Аннотация: В жизни может произойти все. Особенно осенней ночью.
(с) Сапроненко Матвей
Скрипка и пистолет
...Парадная встретила меня гулкой тишиной. Пятиметровые потолки и широкая лестница. Поднявшись на площадку между четвёртым и последним пятым этажами, я присел на краешек мощного подоконника. Отсюда была видна большая часть улицы.
Я достал из кармана пистолет. Осталось шесть патронов, один в патроннике, а пулю, что хотела меня, я оставил в теле громадной собаки, чуть было не укусившей меня за лицо.
В путанице проходных дворов мне удалось подкрасться к преследователю со спины.
И там, едва осознавая происходящее, в почти чернильной тьме, трясясь от страха, что я слишком громко передвигаюсь, казалось, эти шаги слишком тяжелы, и он обернется...под ещё белее раскатистый марафон сердца, там, я стал убийцей. Нож. Ещё днём, будто предчувствуя плохое, я взял его с собой.
Смерть настигла смерть.
Мучительная одышка уступила место жажде. Я знал - где-то во тьме идёт некто с полумёртвыми глазами по мою душу. Самое страшное - я не находил ответа на вопрос "За что?". А неизвестность в таких вопросах весьма чревата, как я имел счастье убедиться. Можно строить версии, выдумывать массу причин, однако пес, бросившийся из-за угла, с трудом вписывался в любое логическое объяснение происходящему. Конечно, такой шаткий момент мог и не иметь связи, которую я пытаюсь найти.
Совсем растерявшись, стоял над безжизненным телом, соображая, что теперь делать, пока не услышал шум машины.
Я обыскал неудачника уже под лестницей крайней парадной, где и оставил его, поспешно выйдя вон. Кровью я почти не измазался.
На улице раскатисто рассмеялись, что заставило меня вздрогнуть. Кто-то громко и весело говорил. Я стал спускаться вниз. Подождав, пока не пройдут мимо, выскользнул улицу и огляделся. Молодые люди медленно удалялись.
Стало очень темно, как бывает только осенью. Голые тротуары жались к рядам домов, и я двинулся вдоль их холодных стен, постепенно прибавляя шаг, часто озираясь по сторонам. Улица громадной траншеей, прорытой неизвестно кем, неуютной и не живой, вела всё дальше и дальше. На третьем перекрёстке я свернул и увидел, чуть вдали, на противоположной стене тускло освещённое окно под самой крышей, выше которой плыли лишь фиолетово-серые облака. Неосторожно остановившись посреди улицы, но почти сразу же опомнившись и шагнув в провал открытых дверей, я закурил, не отрывая глаз от высокого прямоугольника, хранившего уют и спокойствие.
Возвращаться домой - высшей степени безрассудство, несомненно, там уже ждут.
Я чувствовал полнейшую безысходность, а ещё острее - собственную незащищённость. Я терялся в догадках, кто мой враг, и значит, везде меня подстерегала опасность.
Жутко хотелось выпить. В ночном магазинчике напротив я купил коньяк и пару плиток шоколада. После вполне известных манипуляций, проделанных в ближайшей подворотне, стало немного легче и теплей.
Пройдя сложным лабиринтом колодцев, я оказался в незнакомом мне месте и тут услышал далёкую музыку, плывущую в хрустальной тишине. Прекрасное, правда, тут же нарушилось промчавшейся машиной по перекрёстку, заглушившей своим грохотом печальную скрипку.
Это расстроило меня. Я напрягал слух, однако, в течение некоторого времени, ничего, кроме удаляющегося гула двигателя, разобрать не представлялось возможным.
Внезапно что-то зашипело у меня за спиной, и я инстинктивно отскочил в сторону. Тёмная фигура с длинной трубой на перевес неслась прямо на меня. Неуклюже выхватив пистолет, я нажал на спусковой крючёк, забыв про предохранитель.
Весьма сильный удар в плечо бросил меня на асфальт. Пистолет вылетел из руки.
Нападавший завораживающе красиво подпрыгнул в плавном перемещении в бок и ко мне, и, приземлившись на полусогнутые ноги, занёс трубку для удара. При этом я разобрал длинные тёмные волосы, медузой всколыхнувшиеся в воздухе. На счастье, я успел немного привстать, и ушёл из-под звякнувшего о тратуар металла и, громко выдохнув, выпрямил ногу. Я бросился на него и, не теряя драгоценного мига, сделал выпад ножом и отскочил.
Длинноволосый захрипел и попытался встать, но к тому моменту пистолет вновь оказался в моих руках.
-Вставай! - процедил я.
Он, шатаясь, подчинился. Липким лезвием я указал во двор, где, прислонившись к стене спиной, ему пришлось сползти на землю, зажимая рукой бок. Я чиркнул спичкой и несколько секунд разглядывал его.
-Зачем?
Он блеснул глазами в спутанных волосах и ухмыльнулся. "Какого чёрта с ним церемониться?" подумалось мне, и я пнул ногой во что-то мягкое. Он тихо взвыл, и тяжело дыша, прошипел:
-Я умираю, поговорим позже.
Я повторил вопрос, и он завалился на раненый бок.
-Хватит!
Нервы мои были на пределе.
-Слушай ты, что я тебе сделал плохого, такого ужасного...
Я уже говорил с мертвецом.
Помедлив мгновение, я бросился бежать, захлёбываясь воздухом, мимо домов и перекрёстков, сквозь колодцы и дворы, пока, наконец, не упал на чахлую траву и листья в каком-то маленьком саду. Я упал и заплакал. Я катался по земле и ревел, но это быстро прошло. Я глотнул из бутылки, и мне полегчало.
Раскинув ноги и руки, лежал я на спине и глядел в высокое небо, с оголёнными звёздами ветром, да остатками туч-простыней.
"А есть ли смысл вставать и идти, идти и бежать, бежать, бежать и умереть".
Я снова приложился к бутылке. "Зачем? Здесь так хорошо и тихо, здесь есть красота и печаль..." Хмель первой мутной струёй окатил сознание. "Что ж, в осеннем парке не так плохо умирать, как в мертвых траншеях из камня и асфальта. Да..., так будет честнее и чище".
И я тихим шёпотом запел:
В осеннем парке городском
Вальсирует листва берёз...
Скрипка запела совсем близко.
И замолчав, заставил я себя встать и идти на звуки мелодии, как крыса за крысоловом.
Страшно болело плечо, рука слушалась плохо, я почувствовал это только сейчас.
Музыка слышалась всё более отчётливо и, наконец, мне посчасливилось выбраться на перекрёсток, посреди коего, стоял скрипач, исполняющий что-то медленное, печальное и красивое. А звёзды разгорались всё ярче и ярче. Я, сидя на краю тротуара, прихлёбывая коньячок, наслаждался упоительным моментом спокойствия, обретённого мной.
Музыкант незаметно перешёл к другой теме, более быстрой, и я удивился, как, с одной стороны, люди, живущие здесь, спят, не ведая о прекрасном, а с другой, им не мешает спать игра скрипача? Хотя, наверное, прекрасное не может мешать.
Мелодии сменялись одна другой. Они переплетались меж собой изумительной вязью редких соцветий, растущих до самых небес, а может и пришедших к нам оттуда. Теперь улицы не казались мне траншеями и канавами, а город враждебной мешаниной камня и чёрных окон.
И даже в эти, самые глухие часы осенней ночи, стало немного светлее от музыки и звёзд.
Музыкант прекратил игру и, подняв с земли футляр, осторожно положил в него скрипку и смычёк. Я направился к нему.
-Вы выронили пистолет, когда вставали, - кивнул он в мою сторону.
-Правда? - глупо переспросил я и обернулся, - не бойтесь меня, я вам ничего не сделаю.
Мне стало весьма неловко.
-А я и не боюсь, - сказал скрипач и пошёл в мою сторону.
Я вернулся и поднял остывающую тяжесть металла, небрежно сунул её в карман, а потом спросил:
-Коньяк будешь?
-Коньяк? Буду, - улыбнулся музыкант и принял протянутую мной бутылку с остатком чайноянтарной жидкости.
-Допивай всё, - посоветовал я.
Он опять улыбнулся и допил, едва поморщившись, а бутылку поставил на дорогу.
-Не спится,- понимающе, но с лёгкой насмешкой, которой могло и не быть на самом деле, посочувствовал музыкальный незнакомец.
-Долгая история... И часто вас можно услышать в этом месте?
-Будете приходить на каждый концерт?
Пауза.
Он продолжал:
-Вообще, нет, не часто... Знаете, случается так, что жизнь меняется, и ты понимаешь, - всё оставшееся за спиной уже принадлежит не тебе, а только памяти, и тогда не надо цепляться за прошлое, не надо пытаться вернуть непринадлежащее тебе. Пускай уходящее уходит навсегда. Сказать ему адью и не задаваться вопросом поркуа?. Вы понимаете меня?
-Очень отчётливо, - соглашался я с его рассуждением, которое, будучи простым, как нельзя лучше подходило к моему случаю.
-А почему вы говорите об этом?
-Да потому, мой любезный друг, что и мне, как и вам, впрочем, не лежится дома в тёплой постели, рядом с любимой женщиной, а брожу я вот всю ночь и поигрываю в своё удовольствие на перекрёстках.
-Не только в своё.
-Спасибо.
-Пойдём, - сказал тогда я.
-Вы простите, я ничего не имею против вашего общества, но сегодня мне бы хотелось побыть одному до самого утра.
-Как хотите, - я пожал плечами.
-Мне туда, - скрипач махнул рукой вправо.
-А мне туда, - указал я на противоположную сторону.
-Стало быть, нам не по пути. Всего хорошего.
-Прощайте, - сказал я, и мы быстро пошли каждый своей дорогой.
Я закурил и ещё почти квартал слышал его шаги далеко за спиной.
Спокойствие сменялось тревогой, и, услышав смех, я вздрогнул от напряжения и неожиданности. Я помнил, меня еще очень хотят лишить моей, если хорошенько вдуматься, одному только мне и нужной жизни. Я повернул на соседнюю улицу и увидел несколько человек. Они не заметили меня, к счастью, и я быстро перебежал перекрёсток и в том же темпе домахал до следующего.
-Молодой человек! - окликнул меня женский голос.
Я остановился. Метрах в пяти стояла симпатичная женщина.
-А от кого вы убегаете? - поинтересовалась она.
-От себя, - пытаясь выровнять дыхание, выдавил я, - А вообще вам не страшно, я вот бегу, может я преступник?
-Преступник? - повторила она, немного насторожившись, и добавила, подходя ближе - нет, не похоже. Но немного страшновато в смысле одной ходить поздно ночью.
-Чего же бояться, если вы одна?
-Самой себя.
Она почти смеялась.
-Вы меня не узнаёте.
Вот тебе и раз.
-К стыду своему, нет.
-Правильно, стыдитесь. Хотя и я вас не узнаю.
-Ясно, ночная шутница.
-А разве в это есть что-то плохое?
-Абсолютно ничего плохого я в этом не вижу. Может быть вас проводить?
-А вы сможете меня защитить в случае чего? - с шутливым сомнением поинтересовалась она.
-Только не от самой себя.
-Мило, мило, тогда идём.
Она повернулась спиной и пошла. Я в несколько шагов догнал её.
Что-то хлопнуло и толчком отбросило меня назад.
Я почувствовал соль на языке.
Она стояла надо мной, сжимая одной рукой пистолет, поправляя другой волосы, красивая и величественная.
Она смотрела прямо в мои глаза, в её взгляде не было ни ненависти, ни злобы, я бы сказал даже наоборот, - неуловимая ласковая грусть.
Стремительно теряя силы, я попытался вымолвить слово, услышав лишь собственный хриплый стон.