Савченко Мария Андреевна : другие произведения.

Учреждение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Врач Юлия Борисовна Клионова трудится в омском ЗАО, среди постоянных пациентов известном как Учреждение. Учреждение предоставляет комплекс услуг по оптимизации внешности, поведения и социального статуса человека. Однажды на приём записывается молодой депутат Городского совета. Кто мог предположить, что в результате работы Юлии Борисовны с её новым пациентом изменится не только судьба двух людей, но и сам ход истории?
  Мария Савченко
  УЧРЕЖДЕНИЕ
  Научно-романтическая повесть
  
  
  Глава I. Прописи
  
  На латыни 'экскременты летучей мыши' будут... spurcamen microchiropterae? Нет, это 'навоз'. Alvus, пожалуй, адекватнее, однако это обобщение... Faeces? 'Не помнишь латыни - сиди и не пыхти', - растравляет себя отличница Юлия Борисовна, трудясь над чудодейственной прописью. То есть прописи, составляемой в духе классической фарминдустрии, надлежит обнаружить свою чудодейственность по результатам трудов молодого врача. Как всегда. Ничего необычного.
  
  Врач Юлия Борисовна замечательный: ищущий, чуткий, клинически незашоренный. Учреждению невероятно повезло заполучить такой кадр в интернатуру (то есть при всех перечисленных качествах доктора сэкономить на жаловании), полагает мама Юлии Борисовны. Учреждение и само придерживается передовых взглядов на диагностику и терапию: не схемы, но индивидуализация, не догмы, но любые доступные методы на службе здоровья и красоты. А когда имеющихся методов не хватает, Учреждение создаёт новые. Большая удача устроиться сюда в интернатуру, считает Юлия Борисовна.
  
  Перед Борисовной (так обращаются к доктору коллеги - с глазу на глаз, разумеется: Учреждение не приветствует панибратства на виду у своих пациентов) стоит задача синтезировать средство регулярного наружного применения, - маску для лица или бальзамчик для волос, - повышающее кпд окситоцина. Этот гормон и нейротрансмиттер способствует коррекции фригидности и недоверия. Известно, что число разводов в мире продолжает расти; известно также, что огромный их процент случается на фоне чувства одиночества, непонятости и сексуальной неудовлетворённости жён. Борисовна хочет перевести процесс созидания женского счастья на уровень привычного домашнего ухода за собой, благо, фармакология - её давний конёк. Такой давний, что бездна этой давности до сих пор Борисовну завораживает и озаряет далёкими вспышками, хоть и не делает счастливее. Но об этом потом.
  
  Борисовна симпатизирует женщинам. Женщины в большинстве своём создания очаровательные, гуманные и вдумчивые. С ними проще и приятнее работать и, несомненно, проще и приятнее дружить. Подруг у Борисовны три; все они дают пытливому уму вдохновение и материал для изысканий. 'Музы в очереди к доктору', - комментирует эту сторону их отношений инфернальная хореограф Алиса. 'Юля... что делать?..' - комкает платочек нежная заплаканная Аля. 'Я тебе верю', - говорит умница Аглая, глядя в глаза и покачивая стильные очки в интеллигентных пальцах.
  
  Сегодня, проводив до дверей кабинета Аглаю, Борисовна работает над прописью для неё. Тихая, дальновидная и методичная Аглая успела добиться всего, что было ею запланировано: окончила экономический и юридический факультеты очень специального ВУЗа, обзавелась глубокими связями в интересующих её структурах (можно, конечно, взять партнёров с соответствующими знаниями и контактами, но ведь если что-то нужно сделать хорошо, лучше всего сделать это самой); организовала сеть фирм, по документам консультационных, в основном же скупающих долги, обязательства и интересные факты и предлагающих должникам разноплановое сотрудничество во взаимовыгодных целях. Поселилась в Москве. По неожиданно вспыхнувшей страсти вышла замуж за единственного серьёзного конкурента, через полгода овдовела и замуж более не стремилась. Однако произошло непредвиденное: покойный муж с того света предъявил форс-мажор: унёс с собой в крематорий не только профессиональные риски и разногласия (что ожидалось и, будем честны, аккуратно планировалось), но и радость телесной любви (что не планировалось, а, напротив, стало полнейшей неожиданностью и весьма досаждало вдове).
  
  Вдова набрала регистратуру Учреждения (беспокоить специалиста по личному номеру в Учреждении считается дурным тоном), записалась на приём к Юлии Борисовне, заказала авиабилет и в назначенный день сидела в кресле напротив врача.
  
  * * *
  
  На латыни 'авраамово дерево' будет, кажется, Vitex agnus castus L. 'Не можешь переплюнуть Гиппократа... бестолочь', - подстёгивает себя Борисовна, обдумывая очередную схему терапии по мотивам любимого классика. Задача: выбрать средство, повышающее кпд овуляции. Известно, что за последние годы в мире выросло количество разнояйцовых близнецов; также известно, что произошло это на фоне интенсивной гормональной терапии. Миру ещё предстоит оценить отсроченные эффекты такой терапии. Борисовне же хочется решить вопрос в свободной от большинства негативных побочных эффектов форме гомеопатии с тем, чтобы помочь ещё одной подруге детства, Але, завести, в конце концов, ребёночка.
  
  Аля удачно устроилась в жизни, бывает с мужем на вечерах дипломатического корпуса в Вашингтоне, располагает достаточным количеством денег, шофёром и преданной горничной... но нет у неё детей, и счастья, получается, тоже нет. Предъявляя ей более чем удовлетворительную спермограмму, муж недавно опять пошутил: 'Гляди, мой сладкий сахар, возьму себе другую скво'.
  
  На следующий же день рыдающая скво преодолела рейс Вашингтон-Шеннон, тут же пересела на Шеннон-Москву, кое-как дотерпела Москву-Омск. Примчалась из омского аэропорта в Учреждение, умолила регистратора 'втиснуть' её в расписание (изумлённому регистратору пришлось пойти навстречу во избежание истерического припадка на глазах у других пациентов) и предстала перед Юлией Борисовной во всей драматичности своего положения.
  
  Гигиенические платочки, имевшиеся в кабинете, уже использованы, потоку слёз конца не видно, и Борисовна просит Алю умыться холодной водой в дамской комнате. Когда она вернётся, разговор перейдёт в конструктивную фазу. А пока Борисовна заносит данные в карточку, мы не будем мешать.
  
  * * *
  
  Cannabis indica L., 'конопля индийская'. Юлия Борисовна с рассеянной нежностью скользит взглядом по источнику своего вдохновения - портретам дорогих людей. Со стены на неё ласково смотрят Асклепий, Гиппократ, Пян Чиао, Гален, Авиценна. Фламель, Парацельс и Джон Донн. Ганеман, Пирогов, Пастёр, Сеченов. Роберт Кох, Вернадский и Залманов. Гранжорж, Реккевег, Селье, Казначеев... другие. Одни работы выполнены на заказ, другие Борисовна унаследовала, третьи получила в дар, четвёртые пришли к ней иными путями. Некоторые написаны не художниками, однако абсолютно все людьми вдохновенными, - и лица живут. Авиценна написан бессмертным да Винчи; Николаса Фламеля писал Парацельс, которого, в свою очередь, писал жидким золотом Бенвенуто Челлини; Джона Донна писал король Яков VI; портрет Реккевега углем выполнен Германом Гессе; однажды Борисовна отдала все свои накопления за портрет Ильи Мечникова неизвестного мастера; в иной раз свёрток оказался на пороге её комнаты в студенческом общежитии - и оказался автопортретом Йохана Конрада Диппеля. Борисовна видит и не видит эти лица: мысли её ищут пути к решению очередной задачи, но в глубине всегда есть чувство, что она не одна в своих поисках. Люди с портретов поддерживают её и надеются на неё.
  
  Борисовна ищет формулу спрея забвения. Средство должно активизировать выработку эндогенных каннабиодов, устраняющих отрицательные эмоции прошлого и саму память о них. Известно, что в мире растёт число случаев наркомании; также известно, что основная цель употребляющих наркотики - уйти от реальности, представляющейся неудовлетворительной. То есть неспособность вовремя забывать о неприятностях, которые уже случились, или хотя бы ограничивать их значимость. Следует перевести процесс освобождения от злых воспоминаний на безопасный уровень защиты организмом самого себя, для чего уже вторые сутки Борисовна обитает в лаборатории Учреждения, ищет пути воспроизведения механизмов планового синтеза и выброса каннабиодов в кровь. Делается это в интересах Алисы, третьей подруги многоумного доктора.
  
  Алиса существует между Парижем и Лондоном, обучая детей искусству танца в двух филиалах школы своего учителя и самого любимого мужчины. В отличие от просто любимых, а также любимых по случаю, мэтр заслуживает титула 'самый', - хотя бы потому, что, во-первых, не отчислил Алису из школы, когда она, ещё будучи ученицей, разорвала мениск и длительно лечилась. Во-вторых, понимая, как много Алиса потеряет вне хореографии, сумел внушить ей мысль о том, что хореография не может позволить себе потерять Алису, и уговорил её, закончив обучение, остаться в школе преподавателем. В-третьих, когда началось неладное и европейское лечение не помогло, именно мэтр записал Алису на приём к её старой подруге и посадил в самолёт.
  
  Неладное имело свойство деструктивных привычек, - так мы корректно называем всё то, что человек предпринимает ради ухудшения своей жизни. То есть сначала, разумеется, об ухудшении никто не помышляет: прежде глухие стены оказываются дверями, за спиной раскрываются крылья; рядом с человеком обнаруживается совершенно новый, нечаянный мир, всемогущие люди, нетривиальные ощущения. Краски, яркие, освежённые новообретёнными 'возможностями', сгущаются незаметно. И человеку не хочется верить в то, что блистающий путь его лежит в очень скверное место. В этом месте обретается и Алиса на момент заполнения её карты.
  
  И Борисовна хочет стереть или хотя бы приглушить в мозге Алисы доминанты, ищущие внешнего допинга, и с этой благородной целью занимает лабораторию Учреждения. Впрочем, вследствие невозможного запаха сжигаемого, настаиваемого, разводимого и иными способами исследуемого каннабиса никто и так туда бы не пошёл.
  
  Глава II. Приём
  
  Как видим, к профессиональной помощи Юлии Борисовны стремятся очень разные люди. Они желают стать красивее, счастливее, успешнее и обращаются в Учреждение, поскольку - это знают все - только здесь все упомянутые возможности предоставляются комплексно, тактично и очень результативно. Регистратура (модные заимствования типа 'ресепшн' в Учреждении не практикуются) принимает клиентов в свои надёжные объятия, иногородних селит в уютный гостевой домик в сосновом оазисе, сортирует заказы для ресторана, прачечной и гаража и, разумеется, записывает пациентов на консультации и процедуры. Так как Юлия Борисовна проходит интернатуру в отделении общей терапии, круг её задач широк и часто непредсказуем (что не может не радовать, ибо кому здесь нужна предсказуемость?). Вот и нового пациента направили к ней.
  
  Увидев Юлию Борисовну впервые, можно подумать, что ошибся дверью: на табличке, ниже фамилии, имени, отчества, сказано 'терапевт', а из-за старого (специалист сказал бы - антикварного) рабочего стола на вас смотрит худенький конопатый воробышек с убранными назад каштановыми волосами, ярко-зелёными глазами и короткими, некрашеными ногтями на руках. Медсестричка? Вряд ли в Учреждении с чёткой системой субординации медсестра села бы в кресло врача. На всякий случай новый пациент переспросил: 'Юлия Борисовна?'. Получив в ответ доброжелательный приглашающий жест, молодой человек вошёл в кабинет, сел напротив врача и с надеждой спросил: 'Поможете?'.
  
  Отложив законченную пропись (да и хорош любоваться!), врач встала из-за стола, подошла к пациенту, положила руку на его бледный лоб, другой рукой взялась за пульс. 'Поможем', - мягко сказала она, к видимому удовольствию посетителя. А ещё слово 'воробышек', мелькнувшее в его мыслях, растаяло без остатка, ибо вместо него обозначилось нечто, словами не передаваемое, но очень хорошее. Вдохновенное.
  
  Выглядел пациент адекватно: высокий атлет с естественно выгоревшими волосами, падающими на лоб, синими весёлыми глазами и - подумать только! - тоже без маникюра. На нём были вельветовый пиджак, рубашка и джинсы, явно любимые, судя по слегка потёртому нижнему шву. Парфюма не ощущалось: видимо, молодой человек признавал только мыло. И вообще располагал. Портреты смотрели на него благосклонно, Джон Донн так вообще улыбнулся краешком рта. Асклепий, впрочем, сделал вид, что занят, и не потрудился рассмотреть красавца. Присутствие красавцев в кабинете Борисовны представлялось ему неуместным: он слегка ревновал.
  
  Назвался пациент Максимом Павловичем тридцати семи лет, юристом, депутатом омского Городского совета. В качестве жалобы назвал внезапно проявившую себя нехватку личной силы. Оттого все недоразумения, теоретически способные случаться только с неудачниками, в последнее время случаются именно с ним. Горло на важном докладе першит и хрипит у него; статистика исчезает с его стола, не с чьего-нибудь; новенький форд оказывается оцарапанным на депутатской стоянке через неделю после приобретения. А для Максима Павловича это непривычно и мешает делам.
  
  Ещё всё время ныла шея, но об этом он бы умолчал, если бы врач не потребовала полного описания когда-либо имевшихся недомоганий. Пришлось рассказать про злосчастную шею, про нехорошую болезнь, перенесённую в армии, про заикание в начальной школе и строгую маму с социальными предрассудками. 'Мне непонятно, как ты можешь дружить с мальчиком из неполной семьи, Максим'. 'Мне непонятно, как ты мог привести в наш дом эту особу, Максим'. Хоть про армейскую неприятность не высказывалась, потому что не знала.
  
  Несмотря на некоторые вопросы, так и не достигшие компромиссов, Максим уважал свою мать, человека, искушённого в делах и разборчивого в людях, - одним словом, судью. На пенсии. Она-то и рекомендовала сыну обратиться в Учреждение вообще и к Юлии Борисовне в частности. В недавнем прошлом Юлия Борисовна избавила судью от неприятностей постклимактерия, осложнённого мрачными снами и сожалениями, воскресила в ней женщину. Стало быть, можно рекомендовать.
  
  И стали врач и пациент общаться.
  
  * * *
  
  О маме. Вся история взаимоотношений Максима и мамы строились по принципу автономности. Как многие люди, планирующие жить и вершить вечно, мама Максима много времени и сил уделяла стратегии выстраивания и поддержания комфортного для неё и её окружения статуса и практически не интересовалась такими материями, как внутренний мир и нравственные потребности маленького Макса. В мамин мир абсолютно не вписывалась патогенная микрофлора участия единственного сына в драках на стороне угнетаемого старшеклассником друга (того самого, из неполной семьи, чей папа, как стало известно впоследствии, вовсе не бросил жену и ребёнка, а умер от онкологии); поддержка приюта бездомных животных, стоившая Максу всех карманных денег и побуждавшая его подрабатывать, моя машины и разнося еду в кафе поблизости; встречи с девушкой-няней, имевшей неосторожность прийти в предновогодний вечер к Максу в гости сразу из детского сада, где она была Снегурочкой на трёх утренниках подряд и, конечно, устала, так что к нарисованным алым щёчкам добавились естественные тени под глазами. И вообще, маловато было точек соприкосновения у Макса с его мамой. Но ничего, никто из них не жаловался. Толку?
  
  О заикании. В первом классе Максимовой школы был паренёк-второгодник, упомянутый уже друг Максима. Умнейший, вообще-то, мальчишка, в свои семь лет оперировавший понятиями вроде пространства Евклида, чудесных меридианов, миграции бабочек и многое другое знавший, чем понятно и щедро делился со всеми желающими. Однако из-за слабости здоровья много пропускал, почему и остался на второй год в первом классе.
  
  Однажды стоял паренёк у доски и решал там чего-то. Но решения способами, данными в учебнике, были до того неинтересны, что рука его стала сама собой чертить нечто, в школьную программу не входившее. Учительница, как назло, была не в настроении: то ли предменструальный синдром давал о себе знать, то ли муж зарплату утаил, не столь важно. Важно то, что собралась она поставить парню единицу, а тот никогда и никому не огрызался, - весь в своих светлых раздумьях, что с такого возьмёшь? Максим же с ранних лет не выносил несправедливости. Встал, прошёл без приглашения к учительскому столу, участливо заглянул педагогу в глаза и спросил: 'Единица за незнание материала исключается. Стало быть, за потревоженные комплексы?'. - В таком вот духе.
  
  Понятно, что обоих сволокли к директору. Понятно, было неприятно. А самое скверное, что мама, вызванная в школу, по дороге домой не взяла Макса за руку, в ответ же на его попытку отстранилась и безлично-вежливо попросила воздерживаться от тактильных контактов с ней. Макс долго не мог уснуть в тот вечер, плакал и переживал мамину холодность заново, а наутро проснулся заикой. Кем и оставался целый месяц, пока самостоятельные логопедические занятия не истребили в нём этот дефект, да и вообще, надоело. Зато одноклассник стал не просто другом - братом на всю жизнь. Когда мужчины в семилетнем возрасте что-нибудь решили на всю жизнь, это серьёзно.
  
  О сифилисе. Мама могла быть уверена, что непутёвый, по её мнению, но всё-таки любимый сын поступит в ВУЗ с военной кафедрой и не потратит два года на армию. Всё это было согласовано и подтверждено. В том, что логика и практичность такого решения окажутся по силам даже Максу, мама не сомневалась.
  
  Ошиблась. Сын пошёл в военкомат по первой же повестке, распределился в Благовещенск и два года служил в пограничных войсках. Служить было хорошо, ребята и офицерский состав подобрались замечательные, дисциплина в части царила здоровая, увольнений, соответственно, почти никогда не отменяли. А лучше бы в ленинской комнате книжки читал, к институту готовился, чем в увольнения ходить, чёрт бы побрал их совсем. Благо глаз у врача был намётан и первичную клинику обнаруживал тотчас, так что в части никто и ничем подолгу не болел. Макс же вынес из личного опыта, что болеть - это скверно, а переживать из-за хворей - ещё сквернее. Потому, что от всего не застрахуешься, и потому, что от случаев, не предусмотренных страховкой, почти всегда можно вылечиться.
  
  О шее. Шея болела уже некоторое время. С тех пор, как бывший соученик по университету и нынешний коллега по административной работе встретил Максима в спортклубе и предложил вспомнить бокс не столь давно минувших дней. Сначала-то всё как раз шло неплохо, мужчины поочерёдно теснили друг друга и безобидно подшучивали, а потом впали в раж, и прилетело Максиму по шее. Нечаянно, конечно. Коллега переживал, рвался оплатить обследования, услуги мануального терапевта и что ещё понадобится, но делу всё это не помогло. Ноющие боли остались с Максимом надолго, а вскоре начались те самые свидетельства отсутствия жизненной силы, досаду на которые Максим озвучил на приёме.
  
  'Неудивительно', - подумала Борисовна, глядя на снимок шейных позвонков Максима Павловича, - 'смещён-то пятый. Перегрузки, страх насмешек и отказ от самовыражения. Вот куда уходит твоя жизненная сила¹'. И села за схему лечения.
  ______________________
  ¹ 'Неудивительно... смещён-то пятый... Вот куда уходит твоя жизненная сила'. Позвоночник несёт не только физическую нагрузку. Арена его компетентности охватывает такие пласты нашей жизни, как эмоции, мысли, желания и возможность их выразить вслух. Нервные окончания на уровне пятого шейного позвонка 'обслуживают' голосовые связки, гланды, миндалины, глотку. Здоровье этих органов позволяет человеку проявить себя голосом, заявить о себе. Патологии этих органов препятствуют такому самовыражению.
  
  Глава III. Борисовна
  
  Что же, доверив Борисовне депутата, нелишне познакомиться с нею поближе. Борисовне тридцать три года. Она окончила Омскую медицинскую академию по специальности 'лечебное дело' и факультет фармацевтических наук Копенгагенского университета, после чего вернулась в родной Омск врачом-интерном, заранее списавшись с Учреждением и получив желаемое место. В Учреждении, к большому удовольствию Борисовны, трудились медики, психологи, стилисты, тренеры и представители других профессий, приехавшие из самых разных мест нашей планеты и объединённые нетленным девизом 'Человек - это звучит гордо!'. Природный гуманизм, вера в могущество разума и привычка работать до нужного результата сплотили, сплавили, сроднили целеустремлённый коллектив; люди иного сорта здесь попросту не работают, отсеиваются психологами Учреждения на стадии соискания. И это полностью себя оправдывает: специалисты и отделения функционируют слаженно и продуктивно, заявленные цели достигаются всегда, авторитет Учреждения растёт на глазах, логотип знают все. И, хотя повторить положительный опыт во всей полноте не удаётся пока никому, перенимать его ездят отовсюду и уезжают в восхищении.
  
  Восхищаться стóит. Нигде более не функционируют совокупно медицинский стационар, процедурные, лаборатории, приёмные аналитиков, гипнологов, социологов, логопедический класс, косметология, визаж и парикмахерская, костюмерная с ателье и зеркальным подиумом для отработки образов, виртуальный класс для адаптивных тренингов, бассейн и спортзалы различной тематики, конный двор, угодья фармсырья и трудотерапии, многоуровневая экстрим-дистанция и прочее, прочее, прочее.
  
  Первый день в Учреждении проясняет две вещи: всякая работа должна быть исполнена безупречно и всякая безупречность начинается с нас. Одним из многочисленных, хотя и неоспоримо логичных, критериев для работников Учреждения является отсутствие тягостных личных проблем. Отличается это не такое уж редкое требование подходом: если другие организации стараются не принимать на службу людей с проблемами, то Учреждение объединённой мощью всех своих возможностей помогает новичку оперативно разрешить имеющиеся затруднения. Так было и с Борисовной. В соответствии с её затруднением (пошатнувшееся самоуважение) ей достались беседа с психологом и экстрим.
  
  Самоуважение Борисовны кровоточило так долго, что, казалось, могло бы уже перестать. Но почему-то не переставало. Консилиум собрался в её кабинете. Давность трагедии слегка удивила специалистов, но не ввергла в растерянность: эти люди видели всякое.
  
  - Вот что значит не проведённая вовремя терапия потерь, - проворчал главный врач, полковник медслужбы, до Учреждения прошедший все известные и ряд неизвестных военных кампаний, но так и не переставший быть рыцарем и добряком. Ганеман и Гранжорж кивнули со своих портретов, Селье взялся за подбородок.
  
  'Вот она, детская дружба...', - подумала заведующая отделением, медиум и терапевт, в силу глубины погружения особенно сочувствовавшая своей сотруднице.
  
  - Не успокоились за столько лет - не успокоитесь и дальше, - констатировал психолог. - Надо вернуться и разрешить ваш вопрос.
  
  - Я пробовала. Много раз. - По веснушчатой щёчке Юлии Борисовны потекла слезинка. Асклепий на портрете прикусил губу. - Не удаётся. Всегда страдает кто-нибудь.
  
  - Дело в технических мощностях. Есть ли они у нас? - Спросил с левой части экрана телемоста консультант Учреждения. Невзирая на почтенный возраст и сан далай-ламы (а может быть, благодаря им), он был поборником прогресса и участвовал в решении самых проблемных задач. - Что там с пространством вариантов?
  
  - Всё нормально, ваше святейшество, - ответил инженер с правой части экрана. Он находился на сборке первого искусственного гипоталамуса и в консилиуме участвовал, не отходя от рабочего места. - Вариант без человеческих потерь я подберу. Попробуем ещё раз? - Улыбнулся он Борисовне, и Борисовна улыбнулась в ответ. Она готова была пробовать целую вечность, и теперь ей предлагали помощь.
  
  - Вот и славно, - объявил главврач и вытер щёчку Юлии Борисовны своим платком. - Работаем.
  
  * * *
  
  Порт закрылся. Экспедиция приходила в себя и осматривалась. Врач взглянул на бледноватого инженера и попросил его: 'Не блевани, а?'. - Инженер Геф держался молодцом и ничего такого в мыслях не держал. Он предпочитал держать всё в себе, угрюмый наш инженер. Перемещение на этот раз прошло вполне удачно: выход пришёлся на сушу, славную возвышенность с приятной зеленью и чистым, не подпорченным индустриализацией воздухом. Не то, что в прошлый раз, когда выход открылся в Эгейское море и затребованная базой пластический хирург (кого-то сильно опалило при спуске в просыпáвшийся вулкан, срочно была нужна операция) добиралась вплавь и появилась мокрая и злая. Но форма облегала хирурга так приятно, что никто и не подумал упрекнуть её за сквернословие.
  
  Перед экспедицией стоял вопрос: остановиться здесь и начать полевую работу или сразу связаться с базой и присоединиться к своим. Самостоятельная исследовательская деятельность условиями не исключалась, однако группа (врач, инженер, историк-социолог) не располагала сколько-нибудь стоящими мощностями защиты на случай агрессии, да и лингвист был на базе. Конечно, каждый член группы имел миниатюрный переводчик-имплантант, но даже имплантанту было далеко до своего создателя, Мер-Кюри, - общительного полиглота, способного разговорить кого и что угодно: рептилию, торфяное болото, розу ветров, эгрегор экономики нужной эпохи... словом, работать без него не стоило. Без защиты оставаться тоже не стоило. Бывали прецеденты. Поэтому люди уселись на корточки и стали помогать инженеру настраивать рацию. Инженер, в помощи нисколько не нуждавшийся, не скрывал своего раздражения, но так как выражалось это исключительно в мимике, которая и в лучшие минуты не могла внушить мысль о любезности Гефа, внимания на это не обращали.
  
  Связь появилась сразу, и обнаружилось, что база совсем недалеко, вот тут же, на холме, и через пару минут можно будет увидеть ребят, и у них куча собранного материала, в том числе сенсационного, и замечательное местное вино (в нашем времени ему пять тысяч лет, представляете?!), а малыша Асклепия решено отправить домой досрочно, - жаль, он так хотел поработать с отцом, но ничего не поделаешь, парень упорно оживляет мёртвых, а такое вмешательство в исследуемое прошлое искажает будущее...
  
  Врач сказал 'фу ты, чёрт!' и тряхнул головой, кудри взметнулись сияющим облаком и опустились на плечи. У врача и у врача-стажёра были абсолютно одинаковые золотистые волосы, только Аполло носил их распущенными, вызывая всеобщее восхищение и принося с собой свет в самые мрачные закоулки и душ и миров, а его сын, Асклепий, дразнил папу пижоном и стригся коротко, но всё равно сверкал. Наследственность! Не краситься же. 'Свинюга', - подумал Аполло. - 'Никак нам нельзя без эксцессов. И ведь знал же, что попадётся, что отправят домой'. - На самом деле отец восхищался добрым сердцем своего ребёнка и ворчал про себя для того, чтобы к моменту встречи выражение лица его выдало подходящую случаю строгость. Не преуспел. Сын оказался первым, кто выбежал навстречу группе, и Аполло тут же ощутил, что бастионы его строгости рушатся и улыбка заполняет каждую клеточку: 'Вот тебе и авторитет', - весело подумал он, хлопая сына по обтянутой майкой могучей спине.
  
  Хлопнув наследника ещё раз, врач отошёл поздороваться с остальными обитателями базы и краешком глаза увидел, как сын взял за руку историка Клио - младшего члена экспедиции. 'Ну-ну', - сказал себе Аполло, - 'дети симпатизируют друг другу, а тебе просто завидно. Пора надежд и грусти нежной. Прошлое, прошлое, успокойся'.
  
  Из штаба уже выходили товарищи, с которыми он не виделся чёрт знает сколько, и даже инженер Геф всем тепло усмехнулся (что, в общем-то, нонсенс), и хлынули взаимные приветствия, рукопожатия, объятия, потоки новостей с двух сторон. И совершенно невольно, опять-таки, краешком глаза, Аполло увидел, как сын заводит прядь волос за ушко историка-социолога, на долю секунды касаясь её щеки. 'Как же она похожа на Корониду¹', - с привычной болью подумал Аполло и заставил себя включиться в общий разговор.
  ______________________
  
  Ссылки
  ¹ 'Как же она похожа на Корониду...'. Коронида - смертная принцесса, жена Аполлона. Соответственно, мама Асклепия. Умерла родами.
  
  Глава IV. Трагедия
  
  Асклепий и Клио сидели в лаборатории, радостные от встречи и немного печальные оттого, что скоро следующий порт, - уже через неделю и, конечно, Асклепию придётся вернуться домой, и неизвестно, пустят ли его опять в античность. Но пока что он здесь, и разработки его тоже здесь, а главное - здесь Клио, его звёздочка, его историк-социолог. Никогда она не интересовалась фармакологией всерьёз, но слушала замечательно (не на то ли историк, чтобы уметь слушать других?). Вот и сейчас, ещё не насмотревшись всласть на друга, она внимала, он же ей рассказывал о том, как совершенно случайно нашёл одну травку, многократным, сумасшедшим образом повышающую иммуномодулирующие свойства его прежней микстуры. Как они с Телесфором испытали полученное средство на старой, сплошь покрытой шрамами собаке, пришедшей в холмы умирать, и собака воспрянула, тряхнула шкурой и резво помчалась с холмов - вероятно, карать своих прежних губителей, что, по мнению стажёров, было вполне справедливо. Как они заподозрили, что препарату, возможно, по силам помочь полукровкам - таким, как Асклепий, - обрести иммунитет современного уровня и более не опасаться сепсиса, ран, эпидемий. Как хочется, чтобы отец, и Телесфор, и Клио не переживали за него и за таких, как он. Как хочется довести испытания до конца, опубликовать отчёт и видеть гордость в глазах старого профессора Хирона... и как странно, что руководство запрещает опыты с умершими. Ведь уже были результаты, и какие результаты!
  
  Заглянул Телесфор, второй врач-стажёр базы, ласково кивнул Клио: 'Йо, малышка!', пустил в Асклепия самолётик, сложенный из официальной бумаги, и закрыл за собой дверь. Развернув самолётик, Асклепий вздохнул и положил бумагу на стол. В бумаге значилось, что 'исторические возмущения в виде опытов доктора Асклепия и доктора Телесфора по воскрешению умерших естественной или насильственной смертью благополучно устранены группой специального назначения путём возвращения фактов к их состоянию на момент начала опытов'. Бедный Ипполит. Бедный Орион...
  
  Он ходил и ходил, Клио молча сидела, отслеживала его альфа-ритмы и ждала. Клио всегда говорила немного и только по делу. Как историк она фиксировала факты, как социолог - анализировала их, а говорить не любила: знала, что речь - аппарат рудиментный, мало что меняет к лучшему. Хотя так много знала, что каждое слово этой рыжей девушки было на вес золота... нет, осмия... полония... ну, в общем, дорогого стоило. Вот и сейчас, устав от бесцельных метаний, Асклепий, наконец, остановился перед ней и воскликнул: 'Что скажешь?!'.
  
  - Всё просто, - ответила Клио. - Мы закончим опыт за неделю.
  
  Над этим стоило подумать. Это выглядело жизнеспособно. Учитывая страстное желание второго стажёра довести испытание до конца, а также невероятную способность Клио впитывать любые знания в любых объёмах... попробовать стоило. Во-первых, ради полукровок, рождённых от смешанных браков представителей разных эпох и потому не обладавших способностью к ауторегенерации в полном объёме; а во-вторых - ради момента славы, и чтобы Клио непременно записала: всё, что запишет Клио - хоть на заборе, хоть на клочке туалетной бумаги, - обречено стать Историей, это все знают и просят черкнуть пару слов перед защитой диссертации или проекта. Был случай, когда непревзойдённый Арес предложил пари о том, кто победит в решающем бою: некто Красс или некто Спартак. 'Победит генерал Красс: за ним и система, и ты', - ответила Клио, - 'но гладиатор мне нравится больше'. Под рукой не оказалось ни карандаша, ни поверхности, на которой можно было что-то написать, и Клио присела на корточки, макнула палец во влажную глину и начертала свой автограф на ладони Спартака.
  
  Они шли на риски. Риск навсегда утратить право работать в античности. Риск подорвать доверие коллег, большинство из которых приходились им хорошими товарищами. Риск огорчить учителей, о чём и думать даже не хотелось. И, тем не менее, они работали, опьянённые целью и несомненной близостью её достижения. Мер-Кюри по просьбе Клио усовершенствовал имплантант-переводчик, снабдив его способностью переводить языки флоры, и теперь изучение трав шло рекордными темпами. Инженер, в глубине души сочувствовавший молодым людям, по своему почину принёс подотчётное и категорически запрещённое для несанкционированного использование мини-устройство для открытия портов, оставил его на столе и ушёл, провожаемый немым восхищением и благодарностью троицы. Теперь опыты не имели ограничений в пространстве и времени. Телесфор раз за разом фиксировал исчезновение побочных эффектов микстуры, вроде внезапного подключения к коллективному бессознательному и появления нового ряда зубов. Аполло делал вид, что ничего не замечает, хотя беспокойство его возрастало. Но истекала неделя, Асклепий должен был вот-вот отправиться домой, и Аполло удерживался от вмешательств в работу детей. Пусть порадуются...
  
  Кто знает, какие границы перешагнули эти дерзкие в своём стремлении познать? Скольких существ мимоходом одарили бессмертием, какую бездну слёз осушили, сколько трагедий повернули вспять, сколько статей межвременного Кодекса нарушили? Кто знает, как близки они были к блистательному завершению своих трудов? По их довольным лицам недвусмысленно читалось: дело сделано.
  
  И вот настал день порта. Прибыл инспектор отдела исторических последовательностей, принял отчёты для передачи их институтам, оформил досрочный отзыв стажёров Асклепия и Телесфора и выразил желание взглянуть на врачебную лабораторию. В просьбе не было ничего неожиданного. Материалы исследований Асклепий ещё накануне записал на маленький носитель и положил в карман, базу данных Телесфор подчистил, так что лаборатория была неуязвима, даже если б инспектору вздумалось учинить обыск. Поэтому стажёры с лёгким сердцем двинулись в лабораторию. Инспектор, кивнув своим мыслям, последовал за молодыми людьми. Он и сам понимал: это только формальность.
  
  Транспортировка началась. Асклепий улыбнулся, Клио и Телесфор в который раз помахали ему. Начальник базы проворчал: 'Надеюсь, это ненадолго'. Он, как и все, был на стороне молодых и взыскующих и, как и все, с прохладцей относился к инспектору. Инспектор любил выявлять нарушителей и депортировать их за малейшее отклонение от Кодекса; это очень мешало работе и никому не импонировало. Асклепий уже начал пересекать барьер, его образ заколыхался и постепенно бледнел, когда инженер Геф нахмурился и спросил, ни к кому персонально не обращаясь: 'В чём дело?'.
  
  Все начали приглядываться к мельканию и только тогда заметили светлые искорки. Их не должно было быть. Что-то было не так. И тогда инспектор, тоже ни к кому не обращаясь, произнёс:
  - Ничего особенного. Если, конечно, доктор-стажёр не имеет при себе материалов, запрещённых Кодексом.
  
  - То есть? - Прошептал Аполло.
  
  - Охотно поясню, - не торопясь ответил инспектор. - В связи с последними нарушениями отдел принял новые меры безопасности, ужесточив правила пересечения пространства-времени. Если вы имеете при себе материалы, признанные незаконными, они автоматически будут уничтожены. Что же до транспортируемого...
  
  Геф увидел лица Клио и Телесфора и бросился к панели управления. Его палец впился в квадратик 'отмена', на мгновение образ Асклепия снова стал чётким, все вздохнули с облегчением. И тут их ослепила вспышка. Когда её действие рассеялось, платформа порта оказалась пуста. Доктор Асклепий разложился на атомы вместе с носителем своих небывалых идей.
  
  Глава V. Три беседы
  
  Дневник Клио. 'Неделю Асклепия нет среди нас. Расследование окончено, дело закрыто. Инспектор получил строгий выговор за не озвученные вовремя изменения в правилах пересечения пространства-времени и был переведён на своё предыдущее место работы, надзирать за недрами. Говорят, там мрачно и невесело. Странно, я ещё могу сочувствовать ему. Каково понимать, что из-за твоей оплошности больше нет человека?
  
  Геф во всём обвиняет себя. Когда мы осознали случившееся, он сказал, что должен был увидеть раньше, что что-то неправильно. Хотя бы за несколько долей секунды, и, возможно, функция отмены сработала бы. Как он мог увидеть это раньше, даже при его невероятном чувстве механизмов? Он сильно осунулся. Работает один, молчит и, кажется, не ест.
  
  Телесфор, как и Асклепий, был отозван домой, но после несчастного случая база запретила обратные порты до снятия новых мер безопасности, и Телесфор пока здесь. Сидит в лаборатории, что-то пишет, зачёркивает и снова пишет. Или он ещё не понял, что воскрешать некого - ведь не осталось ни тела, ни фрагментов, ни даже нескольких клеток, которые можно бы было клонировать, - или я чего-то недопонимаю.
  
  Аполло... Аполло постепенно угасает, и кажется, что мир становится темнее вместе с ним. Избегаем встречаться глазами. Да и вижу неважно. От слёз, я думаю. Нам очень тяжело...'.
  
  'Заходил Телесфор. Спросил, записала ли я где-нибудь, что Асклепий погиб. Показала дневник. Это его обнадёжило. Он сказал, что мозг на то и мозг, чтобы решать задачи; что даже в виде атомной пыли Асклепий его друг и что если я хочу помочь, то надо не оплакивать его, а думать. Мне стало стыдно. Я умылась, и мы пошли к Гефу.
  
  У Гефа сидел начальник базы. Они с Гефом не знают, можно ли что-то исправить, но сходятся во мнении, что инспектор сознательно утаил информацию об ужесточении правил портации. 'Если это так', - сказала я, - 'то у инспектора должны были быть: первое - сведения о том, что опыт удался; второе - уверенность, что Асклепий попытается пронести в наше время готовые материалы; и третье - причина не просто задержать материалы, но уничтожить Асклепия'. - Меня саму передёрнуло от того, как это прозвучало, но с бывшим инспектором придётся увидеться'.
  
  * * *
  
  'Ад. Сущий ад. Сумеречно, депрессивно и вдобавок кто-то привинтил табличку с цитатой из Данте¹ над входом. Отвратительный юмор. Но бывший инспектор, судя по всему, чувствует себя как дома. И всё время пытается лгать. Сначала убеждал меня в том, что вспышка во время портации уничтожила сущность Асклепия полностью, и аппараты не улавливают его присутствия. Когда я напомнила ему о законе Ломоносова-Лавуазье², принялся горько вздыхать и говорить, что лучше не встречаться 'с тем, что осталось от бедного мальчика'. Всё равно он меня не узнает, поскольку 'жалкие остатки его интеллектуально-психической сущности попали сюда через канал 'Лета', и было бы жестоко пытаться изменить их (остатков) более чем безнадёжное состояние'. Слушать эту чушь невыносимо, в особенности учитывая тот факт, что канал выбирается осознанно и добровольно, и 'Лета' - последнее, чего мог захотеть Асклепий. Я знаю: он выбрал канал 'Мнемозина', но встретиться нам не дадут. В своём нынешнем состоянии Асклепий не имеет статуса и находится в вéдении сидящего передо мной существа.
  
  Я спросила:
  - Почему вы не хотите нам помочь?
  
  Он молча смотрел на меня. Я впервые заметила, что лицо его красиво и выразительно. Столько всего промелькнуло на этом лице... Я думала, он не ответит. Но он ответил:
  - Потому, что сделать это - значит, нарушить закон. Вы хотите, чтобы ради вашей симпатии я нарушил закон?
  
  Я возразила:
  - Но вы нарушили его, не сообщив нам об изменившихся правилах пересечения.
  
  - Я забыл это сделать. Действительно забыл. - Он улыбнулся. Очень искренне и с сожалением. С профессиональной искренностью и профессиональным сожалением. Так ведут себя служители похоронных компаний из обозримого прошлого. - Однако то, чего хотите вы, является гораздо бóльшим нарушением. Сознательным, с непредсказуемыми последствиями. Как я могу это сделать? Подумайте.
  
  Я думала: 'Ты можешь это сделать очень просто, но не сделаешь. Ты любишь отнимать. Это твоё призвание'. Ещё я подумала: 'Ты, наверное, очень несчастен, несмотря на твою красоту и твои полномочия. Тебя не любят. В этом всё дело'. - Он встал, я поняла, что беседа окончена, и тоже встала. Попросила его не провожать меня и пошла к выходу, чувствуя на себе его взгляд. Удивительно ласковый взгляд, и готова поклясться: в нём была надежда. Мне не должно быть дела до его надежды. Как и ему до моей. Но что-то во всём этом есть. Безусловно. Подумаю'.
  
  * * *
  
  Дневник Клио. 'Рано или поздно я должна была вернуться домой. И вот я дома. Папы нет - он на дежурстве. Сёстры кто где. Дома только мы с Уранией и мама. Я очень люблю оставаться вот так, втроём. Всегда любила. Особенно сейчас, когда это случается редко. Урания - моя сестра-близнец, самая близкая из сестёр, и к тому же коллега; мы изучаем историю с разных сторон³. А мама - это мама.
  
  Я неожиданно вспомнила: не кто иной, как моя мать проектировала канал перехода сущности из одной энергетической формы в другую с сохранением памяти. Он носит её имя - Мнемозина. Несмотря на ранний час, я нашла маму в саду; она подстригала розы. Сестра стояла рядом с ней и держала корзинку. Эти кусты цветут целую вечность. Сколько букетов ни сделай, наутро они снова пригибаются к земле от тяжести цветов. Я села на скамеечку и стала смотреть на них.
  
  Мама сказала: 'Мы уже заканчиваем, детка. Сейчас будем пить чай'. - Она поглядела под ноги. Черенки, упавшие в траву, уже дали корни и первые листики. На них блестели капельки росы.
  
  За чаем Урания показала натальную карту Асклепия⁴. Так или иначе, сказала Урания, ему суждено было уйти в тот день. Очень интересный восьмой Дом с выходом в Верхний Зодиак, в Змееносец. Это не добавило мне оптимизма, и я спросила маму, помнит ли она, чтобы аналогичные события поддавались коррекции. Мама подумала и сказала, что прецеденты бывали, однако отдел исторических последовательностей всегда отслеживал и нейтрализовывал их. Как опыты Асклепия и Телесфора. 'Но мозг на то и мозг...', - невесело пробормотала я.
  
  Мама погладила мою руку и стала собираться к себе в институт. Сестра сказала, что она свободна и к моим услугам. Можем пойти в мусейон и посмотреть, чем живут девочки. Говорят, у них там каждый день шедевры. Или в спортзал. Или гулять, есть мороженое и бездельничать. Куда угодно! Урания уже раскрыла шкаф и выбирала, в чём мы с ней отправимся. Придётся. Не огорчать же её'.
  ______________________
  ¹ '...и вдобавок кто-то привинтил табличку с цитатой из Данте над входом'. Данте, 'Божественная комедия': 'Входящие, оставьте упованья!'.
  ² 'Когда я напомнила ему о законе Ломоносова-Лавуазье...'. Речь о законе сохранения энергии.
  ³ 'Урания - моя сестра-близнец, самая близкая из сестёр, и к тому же коллега; мы изучаем историю с разных сторон'. Урания является музой астрономии и астрологии. Неудивительно, что натальную карту Асклепия составила она.
  ⁴ 'За чаем Урания показала натальную карту асклепия'. - То есть астрологическую карту его рождения.
  
  Глава VI. Исторические последовательности
  
  База. Всё в относительной норме. Работа идёт. За исключением пары случаев эмоциональной нестабильности (это когда Геф выжал масло из мини-плэйера инспектора, решившего послушать 'Show Must Go On', а Мер-Кюри написал заявление об увольнении по собственному, впрочем, не принятое), тема Асклепия чрезмерного резонанса не имела. Нам грустно, конечно. Но работа не ждёт.
  
  Всё осталось практически без изменений. Аполло, правда, улетел на базу Гелиос, а инспектор вернулся в свою преисподнюю. Впрочем, был ещё маленький инцидент. Перед тем, как на работу вышла Клио, имел место разовый транзитный порт из мезозоя. Зоопсихологи и ноосферологи поспорили насчёт уровня развития каких-то ящеров: звери они или ранняя цивилизация. Предприняли попытку контакта. Были жертвы. Раненых удалось эвакуировать, были затребованы реанимационная бригада и пластический хирург. Когда пластическому хирургу предложили комнату Клио, она поджала губы: 'Лучше ночевать на улице'¹. Возможно, она думала, что её станут уговаривать. А начальник сказал: 'Да ночуй, Афродита', - занялся остальными и больше на хирурга не смотрел.
  
  А потом вернулась наша девочка, и всё вошло в свою колею.
  
  * * *
  
  Дневник Клио. 'Я помню, как ждала распределения в античность. Хотела поработать здесь, всё увидеть своими глазами. Прежнего энтузиазма нет. Я просто делаю своё дело - появляюсь на месте события, вызывающего сомнения, фиксирую детали, возвращаюсь на базу.
  
  Сюрпризы случаются. Герострат поджёг храм Артемиды, узнав о человеческих жертвоприношениях в его подвалах. Состоятельные бесплодные женщины приносили в жертву молодых рабынь, надеясь получить за это материнство. Артемида в шоке. Вот тебе и женский клуб...
  
  Славный герой многих битв оставался в тылу, надевая доспехи, известные всем, на мальчишку-плебея, чьей работой было полировать эти доспехи после боя. На теле юноши я обнаружила все раны, отсутствие которых у себя 'герой' объяснял неуязвимостью, полученной с кувшинчиком воды из Стикса. Паренёк попросил всё оставить, как есть.
  
  Величайший оратор античности, Демосфен, развивал свой талант для того, чтобы красиво сделать предложение любимой женщине. Она ответила согласием'.
  
  * * *
  
  Дневник Клио. 'Мы стоим у платформы; кажется, предусмотрено всё. Асклепий возвращается домой без диска. Материалы остаются здесь, здесь же пройдёт доклад по проблеме иммунизации полукровок; сделает его Телесфор, - в конце концов, это их общая работа, - а что касается учёного совета, то телемост никто не отменял. Ай да Клио, ай да... гм... ну ладно.
  
  Не получилось. Геф считает, что порт неисправен'.
  
  'Разобрали порт до винтика. Прочистили каждую микросхему. Всё рассказали Асклепию. Реагирует несерьёзно: 'Ну, надо же когда-нибудь?'. Попробуем ещё раз.
  
  У людей дежа-вю. Аполло перед транспортировкой сказал: 'Это как будто уже было'. - Инспектор внимательно посмотрел на нас, задержал взгляд на мне и кивнул Гефу. Геф нажал 'пуск', и тут же его пальцы начали обугливаться. Мы не сразу поняли, что в устройство ударила молния и зацепила инженера. Телесфор помчался за дефибриллятором. Успел'.
  
  'Пробуем снова. Помогает моё Учреждение. Ребята подобрали безопасный вариант, просчитали всё много раз, учли сумасшедший перечень факторов. Чтоб никакой поломки, никакой случайной молнии в районе базы. Не представляю, что ещё можно сделать.
  
  Старт прошёл благополучно. Ждём сообщения из конечного пункта. Молчат. Посылаем запрос. Их платформа пуста. Никто не прибыл'.
  
  * * *
  
  Дневник Клио. 'Удивительно, но я всё время возвращаюсь мыслями к Инспектору. Может быть, это он обо мне думает, и я чувствую это?.. Но что у нас может быть общего?'.
  
  'Он по-прежнему ходит на процедуры, хотя здоров, как... как тот, кем является. Позвонок мы вправили на первом же сеансе, других патологий у него нет. Я не вижу иных причин для этого, кроме его необъяснимой симпатии ко мне лично. Удивительнее же всего то, что, кажется, симпатия становится взаимной'.
  
  'Как он смотрит... жжёт взглядом насквозь! Я понимаю, что давно уже следовало прекратить эту комедию, но ведь он пациент - как отказать ему в помощи? Клятва Гиппократа... я ведь не только сама приносила её вместе с Асклепием, но и помогала записывать оригинальный текст на ионийском²...'.
  
  * * *
  
  Ад. Сумерки. Инспектор Аид принимает у себя доктора Телесфора. Они сидят в глубоких креслах, между которыми помещается столик со сладостями и ароматным кофе в чашечках, нежных, как лепестки. Вкусные запахи привлекает огромного бультерьероподобного зверя. Когда он неслышно входит в комнату, видно, что у него три головы. Телесфор:
  - Вы взятки берёте?
  
  Инспектор, доброжелательно глядя на гостя:
  - Бывает. Вот, взгляните: мой красавец. Всем хорош, только невест убивает. А то б я вам щеночка подарил.
  
  Телесфор хочет погладить Цербера, протягивает руку к ближайшей голове, тотчас же маленькие глазки вспыхивают предательской искоркой, щёлкают челюсти, откусывают кисть Телесфора и с хрустом съедают её. Телесфор, потирая быстро отросшую кисть³:
  - Вот скотина.
  
  Аид, возводя глаза к уходящим ввысь сводам:
  - Простите нас великодушно. Мы ещё на выучке, плюс возраст вредный. - Смотрит на Цербера. - Глаза бы мои на тебя не глядели.
  
  Цербер, не слыша в хозяйском голосе особого неудовольствия, ещё раз оглядывает столик и неторопливо уходит за дверь. Там ложится и якобы спит.
  
  Аид:
  - Друг мой, вы обвиняете меня в бездушии. Зря. Законы едины для всех. Без них невозможен порядок. Я в значительной степени ответственен за порядок, как ранее я говорил вашей коллеге. - Ласково улыбается гостю. - Возьмите печенье, оно бесподобно.
  
  Телесфор, с вежливым интересом:
  - Выпекали на адском огне?
  
  Его собеседник, гостеприимно улыбаясь:
  - Естественно!
  
  Печенье действительно выше всяких похвал.
  ______________________
  ¹ 'Когда пластическому хирургу предложили комнату Клио, она поджала губы: 'Лучше ночевать на улице''. Мифология рассказывает нам о конфликте между Клио и Афродитой, спровоцированным критической ремаркой Клио в адрес морального облика Афродиты. Кто из дам начал сей диалог, остаётся загадкой.
  ² 'Клятва Гиппократа... я ведь не только сама приносила её вместе с Асклепием, но и помогала записывать оригинальный текст на ионийском...'. Согласно преданию, клятва восходит к прямым потомкам Асклепия и, соответственно, значительно старше Гиппократа, впервые записавшего её текст.
  ³ 'Телесфор, потирая быстро отросшую кисть...'. Телесфор - демон здоровья. Естественно, что утраченная кисть вырастает у него так быстро.
  
  Глава VII. В мастерской у Хирона (In vina veritas¹)
  
  Профессор Хирон очень стар, старше всех научных руководителей, вместе взятых, но дряхлым не выглядит. Он всегда выглядит так, словно лишь начинает входить в пору зрелости. И, в общем, понятно, где черпают свои воззренья наши молодые доктора.
  
  Я застала его в мастерской. Он ходил вокруг одного из станков, что-то вытачивая и постукивая задними копытами от нетерпения. У профессора хобби - изготовление ключей². Надо думать, что все ключи мира замышляются здесь, как, собственно, и замки для них. Я видела на стенах мастерской ключи из камней, меди, бронзы и пластика; ключи-магниты, электронные, оптические, психоключи... В юности профессор был хохмач и однажды подбросил другу-археологу искусственно состаренную обсидиановую фомку; друг купился и с восторгом рассказывал всем о достоверном свидетельстве почтенной профессии вора в среднем палеолите. Профессор хотел подождать официальной защиты, но сжалился и через пару дней признался в своей шутке; и, конечно, друг его простил. Невозможно обижаться на профессора. Он добр, что привлекает к нему всех. И он не знает слова 'невозможно'.
  
  Он очень приветливо встретил меня. Я ожидала сочувствия по поводу своих неудач (Хирон всегда и всё знает о тех, кого учил хотя бы день), но вместо этого услышала:
  - А, девочка! Придумала что-нибудь?
  
  - Нет... в сущности, - ответила я и стала смотреть в гладкий струганный пол мастерской.
  
  - Нет? Совсем? - Изумился профессор и отложил заготовку. - Ты пугаешь меня.
  
  Ничто так не печалит Хирона, как отчаяние и ментальная вялость. Он соотносит эти состояния с распущенностью, и быть в них уличённой очень стыдно. Именно в его научных экспедициях родилось выражение 'творческий импотент', до сих пор популярное среди юных умов. В такой экспедиции я встретила Асклепия.
  
  - Профессор, - мне пришла в голову гениальная вещь, - а почему вы не хотите что-нибудь придумать... тоже? Ради Асклепия?
  
  Хирон оставил свой станок и взъерошил мне волосы. Он делал так, желая ободрить, когда я была маленькой и неуверенной в себе. Однажды, занимаясь темой личности в истории, я обнаружила принцип влияния наблюдающего на ход событий и усомнилась в целесообразности подобных наблюдений. Сообщила об этом профессору. Он потрепал меня по макушке и объяснил, что так я учусь быть музой Клио: наблюдая, оценивая и, наконец, внося в жизнь свои коррективы. Вот и сейчас он давал мне понять, что решение снова за мной, - и это решение обязано быть продуктивным. Он так и спросил:
  - А ты на что? - Повернулся к станку и начал развлекать меня беседой. Я смотрела на его прямую спину в тонкой безрукавке, на загорелые руки, на заготовку, трансформирующуюся в этих руках. Для Хирона весь мир был родной мастерской. Как мне хотелось быть похожей на него!
  
  - 'La bactérie n'est rien, c'est le terrain qui fait tout', - сказал профессор, подняв указательный палец. - 'Бактерии - ничто, среда - всё'³. Ты же учёный. Думала об этом?
  
  Профессор был энциклопедистом и, как любой энциклопедист, не делил знание на отрасли и методы, а воспринимал жизнь и науку целостно. Чему и нас учил.
  
  - В твоей возлюбленной античности, - продолжил он, - живёт мой друг, профессор Аристотель. Милейший человек! Да ты знаешь его. - Хирон нежно сдул пыль с металлической заготовки. - Что он рассказывает о среде?
  
  - Что среда оказывает сопротивление. Должна оказывать сопротивление, чтобы наш путь в ней был осмысленным и приносил удовлетворение.
  
  - А это значит?.. - Хирон подмигнул мне и снова наклонился над станком. Станок завизжал, давая возможность обдумать ответ. Я уже улыбалась.
  
  - Это значит, среда - лучший стимул.
  
  - Золотые слова! - Хирон кивнул с большим энтузиазмом и хитро взглянул на меня. - То же Аристо сказал мне, когда на заре нашей дружбы я пожаловался на недостаток загруженности в институте. На скуку то есть. Ведь тогда были приняты элитные учебные заведения, не для всех. Мы с несколькими преподавателями собрались и организовали научные ясли, интернат, экспедиции абсолютно свободного доступа. Теперь не скучаем! Брось мне, пожалуйста, тряпочку... во-он она.
  
  - Твои демократические взгляды, - раздался голос из прихожей, отлично поставленный лекторский голос, в проёме показалась русая борода, а за нею и весь Аристотель, - так и так привели бы тебя к интернатам и экспедициям. Я просто подначил тебя. Здравствуй, Клио. Ici, monsieur⁴, - обратился он вглубь коридора, откуда слышались неспешные шаги и периодически - звуки падения задеваемых предметов. По-видимому, кто-то шёл на ощупь: в коридоре было темно. Шаги приблизились, в мастерскую вошёл Клод Бернар и слегка поклонился:
  - Tres heureux de vous voir, mademoiselle. Bonjoir, collègues⁵.
  
  - Bonjoir, bonjoir, - хором ответили мы.
  
  - Bonjoir, mes amis⁶, - донеслось со двора, и в дверях возник Рерих. Все обрадовались, а я подумала, что кворум есть.
  
  Хирон вытер руки и весело оглядел наше сборище:
  - Надлежит подкрепиться! Посмотрим-ка, что там у нас. - Мы вернулись по коридорчику в дом, на кухню, и Хирон заглянул в холодильник. - Превосходная курица! Оливки и брынза! Лимоны. А где у нас скатерть? А вот у нас скатерть, - приговаривал он, извлекая льняной раритет из кухонного шкафчика. - Есть наливка от Кевина Митчелла!
  
  - Ого, - с уважением сказал Аристотель, и мы уселись, кто где.
  
  У Хирона хорошо, уютно. Никаких суперфункций, при этом всё, что нужно, под рукой. И это отнюдь не мешает профессорской гордости за студента, придумавшего 'умные дома'. У всех его учеников есть что-нибудь, за что Хирон гордится ими. До сих пор у меня было твёрдое убеждение в том, что мною он гордится за умение хранить нейтралитет в работе. Получается, нет.
  
  Я сидела в большом мягком кресле со стаканчиком сладкой наливки и думала: что делать со средой, сопротивление которой юридически оправдано? Что делать с вариантами, ведь один получается гаже другого? Где ключ? К любому замку должен быть ключ. Надо найти его. Или создать. Или украсть.
  
  - Красть нехорошо, - тут же откликнулся Рерих. В иное время я бы постыдилась размышлять о воровстве в его присутствии, теперь же только проворчала:
  - Предложите что-нибудь получше.
  
  - А я б украл и не поморщился, раз больше ничего не остаётся, - заметил Аристотель, сидевший в кресле по соседству со мной. Рерих поморщился и расправил на коленях плед. Его донимал ревматизм. - Только не знаю, где украсть новую жизнь.
  
  Я тоже этого не знала. Хирон молчал, поглядывая на вечереющий свет сквозь бокал. Аристотель нахохлился и сплёл пальцы: он, как и я, предпочитал следить за собой рядом с нравственным Рерихом, но считал себя правым. Клод рисовал на газете, попавшейся под руку.
  
  - Il ne faute voler pas⁷, - сказал он негромко. - Можно организовать новую. Новую жизнь.
  
  - Или найти, - отозвался Хирон. - Наверняка где-то есть подходящая.
  
  - Змееносец, - тотчас вспомнила я.
  
  - Хотя бы, mademoiselle, - кивнул Бернар.
  
  У меня завибрировал телефон, я достала его и увидела, что звонит бывший инспектор.
  ______________________
  ¹ 'Истина в вине' (лат.).
  ² 'У профессора хобби - изготовление ключей'. Сакральное название планеты Хирон и, стало быть, сущность профессора Хирона звучат как Ключ от Неба. Не напрасно Клио говорит, что для Хирона 'весь мир - родная мастерская' и 'он не знает слова 'невозможно''.
  ³ 'Бактерии - ничто, среда - всё' (фр.). Клод Бернар (1813-1878), известный физиолог и мыслитель.
  ⁴ 'Сюда, месье' (фр.).
  ⁵ 'Очень рад вас видеть, мадмуазель. Здравствуйте, коллеги' (фр.).
  ⁶ 'Здравствуйте, друзья мои' (фр.).
  ⁷ 'Не обязательно красть' (фр.).
  
  Глава VIII. Спутник
  
  Аид, он же депутат Максим Павлович.
  
  Порт Земля - искусственный спутник Лазарет системы Рас-Альхаг¹ выполнен, подтверждение со спутника получено. Асклепий там. Слегка зеленоват, но это проходит.
  
  Я взял ладошку Клио, её тонкие пальчики. Мы долго были на воздухе, и моя девочка замёрзла. Я нагнулся к ней и сказал: 'Пойдёмте в дом'. - Она кивнула, мы пошли по лужайке. В доме уже горел свет, позади слышались голоса. Я был рад, что дело сделано. Не могу видеть её грусти.
  
  Я так давно знаком с ней, а привыкнуть до сих пор не могу. Она всегда новая, всегда над временем, и знает ужас как много. И всем - абсолютно всем - нравится. Чего мне стоило пережить её первый брак² и потом тесную дружбу с молодым доктором, да ещё Аполло такими глазами смотрел, что хотелось разверзнуть под ним твердь земную. Сдержался, конечно. Действовал элегантно. На что только ни шёл! Прикинулся травмированным - лечила. Посылал ей сладости - возвращала обратно. Отслеживал её перемещения, в том числе незаконные, и ни разу не зафиксировал официально. Заманил к себе в гости - беседа не вышла. Это потом я понял, что друзей её лучше не трогать. 'Вы хотите, чтобы ради вашей симпатии я нарушил закон?'... - кретин ревнивый.
  
  В конце концов не выдержал, позвонил. И она мне сказала, как я могу ей помочь. То есть Асклепию. То есть себе самому. Тот же час, то же место, но порт не домой, а на спутник. Материалы остаются на Земле, Асклепий - нет, последовательность событий не нарушается. Восьмой Дом, выход в Змееносец... всё прошло, как по маслу. И что-то между нами изменилось, ей-богу, как только пришло подтверждение!
  
  Никогда раньше не держал её за руку. Представлял тысячи раз, но не думал, что это будет так... нежно. Так хорошо. Слов нет. Упиваюсь моментом.
  
  * * *
  
  Дневник Клио, или Юлии Борисовны. 'Прописи показывают себя, я бы сказала, удовлетворительно. Аглая улетела на прошлой неделе, изнемогая от льющейся через край сексуальной энергии. От желающих поцеловать её на прощание отбоя не было, а инженер показал мне снимок: Аглая и он. Сказал, что сговорился провести ближайший отпуск вместе. Даёт жизни наш тихий гений! Когда успел?'.
  
  'Главврач заглядывал сегодня в отделение, как раз когда я провожала Алю. Беременность развивается хорошо и в искусственном сохранении не нуждается. Кроме того, удерживать Алю здесь становится небезопасно: её ошалевший от счастья супруг прилетел через сутки после того, как тест дал положительный результат, нарушив дипломатический протокол и, говорят, послав коллег в совершенно определённое место. Отказывается возвращаться в Вашингтон без жены. Я смотрела в окно, как их кортеж отъезжает от нашего шлагбаума. Главный остановился рядом, посмотрел в окно, потрепал меня по макушке и двинулся дальше по коридору. Надо придумать, куда деть цветы, которыми посол затопил бывшую Áлину палату'.
  
  'Девочки были так рады увидеться. И я тоже. Рядом с ними как-то забывается, что они не просто мои давние подруги, но и протеже Афродиты. Женщины своего времени, смертные, как коренное большинство, но яркие, чем-то её зацепившие: женщина дома, женщина силы, женщина культа. Вот, кстати, и женщина культа: идёт из танцкласса. Занимается по нескольку часов, инструкторы постепенно наращивают сложность её тренировок. Мэтр звонит раз в неделю, прилагая видимые усилия к тому, чтобы не звонить чаще, узнаёт всё 'из первых рук' и, однако, до сих пор не может поверить, что зависимости у Алисы больше нет. Между тем, случай оказался целиком и полностью физиотерапевтическим: как только стали восстанавливаться функции колена и Алиса смогла станцевать свой любимый этюд, апатия и деструктивные привычки прошли без следа. Мы с токсикологом вздохнули и убрали к образцам ботву забвения, которую я всё ж-таки довела до ума. Вдруг ещё пригодится?'.
  
  * * *
  
  Телемост Лазарет-Земля один земной год спустя.
  
  Асклепий:
  - Как ты там, историк-социолог? Или мне всё же удалось заразить тебя медициной?
  
  Клио:
  - Это ты 'там', тень с окраин разумного мира.
  
  - У меня на окраинах, между прочим, уже докторская степень.
  
  - Да, Хирон говорил... а как сам... привык?
  
  - А тебя это волнует? Волнует?
  
  - Вот ещё!
  
  - Я так и думал. - Асклепий лицемерно хмурится и скрещивает руки на груди. - Ни капли сочувствия к одинокому другу.
  
  - Ни капли!
  
  Оба хмыкают.
  
  Асклепий:
  - А как там профессор?
  
  Клио:
  - Как всегда: в экспедициях. А между ними в мастерской. Скучает по тебе, конечно.
  
  - Я тоже. Да...
  
  - Да...
  
  - А как у тебя... у вас?
  
  Клио улыбается:
  - Всё хорошо.
  
  Асклепий опускает глаза.
  - Что Аид?
  
  - Вершит! Хочет баллотироваться в мэры.
  
  - Не удивляюсь.
  
  Входит Аид:
  - Слышу, что речь обо мне. Здравствуйте, Асклепий. Не помешал?
  
  - Здравствуйте, Аид. Ну, что вы. Я как раз собирался прощаться. До свидания, Клио.
  
  Изображение гаснет.
  
  Асклепий некоторое время смотрит на пустой экран. Потом встаёт, берёт бумаги и выходит из кабинета, проходя вдоль стены. На ней единственный портрет - Клио. Когда Асклепий выходит, Клио на портрете лезет в карман, достаёт схему станции и ищет дату её составления. Схема датирована временем 'до н. э.'. На документе стоит логотип Учреждения - Ключ от Неба.
  _____________________
  ¹ 'Порт Земля - искусственный спутник Лазарет системы Рас-Альхаг¹ выполнен...'. Рас-Альхаг - звезда в созвездии Змееносец.
  ² 'Чего мне стоило пережить её первый брак²...'. Имеется в виду брак Клио с Пиером Македонским, царём, первый для обоих супругов и очень непродолжительный. Пиер галантно ухаживал за невестой, создав на своей родине культ муз и тем снискав её расположение, которое было мстительно усилено Афродитой, обиженной замечанием Клио в свой адрес. Впрочем, мифология говорит, что конфликт был исчерпан.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"