Танька захлопнула за собой дверь туалетной кабинки и пару раз судорожно вдохнула, все еще надеясь унять подступающие к горлу рыдания. Это не помогло, и она заревела почти в голос, давясь и захлебываясь слезами. Ее трясло, выворачивало проглоченной обидой, затаенной злобой и пошлым, примитивным бессилием. Забыв, что на ней вечернее платье, обошедшееся в кругленькую сумму, Танька уселась на унитаз и, кинув на пол блестящую сумочку, пригнулась к коленям, обхватив руками голову. В такой позе аварийной посадки, слезы и сопли текли прямо на дорогую ткань спадающей складками юбки. Последний раз так отчаянно Танька рыдала в первом классе. Тогда кто-то, смеха ради, сунул ей в портфель кожаный импортный пенал учительницы, Ларисы Николаевны. На этот пенал засматривались все девчонки в классе, в нем было множество отделений, по которым Лариса Николаевна аккуратно раскладывала ручки и деревянные карандаши, пахнущие почему-то лимоном. Когда пропажу пенала обнаружили, никто не сознавался в краже, тогда учительница велела всем вывернуть портфели. Вот тут-то Танька с изумлением обнаружила кожаное чудо в своем новеньком ранце. Она выложила пенал на парту, глядя на него, как на диковинное животное. После нескольких длиннющих секунд осознания Танька закричала: "Это не я, честное слово, не я". Она кричала и когда Лариса Николаевна небрежно взяла ее дневник и записала там вызов родителей в школу, потому что их дочь - воровка. Танька оглядывалась на одноклассников, понимая, что никто ей не поможет, даже если самая задушевная подруга, Верочка, будет тихо твердить свое: "Это не она", ни за что не поверят. Вот тогда Танька заревела от отчаяния и беспомощности, прямо как сейчас. И если много лет назад, в классе, ее рыдания смягчили гнев учительницы, и та поверила худенькой девочке, содрогающейся от слез, то теперь аспирантке Татьяне Лавровой не поверит никто. Ее слово будет против слова самого Нащокина, великого Нащокина, дважды лауреата Нащокина, вора и подлеца Нащокина, которого сегодня чествуют за работу, сделанную Танькой.
Сама виновата? Не надо было так слепо доверять ему? А как же иначе? Именитый профессор выбирает ее одну из всего потока для работы в его лаборатории, дает почти что "карт бланш" на все исследования, предоставляет свой кабинет для бумажной работы и свой личный ноутбук для расчетов. А потом следит за каждым ее шажком вперед, не советуя, не одобряя, не порицая, затаив дыхание, как за канатоходцем. Почти не дыша, боясь неосторожным словом спугнуть дерзкую молодую мысль. Пройдет или упадет-пропадет? Танькина идея была спорной, за такую заклевали бы, затоптали, молча и с удовольствием, не глядя на имена и звания. Но что возьмешь со вчерашней студентки? Чем бы дитя не тешилось, а Танька работала не по-детски. Зрело, красиво, как художник, не обращающий внимания на частности, стараясь схватить суть, свет, в один взгляд, в одно прикосновение кисти. И доказала свое, идея очистилась от шелухи сомнений, выровнялась и обрела четкую, подтвержденную всеми мыслимыми способами форму. Работа вышла блестящей. Та работа, за которую чествуют сегодня Нащокина, и в которой даже не упоминается Танькино имя. А что? Все материалы у гения, какие могут быть сомнения, что это его труд? Надо отдать ему должное, он даже поблагодарил Таньку за сотрудничество в переписке с журналами. Вот после этих-то слов она и выскочила из зала и едва успела добежать до туалета. Отравление, настоящее отравление со скрученными коликами кишками и рвотой слез.
Танька выпрямилась, вытерла ладонями лицо и вышла из кабинки. Умылась, как смогла, поискала взглядом сумочку. Подобрав ее с пола, нашла там бумажные платочки. Вытерлась. Достала ключи от машины и выглянула в коридор. Как мышь скользнула вдоль стенки, стараясь, чтобы даже свет из банкетного зала не задел ее. Бегом спустилась по лестнице в подвал, к стоянке. Хорошо, что догадалась взять сегодня машину, а Мишка еще возражал, напьешься, мол, как обратно поедешь? Напьешься! Разве что с горя. Но такого удовольствия Танька Нащокину не доставит. Теперь-то он наверняка попытается избавиться от нее, придерется к чему угодно. Чтоб он сдох! Танька мотнула головой и уселась в машину. Рывком подала назад, потом более плавно вперед, к выезду из гаража.
***
-- А куда же пропала Татьяна? Что-то я почти не видел ее, -- Нащокин во главе толпы сослуживцев-почитателей вплыл в гараж. - Где наша красавица? Верочка, вы ее видели?
Светловолосая, некрасивая секретарша Верочка покачала головой, хотя и видела, как Танька выходила из зала, прямая, как палка, держась за горло. Верочка лишь проводила подругу-одноклассницу взглядом. Времена отчаянного шепота "Это не она", как и времена горячей юношеской дружбы с общими секретами и доверительным перешептыванием на уроках давно прошли. Танька даже не узнала Верочку в первый раз, когда увидела в институте. Так, новая секретарша начальника. Серая мышка. Потом были и охи-ахи, и воспоминания, и пару вечеров в кафе, но этим все и закончилось.
-- Кажется, Танечка вышла. Может ей плохо стало, -- услужливо шепнул кто-то Нащокину.
-- Бывает, -- разрешающе снисходительно изрек Нащокин. - Вы все-таки, Верочка, поинтересуйтесь, что там с вашей подругой. Потом мне скажите. Обидно потерять такого ценного сотрудника из-за несвежего салата, -- он захохотал. Несколько человек рассмеялись, вторя герою дня.
-- Вас подвезти? - Поинтересовался кто-то из молодежи.
-- Вы не наблюдательны, юноша, -- по-барски пожурил его Нащокин. - Я пил только минеральную воду. Надо беречь, -- он выразительно дотронулся пальцем до своего лба, за которым роились гениальные мысли. Тут у него в кармане со звоном завозился мобильный.- Всем до свидания. - Нащокин помахал рукой расходящимся сотрудникам, уже отвечая на звонок.
Машины одна за другой выезжали из гаража, а Нащокин все стоял возле своего новенького многосильного монстра, раздраженно выговаривая кому-то в трубку, конвульсивно взмахивая свободной рукой. Во время очередного возмущенного пассажа, Нащокин развернулся на каблуках, и тут взгляд его зацепился за странную тень на стене. Бесформенное серое пятно медленно вырастало, пульсируя на светлой штукатурке. Нащокин закончил разговор, не отворачиваясь от призрачной тени.
Ему вдруг вспомнилась детская игра "в облака", вспомнилась так ярко, что он почувствовал, как нагретые солнцем жесткие стебли травы царапают спину, когда лежишь, уставившись в высокое до головокружения небо, с плывущими по нему пышными белыми глыбами.
-- Дракон! Дракон! - Кричал деревенский мальчишка Павлик, показывая своему городскому товарищу и вытянутую шею с зазубренным хребтом, и длинную морду, и крылья небесного чудища.
-- Да нет же! - Упрямился городской, тот, что станет великим Нащокиным. - Это самолет! Видишь винт. А вон там - лошадь!
-- Точно, лошадь, как наша Зорька, -- солидно кивал Павлик. И пекло солнце, и тихо плескалось у ног озеро, и плыли в вышине дворцы и принцессы, тигры и пароходы. Было детство - огромное, пустое счастье.
Сейчас Нащокин не в силах был оторвать взгляд от серой шевелящейся тени. Словно завороженный смотрел он, как у плоского призрака обозначилась резкая перемычка шеи, отделив голову от толстого туловища, из которого медленно начали вытягиваться кривые лапы. Бесформенное пятно обретало узнаваемые очертания. Собака. Это была собака, какими их рисуют дети. Угловатая морда с торчащими треугольными ушами, овальное тело, жирные линии ног и хвост колечком. Тень жила своей жизнью, повернула голову, пошевелила ушами. Нащокин услышал за своей спиной странный шорох, словно шуба тихо сползла с вешалки, шепот меха, скользящего по полу. Он резко обернулся и оцепенел.
Чуть в стороне от его машины, прямо напротив одной из ламп, освещающих гараж, стояло странное существо. Оно могло бы быть собакой, если бы не гротескные линии тела, мертвые пуговичные глаза и вывалившийся из раскрытого рта бархатный язык. Огромная игрушка, неумело сделанное чучело? Но откуда оно взялось здесь? Было спрятано за одной из машин? Все эти мысли в один миг промелькнули в Нащокинской голове, но уже в следующую секунду он не мог думать. Ледяной, первобытный ужас овладел великим ученым. Собака росла. Ее кривые лапы вытягивались, голова раздувалась, как воздушный шар, черная шерсть на ставших худыми боках скручивалась тугими кольцами. Но самым ужасным было то, как медленно, словно после долгого и глубокого сна, оживали глаза чудовища. Из стеклянно-бессмысленного взгляд сначала стал рассеянным, а потом начал обретать выражение, и в нем явно читалась злоба. Зверь повернул голову, шире приоткрыл пасть, отчего язык безжизненно мотнулся в сторону, и тут же раздался странный чавкающий звук. Пес нелепо облизнулся. Нащокин попятился, пытаясь спрятаться за своей машиной. Призрак уловил движение. Еще один поворот головы, и зеленые, горящие ненавистью глаза, не мигая, уставились на Нащокина. Тот присел, тщетно пытаясь закричать. Во рту пересохло, руки же, наоборот, мгновенно став влажными, предательски заскользили по полированному капоту машины. Нащокин упал на колени, глядя на собаку, как затравленная дичь. Идиотской деталью, которая гипнотизировала его, был огромный синий шелковый бант на шее у зверя.
Не сводя глаз с Нащокина, пес пружинисто присел на задние лапы, словно пробуя их силу, наклонил лобастую голову и двинулся вперед. Последнее, что увидел Нащокин, перед тем, как влажная утроба последнего смертельного ужаса поглотила его, была широко разинутая черная пасть животного с длинным сухим языком.
***
Танька выскочила из душа, оставляя за собой мокрые следы. Телефон продолжал настойчиво трезвонить. Встряхнув мокрую ладонь, девушка взяла трубку.
--Танюш, звоню тебе весь вечер, уже начал волноваться, -- в голосе Мишки звучала неподдельная тревога. Танька вздохнула. Если она сейчас начнет что-то рассказывать Мише, она опять расплачется как обиженная девчонка.
-- Точно все в порядке? Я могу приехать, -- он, действительно мог. Мог сорваться в любую секунду Таньке на помощь, мог прийти поздним вечером с каким-нибудь новым, поразившим его, фильмом, а потом, забыв про диск, заварить свежий чай и рассказывать Таньке о разных чудесных вещах. Милый Мишка. Но сегодня она хочет побыть одна.
-- Не надо, Мих. Я сейчас спать лягу. - Чмокнув влажную трубку, Танька выдернула телефонный шнур из розетки. Потом она порылась в блестящей вечерней сумочке, достала мобильный и отключила его. Держа в руке оглохшую трубку, Танька смотрела на сумочку, что-то было не так. Кажется, чего-то не хватало. Не очень понимая, что она ищет, девушка вытряхнула содержимое блестящего мешочка на пол, быстро перебрала высыпавшиеся мелочи. Мятые бумажные платочки, ключи от квартиры и от машины, пачка жевательной резинки, помада, несколько бумажных купюр, мелочь... Не было смешной маленькой собачки, потрепанной детской игрушки, которую Танька всегда таскала с собой, как талисман.
***
Когда-то каждое лето в их город приезжал чешский Луна-парк, и они с Верочкой, выпросив у родителей сумасшедшие, по детским представлениям, деньги, мчались к площадке, где смуглые люди, говорящие с забавным акцентом, управляли чудесными аттракционами. Белые, как облака, кабинки-лебеди взлетали в небо, кружась вокруг ярко раскрашенного столба. С металлическим лязгом над головами проносились машинки американских горок, а вопли восторженного детского ужаса заглушали их грохот. Бешено крутились карусели, так, что лодочки сидений сливались в одну разноцветную ленту мчащейся по кругу змейки. Но особенно привлекательным для Верочки и Таньки был кегельбан. Взяв в руки выщербленную по кромке старую деревянную миску с шестью белыми шариками, можно было помечтать несколько секунд о том, что именно сегодня шарики закатятся в самые дальние лузы и выигрышем будет чудесная кукла, с закрывающимися глазами.
Но по-настоящему девочкам повезло лишь однажды. После того, как несколько дней подряд они выигрывали пакетики сухого лимонада и кислые прямоугольные леденцы, шипящие пузырьками воздуха на языке, к ним наконец-то пришла удача. Быстро вынимая костяные шарики из луз, и считая баллы на непонятном языке, улыбчивая женщина-служащая протянула Таньке, а потом и Верочке по маленькой игрушечной собачке. Черное мохнатое чудо из неведомой страны умещалось в ладошке, блестя зелеными пуговками глаз и дразнясь бархатным язычком, высунутым из чуть приоткрытой пасти. Собачки были совершенно одинаковые, только с разными бантиками на шеях.
-- Давай, назовем их как-нибудь и будем все время носить с собой. Всегда-всегда, -- предложила Верочка.
-- Давай! - Танька посмотрела на свою собачку. - Это Батискаф, -- слово показалось ей достаточно чешским, чтобы стать именем для иностранной собачки.
-- А мой, а мой... -- у Верочки всегда было плохо с фантазией. - Тузик, -- наконец решила она. - Они будут нас охранять, как настоящие собаки! - Верочка всегда хотела иметь щенка и очень завидовала Таньке, у которой был старый беспородный пес Рекс. Когда Танька ходила с Рексом гулять, Верочка всегда просила дать ей поводок, представляя, что лохматое чудо с болтающимися ушами - ее собака.
Вечером Танька показала Батискафа маме и рассказала, что теперь всегда будет носить его с собой, чтобы игрушечный друг охранял ее и защищал.
-- Такие вещи называются талисманами, -- сказала Таньке мама. Новое слово привело девочку в восторг, и на следующий день она рассказала Верочке, что теперь у них есть настоящие талисманы, присочинив, что стоит только чего-нибудь сильно захотеть, волшебные собачки исполнят желания.
Прошло много лет, но Танька до сих пор не выходила из дома без потрепанной игрушки в сумочке. И вот теперь детский талисман куда-то запропастился. Танька ползала по полу, заглядывала под тумбочку, выворачивала наизнанку давно опустевшую сумочку. Этого только не хватало! Надо же было потерять Батискафа именно сегодня! До чего несчастливый день! Танька с силой отшвырнула сумочку в угол прихожей, и тут же заметила, что там что-то темнеет. Маленький черный комочек с глазами-пуговками и красным бантиком на шее.
Стоя на четвереньках, Танька потянулась к собачке, но тут же отдернула руку. Ей показалось, что игрушка шевельнулась. Девушка зажмурилась и почувствовала, как закружилась голова. Она так ничего и не съела на этом несчастном банкете. Конечно, теперь может привидеться все что угодно. Что-то мягкое задело ее голую руку, щекотно пробежалось до локтя. Танька вздрогнула от омерзения, представив, что это паук и открыла глаза. Прямо ее лицом как будто плавала в воздухе огромная, черная морда с двумя зелеными точками, поблескивающими отраженным светом лампы из ванной.
Танька, как была на четвереньках, попятилась по коридору к двери, пока не наткнулась на тумбочку. Она попыталась встать, опираясь на теплое дерево, но ноги не слушались ее. Танька почувствовала, как спазмом схватило низ живота, подмышками выступил холодный пот, а в голову ударил жар. Прямо перед ней стояла огромная, неуклюжая собака, чуть покачиваясь на тонких ногах, как недавно поднявшийся жеребенок. Чудовище в упор смотрело на девушку, не дыша, вывалив из пасти длинный обтрепанный по краям язык. Танька дико закричала, узнав в возникшем кошмаре игрушечный талисман.
Уже не пытаясь подняться, девушка в панике сделала рывок к двери, почти распластавшись по полу, и тут же почувствовала на спине тяжелое прикосновение лап. Последнее, что мелькнуло в угасающем Танькином сознании, была мысль о том, что красная ленточка была на шее Верочкиного Тузика, а у Батискафа бантик был синим.
***
Вы ведь подруги! Надо же было такое сказать. Верочка пожала худыми плечами. Она ненавидела Таньку, ненавидела со всей страстью некрасивой женщины, у которой украли любимого, а с ним и единственную надежду на будущую семью, домашний уют, тихие беседы по вечерам, когда дети уснули, даже на ссоры, измены, на все то, что избавляет от самого страшного, от одиночества. И виной этой потери была Танька. Один единственный раз Мишка зашел за Верочкой на работу и столкнулся с этой воровкой. С того дня он стал другим. Потом, через несколько мучительных недель, проведенных в сомнениях, попытках все вернуть или хотя бы сделать вид, что все осталось по-прежнему, он, наконец, объяснил Верочке, какая та замечательная девушка, и почему он недостоин ее, как ему не хочется ее огорчать, но он уходит. Уходит, конечно же, к Таньке. С того дня Верочке хотелось умереть, а позже, когда она увидела Таньку и Мишу вместе, ей захотелось другого. В отчаянии будущего одиночества она по-детски страстно желала смерти бывшей подруге. Смерти жуткой, уродливой и такой, чтобы Танька поняла, что это Верочкина месть за преданную дружбу, за украденную любовь.
Немного подумав, Верочка решила, что все-таки позвонит сегодня Таньке. Она видела, что на банкете та была расстроена не на шутку и, возможно, голос предательницы, в котором зазвенят слезы, хоть немного успокоит Верочку. Девушка полезла в сумку, достала мобильный и удивленно замерла. Кармашек, где она воспоминанием детства носила собачку-талисман, был пуст. Тузик исчез.
***
Старший эксперт-криминалист дежурной бригады Стас Нефедов с недоумением разглядывал маленькую игрушечную собачку, лежащую возле тела Татьяны Лавровой.
-- Взгляните, Петр Петрович, -- обратился он к следователю Тыкину. - Это уже интересно. - Нефедов осторожно протянул руку в резиновой перчатке и двумя пальцами взял собачку за шерстяное ухо. - Такую же ребята нашли сегодня ночью у тела Нащокина...
-- Типун тебе... Нам только серии не хватало, -- отмахнулся злой к концу дежурства Тыкин.