Аннотация: Все, что описано - происходило с реальными людьми. Географические названия можно найти на карте Тверской области. Памяти Надежды Павловны Евдокимовой посвящается.
- Мальчики, к столу!
Мелодичный голос хозяйки дома Лилечки послышался из глубины дома. Стол был накрыт, осталось только собрать многочисленных гостей, которые разбрелись по даче.
- Уже идём, дорогая! - прохрипел обувавший туфли тучный и абсолютно лысый Александр, доктор математических наук. Если Лилечке было немного за пятьдесят, то ее супруг недавно отпраздновал семидесятилетие.
- А, ччерт, не лезет никак! Витюш, глянь там, на шкафчике, ложку!
Виктор смотрел в окно на заливной луг перед старой деревенской избой, служившей дачей его друзьям-москвичам. Который год он приезжал к ним в гости на очередной "юбилей" свадьбы, но не мог налюбоваться на этот простой и чарующий пейзаж: мягкие желтоватые волны осоки, прозрачные купы кустов в низине вдоль реки, за рекой - золотистые, сизо-зеленые, сиреневые поля, и темно-зеленый густой фон хвойного леса на горизонте. Неохотно отвернувшись, он разыскал на тумбочке обувную ложку и подал Александру.
- Красота тут у вас. Не налюбуешься.
- А ты напиши, напиши мне картину! Кто из нас художник - я или ты? Я математик, а был бы художник - давно написал бы шедевр "Деревня Савино". Или - о! - "Просторы"! Оп-па, налезло. Две недели на отдыхе - и обувь не желает надеваться на ноги. То ли туфли стали меньше, то ли ноги больше, что тоже не исключено. Хожу босиком, стопа дышит и расправляется!
Виктор поморщился. Ему представился могучий зверь, растянувшийся до самого горизонта. На боках - переливы шелковистой травяной шерсти. А по хребту топорщится жесткий, почти черный ельник. Руки чесались взяться за кисти, но что-то останавливало его каждый раз. Чего-то не удавалось ухватить, маленькой малости, в которой заключена живая душа лежащего исполинского зверя.
- Не забывай, я прежде всего физик, а потом уже художник. Почему бы тебе самому не попробовать написать шедевр?
- Да я бы написал, не сомневайся! Если человек талантлив, то талантлив во всем! Надо только попробовать. Но - время, Витюш, на все нужно время! Заканчивай медитировать, девочки нас заждались!
Компания из года в год собиралась одна и та же - научные сотрудники столичных институтов, певицы и музыкальные работники, московская дачная элита. После нескольких рюмочек дамы начинали петь романсы, а громогласные математики и физики насмерть бились в пустяковых спорах. Виктор не слишком любил такие застолья, но и отказаться было совершенно невозможно. Наградой за терпение были день-другой после торжества, проводимые им обычно в одиночестве возле реки или в лесу.
Он кинул последний взгляд за окно и прищурился, вглядываясь - за рекой показался всадник на лошади.
- Что это у вас тут за ковбои разъезжают? - усмехаясь, спросил уже повернувшегося спиной к нему Александра. Вопрос был ерундовый, заданный просто так, но неожиданно Александр проворно развернулся, подскочил к окну и завертел головой, высматривая кого-то.
- Ага... Ковбои, говоришь? Пойдем, пойдем... Лиле надо сказать, обещала познакомить вас, правда - это большой секрет! Ну, знаешь, эти бабские штучки. Но - интересно, не сомневайся! Ты мне еще потом спасибо скажешь, да!
- Ничего я не понял, честно говоря. Ковбои, секреты...
Они уже поднимались к столу, который был установлен в просторной "гостиной", так называли бывшую поветь, переделанную в летнее помещение под крышей.
- Лилечка! Лиля! - голос математика гремел под скатами крыши, - Ты не забыла пригласить наших соседей?
Приодетая и подкрашенная Лилечка округлила глаза и сложила ладошки в умоляющем жесте:
- Сашенька, я забыла! Сейчас схожу! Одну минуточку, мои дорогие!
Виктор в который раз удивился способности пятидесятилетней женщины изображать из себя маленькую девочку. Пышнотелая Лиля копировала мимику куклы Барби с такой старательностью, что временами становилось неловко. Но Александр не чаял души в своей молодящейся жене, и ревновал ее ко всем мужчинам моложе себя. Кроме Витюши-художника, так за глаза звали Виктора все их знакомые. "Идеалист, - говорил про него математик, - вот увидите, нарисует свою Галатею и будет ее оживлять. Готовые женщины его не привлекают. Романтик! Дожил до сорока и верит в чудеса".
Как всегда на таких застольях, первые несколько тостов были внимательно выслушаны и шумно одобрены, в нужное время появились трогательные подарки "молодоженам": собственноручно написанные картины, тщательно отполированные коряги, превращенные талантливой рукой в загадочных зверей, абажур для лампы из ивовых прутиков и даже поджаристый каравай с косицей по краю. Спустя полчаса после начала торжества зазвучали первые романсы. Виктор достал сигареты и выскользнул на веранду покурить в одиночестве. С повети слышался шум разгорающихся споров. Солнце неторопливо спускалось к закату, подсвечивая золотом травяные разливы за рекой. Летний вечер долог и прекрасен, одно только портит его - комары. Виктор прихлопнул парочку особо нахальных, и уже повернул было с веранды в дом, как вдруг услышал голоса. На улице щебетала Лилечка, приглашая кого-то. Не успел Виктор удивиться - как она вышла на улицу мимо него, как вспомнил - с повети есть еще один выход, через двор. Он воровато выглянул в окошко из-за занавески и увидел хозяйку в сопровождении соседей, коренастого старичка Константиныча и его жены, круглолицей бабки Евдокии, за ними шел невысокий парнишка, в кепке, джинсах и легкой светлой рубашке. Вдруг Лилечка заволновалась, защебетала еще громче и повела парнишку любоваться на ее розовый куст, чахло цветущий в суровом местном климате бледно-красными растрепанными розами. Гость что-то отвечал Лилечке, потом наклонился и понюхал цветок. В этом движении было столько изящества и женственности, что Виктора озарила догадка. Внезапно парнишка словно почувствовал, что за ним наблюдают, и оглянулся, Виктор едва успел отшатнуться от окна. Что ж, догадка его подтвердилась, это была молодая девушка, миловидная и худенькая. Под Лилечкины трели они все вместе, со стариками соседями, зашли в дом.
- Ааа, подглядывал? - из дома на веранду с пыхтением вывалился Александр. - Очаровательная, правда?
- Кто? - Виктор едва сумел скрыть досаду, так неприятно ему было ощущать себя уличенным в подглядывании за этой незнакомой ему девицей. Друзья, а особенно знакомые пожилые дамы, были крайне озабочены одиноким существованием Виктора и считали себя обязанными найти ему спутницу жизни. Это его крайне раздражало. То ему подсунули совершенно ненормальную художницу, которая регулярно пыталась совершить суицид подручными средствами. Дамы считали, что она так ведет себя от недостатка мужского внимания, и знакомство будет благотворным для них обоих. К счастью для Виктора, художница совершенно не впечатлилась знакомством с ним, и потом ходили слухи, что ей все же больше нравились девушки, чем мужчины. Следующей жертвой стало бледное бесцветное существо неопределенного возраста, поющее где-то в хоре. Существо пугалось и роняло чашки на пол, а потом и вовсе вышло замуж за семинариста, чем вызвало недоумение тетушек и диагноз: "В тихом омуте черти водятся". Вот теперь притащили эту девицу, в мальчишеской бейсболке и наверняка тоже слегка ненормальную.
- Кто? - Александр уже уселся на лавку, стоящую под окном и закурил. - Это сюрприз для тебя, Лилечка постаралась, пригласила.
- Что сюрприз, я уже понял. Зачем? Саш, я же просил вас - ну не надо вот этого сватовства, знакомств. Я уж как-нибудь разберусь сам со своей личной жизнью.
- Ну-ну, подожди, не кипятись. Замечательная девочка. Местная. Умница! - Александр неожиданно посерьезнел. - У нее родители тут, за рекой, фермерят. Километра два воо-он туда, к лесу. Все как надо - ферма, коровы, собаки - звери! Съедят. А она вот верхом, то на велосипеде, то на лошади, молоко возит бабкам. И мы берем, молоко - сказочное! Ночь простоит, к утру сверху сливки, ложкой черпай, это тебе не магазинный купорос!
Виктор достал из пачки еще одну сигарету, прикурил. Раздражение не утихало, и он мысленно поздравил себя - городские невесты закончились, нашли ему деревенскую девчонку, попроще. Не удержался, высказался вслух.
- Понятно, городские знакомые кандидатки в жены исчерпали себя, дамочки наши взялись за местных красавиц.
- Дурак ты, Витюш. Красавица - да, это ты правильно сказал. А насчет того, что деревенская - это ты зря. Она в аспирантуре училась, бросила - ребенок родился. Жила в Москве, ушла от мужа, теперь здесь живет, с родителями. Мальчишечке годика два, смышленый такой!
- Замечательно. - Виктор не глядел на друга. Два дня, которые он запланировал провести тут, были заранее испорчены этим дурацким знакомством.
- Ой, да ну тебя, уперся как баран. Дашенька - светлая голова! Ты с ней поговори, поговори, еще скажешь мне спасибо, старику. - Александр затолкал окурок в горшок с геранью и тяжело поднялся.
Возвращаться к гостям Виктору совершенно не хотелось, но и уйти он не мог: торжество только началось, и его отсутствие было бы воспринято с обидой. Скрепя сердце, он поднялся на поветь. Конечно же, рядом с его местом уже сидела эта девица, беседуя с престарелым профессором-химиком, недавно оставшимся вдовцом. Волосы девицы с одной стороны головы были выкрашены в ярко-рыжий цвет, а с другой - в каштановый. Когда Лилечка громогласно стала знакомить его с новыми гостями, Виктор с удивлением увидел во взгляде девушки легкое раздражение. Она действительно была довольно красива, с правильными чертами лица и выразительными зеленовато-серыми глазами, и даже лихая расцветка волос ее не портила, а скорее привносила изюминку. Виктор сел на свое место и приготовился к мучительному знакомству. Но вниманием девушки целиком завладел его сосед - пожилой вдовец-химик, с упоением рассказывающий о своей страсти - выращивании павлинов.
- Нет, Вы подумайте, пара павлинов-альбиносов стоит до ста тысяч рублей! У меня соседи, ну эти, новые русские богачи, арендуют на свои мероприятия моего белоснежного Пана, платят денежки только за то, что он прогуливается у бассейна. Вы подумайте, я квартиру дочке купил на павлинов! Внучка учится в лучшей школе! А кто платит? Плачу я! Машину сыну подарил на свадьбу, знаете, не каждый может позволить себе такой подарок. А все мои павлины!
Виктору стало неприятно слушать, сосед-химик явно был уже подшофе и безудержно хвастал. "Нашел деревенскую дурочку, мозги ей пудрит" - проскользнуло у него в мыслях и почему-то тут же стало гадко. Девушка что-то отвечала химику спокойным голосом. Снова подняли тост за хозяйку, и Лилечка закричала, смеясь:
- Миша, да отстаньте Вы от Даши со своими павлинами, дайте им с Витенькой познакомиться! Витюш, поухаживай за Дашенькой, ну что ты, правда! Дашенька, попробуй салатик с рыбкой! Изумительный салатик!
Все засмеялись, веселье пошло своим чередом, снова затянули романс, откуда-то появилась гитара.
Виктор демонстративно ухаживал за гостьей, положил ей закуски, подлил вина. Девушка улыбалась вежливо, благодарила. Потом, когда внимание хозяев целиком поглотило пение, она внезапно наклонилась к Виктору и негромко, но внятно произнесла:
- Да не нервничайте Вы так. Я скоро уйду. А теперь подайте мне хлеб, будьте так добры.
От неожиданности Виктор посмотрел на Дашу в упор. Она усмехнулась в ответ и отвела взгляд. В серо-зеленых глазах он заметил насмешку и одновременно сочувствие. Растерявшись, Виктор не сразу увидел хлебницу на столе. Подал хлеб, извинился и через некоторое время снова вышел покурить.
Теперь, чтобы его не замучили добрыми советами, он ушел за дом, сел на завалинке и спокойно курил, размышляя и любуясь вечерним небом. Похоже, девушке это мероприятие тоже совсем не по вкусу и знакомство с ним организовано против ее воли. А она молодец, сразу все точки над "i" расставила: "Не волнуйтесь, я скоро уйду". Он докурил, посмотрел на темнеющую вдали кромку леса. "Надо бы за грибами завтра сходить, колосовики уже пошли, говорят". Грибы собирать он любил, а местные края славились своими грибными перелесками. Полюбовавшись еще немного на мягкое вечернее солнце, Виктор вернулся к гостям. Вдовец-химик, пользуясь его отсутствием, снова завладел вниманием Дашеньки, с жаром что-то вещая ей, а та слушала его с отсутствующими выражением лица и даже прикусила губу, рассеянно кивая. Виктор невольно прислушался.
- Я не прошу Вас сейчас отвечать, подумайте! - Язык вдовца слегка заплетался, - Я все оставлю Вам, на все бумаги подпишу. Жена умерла, а дети? Дети сами пусть зарабатывают на себя, хватит из меня кровушку сосать! Нахлебники! Кровопийцы, все тянут из меня, все им мало! Ничего им не оставлю! Я давно ищу себе молодую женщину, хозяйку, пусть она мне ребеночка родит, и я тебе все подпишу - дом, квартиру трехкомнатную на Бауманской, профессорская квартира, целое состояние! Ну, что ты скажешь? И мальчика твоего не обижу, я детей люблюююю.
Виктору стало так гадко, как будто он проглотил червяка. На Дашу он боялся посмотреть, так ему было перед ней стыдно. Она что-то ответила профессору негромко, и тот с жаром согласился:
- Конечно, конечно! Все правильно! Я подожду! Ты подумай!
Гости зашумели - Александр предложил всем выйти на свежий воздух, полюбоваться Лилечкиными успехами в сфере цветоводства. Клумбы перед домом и правда были хороши. Компания разбрелась по участку, кто любовался цветами, кто поспешил к домику с рисунком писающего мальчика на двери, кто просто курил в сторонке. Виктор вышел за калитку. Вечерело. Возле соседского дома стояла привязанная рыжая лошадь и чесала об столб калитки шею, дергая головой. Со стороны деревни шел огромный, песочно-коричневый кот с прозрачными злыми глазами, неторопливо и с достоинством подошел к кустикам, росшим у калитки, пометил их, и также неторопливо удалился. Виктор решил прогуляться, так не хотелось ему возвращаться к застолью, как вдруг калитка хлопнула и из нее вышла бабка Евдокия, а следом за ней Константиныч, она вполголоса что-то говорила старику и посмеивалась, а когда увидела Виктора, смутилась и заулыбалась. Лицо у бабки Евдокии было замечательное, морщинистое, коричневое, как картошка, а глаза - лукавые, добрые и удивительно голубые, как у юной девушки.
- До свиданьица и тебе, милок! - старушка заулыбалась хитро, и Виктор понял, что матримониальные планы Лилечки не были тайной и для соседей-стариков. Снова хлопнула калитка, и вышла Даша. Щеки ее горели. Она гневно посмотрела на него, а потом улыбнулась и взгляд ее смягчился.
- До свидания! Не поминайте лихом! - она надела на ходу свою кепочку, застегнула по-жокейски под подбородком, и пошла к лошади. Бабка Евдокия вынесла две сумки с пустыми пластиковыми бутылками, они вместе приладили сумки к седлу, Даша подтягивала подпруги, а рыжая лошадь все это время тыкалась губами ей в карманы рубашки, фыркала и кивала головой. Бабка Евдокия посмеивалась, что-то тихонько говорила Даше и косилась в его сторону. Виктор почувствовал внезапное желание извиниться перед девушкой, слишком все было некрасиво - и сватовство, и павлиньи предложения руки и кошелька. Он подошел к ним и сказал в сторону:
- Вы, Даша, извините нас за весь этот бред. Завтра Михаил Семенович проснется и ему тоже будет мучительно стыдно. - Они обе повернулись к нему, старушка заулыбалась.
- Ну, милок, и тебе они заморочили, да? Ты на нашу Дашу-то не обижайся, но больно уж вы там все мудреныя. Павлинов разводить, старичина-то, и жениться надумал, нашу Дашеньку за себе звал. Ну не смех ли? Мы ее в обиду не дадииим, она у нас девушка хорошая.
- А Вы что, не согласились? - Виктор смотрел, как Даша подбирает поводья и вдевает ногу в стремя. Лошадь затопталась на месте, и, закусив удила, пошла по кругу, пока девушка легко взлетала в седло. Даша осадила ее и повернулась к Виктору, и с явным ехидством в голосе произнесла:
- Нет, знаете-ли. Павлины - это не мой профиль. У меня специализация по крупному рогатому скоту. Мелкие пернатые скоты - не мое. Извините!
Она кивнула бабке Евдокии, та вдруг заторопилась к всаднице, достала из кармана кофты конфету и зачастила:
- Ой, забыла совсем, забыла, конфетину возьми Егорушке-то! Кланяйся там своим! Завтра тя жду, про полторашку Валентине не забудь!
- Не забуду, Евдокия Пална, до свиданья! - Девушка вжалась в седло, и лошадь вдруг вскинулась, понеслась с места галопом, вмиг доскакала до реки, плавно перешла по мосту и снова с грохотом полетела прочь.
На следующее утро Виктор проснулся довольно рано, все в доме еще спали. Он вышел на улицу покурить и удивился - как было свежо, на траве в тени дома еще блестела роса. Он дошел до колодца, подчерпнул ведерко воды и с удовольствием попил и поплескал из ведра себе на лицо и шею. Вчерашний вечер вспоминать не хотелось. Они с Александром допили оставшуюся водку, а потом, уже у костра на улице, до хрипоты спорили о влиянии телевизора на нравственность, вспомнили американские мультфильмы, почему-то Чайковского, перешли на личность Сталина и совсем завязли в противостоянии, потому что к спору присоединился любитель павлинов и Виктору претило соглашаться с ним, хотя тот и был на его стороне. В конце концов, павлиновод обиделся и ушел в дамский коллектив, поющий уже несколько вразнобой. Ночевать Виктору постелили на повети, под пологом, с улицы тянуло прохладой и травяными ароматами, так что, несмотря на изрядное количество выпитого спиртного, он проснулся с нормальной головой.
Наскоро перекусывая кофе с бутербродом, Виктор размышлял - почему так неприятно вспоминать вчерашнее торжество. Если его мучило какое-то неуловимое ощущение, он обычно "отматывал" назад по памяти все происходившее и внимательно анализировал каждую деталь. Безусловно, самый гадкий момент - это сватовство с павлинами, но что же царапает душу еще? То, что химик-вдовец был не так уж и пьян? Что доведись ему встретить Дашу снова, он не постыдился бы поинтересоваться - как же все-таки смотрит она на заманчивое предложение? Да, в этом месте противно. Что дальше? Виктор вспомнил сцену отъезда Даши и ее прощальное: "Мелкие пернатые скоты - не мое". Неужели к пернатым скотам она отнесла и его, Виктора? Вот! Вот что сидит занозой, что он пытался залить остатками водки и оглушить бесполезными словопрениями. Почему же ему так обидно получить нелестный эпитет от практически незнакомой девицы, деревенской мамаши-одиночки, скачущей на лошади с торбами молока?
- Потому что, и ты должен это признать, человек она действительно необычный, да! - Виктор пробормотал это себе с набитым ртом. - И очень неприятно, что все так вышло. Можно было бы хоть пообщаться с нормальным человеком, и, что немаловажно, весьма привлекательной девушкой. Но - как всегда в твоей жизни и бывает, все смелые и честные девушки считают тебя дураком, а вот теперь еще и пернатым скотом. Мелким.
Он нашел плетеную из лыка корзинку, прихватил короткий ножик, кусок хлеба, накинул ветровку и вышел в свежее солнечное утро. Незадолго до его приезда шли дожди, местами на тропинке виднелись пятна от высохших летних луж, поверх которых отпечатались глубокие двойные полукруги копыт. Виктор примерился - как же широк шаг скачущей лошади! Мост через реку рассохся и постукивал досками под ногами, сверху были видны темные спинки мелкой рыбешки, мелькающей в перекатах. На излучине, в омуте, нежной желтизной светились головки кубышек, торчащие над водой. Сразу за рекой, слева от дороги, простиралась небольшая низинка, заросшая осокой и ситником, чуть подальше на заливном лугу стояла старая сенная шаха с провалившейся крышей. Виктор постоял, любуясь открывающимся пейзажем, но постепенно ему стало немного неуютно и даже показалось, что из ольховника за болотцем за ним кто-то наблюдает. Он поспешил подняться на пригорок, за кустами открылся вид на широкое поле, покрытое разноцветными пятнами цветущих люпинов, и тут же вернулось хорошее настроение. Виктор прошел через поле насквозь, дорога привела его к новому перелеску, за которым начинался настоящий рай для грибника - еще одно поле, заросшее березняком и молодыми соснами. Дорога пересекала его наискосок, уводя к старому ельнику, той самой гриве лежащего зверя. Виктор свернул с дороги и тут же наткнулся на молоденький подберезовик, торчащий из кочки на темной и крепкой ноге. Деревенские не обманули, колосовики шли "слоем", буквально за час Виктор насобирал корзинку почти доверху. Возвращаться не хотелось, тогда он вышел на поле с люпинами, постелил ветровку на пригорок возле дороги и сел. Достал сигарету, помял ее в пальцах, раздумывая - закурить или нет. Хотелось пить, а воды он с собой не захватил. Раздумав курить, он прилег. Летнее утро уже было в самом разгаре, солнце начинало припекать. Со всех сторон попискивала, щебетала, гудела и жужжала разнообразная полевая живность. Легкое поскрипывание и тихое гудение так органично вписались в общий фон, что Виктор их сначала и не заметил, а когда обернулся - на него смотрела с дороги Даша. Она придерживала нагруженный сумками велосипед, снова в пацанской рубашке и джинсах, на шее - наушники от плеера. Виктор рывком поднялся.
- Где же Ваш Россинант? - он не хотел ехидничать, но растерялся, и шутка получилась так себе.
Даша придержала коленкой велосипед, выключила старенький, еще кассетный плеер, и, сняв наушники, положила все это добро в корзинку на багажнике.
- Россинант филонит. Вместо него отдуваться приходится мне и верному железному коню. Доброе утро.
- Доброе утро! Давайте я помогу! - Виктор вскочил. Даже на первый взгляд было видно, как тяжело нагружен велосипед. В сумках по бокам руля виднелось по пять-шесть полуторалитровых бутылок с молоком, несколько торчало из корзинки на багажнике.
- Нет, спасибо. Это не так трудно, как кажется. А Вам с непривычки будет тяжело. - Даша сказала это так просто и без тени кокетства, что Виктор даже и не попытался настаивать.
- Ну, тогда я просто пройдусь с Вами рядом, если позволите.
- Позволю! - Девушка улыбнулась, и Виктор подхватил свою корзинку, ветровку, и пошел рядом, велосипед оказался между ними.
- Все же - почему с велосипедом в руках, а не верхом на лошади? Так же легче, разве нет?
- Нет. На лошади я езжу только когда грязно после дождей. На велике удобнее. Ииии... как бы сказать, последствия не так разрушительны для организма. - Даша рассмеялась и пояснила: - Ноги болят с непривычки, ходишь потом как моряк в раскорячку. Да и мостик такой стал... Каждый раз боюсь, что провалимся.
- Вы ежедневно сюда с молоком ездите?
- Три раза в неделю. Еще три раза - в Ульяниху. Воскресенье - выходной. У меня обширная клиентская база. И ни один клиент не может прийти за молоком сам, все покупатели в основном - старики и старушки.
- А вчера? Приезжали специально в гости? - Виктор сам не знал, зачем он это спросил, ему стало неловко. Даша помолчала, потом неохотно ответила:
- Да нет, не совсем. Привозила мазь для Евдокии Павловны. Но в гости пришлось зайти, Лилия Алексеевна очень настаивала. Слишком настаивала, в принципе, было заранее понятно - зачем она меня зовет. - Даша вкатила велосипед на пригорок и посмотрела направо. - Смотрите! Сегодня отлично видно. Смотрите скорей! Видите?
Виктор повернул голову и увидел поверх дальних перелесков какой-то стеклянный блеск, как от зеркальца. Пятнышко сияло и поблескивало, потом угасло.
- Солнце за облако скрылось. Это крест на Чамеровской церкви. В нем вставки из специального стекла, какой-то особый сплав, который вот так отражает солнечный свет. До Чамерова по прямой семь километров, а крест виден отсюда. Раньше он сиял целиком, теперь осталась только верхняя вставка, нижние не смогли восстановить. Выпадет верхняя - и никто больше этого сияния не увидит.
- Поразительно! - Виктор был удивлен. - Каждый год приезжаю, а увидел это первый раз!
- Чему же удивляться. - Даша усмехнулась. - Чтобы это заметить, нужно знать, кто же обратит внимание на непонятный блик?
Она толкнула велосипед вперед и пошла дальше. Потом спросила:
- Вы были в низинке у реки, где старая шаха?
- Конечно.
- И как ощущения? Ничего не чувствуете?
- Ощущения... - Виктор бросил на Дашу внимательный взгляд. - Ощущения не из приятных. Сегодня утром мне показалось, что из кустов за болотом за мной кто-то наблюдает. А что? Там кто-то водится? Волки?
- Да нет, волчье логово дальше. Дело не в волках. - Даша сказала это так спокойно, что Виктор поразился. - Дело в том, что в этой низинке во время гражданской войны расстреляли местных, поддержавших белогвардейцев. И здешнего батюшку за компанию. Тут многие сочувствовали белогвардейцам, у Весьегонска была дурная репутация. Так вот, их расстреляли и бросили прямо в болоте, не разрешая хоронить, чтоб другим неповадно было. И родственники по ночам, крадучись, хоронили их в темноте. А кого не успели - растащило зверье. Или в болото затянуло. Бабка Евдокия молится о них каждый вечер, как за невинно убиенных и без креста похороненных. Имен не помнит, говорит: Ты их Сам знаешь, Господи! Вот так. - Она посмотрела на него в упор и повторила: - Вот так.
- Теперь понятно, почему там так неуютно. - Виктор помолчал. - Вы много знаете об этих краях!
- Я здесь живу.
- Многие здесь живут, но вряд ли они знают столько же, сколько и Вы.
- А Вы их спрашивали? - Даша усмехнулась. - Дачники обычно приезжают сюда на пару недель, максимум - на лето. Для них вся деревенская жизнь - это бесконечный праздник. К нам в гости приходят москвичи и восхищаются тем, как прекрасно жить в единении с природой, на свежем воздухе, есть экологически чистые продукты и пить натуральное молоко. И никто из них не видит, каких трудов это стоит. Вы знаете, что для меня лето? Это две тонны сена на каждую корову, а их у нас двенадцать. Не считая лошади и овец. Все лето - сплошной сенокос. Знаете, что такое осень? Это дожди и грязь, по которой я каждый день еду с молоком два километра в одну сторону. Зимой - иду на лыжах. А если приехать сюда на несколько недель, да - вся жизнь тут праздник. За исключением комаров. - Она хихикнула. - Не обижайтесь, я не про Вас лично. Просто накипело.
Они пошли дальше молча. Виктор судорожно искал новую тему для разговора.
- Что Вы слушаете? - Он указал кивком головы на плеер.
Даша улыбнулась.
- Все подряд. Могу дать послушать. Вы меня, пожалуйста, не провожайте дальше. Не хочется лишних сплетен. Ладно? Не обижайтесь. Лилия Алексеевна потом от меня не отстанет, и от Вас тоже.
Она остановилась, выудила из корзинки плеер с наушниками и протянула ему.
- Послушаете, оставьте потом у Евдокии Палны, я заберу. До свидания!
Виктор машинально взял протянутый плеер и попрощался. Даша спустилась в низинку, и скоро ее стало совсем не видно из-за кустов. Идти за ней следом не хотелось. Виктор вернулся на поле, свернул с дороги и прошел еще почти до противоположного края. Там он сел на пригорке под кривой и разлапистой, торчащей посреди поля золотисто-рыжей сосной, достал сигареты. Покрутил пачку в руках, сунул в карман.
- Так, похоже, тебе дали от ворот поворот, Витя. Оставили в дураках... Да нет, ты сам остался в дураках. "Деревенская девчонка", ага.
Он снова достал пачку, открыл - в ней была последняя сигарета, да и та выскользнула из пальцев и скатилась в траву. Виктор раздраженно смял пачку. Потом прислушался. Высоко-высоко, где-то совсем под облаками, в бело-голубом небе щебетал жаворонок. В сосновых ветвях тихо шелестел ветерок. В деревне гулко лаяли собаки. И вдруг он снова увидел знакомый блеск вдали, как от зеркальца. Солнечный блик переливался и поблескивал, сияя с каждой минутой все ярче и ярче. Потом потускнел, приугас, и заблистал с новой силой. От этого маленького чуда Виктору внезапно стало легче на душе, утихла непонятная обида и растерянность. Он достал из кармана плеер, машинально переставил другой стороной кассету, надел наушники и включил. Сначала ничего не было слышно, только какие-то позвякивания и гомон, потом тихо и протяжно запели тонкие женские голоса. Они переливались и сплетались, растягивая звуки. Виктор догадался: какое-то молитвенное песнопение. Потом слова стали более различимы.
Внезапно Виктор почувствовал, как горло его сдавил спазм и на глазах выступили слезы. "Бабка Евдокия молится о них, как о невинно убиенных...Имена Ты их Сам знаешь, Господи".
- Как все просто. Ты главное молись о них, а имена их Бог знает сам... Как все искренне и просто.
Потрясение было настолько глубоким, что слеза скатилась у него по щеке, Виктор рассеянно утер ее тыльной стороной ладони.
Песнопение закончилось, Виктор выключил плеер, вскочил. Он торопился в деревню. Подходя к дороге, он встретил Дашу, едущую на велосипеде обратно, и помахал ей рукой. Она помахала в ответ, и Виктор с радостью увидел широкую улыбку на ее лице.
За два дня он написал картину. Золотистые и красновато-зеленые переливы травы, жесткая, почти черная грива ельника, река, старая шаха и мрачное болото, а сверху, едва заметное, сияло маленькое пятнышко света. Крошечный, но яркий отблеск, как от зеркальца.
Больше в Савино в гости Виктор не приезжал. Этим же летом он со знакомыми попал в Оптину Пустынь, и там совершенно случайно встретился со старцем Илием. Рассказывают, что старец шепнул ему буквально несколько слов, после чего Виктор вернулся в Москву, взял на работе отпуск за свой счет, и до осени трудился в Оптиной. На следующее лето он поступил в Свято-Тихоновский гуманитарный университет на факультет богословия, чем глубоко уязвил женскую половину знакомых из профессорских кругов. "Вот и вышел из нашего Витюши монах" - похохатывая, любил повторять Александр на очередном застолье. "А вы его все женить хотели"
Вычитывая свое молитвенное правило, Виктор всегда добавлял к молитве об усопших "А еще, Господи, помяни всех возле Савина убиенных, и без креста похороненных, имена же Ты Сам знаешь, Отче".