Аннотация: Это был ПЕРВЫЙ мой рассказ, написанный давно, еще на Лексиконе. После я его правил, бросал... и вот, оказавшись на даче без инета наконец привел в порядок. Сюжет взят из одноименного рассказа Александра Грина.
ЗУРБАГАНСКИЙ СТРЕЛОК
В прицеле враг, в стволе патрон -
Скорей спускай курок!
Чужой свинец над головой -
Летящий мимо рок.
Если жить хочешь -- первым убей.
Это -- закон войны!
Сзади подкравшись, ножом в спину бей -
Правила здесь не нужны.
Пусть плачут вдовы в чужом краю -
Совесть твоя чиста.
Враг не убитый -- возьмет жизнь твою.
Истина эта проста.
Кто-то воюет за ордена,
Или за жирный куш.
Нам мертвый враг -- это пропуск в рай,
Для наших грешных душ.
А если рая нет в небесах,
И впереди лишь тьма -
Долгую память оставят в делах,
Те, кому жизнь как тюрьма.
И если хочешь вернуться назад -
Лишь друг за друга держись!
Нас ведь не жалко, пошлют хоть в ад -
А всем так хочется жить!
Нет для нас плена, готова петля -
Кто попадется живым.
Пулю последнюю для себя,
На бой последний храним.
Но, как наступят мирные дни,
Вспомним мы о былых.
Где враг на мушке, сзади свои -
И никого, кроме них.
-У вас был один шанс из тысячи остаться в живых. Как же вы сумели на такое решиться?
-Очень часто невероятные предприятия удаются именно потому, что никому не приходит в голову мысль об их невозможности - ответил гость, совсем еще молодой человек с орденской ленточкой в петлице - это был именно тот случай.
-То есть, вы считали, что это реально - вдвоем сдержать целую армию, пусть даже в очень удобном для обороны месте? - заинтересовано спросил хозяин - но насколько я смыслю в военном деле..
-Трезвого расчета здесь было не больше - отвечал человек с орденом - чем в желании проигравшегося игрока продолжать игру.
-Если игрок знает свои карты..
-Или имеет очень большое желание играть.
-"Двое спартанцев"? - спросил хозяин почти всерьез.
-Не верьте газетам - резко ответил человек с орденом - а впрочем, считайте как вам угодно. Легенда изложена на бумаге - а как было на самом деле, важно только для меня!
-Простите, если обидел вас - сказал хозяин - я спрашиваю не из простого любопытства. Эта история - готовый сюжет для романа. Но только в газете могут жить лубочно-плакатные персонажи, говорящие избитыми истинами; хороший же роман отличается от плохого тем, что его герои поступают оправданно, как поступили бы в тех обстоятельствах в реальной жизни реальные люди.
-То есть вы хотите вставить это в роман? - с усмешкой спросил гость - написать про ЭТО?
-Если вы не будете против.
Гость помолчал, потом произнес:
-Хорошо. Я расскажу, как все было. С одним условием - если вы решите и в самом деле писать про это, то измените имена. Пусть люди знают правду - хотя бы в виде художественного вымысла, как одну из версий.
Бесконечно давно, прошел уже почти год, я учился в столице, в университете. Был обычным студентом, в меру прилежным, в меру беззаботным. Лучшая пора жизни любого, кто через нее прошел: когда уже многое можешь, но ни за что не отвечаешь. Особенно если тебе легко дается учеба, так что не нужно ночами корпеть над книгами; и в кармане денег, не очень много, но и не мало. Масса свободного времени, веселые компании, разнообразные интересы.
Жизнь кажется книгой, открытой на первых страницах, но уже безумно интересной. И вдруг все случается, как если бы ты, сидя с этой книгой на диване - сам вдруг оказываешься внутри нее. И понимаешь, что драться и умирать придется всерьез.
Как я попал в Зурбаган? С вашего позволения, я не отвечу на этот вопрос. В наше время слишком многие, не имея ни опыта, ни знаний, чрезмерно интересуются политикой - желая не узнать и понять что-то, а непременно самим указывать, вести, осчастливить всех! Прочтя Маркса, рвутся переделывать мир, с умным видом рассуждая о прибавочном продукте и норме эксплуатации - совершенно не представляя цену. Кричат о перестройке общества - берутся чинить и улучшать машину прямо на ходу, да еще так, чтобы она не сильно сбавила обороты!
Даже если какая-то идея великолепна сама по себе - не факт, что она останется такой в иных условиях, в ином месте и в иное время. Помните того сумасшедшего, который предлагал растить у нас кукурузу - на том лишь основании, что этот продукт весьма распространен в иных странах? И сколько пахарей разорились, пытаясь следовать его совету, в наших северных краях?
Тем, кто любит приводить в подтверждение себе - слова великих людей. Задумайтесь над тем - ГДЕ и КОГДА это было сказано. И что изрек бы их автор - окажись он ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС.
Так говорил мне мой отец. Будто знал - и предупреждал. А я, внешне соглашаясь, в душе смеялся над ним - уверенный, что лучше знаю СОВРЕМЕННУЮ жизнь. Считал его слова - обычным консерватизмом, который всегда приходит с годами.
Потом ЭТО случилось. Не хочу об этом рассказывать. Скажу лишь, что важно для ТОЙ истории - жизнь будто дала мне вторую попытку. Как в детской сказке, про волшебный камень. Но нельзя вернуть ВСЕ - невозможно забыть. Как заглянул за грань - и увидел бездну. Вопрос, от которого не уйти - ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО? Зачем я живу - и что останется в мире, когда меня не станет?
Этот вопрос люди обычно задают себе - в старости. Но не прожитые годы толкают их к нему - а предчувствие грани. Той самой грани - за которой пустота.
Пустота, ничто - потому что я не верю попам, толкующим о рае; для этого я безнадежно испорчен современной наукой. Но вопрос остается - без всякой церкви. Как смеялся мой отец, страстный охотник - основной вопрос лиса: стать завтра воротником, или просто сдохнуть, у себя в норе.
Лучше вы, в своем романе, изобразите меня обычным богатым бездельником, изнывающим от скуки. Это больше понравится читающей публике, чем философствование. А также не заставит никого захлопнуть книгу, представив перед собой этот же вопрос.
-Вы считаете, что большинству людей непонятны высшие убеждения? - спросил Писатель - ради того, чтобы жить сегодняшним днем?
-Так проще жить. При чем не только - среди так называемых, низших слоев общества. Интеллектуалы всего лишь могут придумать что-то более изощренное. Как например тот "клуб самоубийц", о котором недавно писали газеты здесь, в Зурбагане. Мне пришлось общаться и с ними - могу заверить, что это отнюдь не сумасшедшие, а вполне здоровые умственно люди, абсолютно добровольно избравшие свою судьбу. Их кредо - если все равно когда-нибудь умрешь, так не лучше ли сделать это сейчас - красиво и экзотично, чтоб на первые страницы, у всех на виду? Рая нет - но ведь и ада нет: грань тонка - и зачем страшиться, если ЗА НЕЙ нас уже не будет?
Но я, наверное, слишком люблю этот прекрасный мир, люблю жизнь. И это держит меня, как якорь. Должно быть что-то, ради чего стоит жить, что остается после нас. Цель, смысл, истина - называйте, как хотите. Пусть поиск смысла жизни - вечный, неразрешимый вопрос, на который тысячи лет великие мудрецы не смогли найти ответа - но ведь не перестают же искать!
Но я не философ, не мудрец. Я просто недоучившийся студент - где мне тягаться с великими умами! Как мне найти в этом, именно в этом мире - то, чего не нашел еще никто? Не нашел - потому что будь иначе, то уже кричал бы всем - я знаю, как надо!
-А как же война? - спросил Писатель, слушавший очень внимательно - ведь все, о чем вы рассказываете, происходило здесь, в Зурбагане, перед самой Осадой. Патриотизм, долг перед Родиной, защита нашего народа..
-А вы помните, КАКАЯ это была война - усмехнулся человек с орденом - особенно здесь, в Зурбагане?
Патриот ли я? Пожалуй что да - но кто помнит, из-за чего началась эта война, и кому это интересно, кроме политиков? О какой угрозе Родине может идти речь, кроме угрозе интересам кучки политиков и торговцев, к коим я себя никак не причисляю? Давно минули героические времена, когда один народ шел на другой, чтобы истребить его или обратить в рабов: войны сегодня ведутся цивилизованно, с соблюдением конвенций и требований Красного Креста - никто не будет убивать и грабить мирное население, подобно беспощадным дикарям, так что и населению Зурбагана ничего страшного не грозило - даже если бы генерал Фильбанк и взял бы город.
К тому же - в Зурбагане не знали ничего о смелом рейде неприятеля! Война казалась бесконечно далеко, и даже те, кто отвечал за военные приготовления, не были уверены в их необходимости. Какой-то комитет провозгласил сбор средств на военные нужды - но до сих пор неизвестно, куда эти средства делись. Клуб джентльменов-любителей верховой езды объявил себя добровольческим кавалерийским полком; обыватели поголовно записались в волонтеры - в основном лишь для того, чтобы нацепив кокарды, бравировать перед дамами на бульваре. Еще иногда начальство, в приступе деятельности, заставляло этих бедняг заниматься муштрой или рыть окопы - и очень скоро все сообразили прятаться кто где, чтобы не маршировать на плацу, или копать никому не нужные канавы.
И это - то, ради чего следует жить? Атмосфера героизма, способствующая жажде подвигов?
Там, в прошлой своей жизни, моим любимым занятием было бродить по лесу с ружьем. Природа будто давала мне силы, приводила в покой. И это было именно то, что надо мне - сейчас.
Серый горный медведь - самый опасный зверь, в нашей Империи; я читал, что наши охотники считают его гораздо опаснее амурского тигра. Почти уже вымерший, этот зверь еще встречается здесь, очень редко. И когда я, почти сразу по приезду, прочел в газете, что в лесах возле Зурбагана появился медведь-отшельник, напав на каких-то крестьян - я решил, что этого медведя я убью.
Зачем - ну, чтобы доказать, хоть себе, что я человек, а не дрожащая тварь. По крайней мере, идти на медведя с ружьем мне казалось гораздо более осмысленным, чем прыгать с крыши на соседний дом через улицу - подобно самоубийцам из клуба. Но я плохо знал здешние леса, мне нужен был проводник. Так я разыскал Астарота.
Мне сказали, что когда он в Зурбагане, то его легче всего найти в трактире "Рога и копыта", где собираются все местные охотники. Пока я там сидел, я успел довольно наслушаться баек о повадках серого медведя. Мне объяснили, почему серый медведь считается опаснее тигра и льва: если где-то в Африке, на открытом месте, охотник может стрелять с безопасного расстояния - то в наших зарослях, медведь при своих размерах, движется на удивление тихо и незаметно, и ты не увидишь его до последнего мгновения. Причем медведь-отшельник, бродяга - опасен втройне, потому что он сам ищет охотника и нападает первым.
-На медведя-бродягу охотиться просто - говорили мне - его не нужно искать, выслеживать. Просто бери ружье, иди в лес - и жди, когда он на тебя нападет. Успеешь выстрелить, и чтоб насмерть - твое счастье!
Затем пришел Астарот. Я не буду описывать его внешность - его портреты дошли даже до столичных газет. Он плюхнулся за мой столик в трактире, пристально посмотрел на меня, спросил - я ли тот, кто ищет медведя? А когда я подтвердил - вдруг оскорбил меня словами. Без всякого повода.
А когда я вспылил, он предложил мне выйти на задний двор и разобраться. Не повышая голоса, абсолютно трезвый и спокойный. И даже не дожидаясь моего ответа, встал и направился к двери. Перед ним тут же возникало пустое пространство: все расступались, старательно отводя глаза.
Я встал, потому что не мог поступить иначе. И в конце концов, он не мог сделать мне хуже, чем медведь. Мы вышли на задний двор, и кто-то сунул мне ружье в руки. Мы должны были стреляться с двадцати шагов - одновременно, по сигналу. Было ли мне страшно? Не знаю.
И патроны оказались - холостые!
-Пошли! - сказал Астарот, увлекая меня назад в трактир. Как будто - ничего и не произошло.
-Хочешь убить медведя, парень? - заговорил он, резко и отрывисто, только мы сели за стол - добро! За Кряжем, эта тварь порвала уже троих - не считая скотины. Только знаешь - все, что тебе рассказывали тут, про медвежьи повадки, правда! Серого медведя бесполезно искать - если сам он не захочет показаться, потому без толку будет идти толпой. Собаки не помогут - они боятся даже духа серого медведя, до дури! Прочесывать лес строем - только не в этих зарослях и горах. Так что самое верное, по опыту - это выманить медведя на приманку. Которой будет - сам охотник. А дело это настолько опасное, что я - ДАЖЕ Я! - не рискну идти один.
Вдвоем - куда надежнее. Если медведь бросится на одного - второй успеет выстрелить. Так что идти надо - с ОЧЕНЬ ПРОВЕРЕННЫМ человеком. Который не побежит с криком, бросив ружье. Что кстати его не спасет - потому что медведь после догонит и его тоже.
Ты - подходишь. Хотя я еще проверю, насколько метко и быстро ты стреляешь. Потому что это гораздо труднее, чем дробью, по летящему бекасу. Откуда пошло "снайпинг" - занятие для особо метких стрелков.
Что-то еще, парень? Ах, да - официально, по полной форме, приношу свои извинения! Если же ты их не примешь - что ж, я готов выйти на тот же двор, уже с пулями в стволах. А если принимаешь - значит, рискнем подергать судьбу за бороду? И вернуться живыми. Ну а деньги - поделим после. Когда продадим шкуру.
Мы уходили из города, без всякого торжества - не так, как писали газеты. Близился вечер, и мирные обыватели шли домой, закончив свой трудовой день, к домашнему обеду, мягкому креслу с вечерней газетой, и конечно же, заботам семьи. Завтра они проснутся, и будет то же самое, на протяжении тридцати, сорока лет, после чего они умрут в покое, оставив детям повторение своей судьбы. А мы уходили - не зная, вернемся ли завтра. И это поднимало настроение, как стакан доброго вина. Хотя разумом я понимал, что это глупо.
Возле "Рогов и копыт" стояла повозка. В ней были какие-то бидоны, пустые. Я и Астарот уселись на оставшееся сзади место, свесив ноги, и возница, низкорослый и круглолицый, похожий на хоббита из детских сказок, хлестнул лошадей. До Кряжа было верст десять, ноги стоило поберечь, и я был благодарен Астароту за эту услугу, договориться о помощи с каким-то своим знакомым. У нас было по штуцеру двенадцатого калибра, по два десятка патронов, запас еды и воды, у Астарота на поясе болтался здоровенный тесак, больше похожий на небольшой меч, а вот палатку мы не взяли, поскольку Астарот заявил, что "в ту, прошлую войну, отлично и лапником обходились, причем зимой". Эти слова немного меня удивили, поскольку мой спутник никак не был похож на служивого, у военных выправку, характерный шаг, разворот плеч, не выбьешь ничем. Астарот усмехнулся, и отвернул рукав, показав татуировку - оскаленную голову волка, и цифры под ней.
-О Вольных, слышал, парень? Да, те самые - "к нам не подходи, а то зарежем". Не бойсь - не лагерник я, доброволец.
Я удивился еще больше. Вольные - в просторечии, Волки - то ли штрафные, то ли Иностранный Легион, в ту войну. Будто, брали туда не спрашивая, и сомнительных иностранцев, и даже явных преступников прямо с каторги, и они обязывались честно отвоевать десять лет - получив в итоге бумаги на любое имя, с полным прощением, подданством, и какими-то деньгами. За дезертирство вешали сразу, вот зачем им татуировали год призыва, чтобы сразу можно было определить - зато дозволяли зверства с вражескими пленными и грабежи чужого населения. И доживших до конца среди них было мало - поскольку их обычно бросали в атаку впереди всех - зато отступать они были не должны никогда, иначе их встречали свои же пули. В общем, головорезы, которым жизнь не дорога, ни своя, ни чужая. И чтоб добровольно идти туда служить?
-Все не так - ответил Астарот - понимаешь, мы были грязнорабочими войны. Зато никто не смел поставить нас во фронт и бить в зубы! - от нас требовали результат, а как мы его добудем, это всем было наплевать! Даже когда дело с душком - вроде как войны еще нет, а дела всякие идут - и по ту сторону, тоже! Мы и старались - тихо пришли, сделали что надо, и исчезли. Зная, что никто слова не скажет, если все мы там ляжем - но никто и не будет на поводке нас держать, потому как, нас вроде и нет! А это - даже нравится, при определенном складе характера, конечно.. Такие люди - к нам и шли. А уж откуда - дело десятое.
На юге не бывает долгих сумерек, очень быстро спускается чернильная мгла. На повороте дороги мы спрыгнули с повозки, стук колес быстро затих вдали. Мы свернули на тропу, почти не видную в темноте. Астарот шел очень быстро и совершенно бесшумно; я считал себя хорошим ходоком, но едва успевал за ним, то и дело спотыкаясь о камни. Огни Зурбагана остались внизу. Над головой горели звезды - как густая россыпь искр на черном листе. Тьма под ногами казалась бездной: мы словно висели в пустом черном пространстве, прекрасном, но совершенно к нам равнодушном. Где-то далеко осталась суета, заботы, то, что мы называем цивилизацией. Я чувствовал странное воодушевление - и отрешенность, словно смотрел на себя откуда-то сверху, извне. Мир - как прекрасная черная пустота, исчезну я, вы, все люди - а мир останется такой же, восхитительный и равнодушный, не заметив потери маленькой частицы, как полк в сражении не замечает единственного убитого бойца.
Я снова споткнулся и едва не упал. Астарот обернулся.
-Не смотри вверх - сказал он - старайся нащупывать тропу ногами, чувствуй, куда их ставишь. На камнях здесь можно сломать себе не только ногу, но и шею.
Мы шли еще долго. Сколько точно - не знаю: в темноте не было видно стрелок часов. Сейчас к тому ущелью ходят целые экскурсии, толпы любопытных зевак - тропа превратилась в утоптанную дорогу. Но тогда мне казалось - наш путь не кончится никогда. Глаза постепенно привыкли, я отличал склоны ущелья от черноты неба, ноги наливались усталостью, пока еще терпимой, а Астарот все так же шел быстро и размеренно, как поезд по рельсам, и вел меня в никуда.
Вдруг он остановился так резко, что я налетел на него с ходу. Не дав мне упасть, он резко зажал мне рот ладонью.
-Тихо! - едва слышно прошипел он - ни звука, если тебе дорога жизнь! Жди здесь!
Я не успел ничего понять, как он растворился во тьме, уже с ружьем в руках. А я старался понять - в кого стрелять? По опыту я знал, что ночью на слух обнаружить человека или животное можно легче и дальше, чем зрением, и напряженно вслушивался в темноту, стараясь уловить слабый шорох шагов вблизи, человека или огромной серой туши. Ночная птица прокричала вдали. И вдруг я различил - но не близко, а очень далеко - слабый-слабый шум, похожий на гудение пчелиного улья, рокот моря или разговор толпы. Я не понял, что это - но он был так далеко, что никак не мог быть опасным.
-Тихо, это я! - раздался голос Астарота сзади, почти над моим плечом - не пристрели сдуру!
В этот час армия Фильбанка, совершив стремительный марш-бросок, остановилась лагерем у выхода из ущелья. Солдаты разговаривали, отдыхая, варили ужин в котелках, чистили оружие и амуницию, производя тот самый шум, какой неизбежно возникает от скопления вместе тысяч занятых делом людей. Завтра утром им осталось только, миновав ущелье и спустившись той же дорогой, по которой мы шли, свалиться на Зурбаган подобно снежному кому с горы.
-Что же нам делать? - спросил я, когда Астарот закончил свой рассказ - надо скорее бежать, предупредить гарнизон!
Астарот помолчал, о чем-то размышляя, затем сказал:
-Как бы мы ни спешили - в городе будем только под утро. Надо будет еще поднимать с постелей кого-нибудь из начальства и доказывать ему, что мы не пьяны и нам не померещилось. Но даже если нам поверят сразу, во что я не очень верю - будет поздно.
-Почему? - не понял я - гарнизон успеет подготовиться!
-Ты видел, какой гарнизон в Зурбагане? - усмехнулся Астарот - два неполных батальона регулярных дубов, канониры на береговых батареях, да добровольцы-кавалеристы и бараны-волонтеры, из которых вояки, как из чего-то пуля. В укреплении от них был бы хоть какой-то толк - но ты же видел: где мы шли, никаких укреплений нет. Стоит Фильбанку пройти через ущелье - развернув свою армию в боевой порядок, он легко втопчет это воинство в землю! Остановить его можно только здесь - но из Зурбагана сюда не успеют дойти даже если нам сразу безоговорочно поверят и выступят тотчас же!
-Значит, Зурбаган обречен? - спросил я.
-Нет! - ответил Астарот - можно остановить Фильбанка!
Почему я согласился с Астаротом? В любом случае, населению Зурбагана отнюдь не грозила резня, неприятель все же не был ордой варваров - насколько я знал, эта война велась с соблюдением всех правил и конвенций, если не избавляющих народы от бедствий, то максимально эти бедствия регламентирующих. Несомненно, защитники Зурбагана увидев подавляющие силы противника, благоразумно сложили бы оружие и были бы им великодушно пощажены - все цивилизованные нации осуждают убийство пленных. Блестящий ход Фильбанка вошел бы в книги по военной истории; наш государь в далекой столице с неудовольствием бы покосился на поле шахматной доски, внезапно занятое неприятельской фигурой, осложнившей дальнейший политический торг. А после войны победители, приехавшие туристами, будут вместе с побежденными пить пиво, беззлобно вспоминая былое.
Что нужно было лично мне? Поверьте, меньше всего я думал об ордене! Зачем же я все-таки пошел за Астаротом? Если серьезно - во имя жизни!
Сделать то, что не делал никто; то что трудно, но реально возможно; то, о чем будешь после вспоминать с восторгом "я сделал это!" - что это, как не сама жизнь, самое ее кипение? Сделать то, о чем будешь вспоминать - я не хотел умирать и не думал об этом, потому что верил Астароту. Он сказал, что это можно сделать - значит это можно сделать. Но как мы могли бы сделать это, погибнув - значит, мы могли сделать это, оставшись в живых? Вернуться живыми - и вспоминать, потягивая пиво, что в нашей жизни был он, момент восторга, звездный час, когда ты сделал то, о чем не стыдно вспомнить..
Наше укрепление все еще стоит в ущелье - пока зевакам не надоест совершать туда паломничества. Поэтому я не буду описывать ни его вид, ни географию того места: вы можете сами его осмотреть или найти газетные фото. Усталость куда-то пропала: в темноте, мы таскали камни, как проклятые, и только когда закончили, я почувствовал боль во всех мышцах. Мы сели рядом прямо на землю, привалившись спиной к камням.
-Неужели нас могли услышать там, в ущелье? - спросил я - почему ты так встревожился?
-Не услышали бы - ответил Астарот - у этого ущелья есть особенность: оттуда слышно как в рупор, а вот туда звуки затихают. Сейчас, как Волков упразднили - в дозор с разведкой могут послать любого. А вот в мое время, этим занимались Волки. В дальнем свободном поиске, по пути и в стороны. На чужой территории, в том числе и затем, чтобы тихо прикончить любого, кто может увидеть нас.
-То есть, они бы нас убили? - с недоверием спросил я - не взяли бы в плен и даже бы не окликнули? Просто напали бы из темноты, как звери, и зарезали бы?
Астарот не ответил, только зло выругался. Потом посмотрел на небо и сказал:
-Рассвет близко. Время, когда человеку больше всего хочется спать. Можешь пока расслабиться - скоро будет жарко. Жди, я сейчас вернусь.
-Ты куда? - забеспокоился я - мне с тобой?
-Тебе как раз не надо! - зло отрезал Астарот - не беспокойся, парень, видишь - я даже ружье свое оставляю! Подремли, пока я схожу!
Я подумал, что он просто хочет отойти по нужде, чем и объясняется его раздражение. Он снял с себя штуцер, рюкзак и даже куртку. Затем ловко, как пантера, перемахнул через каменный вал и исчез.
Действительно, страшно хотелось спать. Если бы не моя привычка к гимнастическим упражнениям и долгой ходьбе, было бы гораздо хуже, но и так я больше всего хотел бы съесть обед и лечь в постель. Я задремал и проснулся от лязганья металла о камень - мгновенно вскочил на ноги, схватив ружье. Это был Астарот, он стоял внизу, по ту сторону укрепления. Звук, разбудивший меня, был стуком положенной им на стену винтовки - чужой. Вторая винтовка висела у него за плечами, и еще пять туго набитых подсумков; одежда его была забрызгана кровью.
-Прими! - сказал он, протягивая мне свой груз - не бойся, эта кровь не моя!
Он так же ловко вспрыгнул наверх. У него был вид кота, только что полакомившегося мышью.
-Перед боем обычно не едят! - сказал он - но лазарета поблизости все равно нет. Так что, доставай хлеб, пока не пришли гости. Они будут очень злы.
Астарот вынул из-за пояса нож, чтобы разрезать буханку. На лезвии ясно были видны следы крови.
-Не положено тем самым ножом - заметил он, чистя клинок - но другого у меня нет, придется нарезать еду этим.
-Мне нужны были не их жизни; мне нужны были их патроны - ответил он, жуя хлеб с колбасой - ты что, думал воевать здесь с четырьмя десятками патронов на двоих? Чтоб нас после приставили к тому камню, вместо стенки? Про всякие там правила на войне - забудь: мы сейчас никто! Впрочем, почему же никто - мы Волки! Последние, которых не упразднили.
-Но мы не шпионы! - воскликнул я - чтобы нас расстреляли без суда!
-А кто? - спросил Астарот насмешливо - не в мундирах, но с оружием, уже убили нескольких их солдат, причем ночью, тайком; а уж я-то клеймо Волка никак не скрою. И смею заверить, с пойманными Волками всегда обходились намного хуже, чем со шпионами.
Он деловито осматривал принесенные винтовки. Это были Маузеры-98, какими сейчас вооружена половина европейских армий. Он подбирал винтовку себе по руке - известно, что для настоящего стрелка каждое оружие, даже однотипное, имеет свой характер. Наконец выбрал себе одну, вторую кинул мне.
-Тебе без разницы -- сказал он -- на этой дистанции, хотя бы половиной пуль попадешь. Ну и наши штуцера, пристрелянные, тоже сгодятся. Впрочем, ты еще можешь уйти сейчас, после будет поздно.
Он не приказывал, не звал за собой -- просто, делал то, что считал, надо было сделать. И эта сила его убеждения не давила, а увлекала за собой, как из затхлой комнаты на свет, не по приказу, не по принуждению - но с верой, что следом за этой силой и вырвешься и ты - туда, где лучше, ярче, четче, чем здесь. И я знал, что откажись я сейчас - потом всю жизнь, которой может быть, осталось у меня не так много, буду сожалеть, о Несбывшемся, о чем можно было вспомнить.
-Зачем мы сделали такую высокую стену? -- спросил я -- если стрелять лежа, то можно было сделать на локоть ниже.
-Чтобы те, кто упадут от наших первых выстрелов, не закрывали нам цель -ответил Астарот -- уж если нам суждено здесь закончить жизнь, то я бы предпочел продать ее как можно дороже. У нас почти четыре сотни патронов -- я надеюсь, что не меньше половины из них не пропадут зря. Приготовься -- они идут!
Я и не заметил, как рассвело. В ущелье раздавался шум, похожий на журчание потока: шуршали камешки под тысячей ног, звякало снаряжение, раздавались приглушенные голоса. Шум приближался, и вот голова колонны в красных мундирах показалась из-за поворота. Впереди шли двое офицеров, придерживая сабли, за ними горнист, знаменосец и солдаты - по четыре в ряд. Увидев наше укрепление, один из офицеров вскинул руку, резко протрубил горн - колонна остановилась. Оба офицера и горнист направились к нам, остальные стояли строем, даже не сняв с плеч оружия. Я сжимал винтовку, направленную дулом вверх, и ждал, что сейчас Астарот вступит в переговоры, офицеры вернутся к своему войску и тогда - начнется.
-Бей! - как выдохнул Астарот, не глядя в мою сторону.
Я еще не успел шевельнуться, как он прицелился и выстрелил - раз, другой, третий. Оба офицера упали, как сбитые кегли, солдат с горном успел повернуться и хотел бежать - пуля ударила его в спину, бросила на камни.
-Бей! - орал Астарот, стреляя уже по колонне - пока они стоят!
Я вскинул ружье - и все встало на свои места. Маленькие красные фигурки напоминали мишени в тире - после выстрела они падали, как падает мишень. Любое живое существо бежит от пули: всякий охотник знает, что по стае птиц или зверей нельзя сделать больше одного прицельного выстрела, остальные только по бегущим или летящим; эти же стояли, как мишени, несколько долгих секунд пока наши пули валили их товарищей - они не вели себя так, как ведут живые существа.
Астарот вбивал новую обойму. Я успел выстрелить трижды, прежде чем фигурки, совсем не похожие на людей, скрылись за поворотом. Я торопливо дозарядил винтовку. Кроме двух офицеров и горниста, у поворота, лежало еще несколько предметов, похожих на мешки с мукой. Около одного из них валялось знамя.
-Почему они стояли? - растерянно спросил я, не находя ответа в своем опыте охотника и обычном здравом смысле.
-Не было приказа! - усмехнулся Астарот - это же дубы из регулярных, которые без приказа не смеют чихнуть: повиновение вбито в их головы крепче собственного ума. Ты что, не понял, зачем я начал с офицеров?
Он вдруг вскинул винтовку. Из-за поворота выскочил безоружный солдат, размахивая белой тряпкой, и склонился над знаменем, хотел поднять. Пуля Астарота бросила его лицом в смятый шелк.
-Он был без оружия! - заметил я - и с белым флагом!
-А мне плевать! - сказала Астарот - мы же не солдаты, нас все равно повесят, если поймают - ты не забыл?
Он повернулся ко мне:
-Запомни, малыш - в любой армии солдаты идут в атаку за знаменем, подчиняясь приказам, которые отдают офицеры, а передают связные, горнисты и барабанщики. Поэтому для успеха не обязательно истреблять большинство вражеского войска - достаточно перебить тех, кто отдает и передает приказы, чтобы самая многочисленная армия превратилась в толпу тупых дубов.
Так что, это только легенда - продолжил молодой человек с орденом - что сам Фильбанк вышел к нам с белым флагом и предлагал сдаться или бежать, пока нас не повесили - а Астарот якобы ответил ему - если бы не белый флаг в твоей руке, я окрасил бы твой мундир красным! Случись такое - неприятель остался бы без главнокомандующего, а сражение закончилось бы, не начавшись.
За поворотом протрубил горн, и оттуда выплеснулась безликая волна, сверкая остриями штыков; целая толпа нестройно топающих и что-то орущих людей - против нас двоих. Я замер, глядя на Астарота: если бы он бросился бежать - я бежал бы за ним, если бы он поднял руки - я тоже, но он вскинул винтовку, и пять выстрелов почти слившихся в один бросили первую шеренгу атакующих под ноги их товарищей; опомнившись, я тоже стал стрелять -- прицеливаясь, не так часто, но почти столь же метко. Нас спасала теснота ущелья: в самом узком месте больше чем шестеро не могли развернуться в ряд, упавшие загромождали дорогу телами. Я истратил две обоймы до того, как стрелять стало больше не в кого. Мертвые и раненые лежали на камнях, живые укрылись за поворотом.
-Бараны! - презрительно сказал Астарот - будь на их месте наши Волки, они бы выковырнули бы нас отсюда в пять минут: достаточно бросить что-нибудь с дымом, чтобы мы ослепли, и бери нас голыми руками. Но регулярные никогда не применяли наших приемов, а всегда предпочитали расшибать лоб о стену: я насмотрелся на это в ту войну. Зато мы вытворяли такое, что у наших врагов от одного нашего имени начиналась дрожь в коленках!
Из за поворота снова показался враг. Теперь они не бежали, выставив штыки, а шли с ружьями наперевес, плечом к плечу, как расстрельный взвод перед поставленным к стенке. Раздалась команда, прогремел залп - пули засвистели над нашими головами. Я выстрелил в ответ и с удовлетворением увидел, что попал: в шеренге образовалась брешь и тут же сомкнулась, пройдя по упавшему - может быть, раненому - десятками подкованых сапог. И тут заговорило ружье Астарота.
Он хлестал пулями, как бичом; он рисовал ружьем, как художник кистью; солдаты валились рядами быстрее, чем успевали наступать -- и те, кто геройствовали больше всех, первыми рвались вперед, первыми и умирали. Вот они шарахнулись за поворот и побежали, как стало баранов, пули валили их в спину на тех, кто еще пытался ползти - Астарот целился сейчас в тех, кто готов был скрыться; это было не сражение - беспощадная бойня тех, кто уже не мог сопротивляться.
-Запомни, парень! - сказал Астарот, заметив мою растерянность - только джентльмены на дуэли дерутся на равных, чтобы длина шпаги до сантиметра.. В настоящем бою и можно, и должно сделать так, чтобы враг был перед тобой - как баран на бойне! Поэтому если ты сумел выбрать такое время, место и прочие обстоятельства, например когда враг спит, устал, обманут, не ждет нападения - пусть твоя рука не дрогнет; любой охотник знает, что выследить зверя, застать врасплох, подкрасться незаметно - куда больший труд и не меньшая честь, чем просто выстрелить и попасть. И подумай, что если здесь и сейчас враг беззащитен - пожалеет ли он тебя в другом месте и в другое время?
Мы не воевали с врагом: мы на него охотились. Мы шли громить чужой штаб или резать спящий гарнизон, как волчья стая идет в овечий загон: волки не воюют с баранами - волки их режут! Посмели бы Волки Фильбанка убить нас в ущелье? Ты еще спроси - сомневается ли волк, прежде чем пустить в ход зубы?
Мы были Стаей. Любой стоил ровно столько, сколько стоит он сам - не его деньги, родовитость и знакомства. И жить оставались те, кто умел или быстро учился стрелять, драться, подкрадываться - но главное, умели держаться друг за друга. В Стае тебя прикроют, если оступишься - у того, кто сам за себя, первая ошибка будет последней. В Стае мы были непобедимы - и мы шли на это не только ради денег и прощения! Мы ходили на такие дела, что верили, должны были верить, хотели верить, что есть какой-то высший смысл! Иначе нельзя - ради денег можно хорошо постараться, но нельзя сделать сверх сил!
-И какой же был ваш смысл? - жадно спросил я - за что вы сражались?
-Чтобы выжить! - коротко бросил Астарот - помню, как любил повторять наш командир: я не призываю вас умереть за Отечество - я хочу, чтобы те мерзавцы умирали за свое отечество, а вы - помогали в этом им и сами возвращались живыми!
Он крепко выругался. Сейчас он был совсем не похож на прежнего Астарота - не делающего ни одного лишнего движения и не проихносящего ни единого лишнего слова. Бешенство кипело в нем, как в котле, готовое взорваться, он сыпал словами, перемежая их бранью.
-Парни гибли, я выходил живым из таких дел! Я возвращался с мечтой - собственный домик, чистые бумаги, и к черту прежнюю жизнь! Мой друг умирал у меня на руках и говорил - хоть бы тебе повезло, ты бы дожил! Мне оставалось три месяца, три месяца до десяти лет, когда нас упразднили -- решили, что Вольные не нужны. Будьте вы прокляты, гуманисты!
В ущелье снова протрубил рожок, и вышли двое безоружных солдат с повязками санитаров. Сначала с опаской, затем смелее, нагнулись над одним из упавших, хотели нести. Астарот выстрелил дважды и ухмыльнулся.
-Чтобы все, кто там еще живой, сдохли! На такой жаре полежишь, гангрена обеспечена, и не спасет никакой лазарет! Не смотри так -- они нас не пощадят. И уж поверь, когда нас поведут вешать, ты будешь жалеть лишь об одном -- что мало их убил. Я думал лишь об этом, когда под петлей стоял.
-И как же?
-Повезло разговорить там одного, слезливыми словами о милосердии, последней воле и письме домой. Затем придушил его, и ходу. И совесть меня не мучает -- он был враг, а с врагом дозволено все.
Снова пропел рожок, и красномундирные солдаты пошли в атаку, на этот раз они бежали, стреляя на ходу. Пули свистели над нашими головами, били по камням. Это неправда, что у них были однозарядные винтовки, как написано в газете -- просто мы стреляли лежа, с упора, укрывшись за камнями, выставив наружу лишь стволы -- а неприятель был перед нами как на ладони, и им гораздо хуже было целиться на бегу. Я стрелял, стараясь не думать, что будет если кто-то из врагов попадет: у меня не было чувства близкой смерти, наоборот - какое-то сладкое ожидание того, как я буду это вспоминать; вражеские солдаты оставались для меня безликими мишенями, но в голове кружилась мысль: вот сколько их уже умерло, а я -- жив!
-Когда вышел приказ, что Вольных больше не будет, я хотел взять винтовку, выйти на улицу и палить прямо в эти сытые довольные рожи -- сказал Астарот - и не смог. Не ради тех - ради себя и тех ребят, что служили и умирали вместе со мной. Слова, которые говорили они, присягая: "..чтобы не лилась кровь мирного народа нашего в пределах Отечества..". Вышло бы, что нарушив присягу, я и их бы предал - может быть, я сентиментален, но не могу. Зато вот эти мне сейчас за все заплатят!
Красномундирники опять появились в ущелье, на этот раз они построились поперек в две шеренги, несмотря на то, что наши пули валили их одного за другим, тут же смыкали ряды, первый ряд опустился на одно колено, второй за ним во весь рост. Дружно вскинули винтовки с примкнутыми штыками, и дали залп. Мы успели пригнуться, и пули застучали по камням, а одна или две даже влетели в амбразуры. Затем Астарот снова стал стрелять, я за ним -- потеряв наверное, половину, строй скрылся за поворотом. Однако я заметил, что лежащих тел стало меньше. И знамя больше не валялось тряпкой в пыли.
-Раненых вынесли -- сказал Астарот -- надеюсь, выживет немного. Девяносто два патрона потратил я, и только за пять не уверен, может и промахнулся. Считая с твоими, там их валяется больше сотни - неплохо! Жалко, что офицеров только те двое, в самом начале -- но наверное, важные чины, если шли впереди.
Сзади послышался стук копыт. Мы обернулись - к нам приближались всадники с кокардами зурбаганских волонтеров.
-Добровольцы-кавалеристы - усмехнулся Астарот - ладно, с паршивой овцы хоть клок...
-Кто стрелял? Что здесь происходит? - спросил старший.
-Слезь, выглянь и посмотри! - ответил Астарот - если не боишься!
Солдаты Фильбанка не решались пока идти в атаку, но стреляли, высовываясь из-за скалы. Всадник спешился и, неловко оступаясь на камнях, выглянул. Пуля вышибла крошку из валуна около его головы, и он тотчас же спрятался обратно.
-Кто командир? Кто вас сюда поставил? - он переводил взгляд с Астарота на меня.
-Слушай, петушок - сказал Астарот издевательски-ласковым тоном - скоро Фильбанк войдет в Зурбаган очень злой. Его офицер, считая нас частью гарнизона, сказал - если вы не сдадитесь через час, они будут вешать пленных и к черту Конвенцию! Час уже прошел, так что простите, что мы вас немного подвели, и не сдались. Теперь, если ты хочешь жить, то сейчас поскачешь в Зурбаган так быстро, как сможешь, и скажешь, чтобы там били во все колокола. Мы вдвоем не продержимся долго: нам нужно подкрепление. Здесь хватит и роты, а остальные пусть бегут рыть окопы: если Фильбанк не пройдет здесь, он двинется вокруг гор и будет у северной окраины завтра к вечеру. Скачи не медля, но патроны ты и все остальные оставите нам. Ты все понял!?
-Это правда!? - спросил побледневший доброволец, глядя на меня - они не будут брать пленных?
Перехватив взгляд Астарота, я молча кивнул. Волонтеры заторопились, поворачивая своих чистокровных коней.
-Стойте! - скомандовал Астарот - ваши патроны! Нам они нужнее, чем вам.
-Мы не взяли с собой оружия! - ответил старший из добровольцев - во избежание риска.. Бой не входил в нашу задачу - мы должны были только посмотреть.
-Чтобы попавшись врагу, твердо рассчитывать на жизнь, так как и не помышляли о сопротивлении? - издевательски спросил Астарот - не беспокойся, если тебя поймают, повесят все равно!
Когда стук копыт стих далеко внизу, Астарот зло рассмеялся.
-Я напугал их, чтобы они шевелились! Если война теперь по правилам, которые защищают права этих баранов и ставит вне закона волков. Творец единый, кто же теперь будет воевать? В мое время было по-другому - "война портит мундиры, отвлекает солдат от тонкостей службы". И пока дубы бессмысленно маршировали на плацу пред высочайшим взором, всю работу делали мы. Даже если войны формально и не было. Было всякое - но нам приказывали быть зверьми, для уверенности что мы не перебежим и не сдадимся: в плен нас не возьмут!
-Как в природе! - заметил я - волки, собаки, олени редко бьются друг с другом: они стоят напротив, принимая угрожающие позы, пока один из соперников не уступает. Так и император, поссорившись с соседом, выводит на парад в столице пятьдесят тысяч солдат, пригласив всех послов; сосед в ответ выводит на площадь сто тысяч - и император уступает. Предмет спора - кусок территории, выгодный договор или торговое соглашение - решается мирно, без крови, разорения, вдов и сирот.
-Такое сравнение мне не приходило в голову! - расхохотался Астарот - только я думаю, недолго прожил бы зверь, надеющийся лишь на свой угрожающий вид, но без зубов и когтей!
Было еще одна или две атаки, слившиеся в моей памяти - солдаты в красном накатывались волной, топча тела своих убитых и раненых, мы стреляли, волна откатывалась назад. Причем по совету Астарота мы стреляли не только из винтовок, но и штуцеров, разрывными "медвежьими" пулями, категорически запрещенными Конвенцией, как сказал мой спутник -- зато какой результат! После враги снова стали стрелять, высовываясь из-за поворота. Пули так и свистели поверху -- поначалу Астарот отвечал им, метко стреляя по показывающимся головам, но затем, пересчитав оставшиеся патроны, спрятал винтовку в амбразуру, чтобы дуло не подбило случайной пулей. Сделав из наших шляп, рюкзаков, курток и подходящих по размерам камней два чучела и выставив над стеной, положив рядом палки как винтовки, Астарот присел у бойницы и закурил трубку. Пальба с той стороны усилилась: неприятель увлеченно расстреливал выставленные мишени.
-Да, даже на войне есть законы, которые не должно нарушать даже каторжное отродье. Было - возвращаясь уже домой мы наткнулись на едва живого человека. Он был художник по имени Шуан - ездил со своим альбомом и рисовал тут же, на поле недавней битвы. Я видел его картины - там почти нет парадов со знаменами, зато есть усталые солдаты среди мертвых тел. Его так отделали мародеры - те, кто подбирают после войска что осталось и грабят убитых. Я помню, сколько раз мы сами, входя в деревню, реквизировали "на военные нужды" лошадей, продукты, фураж, теплую одежду, в обмен давая ничего не значащие бумажки, так что крестьяне просто берут свое обратно, но эти.. Шуан был сильный, здоровый мужчина, и имел при себе ружье - так эта шайка, двое мужчин и женщина, чтобы разжалобить его и застать врасплох, стала рассказывать про своих якобы погибших детей. Потом они, улучшив момент, схватили его, ограбили и избили до полусмерти. Переломали пальцы - он больше всего боялся, что не сможет никогда рисовать. Мы перевязали его - больше мы не могли ничего сделать, а затем нашли тех троих, которых он описал. Мы всадили им по надпиленной пуле в животы и оставили лежать, чтобы помирали подольше, жалея, что пули не в головы. Не знаю, что стало с художником - жив ли..
-Жив - сказал я - он выставлялся в столице.
-Слава богу - сказал Астарот - он был хорошим человеком, только не усвоившим, что никого нельзя подпускать к себе близко, а особенно - со спины.
Враги снова пошли вперед -- тот, кто командовал ими, бросал своих солдат на убой без всякой жалости, в надежде что наше укрепление вот-вот падет. Привыкнув, я уже научился выделять в строю сержантов и ефрейторов -- тех, кто командовал, гнал людей вперед, они и становились первыми мишенями для пуль Астарота. И эта атака была отбита, красномундирники исчезли за поворотом, а на земле прибавилось тел -- и я мог сейчас оценить правоту моего спутника, в самом узком месте ущелья тела лежали буквально валом, одно на другом, закрывая бы нам обзор, будь наше укрепление ниже.
-Зачем все? - сказал Астарот, затягиваясь трубкой -- для кого-то просто выжить, пройдя по грани - и вернуться. Остаться живым - чтобы те были мертвы! Как те из "Клуба самоубийц", чокнутые, но заметили верно, что ощущение близко пролетевшей смерти дает неземное наслаждение, не сравнимое ни с чем. Я слышал это не раз от своих парней после боя -- вот только сам никогда... Удовольствие, что ты живой, а вот те сдохли, и значит ты лучше их -- это да!
Было тихо. Даже стрельба с той стороны прекратилась. Поглядывая в бойницу, Астарот курил, и рассказывал:
-Ты помнишь, как начиналась та война? Ну да, где тебе, ты был еще щенком. Они были сильнее нас и лучше подготовились, их артиллерия была просто великолепна, их генералы управляли полками, как инженеры машинами, их войска шли через границу неисчислимой саранчой. Когда в Ковно вместе с армией и штабом сдался в плен сам наш главнокомандующий, брат императора, великий князь, стало ясно, что мы проиграли войну - ту честную и открытую войну, где солдаты в чистых красивых мундирах идут в атаку под развевающимися знаменами. Но запомни, малыш - нельзя победить того, кто сам не признает себя побежденным! Если у тебя по правилам вышибли оружие и сбили наземь - хватай любую дубину и без всяких правил бей по ногам или в спину! Тогда началась совсем другая война, не цивилизованная, не европейская.
Они лучше нас в сражении? Но боеприпасы, провиант, амуниция должны быть подвезены к фронту - и если сто лет назад для нападения на обоз требовалась сотня удальцов, то сегодня подложить динамит под железную дорогу может и один человек! Кто-то наверху додумался - и на ту сторону пошли диверсионные отряды из отчаянных парней - все добровольцы, имевшие свои счеты с врагом; больше конечно Вольные, но были и из регулярных, и даже гражданские. Чтобы расставить солдат стеной вдоль сотен верст железных дорог не хватит никакого войска, а слабую охрану мы резали, как овец; они усиливали караулы там, где только что произошло крушение -- мы взрывали поезд или мост далеко в стороне. Воюющей армии нужно много всего - но там, где раньше проходило в день сто поездов, теперь едва пробивались два-три; они еле ползли со скоростью патрулей, рассматривающих впереди путь, ночью и вовсе замирая на станциях. Враг оказался на голодном пайке в самый важный момент, получая лишь малую долю позарез необходимых подкреплений, патронов и провианта. Что было дальше - известно. Они надорвались - еще сумели взять Осовец, но их потери были невосполнимы, а наши генералы наконец научились воевать!
И мы - "убийцы, бандиты, каторжное отродье", что еще о нас писали - ни разу не взяли без дозволения и платы даже кусок хлеба у крестьян, как ни были голодны! Иначе бы нам было не выжить, когда за нас взялись всерьез, и по лесам за нами стали гоняться их егеря. Взяв однажды их полковую казну, мы тратили монеты, как патроны, расплачиваясь за провиант - никто из нас на том не разбогател. Иногда было, как в приключенческих книжках, например когда мы среди бела дня вывезли динамит с их склада, переодевшись в их мундиры. Но гораздо больше было бесконечных верст по болоту с тяжелым грузом за плечами, и ожидания у насыпи, лежа по горло в воде - когда проклятые комары больший враг, чем их караулы. И никто из нас не получил награды -- зато все европейские газетеры вопили о бесчестных и подлых методах войны, и им подпевали у нас предатели и прекраснодушные идиоты! В тех поездах гибли и гражданские: всякие там чиновники, семьи офицеров, и прочие ловкачи, едущие разжиться награбленным добром, так мы не звали их на нашу землю, веря, что защищаем родину. Свои же нас поддерживали втайне, потихоньку, а затем и вовсе упразднили, "чтоб не злить мировое общественное мнение". Но та война все же была выиграна, в том числе и благодаря нам!
Астарот вдруг замолчал, вглядываясь в амбразуру. Пока нам везло - кроме царапин от разлетающейся под пулями каменной крошки, мы не понесли никакого урона. Огонь противника был метким: наши шляпы, надетые на импровизированные чучела, были прострелены неоднократно - в отличие от нас, враги явно не испытывали недостатка в патронах.
-Хватит еще на одну-две атаки - сказал Астарот, пересчитав наши запасы - если хочешь жить, еще можешь сейчас уйти.
-А ты!? - спросил я недоуменно.
-Десять, пятнадцать, двадцать лет серой, скучной жизни и пустая смерть в одиночестве или от водки за трактирным столом -он вынул трубку, выпустил круг дыма и улыбнулся - я очень хотел вернуться, но я не хочу возвращаться, чтобы кончить так. Я жив, а они - он кивнул на ту сторону стены - мертвы, и я постараюсь, чтобы этих мертвецов стало еще больше. Они долго будут помнить Астарота и это ущелье!
Я медлил. Что-то привязывало меня к этому человеку: я не мог так вот уйти и оставить его. Тем более, что пока опасность не грозила; я посмотрел на часы - может быть успеет подойти помощь?
-Я решил - сказал Астарот устало - у горцев Самхетии есть такой обряд: если человек лишается всего - дома, родных, места в жизни - он может идти к мулле и принять обет абрека. Абрек -- уже не человек, а бешеный волк: он должен убить любого, кого встретит, и есть только то, что отнимет. После смерти ему обещан рай, поэтому абрек не знает страха, бросаясь с кинжалом даже на отряд солдат и умирая с блаженством на лице, исколотый штыками. Считается, что обет длится год, после которого абрек снова может стать обычным человеком - но я не знал таких ни единого. Наверное, так оно и лучше - умереть не в постели, а с оружием в руках, сражаясь за правое дело и забирая жизни врагов.
Я не успел решиться: снова проревел горн, и солдаты в красном бросились в атаку. На этот раз их вел за собой офицер, размахивая шпагой. Астарот вскинул ружье, глаза его сверкнули:
-Офицер мой! - крикнул он мне - других бей!
На том конце ущелья громоздилась настоящая баррикада из тел. Мы открыли беглый огонь по солдатам, ее преодолевающим. Офицер не оборачивался и не видел, что его люди уже бегут под этим убийственным огнем. Когда он был в пяти шагах от нас, по-прежнему что-то крича и держа в руке бесполезную шпагу - совершенно один, зрелище не грозное или возвышенное, а смешное - Астарот вылез наверх и встал во весь рост. Офицер оглянулся и замер.
-Сдавайся - крикнул я, тоже высовываясь из-за стены.
Офицер стал судорожно расстегивать кобуру. И тогда Астарот выпустил пулю ему в живот. Офицер переломился надвое и рухнул лицом вниз.
Астарот спрыгнул со стены. Я поразился лютой ненависти в его глазах - как будто перед ним стоял кровный враг. Опомнившийся неприятель снова начал беспорядочную пальбу. Астарот закурил трубку.
-Знаешь ли ты, что стало поводом для Конвенции, принятия "честных правил войны"? - обратился он ко мне - ты помнишь это?
Я помнил. Случай из той, прошлой войны обошел все европейские газеты. Хотя прежде обращение с пленными было менее гуманным,убийство офицера, да еще посредством зверских пыток, считалось недопустимым и тогда. Мировое общественное мнение ужаснулось - хотя виновных в том преступлении так и не нашли, для избежания подобного в дальнейшем представители всех великих держав собрались в Женеве, чтобы подписать Конвенцию о правилах ведения войны, упорядочивающую ведение военных действий, обращение с пленными и с мирным населением. Этой же Конвенцией были распущены существовавшие во многих государствах отряды Вольных, Волков, или как они назывались в других странах.
-Тот паршивый лейтенантишка сломал мне жизнь! - сказал Астарот - егеря нас очень крепко прижали тогда; ты не представляешь, насколько сложная, хитрая и коварная штука - хорошо устроенная облава. Офицерик знал пароли, расположение постов и патрулей - и отказывался говорить, а капкан вот-вот готов был захлопнуться! Он смеялся нам в лицо, даже когда ему подробно рассказали, что с ним сейчас сделают - мальчишка, дурак, не мог поверить! А десятку хороших ребят очень не хотелось висеть на деревьях? И его все равно бы убили - чтобы не навел на наш след.
-А может, он хотел исполнить свой долг? - спросил я - а как ты бы сам поступил, оказавшись на его месте?
-Я бы прежде всего не оказался! - отрезал Астарот - не дал бы схватить себя, как зазевавшуюся курицу! А уж, если на то пошло, рассказал бы, чуть-чуть приврав - с умом, ровно настолько, чтобы завести в засаду. Если бы тот юный дурачок был героем, он молчал бы до конца, и я бы сейчас здесь не сидел! Ты что, нас осуждаешь?
-Кто я, чтобы вас судить? - ответил я - меня ведь не было там, на той войне!
-Ты мог бы быть хорошим Волком! - хлопнул меня по плечу Астарот - эх, жаль, что мы поздно встретились! В моей команде был парень по имени Биг, по виду совсем мальчишка, тихий и скромный - но больше всего я хотел бы, чтобы сейчас он был здесь!
Мы пересчитали патроны. Их осталось двадцать четыре, на двоих.
-Два оставь для нас! - сказал Астарот, и усмехнулся -- еще двадцать две вдовы будут лить слезы и сколько-то детей осиротеют! Это не считая тех, кто уже лежит там. Мы-то может, и умрем - но и тех уже не воскресить!
Протрубил горн. Вот и все - подумал я - последняя атака. И тут сообразил, что звук раздался не спереди, а сзади. К нам спешили солдаты в наших мундирах.
-Вот и все! - сказал Астарот с облегчением - сдавай пост, Волчонок!
-А что было дальше? - спросил писатель.
-Фильбанк отступил - ответил молодой человек с орденом -- он потерял не так уж много людей из всего числа своего войска, но результат измерялся не только этим, скажу не хвалясь. Кто иначе сможет объяснить, почему его армия подошла к Зурбагану в обход гор не на следующий день к вечеру, а только через два дня -- два драгоценных дня, в течение которых волонтеры поспешно строили редуты и рыли окопы? Кто скажет, почему солдаты Фильбанка, вдвое превосходя числом защитников, с такой неохотой шли в бой, а взятые пленные считали, что Зурбаган обороняют отпетые головорезы? Почему Фильбанк так быстро снял осаду и отступил к границе?
Когда убитых стали хоронить, обратили внимание на их страшные раны от разрывных пуль. Астарота даже хотели арестовать, но потом решили, что огласка сего факта для государственных интересов нежелательна, тем более что стояла жара, что дало хороший повод кончить дело быстрее. Все павшие лежат у входа в ущелье - говорят, после войны там поставят обелиск в память тех, кого не дождались матери и жены. Они так и остались для меня безвестными - все, кроме одного. Тот офицер не умер сразу - к удивлению Астарота, со страшной раной в животе он сумел доползти до стены и сидел, привалившись спиной, по ту сторону, так же, как мы по другую, когда Астарот докуривал свою трубку; может быть, он даже слышал наш разговор. В руке у него был зажат медальон с портретом красивой девушки в кружевном платье. Я хотел вложить медальон в его карман, но подумав, оставил у себя. Может быть когда-нибудь я узнаю, кем был этот офицер и та девушка - и расскажу ей и его родным, что он погиб достойно.
На счастье Астарота, тот кавалерист-доброволец, который разговаривал с нами, оказался редактором газеты. Он так расписал наш подвиг, что замолчать его было решительно невозможно, и Астароту дали орден, как и мне, а также все то, что он недополучил, на службе Вольным. Я встретил его в том же трактире - он был мрачен и пьян.
-Вот все и сбылось! - сказал он мне - вчера я купил домик с садом, и в кошельке осталось еще что-то. Чистые бумаги, забвение всех моих грехов. Я вписал в документ имя "Астарот", потому что слишком к нему привык. Больше не надо ходить по грани, не зная, вернешься ты или нет; я нанял садовника и кухарку, поскольку не умею ни копаться в земле, ни готовить сам - выжить на моем месте смог бы и парализованный идиот! Жизнь кончена - остается досуществовать еще сколько-то лет и благополучно помереть!
-Даже счет предъявить некому! - продолжил он, осушив стакан - власть рассчиталась со мной честно. Слушай, парень, а ведь мы так и не убили медведя! Хочешь, идем завтра за его серой шкурой?
На один день он сумел даже превзойти себя - когда медведь бросился из густых кустов, Астарот успел выстрелить первым, и зверь издох, ткнувшись оскаленной мордой в его сапоги. Мы порядком повозились, снимая с него шкуру; но едва мы вернулись в Зурбаган, Астарот снова помрачнел. Шкуру медведя он отдал мне, сказав - ты заслужил ее тем, что втянул меня во всю эту историю и был рядом. Несколько дней он не вылезал из трактира, безобразно пил, ввязывался во все драки - и однажды бесследно исчез. В купленном им домике слуга-садовник сказал, что хозяин уехал, наказав беречь дом - и только. С тех пор я ничего не знаю о его судьбе - кроме слухов, что он подался на Острова, где назревает очередная смута.
Иногда я завидую ему. В книге "Диалектика в природе" изложена оригинальная теория, по которой время - это не часы, идущие в пустой комнате, а наполненность событиями, их последовательность. То есть, яркий, полный событиями год в действительности длиннее десятилетий убогого существования. Может быть, это и верно: вспомните - серые однотонные дни летят стремительно, складываясь в недели, зато вечером насыщенного событиями дня утро кажется бесконечно далеким.
Я понял главное: жизнь - как море: где-то бурлит и пенится, а где-то подернулось тиной. Высший смысл жизни - в ней самой, в ее кипении, а не существовании. То, что мы сделали - остается после нас; люди вспоминают наши поступки, продолжают наши дела. Легендарный строитель Шартрского собора, положивший первый краеугольный камень, не был дураком: пусть имя его забылось, и собор был достроен через два столетия - мы помним все, что жил на земле этот человек.
Так что, может быть я подамся на Острова - и встречу там Астарота. Я не знаю, на чьей стороне я там буду - да мне это и безразлично; я хотел бы только быть вместе с моим другом. А может быть, я вернусь домой и присоединюсь к очередной экспедиции в северные отроги Каменного Пояса, карта которых не составлена до сих пор. Или - есть еще несколько авантюрных предложений, но о них я не хочу сейчас говорить.
Когда молодой человек с орденом ушел, писатель разложил на столе под лампой с зеленым абажуром пока еще чистые листы бумаги, и задумался. "Писатель не биограф, как художник не фотограф" - любил повторять он; рассказ или повесть тем и отличается от документа, что дают простор вымыслу, позволяющему приглушить второстепенное и выделить главное - ради чего написан рассказ. Вечный вопрос - смысл жизни: каждый решает его по своему, один сеет цветы, другой раскапывает клумбы под грядки с репой, и оба по-своему счастливы - или нет? Смысл - он в найденном ответе, или поставленном вопросе; вопрос без ответа бессмысленен, но - не убьет ли готовый ответ мечту?
-Как ты думаешь, он будет счастлив? - спросила молодая женщина, сидящая поодаль и за всю беседу не произнесшая ни слова - ведь он так и не нашел ответа на свой вопрос.
-Почему, Ассоль? - спросил писатель - он обрел наконец душевный покой.
-"Как будто в буре.." - ответила Ассоль - "я не знаю, на чьей стороне я буду - да мне это и безразлично". Волк пускает в ход зубы, не мучаясь совестью. В этом мальчике есть стержень, он далеко пойдет, если не свернет себе шею - но это значит, что он станет или героем, или злодеем. Его выбор не сделан, путь не определен - о чем же ты напишешь, мой капитан?
-Я расскажу об этом его первом шаге! - сказал писатель -- это тоже выбор: жизнь - или существование; смысл жизни - в ней самой. Ты права, выбор его не сделан: поэтому против моих правил, в книге я дам ему вымышленное имя. Тем более, что я даже не знаю, кто будет главным героем: он - или Астарот.
-И как же ты назовешь этот рассказ - так, чтобы он относился к ним обоим?
Писатель пододвинул к себе лист бумаги. В этой жизни он имел совсем другое имя, и другую профессию: только сам он и его жена Ассоль знали о владении им именем, известным многим читателям - Александр Грин - защитник Зеленой Страны, где зло еще не побеждено и добро пока не торжествует - но все ярко, четко и ясно, где сбываются сокровенные мечты, если очень их желать, где люди летают, как птицы, а цветы вянут от скучных людей, где за счастье бьются до конца, а предательство наказывают пулей в лоб.