Аннотация: Фэнтези - не фэнтези, реальная и нереальная история о разрушении мира...
Мой Аэр.
Так кричали птицы, так шептали души,
Кто кого боится, кто кого не слушал.
Сломанные лица отражали лужи...
Это мне не снится... это мне не нужно...
Линда, "Так кричали птицы"
Яна поудобней облокотилась спиной о теплую дощатую стену, закинула ноги на старую тумбочку и перевернула страницу. В маленькое чердачное окошко струился пшенично-желтый солнечный свет. Неспешно кружились пылинки. Кровать поскрипывала. Под полом скреблись и шушукались. Яна покосилась на открытый люк, с трех сторон огороженный перилами.
- Лешка, имей в виду: я все слышу!
- А...- несколько озадаченно донеслось снизу, - а я думал, ты спишь.
- Ага. Щас.
- Ну, тогда...- он набрал в грудь воздуха, - начинаем штурм неприступной цитадели могучей и противной чародейки!
- Э, э! - Яна кинула книгу на кровать и схватила подушку. - А где же твой черный рыцарь?
- Ни фига, мы уже в другое играем. Впере-од!
"Ну, ладно же!"
С подушкой наизготовку Яна подкралась к люку, тихонько ступая босыми ногами по паласу. Не дыша, дождалась, пока в отверстии показалась самая горячая голова - естественно, Лешкина, - и от души и сплеча врезала по ней своим оружием. Он ойкнул и скрылся; Яна слышала, как по ступеням скатилась пустая пластиковая бутылка - импровизированный меч атакующего. "Где-то у меня тоже валялась такая", - подумала Яна и, отойдя от люка, зашарила под кроватью.
- Яна, Леша! - крикнула с веранды мама. - Воды принесите!
Атакующие посыпались с деревянной лестницы, размахивая все теми же бутылками; последней спрыгнула Яна, на ходу собирая в хвост длинные волосы и волоча за собой пятилитровую канистру.
Яна и Лешка вышли из поселка, обогнули солнечный травянистый холмик и стали спускаться в глубокий, поросший деревьями овраг. Соседские мальчик и девочка, верные Лешкины товарищи по "рыцарям и замкам", шли позади - за компанию.
Тропинка шла по узкой, похожей на драконий гребень насыпи, протянувшейся по дну оврага. Справа насыпь обрывалась почти отвесно, и метрах в двух внизу змеился тоненький резвый ручеек. Слева росли высокие мясистые стебли с белыми зонтиками цветов и зеленело заросшее болотце; в ряске плавала старая автомобильная покрышка и поквакивали лягушки.
То ныряя в зеленую лесную тень, то щурясь от мелких солнечных брызг, Яна дошла до самого низкого места, перебежала по узкой доске через ручей и по чудно изогнутому стволу взобралась вверх по склону, к колодцу. Когда и кто его выкопал и украсил здоровенными булыжниками, Яна не знала; не знала и мама; камни уже давно зеленели мхом. Яна перегнулась через край каменной кладки, повисла на нем и зачерпнула канистрой прозрачную, искристую, до судорог холодную воду. Потом набрала в горсть, отхлебнула, плеснула в лицо.
- Лешка, давай свою бутылку сюда... Да не раскачивай!
Он, оказалось, развлекался тем, что подпрыгивал на хлипкой доске. Яна прищурилась:
- Смотри, обломится ведь... Обратно поверху пойдем.
Переставляя канистру с уступа на уступ, она выбралась из оврага. Это место они с братом со всей серьезностью называли "Большой Каньон". Прямо напротив, метрах в десяти-пятнадцати, поднималась отвесная рыжая от глины стена - часть холма с этой стороны срыли. Тут и там валялись валуны примерно с Лешку высотой, такие же торчали из рыхлой земли под обрывом. Твердая каменистая дорога, непонятно зачем сюда ведшая, кончалась здесь тупиком. Ветер крутил по ней желтую пыль.
Лешка, пыхтя, появился сзади из-за дерева, поставил на землю бутылку, закрылся рукой от солнца, косо глядящего в Каньон.
- Значит, здесь, - сказал он.
- Ага. Вот тут, за камнями. Оттуда не видно, а от поселка Каньон прикроет.
- Ух, ты, класс! - присевший было на теплый камень Леша аж подпрыгнул. - Значит, идем сегодня? Ночью?!
- Ага-а, - Яна довольно подмигнула и посерьезнела: - А теперь - домой, марш! Да не туда, поверху! Хочешь с водой по оврагу тащиться?
Сегодня ночью они пойдут жечь костер. Будут рассказывать всякие истории, залезать в темный, жутковатый ночной порой овраг. Может быть, даже спустятся к реке. Волосы трепал свежий и теплый, пахнущий рекой, травой и чуть-чуть дымком ветер, солнце приятно грело спину, в животе щекотало от ожидания предстоящей ночи.
Хорошо!
Почему-то думалось, что эта ночь - последняя.
Зачем?
И далось мне уезжать отсюда! Америка, так ее... Гавайские острова... Зачем?
Я не хочу...
*
Был сонный поздний октябрь, и хотя в классе зажгли бледные, как поганки, лампы дневного света, помещение заполнял особый осенний сумрак. Шумел и шуршал дождь за окном; рассохшаяся рама протекала, и на полу под подоконником темнела лужица. Мокрый желтый лист прилип к мутному стеклу с той, наружной стороны.
Физичка опять кого-то вызвала решать задачу. Яна хмуро водила пальцем по парте. После полученной на прошлом уроке двойки щеки и уши еще горели. Вину свою признавать ну никак не хотелось. И делать тоже ничего не хотелось. Когда в класс явилась завучиха и начала что-то многословно объяснять, девочка легла грудью на парту, подавляя зевок. Пусть себе болтает, больше урока пропадет. Содержание речи она, конечно, прослушала.
- Я-ана...- Аня-Хоббит, выждав приличное время после ухода завуча, ткнула соседку локтем в бок. - Ну что, ты будешь участвовать?
- А? В чем?
- Ну, ты даешь! - Хоббит возмущенно мотнула разноцветными космами. - Ты что, ничего не слышала?! Конкурс по английскому!! А приз - поездка в США на год! Бесплатно!!!
Яна уставилась на нее, соображая.
- Да ты гонишь, - наконец заявила она с явным облегчением в голосе. - Так не бывает.
- Как это не бывает?! - оскорблено вскинулась Хоббит. - Это как это не быва...
- Прекращаем разговоры! - физичка стукнула концом указки по столу. Класс примолк. - Кстати, Аня, иди-ка, напиши следующую задачу.
Хоббит поднялась и хмуро поплелась к доске. Яна украдкой показала ей язык.
После уроков Хоббит долго вертелась возле кабинета завуча, привлекая своим панковатым видом нездоровое внимание. Когда дверь, наконец, открылась, выпуская наружу несколько пришибленную подругу, Аня преодолела разделявшее их расстояние в полкоридора одним гигантским прыжком.
- Ну?! Что я тебе говорила? - торжествующе вопросила она.
- Да... Ты права, - проворчала Яна. - Ну, хорошо. Пожалуй, я буду участвовать.
*
Они возвращались домой, болтая и посмеиваясь в дождь, лихо шлепая сапогами по лужам. Машины плыли по проспекту, рассекая потоки воды, как корабли. Над головой было серебристое осеннее небо; и под ногами тоже было небо, которое отражалось в мокром асфальте. И в этом бесконечном прозрачном небе двигались автомобили и люди - словно бы прямо по воздуху.
Школьницы свернули под влажную сень сумрачного парка. Деревья желтели медленно; темно-зеленая глянцевая от дождя масса листвы только местами пестрела желтым и красным. На ограждающем парк высоком каменном бордюре под нависшими ветвями устраивались художники - что-то вроде выставки-продажи. Покупают, правда, редко, зато всегда кто-нибудь ходит и глазеет.
Среди картин и авторов пристроилась невысокая худенькая, но жилистая девушка; она переступала с ноги на ногу, кутаясь в косуху, густо расписанную затейливыми серебряными узорами.
- Привет, Женька, - подскочила к ней Яна. Художница - старше года на два, - в знак приветствия тряхнула длинной тяжелой косой. Яна тоже замотала распущенными по плечам шоколадного цвета кудрями.
- Не просто необычный, - тихонько ответила Женька, глядя на картину. - Мой собственный.
Как Аня расслышала ее сквозь шум дождя, непонятно.
- Твой? Ты что, его присвоила?
- Я его создала.
- Я знаю, - еще тише ответила Яна. И на этот раз услышала только художница.
Дорога, уходящая в заросли живых шевелящихся деревьев, светилась бледным светом. Лошадь (или животное вроде нее) с когтистыми лапами вместо копыт несла по этой дороге двоих всадников. Их длинные волосы стелились за ними белым и каштановым шлейфом.
Яна смотрела, искала, погружалась...
*
Под толстым лесным одеялом клокотал огонь. Бился, как сердце. И рваным дерзким ритмом отбивало вокруг: они снова здесь. Снова собрались.
Стройные, знойные демоны-гарпии кружились, взвихряясь, вокруг костра, ударяя в бубны: и дробящийся, призывный крик переплетался с тревожным звоном и глухим частым пристуком.
Неподалеку, в очерченном круге, уже звенело оружие. У одного - четыре изящных, чуть заметно изогнутых меча - по числу рук. У другого меча только два, но двигаются они вдвое быстрее. Янтарные брызги огня стекают с летящих клинков и оседают в глазах партнеров. Они тоже танцуют, по-своему; оба слишком древни и сильны, чтобы всерьез что-то делить.
Йеннифэр зачерпнула горстями из костра. В ладонях остался малый язычок пламени. Она не боялась. Она сама сотворила этот огонь. И лес тоже. Для себя самой; для них; они для нее... каждый с одному ему известной целью, они творили этот мир. На краткий миг; на одну ночь; на годы...
Она принесла огонь Эвелине, сидящей в траве. Их ладони соединились вокруг него. Его можно было пить; можно было превратить в цветок или драгоценный камень; можно было швырнуть, хохоча, в небо, чтобы он взорвался искристым шаром фейерверка.
Но они любили через него целоваться. Пламя покалывало губы и язык, когда они прильнули друг к другу. Медово-русые волосы Эви струились вниз до бедер, прикрытых, как и у Йеннифэр, только полупрозрачной хламидой.
Они повалились в мягкую прохладную траву под боком какого-то холмика. Вокруг них расцветали и меркли все новые образы.
...Растрепанная женщина с безумным блеском в глазах, в строгом монашеском платье, откровенно распахнутом на груди; отобрав у кого-то из гарпий бубен, она мешает дьявольский смех со злыми, страстными, отрывистыми словами песни-гимна...
...Давешние бойцы фехтуют уже не в круге - на узком мостике, не шире стопы, над дымящейся пропастью. Опьяневшие от риска, они чертят в воздухе немыслимые узоры, торжествуя, когда разогретые боем тела по знаку разгоряченного разума совершают невозможное...
...Сквозь хмурое лицо сидевшего поодаль парня проступила волчья морда. Оборотень коротко взвыл, заметив в ночном небе старого врага-родича - большую летучую мышь...
...Не замедляя темпа, хоровод гарпий поднялся над костром. Танцовщицы одновременно выгнулись, откидывая головы, раскрывая в воздухе диковинный поющий цветок...
Вой. Бубны. Пение. Лязг. Смех...
- Я... люблю... тебя...
*
Аня наконец отчалила в полном автобусе, и Яна пробиралась домой одна, переулками и дворами. Щербатый асфальт вперемешку с грязью и древесными корнями своей причудливостью походил на тропы аэра.
Массивный, заляпанный грязью джип-внедорожник, порыкивая, прополз мимо, переваливаясь на колдобинах. Широколицый мужик высунулся из окна, с шиком облокотившись на дверцу, отчего та заскрипела.
- Девушка-а... Давай знакомиться?
- Не-а. - Яна презрительно наморщила нос, поправила сумку на плече и прибавила шагу.
- Сука! - с пьяной злостью донеслось из окна. Джип рванулся вперед, обдав ее брызгами, и помчался вверх по переулку. Яна с отвращением изучила грязные джинсы и сапоги, спокойно и свысока усмехнулась и послала вслед обидчикам вызывающе развязный воздушный поцелуй.
Звон разбитого стекла аккомпанировал громкой брани. На заднем стекле внедорожника красовалась аккуратная дырочка в форме полных женских губ.
А Яна смеялась - весело, заливисто и очень обидно.
...Или это она возвращалась весной?
Да нет. Весной она познакомилась с Мишей. И тоже, между прочим, на выставке.
Погода была хорошая, ясная и прозрачная, шагалось легко и быстро. Яна, как обычно, выкраивала время на разглядывание картин.
Вот заснеженные острые пики, нежно-розовые от мягкого солнца; вот гордая сосна с утеса обозревает бесконечные, пронзительно-синие море и небо; а вот зимний лес в сумрачно-сиреневых тонах, и неспокойные воды в золотисто-медных...
Перед следующей картиной она остановилась.
Извилистая, как ручеек, тропинка, выбегала из светлого березняка и прыгала с пригорка на луг, а потом - к реке. На ветке вопросительно чирикала верткая птичка, с интересом разглядывая человека. Пахло солнцем, травой и водой; цветочные головки слегка покачивались. Смеясь, Яна сделала первый шаг...
Стоп. Никакой тропинки, конечно, не было. И березняка не было, и луга. Она стояла вплотную к картине, а рядом на бордюре сидел молодой художник.
А ведь он создал замечательный мир, подумала Яна. Мир, в который можно открыть дверь. Интересно, а сам он об этом знает? И улыбнулась, щурясь. Не так, как улыбаются соблазнительницы-ведьмы. Просто так.
И он ответил ей улыбкой, в которой было солнце на лугу, тепло прогретой березовой коры и нехитрая песенка непуганой пташки. И Яна обрадовалась: он понял правильно!
*
- Знаешь, отличная мы здесь мишень, - заметила Яна.
Они примостились на каменной осыпи, смутно белеющей в погустевших сумерках на склоне. Ниже осыпь крутыми уступами спускалась вниз, где-то там во мхах струился горный родник. А дальше, по другую сторону ущелья, чернели острые, как зубья пилы, высокие ели на следующей гряде.
Так и мерещилась тонкая эльфийская стрела, несущаяся со стороны угрюмого леса.
- Ян... - Лешка доверчиво придвинулся к ней. Становилось прохладно. - А что такое Аэр?
- А ты где это слово слышал? - шепнула она.
- Да от тебя же...
Что ж, очень возможно.
- Вообще-то "Аэр" - по-гречески "воздух", - начала она, глядя на лес. - Его Анаксимен так назвал, был такой философ в Древней Греции... давно-о... - она зевнула, - и вот, он считал, что мир произошел из воздуха.
- А почему из воздуха? Из него же ничего не сделаешь...
- Ну смотри: воздуха же не видно? И Аэра тоже. Воздух движется, как хочет, его становится то меньше, то больше, он может стать водой, а вода потом - льдом...
- Ну, это да. А остальное? А деревья там, а люди, а душа?
- Так воздух - это не Аэр! - Яна значительно подняла палец. - Это, скорее... скорее, дыхание. Из него может получиться все.
- Все-все? - в голосе Леши было и недоверие, и восхищение. - Вот все, что есть?
- И не только. - Она увлеклась и говорила больше себе, чем ему. - Все, что уже было, а теперь нет. Все, чего еще нет... Все, что могло быть... Все, чего мы когда-то хотели... Я вдыхаю - и вбираю в себя весь Мир... Ты не думай, это не только наша планета, и даже не только наша Вселенная... А потом выдыхаю - и мое дыхание летит над Миром, обнимает его весь, далеко-далеко от меня, и рождает где-то что-то новое. Мое. И в то же время весь Мир остается у меня внутри, здесь вот... - она коснулась груди - такой большой, что ни взглядом, ни мыслью не охватишь никогда... а вот дыханием - им можно легко... - Она вздохнула и встряхнулась. - В общем, я тебе что хотела ска...
И тут она услышала.
- Тихо.
Кто-то карабкался по осыпи, подбираясь к ним. Яна навострила уши, потом кивнула брату на расщелину, прикрытую сверху кустарником, в которую они и забились. Вскоре слабый вечерний свет мигнул, в сумерках обозначился женский силуэт. Леша прыснул, Яна шикнула.
- Яна-а... Леша! Что-то вы долго ходите.
Когда мама скрылась за кустом, старшая сестра подмигнула, они выбрались наружу и тихо, как индейцы, поползли следом.
*
Она ввалилась в комнату, распахивая высокую - в два ее немаленьких роста - дубовую дверь. Встряхнула мокрыми волосами, отшвырнула сумку в угол.
- Ба! Я дома.
- Ну, здравствуй. - Анна Андреевна повернулась к ней от электроплиты. - Обед почти готов. Устала?
- Угу, - промычала Яна, почесывая в затылке, размышляя, как бы лучше начать.
- Ты рассказывай, рассказывай, - улыбнулась бабушка. - Что там у тебя сегодня?
Она обо всем уже догадалась. Яна никак не могла принять это как данность: бабушка знает наперед если не все, то основное.
Обед был вкусный, разговор - длинный. Волосы высохли и завились колечками, а дождь все шуршал...
- Ну, вот и все, - так, а теперь пора задать главный вопрос!! - Ба, - осторожно начала Яна, - и что ты обо всем этом думаешь?
- В смысле?
- Ну-у... Ты что-нибудь чувствуешь?
Вообще-то даже многие волшебники не верят в предсказания будущего. Пусть сомневаются, сколько влезет. Но что было верно - так это бабушкины предчувствия. Железно. Проверено.
- Ничего, - вздохнула бабушка. - Ни плохого, ни хорошего. Уж не знаю, что тебе и посоветовать.
Так. Это что-то новенькое.
- Совсем-совсем ничего? Ну, я имею в виду, если что-то плохое, я не поеду! Честное слово!
- Нет. Совсем ничего. Наверное, можешь ехать, если хочешь...
Вот так вот. Приехали. Яна, как на кочку, наскочила на необходимость решать самой. А этого хотелось меньше всего.
Наверно, мстительная судьба посмеивается сейчас где-нибудь далеко отсюда... Яна фыркнула. "Ну ладно же! Если ты и существуешь, все равно я тебя обскачу!"
В пыльном шкафу она отыскала среди пузырьков с эфирными маслами, мелкокалиберного колющего оружия и старых амулетов небольшую черную с серебряным коробочку. Внутри лежали плотно уложенные карты.
Яна редко применяла старый цыганский дар, доставшийся вместе с малой толикой крови от отцовой матери. Предпочитала не знать будущего заранее и набивать шишки самостоятельно. Но сегодня ей было боязно и неуютно. Как будто она готова сделать что-то, чего уже не поправишь. Яна вынула карты, перетасовала. "А вдруг они скажут "нет"? А если "да"? А вдруг что-то, что я не хочу знать?!" Она раздраженно впихнула карты обратно в коробку; одна выпала и, кружась, опустилась на паркет рубашкой вниз.
"Судьба".
С желто-черной карты на Яну смотрел, паскудно ухмыляясь, краснорожий рогатый черт.
Ч-че-орт...
*
Она плохо спала этой ночью. Ей все бродилось по огромным, кипящим суетой мегаполисам, где, как в клипе, сменяются лица и пейзажи, и где на одном из глянцевитых кадров блеснут вдруг единственные, особенные глаза - все равно, мужские, женские ли, но свои, волшебные! - и исчезнут в людской мешанине; бегалось по темным узким улочкам американского захолустья, погруженным в вечернюю тень, где на окраине обязательно чернеет заброшенный, покосившийся дом (ну прямо как в "Томе Сойере"!), где тихий воздух напрягся и ждет выстрела из кольта.
И везде нет-нет, да и мелькнет - человек. Мужчина, женщина... Подойдет к ней на остановке, тронет за плечо; подсядет на скамейку в парке; догонит под проливным дождем - и на нее глянут эти особые глаза, навсегда отмеченные знанием...
А днем она стояла в длинной нудной очереди за документами в какой-нибудь облезлой конторе. Было душно и жарко, либо гуляли сквозняки и мерзли ноги; за мутным окном светило тусклое осеннее солнце, потом шел дождь, потом падало нечто среднее между дождем и снегом.
Она не замечала, как проходило время.
*
Ночи в декабре темны, колки и холодны.
Поздний полупустой автобус, тяжко ухнув, откатился от остановки. Из полузалепленных снегом окон пробивался теплый желтый свет, в котором порхали над дорогой снежинки.
- Сто-о-ой! Стой!!
Увязая в снегу, к дороге по лесопарковой зоне бежала девочка в темном полушубке, размахивая толстой папкой бумаг.
Поздно. Водитель уже не слышит. Снегопад гасит ее крики, и автобус, повиливая на обледеневшей полосе, скрывается в темноте.
- Стой, говорят тебе!! - Яна с разбегу вылетела на укатанную полосу, поскользнулась, распласталась на льду, кое-как отползла с проезжей части, прижимая к груди драгоценную папку.
Прислонилась к столбу и заплакала.
Мягко, бесшумно падал снег, постепенно засыпая безлюдную дорогу. Навес у остановки стал похож на сказочный домик. Скрипели деревья, одетые прозрачным льдом, и гнулись под его тяжестью. Молча смотрело вниз черное, как провал, беззвездное небо.
Яна посмотрела на часы, потом на дорогу - и снова всхлипнула. Документы для отправки в Америку - вот они, у нее в руках. Моталась, собирала - и опоздала к последнему сроку. Через пятнадцать минут они соберут заявки, упакуют их, запрут офис - и уедут. А Яна останется здесь, посреди дороги - ждать неизвестно чего.
Далекая дивная земля Америка подмигнула издали, поманила - и снова уплыла в какие-то свои, недоступные измерения.
Яна больше не плакала, она хмуро смотрела на падающие хлопья. Все, поздно... - глухо и обреченно стучало внутри, - поздно... поздно... - как будто бил тяжелый молот.
А оно мне нужно?
Тихо мерцающие звездочки невозмутимо порхали... Яне захотелось швырнуть ненужные бумажки на дорогу, развернуться и темноволосой Снегурочкой скрыться в зимнем парке.
К черту тебя, гордая земля Америка!
Желтый, как жук, корпус маршрутного такси прорвал тонкую кисейную завесу снежинок. Яна стояла столбом, уставясь на подрулившую маршрутку.
- Девушка, ну вы садитесь или нет? - нетерпеливо крикнул водитель.
И внутри Яны оборвалось. И она, покрепче стиснув папку, влезла в такси, сдавленно проговорив:
- Вы только побыстрее!..
*
Жизнь постепенно входила в прежнюю колею; подростков не сгоняли больше толпами в тесные аудитории и не заставляли на время решать тесты в тысячу пунктов, расставляя черной гелевой ручкой аккуратные крестики. В первом туре, куда допускались все желающие, в громадном зале толпилась тьма народу. На второй день все они с нетерпением бежали к дверям Дома Творчества - высматривать свою фамилию в длинном списке. Все же ко второму туру людей стало поменьше, а задания - длиннее. Яна ставила кучу крестиков, а потом прищуривалась, смотрела на дело рук своих и думала: а вдруг, если у меня все правильно, рисунок будет похож на елку? Или на собаку, или на человека?
А потом она сдала толстую папку с персональными данными, американцы забрали ее и уехали.
Первого мая Яна вернулась домой поздно. От нее пахло дымом, в волосах застряла пара травинок. Усталая, она еле доползла до дома от Ботанического леса, то есть сада - считай, с другого конца города.
- Отпраздновали? - спросила Анна Андреевна. - Майский шест был?
- Был, - довольно ответила Яна. Бабушка улыбнулась в полумраке комнаты - свет не включали.
- А что еще было?
- Да много чего... - лукаво пропела Яна. "Вот хитрая девчонка", - подумала Анна Андреевна. Она догадывалась, в каких темных краях погуливает внучка, но относилась философски: запрещай, не запрещай - все они в этом возрасте так делают...
Яна тем временем нащупывала телефонный кабель - на ночь она всегда отключала телефон. Розетка за что-то зацепилась и не желала отделяться от своей второй половинки. Яна дергала, пока больно не укололась.
И тут телефон зазвонил, да так, что она вздрогнула. Десять вечера; ну какой дурак будет звонить в такую поздноту? Она снова, уже с раздражением, дернула провод, игнорируя звонок.
- Тогда рада вам сообщить: вы - финалист программы. Вас выбрала семья, в которой вы будете жить.
- Вау... - только и сказала Яна. Женщина по ту сторону трубки терпеливо ждала, видимо, привыкла к такого рода ступору.
- Спроси, куда тебя определили, - сказала сзади бабушка. До Яны дошло не сразу.
- Э... - наконец вякнула она. - А какой штат?
- Минуту... - голос запнулся, потом зазвенел с новым чувством: - О, поздравляю. Гавайи.
- Ой, - тихонько шепнула Яна. На большее ее сейчас не хватило. Только когда трубка, подрагивая, легла со щелчком на рычажок, в комнате раздался восторженный визг...
*
В июне финалистов повезли в Волгоград на ориентационную программу. Яна запомнила жиденькую кромку запыленных тополей, а за ними - нескончаемое пшеничное поле, золотом сверкавшее на солнце. Куда бы они ни ехали, она всегда их видела - тополя и пшеницу.
На лекциях переливали из пустого в порожнее - о помощи принимающей семье, о том, что им никто не платит за то, что они кормят и одевают практически чужого человека. А посему надо, чтобы они чувствовали участие, поддержку... ну, и так далее.
Подростки занимались более важными делами.
Сосед наклонился к Яне и посмотрел на карточку идентификации у нее на груди.
- Ух... красиво, - сказал он о четырех черных буквах "Yana" с явной претензией на готический шрифт. - Нарисуй и мне.
- Так же?
- Можно и по-другому. Чтобы только красиво.
- Ладно. Тебя как зовут?
- Андрей.
Яна взяла его карточку и начала выписывать на ней "Андрей". Ее соседка с другой стороны тоже засмотрелась на витые буквы.
Гораздо лучше было, когда они играли с заводными американскими инструкторами.
- Значит, встаньте в круг. Теперь возьмитесь левой рукой за любую руку из тех, что перед вами. Взялись? А теперь то же с другой рукой. Не выбирать! Это называется "Гордиев узел". Есть такая легенда: когда древний царь Гордий пришел завоевывать город, мудрецы связали ворота веревкой и объявили, что он должен сперва распутать узел. Знаете, что он сделал? Он разрубил его мечом.
- Шухер, - прошептала Яна внутрь образовавшегося многоногого чудища. - Нас щас мечом рубить будут!
Однако требовалось только "распутаться". Яна подергала одну руку, другую, нагнувшись, заглянула снизу.
- Так, ты! перелезаешь сюда, а вы расступитесь, дайте дорогу. Руки выше! Да, да, сюда.
Пролезая сквозь петлю из сплетенных рук, Яна столкнулась с недавней соседкой. Та откидывала с лица черные волосы и продиралась навстречу.
- Как ты все это видишь? - спросила она. Яна глянула на ее карточку, нахмурилась, глянула снова.
- Как-как тебя зовут?!
- Лютиэнь. Это из "Сильмариллиона".
- Да я читала! - Яна вытаращила глаза. - Я просто не думала, что можно вот так написать... - она уже жалела, что не написала на себе "Йеннифэр". - Ты пролезай, пролезай... Ой, а у нас замкнутая цепь получилась...
Вечером Яна вышла в коридор. Здесь в небольшом закутке стоял диван, зеленела пальма, и было открыто окно. Темными верстовыми столбами стояли тополя, волновалась под звездами пшеница. У окна уже кто-то стоял. Яна осторожно зашла с другой стороны дивана.
Лютиэнь смотрела на звезды.
- А тебя как кличут? - спросила она.
- Йеннифэр.
- Это которая Сапковского?
- Ну да.
- Смотри, что написано!
Над маленьким ресторанчиком у гостиницы сияло голубым эльфийское слово "Итиль". Ресторан был грузинский.
*
...- Вах-х ты мне... - обалдело выдала Яна, высовываясь из леса.
На памятной поляне силами сборной альтруистов воздвигли настоящую сцену. У ее подножия колебалось море огоньков - спичек, зажигалок и просто язычков пламени, возникших между пальцев.
Хотели ли ее друзья-соседи устроить ей большие проводы с танцами, или она просто так удачно "подгадала" - какая, в конце концов, разница? Яна-то знала, чего она хочет - как следует оторваться!
- Яна! - позвала мама из большой комнаты. - Ты тапочки запасные уже положила?
А кричать-то зачем?
- А... ы... нет, по-моему.
- Тогда где они?
- Не знаю!!
Уединившись от большого погрома в своем маленьком "гнезде", Яна тщательно воспроизводила здесь его (погрома) уменьшенную копию. Выпотрошив шкаф, она сосредоточенно копалась в разнокалиберном ворохе. Выбирала ароматические масла, потом музыку, потом взвесила на ладони огромный том Толкиена - полная история Средиземья, и в нормальном переводе, без всяких там Торбинсов. Редкость!
Эх, только вот тяжелая она, как зараза...
- Яна, ты слышишь? Давай сюда свою зубную щетку!
- Ма, я еще умываться вечером буду!
- А бутерброды? - вставила Анна Андреевна.
- Ну бабушка! - возопила вконец задерганная Яна.
- Что "бабушка"? Проголодаешься - еще меня вспомнишь!
Яна по опыту знала: уж если бабушка так говорит - вспомнит. Обязательно.
- Слушай, - возмутилась мама. - Кому это, в конце концов, нужно - нам или тебе?
- Что, нельзя человеку уединиться на минуту?! А может, у меня духовный кризис...
- Вот соберемся - тогда и уединяйся, сколько хочешь! Всему свое вре... да, и куртку теплую найди.
Яна вздохнула: "значит, нельзя..." и поплелась искать куртку.
*
В белом облегающем комбинезоне, стоя в красных огненных отблесках, она ждала его. С тонким черным клинком в опущенной руке смотрела, как он подходит. Он был спокоен, а она улыбалась.
Он ударил, она отклонилась назад и в сторону, оказалась сбоку. Он разгадал хитрость и парировал, после чего оба опять замерли, изучая друг друга. Йеннифэр спружинила ногами и взлетела на крайний из длинных столов. Он последовал за ней почти синхронно, но когда он коснулся дерева, она была уже на другом столе.
Они встретились, сшиблись и продолжили гонку, раскачивая столы и опрокидывая стулья.
Йен с разбегу воткнула в крышку стола острие и, удерживаясь на нем, как прыгун на шесте, в развороте назад пнула его каблуком. Он слетел со стола, она встала на ноги - и проткнутая столешница раскололась под ней. Йен с грохотом приземлилась в груду обломков и щепок.
Над собой она увидела высокую темную фигуру, и сердце у нее упало.
- Ой... - сконфуженно шепнула она, поднимаясь и отряхиваясь.
Выражение лица рыжего маршала-распорядителя праздника ничего хорошего драчунам не сулило.
- Та-ак... - Замечательное начало! - Мне сказать, или это все равно бесполезно?
Ну, что тут скажешь?
- Ну, э... Хуго, мы тут... э...
- Нет, я привык, что, когда ответственные существа стараются организовать все на высшем уровне, всегда находятся такие вот... самураи долбанные...
Партнер Йен тоже поднялся и скромно стоял в тенечке. Яна с завистью косилась на него. Ну ничего, когда Хуго обработает ее, достанется и ему.
- ...Но я не могу понять, как могли - КАК могли вы вдвоем столько успеть???
Йен оглянулась на место побоища. М-да... наш пострел везде поспел.
-...сломали стол, два стула, два тренировочных меча, - маршал-распорядитель продолжал вдохновенно перечислять ее прегрешения, - истоптали все столы, кроме того...
- Хуго, я все исправлю, не нуди только! - Йен повела рукой, и разломанная мебель встала на место, абсолютно целая.
Маршал прошел вдоль столов, водя пальцем по блестящим новеньким столешницам и ворча: "А пыль кто стирать будет?" Йен фыркнула и мановением руки вернула комбинезону первозданную белизну.
*
На вокзале все было, как обычно: люди толпились, переминались, щелкали семечки, жевали, гудели, как пчелы. Прибытию Яны со товарищи и с грузными тяжелыми сумками никто особо не обрадовался.
- Ну что, - волновалась мама, - где здесь наш поезд? Не опоздали?
- Не пришел еще, - спокойно ответила бабушка.
Яна расслабилась и потянула носом воздух, в последний раз наслаждаясь летним ветерком - родным и дружеским. Ее выбившиеся из косы пряди трепетали у висков и отливали золотом. Она щурилась на нежаркое уже солнце.
На вокзале они отыскали относительно чистое место, чтобы свалить сумки. Яна оперлась локтями о колени, а подбородком - о ладони и отрешенно наблюдала за комаром, бившимся в бледно светящееся табло. Вокруг шаркали ногами, курили; кто-то на что-то жаловался, кто-то что-то тихо обсуждал. Яна легко соскользнула в сумерки человеческого мира, где в густом омуте реальности плыли, как сомнамбулы, людские жизни.
Комар все бился о стекло и тоскливо звенел своим жалобным голосом...
И Яна дремала...
А потом пришел поезд, и она заснула в вагоне, а в открытое окно на нее, помаргивая звездами, глядела ночь.