Когда она обижалась, то обиду всегда сопровождало такое чувство, будто острый стеклянный осколок шевелился у нее в груди, где-то под ложечкой. Они поругались две недели назад, причина была как обычно пустяковой, но он среагировал неожиданно бурно и ушел, хлопнув дверью (Банально! - воскликнула она про себя). Не считая себя виноватой, она не стала ни звонить, ни приходить к нему, но обида вновь и вновь напоминала о себе, царапая ее изнутри, болезненно ворочаясь под сердцем подобно неродившемуся ребенку. Прошло немного времени, и она призналась самой себе, что это был всего лишь повод для того, чтобы уйти, и не будь этого конкретного эпизода, нашелся бы другой, не менее веский, конечно. Теперь у нее вновь стало гораздо больше времени для тщательного рассматривания себя в зеркале и констатации многочисленных дефектов, но несмотря на то, что она добровольно признавала свою ущербность и непривлекательность для мужчин, ощущалось всё это неправильным, нечестным. Она часто вспоминала, как всегда говорила ее бабушка - на каждый горшок найдется своя покрышка, но до сих пор все немногочисленные варианты покрышек с ее (не без недостатков) горшком особой гармонией не отличались, и композиция долго не задерживалась. Когда все ее надежды в очередной раз безжалостно разбивались, она живо представляла в своем воображении, как можно в корне всё изменить в жизни - заняться спортом (шейпинг! Аэробика!), пройти курс лечения у косметолога (миолифтинг! Солярий!), сменить цвет волос и прическу (горячие ножницы! Вертикальная завивка!). Тем не менее радости и счастья хотелось уже сейчас, и надолго, и без труда, да и кому не хочется, чтобы тебя любили и ценили такой, какая ты есть, без этих ухищрений? Ведь в жизни есть вещи поважнее, чем внешняя красота?
Однако вскоре иные приоритеты появились на горизонте. Впервые кровь она обнаружила пять дней назад, и с тех пор ее жизнь полностью изменилась. Всё, что было ранее значимым и важным, рассыпалось по швам и волновало теперь ее не более чем детские игрушки, которые ее родители спрятали в гараж в расчете на будущих внуков. Даже окружающие ее люди, которые были как обычно были заняты лишь собой, стали замечать ее странный, полностью погруженный в себя взгляд и осторожность в движениях, осторожность человека, несущего доверху наполненный стакан. Итак, во вторник, собираясь на работу, во время своего утреннего туалета она с ужасом обнаружила достаточно большие расплывшиеся пятна крови на туалетной бумаге. Первой ее мыслью было - этого не может быть или, может, я сплю?, второй пришла мысль о менструации, пришедшей не вовремя, но - увы - эта идея была тотчас же ею самой и опровергнута, а затем все мысли как будто испарились, оставив тягостно давящее чувство на уровне желудка. Она бросила бумагу в унитаз и сидела неподвижно, рассматривая его дно между своих расставленных ног. И увидела, как крупные тяжелые капли крови падали вниз и оставались там, внизу, лишь немного расплываясь в воде. Руки ее задрожали. Она лихорадочно вспоминала те немногочисленные сведения из области медицины, которые остались у нее в голове после окончания университета. Мысли ее путались, им значительно мешала всё более и более усиливающаяся дрожь. Она взяла себя в руки и оторвав очередной кусок бумаги, осторожно прикоснулась им между ягодиц, подержала и вновь взглянула. Бумага вся была в крови. Решение пришло к ней тут же. Она использовала гигиеническую прокладку (которая превратит всю кровь в ГЕЛЬ) и встала, сказав себе, что безусловно всё это явление временное и прекратится вскоре, надо лишь забыть об этом, а вечером посмеяться над своими беспочвенными страхами. На работе ей действительно удавалось (временами) практически полностью забыть о своем кровотечении и даже о тупой боли в области заднего прохода. Однако к обеду, когда наполненный мочевой пузырь заставил ее пойти в ненавистный теперь ей туалет, она с ужасом поняла, что кровотечение и не думало останавливаться, а прокладка стала тяжелой и настолько наполненной кровью, что уже перестала выполнять свою функцию гелеобразования, и французские кружевные трусики, купленные ею за бешеные деньги, выглядели весьма непрезентабельно. Поменяв прокладку, она на трясущихся ногах вышла и присоединилась к безмятежно болтавшим коллегам, пытаясь (и не без успеха) изобразить воплощение жизненного благополучия. Так и пролетали ее дни, все в трудах и заботах, жизнь ее расщепилась на две составляющие, обычную и кроваво-туалетную, и в конце концов некоторую задумчивость в ее поведении стали обнаруживать совсем посторонние люди, однако самой ей в это самое время окружающие люди были совсем неинтересны. Гораздо более волновало усиливающееся головокружение, перед глазами постоянно мелькали мушки, а сердце так колотилось в груди, так быстро, но в то же время и слабенько. В кончиках пальцев рук и ног поселилось непреходящее ощущение мурашек и онемения. Все возникающие мысли насчет обращения к специалистам она отметала сразу, потому что стыдно, позорно да и вообще невозможно. Она с самого детства очень хорошо помнила многочисленные рассказы своей матери, которая в выражениях не скупилась, описывая свой процесс избавления от полипов в кишечнике. Центральной частью эпопеи был, во-первых, здоровяк-проктолог (вроде как нежно к ней, к матери, относившийся - как к женщине, разумеется), а во-вторых, ужасная процедура, когда она стояла согнувшись (раком,- подсказывал внутренний голос), при этом в задний проход засовывалась ОГРОМНАЯ штука, которая несмотря на смазку еле-еле внедрялась в материнское тело. Несмотря на то, что усилием воли эта картинка отчаянно стиралась, всё же иногда она возникала столь ясно, что, казалось, можно было различать детали одежды участников и прочие мелочи. Однако вскоре и эти отлакированные ужасы отступили на задний план, и воспринимались нечетко, как через вату, да и к тому же так, как будто к ней самой они никакого отношения не имеют. Мысли стали тягучими, ленивыми, оставляли ее равнодушной и вялой. Поначалу ей казалось, что это всё сон, потом она сама себя уверила, что хотя сейчас она и болеет, но всё равно это пройдет, однако к концу недели она поняла, что надеяться на благополучный исход вряд ли уже возможно. Это был момент прозрения, чувства по этому поводу были двойственные - вроде бы ее сознание отчаянно не принимало мысли, что она ИСТЕКАЕТ кровью (к тому времени ходить на работу она уже перестала и все свое время проводила лежа в постели, а обильно промокающие прокладки отправляла в таз под кроватью), а с другой стороны казалось, что надо покориться, закрыть поплотнее глаза и пропитаться тьмой. К концу десятых суток она всё же позвонила в скорую, ее едва поняли, поскольку сухость во рту в это время была уже невыносимой, а сознание путалось настолько, что было крайне сложной задачей вспомнить, зачем она позвонила, а также свой домашний адрес. Диспетчер поняла ее не совсем правильно, и приехавшая бригада была уверена, что речь идет о криминальном аборте. Дверь пришлось взламывать, и на это ушло достаточное количество драгоценного времени, вызванная срочно реанимация распугивала сиреной проезжавшие автомобили, и все это было не нужно нашей героине, потому что над ней уже склонилось сияющее любовью и золотом лицо, и она радостно крикнула: "Мамочка!!!".