Последний. Это был мой последний лист. Грязновато-бурый, печально поникший, он мелко дрожал на холодном ветру всем своим телом, измученным от долгой борьбы с неумолимым временем. Как не напоминал он сейчас нежно-зеленый, буквально светящийся внутренней силой лист, каким был еще несколько месяцев назад. Тогда, в окружении тысяч своих собратьев он тянулся к яркому свету и задорно плясал на резких порывах ветра, смеясь над его попытками сорвать хоть один маленький листочек. И как же опасно для него сейчас даже самое слабое дуновение ветерка. Я чувствовал, что наша связь, еще теплящаяся в тонком черенке, становится все слабее и слабее, и в бесплодной попытке замедлить этот процесс направлял остатки жизненных соков к моему последнему листу.
Однажды, много лет назад я услышал от того человека, что имел странную привычку читать вслух под моей кроной, историю об одиноком листе, который готовится вот-вот сорваться с родной ветки. О его ужасе перед такой далекой и одновременно такой близкой землей, до которой он, скорее всего, так и не долетит живым. Мне тогда в который раз захотелось ответить человеку. Спросить его, а как же я? Что должен чувствовать я, год за годом наблюдая, как мои листья, эти маленькие частички меня, умирают и опадают на землю, превращаясь в грязь у моих корней? Я помнил их всех, как они давали мне силы расти, как поили меня теплыми солнечными лучами и скрашивали своим шелестением жаркие летние ночи. Я радовался новым почкам каждую весну, но эта радость омрачалась пониманием, что и с этими молодыми побегами мне суждено будет скоро расстаться. Наблюдать, как постепенно и неумолимо жизнь оставляет их, - это было больно.
Иногда я завидовал людям, их способности забывать. Я же помнил все. Не знаю, прокляты ли мои сородичи так же, как я. Не знаю, понимают ли они этих странных созданий, людей. Я один здесь, на этом огромном поле, тянущемся так далеко, что даже не видно края. Я не слышу других деревьев, до меня не долетает ни один чужой лист. Меня посадили люди, еще совсем маленьким, ничего не осознающим саженцем. А птицы и забредающие сюда иногда животные не горят желанием пообщаться со мной. Они слишком заняты своими делами. Или это я слишком медленно для них задаю вопрос. Но я не привык торопиться, время имеет для меня значение лишь в такие вот моменты, когда я пытаюсь удержать на ветке свой последний лист. Или когда люди напоминают о неумолимости его течения. Они вообще удивительные существа. Так торопятся жить, что не замечают, как в своем безумном беге к концу губят сотни и сотни других жизней.
Никогда не забуду тот последний мой лист, что сорвал человек. Было горько осознавать, что если бы не злое движение руки мужчины, мы были бы вместе еще несколько дней. Но я не сердился на человека. Ведь он причинил мне боль в попытке избавиться от своей собственной. В тот день он пришел ко мне мрачный и озлобленный на весь свет. Долго смотрел на вырезанное на моем стволе сердце, в которое было вписано два имени. А потом с досады сорвал мой последний лист и втоптал его в землю. Человек ушел, и я больше никогда его не видел. Зато видел ту, чье имя было вырезано в сердце. Она проезжала мимо, сидя на багажнике велосипеда и весело смеясь над попытками незнакомого мне мужчины справиться с управлением на мелком песке пробегающей мимо неширокой сельской дороги. А я помнил, что точно также она смеялась с другим. Помнил их, совсем еще детьми, лазящими по самым нижним моим ветвям, помнил молодыми, целующимися под моей кроной. Помнил боль от прикосновения острого ножа, которым мужчина выцарапывал сердце на моей коре, пока девушка с улыбкой наблюдала за ним. Помню, как они обнялись потом и попытались соединить свои руки, обхватив мой ствол. У них это едва-едва получилось. Но, видя, как самые кончики их таких белых пальцев соприкасаются в нежном жесте на почти черной коре, слыша ласковый смех людей, я простил им свою боль.
Забавно. Мое тело будет помнить того мужчину всегда, а девушка, скорее всего его забыла уже через несколько лет. Я даже не знаю, живы ли они сейчас, я потерял счет времени.
Холодный осенний ветер внезапно затих, и мой последний лист обессилено поник, пережидая мгновенья тишины. Я с нежностью потянулся к нему, отдавая такие необходимые сейчас силы. И все же, не думаю, что он переживет эту ночь. Но пока есть время, я буду сторожить его сон. И, может быть, в следующую весну на мне появится новый зеленый лист с точно такой же формой и с точно такой же сеткой тонких прожилок. Я все еще каждый раз надеюсь, что мой последний вернется ко мне.