Закат был долгим. Солнце ослепительно блестящей монеткой неспешно опускалось в копилку прошедших дней, делая склонившиеся над излучиной реки ивы участниками представления необыкновенного театра теней. Они то трепетали силуэтами тонких листьев, то замирали, вытягивая руки ветвей, словно подражая жестам актеров великого немого. Медленно остывающий воздух поднимал над переливчатой водной гладью тонкую кисею туманного занавеса. Там, где река, резко расширяясь, становилась озером, вихрились плотные белесые виньетки. Озеро казалось бесконечным, только где-то в немыслимом далеке резкая, ослепительная черта отрезала воду от постепенно темнеющего неба. Доски старого пирса еще хранили тепло августовского дня. Несколько лодок, лениво покачивались на привязи, иногда с глухим стуком сталкиваясь бортами, словно большие рыбины, облепленные чешуйками облупившейся краски.
Ден повернулся на бок и чертыхнулся, попав локтем в зазор между плохо обструганными досками. Женька лежала, не шевелясь, даже не поворачивая головы к своему кавалеру. Ее влажные от недавнего купания волосы закручивались непослушными колечками на кончиках, глаза были прищурены от нестерпимого закатного сияния. Постепенно вечерняя тень все четче прорисовывала на фоне почти белого неба тонкий, правильный профиль девушки. Женька ныряла без купальника, и сейчас легкий вечерний ветерок покрывал зыбью гусиной кожи ее загорелое тело. От легкой прохлады темные соски маленьких грудей стали призывно плотными, и в угасающем свете был виден тонкий пушок, покрывающий кожу на животе и длинных ногах. Женька поежилась и села, обхватив колени руками. Ден сглотнул слюну, получилось громко и очень неловко. Женька взглянула на своего спутника. Из-за упавших на глаза широких влажных прядей волос взгляд получился лукавым и бесстыдным. Она выпрямила одну ногу, туго потягиваясь, и Ден жадно впился взглядом в слегка приоткрывшийся в складке кожи уголок коротких темных волос внизу Женькиного живота. Девушка повернула лицо к уходящему солнцу и, вздохнув, откинулась назад, опираясь на локти. Это было приглашением. Ден протянул руку и быстро провел пальцем по прохладной Женькиной коже от ложбинки между грудями к пупку, чувствуя, что это прикосновение обрывает последнюю ниточку, сдерживавшую его нетерпение. Он вплотную придвинулся к Женьке, так, что та могла уже ощущать бедром его напрягшуюся плоть. В ту же секунду девушка вскрикнула и вскочила на ноги. Ден, оставшийся в весьма неустойчивой позе, чуть не распластался по пирсу.
-- Ты что? -- В голосе Дена невольно прозвучала обида.
-- Ручейники, -- Женька указывала рукой на реку, где в сгустках поднимавшегося тумана вычерчивали замысловатые ломаные траектории крупные темные мотыльки.
-- Ну и что? -- Ден сел, подогнув под себя ноги и взял Женьку за руку. -- Иди сюда, -- он потянул девушку вниз.
-- Нет, давай уйдем, -- Женька не отрывала взгляда от стайки полубабочек, которая хаотично перемещалась над водой. Длиннотелые насекомые неровно взмахивали крыльями, обтрепанными по краям как старые флаги на пиратских каравеллах.
-- Почему? -- Изумился Ден.
-- Ты что не слышал про них? Они опасны на закате, -- Женька взглянула на Дена и тот удивленно понял, что девушка говорила серьезно.
-- Женька, ты веришь в эту стариковскую чушь? -- Изумился молодой человек. -- Иди ко мне, мы тут уже заждались, -- Произнося эти слова Ден вдруг осознал, что желание его пропало. Он досадливо стукнул кулаком по некрашеной доске, та угрожающе прогнулась.
-- Тихо, -- шепнула Женька и нагнулась, чтобы подобрать легкий сарафан.
-- Тихо? -- Ден кипел от обиды. -- Чушь! Еще скажи, что эти "темные детки" услышат меня и уволокут в речные глубины.
-- Не смейся, -- Женька виновато улыбнулась, присев на корточки. -- Ты здесь в первый раз, а я видела того парня, что... -- Она запнулась.
-- Ну что? Что? ---- Ден уже натягивал плавки, со злостью глядя на Женьку.
-- Он ослепил себя, понимаешь. А потом сошел с ума. Здесь давно говорят, что надо держаться подальше от темных деток, когда заходит солнце.
Ден посмотрел на реку. Коричневое облачко стало плотнее и больше, но насекомые держались середины реки, поднявшись чуть выше дымчатой границы туманной полосы.
-- Да они же тучами тут по утрам, особенно на рассвете. Я видел, когда плавал порыбачить. Даже прибил парочку, отличная наживка.
Женька охнула, потом решительно натянула сарафан.
-- Идем, пошли в дом. -- И добавила. -- Они бессильны на рассвете и днем. И ночью почти не опасны, но вот сейчас... Идем.
Раздосадованный, Дэн резко повернулся к реке.
-- Никуда я не пойду. Сейчас вода, как молоко! Пошли купаться, -- он схватил Женьку одной рукой за талию, другой задрал широкую юбку сарафана, и, ловко перехватив девушку за руку, стянул с нее одежду.
-- Давай, вот увидишь, как здорово! -- Ден тянул Женьку к шаткой лесенке, по которой можно было спуститься в воду.
-- Нееет! -- Отчаянно закричала Женька. -- Не надо. -- Скомканной тряпкой прижимала она к груди сарафан, сопротивляясь изо всех сил.
-- Как хочешь, истеричка, -- зло бросил Ден и прыгнул в реку прямо с пирса. Теплая, лениво расступившаяся вода приняла его, накрыла с головой, щекоча длинной донной травой разгоряченное тело. Отплевываясь, Ден вынырнул на поверхность и быстро поплыл к середине реки. Он слышал, что Женька что-то кричала, но не мог или не хотел разобрать слов. "Темные детки, -- вертелось у него в голове. -- Ха! Темные детки." Ден перевернулся на спину, чтобы немного отдохнуть и тут же увидел сквозь кружево влаги мечущихся над водой ручейников. Теперь он мог рассмотреть каждую тварь в отдельности. Они беспорядочно махали крыльями, словно пытаясь удержаться на одном месте, но вместо этого выписывали головокружительные зигзаги над лицом Дена. Один мотылек пронесся совсем близко, задев рваным крылом мокрую щеку юноши. Ден попытался отмахнуться, но за первым последовал второй и третий, молодому человеку уже тяжело было одновременно держаться на воде и отгонять назойливых темных деток. Ден развернулся, собираясь плыть к берегу, когда серо-коричневые, словно покрытые слоем пыли крылья закрыли ему один глаз, и тут же второй мотылек сел на другое веко. Наступила тьма.
Ослепленный, Ден пытался плыть, понимая, что теряет направление. Течение было быстрым, река достаточно глубокой, но Ден сопротивлялся темноте и течению, как только мог. И вдруг странное чувство охватило его. Вода словно стала плотнее, холодные стебли придонной травы исчезли, Дену казалось, что он погружается в бархатную, маслянистую тьму, окружавшую его со всех сторон. И это было восхитительно.
Постепенно исчезали посторонние звуки, неприятно царапавшие слух, таяли мысли, угасая под наплывом новых, неизведанных ощущений. Тишина оглушала шепотами таинственных обещаний, которые немедленно исполнялись, поскольку все до одного были они посулами блаженства, покоя и наслаждений. Ден забывал, подчиняясь упоительной власти полной пустоты. Он только чувствовал, каждой клеткой жадно впитывая все новые и новые волны абсолютного умиротворения и счастья. Дыхание стало свободным, несмотря на странную, приятно влажную оболочку, окутывавшую все его тело. Мышцы наливались невероятной силой, даря восхитительное ощущение всемогущества, и Ден с удовольствием напрягал их, чтобы почувствовать невероятное блаженство, расслабляясь. Ничто, из испытанного им ранее, не могло встать рядом с тем, что он ощущал сейчас. Если бы юноша сохранил память о прошедшем и способность сравнивать, он, наверное, подумал бы, что сладкие спазмы оргазма столь же жалки в сравнении с тем наслаждением, в которое он погрузился, как ничтожны круги на озерной глади по сравнению с океанскими волнами. Иногда редкие молнии холода пробегали по его телу, заставляя сладко замирать сердце, и острее ощутить телесный восторг от накатывающих за ними приливов блаженного тепла. Ден существовал чутким организмом с до предела обостренными реакциями, он подчинился темноте и безмолвию, позволяя неведомым силам вновь и вновь возносить его на вершины наслаждений, содрогаясь в сладостных конвульсиях.
-- У него судороги... У... ДОРОГИ... РОГИ..., -- боль пришла внезапно, резкая, как полоса вечернего света, полоснувшая по правому глазу. Странный, расплывчатый сгусток чего-то темного, тяжело дышащего нависал над Деном.
-- Держите руки. ЖИТЕ... КИ..., -- снова услышал он обрывки слов. Звуки убивали, впиваясь иглами в мозг, колючей проволокой стягивая тело, наотмашь хлеща по самым чувствительным местам. Холод, обжигающий холодом ветер и нестерпимый свет...
-- Он опять закрывает глаза... ОН ЗА... -- Дену хотелось крикнуть, остановить это ужасное возвращение в тот мир, который он начал вспоминать. Ему хотелось быть "за". Он сопротивлялся отвратительному рту, приникшему к его губам, воздуху, насильно проталкиваемому в его легкие, еще помнящие дух свободы. Он вздохнул только для того, чтобы закричать.
-- Нееет! Оставьте меня! -- Невероятным усилием Ден заставил себя сесть, озираясь по сторонам и различая лишь смутные силуэты людей, собравшихся вокруг.
-- Жив, -- снова скрипнул омерзительный голос. -- Ты жив. -- Плетки тонких рук хлестнули по плечам. Ден с усилием пригляделся. Женька, всплыло в памяти имя. Заплаканное лицо, дрожащее тело. Какая гадость. Ден отвернулся.
-- Ну, напугал ты нас парень, -- голос мужской и от этого еще более неприятный. -- Благодари свою девчонку. Если б не она, утоп бы, как пить дать. -- Старик, которого Ден, наконец, разглядел, улыбался, чуть приоткрывая рот и обнажая несколько гнилых зубов. Лодочник.
-- Не купаются тут на закате, -- тихо произнес он. -- Темные детки не велят. -- Он поднес к самому носу Дена ладонь, на которой покоились измятыми комочками плоти два ручейника. -- На глаза тебе сели. А там, на быстринке, на секунду зазеваешься, затянет.
Ден слышал, как плакала Женька, как лодочник утешал ее, но ему было все равно. Завтра, завтра на закате он вернется в блаженную тишину, он не может отказаться от раз испытанного наслаждения. Он будет слеп, если для блаженства нужна темнота, он умрет, если только так можно попасть в ничто, откуда невозможно вернуться добровольно.