Молнии били прямо по тёмной полосе дорожного полотна. Я прикрывал глаза всякий раз, когда электрический разряд соединял небо и землю. Крупные капли дождя разбивались о лобовое стекло моей машины и безжалостно стирались работающими "дворниками".
Неизвестные мне породы букашек, совершившие акт суицида о мою машину, смешивались с потоками воды и уносились в пространство. Свинцовое небо низко висело над зелёными полями и деревьями придорожных посадок.
Я возвращался домой!
Невыносимая жара сменилась прохладой, которую принёс с собой ливень. Ровный гул двигателя внедорожника, кондиционированная прохлада салона, тихая музыка какой-то джазовой композиции, доносившаяся из динамиков машины... Что ещё нужно человеку, который возвращается домой? Деловые встречи и переговоры остались в прошлом, тезисными записями осели в толстой тетради и были готовы для обработки юристами моей компании.
Очередная молния разрезала пространство слева от меня, осветив всё на мгновение ослепительно белым светом. Поморщившись, я прикрыл глаза. Дорога была пустынна и терялась где-то за пеленой усилившегося дождя. Радиоприёмник выдавал одну популярную мелодию за другой, которая прерывалась на мгновение треском помех.
Ехал я уже часов пять без остановок и прямо скажу - устал. Надо бы остановиться и отдохнуть, но ливень лил сплошным потоком, и особого желания разминать затёкшие ноги под струями холодной воды я не испытывал. Бесконечные поля сменялись редкими деревьями лесопосадок, которые, в свою очередь, опять уступали место безупречно ровному полю юга Украины. Полю, бывшему когда-то, давным-давно, вольной степью, которая со временем была распахана и окультурена, потеряла былую свободу и величие, отданная в вечное рабство пахарю. Ковыльные степи уступили место пшенично-подсолнечниково-кукурузным просторам.
Дождь начал утихать, и я переключил истерично мелькающие перед глазами дворники на спокойный режим. Нажав на кнопку, чуть приоткрыл окно. Холодные брызги дождя влетели в салон вместе с потоками свежего, насыщенного озоном воздуха.
Ровно гудел двигатель, шумел дождь, звонко разбиваясь об асфальтовое покрытие дороги, и шлёпал миллионами капель по листьям придорожных деревьев. В этот же салат под названием "Летний дождь" замешивался звук разбрызгиваемой воды из-под колёс, глухие раскаты грома, шум ветра, треплющего мокрые кроны деревьев... И всю эту гамму звуков перечёркивал проносящийся встречный автомобиль.
Люблю летний дождь!
Всё живое замирает в предчувствии этого долгожданного события. Птицы перестают петь и прячутся неизвестно где; невидимые букашки, наверное, предчувствуя не самое комфортное для них явление природы, скрываются в щелях и трещинах коры деревьев. Каждый листик ,каждая травинка ждёт - в предвкушении живительной влаги после наполненных раскалённым зноем дней. И вот где-то глухо грянет первый раскат грома, и ты оборачиваешься невольно на звук, с тревогой посматривая на небо, ища глазами тучу, и ускоряешь шаг, стараясь найти спасительное укрытие. И вот первые капли дождя жадно впитывает иссушённая земля. Капли превращаются в струи, а ручейки на асфальте - в бурные реки. Это летний ливень!
После него дышится легко и свободно, умытые водой листья ярко блестят на солнце, чисто вымытая трава - с бусинами повисших капель, в которых отражаются первые муравьи, инспектирующие урон, нанесённый стихией их жилищам...
Впереди из тумана показался огромный большегруз, подсвеченный габаритными огнями. Я торопливо закрыл окно, пока встречный грузовик не окатил меня потоками грязной воды из-под колёс. Он промчался мимо, и на мгновение всё скрылось под плотным слоем воды.
Нет, надо останавливаться. Усталость давала о себе знать. Глаза, словно засыпанные песком, приходилось постоянно тереть руками, голова гудела, ноги затекли окончательно. Дождь почти перестал, но тяжёлая свинцовая туча закрывала всё видимое пространство. Радиоволны окончательно запутались во вспышках молний, и в салоне слышался непрерывный треск. Я бросил взгляд на приборную панель и пробежался пальцами по кнопкам. Везде одно и тоже - противный треск. За лобовым стеклом - чистая полоса асфальта, свежевымытого дождём, в дымке испаряющейся влаги.
Я открыл бардачок и вытащил диск со сборником классических произведений в современной обработке, купленный накануне. На минуту отвлёкся, вытаскивая его из пластикового корпуса, и... в следующее мгновение, бросив взгляд на дорогу, резко ударил по тормозам!!!
Огромный внедорожник, взвыв всеми своими электронными системами, начал борьбу с заносом. Я, с трудом удерживая руль и чувствуя ногой отдачу ABS, помогал ему, чем мог. Машина, поднимая фонтаны грязи и щебня, съехала на обочину дороги и, наконец, замерла.
Разжав побелевшие пальцы, стиснувшие руль, я уставился на то, что заставило меня так критически изменить своё состояние покоя.
Буквально в нескольких метрах от меня дорогу пересекал нескончаемый поток лошадей. Сквозь дождь и испарения почвы, как мираж, с одной стороны дороги, скрытой густым кустарником, одна за другой появлялись они и неторопливо пересекали асфальтовую полосу. Лошади по две-три выходили из тумана, состоящего из дождя и испаряющейся влаги, пропадая, в придорожных кустах противоположной стороны. То одна, то другая останавливалась и, не спеша, пощипывала траву на обочине. Следом возникали другие лошади, и казалось, что им не будет конца. Тыльной стороной ладони я вытер холодный пот со лба, чертыхнулся и, открыв дверь, вышел из машины. Сквозь густые, свинцового цвета тучи пробился одинокий солнечный луч, который заискрился на влажной шкуре вороной кобылы, пересекавшей дорожное полотно.
Тут послышался гортанный крик и щелчок бича, похожий на звук пистолетного выстрела. Из кустов показался всадник...
Луч солнца красочным чётким фрагментом на фоне серого полотна, сотканного дождевыми каплями, выделил всадника.
Коренастый, плотный человек сидел на гнедом красавце-скакуне. Голову всадника покрывала феска красного цвета, с обёрнутой вокруг неё чалмой, из-под фески виднелся мощный бритый затылок. Белая рубаха из плотной, грубой ткани была заправлена в широкие суконные шаровары. Поверх рубахи была надета длинная синяя куртка с короткими рукавами и золотым шитьем по краям. Носки зелёных сапог были вдеты в стремена, украшенные сложным рисунком филигранной работы. К алому кушаку, который подпоясывал куртку, была прикреплена кривая сабля в очень красивых ножнах, отделанных вспыхивающими на солнце самоцветными камнями. Рукоять сабли блестела золотыми и серебряными насечками.
Я смотрел на эту картину, открыв рот от удивления, стоя возле открытой двери сползшего в кювет джипа, по щиколотку в придорожной грязи. Вся картина яркими красочными мазками проявилась в лучах пробивавшегося сквозь тучи солнца. Спустя несколько секунд, так и не обернувшись ко мне, всадник исчез на другой стороне дороги, крикнув что-то и щёлкнув бичом. Вслед за всадником из тумана показались огромные рога волов, запряжённых в открытую повозку с цельнодеревянными, издающими отвратительный скрип колёсами. Рядом с повозкой бежал громадный чёрный пёс с обрезанными хвостом и ушами.
Правила повозкой плотная женщина, голову и плечи которой покрывал разноцветный шерстяной платок. С повозки свешивалась нога, обутая в грубый башмак, над которым виднелись завязанные у щиколотки синие шаровары. Одна рука в плотной стеганой куртке с узкими рукавами и ярко блестевшими пуговицами возле кисти держали сыромятные ремни упряжи. Ещё две женщины сидели на войлочных тюках в глубине повозки. Послышался глухой стук копыт... Всадник, уже видимый мной ранее, подъехал к повозке, что-то крикнул женщине, которая правила быками, развернулся и снова умчался вслед за ушедшим табуном. Огромный пёс бросился было за ним, но одна из женщин, сидевших в повозке, прикрикнула на него, и он остался рядом с повозкой, грозно залаяв на медленно тащившихся быков, которые, впрочем, не обратили на него ни малейшего внимания. Я всегда немного побаивался больших собак и уже было подумывал залезть обратно в машину, но, как ни странно, она не обратила на меня ни малейшего внимания. Женщину, которая сидела ко мне спиной, скрывал цветной платок, но я хорошо рассмотрел ту, что сидела ко мне лицом. Её опущенные глаза были прикрыты длинными чёрными ресницами, тонкие брови вразлёт своей чернотой контрастировали с бледной, почти белоснежной кожей. Высокие скулы, небольшой, правильно очерченный рот с алыми губами, маленький острый подбородок... Совсем девочка. На ней была надета ярко-зелёная рубашка с косым воротом, сверху очень красивая малиновая жилетка, на которую были нашиты десятки золотых монет разной величины, от маленьких у самого горла до крупных, часть которых скрывали от взгляда борта повозки. Две чёрные длинные косички лежали поверх этой жилетки и остальные были заброшены за спину. На голове у девушки была надета синяя шапочка с изумительной красоты золотым шитьём. Шею и плечи покрывал почти прозрачный платок. У неё на руках сидела чёрная, как смоль, кошка с пронзительно-зелёными глазами, которая смотрела прямо на меня.
Передняя часть повозки вместе с быками уже скрылась в придорожных кустах. Солнце опять спряталось за тяжёлые тучи...Стало совсем темно. Пронзительно скрипели четыре колеса повозки. Я словил себя на мысли, что как идиот стою по щиколотку в грязи, и правой рукой взялся за открытую дверь машины, готовясь запрыгнуть внутрь.
И тут девушка подняла глаза!!! Огромные, чёрные как ночь, в глубине которых горел огонь! Такие прекрасные и...совершенно безумные!!! Глаза, в которых плескалось бешенство - первобытное, чистое зло!
Девушка смотрела мне в глаза и улыбалась. Правая рука с пальцами, унизанными кольцами, безостановочно гладила блестящую, как кусок угля, кошку. Все волосы у меня на теле встали дыбом. Зубы начали выстукивать морзянку, и полчища муравьёв забегали по телу. Я сделал пару шагов назад, с трудом вытаскивая ноги в итальянских модельных туфлях из грязи. Девушка, не моргая, смотрела на меня, и мне начало казаться, что я сейчас растворюсь в её бездонных глазах. Стало трудно дышать, и я рванул рукой ворот своей рубашки. Улыбка девушки стала шире, но улыбались только её губы. Черные глаза оставались холодными. Не отрывая от меня взгляда, она протянула руку к своей шее и резким движением сорвала какое-то украшение. Многочисленные браслеты на её руке при этом мягко зазвенели. Наконец она отвела от меня взгляд своих колдовских глаз и, привязав сорванное украшение кошке на шею, перебросила ту через борт повозки. Вторая девушка что-то крикнула и обернулась... В это мгновение повозка скрылась в полосе тумана противоположной стороны дороги. Кусты сомкнулись...
Кошка приземлилась на все четыре лапы и, распластавшись на мокром асфальте, прижала уши, потом, посмотрев на меня и зафиксировав взгляд своих зелёных глаз на моём лице, поднялась и потрусила через дорогу.
Оглушительный рёв разорвал пространство, и из тумана показался грузовик. Испуганная гудком, кошка бросилась через дорогу, но в самый последний миг, когда казалось, что она успеет перебежать, бампер грузовика подкинул ее на несколько метров в воздух.
Я присел на корточки и отёр мокрое лицо ладонями. Глубоко всей грудью вздохнул и встал в полный рост. Опять зарядил дождь, постепенно переходя в ливень. Сильный порыв ветра захлопнул дверь моего автомобиля. Грязный и мокрый, с налипшей на туфлях глиной я пошёл к месту вероятного столкновения животного с грузовиком. После такого удара выжить она просто не могла, несмотря на свои семь жизней. Метрах в пяти от дороги я, наконец, обнаружил тёмный, грязный комок мокрой шерсти. Осторожно приблизившись, носком грязной туфли поддел её и перевернул. На шее мёртвой кошки, прямо под оскаленной мелкими, острыми зубами пастью, что-то блеснуло!
Я наклонился над трупом и рассмотрел блестевший предмет. Это были стеклянные бусы очень тонкой работы, с прикрепленным к ним треугольным медальоном невероятной красоты и изящества. Преодолевая отвращение, я осторожно дотронулся до мокрой шерсти животного и попытался снять бусы, но у меня ничего не получилось, тогда я вынул из кармана швейцарский армейский нож и, открыв одно из лезвий, стараясь как можно меньше дотрагиваться до кошки, срезал бусы. Держа их, как ядовитую сколопендру, двумя пальцами, я вышел на дорогу и направился к своей машине. В луже у обочины я тщательно сполоснул находку и только после этого рассмотрел её внимательно.
Бусы были, видимо, из хрусталя, огранка каждой бусины была совершенна по своей форме и красоте. Прозрачные, как слеза, бусины, с тонким каналом в глубине, соединяющей их шелковой нити. Треугольный медальон был закреплён на бусах и поражал великолепием филигранных элементов из золота и серебра. Тончайшие золотые стебли неведомых растений змеились по поверхности. Лепестки цветов из золота и перламутра, казалось, источают нежный аромат. Ещё раз полюбовавшись на изысканное украшение, я забрался в машину, положил руки на руль и задумался.
Невероятная встреча! Что-то нереальное, неземное было во всей увиденной мною картине. Всадник в дорогой одежде, повозка, запряжённая быками, игра света в гранях драгоценных камней на ножнах сабли, чужой непонятный язык...
Что это было? Сон? Может, я головой ударился и...оп - галлюцинация!
Я упёрся ногами в пол автомашины, приподнялся и сунул руку в карман. Холодное стекло бус было безмолвным свидетелем событий. Броситься следом за этой странной процессией и отдать бусы? Червяк сомнения сразу издох, когда я вспомнил жуткую улыбку девушки.
Я завёл машину, включил блокировку дифференциала и попытался выбраться из грязи. Как бы не так! Машина только глубже зарывалась и по скользкой глине ещё ниже съезжала в кювет. Поревев ещё немного двигателем для успокоения совести, я заглушил автомобиль. Выбрался из машины и огляделся по сторонам. Дорогой этой я ездил не раз, впереди метров через пятьсот должен быть железнодорожный переезд... Ну а там люди - помогут.
Я зашагал по асфальту, оскальзываясь на комьях мокрой глины.
Минут через тридцать показались поднятые к небу бело-красные полосатые шлагбаумы железнодорожного переезда и белый домик обходчика. Подняв щепку, я, как смог, очистил туфли от налипшей грязи и, поднявшись на ступеньку, постучал в дверь.
Она была старая, с облупившейся синей краской, сам же домик был чисто выбелен известью, но выглядел серым и жалким под проливным дождём.
За дверью послышался кашель и хриплый старческий голос произнёс:
- Входите, открыто!
Я толкнул дверь и нерешительно остановился на пороге. Вязаные половики на полу из грубо отёсанных досок, белые занавесочки на двух небольших окнах, иконка в углу с горящей лампадкой под ней. Стол, застеленный полотняной скатертью. На столе в вазочке - печенье, рядом пыхтит небольшой электрический самовар. За столом на табурете сидит старичок. Заросшее седой бородой и усами лицо. Серые глаза в сетках морщин. Белизна бороды и длинных до плеч волос оттеняли загорелые до черноты лоб и щёки. На нём были надеты рубашка цвета хаки, жилет из овчины, а на ногах военные галифе и вязанные домашние носки, достающие до середины икр. Старичок двумя руками держал стакан с чаем - грея ладони о горячее от кипятка стекло.
- Проходи, проходи, присаживайся, - обратился ко мне старик, вытаскивая из-под стола ещё один табурет, - погодка ныне нелётная!
Он снова закашлялся и отхлебнул из стакана.
- Вот наливай себе чайку! Только-только закипел, - он вынул из подстаканника, стоявшего на столе, пустой стакан, внимательно посмотрел через него на свет, и удовлетворённо кивнув, наполнил его кипятком из самовара.
Я снял туфли в углу, оставшись в мокрых носках. С промокшей насквозь одежды капала на половицы вода. Старик глянул на меня, усмехнулся в бороду, поднял небольшой чайник и плеснул в стакан с кипятком тёмной заварки. По домику поплыли приятные запахи мяты, чабреца и ещё каких-то трав. Старик, пододвинув стакан в мою сторону, кряхтя, встал с табурета, критически окинул меня взглядом и произнёс:
- Снимай-то одёжу, мокрый весь! Чего это ты в такую погоду путешествуешь? Или случилось чего? - спросил он, подтягивая военные галифе.
- Да снимай, снимай, - повторил он, направляясь в дальний угол домика к стоявшему там огромному сундуку. Открыв его, он начал рыться внутри, что-то неразборчиво бормоча себе под нос. Я в это время снял с себя мокрую одежду, оставшись в одних трусах. Наконец старик, довольно крякнув, достал что-то из сундука и как следует встряхнул. Повернувшись ко мне, он протянул старую железнодорожную шинель.
- На вот, накинь. Я на тебя в молодости был похож, только вот к старости усох малость, -сказал старик, усаживаясь на табурет.
Я закутался в колючую шинель, пахнущую нафталином, и глотнул обжигающего чая.
-Ну, рассказывай, - произнёс старик, подвигая мне вазочку с печеньем.
Я подробно пересказал ему всю историю, прихлёбывая чай и закусывая печеньем.
Старик внимательно слушал, не перебивая, смотря себе под ноги, облокотившись согнутой в локте рукой об угол стола.
- Ну, вот...застрял я плотно, тут недалеко! Мне бы как-нибудь машину из грязи вытащить.
- Да погоди ты с машиной!!! - отозвался старик. - Бусы-то при тебе, что татарчанка тебе бросила?
-Ну да... - Я встал, поднял брюки, брошенные вместе с рубашкой на боковину пружинной кровати. Порылся в кармане и, вытащив бусы, подал их старику. Тот осторожно, как бы боясь разбить, взял их и поднёс поближе к горящей настольной лампе. Хрустальные бусины заиграли всеми цветами радуги в лучах яркого электрического света, а медальон брызнул стаей солнечных зайчиков, вмиг разбежавшихся по стенам.
- Вот ты значит какой...- прошептал старик, поглаживая медальон пальцем с жёлтым от табака ногтем. - Не думал, что увижу тебя...Не думал!!!
Я стоял, держа мокрые брюки в руках, и смотрел, как старик разглядывает украшение.
- Вы знаете, что это такое? - спросил я, бросив брюки на спинку железной кровати и вновь присаживаясь к столу.
- Да как тебе сказать, - ответил старик, положив украшение под свет настольной лампы. Он вытащил из-под стола расшитый бисером кисет, трубку и молча стал её набивать, уминая табак большим пальцем. Затем взял коробку спичек и раскурил трубку. Клубы ароматного дыма устремились к потолку. Всё это он проделал, не отрывая взгляда от бус, искрящихся на столе.
-Даже и не знаю, как начать, - произнёс старик. Он глубоко затянулся, выпустил густой клуб дыма и закашлялся.
Наконец, прокашлявшись, сказал:
- Думал я, что это всё выдумки... Ещё мой дед рассказывал старинную легенду про татарина и его дочь, обречённых на вечное скитание в степи. Много раз слышал я от него эту сказку и после ночью не мог заснуть, от страха зарываясь с головой под одеяло. Казалось мне, что слышу я за окном стук лошадиных копыт, скрип колёс старой арбы и лай пастушьей собаки, догоняющей хозяина.
Старик снова затянулся, и горящая искорка прыгнула из трубки на скатерть. Он смахнул её на пол, придавил ногой и продолжил:
- А сказка такая!.. Давным-давно, ещё во времена Крымского ханства, жил в Бахчисарае богатый татарин. Была у него дочь красоты необыкновенной. Любил он её очень и баловал. Но пришло время выдавать дочь замуж - и по обычаям того времени отец начал искать ей достойного мужа. В то время жил один очень богатый и знатный, но, как это часто бывает, старый и уродливый татарин на берегу далёкой реки Итиль - или Волге по-нашему. Услышав о необыкновенной красоте девушки, он захотел её в жены, чтобы в глубокой старости сильные и красивые сыновья радовали его сердце. Не раз отсылал он отцу красавицы богатые подарки, много золота и драгоценных украшений передавал через своих доверенных людей. Но ни угрозы, ни уговоры отца не могли заставить девушку согласиться на этот брак!
Старик наполнил свой опустевший стакан кипятком, подлил заварки и, сделав большой глоток, продолжил:
- И может, наконец, послушная дочь уступила бы уговорам своего отца, но была причина этой её несговорчивости. Она горячо любила молодого воина, у которого не то, что на достойный калым - на еду не всегда хватало денег. Узнав о причине её отказа, отец разгневался и приказал своим воинам умертвить парня, а дочь посадил в повозку с приданным, отобрал лучших лошадей для подарка будущему тестю и отправился в долгий путь на реку Итиль. Неутешная в своём горе девушка на одной из стоянок исполнила мрачный ритуал, воззвав к древним, омытым кровавыми жертвами богам своих предков. Она попросила сделать путь их бесконечным до того момента, пока она сама не выберет себе мужа, отдав избраннику в руки свой срезанный локон!
Старик снова закашлялся, сделал глоток чая из стакана и, пододвинув к себе грубую глиняную пепельницу, выбил туда пепел из потухшей трубки.
-Да ну, это ерунда какая-то! - сказал я, запахивая поплотнее старую шинель. - Это же детская сказка, малышей ею пугать самый раз! Бред!!!
-Ну ты же не дослушал до конца, обожди,- произнёс старик и указал корявым пальцем на бусы, лежавшие на столе;
В легенде говорится, что они так и идут до сих пор по степи и не видно их пути конца: табун отборных лошадей; её отец на горячем скакуне, подгоняющий неторопливых быков, запряжённых в повозку; старая кормилица, правящая этими быками, и служанка, помогающая по хозяйству в нелегком пути.
Иногда летним ненастным днём, когда молнии соединяют небо и землю, их можно увидеть, бредущих по степи к своей недостижимой цели. И если свидетелем их пути окажется мужчина, девушка предлагает ему локон своих волос как символ брачного союза, надеясь, наконец, освободиться от проклятия.
- Бред, - повторил я невольно бросая взгляд на прекрасное украшение, лежащее на столе.
- Ну, если бред, - проговорил старик, - открой медальон, посмотри, что внутри!!!
В домике воцарилась напряжённая тишина.
- В легенде ещё есть вот что,- проговорил старик, снова набивая трубку табаком. - Мужчина, принявший подарок, может вернуть его, отвергнув предложение девушки, как она в своё время отвергала предложения многочисленных поклонников. И тогда он будет свободен от обязательств.
- Так как? - спросил меня старик, снова закуривая трубку. - Посмотришь, что внутри...или как?
- Да ну его...этот медальон к чёрту! - сказал я, вставая, и энергично потёр ладонями уже начинающее зарастать щетиной лицо.
- Вот это правильно! - ответил старик. Кряхтя и покашливая, он направился к двери.
- Туда мы его и отправим, - добавил он, снимая тёплые вязаные носки и одевая грубые башмаки.
- На-ка вот, одень, - сказал старик, доставая из-под полки старые растоптанные сапоги, -впору тебе будут.
- Возьми медальон и иди за мной, - не подлежащим возражению голосом произнёс старик и вышел из домика.
Я наклонился и ещё раз внимательно посмотрел на украшение. Ну, бусы как бусы, сделаны человеком, ну да, очень искусным мастером, но ни грамма мистики в них не было.
- Бред! - повторил я, взяв бусы в руку, сжал их в кулаке и, пожав плечами, направился к двери. Быстро натянул сапоги на босу ногу, действительно пришедшие мне впору, и вышел из домика.
На ступеньке, засунув руки в карманы, стоял старик. Не обернувшись ко мне, он спросил:
- Ну что, готов?
- К чему я должен быть готов? - спросил я, нервно облизав губы. Сердце часто билось в груди. Блин...Я откровенно трусил. Здоровый мужик!!!
- А мы сейчас проверим, правда это или неправда, - сказал старик, вынимая правую руку из кармана и указывая на металлический болт, торчащий из поднятого шлагбаума.
-Повесь-ка бусики во-о-он туда и отойди от греха подальше, - сказал он.
-Не всё я тебе рассказал, самому интересно, что будет - сейчас и проверим!
Я ещё раз пожал плечами и на "ватных" ногах подошёл к полосатой деревяшке, повесив бусы на торчащий из неё болт. Не поворачиваясь спиной, отошел назад, не спуская с них глаз. Ничего не происходило. Совершенно ничего!!!
Старик присел на ступеньку и сказал:
- Подождём!
Я тоже присел рядом.
- А что ждём-то?
- Не что, а кого!!! - ответил старик, оглядывая кроны растущих рядом деревьев.
Так мы просидели минут тридцать, дождь моросил, окрашивая пространство вокруг серым унылым цветом. Мы сидели на холодной бетонной ступеньке под небольшим жестяным козырьком над входом. Тепло постепенно улетучивалось, уступая место холоду. Я поёжился, поплотнее запахивая шинель.
-Так кого ждём? - снова повторил я вопрос.
-Да, наверное, никого, - ответил старик, поднимаясь со ступеньки и снова засунув руки в карманы.
-Понимаешь...в легенде говорится о...
Хлопанье крыльев, послышавшееся над головой, заставило его замолчать. Старик вжал голову в плечи, как-то весь сгорбился и, медленно вытащив правую руку, сложив пальцы в щепоть, перекрестился.
- А вот и он! Не врала, поди, легенда.
Я вскочил на ноги.
- Да тихо ты - не суетись, - со злостью прошептал старик.
Хлопая крыльями, на бетонное основание шлагбаума уселся огромный чёрный ворон.
Наклоняя голову поочерёдно то вправо, то влево, он внимательно рассматривал нас. Расправив крылья, он переставил сильные лапы с острыми когтями, оказавшись рядом с болтом, на котором висел медальон. Старик, не отрывая взгляда от ворона, ещё раз медленно перекрестился. Я стоял не в силах пошевелиться и молча наблюдал за чёрной, как смоль, птицей. В голове молотом стучала кровь. Ворон ещё раз наклонил на бок голову, внимательно рассматривая нас. Затем расправил крылья, как-то подобрался, согнул лапы и, подавшись всем телом в нашу сторону, хрипло каркнул. Старик вздрогнул всем телом. Я отступил назад. Ворон же встряхнулся, распушив перья, перепрыгнул на болт и, клювом подхватив нитку с бусами, захлопав крыльями, взлетел. Силуэт птицы ещё несколько минут был виден сквозь дождевую пелену, но, наконец, растаял без следа. Тихо шумел дождь, где-то глухо гремели раскаты грома. Я судорожно вздохнул, словив себя на мысли, что всё это время не дышал.
- Ну, вот и дождались, - прошептал старик, посмотрев на меня.
Мы зашли в домик, старик взял стаканы с недопитым чаем, выплеснул их содержимое за порог, подошёл к столу, порылся где-то под ним, достал початую бутылку водки и, не говоря ни слова, до краёв наполнил стаканы...
Эпилог
Машину благополучно вытащили. Я без приключений доехал домой. Потом закрутилась обычная жизнь: контракты, переговоры, командировки... Но всякий раз с наступлением лета - в ночь, когда молнии соединяют небо и землю, а на раскалённую южным солнцем землю падают крупные капли дождя, снится мне один и тот же сон...
Скрипят колёса старой повозки, на войлочных тюках сидит девушка, и рука в кольцах беспрерывно поглаживает шерсть чёрной, как смоль, кошки. На плече, вцепившись острыми когтями в малиновую, расшитую золотом жилетку, сидит ворон, каждый раз расправляя крылья, когда повозка наезжает на ухаб. Девушка смотрит на меня - в огромных чёрных глазах плещется безумный огонь. Она с улыбкой на беспристрастном лице протягивает мне хрустальные бусы с покачивающимся на них медальоном, внутри которого хранится чёрный локон...