. Но все эти детали возвращаются ко мне, пока я иду сквозь ночь к ближайшему бойцовскому клубу.
  По ночам в субботу открывается бойцовский клуб в подвале бара «Армори». Наверное, его можно найти в списке, который составил Патрик Мэдден, бедный мёртвый Патрик Мэдден.
  Сегодня, когда я захожу в бор «Армори», толпа расстёгивается передо мной, как ширинка. Для всех здесь я Тайлер Дарден Великий и Ужасный. Отец и Бог.
  Я слышу вокруг себя:
  - Добрый вечер, сэр.
  - Добро пожаловать в бойцовский клуб, сэр.
  - Спасибо, что вы присоединились к нам, сэр.
  Моё лицо настоящего чудовища только-только начало заживать. Дыра в моём лице улыбается сквозь щёку. На моём настоящем лице не написана радость.
  Потому что я - Тайлер Дарден, и вы можете поцеловать меня в задницу, я вызвал на бой каждого парня в бойцовском клубе этой ночью. Пятьдесят боёв. Один бой в одно время. Без обуви. Без рубашек.
  Бой продолжается столько, сколько нужно.
  И если Тайлер любит Марлу.
  Я люблю Марлу.
  То, что происходит, невозможно выразить словами. Я хочу загрязнить всё французские пляжи, которых я никогда не увижу. Представьте себе лося, гуляющего сквозь лес в глубоком каньоне вокруг «Рофеллеровского центра».
  В первом бою, который я начал, парень зажал меня в полный нельсон, и лупил моё лицо, лупил мою щёку, лупил дыру в моей щеке о бетонный пол, пока мои зубы не начали выпадать и царапать корнями язык.
  Теперь я вспоминаю Патрика Мэддена, мёртвого на полу, и рядом - хрупкую фигурку его жены, просто маленькой девочки с большим шиньоном. Его жена хихикает и пытается влить шампанское в рот своего мёртвого мужа.
  Его жена сказала, что заменитель крови слишком, слишком красный. Госпожа Патрик Мэдден погрузила два пальца в кровь, разливающуюся из-под её мужа, а затем положила пальцы себе в рот.
  Зубы режут мне язык, я чувствую вкус крови.
  Госпожа Патрик Мэдден почувствовала вкус крови.
  Я помню, как я стоял там, на задворках вечеринки с загадочным убийством, и официанты-космические обезьянки стояли вокруг меня телохранителями. Марла в своём платье с рисунком тёмных роз, похожим на обои, смотрела с другой стороны комнаты.
  Во время второго боя парень поместил колено у меня между лопатками. Парень соединил обе мои руки у меня за спиной и вдавил мою грудь в бетонный пол. Я слышу треск моих рёбер.
  Я обрабатываю Элджин Маблз отбойным молотком и вытираю свою задницу Моной Лизой.
  Госпожа Патрик Мэдден держит свои пальцы в том же положении, кровь растекается по её зубам, кровь стекает по её пальцам, по её запястью, по бриллиантовому браслету и по её локтю, откуда она капает.
  Бой номер три, я просыпаюсь, и подошло время для боя номер три. В бойцовском клубе больше нет имён.
  Ты - не твоё имя.
  Ты - не твоя семья.
  Номер три, кажется, понял, что мне нужно, и держит мою голову в темноте и тумане. Это специальный усыпляющий захват, который даёт тебе воздуха как раз достаточно, чтобы не заснуть. Номер три держит мою голову в сгибе своей руки, как обычно держат ребёнка или мяч для игры в американский футбол, в сгибе своей руки, и молотит моё лицо чудовищной машиной своего костлявого кулака.
  Пока мои зубы не пробились сквозь мою щёку. Пока дыра в моей щеке не соединилась с уголком моего рта, и они не объединились в провал, идущий из-под носа до самого уха.
  Номер три лупил меня, пока у него не заболел кулак.
  Пока я не заплакал.
  Как всё, что ты когда-либо любил, предаст тебя или умрёт.
  Всё, что ты когда-либо создал, будет выброшено прочь.
  Всё, чем ты гордишься, закончит на помойке.
  Я - Озимандиас, король королей.
  Ещё один удар, и мои зубы клацнули по языку. Половина моего языка выпала на пол и была отфутболена куда-то.
  Хрупкая фигурка госпожи Патрик Мэдден осела на пол рядом с телом своего мужа, и богатые люди, люди, которых они называли своими друзьями, пьяные, склонились над ней и засмеялись.
  Жена выговорила:
  - Патрик?
  Лужа крови растекалась всё шире и шире, пока не коснулась её юбки.
  Она сказала:
  - Патрик, достаточно, хватит быть мёртвым.
  Кровь стала взбираться по её юбке, принцип капилляра, ниточка за ниточкой взбираться по её юбке.
  Вокруг меня мужики из Проекта «Вывих» кричат.
  Затем госпожа Патрик Мэдден закричала.
  И в подвале бара «Армори» Тайлер Дарден соскальзывает на пол без сил. Тайлер Дарден Великий, который был идеален один момент, но вы сказали, что этот момент был всем, чего можно было ждать от совершенства.
  И бой продолжался и продолжался, потому что я хотел быть мёртв. Потому что только в смерти мы обретаем имена. Только в смерти мы больше не часть Проекта «Вывих».
  
  
  
  29.
  
  Тайлер стоит здесь, идеально красивый, ангел в своём чистеньком смысле. Моя воля к жизни поражает меня.
  Я просто образец кровавого куска вяленого мяса, лежащий на разодранном матраце в своей комнате в «Пейпер Стрит Соуп Кампани».
  Всё в комнате исчезло.
  Моё зеркало с фотографией моей ступни с того времени, когда у меня был рак на десять минут. Хуже чем настоящий. Зеркало исчезло. Дверь чулана открыта, и шесть моих белых рубашек, чёрных брюк, нижнего белья, носков и ботинок исчезли.
  Тайлер говорит:
  - Поднимайся.
  Под, за и внутри всего, что я принимал, как должное, выросло что-то по-настоящему ужасное.
  Всё распадается на части.
  Космических обезьянок нигде не видно. Всё убрано, отсосанный жир, трехъярусные койки, деньги, особенно деньги. Остался только сад и снятый дом.
  Тайлер говорит:
  - Последнее, что нам нужно сделать - это твоё типа мученичество. Эта твоя большая смерть.
  Не та смерть, которая грустная и поникшая, это должна быть крутая и мощная смерть.
  «О-о, Тайлер, мне больно. Просто убей меня здесь».
  - Вставай.
  «Убей меня, давай. Убей меня. Убей меня. Убей меня. Убей меня».
  - Это должно быть круто, - говорит Тайлер. - Представь себе: ты на вершине величайшего здания мира, всё здание захвачено Проектом «Вывих». Дым вьётся из окон. Столы падают на толпу зевак на улице. Настоящая опера смерти, вот чего ты достоин.
  Я говорю: «Нет. Ты попользовал меня достаточно».
  - Если ты не будешь сотрудничать, мы пойдём за Марлой.
  Я говорю: «куда идти?»
  - Сейчас вылезай на хуй из постели, - сказал Тайлер, - и засовывай свою задницу в эту ёбаную машину.
  И вот мы с Тайлером на вершине здания «Паркер-Моррис» с пистолетом, торчащим у меня во рту.
  Пошёл отсчёт наших последних десяти минут.
  Здания «Паркер-Моррис» не будет здесь через десять минут. Я знаю это, потому что Тайлер знает это.
  Ствол пистолета давит в заднюю стенку моей глотки, Тайлер говорит:
  - На самом деле мы не умрём.
  Я прижимаю ствол языком к уцелевшей щеке и говорю: «Тайлер, ты говоришь о вампирах».
  Пошёл отсчёт наших последних восьми минут.
  Пистолет просто на случай, если полицейские вертолёты будут здесь раньше.
  С точки зрения бога это выглядит как один человек, засунувший пистолет себе самому в рот, но это у Тайлера в руке пистолет и это моя жизнь.
  Ты берёшь 98-процентную дистиллированную азотную кислоту и смешиваешь её в пропорции один к трём с серной кислотой.
  Ты получаешь нитроглицерин.
  Семь минут.
  Смешай нитро с опилками и ты получишь отличную пластиковую взрывчатку. Многие космические обезьянки пропитывают нитроглицерином вату и добавляют нюхательную соль в качестве сульфата. Это тоже работает. Некоторые обезьянки используют парафин, смешанный с нитро. С парафином у меня никогда-никогда не получалось.
  Четыре минуты.
  Мы с Тайлером на краю крыши, пистолет у меня во рту, и мне интересно, насколько он чистый.
  Три минуты.
  А потом кто-то кричит.
  - Подожди, - и это Марла идёт к нам через крышу.
  Марла идёт ко мне, только ко мне, потому что Тайлер исчез. Пух. Тайлер - моя галлюцинация, а не её. Быстро, словно карточный фокус, Тайлер растворился. И сейчас я просто один человек, держащий пистолет у себя во рту.
  - Мы шли за тобой, - кричит Марла. - Все члены группы поддержки. Ты не должен это делать. Опусти пистолет.
  Позади Марлы весь народ из рака желудка, мозговых паразитов, меланомы, туберкулёзники идут, ковыляют, едут в инвалидных креслах ко мне.
  Они говорят:
  - Подожди.
  Холодный ветер приносит ко мне голоса, говорящие:
  - Остановись.
  И:
  - Мы можем помочь тебе.
  - Позволь нам помочь тебе.
  Сквозь небо раздаётся вуп вуп вуп полицейских вертолётов.
  Я кричу: «Уходите. Уносите отсюда ноги. Это здание сейчас взорвётся».
  Марла кричит:
  - Мы знаем.
  Это типа совершенно уникальный момент для меня.
  «Я не убиваю себя, - кричу я. - Я убиваю Тайлера».
  Я - крутые яйца Джо.
  Я помню всё.
  - Это не любовь, или что-то в этом роде, - орёт Марла, - но мне кажется, что ты мне тоже нравишься.
  Одна минута.
  Марле нравится Тайлер.
  - Нет, мне нравишься ты, - орёт Марла. - Я знаю разницу.
  И ничего.
  Ничто не взорвалось.
  Ствол пистолета прижат к моей уцелевшей щеке, и я говорю: «Тайлер, ты смешал нитро с парафином, не так ли».
  С парафином никогда ни получается.
  Я должен сделать это.
  Полицейские вертолёты.
  И я спускаю курок.
  
  
  
  30.
  
  В доме моего отца много квартир.
  Конечно, когда я спустил курок, я умер.
  Лжец.
  И Тайлер умер.
  С полицейскими вертолётами, говорящими в мегафоны, Марлой и всеми ребятами с группы поддержки, которые не могли спасти себя, со всеми ними, пытающимися спасти меня, я должен был спустить курок.
  Это было лучше, чем настоящая жизнь.
  И твой единственный совершенный момент не будет длиться вечно.
  На небесах всё белое на белом.
  Фальшивка.
  На небесах всё тихо, подбитая резиной обувь.
  На небесах я могу спать.
  Люди пишут мне на небеса и говорят, что меня помнят. Что я - их герой. Мне станет лучше.
  Ангелы здесь по типу ветхого завета, легионы и лейтенанты, силы небесные, работающие по сменам, дни, пересменки. Кладбище. Они приносят тебе еду на подносе с бумажным стаканчиком лекарств. Игрушечный набор «Долина Собак».
  Я видел Бога по другую сторону длинного стола орехового дерева, со всеми его дипломами, висящими на стене над ним, и Бог спросил меня:
  - Зачем?
  Зачем я вызвал столько боли?
  Я что, не представлял себе, что каждый из нас - это замечательная неповторимая снежинка со специальной неповторимой специальностью?
  Разве я не вижу, что все мы - заявления любви?
  Я смотрю на Бога за его столом, записывающем что-то у себя в блокноте, но Бог неверно всё это видит.
  Мы не есть особенные.
  Но мы и не есть хлам и мусор мира.
  Мы просто есть.
  Мы просто есть, и что происходит - просто происходит.
  И Бог говорит:
  - Нет, это не так.
  Да. Точно. Какая разница. Ты ничему не можешь научить Бога.
  Бог спрашивает меня, что я помню.
  Я помню всё.
  Пуля, вылетевшая из пистолета Тайлера, она продырявила мне вторую щёку, чтоб сделать мне весёленькую улыбочку от уха до уха. Да, точно как у разъярённой тыквы в день всех святых. Японский демон. Дракон алчности.
  Марла всё ещё на Земле, и она пишет мне. Однажды, говорит она, они заберут меня обратно.
  И если бы на Небесах был телефон, я мог бы позвонить Марле с небес, и в тот момент, когда она скажет «алло», я бы не повесил трубку. Я бы сказал:
  - Привет. Как дела? Расскажи мне всё в мелких подробностях.
  Но я не хочу возвращаться. Пока не хочу.
  Просто потому.
  Потому что иногда кто-нибудь приносит мой обеденный поднос и мои лекарства, и у него чёрный глаз, или его лоб вздулся наложенными швами, и он говорит:
  - Мы скучаем по вам, господин Тайлер.
  Или кто-нибудь со сломанным носом толкает швабру мимо меня и шепчет:
  - Всё идёт согласно плана.
  Шепчет:
  - Мы собираемся разрушить цивилизацию, чтобы мы могли сделать из этого мира что-нибудь получше.
  Шепчет:
  - Мы собираемся вернуть вас назад.
  
  
  
  КОНЕЦ.
  
  
  
Оценка: 4.07*45  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"