В пещере царят золотистые сумерки. На полу и на выступах мягко поблёскивают вкрапления слюды. Со стен свешиваются пучки трав и кореньев. В стороне стоит ступка с пестиком и другая полезная утварь.
- "Новая травология", "Современная травология"... - бурчит себе под нос мой чешуйчатый друг. - "Увлекательная травология", "Чудодейственная травология"...
Так продолжается довольно долго. Я не решаюсь встревать в креативные размышления ящера и с удовольствием пью чай из элегантной чашки. Вкус у хозяина всё-таки есть!
- Арча! А если "К вопросу о травологии"? - Взывает дракон.
Что же, и так ничего.
В этом году ясновидец наш, Мушка, увлёкся практическим применением трав. Главным образом, иммуномодулирующих и адаптогенных: сначала для укрепления бодрости в разъедаемом сплином и внутренней желчью шамана соседского, Ирчи. Весьма своевременно, а то всех утомил занудством и постной физиономией.
Затем для спасения жёстко постившейся и тотально себя истощившей селянки. Вот она, женская страсть к худобе! Не жалеют себя, потом мучаются.
Всем помог. Всем существенно полегчало.
И тогда в уме ящера родилась замечательная идея: написать по результатам своих изысканий пособие. Творчество поглотило его без остатка. Книгу вмиг написал, а названия не придумал.
- "Трава на все случаи жизни", - бормочет мой друг.
На огне кипит взвар, пряный дух наполняет пещеру.
Мушка варит лекарство для шакала, живущего с ним, хотя, на мой кристально непредвзятый взгляд, шакал и так уже невероятный долгожитель. Можно было бы и уступить природе... но Мушка привязан к недоброму существу, скулящему, всех нас вечно кусающему, - кроме Мушки, естественно. Потому и старается для него.
Вот он, тощий, лежит на матрасе из собранных по весне трав. Отдыхает. Иногда бессознательно нюхает воздух. Мушкина лапа гладит облезлую спину, шакал сладко вздыхает во сне.
Я догадываюсь, что отвлекает ящера от книги: этот самый шакал. Зелья не слишком ему помогают. Мушка работает долго и самоотверженно, вносит поправки в рецепты настоев, отваров, притирок, но силы животного тают. Говорю же, шакал очень стар.
Дружба их началась с того дня, как шакал, ощутив приближение неизбежного, хотя и закономерного конца, ушёл в сопки из дома Ирчиного папы, где прожил много лет. Семья не расстроилась: шакал и по молодости-то был истеричен и дюже злохитростен, а уж с возрастом его качества усугубились и немало отравляли домочадцам жизнь.
В сопках, повыв на луну вместе с лисами и поняв, что конец его будет нескор, одинок и, пожалуй, совсем не отраден (ночи стояли холодные, начинались дожди), шакал начал искать хоть какого-то крова. Поплутав по пескам, простудившись, чихая и проклиная свою горькую долю, наконец, забрёл к Мушке. Да так и остался, неожиданно привязавшись к дракону настолько, что попросил вычёсывать его, шакала, незавидную шерсть, сучил нити и вывязывал крючком платочки для Мушки. Мушка растроганно благодарил. Шакал вздыхал и отращивал новую шерсть.
- Сейчас, мой малютка, сейчас, мой голубчик, - приговаривает дракон, снимая котелок с огня. - Вот остудим питьё, выпьешь ложечку - и поправишься.
Шакал, слыша в голосе Мушки заботу и нежность, дёргает лапой и тихонько поскуливает в своей дрёме.
"Как искренни и глубоки эти межвидовые отношения", - думаю я.
В следующий раз я оказываюсь в пещере через несколько дней, по настойчивой просьбе товарища. Прежде он никогда за мной не посылал. Но сегодня одна из драконовых кобр разбудила меня среди ночи (вот страху-то в первый миг было!), вручила записку.
Я оделся и рванул в сопки.
Кобру пришлось взять с собой. Она обвила мою шею, упокоила голову у меня на ключицах и совсем не мешала идти. На подходе к пещере легко соскользнула с меня и исчезла в расщелине.
Внутри стоял приторный запах лекарств.
Мушка сидел на полу, обложившись фармацевтическими справочниками и реперториями*, и держался за голову. На каменном выступе горела свеча, и в её скудном свете мне показалось, что лицо моего друга осунулось, глаза стали больше и погрустнели, а борода изрядно поредела.
И верно: на полу валялись клочья тронутых сединою волос.
Мушка изо всей силы дёрнул себя за остатки истерзанной бороды и взвыл сквозь зубы, сдерживаясь, чтобы не разбудить шакала. Шакал спал всё там же, на лежанке из трав. Бока его тяжело поднимались и опадали. Дыхание было свистящим, неровным. Во сне он жалобно стонал.
Мушка закрыл глаза лапами и заплакал.
Этого вынести я не мог.
Успокаивающе погладив друга по могучей спине, я сказал:
- Мушка, ты это...скажи мне, что сделать. Я сделаю.
Ящер устремил на меня затуманенные слезами глаза (даже сидя, он возвышался надо мною, хотя ростом я вышел, что надо) и сглотнул:
- Дружище... надо бы за сырьём... за одной травкой сходить. Сам видишь, плох старичок. - Он махнул лапой в сторону спящего.
Я сказал:
- Ну, так Мушка! Какая трава нужна? Я принесу!
Ящер горько покачал головой:
- Далеко добираться. И трудно искать. - Он смахнул с огрубелой щеки непослушные капли. - Не найдёшь.
Я нацелил на ящера подбородок и сказал убедительно:
- Опиши мне её, объясни, где растёт, и найду.
И добавил:
- А то только время теряем.
Это подействовало. Мушка высморкался в свой платочек и приступил к объяснениям.
Я вышел от Мушки, как только он повторил мне, как найти нужный распадок, с какой стороны растут пресловутые листья и как они выглядят.
Добирался, и верно, с трудом.
Сначала несколько часов шёл напрямик по пескам. Ноги проваливались, оступались. Один раз вспугнул пару лис, и они разразились насмешливым лаем мне вслед.
Дальше пошли невысокие, но сплошные и очень колючие заросли тёрна, в момент ободравшие мне всё лицо и ничем не прикрытые руки.
Наконец, я ступил на старое шоссе - узкую, наполовину занесённую песками дорогу, ведущую вдаль.
Занимался рассвет, когда я достиг места и стал лихорадочно соображать, где же нужная сторона. Здесь? Или здесь?.. Ага, вот он, ориентир: окаменевшее гнездовье. Потому-то местечко и называется так: распадок Покинутых гнёзд.
Окаменелости спускаются по всей восточной стороне распадка, и у нижнего гнезда из каменистой почвы пробиваются невзрачные ростки.
Я опустился на корточки, тихо сказал уместные слова траве и стал осторожно рвать ростки, следя за тем, чтобы не повредить корней. Трава, сказал Мушка, встречается редко; поврежу корни - и больше не вырастет.
Потный, грязный и сплошь исцарапанный, к вечеру я доплёлся до грота и вручил другу заветный пучок. Мушка принял траву, как какую-нибудь драгоценность, дрожащими лапами и метнулся с ней к своей ступке.
Я отсыпался весь следующий день и всю ночь, потом начались посетители и заказы, - жизнь вошла в свою прежнюю колею. Мы не виделись с Мушкой достаточно долго, пока, наконец, я не понял, что очень соскучился, и не зашёл на огонёк как-то после работы.
Мушка величественно восседал, обернув вокруг тела огромный шипастый хвостище, и писал что-то в столбик. Карандаш в его цепких пальцах мелькал так, что рябило в глазах.
- "Занимательная травология"! - Провозгласил дракон, и на стенах качнулись вязанки засушенных трав, а под сводами заметалось весёлое эхо.
Стало быть, определился.
Я привычно сел рядом с товарищем, но тут травы Мушкиного лежака неожиданно зашевелились, из них показалась противная мордочка и оскалила желтоватые, но вполне ещё крепкие зубы.
Я не стал рисковать и вскочил.
Мушка проворковал: "Ну-ну!", - и шакал, недовольно ворча, вновь улёгся.
Я сел.
Вечер прошёл изумительно. Мы пили чай, закусывая деревенской выпечкой и беседуя на высококультурные темы. Мушка с воодушевлением рассказал мне о том, как легко идёт книга; что нового у шаманов; о чём слышно в окрестностях.
Я слушал, радовался компании и лишь изредка, как мне кажется - незаметно, косил глаза вниз. Там, в не внушавшей доверия близости к моему беззащитному тылу, чутко спал кровожадный драконов сожитель.
И песками клянусь: выглядел он абсолютно здоровым!
* - справочниками систематически упорядоченных симптомов болезней и патологических состояний.
ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЭТИКА
Однажды зимой, собираясь присутствовать при молодёжном забеге на приз старейшин, я подумал: а как бы мне выманить Мушку? Пусть подышит бодрящим холодненьким воздухом, пусть посмотрит, как состязаются наши ребята. Авось приобщится к подвижному образу жизни.
Признаться, отчасти мной руководили личные мотивы: я уважал пешие прогулки, а компании не было. Жена дома, хлопочет, ей некогда. Другой родни нет. Близких друзей, не считая дракона, раз-два и обчёлся, да и те живут далеко... размышляя подобным образом и возлагая на ящера самые радужные надежды, я свернул с пути к месту забега и пошёл напрямик через снег к гроту Мушки. Судя по упоительному ванильно-коричному аромату, рассеянному окрест, Мушка был дома и выпекал свои знаменитые булочки.
- Заходи-заходи! - Раздалось мне навстречу, едва я приблизился. - У меня уж и чайник кипит!
Я отряхнул с онучей снег и вошёл.
- Передай-ка мне полотенце, дружище! Уже достаю!
И он ловко достал с огня противень с сидящими рядками румяными, пышными булочками.
Я сглотнул. Кросс, подумалось мне, это важно, но всё-таки не первостепенно. Нет-нет, абсолютно не первостепенно.
Мушка привычно ответил на мои мысли:
- Да мы только по булочке - и пойдём. Я и сам собирался.
И то!
Подкрепив силы чаем и изумительной выпечкой, мы решительно двинулись по направленью к расчищенному перед забегом шоссе. "Надо бы место занять поудобнее, лучше всего возле финиша", - думал я.
Мы прибыли среди последних. К счастью, Ирча приберёг для нас пару мест. Увидев нас издалека, он махал своим ярким шарфом, пока мы его не заметили и не поспешили к нему.
Вдоль дистанции уже плотно расположилось весёлое, шумное общество; делались ставки; продавались пастилки и леденцы. Возле старта азартно готовились бегуны: разминались, потягивались, делали неприступные лица. Это приносило ожидаемые плоды: девчата смотрели на бегунов с нескрываемым одобрением.
Юношей энергично напутствовали - кого отцы и дядья, а кого и шаманы. Так-так!
На трибуне, сообщая мероприятию респектабельность, восседали старейшины всех селений, выставивших своих кандидатов. Старейшины благосклонно поглядывали на гомонящий народ и неспешно, с достоинством переговаривались между собой.
Наконец, прозвучал удар в гонг, один из старейшин, видимо, избранный распорядителем, поднялся и провозгласил:
- Юноши! - И спортсмены, и зрители враз утихли и обратились к трибуне. - Мы ждём от вас честного и красивого спорта!
- Да!! - Понеслось отовсюду.
Старейшины закивали.
Бегуны встали на линии старта и поклонились трибуне.
- Шаманы! - Продолжил распорядитель. - Просим вас проявлять профессиональный нейтралитет!
Кое-кто в толпе зрителей поджал губы; кое-кто чертыхнулся; уверен, что видел, как недовольно сверкнул ярко-синий, как озеро, глаз одноглазого Орчи. Иные из юношей нервно поглядывали на свои группы поддержки. Те делали им успокаивающие жесты в ответ.
- Готовы?
Бегуны заняли присед на старте.
Оглядев всех собравшихся и удовлетворённо кивнув, распорядитель рявкнул:
- Старт!!!
Соперники рванули с места - только снежная пыль поднялась.
Вечером мы: Ирча, я и помимо нас ещё с дюжину возбуждённых шаманов сидели у Мушки и шумно пикировались между собой. Мушка поил нас успокаивающим взваром и подкладывал варенье из ирги, которое все мы сверх меры любили.
- Да ну тебя, Арча! - Воскликнул один из коллег. - Ну, скажи мне: как мог этот хлюпик прийти к финишу первым без вмешательства кого-то из наших? Как, скажи?!
Все повернули ко мне возмущённые лица.
- Может быть, он тренировался? Регулярно и длительно, - предположил я в защиту нежданного фаворита забега. Парень действительно выглядел сухоньким и неказистым, но ведь для бега (я читал об этом в "Тотализаторе"!) обильные мускулы не важны. Важны выносливость и мотивация. Так я ребятам и сказал.
- "Выносливость и мотивация"! - Передразнил меня мой оппонент. Все вокруг тоже зафыркали. - Просто он из твоего селенья и приходится правнуком Орче, вот что!
- То-то Орча высверкивал, когда старейшина призвал воздерживаться от... содействия!
- То-то ты сопляка защищаешь!
- Именно! Именно так!
Народ недовольно гудел. Мы с драконом, по очереди воздевая брови, ждали, пока шаманы угомонятся. Я прихлёбывал взвар - он, пески мне свидетели, был отменно неплох.
Между тем, дело близилось к ночи, а мы ни на шаг не приблизились к соглашению. Шаманы были убеждены в том, что юноша победил исключительно благодаря Орчиному, - или нашему общему с Орчей, - вмешательству; мы же с Мушкой (и шакал вместе с нами) склонялись к тому, что победа была вполне честной, хотя и совсем непредвиденной.
Оставалось одно: осуществить дознание, чтобы выяснить, имели ли место магические манипуляции, и если имели, то в чём конкретно они заключались. Всё-таки делались ставки, да и престиж - штука ценная. Разрешить вопрос требовалось всенепременно: старейшины ждали от нас заключения не позднее, чем через три дня. Да и, в конце концов, любопытно. Потому мы и не расходились.
Щепетильность момента предполагала, что проверке должны быть подвергнуты все шаманы, имеющие какое-либо отношение к состязаниям. То есть все мы, присутствующие, плюс ещё несколько человек.
- А тогда кто проверит?.. - Спросил кузен Ирча.
- Первый существенный вопрос за вечер. - Буркнул кто-то из молодых.
На мгновение все замолчали. Потом я сказал:
- Так ведь это, по-моему, очевидно. Мушка, вот кто!
Никто против этого не возразил. Мушкина репутация была чище некуда. С этим и разошлись, а наутро нас с Ирчей отрядили к старейшинам - сообщить коллегиальное решение и получить "добро". "Добро" было тотчас получено, и мы разослали шаманам официальные вызовы на процедуру дознания.
Все явились, хоть и без удовольствия, но точно ко времени. Сидели в шатре у старейшины, заходили к Мушке за перегородочку по одному. Зашёл и я в свою очередь. Дракон ободряюще улыбнулся, положил лапу на мою голову и махнул мне: "Свободен. Пожалуйста, следующий!".
Через час процедура была завершена.
- Скажи же нам, о, ясновидец, кто из наших спортсменов использовал помощь шамана? - Обратился к дракону старейшина.
В шатре воцарилась тотальная тишина. И тогда Мушка ответил:
- Все, почтеннейший. Все, кроме победителя.
Тут шатёр заходил ходуном. Люди вскакивали, гневно топали и махали руками, восклицая досадливо "Чтоб тебе!" и "Ну, надо же!". Старейшина послушал, пожевал губами и сказал:
- Тихо!
Вроде, и голоса не повысил, но все моментально опомнились. В шатре водворился порядок. Специалисты сели, опустив глаза в пол, покрытый циновками, и не решаясь уже возмущаться.
Старейшины посовещались, наш обвёл всех собравшихся укоризненным взглядом:
- Нехорошо, уважаемые. Стыдно.
Нам с Орчей нечего было стыдиться, но мы тоже понурились: профессиональная этика шаманизма понесла ощутимый урон.
Наш старейшина хмуро сказал:
- Приз остаётся за победителем. Остальным порицание. Шаманам, оказывавшим влияние на ход соревнований, на месяц устанавливается запрет на работу. Это всё.
Люди невесело расходились. Да и чему веселиться? Запрет на работу на месяц!
- Это значит, что нам придётся брать их заказы, - констатировал Ирча, когда мы с ним и с драконом отошли от шатра.
- Да... - Протянул я в ответ.
Некоторое время шли молча. Какая-то мысль досаждала мне, пробивалась в сознание и, в итоге, оформилась:
- Ребята! - Я даже остановился. - А почему же, если поддерживали всех бегунов, кроме нашего, победил он, а не тот, кому помогали сильнее?
- Да, кстати? - Широко раскрыл глаза Ирча.
Мушка вздохнул.
- Не томи, - сказал я. - Ты ведь знаешь.
И ящер ответил:
- Силы многих воздействий погасили друг друга. Третий закон Ньютона*. Вспомнили?
"Ну, конечно!", - подумал я очень язвительно. - "Кто же не знает третьего закона Ньютона?".
Ирча, видимо, думал о том же.
О чём думал Мушка, мы с Ирчей не знали. Мушка всегда для нас был непостижимой вселенной...
Вдруг дракон встрепенулся и заметно ускорил шаги.
- Что ты, Мушка? Куда ты? - Спросил его Ирча.
И Мушка растерянно прошептал:
- Ребята... я, кажется, оставил на противне булочки!
Мы переглянулись и бросились через сугробы к пещере.
Из пещеры уже валил дым. На безопасном расстоянии от входа на снегу сидел старый шакал и раздражённо высматривал Мушку. Увидев, обиженно взвыл. Он тоже любил Мушкины булочки...
* - закон действия и противодействия, один из основных законов механики, третий закон Ньютона описывает действия двух материальных тел друг на друга, равные по величине и противоположные по направлению. Как и в вышеописанном случае.
НЯНЬКИ
То ли Мушка с шакалом успели с утра надышать, то ли ввели у себя, наконец, газовое отопление, но в пещере было не просто тепло, а, сказал бы я, очень жарко, и меня незаметно сморило. И то: денёк выдался муторный, заказ - дюже сложный, заказчик - и того сложнее; добравшись до Мушки, я практически не стоял на ногах от усталости. Друг тотчас усадил меня отдыхать, укрыл мягкой шалью, налил ароматного чая - и я воспарил.
Я парил бы себе и парил, если бы помещение не огласилось ликующим "Врёшь! Не уйдёшь!", - и со стороны кладовой к нам не выскочил бы шакал, а за ним - маленькое, чрезвычайно подвижное существо с импровизированным лассо в руках и смоляными косичками, рассыпающимися по спине.
Очевидно, шакал терпел бедствие. Его мученический взгляд метался по утратившей безопасность пещере: зверь не знал, куда деться. Я приподнял огромную шаль, он шмыгнул под неё и затаился. Мы проделали всё так чисто, что ребёнок не засёк манёвра и недоумённо оглядывался, стоя в центре пещеры.
- Играешь, дитятко моё? - Задушевно отнёсся к ребёнку дракон, всё понявший, но нас, натурально, не выдавший. Я почувствовал, как под шалью глубоко и печально вздохнула спасённая жертва.
- Ну! - Ответило дитятко и задорно взглянуло на нас. - Я собачку ищу!
Я сейчас же узнал в малютке дочь Ирчи, моего коллеги и родни. Смугленькая, черноволосая, как Ирча, девчушка, в то же время, отчаянно походила на мать, обворожительную, лучезарную женщину, первую ясновидящую округи. В прошлом - Мушкину протеже. Как же, как же... золотистый рассвет, сопки в маках - такое не забывается! И ведь, кажется, только на днях семья праздновала появление этой пичужки...
Девочку, в соответствии с происхождением, звали Яга, в быту - просто Ягодка.
Ягодка пристально обводила глазами пещеру. Трудно будет шакалу, если она здесь задержится, понял я.
Мушка поведал мне, что наш Ирча доверил ему цветок жизни до вечера, максимум до следующего утра, наказав кормить кашей, беречь хрупкие вещи и, по возможности, самому тоже беречься. Не то, чтобы было всерьёз от чего, но - тем не менее, тем не менее.
Жена, сказал Ирча, уехала в город, на семинар "Система скидок и бонусов в ясновидении и смежных услугах". У Ирчи работа. У родственников карантин. Так не мог бы наш Мушка...
Мушка, естественно, мог: его верность друзьям и готовность явиться на выручку славилась далеко за пределами обозримых песков. К моему появлению он справлялся уже пару часов. Как мне показалось, успешно.
В этот миг на глаза ребятёнку попался мой жезл. Обыкновенный магический жезл для текущей работы. Придя к Мушке, я прислонил его к стенке у входа. Девчушка схватила забавную штуку и, курлыча от радости, поскакала на ней, как на ослике. На здоровье! Зато наш шакал хоть чуть-чуть отдохнёт.
Жезла хватило совсем ненадолго. Бросив его и припомнив о более интересном, Ягодка возобновила поиски. Шакал мелко затрясся под шалью. Я поднялся (шаль осталась лежать, прикрывая животное) и принял огонь на себя.
- Хочешь, Ягодка, я покажу тебе фокусы?
Кроха задумалась, кивнула и взобралась на лежанку:
- Давай!
Целый час я гонял по пещере призраки лис и сапсанов; вызывал под радушными сводами золотистые облака; менял Мушке цвет бороды и растил иллюзорные сталактиты. Наконец, развлекательный арсенал мой себя истощил. Я торжественно поклонился:
- Ну, что знал, показал!
Ребёнок с энтузиазмом зааплодировал и в следующую секунду спросил:
- Где же наша собачка?
Я пожал плечами и сел.
- Мушка, твой звёздный час! - Сказал я.
Мушка и сам это понял: он уже хлопотал у огня, энергично помешивая ложкой в кастрюльке. От кастрюльки шёл аромат сладкой каши. И тут случилось непоправимое: из-под шали вдруг высунулся тёмный маленький нос, стал принюхиваться и, разумеется, был моментально замечен. С воплем "Во-от она, наша собачка!" дитя подскочило к шакалу и попыталось схватить его цепкими ручками.
Шакал, взвизгнув, вырвался и метнулся в ближайший тоннель.
Малышка хотела было начать преследование, но ящер перехватил её и, искусительно приговаривая: "А кому кашки? Кому малашки?", - повлёк ужинать.
После ужина Ягодка приказала:
- Играем в охоту! Ты дичь! - Сообщила она изумлённому Мушке. - А ты, дядя Арча, мой ослик. Становись на четвереньки, поскачем!
И я скакал, подбадриваемый детскими пятками; я истёр свои ладони в кровь и хотел одного: прийти в стойло, упасть на солому и никогда уже больше не двигаться.
Мушка, в конце концов догадавшись поддаться, был повержен и с торжеством "освежёван". Начался делёж мяса.
- Это мамочке с папочкой, это дядюшке Арче, а это собачке... собачка! Где ты, собачка?!
Розыскные мероприятия возобновились. Дитя методично обшаривало помещения, время от времени проводя моим жезлом по каменным выступам. Жезл препакостно скрежетал, отсекая от камня щебёнку. Бедного Мушку нервически перекашивало, он страдал и закрывал уши лапами. Я был не в лучшем состоянии.
Канис не находился.
Мы начинали тревожиться.
- Он ведь с утра не ел, - сказал Мушка. - Знаешь, Арча, давай-ка мы тоже поищем.
И мы потихонечку, не привлекая вниманья юницы, стали осматривать закоулки пещеры.
- Собачка-а! - Зловеще неслось из соседних щелей.
Несчастный шакал обнаружился в самом дальнем из коридоров. Глаз его дёргался, голова была вжата в тщедушные плечи. Бедняга с фатальной покорностью созерцал страничку "Книги перемен"* из Мушкиной библиотеки. Книга не радовала. В ней было сказано: "Вам выпала гексаграмма ши-хо - "стиснутые зубы". Что-то мучает вас, вы чувствуете себя несчастным... Вы считаете себя жертвой несправедливости. Если будете постоянно думать о том, как такое могло получиться, делу это совсем не поможет... Наберитесь же мужества и извлеките из случившегося должный урок".
Ну, вот что тут поделаешь?
Ночь, однако, успела окутать пески, и мне отрадно подумалось, что пора бы и честь знать. Шакала нашли, уложить спать ребёнка дракон, без сомненья, сумеет... я собрался прощаться.
- Арча! Не покидай нас! - умоляюще прошептал мне мой друг. - Втроём как-нибудь да продержимся.
Шакал не сказал ничего, но горячее упование на меня без всяких слов читалась в его карих глазах.
Я остался. А как бы вы поступили?..
Из кладовой доносилось: "клац!", "клац!".
- Она добралась до микстур, - сказал Мушка, сохраняя бесстрастность.
Мы прокрались до кладовой и неслышно туда заглянули. Ягодка, разрисовав стену круглой мишенью, бодро целилась в неё очередным пузырьком.
Ирча пришёл только через неделю. Ещё бы! Жена на учёбе, ребёнок присмотрен. Отлично устроился, хлюст!
- Ну, и как ты там, всё один да один? - Не без сарказма поинтересовался я.
Беззаботный отец сделал вид, что не понял намёка.
Тогда Мушка помялся, но всё-таки произнёс:
- Ирча, милый! Ребёнку пора бы домой.
Ирча заметно понурился:
- Да я просто подумал... не будет ли с моей стороны эгоизмом не поделиться с друзьями блаженством отцовства?
Мы поспешно уверили его, что не будет, что мы вкусили блаженства сполна и, того более, не считаем себя вправе и дальше лишать законного отца проистекающих из общения с дивным ребёнком услад.
Ирча понял, что фокус его не удался, махнул рукой дочери и сказал:
- Ну, пошли, что ли, Ягодка?
Ягодка с сожалением оглянулась на нас. Мы немедленно расплылись в преданных, благожелательных, но не оставляющих вариантов улыбках. Ягодка тяжко вздохнула, но мы продолжали держаться. Тогда она обняла нас по очереди и пошла к выходу из пещеры. Признаться, у меня чуть сердце из груди не выскочило вслед девчонке.
- Эхх... - сказал Мушка, когда парочка удалилась.
- Всё-таки дети - это же... это что-то! - Согласился с ним я под влиянием чувств.
Только шакал ни о чём не жалел и смотрел на нас с видимым отвращением.
Никакого инстинкта родителя, переглянувшись, подумали мы.
Позже, немного придя в себя и помогая дракону ликвидировать воцарившийся на его территории хаос, я наткнулся на сложенный вчетверо листик бумаги. Хотел бросить в огонь, но помедлил и развернул. На листке был рисунок, - шакал, я и Мушка, - заключённый в большое сердечко.
"Девчонка!", - снисходительно думал я, ощущая, как что-то вдруг защипало глаза. Жар очага, должно быть. Не иначе.
* - 易經 ("И цзин": "Книга перемен" или, что более верно, "Канон перемен"), древнекитайский памятник духовной культуры, состоящий из 64 символов-гексаграмм, каждый из которых выражает ту или иную жизненную ситуацию обращающегося к "Книге" человека с точки зрения её постепенного развития.