Аннотация: Твердый характер, и сильный дух,приводят к трагедии.
ВОЛЧЬЯ КРОВЬ
Снег падал большими хлопьями, наклоняя неуклюжие лапы елей своей тяжестью все ближе к земле. Ночь нехотя уступала рассвету, и где-то вдалеке сквозь мохнатые елки, пробиваясь через снежную серую пелену, розовела заря наступающего дня.
Молодая волчица умирала. Она попала в капкан еще ночью и все это время пыталась освободиться из железных тисков, намертво сковавших ее заднюю лапу. Всю ночь она яростно сопротивлялась в надежде вырваться, и ее молодое и сильное тело металось из стороны в сторону, но холодная сталь не поддавалась, безжалостно впиваясь в распухшую лапу. Снег вокруг был забрызган ее кровью, и кровь продолжала идти, лишая ее последних сил. Но она, превозмогая боль, грызла и грызла свою лапу.
Волчица тяжело дышала, а в помутневших от боли глазах вдруг отразились два темных силуэта: это были люди. Шерсть в одно мгновенье встала дыбом, и она, злобно зарычав, забыв на миг о боли, прыгнула в их сторону.
От громкого винтовочного выстрела осыпался снег с ближайших елей, и стайка птиц поднялась в воздух, громко захлопав озябшими крыльями.
- Смотри, Сашка, вот она, отбегалась теперь. Вышла таки моя овца тебе боком!
Перед убитой волчицей стояли двое - отец и сын. Оба в теплых овчинных тулупах и лисьих шапках.
- Ну что, шкуру сам снимешь или мне? - спросил старший.
- Я сам, батя, чай не впервой.
В его руке блестнул охотничий нож. Он деловито со знанием дела снимал с волчицы шкуру, стараясь не смотреть в ее остекленевшие глаза...
Деревня Глуховка, затерявшаяся в уральских лесах, утопала в снегу: намело его в этом году предостаточно. Федор Сивков расчищал лопатой снег перед избой. С нарочито суровым выражением лица изредка посматривал на рубившего дрова сына, и тихая радость наполняла его огрубевшую душу. Всем хорош сын Сашка: рослый, статный, да и силенкой Бог не обидел. Правда, нелюдим и неразговорчив, но это ли беда. Зато хозяин будет справный: одно слово - мужик.
- Отдохни, Сашка! - крикнул он сыну.
Но тот то ли не услышал, то ли не хотел отдыхать и продолжал махать топором, с глухим уханьем вгоняя его в поленья.
Федор смахнул снег с лавки и, опустившись на нее, закурил. И снова Настена, как живая, появилась в его воспоминании... "Федор, Сашка, ну где же вы, идите уже вечерить!". В избе пахнет живицей и еще какими-то травами. На новом, совсем недавно сделанном им столе, приготовлен ужин: в чугунке рассыпчатая, пустившая от жара слезу, картошка, рядом другая нехитрая снедь. А в окно золотисто-красным светом вползает закат...
Настена умерла, когда Сашке было десять. Простудилась на сенокосе, попав под ливень, и через несколько дней ее не стало. Запил тогда Федор, запил тяжело. И, глядя на его звериное - тогда - запойное лицо, Сашка, тяжело переживавший смерть матери, перестал плакать. Взгляд его потяжелел, а душа очерствела.
Нелегко им стало без Настасьи, но как-то справлялись.
Сашка рос замкнутым и молчаливым, да к тому же еще и драчливым. Переколотив всех ребят в деревне, а потом и в школе, однажды лет в семнадцать влепил и Федору, когда тот спьяну стал его ругать за что-то, а потом дал подзатыльник. Рука у Сашки оказалась тяжелой, и в ответ он так заехал отцу в челюсть, что Федор - здоровенный мужик - рухнул, как подкошенный. А придя в себя через несколько минут, понял, что Сашка вырос, и такой метод воспитания больше не пройдет. Потирая болевшую челюсть, Федор, к своему удивлению, не без удовлетворения проговорил: "Ух, волчонок!". Ну а в деревне Сашку уже давно звали "волчонком", а иногда и просто "волком"...
Федор был еще в силе: только-только стукнуло пятьдесят. Выше среднего роста, широк в кости, с сильными мускулистыми руками. Да и седина ему шла, придавая его внешности более мужественный вид.
Сашка был больше похож на мать: среднего роста шатен с серыми умными глазами, а нос с небольшой горбинкой делал лицо старше, дополняя его каким-то хищным выражением.
Вот уже месяц как к их дому повадился ходить волк, и Федор просыпался ночью от надсадного лая их маленькой собаченки Феньки. Какое-то время это отпугивало серого. Но однажды утром, выйдя по нужде, Федор увидел лежащую на снегу Феньку с перерезанным горлом, а чуть поодаль - наполовину съеденную овцу.
Федор вскоре выследил серого хищника: это оказалась молодая волчица с приплодом из двух волчат. Вдвоем с Сашкой они поставили неподалеку от логова капкан. Когда же с волчицей все было кончено, Сашка сам расстрелял из дробовика маленьких волчат.
Глядя на Сашкину расправу с волчатами, Федор вдруг увидел в глазах сына жалость к этим маленьким хищникам. Длилось это лишь мгновенье, а потом глаза Сашки приняли обычное выражение, и он расстрелял волчат...
...Александр Ромашин снова был дома и радовался как ребенок, что вновь видит свой маленький белорусский городок. Где-то далеко-далеко как в страшном сне остался Афганистан, остался весь ужас войны. И не важно, что по ночам они снятся ему, снятся его товарищи, он снова идет с ними в бой, чтобы проснувшись утром, ужаснуться в очередной раз от сознания того, что их больше нет.
- Оксанка, ты представляешь, он действительно заговоренный - этот мой оберег, - говорил он молодой жене, показывая маленькую монетку, висящую у него на шее вместе с военным жетоном. - Цыганка не обманула, и он спас меня. А завтра мне присваивают звание прапорщика, и у нас все будет окей.
- Дурачок, - смеялась Оксана, - ты веришь в эти цыганские сказки? Это наша любовь и моя верность спасли тебя, и цыганка здесь совсем не причем.
Вечером того же дня Оксана и Александр устроили небольшой праздник: звание прапорщика хоть и не ахти какое, но все же это звездочки на погонах.
Из открытого окна их скромного домика звучала музыка, и старенькая радиола с трудом выдерживала такую нагрузку. Пришли их старые друзья - Сергей и Лена.
- Мы так рады за тебя, Сашок, - говорил Сергей, разливая водку по рюмкам. - Ну, во-первых, ты остался жив-здоров, я так думаю, - подмигнул он Оксане, - А во-вторых, прапор - это почти офицер, правильно я говорю?
Все засмеялись...
Из комнаты доносились звуки убираемой со стола посуды. Оксана и Лена о чем-то негромко говорили, и их силуэты мелькали за шторами ярко освещенной гостиной.
- Я никогда не верил во все эти обереги и прочую чепуху, - говорил Александр.
Они с Сергеем сидели на крыльце и курили.
- Но когда под Кандагаром мы попали под перекрестный огонь душманов, и от взвода остались только капитан Некрасов да я...
Он нервно скомкал окурок и щелчком запустил его в глубину сада. Маленькой трассирующей пулей мелькнул его огонек. Они помолчали, прислушиваясь в темноте к чуть слышному пению сверчка...
В начале октября почтальон Кузьмич на своем стареньком велосипеде привез Федору повестку: Сашку забирали в армию.
Сборы были недолги, а проводы - коротки. Просидели они с отцом всю ночь, почти не притронувшись к водке. Просто сидели и смотрели друг на друга.
А через несколько дней началась Сашкина служба в одной из частей маленького белорусского городка. К тяготам и лишениям солдатской службы Сашка привык сразу. Да и крепок он был, а кулаками работал так, что все вопросы у "дедов" к Сашке скоро пропали, и его оставили в покое.
Так и пролетела бы Сашкина служба без особых приключений, если бы не пришел в их караульное подразделение новый командир - прапорщик Николай Пеньков.
Николай Пеньков - тридцати лет от роду - службой особо не тяготился. Был хитроват и злопамятен, в горячих точках не служил, да и делать этого не собирался. Все вопросы и проблемы, возникающие в подразделении, решал просто: через "дедов".
Сашку он не взлюбил сразу: не понравился ему его открытый и сильный взгляд. Попробовал было сломать его с помощью все тех же "дедов", да вот проблема - отказались они с ним разбираться, вспоминая его тяжелые кулаки. И зачастил Сашка по нарядам, но терпел, лишь взглянет своими волчьими глазами так, что мурашки по телу: "Есть, товарищ прапорщик!" - и пойдет исполнять...
В тускло освещенной каптерке висела пелена дыма. Прапорщик Пеньков сидел за столом в расстегнутом кителе. Он был пьян. Его красное одутловатое лицо выражало крайнее недовольство.
- Дневальный! - заорал он.
- Товарищ прапорщик, дневальный Николаев по ва...
- Молчать!!! Сорокина ко мне, живо!.. Садись Сорокин. Тебе, Сорокин, скоро на "дембель", я правильно помню?
Сорокин утвердительно кивнул.
- Ты мне не кивай, а отвечай по- форме! - заорал Пеньков. - И воротничок застегни, Сорокин!
На его побагровевшем лице заходили желваки, а синие прожилки на лбу стали еще ярче.
- Так вот, Сорокин, я знаю, что ты и Демидов недавно были в самоволке, в город ходили за водкой.
-Това...
- Не перебивай, я это знаю точно. Вас четверо - "дембелей": ты, Демидов, Прибытков и Тюрин.
Он замолчал и, покачиваясь, стал ходить по каптерке. Остановившись, посмотрел мутными глазами на Сорокина.
- Или вы разберетесь с Сашкой Сивковым и научите его уму-разуму, или..
Голос его стал громче.
-...или уйдете на "дембель" тридцать первого декабря в ноль-ноль часов. Да ты садись, Сорокин, - вдруг подобрел он, - водочки выпей...
... "Снова зима" - думал Федор, - "закрутило, замело, ничего не видать". Он подошел к окну и одернул занавеску, но ничего кроме бешено кружащих снежных хлопьев не увидел. "А ночь-то какая темная" - сказал он вслух. Тупо заныло вдруг где-то в подреберьи, и Федор присел к столу.
Письмо от Сашки он получил лишь одно. Писал Сашка, что доехал нормально, а служба - как служба.
"Вот уже и ноябрь, а снегу - как в январе" - подумалось снова, - "а служить тебе, Сашка, еще ой как долго!"
Федор смахнул хлебные крошки со стола и хотел было включить свой старенький телевизор, но вдруг услышал какой-то звук. Подошел к окну и прислушался: где-то неподалеку в лесу выл волк. Тишина. Но вот - снова и снова. "Нехорошо как-то воет, - надсадно проговорил Федор, - надо бы капкан поставить, а то ведь и последнюю овцу сожрет"...
Сашка вернулся из караула и, сдав автомат сержанту, пошел в умывальник: нужно было привести себя в порядок, ну и побриться заодно. Раздевшись до пояса, стал мыться. Холодная вода приятно освежала и снимала усталость.
Услышав, что заскрипела дверь, он обернулся: все четверо "дедов" стояли перед ним.
- Извини, Сашка, ничего личного, это Пень приказал, - сказал Сорокин.
...Били его долго, а он яростно сопротивлялся. И неизвестно, чья бы взяла, не поскользнись он на мокром полу. Тут уже все навалились, и стало темно...
Сашка очнулся, когда его облили холодной водой. Это Колька - его одногодок - приводил его в чувство. Кровь текла изо рта и носа, и даже из ушей. С трудом поднявшись, Сашка доковылял до кровати и забылся тяжелым сном.
Утром его вызвал к себе Пеньков.
- Что за вид, товарищ рядовой?! Почему вы устроили драку в умывальной комнате?!
Молчал Сашка, только смотрел упрямо на Пенькова, а в глазах у Сашки метались молнии.
Не по себе стало Пенькову, понял он, что не сломать ему Сашку. И никому не сломать.
И заорал Пеньков, брызгая слюной:
- Два наряда вне очереди!!! А сегодня заступаешь в караул!
Ничего не сказал Сашка, повернулся и молча вышел.
- Я задавлю тебя!!! - заорал прапорщик.
И как только за Сашкой закрылась дверь, в нее полетел и с треском разбился стакан...
День близился к исходу, и солнце уже коснулось линии горизонта, когда Федор решил поставить капкан. В лесу было сумрачно и тихо, только где-то вдалеке забарабанил вдруг сбившийся во времени дятел.
Капкан Федор решил поставить, не заходя далеко в лес, а с краю у опушки, откуда был виден его дом. Наклонившись над капканом, не сразу заметил "серого", притаившегося за елкой. А когда заметил, было уже поздно.
Волк молнией вылетел из-за дерева и ударил грудью. Федор не удержался и упал в снег, вскрикнув от боли: правая рука попала в капкан. Волк сидел напротив и угрожающе рычал. А когда Федор, теряя сознание от боли, попытался левой рукой дотянуться до ружья, волк прыгнул и вцепился Федору в горло...
Этот день был необычно долгим, и, казалось, ночь не наступит уже никогда. А когда все же усталое солнце скрылось за горизонтом и стало темно, по опустевшему городу шел солдат с автоматом за плечами. И редкие прохожие удивленно оглядывались: куда же идет вооруженный солдат?
Сашка знал, где живет прапорщик Пеньков. Ведь тот не один раз заставлял солдат работать на него: то крышу чинить, то картошку выкапывать - да мало ли чего еще.
Совсем недалеко оставалось пройти Сашке до дома прапорщика Пенькова; вот уже и новая крыша отсвечивает блеском свежего в свете уличных фонарей.
Сашка снял автомат и передернул затвор.
А улицу, по которой шел солдат с автоматом, постепенно брали в кольцо милицейские машины с мигалками и завывающими сиренами и БТРы с десантниками из соседнего полка.
И зачем же понадобилось Оксанке за несколько минут до этого послать Александра - молодого прапорщика и участника афганской войны - к их соседу прапорщику Пенькову, живущему на другой стороне улицы в доме напротив, мы уже не узнаем никогда. Только вышел Александр от Пенькова в отличном настроении в новенькой шинели с блестящими звездочками прапорщика на погонах. Вышел на улицу и замер, увидев стоящего недалеко от него солдата с автоматом наизготовку.
А Сашка увидел прапорщика и нажал на спусковой крючок. Автоматная очередь прозвучала неправдоподобно громко, заглушив звуки милицейских сирен. Она пробила грудь Александра в нескольких местах, а одна из пуль раскрошила цыганский оберег и вонзилась в позвоночник.
... Сашка шел по улице, опустив автомат, не понимая, что эти люди в камуфляжной форме с оружием в руках бегут к нему. А когда понял, то поднял автомат и направил себе в грудь.