В сумерках ни один досужий взгляд не падал на вонючий закуток за мусоркой, где отдыхали трое бомжей. Свет фонаря стыдливо приоткрывал остатки их скромной трапезы: с десяток обглоданных куриных косточек и три пустые бутылки, аккуратно сложенные в углу. Лица полулежавших на картонных коробках людей были надежно скрыты в тени.
- Угощайтесь, я сегодня добрый, - сиплым басом сказал один из бомжей.
Две руки потянулись к маленькому целлофановому кульку с окурками. Все трое закурили.
- Батяня, где столько бычков надыбал? - спросил гулкий голос из темноты.
- Где взял - там уже нет. Специально ко дню рождения собирал, - отозвался сиплый бас.
- Это ты молодец, вовремя родился. - В темноте кто-то сдавленно засмеялся.
Остальные двое молча курили, а смех то затухал, то вспыхивал снова, гулким эхом отдаваясь в отгороженном углу за мусоркой.
- Тебе, Парфенон, только бы ржать! - тихо сказал лежавший с краю. - А я вот, мужики, сегодня сон видел чудной. Такой, что не до смеху.
Повисла недолгая пауза. Люди потянулись за новыми окурками.
- Приснилось мне, только чур не ржать, - медленно начал Маркиз, - будто мои вши войну затеяли. Прямо у меня на голове.
Парфенон коротко хохотнул и закашлялся. Батяня невозмутимо промолчал.
- И при том я у них вроде корреспондента, - продолжал Маркиз. - Записывать за ними должен. А война у них нешуточная пошла. Будто бы за святые места воюют - за ушами, где кожа помягче, окопались неверные, уничтожить их надо. А я вроде на довольствии при полковом комиссаре. Как сейчас помню, сэр Пидоккио его звали.
С минуту пришлось ждать, пока Парфенон успокоится. И даже Батяня не сдержался, загоготал, но быстро взял себя в руки.
- Пидоккио это вошь по-итальянски, - укоризненно заметил Маркиз, - а не то, что вы подумали.
- Выбрось ты свое высшее образование из головы, оно тебе только жить мешает, - сказал Батяня. - Держи бычок и дальше рассказывай.
- Ну, что дальше - дальше войско собрали, многие тысячи воинов. И у каждого по шесть лап. На двух лапах идут, а четырьмя бьются. А я все записываю. Тут битва разгорелась не на шутку. Вижу - наших теснят, рубят на куски. Эти неверные на святых землях кровушки напились, разжирели, ростом в два, а то и в три раза больше наших. Одним словом, труба дело. Вот уже вижу сэру Пидоккио три клешни напрочь оторвали и адъютанта его порубали в капусту. Тут Пидоккио мне как закричит: "Убью нафиг! Бросай писать! Хочешь наш позор потомкам на память оставить?" И уцелевшей клешней к моему горлу тянется.
У Маркиза сорвался голос, и он замолчал. Парфенон заерзал в углу.
- А потом что было? - немного выждав, спросил Батяня.
- Взглянул я в свою тетрадь, а записей как не бывало! Чистые листы. И так обидно мне стало, что все напрасно. Напрасно жизнью рисковал на поле боя, напрасно старался, записывал. Вроде бы в этой тетради вся моя жизнь была учтена. Тут я упал на колени и взмолился Господу, чтобы избавил он меня от мучений невыносимых, от обид незаслуженных. - Маркиз оглядел товарищей и внушительно продолжил: - И Господь внял моей просьбе. В одно мгновение с жутким грохотом все деревья в округе взмыли в небо и испарились. Осталась только голая земля в кровавых пятнах. Тут же в небо улетели все мерзкие враги, и все мои боевые соратники. Да и я улетел вместе с ними - спокойный, счастливый, с Божьей благодатью в душе.
- Дурак ты, Маркиз, и сны у тебя дурацкие, - заявил Парфенон.
- Побрить тебя надо, - заключил Батяня, - а то чешешься постоянно - нехорошо.
Маркиз не отвечал. Из темноты слышалось его обиженное сопение.
- Вот я недавно сон видел - про лошадей, - начал Парфенон.
- У лошадей, надеюсь, вшей не было? - строго спросил Батяня.
- Нет, - отмахнулся Парфенон, - там целый табун лошадей был, в загоне. И наружу выйти никак нельзя. А побегать в поле-раздолье так хочется! Но из загона выпускают только тех, кто особой печатью мечен - клеймом специальным. А остальным сидеть взаперти до скончания времен. Так вот, вроде бы раз в год приходит в табун мужик, типа пастух, и по собственному выбору клеймо лошадям на лоб ставит - в виде подковы.
- Ну и что? Лошади, клеймо - бред! В чем прикол-то? - заявил Маркиз.
- А прикол в том, что как-то раз пастух не пришел в назначенное время. И ждали его долго, а его все нет. И гулять никого не пускают, и клеймить счастливчиков некому! - Парфенон глубоко вздохнул и продолжил рассказ: - И пошел среди лошадей слух, что вроде бы пастух совсем не прийдет, и надо как-то самим выпутываться. Решили они сами друг друга клеймить - копыта-то не зря дадены! Подходит одна лошадь к другой сзади, а та ей со всего размаху копытом в лоб! Вот и клеймо готово. Правда, одна незадача. Уж очень много лошадок от такого клейма сразу копыта откидывали. С проломленным лбом далеко не ускачешь. Да уж что поделаешь, ради большого дела все задумывалось. Только еще одна неприятность поджидала бедных лошадок. Не пускали их наружу с самодельными метками. Только настоящее клеймо, собственноручно пастухом оставленное, давало право на свободе гулять.
- Ну, а чем история-то кончилась? - спросил Маркиз. - Пастух-то пришел?
- Пастух пришел, - продолжил Парфенон. - Увидел, что его лошадок полстада передохло, расстроился конечно, но делать нечего - поставил свои метки, как обычно, да и ушел восвояси.
- Я что-то не пойму, Парфенон, а ты кем в этом сне был? - спросил Батяня.
- Я-то? Я сучкой был. Сучкой пастуха.
- Чего? - переспросил Батяня.
- Ну, собака у пастуха была. Она-то вход в загон и охраняла. Только лошадей с настоящим клеймом на волю выпускала. Вот я во сне этой собакой был. Непростой собакой, заметьте. У этой собаки Божье провидение прямо на лбу было написано. Тем же пастушьим клеймом, аккуратной подковкой.
Парфенон замолчал, показывая на своем лбу, как должна выглядеть подковка Божьего провидения, но в темноте мусорки никто ничего толком не увидел.
Стремительно наступала ночь. Город затихал, а бомжи шуршали картоном, пытаясь улечься потеплее и поудобнее. Где-то совсем рядом остановилась машина, что-то тяжелое несколько раз с глухим эхом провалилось в утробу мусорных баков, потом хлопнула крышка багажника, и машина исчезла.
- Парфенон, иди посмотри! - пробасил Батяня.
- Не пойду, я прошлый раз ходил. Вон, Маркиз пускай идет.
- Маркиз, - позвал Батяня. - Пойди, может, что интересное. Слышал, как ухнуло?
- Иди, Маркиз, все равно с краю лежишь, - поддакнул Парфенон.
Маркиз нехотя встал и пошел посмотреть. Минуту он копошился в мусорных баках, видимо вытаскивая оттуда что-то громоздкое, а потом затих.
- Маркиз, чего молчишь? - крикнул Батяня. - Есть чего?
- Ты чего там в нычку хаваешь, что ли? - подключился Парфенон.
Маркиз не отвечал. Мужчины быстро поднялись на ноги и вышли на свет. Маркиз сидел под фонарем на бордюре в обнимку с автомобильной шиной.
Батяня деловито оглядел резину.
- Протектор почти не стерт, - сказал он. - Сдадим Рустаму в шиномонтаж.
- Сколько он даст? - возбудился Парфенон. - Пятьсот даст?
- Там еще три такие же, - вставил Маркиз.
- За хороший комплект не меньше трех тысяч будем просить, - подытожил Батяня.
- Загуляем! - мечтательно протянул Парфенон.
- Пирелли, - неожиданно сказал Маркиз.
- Что? - откликнулся Батяня.
- Шины называются Пирелли, - пояснил Маркиз. - Как в моем сне.
- Какой нафиг Пирелли? - возмутился Парфенон. - У тебя там Пидоккио был.
- Так звали командира правого крыла нашей ударной дивизии, - не унимался Маркиз. - Пирелли. Мы с ним перед сражением успели побеседовать. Он мне тогда сказал, что, мол, главное - это хорошо знать своих друзей, а врагов мы узнаем в бою. Его разрезали пополам в самом начале атаки.
- Ну, и что? - спросил Парфенон. - Какая разница, что сказал тебе твой вшивый генерал в твоем вшивом сне?
- Уймись, Парфенон, - вступился Батяня. - У человека был вещий сон. Разве это не Божья благодать? С таким протектором - и на мусорке!
Бомжи аккуратно вытащили все четыре шины из баков, тщательно очистили от мусора и уложили в углу, надежно защищенном от посторонних глаз. Укрыли свое сокровище кусками картона и улеглись рядом, тесно прижавшись друг к другу.
Случайный прохожий мог вовсе их не заметить; разве что обернуться на гулкие голоса, что иногда доносились из темного угла мусорки, и, поморщив нос, ускорить шаг.
- Маркиз, кончай чесаться!
- А ты ноги убери, все ребра отдавил!
- Заткнитесь оба! Завтра сдадим шины и побрею обоих налысо.