- Вытянулся, дылда, дровяник-то не сломай! Чего звал?
- Ма, ехал из школы - Колобова видал. Пьянющий! Возле магазина Майка привязана, а он сам сидит рядом и песни поет. Не узнал меня. Стадо само там ходит, возле ручья.
Машка нахмурилась. Колобов был известный пьяница и колхозный пастух. Из-за сильной бескормицы даже колхозники начали выгонять стадо рано - еще только прошли первомайские праздники. А частники давно уж потихоньку выпускали своих коровенок пощипать первой едва заметной зелени. Лето в прошлом году выдалось на редкость холодным и дождливым, сена накосили мало и еле дотянули до весны. Мишка потихоньку привозил корове посыпку и силос, но все равно Пеструшка исхудала и ослабела. Третий день корова паслась с колхозным стадом, и Машка переживала - лишь бы Колобов не гонял их далеко от деревни.
- Вот окаянный... Не ушли б они на Лисьи Ямы. Сходить, что ли, посмотреть? - она взглянула на сына.
- Ну, давай я схожу, - неохотно откликнулся тот.
Мать на мгновение задумалась и махнула рукой:
- Ладно, придут поди, куда денутся! Ступай, поешь! - но на сердце так и осталась тревога.
Лешка посмотрел на нее внимательно, промолчал и отвернулся к ластившейся собаке, схватил ту за голову, потрепал лохматые уши.
- Ну и раздулась ты у нас, Гердуха, - засмеялся, похлопал по брюху, - двадцать штук принесешь!
Черная как смоль ризеншнауцериха, подарок дачников из Москвы, влюбленно глядела на Лешку из-под густых бровей. В начале весны нагуляла она от соседского Байкала пузо, и вот уже раздалась вширь, как клещ. Со дня на день ожидалось прибавление.
Через пару часов пришла с работы Аленка, заглянула на кухню.
- Привет, мам. Дай хлеба кусок. Там стадо уже подходит, еле опередила. Пеструшку пойду заведу.
С улицы послышись крики бабки Марьи, та костерила кого-то в хвост и в гриву. Машка выключила плиту и, накинув курточку, вышла вслед за дочерью. За воротами неторопливо, разбредаясь, проходило колхозное стадо. Коровы заходили во дворы, общипывая старую траву, чесались об ограды. Посреди деревни громадный черно-белый бык, встав на коленки, глухо ревел и упоенно бодал пригорок. Позади всех плелась гнедая лошадь Майка, а на ее спине качался, чудом не падая, взъерошенный Колобов. Не глядя по сторонам, он время от времени что-то взревывал - то ли матерился, то ли пел, и коровы послушно поднимали головы и шли вперед, к повороту на колхозную ферму. Деревенские зазывали своих, и те отделялись от общей массы, ухватывали подставленные хозяйками кусочки хлеба, разбредались по дворам. Аленка стояла у калитки, бесстрашно глядя на проходящего рядом быка, и высматривала Пеструшку. Яркая, почти целиком белая корова с черными пестринами на боках, черной головой, и белым треугольником во лбу, она всегда выделялась в стаде, но сегодня ее не было видно. Машкино сердце екнуло. Вот прошли мимо последние отстающие доходяжки, и самым последним, припадая на ногу, проковылял Москалючихинский телок.
- Колоба, паразит! Корова моя где? - с неожиданной для самой себя злостью крикнула Машка, - Потерял, пьяная морда!
Лошадь остановилась, и Колобов воззрился на нее сверху мутно-угрюмым взглядом. Седые патлы торчали из-под криво надвинутой фуражки. Брезентовый плащ был покрыт слоем дорожной грязи, грязь же была и на желтом испитом лице. Машка поморщилась. Колобов внезапно махнул рукой куда-то назад, взмыкнул, потерял равновесие и с шумом вывалился из седла. Лошадь вздрогнула и шагнула. Пастух повозился, пытаясь встать и невнятно матерясь, затих.
- Ох ты, окаянный, - отшатнулась Машка и оглянулась на дочку. Та удивленно подняла на нее глаза:
- Мам, глянь, да он уже спит!
Колобов валялся на пригорке как куча грязного тряпья, и спал беспробудным пьяным сном.
Из калитки выглянул Лешка:
- Вы чего тут стоите? А Пеструшка где?
Машка помолчала, собираясь с мыслями. Надо что-то делать.
- Так, ребята... Я пойду ее поищу, не должна она далеко-то быть. Может, пасется где. А вы отца подождите. Приедет - скажите, чтоб шел помогать мне искать.
- Мать, ты чего? Мы с тобой! - сердито откликнулся Лешка и Аленка согласно закивала, - только сапоги обуть надо, за ручьем воды полно. Бате записку оставим. Или бабке Марье скажи. Все равно рано он не вернется, с мужиками небось бухает!
Лешка осекся, посмотрел на мать исподлобья и закончил на тон ниже:
- Ну, в смысле: пятница же, день граненого стакана.
Аленка фыркнула и махнула на него рукой:
- Иди уже переобувайся, чучело! Мам, Герду возьмем?
- Да ну ее, по дороге еще родит! - Машка улыбнулась. Вместе идти на поиски было куда веселей.
Выйдя из деревни, они завернули к старым сенным сараям, посмотрели там, но возле сараев не было даже натоптано. Пошли вдоль заросшего кустами края старой мелиорационной канавы, тянущейся от деревни к лесу, по коровьим следам. В канаве еще стояла весенняя вода, а по краям лежали остатки ссохшегося грязного снега. На болотцах топорщилась свежей зеленью осока и ярко сверкали золотистыми цветками первые калужницы. Аленка тут же сорвала пучок, едва не начерпав в сапоги.
- Пеструшка! Пеструшка! - наперебой кричали они во все стороны. Коровы нигде не было видно. Где-то в кустах на окраине леса трещали сороки. Из глубокой канавы при их приближении взлетали с грохотом утки, делали круг, свистя крыльями и крякая, садились снова. Лешка размахивал руками, кричал уткам, и делал вид, что стреляет в них из ружья. Солнце уже повернуло к вечеру, и Машке было тревожно.
- Вот здесь они и паслись, когда я со школы ехал.
Они подошли к ручью, петлявшему вдоль края леса и выходившему к самым Лисьим Ямам. Прямо перед ними расстилалась небольшая низинка, заросшая ивой и ольхой. Закрытое со всех сторон перелесками, болотце густо зеленело свежей осокой. Коровы здесь сильно натоптали, видно было - они исходили все вдоль и поперек, ощипывая зелень. В глубине зарослей, на пригорке, возвышался стройный осинник. Дети пробирались по краю болотца, время от времени зовя Пеструшку. Мать же пошла напрямик, к осинкам. Выйдя на пригорок, она остановилась и стала всматриваться в кусты вокруг. Ничего. Вдруг откуда-то сбоку послышался легкий всплеск и тихое вопросительное мычание. Пригорок здесь обрывался в заросший красноталом овражек, и между коряг в глубокой луже лежала их корова. Мокрая, вся покрытая грязью, при виде Машки Пеструшка попыталась встать, приподняла зад и снова соскользнула в мутную жижу. По развороченным краям лужи было видно, что корова лежит здесь давно и много раз пыталась подняться, но снова и снова поскальзывалась и падала между корягами. Грудиной Пеструшка упиралась в полусгнивший ивовый куст, и он не давал ей нормально вытянуть шею и перенести вес на передние ноги. Она снова тихонько замычала, повернув к хозяйке измазанную в грязи голову и глядя на нее кроткими лилово-черными глазами. Машка охнула, всплеснула руками и закричала ребятам:
- Аленка! Лешка! Идите скорей! Нашла! - И, не дожидаясь их, стала спускаться вниз.
- Ну что же ты так, моя милая... Сейчас, сейчас я тебе помогу... Потерпи... - бормотала она, цепляясь за ивовые ветки, чтобы не поскользнуться на склоне. Корова следила за ней со все возрастающим беспокойством, и когда хозяйка оказалась рядом, снова попыталась подняться. Машка кинулась к ней и стала подталкивать, упираясь в коровий бок, скользя в жидкой грязи. Мутный поток хлынул ей в сапоги, обжигая леденящим холодом, захлюпал в носках, но она не обращала внимания. Пеструшка изогнула шею, насколько смогла, спина ее содрогалась от могучих усилий, но все было тщетно - задние ноги не могли выпрямиться. Машка прижалась к корове, подталкивая ее под выступающие тазовые кости, но руки скользили по мокрой шкуре, и, оступившись, она сама рухнула на колени в холодную жижу и тут же упала Пеструшка, едва не придавив ее. Сверху уже бежал Лешка, он помог ей подняться, и следом спустилась Аленка, с испугом глядя на обессилевшую корову, лежащую в грязи.
- Ну-ка, ребята, сейчас мы все вместе попробуем. - Машка не обращала внимания на хлюпающие сапоги и грязь, покрывшую ее с ног до головы. Если корову сейчас не поднять - она не поднимется никогда. Бог весть, сколько она уже пролежала в ледяной воде, и с каждым часом силы ее уходят. Мария повидала на своем веку коров, исхудавших от зимней бескормицы и падавших весной. Первое время они пытаются подняться, а потом ноги их ослабевают и затекают, и спустя пару недель корова оставляет попытки встать. С этого момента она обречена.
Пеструшка шумно дышала и обнюхивала руки Аленки, гладившей ее по бокам. Потом вытянула шею и попыталась лизнуть Машкины брюки. Та рассмеялась:
- Вот бестолочь-то! Как же ты свалилась сюда, а? Лижешься теперь. Погоди, вот мы тебя вытащим.
Она говорила, а у самой все внутри словно завязалось узлом. Во что бы то ни стало, а Пеструшку она поднять должна.
- Ну, Колоба, ну паразит... Чтоб тебе лопнуть от вина твоего проклятого, - приговаривала Машка вполголоса, поглаживая корову, - Бесстыжие глаза свои залил, поганка, и рад. Ну я тебе задам, попляшешь ты у меня... Ну-ка, Лешка, Аленка, давайте-ка, все вместе!
Пеструшка снова зашевелилась, заворочалась в луже, упираясь изо всех сил. Все трое бросились к ней и, не обращая внимания на липшую грязь и ледяную воду, лившуюся в сапоги, помогали, толкали, скользя по растоптанной жиже. Воодушевленная хозяйской помощью корова напрягла всю свою мощь, и вот уже выпрямились задние ноги, начали высвобождаться передние, приподнялась тяжелая грудина, как вдруг осклизшая коряга под ногами Пеструшки подвернулась, и она съехала по ней передним копытом, с грохотом падая на прежнее место. От толчка Лешка отлетел в сторону и чудом не свалился сам, уцепившись за куст. Пеструшка повернула к ним морду и тяжко вздохнула. Сердце у Машки сжалось от этого вздоха, столько в нем прозвучало человеческого чувства безнадежности и усталости. Она смотрела на ребят и соображала - что же можно сделать. Втроем им корову не поднять, это уже ясно. Вечерело на глазах, и становилось прохладно. Небо было чистым, и посредине тускло-голубого небосвода уже зажглась первая блеклая звездочка.
- Так, ребятки... Идите в деревню и позовите дядю Петю Евдокимова. Может, отец уже приехал. Пусть веревки возьмут, веревками ее будем тянуть. Руками не под силу нам вытащить. А я тут постерегу.
Дети переглянулись. Аленка смотрела испуганно, а Лешка, ей показалось - сердито.
- Я и сам схожу! Аленка пусть с тобой остается, как ты тут одна? Темнеет уже. Побудь с мамой, я быстро! - Сын говорил торопливо и с вызовом, словно боялся, что они будут ему возражать. Но Аленка кивнула покорно, и посмотрела на мать. А Лешка решительно развернулся и быстрым шагом стал выбираться из овражка. Машка усмехнулась, потом тряхнула головой и крикнула вслед:
- Леш, а спички у тебя есть? Мы костерок зажжем, погреемся немного.
Она знала, что сын покуривает тайком, и временами пыталась устроить с ним серьезный разговор. Но сейчас, глядя на его решительное лицо, она с удивлением увидела сына почти совсем взрослым. "Мужик вырос" - подумала она и улыбнулась. Лешка оглянулся и коротко кивнув, стал спускаться обратно. Сунул спичечный коробок ей в руки и сказал:
- Вы поднимитесь наверх, там посуше, между осинками.
С каждой минутой становилось все темней и темней. Пока они разожгли костер, из болотца пополз холодный туман, между стволами осинок сгустились сумерки, и стало совсем неуютно и зябко. Аленка, сидя на трухлявой коряжке, выливала воду из сапог, и протягивая мокрые ноги к огню, удивлялась:
- Смотри, мам, пар идет!
- Конечно, пойдет! - усмехнулась Машка. - Сухая осина жарко горит, повезло нам, что нашли. А то болотина кругом, все сырое. Боже ты мой, ведь сегодня только пятое мая, а уже травка зеленеет. Правду говорят: "Если на Евдокию курочка воды напьется - на Егория коровка травы наестся". Егорий-то завтра.
- А Евдокия когда?
- В марте, четырнадцатого вроде. - Машка задумалась, помолчала. - На эту Евдокию не то что курочка напилась бы! Лило как из ведра. А потом мороз. Эх ты, а ведь святой Егорий - коровий покровитель считается...
Она снова помолчала, подкинула ветку в костер. В черно-синее небо взлетели мелкие злые искры. Где-то закрякали утки, потом снялись, и свистя крыльями, пролетели прямо у них над головами. Аленка посмотрела в сторону деревни:
- Может, Лешка возвращается? - Но было тихо-тихо, только вдали с треском заводился дизельный трактор.
Мария вздохнула, взглянула на дочь. Та сидела, задумчиво глядя в костер, лицо ее было грустным, но когда она почувствовала взгляд - подняла глаза и улыбнулась матери. Пеструшка ворочалась в канаве, но встать больше не пыталась.
- Ох, святой Егорий, ты уж помоги нам! - Неожиданно для себя самой, но с глубокой убежденностью произнесла Машка. - Не пропасть бы нам тут с нашей Пеструхой.
Корова, услышав свое имя, тихонько замычала. Машка засмеялась:
- И ты молись, балда! А то по канавам лазить ты хорошо умеешь, да вылезать обратно не научилась. А вот что делать будешь, если мы тебя сейчас не вытащим? Здесь ночевать, что ли? Заедят коровушку серые волки, будешь знать!
Вдали послышалось чавканье шагов - возвращался Алешка, один. Мария почувствовала, как обрывается сердце. Не приехал отец, и дядька Петя не пошел помогать - кому охота тащиться в такую даль, в болото. Лешка светил себе крошечным фонариком, и пока добрался до осинника, пару раз оступился, приглушенно ругаясь.
- А вот и я! - Голос его звучал радостно. Он нес на плече моток толстой веревки, а под мышкой - буханку черного хлеба.
- Чего ты один? Не пошел никто? Отец где?
Лешка отдал хлеб Аленке, и та сразу откусила кусочек горбушки.
- Я Пеструшке принес! А ты сразу кусать! - Засмеялся сын.
- Ща, я поджарю чуток, а остальное ей отдам. - Аленка уже надевала кусочки хлеба на прутик.
- Дядька Петя больной лежит, спину потянул. А батя пошел к Кирсанову, трактор просить. Трактором тянуть будем.
- Да как же трактором... - Машка растерялась. - Он не проедет сюда. А батин трактор где? Он пьяный опять, что ли?
- Не-е-е, трезвый. Трезвый и злой. - Лешка хохотнул. - Трактор у него сломался посреди дороги от Станино. Весь день чинил, и не починил еще, там и бросил. Домой только вернулся, прям передо мной. А у Кирсанова трактор о-го-го! Он не только здесь проедет, это ж Мерехинский трелевочник.
- Ух ты! - Дочь подняла голову от хлеба. - Видала я этот трелевочник, прямо бронетранспортер какой-то, а не трактор. Едет по лесу - только деревья по сторонам ложатся.
Сразу повеселели все и принялись поджаривать хлеб над оранжевыми углями, а Аленка даже спустилась к Пеструшке и покормила ее оставшейся половиной буханки. Корова с шумом втягивала ноздрями запах хлеба и слюнила ей ладони, хватая куски. Доев последний, обнюхала Аленку, полизала ей куртку и попыталась подняться, но тут же утихла, совсем ослабевшая.
От близкого леса надвинулась на болото весенняя неспокойная ночь. Где-то на канавах гнусаво крякали утки, невдалеке шепотком шумел ручей, попискивали ночные птички. В деревне брехали собаки, протрещал по дороге мотоцикл. Машка поежилась - в тонкой курточке даже у костра она начинала замерзать. Аленка шмыгала носом и грела промокшие ноги возле огня. Наконец-то послышался глухой рокот мощного трактора.
- Только выехали на дорогу. Пойду встречать, а то батя не найдет нас.
Лешка поднялся и тяжелой походкой уставшего мужчины заплюхал по болоту сквозь влажную холодную темноту. Машка посмотрела на дочь. В отблесках костра ее лицо казалось лицом взрослой женщины. Уголки губ опущены, между бровями залегла тень. "Лишь бы не заболели они у меня" - подумала мать и снова поежилась - холодно!
Рокот раздавался все ближе, уже было слышно, как мощный трактор взревывает на колдобинах. Сквозь кусты временами был виден мелькающий неяркий свет фар. Трелевочник остановился - подобрали Лешку, и снова зарокотал, приближаясь к болотцу. Не останавливаясь, он с легкостью преодолел неглубокий ручей и тяжелый гул наполнил все вокруг, отдаваясь эхом у кромки леса. Машка с замиранием сердца следила, как гусеничное чудовище равнодушно подминало под себя кусты, с чавканьем и треском вдавливая их в топкую почву, высокие осинки перед ним встряхивали вершинами и как спички ложились вдоль промятой колеи. Не доезжая нескольких метров до костерка, трактор остановился. Кабина его была с одного боку, как будто нависала над широкими мощными гусеницами. С другой стороны спускалась широкая металлическая плита, а над ней виднелись какие-то механизмы. Все это выглядело довольно устрашающе в тусклом свете фар и догорающего костра.
- Мужики приехали! - Машка подмигнула дочке. - Сейчас они порядок наведут!
Аленка засмеялась.
Как оказалось, Кирсанову было не впервой вытаскивать корову из болота, и он захватил широкий железный лист. Лист оттащили к Пеструшке, дружным усилием перекатили на него корову, зацепили его тросом - и Пеструшка поплыла на листе по кочкам и веткам, как на плоту. Машка с изумлением заметила, что такой способ передвижения нисколько не напугал корову, и она даже успела ухватить пучок травы, пока трелевочник притормаживал при выезде из болотца. Аленка с матерью сели в кабину, а отец с Лешкой взгромоздились позади механизмов, над скошенной плитой. Они светили фонариком на Пеструшку, следили - чтоб не скатилась с листа. Выехав на ровное поле, трактор прибавил скорости и зарокотал. Вскоре его рокот уже отражался от деревенских изб, тарахтя по заборам. Отцепляя трос от листа, угрюмый Кирсанов взволнованно говорил Машке:
- Ты ноги-то ей разотри сейчас хорошенько, разотри. Затекли они. Да хорошо бы теплого пойла ей дать, замерзла небось. Посыпка-то есть у тебя? А то у моей хозяйки возьми, даст поди ведро! Ну, бывай, Лександровна! За железкой я потом заеду.
Он взял предложенную Мишкой бутылку водки и через пять минут гул трелевочника поплыл по деревне в обратную сторону и утих вдалеке.
Детей отправили домой, спать. Мишка еще помог жене растереть коровьи ноги и укутать тряпьем, и тоже пошел на боковую - вставать ему надо было в 5 утра, чтобы успеть починить свой трактор. Машка пощупала коровье вымя - оно оказалось совершенно пустым, в сосках не набралось ни капли молока. Она напоила Пеструшку теплым и сладким пойлом с самогонкой - бабка Марья давала когда-то литрушку, и укрыла старым одеялом. Корова с чавканьем выпила полведра и захрустела остатками сена. Мария подумала и решила еще сделать Пеструшке укол камфары, пошла за шприцом и обнаружила сидящих на кухне Аленку и Лешку. Дети вполголоса переговаривались, на плите закипал чайник. Аленка держала ноги в тазу с желтоватой жижей.
- В горчице ноги держу, мам. Сейчас горяченькой долью, и ты подержи тоже, а то простынешь! - Она посмотрела на мать и вдруг совершенно детская улыбка расплылась на ее лице. Лешка тоже засмеялся.
- А ты знаешь, Гердуха-то ощенилась! Мы на дворе с Лешкой глянули - она под лесенкой гнездо себе свила!..
Лешка перебил ее:
- Мам, ты только не падай! Восемнадцать штук!
Аленка усмехнулась:
- И все как один - черные!
***
Сколько потом ни пытались вручную поднять Пеструшку - ничего сначала не получалось. Пролежав так долго в холодном болоте, корова совсем ослабела, ноги затекли, воспалились суставы. Делали ей массаж, кололи витамины и камфару, поили водкой - ничего не помогало. С каждым днем надежда поднять беднягу таяла. Машкино сердце обливалось кровью. В конце концов, Мишка соорудил что-то вроде гамака из старого половика и веревок. С одной стороны веревки укрепили на старой тракторной телеге, половик подпихнули под коровье брюхо и стали натягивать веревки через блок трактором. Потихоньку, потихоньку, распрямлялись коровьи ноги, поднималась она над землей. День за днем поднимали ее на половике и веревках, день за днем Аленка с Лешкой приносили ей траву, а Машка массировала, растирала, колола, поила. Восстанавливалось кровоснабжение, укреплялись ослабшие мышцы. И вот настал долгожданный день - Пеструшка поднялась сама и побрела пастись на подросшую весеннюю траву. Через месяц ее было уже не узнать. Бока лоснились, взгляд лиловых глаз стал любопытным и веселым. А самое главное - снова восстановилось молоко, как будто и не было тех безнадежных дней. Вся деревня приходила удивляться на корову, которую удалось поднять. Бабка Марья твердила старухам: "Не бывало такого, чтоб подняли, а корова еще и доиться начала! Бог-то, он все видит! За Машкину доброту помогает! Поди-кось, у Ининой или Соколихи корова на утро бы издохла!" А Инина вяло отбрехивалась и ходила к соседке вечерами, в надежде узнать - может, заговор какой на скотину у той есть. Вскоре подросли и пятеро оставленных Герде щенков. Толстые, кусачие, черные как один, с болтающимися ушами и сердитыми бровками - все пятеро были разобраны вмиг. Машка усмехалась, глядя на Герду:
- Ну не иначе, и тут Егорий помог! Ну кому нужны такие страшные, а? И давай договоримся, чтоб больше такого не было - восемнадцать штук! На тебе! Я ведь тогда чуть не померла с вами. Да и соседку опозорили - два десятка, а ни один на папашку не похож!
И она ласково трепала лохматую черную голову и задумчиво глядела в карие собачьи глаза, светящиеся безграничной преданностью и любовью.