Все, кроме рассола, смешать в стакане, выпить залпом, запить рассолом.
Новелла девятая
Несовершеннолетний.
"Учитель, воспитай ученика,
чтоб было у кого потом учиться".
Е.Винокуров
Вся жизнь моя - несвязный монолог
где смех и грех текут одновременно,
и если не заметил это Бог,
то дьявол это видит непременно.
Игорь Губерман
1.
Я неторопливо шагал по аллее, ведущей к ресторану, бездумно пиная красные, желтые и коричневые листья, причудливым разноцветным ковром устлавшие землю на радость художникам, поэтам и романтикам, и в укор нерасторопным дворникам. Был поздний вечер, обе стрелки на часах - часовая и минутная - приблизились к одиннадцати, но все же я надеялся встретить в ресторане кого-либо из своих друзей, которых почти целую неделю не видел: ведь несколько суток кряду, практически без перерывов, я провел на чужих квартирах - катранах, играя в карты. По той же самой причине, признаюсь, я уже весьма соскучился по дамскому обществу.
Двухэтажная громадина ресторана смотрит на меня с главного фасада огромными окнами-витражами, из которых два крайних слева на первом этаже забраны глухими, не пропускающими свет темно-бардовыми шторами; за ними скрывается помещение бара. Следующие три окна наоборот ярко освещены, сквозь них виден вестибюль со стойкой швейцара и рядами вешалок на заднем плане.
В центральной части вестибюля имеется широкая лестница, уходящая вправо и вверх, она ведет на второй этаж, где собственно и расположен ресторанный зал.
Неудивительно, что большие входные двухстворчатые стеклянные двери заперты, ведь в этот поздний час посетителей внутрь уже не пускают.
Заметив в глубине вестибюля швейцара, я негромко стучу. Еще не старый мужчина двухметрового роста и могучего сложения подходит к двери, близоруко вглядывается сквозь стекло, наконец, узнает меня, открывает одну половинку и добродушно улыбаясь, впускает внутрь. Уважительно жму ему руку и спрашиваю о здоровье. Нашего швейцара все зовут одинаково - дядя Леша. Многие посетители его даже побаиваются - за внушительный вид, наверное, а он, добрейшей души человек, всю свою сознательную жизнь, почти сорок лет, провел у плиты, работая поваром, за это время достиг в своем ремесле вершин мастерства, накормил тысячи и тысячи людей, практически никогда не видя их, имея дело лишь со сковородами и кастрюлями. И лишь теперь, по выходу на пенсию, он выпросил себе у начальства должность швейцара, мотивируя это тем, что он, мол, хочет хотя бы теперь на людей посмотреть.
Приветливо кивнув гардеробщице, суетящейся за стойкой раздевалки, я поднимаюсь по широким мраморным ступеням на второй этаж. Огромный ресторанный зал ярко освещен, с потолка льется ровный белый свет. Шестьсот сорок матовых шаров (поверьте мне на слово, сам считал, причем, будучи в тот момент абсолютно трезвым), каждый размером почти с футбольный мяч, образуют на потолке причудливый узор. На сверкающем паркетном полу в несколько рядов стоят столики - 2 и 4-местные, но лишь немногие из них в этот поздний час заняты. Полупериметр зала - вся левая стена, а также дальняя, противоположная ко входу - это череда окон, расположенных в ряд, с видами на улицу; в настоящий момент они задрапированы легкими полупрозрачными белыми занавесями. Вдоль правой стены, отделяющей зал от кухни и подсобных помещений, располагаются 6 и 8-местные кабинки; за ними, в дальнем правом углу зала, находится оркестровая сцена, почти сплошь заставленная аппаратурой, среди которой виднеются музыканты. Звучит какая-то грустная мелодия; яркие софиты, стоящие по краям сцены, освещают в настоящий момент лишь солистку ансамбля, томную брюнетку по имени Светлана - артистично держа в руке микрофон, она увлеченно поет какую-то грустную песню о любви, слегка покачиваясь в такт музыке.
Эта мелодия, вероятно, одна из последних на сегодня, так как рабочее время музыкантов обычно истекает к 23.00; вот уже и зеркальный глобус цветомузыки, висящий под потолком перед сценой и бросающий разноцветные блики по всему залу, совершил, замедляясь, последний круг, остановился и погас.
С этой минуты в ресторане начинается обычная для этого часа суета: усталые, набегавшиеся за день официанты, подходя к столикам, строчат в своих блокнотах счета, их клиенты рассчитываются, встают и покидают зал; администратор, расположившись у своего столика, откуда видно всех и вся, зорко следят за тем, чтобы кто-то из них впопыхах не позабыл заплатить по счету; и лишь судомойка, переходя от стола к столу и собирая в свою безразмерную тележку грязную посуду, кажется, ни о чем не беспокоится.
Направляясь к эстраде, где, по моему предположению, должен был находиться мой товарищ Кондрат, подвизавшийся тут в качестве запасного барабанщика, я уже почти пересек зал по диагонали, когда поддавшись какому-то секундному порыву, остановился перед одним из столиков, не сервированным, за которым сидели две незнакомые мне девушки.
Меня удивил и даже несколько озадачил тот факт, что лишь они, невзирая на всеобщую суету вокруг, спокойно сидели на своих местах и никуда не торопились. Я быстро оглядел девушек с одной лишь целью - оценить их внешность. Дамочки эти, возрастом никак не старше двадцати, были одеты вполне обыкновенно - одна в ситцевое платье в красный цветочек по сиреневому полю, другая - в джинсовое платье-комбинезон. И все же, подумал я, они, невзирая на цивильную одежду, наверняка принадлежат к славному племени советского студенчества, многие тысячи представителей и представительниц которого в эти осенние месяцы были оторваны от учебного процесса и брошены в районы юга Молдавии для выполнения авральных сезонных сельскохозяйственных работ. Подтверждалось это предположение тем, что девушки эти были мне не знакомы, а я не без основания считаю, что знаю в своем городе всех без исключения местных девиц этого замечательного возраста если уж не по именам, то в лицо наверняка. Студенты же были обязаны носить форму стройотрядовцев - брюки и куртки полувоенного образца, но разве запретишь девушкам снять опостылевшую форму и надеть платье...
-Добрый вечер, милые девушки, прошу вас извинить меня за опоздание, - сказал я, и без приглашения уселся на свободный стул за их столиком.
- Как это?.. Кто вы? - встрепенулась одна из девушек, та, что была в платье, и удивленно уставилась на меня. Внешне, как я успел заметить, она была, пожалуй, не красива, но довольно привлекательна: у нее было круглое озорное лицо с вздернутым носиком и живыми голубыми глазами, а еще прямые светло-русые волосы до плеч. - Мы никого не ждем!
- Как же, как же, минуточку! - с трудом сохраняя на лице серьезное выражение, удивился я в свою очередь. - Швейцар внизу сказал, что меня в зале ожидают две милые и симпатичные девушки. А других двух девушек, - я обвел широким жестом все помещение, - я здесь не вижу. - И действительно, в зале в настоящий момент кроме работников ресторана можно было заметить лишь нескольких блуждающих туда и сюда одиночек. - Значит, это вы! - улыбнувшись, заключил я.
- Увы, вы наверняка ошиблись, - тонко улыбнувшись, заметила вторая девушка, темная шатенка с удлиненным интеллигентным, я бы даже сказал, аристократическим лицом, одетая в фирменное джинсовое платье-комбинезон, модное в этом сезоне в молодежной и студенческой среде. - Да и ресторан уже закрылся, так что вы опоздали.
-Как это закрылся, и что значит, опоздал? - деланно возмутился я, в негодовании даже привстав со своего места и озираясь по сторонам.
- А то вот, что мы хотели заказать отбивные, а официантка сказала, что повара уже ушли, и кроме водки она нам ничего предложить не может, - опять вступила в разговор круглолицая.
- Ай-ай-ай, какое безобразие! - сказал я, уже заметив, что на столе перед девушками кроме пустых тарелок и набора специй ничего не было. - Так что же нам теперь, с голоду помирать? - Я вновь огляделся по сторонам, затем, повернувшись в сторону эстрады, прокричал: - Эй, музыканты, сыграйте-ка что-нибудь веселенькое для души, только, пожалуйста, не прощальный марш!
Унылый блюз почти мгновенно смолк, и мы услышали усиленный микрофоном голос:
- В чем же проблема, товарищ? Дайте в руки и будут звуки!
Коллеги, конечно же, уже заметили и узнали меня, поэтому я ответил им в том же, шуточном ключе:
- Ладно, играйте, только пойте.
Спустя несколько секунд ВИА после отсчета: раз; раз; раз-два-три, заиграл какую-то разудалую мелодию из легко узнаваемых произведений современных советских композиторов. А еще минуту спустя к столу вразвалочку подошел рослый и хорошо сложенный, хотя и совсем еще молодой человек. Он остановился у столика, представ перед нами во весь свой прекрасный рост - сто девяносто сантиметров, если считать с небольшим каблуком.
Едва он приблизился, я ткнул его пальцем в живот:
- Ты, что ли, официант?
- Нет, извините, я музыкант, - отступив на шаг, ответил 'юный барабанщик' Кондрат, - хотя мы с ним и были дружны вот уже несколько месяцев, он все еще не мог привыкнуть к моим неожиданным экспромтам.
- Все равно! - безапелляционным тоном прервал его я. - Поди, принеси нам три, нет, четыре отбивные, водки, естественно, и... - я бросил взгляд на девушек, - бутылку шампанского. Да, и скажешь буфетчице, чтоб обязательно холодного. - С этими словами я протянул ему десятку. - Это - музыкантам, остальное - позже.
Кондрат взял деньги, и, не произнеся ни слова, ушел.
- А дело все в том, милые дамы, - обернулся я к совершенно растерявшимся от моей прыти, и потому, наверное, безмолвным девушкам, - что я работаю массовиком-затейником, и кто-то заказал на это время мой визит сюда и даже оплатил аванс. Вот поэтому я сейчас здесь и с вами.
- Ага, ну это сразу видно, что затейником, - отозвалась шатенка и, подтолкнув свою круглолицую подругу под локоть, негромко засмеялась. Черты ее интеллигентного лица можно было, пожалуй, назвать приятными, но в то же время они были несколько нечеткими, будто смазанными. Такие лица требуют постоянного ухода и хорошей косметики, что их совершенно меняет, преображая к лучшему.
-Итак, не кажется ли вам, милые дамы, что пришло время познакомиться? - вновь обратился я к девушкам. - Меня зовут Савва, а вас?
- Елена, - с готовностью отозвалась круглолицая.
- А вашу подругу? - тут же спросил я.
- Ирина, - бойко ответила за подругу Елена.
Шатенка, поглядев на подругу, поджала губки и удивленно приподняла бровки (ей, видимо, совсем не хотелось открывать свое имя первому встречному незнакомцу), но ничего не сказала.
В это время к нашему столику с огромным круглым подносом в руках подошла официантка Татьяна, которая, проговорив скороговоркой: 'Добрый вечер!' и одновременно едва заметно подмигнув мне, расставила перед нами четыре тарелки с отбивными - с пылу, с жару, а также салаты и хлеб. Следом за ней у стола появился и сам музыкант - 'официант': в одной руке он держал бутылку водки, в другой - запотевшую бутылку шампанского.
- Ну, что скажете, девушки, - спросил я, забирая из его руки шампанское и начиная раскручивать проволоку, стягивающую пробку, - заслужил музыкант, чтобы присесть к нам за столик?
- Пусть сидит, - смутилась Елена, и, глянув на подругу, добавила: - Да, Ира?
- Ну конечно! Он же тут хозяин, - ответила Ирина. Она откинулась на стуле и внимательно по очереди оглядела нас с Кондратом, который уже занял свободное место за столиком. Затем, указав рукой на накрытый стол, Ирина спросила:
- А в чей счет это все?
- Это, милые девушки - в счет наших будущих хороших отношений! - сказал я, и мысленно поцеловал себе руку - обожаю красивые экспромты, да еще, тем более, в собственном исполнении.
Кондрат наполнил две рюмки водкой, а я тем временем налил в бокалы девушек шампанского, затем поднял свою рюмку и предложил тост:
- Предлагаю, милые девушки, выпить за знакомство; то есть, мы с вами уже успели познакомиться, а вот этого молодого человека, присоединившегося к нам, зовут Кондрат.
Мой товарищ, привстав со своего места, слегка поклонился, девушки ответили ему тем же, после чего все уселись на места и выпили.
В следующую минуту ансамбль вновь заиграл вальс, считающийся у них, как я знал, прощальным, на мои десять рублей музыканты, видимо, уже наиграли; мы же, налив и выпив по второму разу, не обращая внимания на музыку, налегли на отбивные, поданные в сопровождении жареного картофеля и консервированного зеленого горошка. Минут через десять, когда мы утолили голод и вновь выпили, на этот раз 'за милых дам', я встал и увлек Елену танцевать, так как 'прощальный' вальс, к нашей радости, еще не закончился.
Елена была среднего роста и среднего сложения, ее ситцевое в цветочек приталенное платье с короткими рукавами приятно оттопыривалось в нужных местах, - обычно такие девушки при одном только взгляде на них пробуждают в мужчинах самые смелые сексуальные фантазии.
Неторопливо скользя по паркету, мы с Еленой поболтали о том, о сем, и в ходе разговора выяснилось, что девушки - студентки (как я уже и сам успел догадаться), живут в студенческом городке, и сегодня решили после первой смены - а работали они, как и большинство студентов, на консервном заводе, посменно, - прогуляться по городу, отдохнуть, а заодно поужинать в ресторане, - уж очень им приелись безвкусные столовские харчи. А в ресторан девушки пришли попозже потому, что знали, что до десяти вечера сюда нередко заглядывают их преподаватели, которые выискивают и вылавливают здесь своих подопечных - ведь гордое звание советского студента несовместимо с посещением ресторанов.
- Вот мы поужинаем сегодня, а заодно и отдохнем вместе, - сказал я, подытоживая наш с Еленой разговор, когда мы возвращались к столику. А за столиком примерно такую же тему развивал Кондрат, нам, правда, удалось услышать лишь последнюю сказанную им фразу:
- Я, например, если собирается подходящая компания, готов гулять хоть до утра!
- И чем же мы будем заниматься до утра? - едко спросила Ирина, красиво приподнимая бровки (следует признать, что это движение бровями у нее было отработано великолепно).
- Мы будем наслаждаться общением, - садясь на свое место, вступил в разговор я. - Я где-то читал, что общение - это самое ценное, что есть у людей. ( Если я не ошибаюсь, что-то подобное когда-то сказал А. де Сент Экзюпери).
Девушки, не найдя что сказать на это, промолчали.
Тем временем в зале ресторана стали последовательно, один блок светильников за другим, гасить свет, что было сигналом к уходу, следовательно, настало время и нам собираться.
Я на ходу рассчитался с официанткой, затем под звуки прощального вальса, пожалуй, восьмого, а возможно и десятого за этот вечер (музыканты, не в пример официантам, до самой последней минуты надеются на щедрого клиента, который в состоянии заказать музыку и оплатить ее), мы спустились в фойе и покинули заведение.
Естественно, что выйдя из ресторана, мы направились к центру города, так как путь к студенческому лагерю лежал через него. Мы миновали комплекс зданий ДОСААФ, затем, непринужденно болтая, прошли еще полтора квартала, сплошь застроенных небольшими частными домиками. Поравнявшись с одним из них, я уверенно толкнул калитку в заборе и шагнул внутрь дворика, ничего не подозревающие девушки как само собой разумеющееся последовали за мной, и, сделав несколько шагов, мы оказались... на пороге дома, в котором жил Кондрат. Тут, пожалуй, следует отметить, что мы с Кондратом уже неоднократно, начиная с середины минувшего лета, знакомясь в баре или ресторане с девушками, приводили их к нему домой. У нас этот дом даже получил свое кодовое название: 'хата ?1', - то есть квартиры, на которых мы базировались и куда приводили девушек, для удобства классифицировались у нас по мере их удаленности от ресторана, и эта, естественно, была первой, то есть ближайшей к нему.
Кондрат отпер дверь ключом и вошел внутрь, я, следуя за ним, включил свет в прихожей, а девушки, явно пребывая в легком замешательстве, но, ни о чем нас не спрашивая, вошли следом. Не успели мы войти и разуться, как входная дверь, которую мы не успели запереть, вновь открылась и в дом вошла... мама Кондрата.
Я, признаюсь, увидев ее, сильно струхнул и даже слегка запаниковал: во время недавнего серьезного разговора с сыном, мама - Ивонна Ульяновна - пообещала Кондрату, что при следующей встрече со мной обязательно обольет меня кислотой за то, что я втягиваю его, совсем еще - по ее словам - ребенка, в омут взрослых безобразий.
Мама Кондрата, попутно замечу, несмотря на свои сорок с лишним лет, была моложавой и красивой женщиной. Войдя, она поздоровалась, мы нестройно ответили, затем мама внимательно всех нас оглядела: спокойно - девушек, с улыбкой - Кондрата, затем меня - взгляд ее в этот момент стал строгим и даже жестким, но минутой позже лицо ее все же несколько смягчилась, подобрело, и мама попросила нас (ни к кому, впрочем, конкретно не обращаясь), вести себя прилично, затем прошла на кухню, поснимала с полки кухонного шкафа какие-то кульки и пакеты, сложила их к себе в хозяйственную сумку, после чего, толкнув дверь, вышла во двор и, не прощаясь, по-английски ушла, растворилась в ночи.
Мы с Кондратом, не успев с момента ее появления до ухода даже обмолвиться словом, лишь удивленно переглянулись между собой, после чего он задумчиво наполнил под краном и поставил на газплиту чайник. Ирина, тоже молчавшая все это время, наблюдая за его манипуляциями, сказала менторским, не терпящим возражений голосом:
- Сейчас, Елена, мы попьем кофе, а потом пойдем в студенческий городок, а то время уже позднее.
Кондрат, услышав эти слова, вопросительно посмотрел на меня, пытаясь уловить мою реакцию, но я прикрыл на секунду глаза и улыбнулся уголками губ, что означало: все будет в порядке, не беспокойся.
Я был почти на сто процентов уверен в том, что этот вечер закончится так же, как и все предыдущие: выпив кофе, мы разобьемся на пары, после чего, помурлыкав на тему любви, а порой и без этого, разойдемся по комнатам и мирно уляжемся в постельки. Но никто из нас в это мгновенье и предположить не мог, что через каких-нибудь несколько минут все мы окажемся в весьма неординарной, хотя и с несколько комическим оттенком, ситуации.
Кофе мы пили все вместе в 'моей спальне', первой по счету от кухни проходной комнате; второй и, собственно, последней из комнат в доме была спальня Кондрата.
Обстановка 'моей' комнаты была довольно проста: по правую сторону от входа, у окна, располагался черно-белый телевизор на четырех ножках, на котором, опершись ощеренной челюстью на вязаную салфетку, стоял, взирая на окружающий мир пустыми глазницами, натуральный человеческий череп. Далее, посреди комнаты, располагался небольшой обеденный стол, по правую сторону от которого стояла пара стульев, а левой своей стороной он примыкал к дивану, который был всегда в разложенном, то есть готовом состоянии. Рядом с диваном, у двери, ведущей в следующую комнату, размещалась впечатляющих размеров допотопная радиола с проигрывателем; около нее стоял торшер с очень слабой лампочкой, свечей в 20, не больше.
Войдя в комнату, мы с Еленой, усевшись на диван, завели обыкновенный треп о современной музыке, при этом мы то и дело соприкасались то плечами, то коленками, - с самой первой минуты знакомства между нами возникла взаимная симпатия, из-за которой нас теперь буквально притягивало друг к другу. Сложнее приходилось моему товарищу: Кондрат с Ириной, устроившись по другую сторону стола на стульях, сидели скромно, словно ученики за партой и вяло односложно переговаривались. Заметив это, я толкнул локтем Елену, указав ей глазами на Ирину. Та поняла меня без слов, и тут же обратилась с каким-то пустяковым вопросом к своей подруге, та ответила, однако, следует признать, что нам стоило большого труда втянуть эту парочку в общий разговор. Перескакивая с темы на тему, мы, поговорили о музыке, а также о других незначительных вещах, затем выпили кофе с печеньем, так как девушки отказались от любых алкогольных напитков, включая шампанское.
Кондрат установил на радиолу очередную пластинку, и из динамиков, сопровождаемая характерным шуршанием и потрескиванием, полилась легкая танцевальная музыка. Елена, демонстрируя мне свое особое расположение, легонько наступила мне на ногу, в ответ я нежно ей улыбнулся и пожал руку; тогда она, схватив мою руку, утянула ее под стол, прижала к своему бедру и стала приглаживать сверху ладошкой.
Ощутив ее молчаливую, но такую нужную поддержку, я был рад тому, что 'нашего полку прибыло' - Елена на нашей стороне, а это означало, что она тоже за продолжение вечера и, следовательно, за интим.
Кондрат, от которого не ускользнуло, что мы с Еленой достигли полного взаимопонимания, решив ускорить события, встал из-за стола, и, не дожидаясь, пока Ирина допьет свой кофе, подхватил девушку под руку и без слов увлек ее в спальню, дверь за ними тихо затворилась.
- Может, лучше бы ты занялся ею? - игривым тоном шепнула Елена, кивком указав на уходившую Ирину, после чего встала со своего места и вольготно потянулась. Уловив мой удивленный взгляд, она добавила: - Просто я это к тому говорю, что Кондрат еще очень молод, а Ирка - капризная девушка.
- Он справится, - сказал я уверенно. - А ты, значит, Леночек, девушка не капризная?
Вместо ответа в меня полетело мгновенно сдернутое ею через голову платье, следом за ним последовали колготки. После чего девушка улеглась на диван и, потянув на себя одеяло, сложенное здесь же, укрылась им с головой. Тогда я не долго думая, стал на ходу сбрасывать с себя вещи, затем щелкнул по дороге выключателем верхнего света - теперь лишь торшер у проигрывателя оставался включенным, - и тут же ринулся под одеяло на поиски Елены.
Примерно двадцать минут спустя, после непродолжительной, но весьма бурной любовной схватки, произошедшей между нами, мы с Еленой, сидя друг к другу лицом и с переплетенными под одеялом ногами, мирно и любовно беседуя, попивали из бокалов шампусик, - теперь, когда подруги не было рядом, Елена потребовала для себя шампанского. Но наша милая идиллия была грубо нарушена: как раз в эту минуту дверь, ведущая в соседскую спальню, распахнулась и оттуда выскочила Ирина. Девушка, к нашему удивлению, была все еще одета, а в руках она держала невесть откуда появившийся у нее утюг.
Мы с Еленой одновременно удивленно на нее уставились. Ирина же, бывшая явно не в себе - глаза ее в этот момент метали молнии - увидев нас, остановилась, но при этом руки ее, ни на секунду не переставая, теребили шнур утюга, в результате чего из него получилось некое подобие петли.
Не успел я спросить девушку, что это ей среди ночи так приспичило погладить, как начали происходить совсем уж невероятные вещи.
- Где, я вас спрашиваю, я могу здесь повеситься? - ужасным голосом вскричала Ирина. Пересекая комнату, девушка накинула петлю шнура себе на шею. - Меня в этом доме хотят изнасиловать, понимаете, вы, а я вам заявляю, что этому не бывать. А ты, подруга, значит так, да? - взвизгнула она, остановившись у дивана и вперив свой полный ненависти взгляд в Елену. - Нет, чем это, лучше смерть!
- Ирочка, остановись, подумай, что ты делаешь и в своем ли ты уме? - воскликнул я, сбрасывая с себя одеяло. От нереальности происходящего я мгновенно перестал соображать, но инстинктивно добавил жутким шепотом, соответствующим ее тону: - Ты можешь, конечно, повеситься, если желаешь, только не здесь же, не в этой комнате! - Мне показалось, что перед нами разыгрывается какой-то нелепый фарс, и я, немного придя в себя, продолжил, намереваясь превратить этот инцидент в шутку: - Не знаю как других, а меня, например, раздражают запахи мертвых. Иди-ка ты вон туда. - Я махнул неопределенно рукой в сторону. - В кухню, в прихожую, во двор, наконец, там где-нибудь пристроишься.
- Ах так, да! - завопила Ирина, останавливаясь в проеме двери между комнатой и кухней. Вероятно, уже раздумав вешаться, она размахнулась и запустила в нашу сторону тяжелым утюгом. Описав над нашими головами дугу, - мы с Ленкой едва успели пригнуться - утюг тяжело рухнул на радиолу с проигрывателем. От этого удара у радиолы подломились ножки и вся наша 'музыка', которой, честно говоря, место давно уже было на свалке или же в музее, грохнулась на пол и с жалобным звоном развалилась на куски.
Череп со своего места на телевизоре беспристрастно наблюдал за происходящим.
В это самое мгновение из спальни, очевидно на шум, выскочил полуголый Кондрат (и весьма вовремя, а то меня уже всерьез начинало беспокоить его отсутствие на месте событий). Он, сделав два гигантских шага, подлетел к Ирине, и с ходу без слов залепил ей размашистую оплеуху. Ирина от удара медленно повалилась навзничь на пол, голова ее, издав глухой стук, оказалась под телевизором, как раз между четырьмя его ножками. На ходу натягивая трусы, я побежал на кухню, вернулся обратно со стаканом воды, и стал, обмакивая пальцы в воду, брызгать ею в лицо Ирине. Кондрат, вырвав из моей руки стакан, с размаху плеснул все его содержимое ей в лицо. Ирина дернулась, закашлялась и открыла глаза.
- Встань, стерва! - заорал Кондрат, - встань сейчас же, сучка, а не то я тебя живо в стойло поставлю, мать твою...
Ирина, медленно перевернувшись на живот и встав на карачки, задом полезла из-под телевизора, затем, цепляясь руками за стол, так же медленно поднялась на ноги, - от слабости девушку покачивало. Кондрат рывком за плечо развернул девушку лицом к себе, взялся обеими руками за модное джинсовое платье-комбинезон с множеством пуговиц по всей его длине, и рванул его у нее на груди. Пуговицы с печальным дробным стуком осыпались на пол, комбинезон, лишенный поддержки, медленно сполз вдоль тела почти до колен, и Ирина осталась стоять перед нами в одной коротенькой белой рубашечке и трусиках. Теперь вид ее, еще несколько минут тому назад угрожающий, вызывал жалость.
- В моей квартире - этом милом гнездышке любви - позволены лишь слезы восторга, - строго глядя на нее, сказал Кондрат, - а не сопли и вопли, поняла ты, овца? А сейчас, - он указал рукой на дверь спальни, - шагом марш в койку!
Ирина качнулась, и безвольной рукой придерживая сползшее платье, побрела в комнату; а я, все еще плохо воспринимая происходящее, ужом скользнул в свою постель. Заключив друг дружку в объятия, мы с Еленой долго лежали и молчали, ошарашенные увиденным.
Еще некоторое время в соседней комнате были слышны всхлипывания Ирины и голос Кондрата, читавшего ей нравоучения, затем все стихло.
Успокоенный, я опрокинул Елену на спину, она всем своим гибким телом мягко потянулась мне навстречу, и я, входя в нее, разгоряченную и желанную, едва не заурчал от удовольствия. Елена была ласковой и чертовски любвеобильной партнершей, и еще долго, до глубокой ночи, девушка не выпускала меня из своих объятий.
2.
Проснулся я, когда за окном было уже совсем светло, от тяжести. Ленка, навалившись на меня всем своим телом, сладко посапывала, наши головы находились в сантиметрах друг от друга, и я ощущал на своем лице ее дыхание. Я поцеловал ее звучно в нос, и девушка, открыв глаза, с недоумением уставилась на меня, затем улыбнулась, и, подняв голову, стала осматриваться в комнате. Ирину мы увидели одновременно: та сидела на стуле через стол от нас и, закинув ногу за ногу, пришивала пуговицы к своему джинсовому платью-комбинезону.
- Вставай, Ленка! - сказала она, заметив, что мы проснулись. - Я сейчас закончу, и мы с тобой пойдем в милицию. - Лицо Ирины, не защищенное в этот ранний час косметикой, было злым и непривлекательным.
Услышав это заявление, я немедленно облачился в трусы и сполз с дивана; дело принимало нешуточный оборот.
- Тут у нас одна уже ходила в милицию, - сказал я, протягивая руку и бережно снимая с телевизора череп. - И ведь говорил я ей, предупреждал: 'Не ходи ты в милицию, у нас везде свои люди!' Жаль, не поверила, дурочка. - Окинув суровым взглядом своих слушательниц, я продолжил, теперь уже с драматическим надрывом в голосе: - И сейчас можно, конечно, сунуть ей в глазницу или в оскал зубов, но только что толку, она, бедненькая, уже все равно ничего не почувствует.
С этими словами я горестно вздохнул и поставил череп на место. Ирина вскочила, платье выпало из ее рук, глаза округлились от ужаса:
- Это неправда! Ты лжешь! Ты хочешь меня запугать!
- В том-то и дело, милая, что все это правда, - заверил ее я. - А милиция, что ж, пожалуйста, совсем рядом: от нашего дома - всего каких-нибудь двести метров. И еще двести - обратно, но учтите, когда вы вернетесь, а дядя милиционер, не сомневаюсь, приведет вас прямо сюда, якобы для осмотра места преступления, мы уже не будем такими добренькими.
Скрипнула дверь и из спальни вышел Кондрат, на нем, как и на мне, из одежды были лишь трусы. Зато лицо его выражало крайнее негодование. Он подошел и остановился посреди комнаты прямо перед Ириной во весь свой прекрасный рост, так что ее голова едва доставала ему до плеча. Елена, одевшись в считанные секунды, но все же не так быстро, как раздевалась накануне вечером, подошла и прижалась ко мне.
- Ты тоже пойдешь в милицию, милая? - спросил я, нежно обнимая ее.
- Я... не... нет, - прошептала она.
- А то тебя вроде и убивать не за что, - просто сказал я.
- Да, девушка, а что ты им скажешь там, в милиции? - с усмешкой спросил Кондрат Ирину.
- Скажу, что ты меня изнасиловал, вот! - ответила та, держа перед собой джинсовое платье, словно вещественное доказательство.
- Я?.. Тебя?.. Изнасиловал? А позвольте узнать, милая девушка, сколько вам лет?
- Двадцать три, - простодушно ответила за Ирину Лена, видя, что та не торопится отвечать.
- А мне всего 17, - сказал 'мальчик' Кондрат (рост 187, вес 92 кг). И я, как ты сама понимаешь, пока еще несовершеннолетний. Вот и придется мне пожаловаться дядям милиционерам, что ты меня развратила.
- А потом, если тебя, конечно, не засудят за растление малолетнего и не посадят в тюрьму, тобой займусь я персонально, после чего твой череп займет место рядом с этим, - жестко и одновременно нежно, почти с любовью в голосе проговорил я.
- И тогда каждый вечер вместо пистона ты будешь получать от меня щелбан по черепушке, - улыбнувшись сквозь зубы, произнес Кондрат, изобразив движение натурально, пальцами.
- Постойте-ка, коллега, - перебил я товарища, - мне кажется, необходимо несколько прояснить ситуацию, может быть, этой ночью в ваших объятиях оказалась невинная девушка? - Ирина при этих словах мгновенно вспыхнула и покраснела, а Кондрат промолчал, но едва заметным движением отрицательно покачал головой.
- Ответа не требуется, - сказал я, состроив скорбное лицо, затем, вздохнув, добавил: - И так все ясно.
- Да, девушки, хотел я вам приготовить кофе на дорожку, - сказал Кондрат с фальшивым сожалением, - но раз вам нужно в милицию, то пусть вас там кофе и угощают.
Теперь уже у обеих девушек в глазах стояли слезы.
Я привлек к себе Елену и поцеловал в щечку, уж она-то как раз этой ночью, в отличие от своей подружки, была на высоте. Ирина же, нисколько не стесняясь нас, стала надевать свое платье-комбинезон.
- А я так думаю, уважаемый друг мой, Кондрат, - прокашлявшись, начал я, - что нам необходимо судить Ирину прямо тут, на месте, по законам нашего сообщества - так, я думаю, будет милосерднее, надо же дать девушке шанс оправдаться. Я надеюсь, в таком случае она, наконец, прочувствует, что была неправа, и чего за свое поведение заслуживает. - Кондрат согласно кивнул и я, повысив голос, продолжил: - Тогда не будем откладывать дело в долгий ящик, и разводить пустые антимонии: за дело! - Затем продолжил: - Я как судья, в силу права, данного мне нашим тайным сексуальным сообществом, действие которого распространяется на всех, кто в настоящий момент находится в этой квартире, начинаю судебное разбирательство. Обвиняемая Ирина, уважьте суд - станьте ровно. Сейчас наш уважаемый прокурор зачитает параграфы обвинения!
Девушка, непроизвольно дернувшись, выпрямилась, а Кондрат начал громко озвучивать пункты, загибая при этом пальцы на руке:
- Разбитая магнитола - раз!
Я молча кивнул, и даже Елена согласно качнула головой.
- Утюг, увы, тоже не работает - два!
- Меня, малолетку, соблазнила и растлила - три!
- Классную компанию испортила - четыре!
- Мама, между прочим, просила, чтобы все было прилично, а вышло, как мы видим, с точностью до наоборот, - он досадливо махнул рукой и загнул последний, большой палец, - пять!
- Далее, - сказал он, меняя руку, - хороших ребят ни за что хотела отправить в тюрьму - шесть!
- Подпортила подруге кайф - семь! - подсказал я.
У Ирины от этого перечня подогнулись коленки, и она, чтобы не упасть, оперлась обеими ладонями на стол.
Я уже было начал беспокоиться, что Кондрату для перечисления пунктов обвинения не хватит пальцев на руках, но он как раз остановился в счете, решив, видимо, что вышеперечисленного будет вполне достаточно.
Повернувшись ко мне, он сказал:
- Я требую, ваша честь, наказать эту дамочку по всей строгости законов нашего сообщества.
- Встать ровно, обвиняемая! - гаркнул он, сурово взглянув на Ирину, и та, с трудом выпрямившись, поглядела на него измученными заплаканными глазами. - Сейчас будет оглашен вердикт судьи.
Я опять прокашлялся и поправил резинку на трусах:
- На основании вышеизложенного, принимая во внимание вполне зрелый возраст обвиняемой, что не дает ей права быть амнистированной по малолетству, а также ее особую вредность по отношению к окружающим (в этом месте я повысил голос), но, в то же время, учитывая смягчающие обстоятельства, как то, что у нее, насколько нам известно, такое произошло впервые, и, давая вышеназванной Ирине возможность исправиться, я приговариваю обвиняемую к самому легкому наказанию на основании статьи свода законов нашего тайного сексуального сообщества. Статья первая, она же последняя прим, которая гласит:
- Семь бед - один ответ: минет, - одновременно, в унисон с 'прокурором' проговорил я.
Елена, которая не менее напряженно и внимательно, чем Ирина, вслушивалась в каждое произносимое мною слово, услышав вердикт, почему-то облегченно вздохнула.
- Это и есть приговор, - бросив на нее строгий взгляд, проговорил я. - Он, как вы понимаете, окончательный, и обжалованию не подлежит. В ближайшие полчаса приговор должен быть приведен в исполнение. Исполняет сама обвиняемая, - я вновь строго поглядел на Елену, которая, казалось, была готова понести наказание вместо подруги, - а прокурор ответственен за исполнение приговора. Все. За сим наш суд объявляется закрытым. А теперь - всем встать и к едрени мать!
- Слушаюсь, ваша честь, - торжественно произнес Кондрат. - И добавил, тоже заметив, что приободрившаяся Ленка готова ради подруги пойти на любые жертвы: - Приговор, повторяем, исполняет сама подсудимая, в результате чего судимость и все обвинения с нее снимается.
Послесловие:
Спустя два дня, вечером, приняв у напарника смену, я вовсю трудился у себя в баре, за стойкой. Среди вновь вошедших в бар клиентов я увидел двух уже знакомых мне девушек, одна из которых была одета в джинсовое платье-комбинезон. Девушки подошли, приблизившись с той стороны стойки, где у нас имеется невысокая дверца, перекрываемая барьером.
Невольно улыбнувшись, я шагнул им навстречу, и Ленка, блестя глазками, быстро перегнувшись через барьер, поцеловала меня в щеку.
- Савва, я ужасно соскучилась, - сказала она, улыбаясь. - Мы специально поднялись в ресторан, чтобы увидеть Кондрата, и он сказал нам, где тебя можно найти. - И добавила, оглядываясь по сторонам: - А ты неплохо смотришься здесь, в баре, мой милый 'массовик-затейник'.
- Ну, с тобой все понятно, - сказал я и повернулся к Ирине. - А ты что скажешь?
В следующую секунду девушка приблизилась, и, неловко ткнувшись носом мне в шею, пролепетала застенчиво:
- Если вы не против, Савва, мы с Леной хотели бы провести сегодняшний вечер вместе с вами.