Санфиров Александр Юрьевич : другие произведения.

Личный лекарь Грозного

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Вторая книга из цикла Прыжок в прошлое.

Личный лекарь Грозного царя

  
  
   Предисловие
   Живущий в свое удовольствие, и не интересующийся чужими проблемами, богатый и успешный, талантливый пластический хирург, попасть к которому считают за счастье половина бомонда Москвы, неожиданно обнаруживает себя в теле хилого подростка в 16 веке. Он живет с бабушкой травницей в лесах на границе будущих новгородской и тверской областей. Но беспокойный дух и знания дают ему возможность выбиться из обычной для того времени судьбы такого человека. Иронией судьбы его принимают из-за знаний и странного поведения, пропавшим отпрыском знатной семьи, в результате, используя свои знания, он быстро поднимается по карьерной лестнице и через три года становится личным врачом царя- Иоанна Грозного.
   Ему удается спасти от отравления царя и его старшего сына, чем он в корне меняет историю нашей страны. Но теперь он приобретает множество тайных и явных врагов. Сможет ли он справиться с ними? Помогут ли его советы непрофессионала справиться с многочисленными врагами, стремящимися оторвать свой кусок от будущей империи, будет известно во второй книге этого цикла.
  
  
  
   В палатах московской купеческой английской кампании вечером было немноголюдно. За круглым столом сидели несколько руководителей и, только что приехавший эмиссар королевы Томас Мильтон сразу приступил к делу :
   -Господа ваши сообщения о последних событиях в Московии заставили королеву срочно послать меня для уточнения положения дел, и как эти события могут отразиться на нашей торговле.
   А сейчас я внимательно выслушаю ваши мнения.
   Один из купцов, Годфри Уильямс начал:
   Сэр Томас, хочу отметить, что в течение этих двух лет, буквально на глазах, изменилась обстановка во дворе у царя. Как вы уже знаете, вестфалец Бомелиус, который являлся личным врачом Иоанна Васильевича был зверски замучен и зажарен на сковородке. Мы скорбим по поводу его утраты. Тем не менее, мы ожидали, что, несмотря, на подозрения царя, он все же вновь затребует врача из Англии, однако этого не случилось. Совершенно неожиданно для нас и наших агентов он взял врачом, одного молодого родовитого боярина. С этим боярином связана интересная история. Якобы в детстве он был похищен и воспитывался глуши, у какой-то бабки знахарки, где приобрел невиданные доселе медицинские познания.
   И вот этот молодчик становится врачом монарха. А мы лишились такого рычага влияния. Но, кроме того, этот малый оказался талантливым производственником. И сейчас вы можете видеть у нас на столе плоды его трудов, и купец указал эмиссару на кипящий на столе пузатый самовар. Но самое главное он смог осуществить производство прозрачного стекла невиданной красоты, не хуже изделий из горного хрусталя. Я слышал, что так это стекло теперь и называют. Царь поспешил всю продукцию этой мануфактуры взять под себя. И теперь собирается продавать нам, даже страшно представить по каким ценам. Но если не возьмем мы, возьмут голландцы или датчане. Этот молодой человек сейчас уже член парламента и глава медицинского министерства, вы можете представить себе такую карьеру.
   Притом наши доктора, которые сдавали ему экзамен...
   Сэр Томас изумленно выпучил глаза.
   -Да, да не удивляйтесь именно экзамен, так вот они все отмечают необычайную эрудированность молодого человека в вопросах медицины, и по его иногда вырывающимся насмешливым замечаниям было ясно, что многие медицинские загадки для него ясны, как божий день.
   Злые языки говорят, что он выпытал тайну стекла у венецианца с острова Мурано, а потом убил его, но мы не нашли ни одного подтверждения этому факту. И где он получил столь хорошее медицинское образование абсолютно непонятно. Сейчас мы в некотором затруднении, царь последнее время почти не принимает наши визиты, и чем-то недоволен, мы не исключаем влияние на него со стороны этого дворянина с варварской фамилией Щепотнев.
   -Господа,- взял слово сэр Томас,- совершенно ясно, что мы имеем дело с диверсией конкурентов, кто подсунул этого человека царю надо непременно выяснить. Потом, все имеет свою цену и его надо купить. Ну а уж если мы его не сможем купить, то, как известно, нет человека, нет и проблемы.
   Я сидел в своем приказе и занимался составлением планов обучения, своих будущих учеников, когда ко мне постучался охранник и извиняющимся тоном сказал:
   -Туточки немец аглицкий до вас Сергий Аникитович, дык, как? Можно его пустить?
   -Ну давай пусть идет, не держать же под дверями.
   Открылась дверь, и в нее вошел молодой мужчина в типичном средневековом европейском костюме. Я до того привык за эти годы к нашей одежде, что этот англичанин показался мне просто ряженым.
   Он низко поклонился мне и махнул шляпой, что мне совсем не понравилось.
   -Ишь размахался, вшей говнюк раскидывает,- подумал я.
   Я встал, приветствовал гостя, и предложил присесть и рассказать , что привело его ко мне.
   Тот с любопытством оглядывая обстановку, начал свои объяснения. Я между тем с интересом смотрел, как по его брови ползла здоровенная лобковая вошь. Мой собеседник, не глядя, поймал ее ногтями правой руки и с громким треском раздавил, от чего меня аж передернуло.
   Он сообщил, что его зовут Джером Горсей, он является младшим компаньоном английской купеческой компании и что, он уполномочен от имени руководства компании провести переговоры со мной.
   -Мистер Горсей, вы понимаете, что я как верный слуга своего государя буду вынужден поставить его в известность об этом визите?
   -Конечно, конечно, я все понимаю, Сергий Аникитович, но ведь тема нашего разговора никоим образом не будет касаться, безопасности вашего суверена.
   Уважаемый боярин, я вам прямо скажу, мы в кампании озадачены появлением в окружении Иоанна Васильевича, столь образованного молодого человека. Не скрою, нам бы очень хотелось знать, где вы получили столь исчерпывающие знания по стольким наукам, в частности медицинским. Ваша откровенность не останется не вознагражденной. Скажите мне, во сколько вы ее оцениваете. И вообще такому талантливому человеку не место в этой ужасной стране. Мне, почему то кажется, что образованный человек должен тяготиться пребыванием среди дикарей?
   -Мистер Горсей, скажите, а вы мне не боитесь говорить такие слова. Вы считаете, что живете среди дикарей. Только вот эти дикари каждую неделю ходят в баню и стирают свою одежду, а вы таскаете на себе, тучу вшей, нисколько этого не стесняетесь и воняете хуже навозной кучи.
   Англичанин, не ожидавший таких слов, растерялся:
   -Но мистер Щепотнев, наличие вшей -это же нормальное явление.
   -Нет, мистер Горсей, это нормальное явление для дикарей, к которым вы относитесь, а для цивилизованных людей, если вы знаете, что значит это слово норма- отсутствие на теле, и в волосах всей этой гадости.
   -Я вижу, что разговора у нас не получается,- вздохнул мой собеседник,- очень жаль, но если вы передумаете, то вам не будет поздно навестить наш офис здесь в Москве, вас там буду ждать.
   -Нет, почему же, у нас вполне может получиться разговор, если вы без всяких намеков, конкретно изложите по пунктам, что бы ваша компания хотела получить именно от меня. Ну а я, в свою очередь, изучив ваш список, смогу вам также конкретно изложить свою точку зрения на эти вопросы, и по всем тем просьбам, которые я смогу удовлетворить вы получите детальные подсчеты, сколько чего, в какие сроки и главное, сколько это будет стоить. И не стройте иллюзий, Иоанн Васильевич будет все знать о наших договоренностях.
   Кроме того, дорогой Джером, не обижайтесь на мои слова о дикарях, но для большинства нашего населения вы такими являетесь. У нас принято еженедельное мытье тела. Я знаю про ваши обычаи, ходить всю жизнь грязным и ловить на себе насекомых. Но сейчас вы находитесь в нашей стране, и я вам советую, хотя бы пока вы здесь, мойтесь хоть изредка. Наши носы не привычны к такой вони от людей.
   Распрощавшись с растерянным англичанином, я переоделся и поднялся в Думу, где сегодня, вновь продолжились споры о строительстве порта у Михайло- Архангельского монастыря.
   Когда я зашел туда, в нетопленной летом палате, уже было жарко от спорщиков. Андрей Щелкалин кинул на меня неприязненный взгляд и громко сказал:
   -А вот и Сергий Аникитович пожаловал, не расскажешь, ли нам чего это к тебе аглицкие купцы зачастили. Я так понимаю, что сейчас тоже будешь за порт ратовать.
   -Андрей Яковлевич, скажи мне, каким волшебством ты раньше всех все узнаешь, не успел от меня Горсей выйти, а ты уже все знаешь, может, ты сам расскажешь, о чем мы речь вели?
   - А чего тут думать, уговаривал он тебя их сторону принять.
   -Так вроде бы совсем недавно и ты Андрей Яковлевич, мне говорил, что надобно порт там строить, а теперь вроде от своих слов отказываешься. Щелкалин поперхнулся и закашлял, закрыв рот рукой.
   Царь, сидящий на троне засмеялся:
   -Что, Андрей Яковлевич уел тебя Щепотнев, не будешь лишнего говорить. А ты Сергий Аникитович расскажи, что за разговор у тебя с купцом был?
   Иоанн Васильевич, может, разрешишь мне лично с тобой это дело обговорить, а уж потом решишь, надо ли всем о том рассказывать.
   Хорошо, а сейчас скажи нам, что думаешь, про порт сей. Много уже воду в ступе толчем, а решения нету?
   -Иоанн Васильевич, думаю я, что порт для царства твоего там нужен. И строить его нужно такой, чтобы там множество кораблей могло приходить и разгружаться, и чтобы там и наших купцов корабли могли стоять и флот военный наш. Сзади меня негромко хмыкнул Шелкалин:
   -Щепотнев уже и флот у нас нашел.
   -Иоанн Васильевич думается мне, что англичанам торговля эта нужна не меньше чем нам. А раз нужна, пусть и мастеров присылают порт строить и корабли. Не захотят, есть и голландцы и другие найдутся.
   -Сергий Аникитович, вроде совсем недавно ты, что-то про Котлин остров говорил?
   - Государь, так одно, другому не мешает. Великому царству твоему и два порта могут понадобиться. А сейчас ты меня спросил, нужен ли порт на море Белом я и сказал мнение свое.
   -Ну что же бояре, слушал я вас не один день и не два, разные были слова сказаны. Но склоняюсь я все же к словам бояр моих, которые за порт в Михайло Архангельском ратуют. Правильно Щепотнев сказал, великому царству одного порта мало, но пока хотя бы там построим.
   Раздался недовольный гул, но единственный взгляд Иоанна Васильевича и гул утих. Царь вышел и немногочисленные думные бояре, переговариваясь между собой, тоже поспешили к выходу. Я же, помня о приказе царя, пошел вслед за ним.
   -Ну, давай Щепотнев не стой, садись напротив меня,- сказал Иоанн Васильевич,- ты меня все время удивляешь, наверняка и сейчас что-то новее скажешь?
   -Государь приходил ко мне компаньон Московской компании Джером Горсей. Он сейчас в ней не из первых, так, младший компаньон. Я думаю, что ко мне именно его прислали, не чтобы оскорбить хотели, но дали понять, что очень сильно делами моими не интересуются. Однако это на простака уловка. Ясно, что их мои мануфактуры интересуют и стекло мое, которое, не хуже крусталя горного, и бешеных денег стоит. Кроме того, наслышаны они и о школе медицинской.
   Государь, я вот что думаю, для аглицких немцев мы сейчас, как свет в окошке. Они почти, как мы сейчас, в окружении врагов. С гишпанцами воюют, с голландцами тоже ни мира не войны, с французами такие же дела.
   Мне кажется, что они за торговлю с нами на многое пойдут, и порт построят и мастеров своих привезут. Вот только вряд ли они корабли нам строить будут. Не захотят ведь себе соперников на море иметь.
   А нам, кровь из носу, а флот свой и торговый и военный надо иметь. Порт построим, крепость ведь надо будет там строить, а то швед недалеко, придет и пожжет все. А будет флот, еще не всякий враг туда сунется.
   Сейчас в компании думать будут, какие мне просьбы писать, а мы должны уже знать, что с них за эти просьбы спросить.
   И еще Иоанн Васильевич, жил я, когда у бабки знахарки в лесу, лежали у нее карты старые, ее дед рудознатец был и всю Корелу обошел. Нашел он у озера одного руду медную. Но когда пришел домой больной был уже, умер, и никому до его карт дела не было. А мне любопытно было, выглядел все и сейчас по памяти нарисовал, где руда медная есть, главное, у озера это все, так, что можно будет там рудник ставить и медь по рекам вывозить.
   Так, вот есть у меня задумка великая, попробовать там такой рудник и заводик поставить. Только мне кажется, что англичанам это не очень понравится, ведь они сейчас нам медь привозят, а тут мы, может, сами продавать будем.
   Царь сидел , задумчиво постукивая по столу пальцами правой руки унизанных перстнями.
   -Ты, как всегда интересно говоришь Щепотнев, и дела хорошие предлагаешь, и самое главное вижу я, что радеешь ты не о себе, а о царстве моем.
   Но вот дел ты на себя взвалить хочешь, больше, чем увезти сможешь.
   Посему с рудником этим решим так, знаю я, что дружен ты с главой Пушечного приказа, есть там у него разные мастера, даже несколько тех, кто в рудниках таких работал. Так, что составишь мне челобитную, где все, как есть обскажешь, сколько и чего нужно, для начала, и с князем Каркодиновым тоже обговори, он у тебя в Аптекарском приказе водку твою анисовую, что так просто пьет, пусть поможет, управляющего понимающего даст. Если там медь найдут, дам я тебе эти земли вместе с людишками, и от налога освобожу на несколько лет. Но самому тебе там делать нечего. У тебя здесь в Москве главные дела. А вот что от тебя англичане захотят, мне доложишь, тогда и будем решать, как с ними дела вести.
   Потом он улыбнулся и продолжил:
   -И кстати есть новость для тебя, помнишь, говорил ты мне об астрономе известном Тихо Браге. Так вот донесли до него, что есть в Московии труба подзорная с помощью, которой можно звезды рассматривать, и загорелся он, говорят идеей бросить все, и приехать сюда, в Московское царство и тут наукой своей заниматься, тем более, что великий государь ему свое покровительство обещает. А когда он узнал, что есть у государя лекарь , который ему может новый нос сделать, то передал он послам моим в Дании письмо тайно, в котором просит уточнить, действительно ли лекарь есть такой?
   Так, как сможешь ли ты Сергий, нос, когда-то отрубленный, вновь сделать?
   -Иоанн Васильевич, нельзя так, сразу обещать, смотреть вначале надо. А нос вообще то сделать смогу и пришить тоже.
   Только государь астроному и астрологу башня за звездами смотреть, нужна и вотчина, в Дании он у своего короля не бедствовал.
   -То не твое забота Щепотнев, сам понимаю, что в чести такие люди живут. И роду он благородного. Так, что готовься, не знаю, когда и каким образом он со своего острова к нам прибудет, вот тогда и будешь свои обещания выполнять.
   Домой я ехал не сказать, чтобы полностью довольным, но все-таки моими настояниями порт начнет строиться на несколько лет раньше. Похоже, Иоанн Васильевич проникся и моими предложениями по устранению Батория и сейчас над этим работают. И успехи этого года в Ливонской войне не будут временными победами.
   Ну а раз к нам собрался ехать датский астроном, то надо подумать над попыткой создания телескопа. Плохо только, что в сутках всего двадцать четыре часа и мне просто не провести в жизнь все идеи, которые приходят мне в голову.
   Дома меня ждал сюрприз. Во дворе стояли телеги полные какого-то товара. Два мужика при моем появлении бухнулись на колени и уткнулись в лбами в землю. На мои попытки их разговорить, только еще больше кланялись и молчали. Но тут из дома показались двое - мой ключник на пару с тиуном. Увидев меня Лужин, как обычно сдернул свою шапку и радостно завопил:
   -Сергий Аникитович, так мы это, товару нового привезли с мельницы нашей тряпошной! Вот изволь посмотреть, что получилось.
   Он сдернул дерюгу, закрывавшую груз, и размотал один из тюков. Передо мной лежала бумага, конечно, это был далеко не ватман, я вытащил один лист и начал разглядывать, вроде все было, как надо, даже мой водяной знак был виден.
   Ключник ходил вокруг с отсутствующим видом. Наверняка уже подсчитывал, сколько серебра нам отвалят за привезенное сокровище. Несло от них уже прилично.
   -Ефим, ты же тиун, что же ты сразу за водку?
   -Дык, Сергий Аникитович, мы тута с Федькой, как цены то московские на бумагу узнали, то никак не могли без энтого дела обойтись.
   Да вот еще что интересно, раньше мы пока все караулы проедем так только с нас мыто и стребовали. А сейчас, как кто услышит, что людишки боярина Щепотнева товар везут, так сразу нам все пути дороги открыты. Ну, от такого дела вон наши мужики чуть от страху не сомлели.
   Мы говорят и не думали, что наш боярин важный такой есть.
   Я повернулся к, по-прежнему стоявшим на коленях, мужикам:
   -Эй, вас, что силой, что ли поднимать, давайте идите в людскую поешьте хоть с дороги.
   Потом, уже повернувшись к тиуну, сказал:
   -Ты Ефимка, как тиуном стал, заважничал, чего мужиков не накормил?
   Тот заюлил глазами:
   -Виноват Сергий Аникитович, так вот получилось, заговорились мы тут с ключником.
   - Точно так,- подтвердил, покачиваясь, Федька.
   -Ох, пораспустил я вас,- угрожающе сообщил я им,- в будний день водку трескаете. Ладно, на этот раз прощаю, но еще такое дело и на конюшню, а то у меня конюх засиделся, заскучал, вчера еще жаловался, что давно розги в руках не держал.
   Пока я разговаривал с людьми, на крыльцо вышла моя жена и с улыбкой смотрела, как я распекаю подчиненных.
   -Сергий Аникитович, - крикнула она,- хватит уж отчитывать, иди скорее, ужин ждет.
   Еще зимой перед свадьбой это была девчонка с блестящими любопытными глазами, но беременность изменила ее совершенно. Даже походка стала другой. И она уже была не девочка, а женщина, осознающая свою красоту и новую жизнь, которую она носит в себе.
   И снова, как почти каждый вечер я подумал:
   -Как же мне повезло, ведь на ее месте могла оказаться любая другая женщина.
   Но сейчас мне казалось, что мне всегда нужна была только она одна.
   Нет, наверно, все - таки есть бог на белом свете, что подарил мне такое счастье, которого никогда у меня не было в прошлой жизни.
   Я закончил разговор и быстрым шагом зашел на крыльцо и, поцеловав Иру, прошел вместе с ней в дом, под многозначительное переглядывание дворни.
   После ужина я вызвал к себе Ефимку, который уже достаточно протрезвел и был в состоянии обстоятельно рассказать о делах в моих владениях. Кроме того, с собой он принес две корзины, из первой, пахнущей керосином он начал извлекать жестом фокусника небольшие бутылки, заполненные фракциями нефти, полученными, уже в Заречье.
   -Лужин, мать твою! Ты что совсем ума лишился, зачем ты эту вонь сюда приволок. Давай пойдем во двор, там покажешь, что там есть,- закричал я на него. Тот вновь аккуратно сложил все бутылки обратно в корзину, и мы пошли во двор, а по дороге Ефимка обиженно бормотал, что он специально принес в кабинет и никому не показывал, думал, что это тайна великая.
   Я, прямым ходом направился в мастерские к Кузьме, где Лужин поставил корзинки на пол, и стал по новой, вынимать бутылки, воняющие керосином. Во второй корзине, переложенные стружкой, лежали несколько стеклянных плафонов для керосиновых ламп.
   Ефимка, с интересом глядя на них, сказал:
   -Слава тебе Господи, наконец, хоть узнаю, что это за штуки. У нас там все от любопытства помирают, что это такое будет, а больше всех Дельторов, он даже сам хотел ехать смотреть. Хорошо, хоть стрельцы его не пустили.
   -Кузьма,-спросил я,- где там твои светильники, которые ты мне делал?
   Кузьма, который не с меньшим любопытством смотрел за извлекаемыми из корзин вещами, полез наверх и снял две керосиновые лампы, пока еще без стекол.
   Под внимательным взглядом обоих мужиков, я обнюхивал каждую бутылку и, наконец, найдя жидкость по цвету более всего, напоминающую керосин капнул ее на плошку и поджег, да, пожалуй, это было похоже больше на керосин, чем на соляру. Снял с обеих ламп крышки с протяжным устройством для фитиля и креплением плафона и налил в них немного керосина. Затем продел уже давно приготовленные фитили в протяжное устройство и надел крышки назад. Когда я поджег фитили, и они загорелись тусклым коптящим пламенем, в глазах Кузьмы мелькнуло разочарование и, похоже, он еле удержался, чтобы что-то мне не сказать.
   Я тщательно протер два плафона и вставил их в держатели на лампах. Подождав пару минут, чтобы они прогрелись я немного прибавил длину фитиля и яркий свет цивилизации осветил, темное до этого, помещение мастерской.
   Потрясенные наблюдатели, открыв рот, смотрели на невиданное чудо. Затем они оба посмотрели на меня. И если в глазах Кузьмы было преклонение перед умом придумавшего такой светильник, то в глазах моего тиуна, похоже, мелькали одна, за одной серебряные монеты, которые будет зарабатывать мануфактура.
   -Вы еще не все поняли,- сказал я,- эти стекла, если сразу огня прибавить, будут трескаться и вообще их уронить можно, разбить, так, что если, кто такую лампу купит, за стеклами к нам все время приходить будет.
   Но деятельный ум Кузьмы уже решал следующую задачу:
   -Сергий Аникитович, а почему, под колпаком получается огонь ярче?
   -Так ты Кузьма легко сам на этот вопрос ответишь, тяга то под колпаком воздушная сильнее и огонь жарче и ярче, а изменения нагрева по научному называется температура, если она ниже то холод если выше, то тепло.
   -Погодите, Сергий Аникитович, я сейчас слово это запишу,- и мой ювелир, на стене, где у него уже было записан не один десяток слов, аккуратно под мою диктовку, периодически глядя на алфавит, написанный там же, записал современными русскими буквами -температура.
   Я уже с весны активно внедрял среди своих учеников новые слова. А лекаря те вообще писали только на современном русским языке. Решение было простым если я, хочу, чтобы моя школа была центром медицины современного мира, то про латынь надо забыть, да и с церковью проблем будет меньше, хотя она все равно будет сопротивляться любому нововведению. Но я в беседах с митрополитом налегал на то, что лекарям нужен свой язык, на котором они все будут учиться, а ежели, кто из иностранцев когда-то будет учиться у нас пусть, также учит этот язык, чтобы понять, о чем ведет речь преподаватель.
   Конечно, это значительно прибавило мне работы. Все-таки до переноса я много лет работал в узкой специальности и забыл массу терминов. И сейчас по вечерам, нарисовав очередную кость, начинал сочинять названия для очередных бороздок, щелей и отверстий.
   Если бы не молчаливая поддержка царя, глыбой возвышающаяся за моей спиной, гореть мне уже наверно на костре. И хотя я всеми силами старался не раздражать церковь, но она настолько своими нитями пронизывала всю жизнь общества, что все время возникали какие-нибудь коллизии.
   Затушив обе лампы, продолжил осмотр бутылок и нашел, что-то напоминающее бензин. Я капнул насколько капель на глиняную плошку и сверху положил немного ветоши. Затем чиркнул кресалом по кремню и на плошке от попавших искр, вспыхнул синий почти бесцветный огонек.
   Кузьма восторженно завопил:
   Сергий Аникитович, так вот это штука то получше вашего керисина.
   -Кузьма, горит то она красивее, только очень быстро и взорваться может. А вот, что нужно для нее сделать я сейчас тебе нарисую.
   И вскоре перед мастером в нескольких ракурсах была нарисована зажигалка, смысл ее мастеру был абсолютно понятен, непонятно было из чего делать кремень и пружину для его подачи. На это я только мог сказать:
   -Кузьма у тебя почти двадцать человек в подмастерьях. Посади одного посмышленней, пусть берет все подряд, и ищет, какой материал такую искру может дать. А пружинку, что же вытяни проволоку потоньше, скрути и закаливай, на первый раз не получится, на сто первый получится.
   Сам знаешь терпение, и труд все перетрут. А сам этим делом не занимайся, твое дело сейчас трубы подзорные, и мой микроскоп давай заканчивай.
   -Так Сергий Аникитович, уже почти все сделано. Вот еще дня три и труба подзорная для Иоанна Васильевича будет готова.
   -Ну, тогда все, давай закрывай тут все, а мы с Ефимкой еще пойдем, поговорим.
   Усевшись в кабинете, я начал допрос тиуна:
   -Ну, теперь давай рассказывай, как вы там живете, мне в этом году совсем недосуг к вам ездить.
   -Так Сергий Аникитович, вашими заботами у нас благодать. Таперича, как стрельцы стоят, тихо вокруг стало. Перед тем, как им придти, появлялись у нас разные лихие люди. А как развесили троих таких образин по березам, так никого не видно и не слышно.
   Вот только Сергий Аникитович, опять все та же история начинается. Лето то к концу идет. Наслышаны в округе про твои успехи, и на Юрьев день народу к тебе опять собирается придти не меряно.
   -Ефимка ты мне такие слова не меряно, много, забудь, ты же главный человек там, должен знать, сколько человек перейти хочет, какие ремесла знают, куда посадишь на землю. Чтобы осенью, когда оброк будешь доставлять, все в цифрах подробно было мне записано.
   Ефимка посмотрел на меня глазами загнанного оленя:
   -Так, это, боярин я же ни счета и ни письма не разумею.
   -Ефимка, а меня это не волнует нисколько, крутись, вертись, найди человека или сам выучись, видел, как Кузьма слова на стенке пишет, а чтобы мне этой осенью весь расклад до единого человека был.
   Так чтобы я потом в поместном приказе на равных с дьяками разговаривал, и они мне своими бумажками в нос не тыкали, все понял?
   -Все Сергей Аникитович, все. Да еще хотел сказать, когда купец то Пузовиков за стеклом приезжал, так он, когда крустал увидел, горькими слезьми плакал, все переживал, что такой товар Иоанн Васильевич в казну забрал.
   -Ну, а Пузовиков, то все забрал, что обещал?
   -Забрал, да еще говорил, что мало, все спрашивал, когда вторую печь ставить будем?
   -Лужин, слушай, перестань дураком прикидываться, если мысли есть хорошие говори, не бойся.
   -Так вот Сергий Аникитович, говорили мы тут с Дельторовым, надо нам дело то шире ставить, подмастерья уже сами в мастера рвутся, рабочие руки есть. Мы так прикинули, что еще лет двадцать нам и леса на уголь не надо ни у кого покупать, пока свой есть. А что уж дальше будет, один бог ведает.
   -Вот видишь, Ефим дело хорошее предлагаешь, а ни читать ты, ни считать не умеешь. Так, что давай ищи себе помощника грамотного, и потом, когда все расходы посчитаете, мне отправьте. Если понравится, то можете и стройку начинать.
   Утром я собирался уже уезжать в Кремль, когда ко мне подошел задумчивый Кузьма:
   -Сергий Аникитович, вот со вчерашнего вечера, как ты это слово сказал - температура, я думать начал, ведь каждый металл или другое что при разных температурах плавится или вот вода замерзает, когда холодно, а как бы это измерить, чтобы не на глаз получалось.
   -Кузьма, мне сейчас недосуг с тобой эти дела обсуждать, не до этого мне. Ты вот сам попробуй подумать, как это можно сделать. А вот вечером я приеду, тогда и расскажешь, чего надумал, а потом уже решим, как и что, дело то нужное для нас.
   Когда я приехал в Кремль меня срочно вызвали к царю. Иоанн Васильевич нервничал, это было видно невооруженным глазом.
   -Сергий Аникитович, митрополит Антоний занемог. Лежит в покоях своих, и не встает, второй день, я сам только, что об этом узнал.
   Слушай Щепотнев, ты свой язык на замке держишь, это хорошо, так вот я с Антонием часто ссорился, много он крови у меня попил, но не время сейчас митрополита менять. Так, что езжай к нему и ежели можешь что-то сделать, то делай.
   А уж если встанет Антоний на ноги, сам знаешь, я в долгу не останусь, мое слово крепкое.
   В ответ я только поклонился и, пообещав сделать все, что смогу вышел из царских палат.
   У резиденции митрополита, стояли монахи, увидев меня, они без слов расступились, и пропустили в двери.
   Когда я зашел в темную палату, где лежал Антоний, там почти ничего не было видно. Я попросил сопровождающих зажечь свечи. На кровати полусидел митрополит. Его лицо и глаза были желтоватого цвета. А сам он казался осунувшимся и похудевшим.
   -Гепатит?- была первая мысль.
   Я поклонился митрополиту, тот был в ясном сознании и также приветствовал меня.
   -Вот уж не думал, что меня ты греховодник лечить будешь,- слабо улыбнулся он.
   Усевшись рядом с больным, я неспешно начал расспрос и, похоже, гепатитом здесь не пахло, зато при пальпации живота в проекции желчного пузыря было явное раздражение брюшины.
   -Плохи дела, - думалось мне, интоксикация, пожилой возраст, капельниц у меня нет, эфирный наркоз, все одно к одному, умрет на операционном столе, скорее всего.
   Антоний проницательным взором, как будто читал все сомнения написанные у меня на лице:
   -Давай рассказывай Сергий, что ты у меня наглядел?
   -Владыко, плохие дела у тебя. Есть под печенью желчный пузырь, так вот полон он камней, и один камень выход из пузыря закрыл, если этот пузырь не снять, то он лопнет и вскоре умереть придется.
   Митрополит пожевал пересохшими губами и произнес:
   -Ну, а ты раб божий, что можешь предложить?
   -Владыко, могу я предложить, снять этот пузырь, только болезнь ослабила тебя и от дурман-водки моей можешь ты не проснуться.
   Антоний поднял глаза на окружающих:
   -Все слышали, что Щепотнев говорил. Так вот думаю я, что лучше от дурман -водки не проснусь, а если Господь бог решит, что жить мне еще нужно, то жив буду. Давай лекарь делай свое дело.
   Через три часа, митрополит уже раздетый лежал привязанный к операционному столу у меня в больничке. Все подворье было заполнено монахами, которые молились и крестились за здравие Антония. А отец Варфоломей уже служил внеочередную службу в забитой до отказа домовой церкви.
  
  
   Ну, вот пришел час первого настоящего испытания для меня и моих помощников. Сегодня их у меня было пять человек, стоявших в холщовых балахонах, и масках. По моей команде одни из них начал давать наркоз. Второй лекарь стоял рядом с подобием мешка Амбу, сделанного из тонких рыбьих шкур. Третий контролировал пульс и частоту дыхания, а четвертый и пятый ассистировали мне. Операционное поле было уже отграничено и обработано йодом.
   Я мысленно перекрестился и начал разрез, выдрессировал я своих помощников хорошо, не успел я протянуть руку, как в ней уже был иглодержатель с иглой и ниткой. Быстро перевязав сосуды и просушив рану, я открыл брюшную полость и вручил расширители одному из ассистентов.
   Дальше я все делал, как на автомате - выделение пузырного протока, его перевязка, перевязка пузырной артерии, и только коротко прошипел сквозь зубы, когда мне дали в руку иглодержатель с шелком,
   - Вашу мать, с кетгутом дай.
   Затем осторожно выделил сам пузырь из серозной оболочки, выложил его на приготовленную плошку. Когда я начал гемостаз оставшейся полости мне сообщили испуганным голосом
   -Сергий Аникитович митрополит дышать перестает.
   Я похолодел.
   -Давайте быстро, как я учил, маску на лицо и дышать! Дрожащими руками мой ученик начал качать мешок.
   -Какой пульс,- крикнул я.
   -Пока один раз на счет сто один- сто два.
   Так наркоз у нас прекращен, дыхание пока искусственное, я ушиваю операционную рану, оставляю стерильные холщовые тампоны, увы, резиновых дренажей пока нет.
   А теперь дышать и дышать, увы, никаких стимуляторов дыхательной и сердечной деятельности у меня нет. Вдруг мне показалось, что впалая грудь митрополита слегка поднялась не во время сжатия мешка.
   -Георгий погоди не качай!
   И на наших глазах Антоний вздохнул сам, затем еще раз, я проверил пульс, который был по моим прикидкам уже шестьдесят в одну минуту.
   Постепенно больной порозовел, видимо артериальное давление немного поднялось. И, похоже, наркоз перешел уже в постнаркозный сон.
   Я, в насквозь мокром халате, взял плошку с пузырем и разрезал его скальпелем и вылил содержимое в баночку. Развернув пузырь, я увидел большой пролежень во входе в пузырный проток, да, еще немного и перитонит старику был бы обеспечен. Мои же ученики с удивлением впервые в жизни смотрели на желчные камни.
   Когда я вышел из операционной, на меня уставились колючие взгляды нескольких сановитых монахов.
   -Пока все хорошо милостью божьей,- сказал я,- все, что нужно сделал. Теперь надо только молиться Господу, чтобы даровал нашему митрополиту выздоровление.
   Пришлось проявить настойчивость, поскольку митрополита не хотели оставлять у меня. Но с этим решилось очень просто, я сказал, что в таком случае за все последствия такого действия будет отвечать тот, кто это решил, и все монаси сразу потупили свои взоры. Так, что, оставив несколько человек, для ухода и присмотра все остальные разъехались по своим местам обетованным. Я же остался наблюдать за все еще спящим митрополитом. К сожалению доверить кому -либо наблюдение я еще не мог. И мне предстояла бессонная ночь. Антоний долго не просыпался, но все же он, наконец, открыл глаза и первым делом, болезненно скривясь, прошептал:
   -Ну как все прошло?
   -Владыко, все милостью божией пока хорошо, вот испейте воды прохладной, - и я поднес стакан с водой к губам митрополита, тот мелкими глотками выхлебал его и устало закрыл глаза. Два монаха, сидящие рядом на скамье бдительно следили за моими действиями. Мне же оставалось только сесть рядом с ними и присоединиться к их молитве. Антибиотиков у меня не было, ничего у меня не было и мне, как и всем остальным, оставалось только уповать на небеса.
   И они в этот раз не подвели.
   На следующее утро Антоний чувствовал себя сносно, температуры не было, побаливал операционный шов, и были немного отделяемого на тампонах, а так все укладывалось в обычную картину послеоперационного больного.
   Есть, я ему сегодня не давал, разрешил только питье воды и немного нежирного бульона.
   Пришлось практически весь день посвятить единственному больному. К вечеру его немного залихорадило, но после стакана отвара сухих стеблей малины он слегка пропотел, и температура нормализовалась. После успокаивающей микстуры митрополит заснул. На следующее утро, он проснулся раньше меня и хотел встать для молитвы, с большим трудом удалось его уговорить хотя бы сегодня, делать это в кровати. Живот был спокойный, шов сухой, я удалил все тампоны, отделяемого не было, и я постепенно стал успокаиваться. Сегодня Антония уже покормили жидкой кашкой, после чего он уже начал уделять внимание окружающей обстановке и потребовал показать ему, что за камни были у него в желчном пузыре.
   Когда я протянул ему блюдце с камушками, он, как ребенок начал их перебирать и разглядывать на свет.
   -Сергий Аникитович, и как же такая напасть получается, смотри, твердые какие, и не сломать?
   -Владыко такая болезнь у всякого может случиться. Камни могут ведь и в почках быть. А чаще всего они получаются, по каким-то причинам, из-за еды или из-за питья, пузырь желчный воспаляется и в начале появляется там крупинка мелкая и постепенно на ней все больше твердого тела откладывается, и появляются камни такие.
   Вот когда ты отец Антоний к себе поедешь, я подробно распишу какие травы пить и пищу, какую вкушать.
   Митрополит положил мне на колено свою исхудавшую руку.
   -Погоди Сергий, я хочу сказать тебе кое-что. Когда ты мне сказал, про болезнь мою, я решил, что Господь бог такое испытание дает, и, вверяясь тебе, думал, что если дела твои от дьявола, не жить мне вовсе.
   А сейчас вижу я ясно, как в день погожий, правду люди говорят, лежит на тебе божья благодать, не даром ты имя такое носишь.
   И значит, все, что ты делаешь, по воле Господа нашего, и где нам смертным с ней спорить.
   Посему, не будет у меня к тебе претензий никаких больше.
   Вижу я, как после того, как ты царским лекарем стал, великий государь здоровьем лучше стал, все об этом говорят. Но и врагов ты этим приобрел себе немало. Если я, бог даст, поправлюсь, приезжай ко мне, длинный разговор у нас с тобой будет. А сейчас, я пока не могу ничего говорить, устал я,- и он взглядом показал на развесивших уши монахов.
   За эти дни я не имел возможности даже посмотреть, что делается у Кузьмы. Когда же я, наконец, нашел время и пришел в мастерские, то он со смущенным видом достал с полки какую-то медную штукенцию и протянул мне. Только я хотел спросить, что же это такое, как понял, что - это зажигалка.
   Да, эта зажигалка нисколько не напоминала мои изящные рисунки. Грубо спаянная емкость для бензина с торчавшим фитильком, и приделанная к ней конструкция с большим колесиком с видневшимся под ним кусочком обточенного квадратом кремня.
   Кузьма извиняющимся тоном сказал:
   -Сергий Аникитович все перепробовали, парень аж руки о кресало стер, ничего кроме кремня не искрит. Вот и сделал я кремень поменьше.
   Он ловко крутанул большим пальцем колесо, и из-под него брызнула целая куча искр, и фитиль загорелся синеватым пламенем.
   - Не знаю,- продолжил он извиняющимся голосом,- нужна ли будет кому такая забава. Ведь ежели куда ехать, надо и бутылку с вашим бензином везти.
   -Ну и совсем не обязательно,- возразил я, вон у тебя емкость, какая большая, быстрее кремень сотрется, чем бензин кончится. И смотри, ты в дождь попробуй в поле костер разжечь, трут сухой, где найдешь? А такой зажигалкой запросто. Так что давай сделайте дюжину, я для начала подарю несколько, а там посмотрим, будут брать, будем и делать. Вот только нужно кое-что доделать, чтобы огонь ветром не задувало, да и крышка нужна к ней, я тебе ее сейчас нарисую.
   -Погоди, Сергий Аникитович, - остановил меня Кузьма, - вот посмотри,- и он достал с полки микроскоп, который пылился там уже почти все лето.
   -Сделал я, наконец, все. Теперь принимай работу.
   Я смотрел на бронзовый микроскоп и даже не знал, что сказать.
Быстро схватив предметное стеклышко из коробки, где они лежали уже пару месяцев, я капнул на него воды и положил на столик над конденсором, повернул зеркальце, чтобы оно направляло солнечный свет на препарат, и приник к окуляру, движение винтом и вскоре увидел мелькание простейших в толще водной глади.
   Да это был уже микроскоп.
   Кузьма с пониманием следил за моими движениями.
   -Ежели бы ты Сергий Аникитович знал, сколько я с этими линзами мучился. Они же крохотные совсем, должны быть. Их в руках не удержать. Хорошо, что можно самому теперь через стекла смотреть. И спиртовки теперь у меня разные есть. Но все равно, на десяток испорченных линз, только одна хорошая получается, а то и меньше. Пока придумал, как их в окулярах закреплять, тоже много поломал.
   Но теперь, я уже больше знаю и если второй делать микроскоп делать, то быстрее получится. И стекло сейчас у Дельторова лучше стало. Он ведь мне совсем по-другому теперь его варит.
   Итак, что я имею? А имею я мастера, который сам еще не знает себе цены. Зато некоторые личности цену ему прекрасно понимают. Придется, пожалуй, и его отправлять в Заречье под охрану стрельцов. А то в один прекрасный день пойдет он на торг или еще куда, и исчезнет.
   -Кузьма, а из подмастерьев, есть ли, кто науку эту постигает?
   Да есть парочка, интересно им все это дело.
   -Тогда слушай внимательно, с сегодняшнего дня, все мастерские передаешь на Матвея. А ты с этими подмастерьями занимаешься только линзами, Сам учись и их учи. Ты начал грамоту изучать, вот пусть и они с тобой вместе и грамоту и цифирь учат. Что не будешь в начальниках, не переживай, жалованье вдвойне тебе с этого дня пойдет. Твое дело теперь измысливать, как лучше подзорные трубы делать и микроскопы.
   Только придется тебе теперь с подворья если куда идти, то без охраны ни шагу, Кошкарова я предупрежу.
   Парень жалобно посмотрел на меня:
   -Сергий Аникитович, такое дело у меня, тут в посаде девица на примете есть. Так, как же быть, мне туда тоже с охраной ходить?
   -А кто она твоя девица?
   -Да дочка же наставника моего, из-за чего и уйти мне тогда пришлось. Отец то все ее метил повыше пристроить.
   -Так, что же молчал дурья голова? Давно бы сказал, уже бы высватали тебе девицу.
   Так, что не горюй, завтра сватов зашлем и посмотрим, смогут ли нашим сватам от ворот поворот дать.
   Оставив обнадеженного Кузьму, я вернулся к митрополиту. Тот, лежа в кровати уже активно руководил толпой монахов собравшихся вокруг него.
   Увидев меня, он решительно сказал:
   -Все Щепотнев, сейчас за мной возок прибудет, и поеду я к себе. Дел у меня много, недосуг в кровати вылеживать. А ты, когда там говорил надо швы снимать, через десять дней?
   Вот через седьмицу и приезжай, есть нам, о чем поговорить. От меня передай благодарность великую Иоанну Васильевичу, что тебя прислал, а когда его увижу, самолично поблагодарю.
   Когда Антония под руки выводили и укладывали в возок, вокруг собрались все присутствующие, а за воротами волновалось людское море. Уже вся Москва знала, что митрополит болен был смертельно, и что царский лекарь болезнь от него отвел.
   Антоний благословил всех и возок выехал в открытые ворота, где по мере его проезда все ожидающие падали на колени и крестились.
   Когда я, провожая возок ненароком вышел за ворота, то стоявшие там, увидев меня, вновь попадали на колени. Не зная, как реагировать на такое, я быстро смылся к себе на подворье.
   Да, уж вылечил я митрополита на свою голову. И до этого меня уже чуть не вся Москва знала, а теперь и подавно, хоть на улицу не выходи.
   Дав распоряжение конюху приготовить для меня коня, я пошел собираться для поездки в Кремль. И все равно, когда я с охраной выехали на рысях из ворот, почти до самого Кремля нас сопровождал гул голосов.
   Меня безошибочно узнавали, многие кричали:
   -Благослови тебя Господь боярин.
   В приказе я переоделся и прошел к царю.
   Иоанн Васильевич, по-прежнему, как и три дня назад имел озабоченный вид.
   Было видно, что вопросы о здоровье митрополита он задает без особого интереса. Волновало его, что-то другое.
   Махнув рукой страже, чтобы все вышли, он посмотрел на меня и сказал:
   Весть сегодня мне гонец доставил, вот уж несколько дней, как Стефан Баторий погиб.
   Я сделал слегка удивленное лицо:
   -Великий государь, хоть и ужасное событие произошло, но для царства твоего одним врагом меньше стало. Можно ли мне полюбопытствовать, что же с королем польским и великим князем литовским приключилось.
   -Как донесли мне,- начал государь,- пошел Баторий на Гданьск. Вот во время штурма крепости Вислоустье, ранен был король стрелой, травленой, и помер через сутки. Войска от Гданьска после его смерти в беспорядке отошли. И вроде бы великая замятня сейчас у ляхов. Начались споры, кто королем будет. А у литвинов сейчас вновь споры идут, не всем им Люблинская уния по нутру. Так, что жду я Сергий послов литовских со дня на день. Приказ посольский в этом деле много лет, все, что они скажут, я наперед знаю. А ты сейчас один, кого я могу спросить, зная, что нет у тебя предпочтения ни к кому. Как мне поступить?
   -Великий государь. Я не очень хорошо знаю, что происходило в царстве твоем в прежние годы. Сам знаешь, где я был в это время. Но кажется мне, что литвинов мы сами к схизматикам толкнули. Может, надо было осторожней действовать, и уния была бы не с поляками, а с нами, а великим князем литовским мог Иоанн Иоаннович быть.
   И сейчас легче бы со шведами все решалось.
   Мы проговорили еще немного, и царь меня отпустил. Выглядел он устало, видимо со смертью Батория мог начаться переломный момент во всей затянувшейся Ливонской войне, и Иоанн Васильевич решал, что ему необходимо предпринять в данное время.
   Меня он наверно выслушал в последнюю очередь, единственное, наверно, что он интересовался моим мнением, было то, что я, один из немногих, тех, кто абсолютно заинтересован в укреплении его власти.
   Я ушел к себе, где меня среди прочих уже ожидал глава Пушечного приказа князь Семен Каркодинов. Пришлось, вновь отложить дела, и принять знатного гостя.
   Вкус князя был известен, и вскоре подъячий наливал ему граненый стаканчик анисовой, я тоже взял стаканчик, но значительно меньше размером.
   -Сергий Аникитович, что же ты мне ничего не говоришь? Оказывается, ты еще и руды успел найти медные! Помощь тебе приказано оказать. Сам то чего не подошел? Все же знакомство уже год водим.
   -Семен Данилович. Прости Христа ради, видишь сам, совсем замотался. Хотел еще третьего дня зайти, сразу после разговора с государем. Так сам знаешь, что случилось.
   Князь понятливо мотнул головой, перекрестился и осушил стаканчик.
   -Дай бог здоровья митрополиту, чтобы возносил молитвы Господу за нас грешных.
   И мы вновь дружно осенили себя крестным знамением.
   -Так вот, Семен Данилович доподлинно знаю я рудные места в Кореле. Даже на карте начерчу, где ямы надо копать для проб. Слыхал я, что есть у тебя два немца, что кроме литейного дела еще и плавкой руды занимались. Надобно их будет к этому делу привлечь, пусть составляют список, всего, что нужно для начала работ. Ныне осень уже наступает. Так вот, надо, чтобы до зимы и льда все было отправлено водой в те места. Летом, где мы работников возьмем? А зимой в самый раз, местные карелы все равно в отхожий промысел какой ходят, так будут при заводе.
   Когда я говорил эти слова, то вспоминал свое детство в прошлой жизни, когда, бродя с удочкой, по берегу Кончезера поднимал странно тяжелые необычные камни, обточенные прибоем, или вместе с друзьями пытался пролезть в полузаваленные шурфы, откуда, когда-то вывозились тонны медной руды, и лазил в развалинах Кончезерского медеплавильного завода.
   Не знаю будет ли в этой истории Петр Первый, но меди из этих месторождений ему уже не видать.
   -Так, что готовься князь, если дело пойдет летом следующего года на Пушечный двор первую медь из Корелы закупать.
   Мы обговорили еще кое-какие подробности, и Каркодинов стал прощаться, намекнув, что неплохо начало этого дела отметить пирком на моей территории. Ну что же делать, все равно надо обзаводиться друзьями приятелями, не все же с одним Хворостининым общаться, тем более он не особо частый гость у меня.
   Я надеялся, что этим визитом тяжелый, длинный день закончится, но ошибся. Ко мне на прием заявился Джером Горсей.
   Сегодня при его появлении по комнате не распространился, как в прошлый раз запах немытого тела, смешанный с какими то благовониями. И вообще англичанин выглядел посвежевшим.
   -Неужели в баню сходил?- подумал я.
   И точно, после приветствия, когда мой гость уселся на стул, начались рассказы о банных ужасах.
   Горсей , как наблюдательный и умный человек рассказывал о посещении бани с долей юмора. Сходил он в баню, к одному из работающих на компанию москвичей. Баня, конечно, топилась по-черному, и хотя ее тщательно вымыли после топки, все равно запах дыма оставался. Когда же хозяин предложил попарить гостя березовым веником, и для примера подкинул парку и прошелся по себе, то гость, бросившись на пол, ползком выбрался в предбанник.
   -Хотя, знаете сэр,- заметил он с глубокомысленным видом.- Наверно что-то в этом есть. Дело в том, что после пребывания в бане мое самочувствие заметно улучшилось.
   После этого небольшого рассказа, явно рассчитанного на меня, Горсей приступил к деловой части разговора:
   -Сергий Аникитович, мы в компании обсудили нашу последнюю беседу с вами и вот я снова здесь, чтобы постараться обсудить наше взаимовыгодное сотрудничество.
   Мы все остались при мнении, что вы получили образование в Европе, но умело скрываете это. Зачем вам это нужно мы может только догадываться.
   В настоящее время нас больше интересуют вопросы торговли. В частности нас интересует ваш крустал. Такого стекла, пока никто не может предложить и какое-то время у вас практически не будет конкурентов, ну и у нашей компании, если вы сможете повлиять на Иоанна Васильевича, чтобы он дал право на монопольную скупку этого стекла из казны.
   Потом, мы знаем, что вы в настоящее время озабочены открытием в Москве лекарской школы. Я теперь уже уверен, что вы опытный врач, знающий много, того, что пока неизвестно медицинской науке. Но даже вы в одиночку не сможете поднять такой замысел. Поэтому мы предлагаем вам, помощь в найме в Англии нескольких преподавателей для вашей школы, которые будут преподавать ученикам свои дисциплины, а вы в свою очередь поделитесь с ними своими знаниями и опытом. Хотя откуда он у вас взялся, извините, никак не пойму,- эти слова с досадой слетели с языка Герсея.
   -Джером,- осторожно начал я.- Мне понятны все ваши сомнения. Что я хочу сказать. Да, я благородный человек по рождению и занимаю сейчас при дворе немалое место, но в тоже время я человек дела и поэтому я вам сразу скажу, я не буду уговаривать царя на монополию для вас на крустал. Уже решено, что он будет продаваться партиями на аукционах, на которые могут придти все иностранные купцы, имеющие разрешение на торговлю в Русском царстве, и тот, кто даст большую цену купит такую партию притом за серебро. Другое дело, что партии будут достаточно большие и не каждый купец, негоциант сможет осилить такую покупку. Что же касается вашего предложения по найму ваших преподавателей, то я обдумаю это предложение, возможно, что оно будет принято.
   Кстати, хотя я напрямую этим не занимаюсь, спрошу, вы уже знаете, что Думой решено и утверждено Государем строительство нового порта в Михайло-Архангельском?
   Порт, складские помещения, потребуют достаточных денежных вложений, но в результате значительно возрастут объемы товаров привозимых в этот порт за короткое время навигации. Кроме того, принято решение о создании торгового и военного флотов. Мне кажется, что здесь мы могли бы найти немало точек соприкосновения. Вы сами понимаете, что у вас здесь есть конкуренты, которые не спят и также ищут возможность заработать.
   Герсей озадаченно смотрел на меня:
   - Сэр, я точно уверен, что вы воспитывались не в лесу, как рассказывают наши люди. Для того, чтобы так говорить надо иметь хорошее образование. Хотя где вы его получили, загадка не меньшая, чем все остальные, связанные с вами.
   Возвращался я домой, уставший до смерти. У меня даже не было сил порадоваться за Кузьму, который был весь при счастье. Наших сватов, которых возглавил Кошкаров, встретили, как родных.
   -Мелкой дрожью хозяин трясся,- на ухо мне сказал Кошкаров.- Язык аж к заднице прилип.
   А я то, что, всего и сказал:
   - такому жениху, за которого боярин Щепотнев хлопочет, не отказывают.
  
   Следующим днем, когда я ехал по Москве, весть город кипел. Прошел слух, что прибыли неожиданно послы литовские. И государь готовиться принять их с пышностью невиданной. Пока добрались до Кремля, предполагаемый состав посольства менялся несколько раз, но суть приезда оставалась прежней, народ в толпе толковал:
   -Приехали Иоанна Иоанновича Великим князем звать.
   Когда я зашел в Думу, там стоял шум и гам все бояре что-то орали друг другу, доказывали, и чуть не таскали собеседников за бороды. Пожалуй, народ на улицах был прав, действительно прибыло Литовское посольство. Возглавлял посольство Ян Геронимович Ходкевич, который по слухам после смерти Батория, сам занемог, он все пытался отговорить Батория от стояния под Гданьском, из-за опасности со стороны Москвы. Второй посол Остафий Волович, насколько я услышал от бояр, был противником Люблинской унии, и его присутствие обнадеживало. Я судорожно пытался вспомнить свои школьные познания по истории и к своему стыду убедился, что ни черта не помню, но единственное, что я точно знал, надо любыми путями отрывать Литву от Польши, и тогда можно будет разговаривать с Европой совсем по-другому.
   Но вот, как это сделать, сейчас ведь вновь бояре будут наезжать на литвин выдавливая из них всевозможные уступки. Но если действительно посольство явилось просить старшего сына Иоанна Васильевича быть великим князем Литовским то наверняка можно будет вполне договориться и закончить эту длинную войну, в которой Москве, а это я все-таки помнил, удачи не будет.
   Самого царя в Думе не было, тут ко мне подошел его стольник и предложил пройти в царские покои.
   Когда я зашел Иоанн Васильевич был не один, вокруг него стоял, чуть ли не весь посольский приказ в полном сборе во главе со Щелкалиным.
   Царь выглядел утомленным, под глазами были темные тени. Видимо беседа длилась уже с раннего утра и совещавшиеся не могли придти к определенным выводам.
   -Ну а что думает боярин Щепотнев,- как бы ни к кому не обращаясь, спросил он.
   -О чем государь?- в ответ переспросил я.
   -Так все о том же, как с посольством разговор вести?
   -Думаю я государь, что послы люди значительные, так что уважительно разговор вести. И сейчас возможность появилась унию польско-литовскую развалить. Так неужели нам такой божьей милостью воспользоваться грех. Ежели они Иоанна Иоанновича великим князем назовут, унии точно не быть. И по Ливонии договориться так, чтобы шляхта литовская себя ущемленной не чувствовала. Неужели пара городков, которые они могут потребовать, стоят мира. А если там твой сын князем будет, так это все равно, что наши города будут. Так что я думаю, что требования выставлять умеренные, чтобы послам не обидно было, а станет Иоанн Иоаннович Великим князем, вот тогда и можно попробовать уже свою унию заключить. И решать, как дальше со шведами и поляками быть.
   Иоанн Васильевич слушал меня с тем же непроницаемым видом. А на лице главы Посольского приказа, как всегда при моих словах появлялось скептическая усмешка.
   -Ну, хватит на сегодня, и так уже все утро одно и тоже говорим, уже обедня скоро.- Заявил государь.
   Его слова прозвучали приказом и все, низко кланяясь, поспешили выйти.
   -Сергей Аникитович подожди.- Обратился государь ко мне.
   Когда все вышли, он все с тем же озабоченным видом обратился ко мне:
   -Щепотнев, приставы сопровождающие говорят, плох один из послов - Ян Ходкевич, Сейчас посольство в доме его дальнего родственника обитает. Ну, воевода смоленский! Ежели Ходкевич богу душу отдаст, сядешь ты у меня на кол, за то, что три дня посольство с места двинуться не могло.
   А ты Сергий Аникитович, поезжай к посольству вместе с дьяком приказным и пусть он сообщит, что честь великую государь оказал, своего лекаря к страждущему отправил.
   Посмотри, может, сможешь, что сделать. Нехорошо будет, если умрет литовский посол в Москве.
   -Иоанн Васильевич, все сделаю, что в силам моих. - Заверил я государя и с поклоном оставил его. Когда я вышел во двор, там меня уже ожидала когорта сопровождающих. Я уселся в роскошную царскую карету, в которой не то что не сидел, а даже и не знал, что такая существует, и процессия медленно двинулась к выезду из Кремля.
   Вскоре мы подъехали к богатому дому, стоявшему за высоким забором, нас встречали стрельцы, стоявшие в карауле. Выскочивший из рядов моих сопровождающих посольский дьяк, быстро переговорил с начальником караула и карета медленно въехала в двор.
   В середине двора стояла бочка с черпаком, рядом с которой лежали и сидели несколько человек. На мой вопросительный взгляд, сопровождающий услужливо пояснил:
   Припасы для посольства от Великого государя были недавно привезены. А это бочка водки для людишек, из сопровождения посольского.
   Когда я вышел из кареты нас с тревожным выражением на лице уже встречал хозяин дома.
   Но когда он увидел меня, лицо его прояснилось:
   -Милость государь моему дому оказал, лекаря своего прислал,- пояснил он стоявшим рядом нескольким бритым, богато одетым мужчинам.
   Тут и посольский дьяк, подтвердил милость государя, приславшего своего лекаря к послу.
   Насколько я понял из неподдельного удивления окружающих, такое, происходило нечасто.
   Меня пригласили в дом. Пройдя по темному коридору, мы вошли в небольшую комнату, где было посветлей, там, на кровати лежал тяжело дышащий пожилой мужчина. Он не спал, его внимательные глаза быстро оглядели меня с ног до головы.
   После этого он заговорил с хозяином, к моему удивлению говорили они на русском языке, и я вполне все понимал:
   -Интересно, а кто же тогда говорит на литовском?- Подумал я.
   -Какой ты лекарь молодой!?- вопросительно, уже обращаясь ко мне, сказал больной.- Слыхал я, что есть у царя лекарь знающий, но думалось, что постарше будешь.
   -Дело не в молодости, Ян Геронимович, а в знаниях и руках, если это есть, то можно и царским лекарем стать.
   -Так, то оно так, но опыт еще надо иметь большой. Вон поставь моего племянника,- кивнул он на богато разодетого парня моих лет стоявшего со всеми, - полком командовать, так ведь сразу не получится ничего, а вот повоюет лет десять и справится.
   -Ян Геронимович, прислал меня государь, чтобы я вас посмотрел, и если нужно лечение назначил.
   На лице старого воина появилась усмешка:
   -Конечно, если я здесь окочурюсь, много слухов разных пойдет. Понимаю я беспокойство государя твоего. Ладно, смотри, спрашивай, от меня не убудет, может действительно, чем поможешь. Хотя меня уже три врача смотрели, только руками разводят. Видно пришла пора помирать.
   Я начал расспрашивать больного, и вскоре причина его плохого состояния была для меня ясна, из-за сильного сужения в двенадцатиперстной кишке у него практически не проходила пища, а вот, что было причиной сужения, было совершенно неизвестно, конечно, скорее всего, это была застарелая язва, но не исключался и вариант рака желудка. И тут я без рентгена и фиброгастроскопии мог только гадать на кофейной гуще.
   Я закончил осмотр и сидел, задумавшись, что говорить больному. Но тот сам прервал мои мысли:
   - Сергий Аникитович, вижу я, понял ты болезнь мою, давай не томи душу говори.
   -Ян Геронимович болезнь твоя мне известна. Кишка, что от желудка отходит, заросла и через нее пища плохо идет. Вижу я, что худеть ты начал, рвоты каждый день. Так, что никаким лекарством здесь не обойтись. Умрешь ты вскоре от голода из-за этого.
   Единственное что могу сказать, надо эту кишку, что сильно заросла, вырезать, а желудок с хорошей кишкой снова сшить. Только дело это тоже очень опасное половина на половину, что умрешь, не могу я тебе обещать, что жив останешься.
   Присутствующие в комнате загомонили, но взмахом руки Ходкевич заставил их замолчать.
   -Лекарь, так, когда мне умирать? Еще месяц проживу?
   -Месяц проживешь, конечно, но слабость будет усиливаться и худеть будешь. И с каждым днем надежда, что вырезать кишку удастся, будет уменьшаться.
   -Тогда слушайте меня все,- сказал больной,- выполню я вначале волю Рады нашей и посольство доведу до конца, а потом вверяюсь я твоим рукам лекарь, надеюсь Господь не оставит меня.
   После этого я расписал больному диету, как и сколько раз, должен он принимать пишу и в каком виде. О сроках операции мы не говорили, потому, что было неизвестно, когда Иоанн Васильевич соблаговолит принять послов, хотя по сегодняшнему утру можно было понять, что эта аудиенция не задержится.
   Затем я торжественно отбыл в Кремль по-прежнему в царской карете. Я трясся на ухабах, сидя на жестком сиденье и думал:
   -Ох, и высоко ты взлетел Щепотнев, в точности, как бабка Марфа обещала, гляди в оба, как бы падать, больно не пришлось.
   Когда я прибыл в Кремль, то меня уже ожидал, тревожно переминающийся молодой стольник:
   -Сергий Аникитович, тебя Иоанн Васильевич требует немедленно, как приедешь, к нему подняться.
   Когда я зашел в царские палаты, то там уже сидело несколько воевод, с которыми Иоанн Васильевич, по-видимому, обсуждал будущие переговоры. Среди воевод был и Хворостинин, который приветливо кивнул мне головой.
   По приказу царя все вышли, и мне пришлось рассказать о своем посещении послов.
   Когда царь узнал, что болезнь Ходкевича неизлечима, то заметно помрачнел.
   Видимо я не все знал и на этого шляхтича у царя были особые планы, а не только посольские дела.
   Я сообщил, что могу попробовать вылечить больного, но за результат ручаться не могу, очень большая вероятность, что Ходкевич умрет во время операции.
   -А сам то он что думает?- спросил меня государь.
   -Решил он лечиться у меня после аудиенции царской, и положился на волю Господа нашего.
   И мы с Иоанном Васильевичем, поглядев друг на друга, одновременно перекрестились.
   Выйдя от царя, я направился в свой приказ, мне необходимо было узнать, как идут дела у моего аптекаря. Уже второй месяц он по моему заданию работал с каучуком, который собирали у меня в вотчине. К моему удивлению сухого каучука получилось несколько килограмм. Хотя за сбор корней одуванчика дети получали ничтожные деньги, но в целом пришлось потратить на этот небольшой тючок приличные средства. Я передал Арендту каучук, но не говорил, каким образом получена эта субстанция. Затем коротко объяснил, что эта упругая желтоватая масса называется каучук, растворяется она в бензине, с которым аптекарь уже был знаком. Потом я рассказал, что при повышении температуры каучук становится мягким и липким, а при морозе твердым. Я, конечно, знал, что резина получается путем вулканизации каучука с серой, но не помнил ни соотношений, ни степени нагрева, поэтому рассказав об этом Арендту, потребовал от него провести необходимые исследования и выяснить при каких условиях, возможно, получить необходимые мне образцы.
   Арендт быстро сообразил, что мне нужно, и с энтузиазмом принялся за эти исследования.
   Сейчас я сидел перед столом, уставленным аптечным оборудованием и, держа в руках лабораторный журнал, разглядывал маленькие образцы получившейся резины - результаты месячной работы аптекаря. Все было у него сделано Lege Artis (согласно правилам искусства).
   Образцы пронумерованы, стояли даты их обработки. В лабораторном журнале на латыни каллиграфическим почерком были записаны условия проведения опытов. Я, просмотрев образцы, выбрал самые удачные с моей точки зрения, затем начал объяснять Арендту, что нужно сделать из оставшегося материала. По мере моих объяснений глаза аптекаря загорались фанатичным блеском, которым уже горели глаза моего "Кулибина" - Кузьмы.
   -Сергий Аникитович, я теперь понимаю, почему вы не сказали, откуда взяли такой материал, это уже не серебро, за такие вещи золотом будут платить.
   Я вышел в свой кабинет и принес ему, уже давно лежащие у меня в кабинете, рисунки катетеров в их реальную величину, трубок для фонендоскопа и капельниц и два бронзовых слепка моих ладоней, почти год ожидавших своего назначения. А когда ему был показан эскиз резиновой клизмы, то у голландца перехватило дыхание, наверняка в мыслях он уже продавал эти клизмы врачам -иностранцам по занебесным ценам.
   Немало времени у нас ушло на то, что согласовать по каким образцам резины делать то или иное изделие, после этого я сделал своему подчиненному следующее предупреждение:
   -Классен, вы ведь понимаете, что все, что вы делаете - большая тайна. Вы пока не знаете, где и как добывается этот каучук. Но нет ничего тайного под Луной, рано или поздно все секреты открываются. Но для вашего здоровья будет лучше, если этот секрет будет не разгадан, как можно дольше. А я пока получу все возможные преференции от этого открытия, ну вы тоже не будете забыты. Тем более, что я не претендую на лавры первооткрывателя, и они достанутся вам, пусть и не сразу.
   После этого я еще заказал ему сделать несколько литров физиологического раствора, из бидистиллированной воды. В моей памяти еще оставались больные в сельской больнице, которых трясло на внутривенное введение физиологического раствора, сделанного в местной аптеке. Мне не хотелось, чтобы моих больных также трясло от внутривенных вливаний. Это задание также очень заинтересовало Арендта, притом больше его интересовало, зачем нужны предосторожности, с какими он должен был стерилизовать этот раствор. Я это легко объяснил ему, напомнив, что он видел в воде, когда глядел в микроскоп. Как приготовить поваренную соль для раствора, и нужную ее концентрацию ему также было объяснено. Увы, к сожалению, растворы Рингера и глюкозы мне пока были недоступны.
   Я ехал на коне домой в сопровождении охраны и размышлял, получится ли у Арендта сделать все, что нужно до того, как у меня на операционном столе будет лежать Ян Ходкевич. Каучука было катастрофически мало, я был уверен, что шустрые крестьянские детки вычистили все поля в вотчине от одуванчиков, и на следующий год собирать уже почти нечего. Так, что пока больше взять его негде, надо будет все то, что получится сделать, беречь, как зеницу ока. Я уже давно заказал, чтобы мне привезли семена одуванчиков растущих в окрестностях Астрахани, но кто поручится, что это семена именно тех одуванчиков с повышенным содержанием латекса, а не взятые прямо у дороги перед Москвой.
   Скорее всего придется в аптекарском огороде посадить человека, чтобы занялся выведением именно таких одуванчиков. Вот только, сколько времени это займет. Наверно, как раз, чтобы в Бразилии начали добычу каучука из гевеи. Ну и ладно, зато к этому времени у нас уже будет отработанная схема получения этого продукта, и может, быть изделия из него займут достойную нишу в торговле, как правильно сказал сегодня Арендт - за золото будем продавать.
   Когда я приехал домой, меня уже, как обычно ждали мои ученики. Все они были под впечатлением недавней операции, проведенной митрополиту, и смотрели после нее на меня, почти также как на иконы в красном углу.
   Я занимался с ними уже больше года, и они общались со мной хоть и достаточно почтительно, но уже не падали каждый раз на колени, когда обращались ко мне. Сейчас их было у меня одиннадцать человек, монахов, которые приходили ко мне для изучения трав, я воспринимал, как дополнительную нагрузку.
   Из этих одиннадцати человек мне удалось создать неплохую учебную группу, и парни с прилежанием овладевали знаниями, тем более, что работали они в нашей небольшой больничке с весны самостоятельно, и оставляли для меня только тех больных с которыми не могли разобраться сами. Конечно больных, собственно, было маловато, та молодежь, которой посчастливилось остаться в живых в первые годы жизни, была практически здорова. Стариков было немного, и они считали лишним ходить по лекарям, так, что в основном лечились мелкие и травмы средней тяжести, переломы, раны. И с каждым днем мои ученики становились все более уверенными в себе.
   Я мысленно уже распределил их в качестве будущих преподавателей. Кто, за какие дисциплины будет отвечать, мне уже было ясно, конечно, как совершенно правильно заметил Герсей, в одиночку очень тяжело поднимать такое дело, особенно первый год, но брать к себе и переучивать уже сложившихся европейских врачей, мне совершенно не хотелось,
   Вот и сегодня, мои лекари, оказывается, уже знали, что я осматривал одного из послов, и завалили меня вопросами по больному.
   Я воспользовался этим случаем, и мы обсудили проблемы стеноза привратника и язвенной болезни луковицы двенадцатиперстной кишки, их симптомы и лечение, к сожалению, об ингибиторах протонного насоса я мог только мечтать, и рассказал своим слушателям, какую диету следует назначать, в какое время года следует ждать обострения болезни. А вот трав для лечения у меня было сколько угодно, и два часа я говорил внимательным слушателям о фитотерапии язвенной болезни.
   Уже под вечер я по дороге в дом, не мог не зайти к своему главному оптику.
   Кузьма сидел в одиночестве и, надвинув на глаза увеличительные стекла, наносил риски на очередной металлический метр.
   Еще в самом начале работы с моими мастерами возник этот вопрос единообразия и стандартизации размеров, и я решил, что в своем хозяйстве буду пользоваться своими мерками и только в десятичной системе. Был сделан металлический метр, и килограммовая гиря, которую я привязал к кубическому дециметру веса воды, наверняка они прилично отличались от настоящих, из моей прошлой жизни, по размеру и весу, но меня это особо не волновало. Эти образцы - метр и гиря, сейчас хранились у меня в Аптекарском приказе, потому, что я хотел распространить эти меры на лекарства, которые делаются в аптеках.
   Конечно, в Заречье тоже пользовались только такими мерами, поэтому стеклодувам стало гораздо проще с выполнением заказов. Теперь мы все отлично понимали друг друга, когда начинали говорить о размерах чего-либо.
   Увидев меня, Кузьма оторвался от своего дела и неожиданно встал на колени:
   -Сергий Аникитович, отец родной, благослови тебя Господь за все, что для меня и Аннушки сделал, не гневайся, приглашаю я тебя на свадьбу мою.
   И он уткнулся лбом в пол.
   Как меня раздражал этот обычай, не могу даже сказать, хотя в какой-то мере уже свыкся с этим, сам первые годы жизни в этом мире только этим и занимался. Это сейчас даже царю я отвешиваю глубокий поясной поклон, а на колени встаю только перед митрополитом.
   -Кузьма, я не гневаюсь, встань с колен. Где свадьбу играть будешь, у тебя даже дома то нет?
   -Так мы вроде уже с ключником все обговорили, горенку нам он выделит над клетью с припасами.
   -Ты, что Кузьма смеешься, что ли, я своему лучшему мастеру горенку дам?!
   Где Федька, зови его сюда быстро!
   Через несколько минут запыхавшийся Федька стоял передо мной.
   -Федор, завтра чтобы тут артель плотников была, и дом отдельный для Кузьмы до свадьбы уже стоял. Все понятно.
   -Дык, так оно так, я Сергий Аникитович все хотел сам такое дело предложить, да побаивался маленько, есть у меня на примете артель ладная, завтра на Москву-реку пойду, может, к вечеру лес завезем, а дом, что рубить, три дня и готово.
   Пока мы говорили, Кузьма, стоявший рядом переводил глаза с меня на Федьку, было видно, что он совсем ошалел от такой неожиданности.
   Когда мы закончили разговор, он снова хотел пасть на колени, но я его удержал и сказал:
   -Это тебе мой подарок на свадьбу, за твою работу и усердие.
   У меня сегодня был еще один подарок, который сейчас сидел в караульной будке у ворот и развлекал моих боевых холопов. Когда я зашел туда, куча здоровых парней сидела и смотрела, как один из них привязал щепку к веревке и таскает ее перед маленьким котенком, который с задорным видом набрасывался на нее. Периодически вся компания громко ржала при особенно уморительном его прыжке.
   -Это вы так службу несете?- спросил я вскакивающих воинов.
   Те стояли со смущенным видом, не зная, что сказать.
   -Так мы это, просто не видели зверюшку такую, вот и интересно. На всей улице ни у кого такой нет,- наконец, пробормотал старший.
   -Ну, смотрите мне,- пробурчал я в ответ и, взяв котенка в руки, пошел домой.
   Сегодня я воспользовался своим положением царского лекаря и экспроприировал одного котенка во дворце. Скорее всего, он был потомок любимого кота Иоанна Васильевича. А кухонная кошка в этом году уже третий раз приносила котят, вот мне и повезло с такой редкостью.
   Когда я вошел в дом, Ира уже встречала меня, увидев котенка, она вначале испугалась, потом с восторженным визгом схватила его в руки и стала разглядывать. Я смотрел на свою располневшую от беременности жену и думал:
   -Господи, какая же ты еще, в сущности, девчонка.
   Но Ира быстро вспомнила о своих обязанностях и, сунув котенка в руки опешившей служанке, пошла, помогать, мне раздеваться.
   Раздевался я долго, пока жена, убирая с груди, задранные туда платья, не взмолилась:
   - Ну, Сережа, хватит уже, еще ведь ночь впереди.
   После этого я все-таки переоделся, и мы пошли ужинать.
   Прошло два дня. Сегодня вся Москва стояла на ушах. С утра весь народ ринулся поближе к Кремлю разглядывать посольский поезд и сопровождающих. Даже на крышах домов устроились сотни наблюдающих. Казалось, что сюда сбежалась почти все москвичи и остальной город стоит безлюдный. Дико завыла музыка, когда по дороге, вдоль которой стояли сотни стрельцов, поехали кареты посольства, направляясь к Спасским воротам Кремля. Там уже стояли разряженные бояре, ожидающие послов. За ними также толпилась огромная масса людей.
   У крыльца карета остановилась обоим послам помогли выйти из кареты, и повели к левой из трех лестниц. Увидев это, они многозначительно переглянулись. Ходкевич шел с трудом, его слегка покачивало, но старый воин держался. Как обычно при таких приемах в палатах сидело множество пожилых старцев в шапках высотой в метр, с тщательно расчесанными бородами и с каменным выражением на лице смотревших, на проходящих мимо них послов.
   Те, наконец, вошли в палату, где на престоле сидел царь в руках у него был золотой посох с навершием в виде креста. По правую сторону от него висел образ Спасителя а над головой образ Божьей Матери. Также по правую руку от него стояли оба его сына, притом Иоанн стоял ближе к престолу, чем Федор. Четыре рынды в белых одеждах стояли на страже около престола. Послы глянули на левую сторону от царя, я знал, что они там высматривали, обычно при приеме послов-католиков там стояла позолоченная лохань, прикрытая полотенцем, в которой государь после приема таких послов омывал руки. По разговорам моих коллег по Думе я знал, что такая процедура сильно задевала схизматиков. Но сейчас послы были православные, и лохани на ее привычном месте не было.
   Дождавшись, когда думный дьяк объявит об их прибытии послы подошли к престолу и передали письмо от Рады Великого княжества Литовского.
   По обычаю царь должен был встать и поинтересоваться здоровьем государя, от которого были послы, но послы то были от Рады, и сейчас никто не знал, как поступит Иоанн Васильевич. И когда он встал и поинтересовался здоровьем послов, в палате раздался тихий вздох удивления. Пока растерянные послы отвечали, государь уже вновь уселся на престол и все пошло уже по обычаю. Послы по очереди целовали руку государю и, поклонившись на все стороны, уселись на скамью, которая им уже была приготовлена. Посольская свита между тем также лобызала царскую руку, а думский дьяк громко зачитывал, кто это такой и какой подарок он преподнес царю.
   Когда эта процедура закончилась, Иоанн Васильевич встал и предложил послам отведать хлеба соли и вместе с ними скрылся в другую палату. Сразу после того, как государь покинул Грановитую палату, она взорвалась шумом голосов, все кинулись обсуждать поступок государя, что могло значить, такое нарушение обычая.
   Я стоял за престолом, с сумкой полной всякой всячины для неотложной помощи, но пока моя помощь, слава богу, никому не понадобилась. И сейчас я просто слушал, все, что говорили рядом. Мои раздумья нарушили братья Иоанн и Федор, которые стояли немного впереди меня. После известных событий младший сын царя меня избегал, видимо считая меня виновником гибели родственников его жены. Но так, как государь не тронул семью Федора, то его неприязнь ко мне постепенно сходила на нет. Тем более что он прекрасно понимал, что его брата, эти родственнички чуть не свели в могилу. Но все равно некая холодность в его обращении ко мне присутствовала, в отличие от Иоанна, который практически вел себя со мной, как с другом.
   Рядом со своим братом Федор казался совсем маленьким и толстым, хотя на самом деле он был среднего роста, но около рослого брата терялся. Мне казалось, что даже сейчас во время нашего разговора он молился про себя.
   Иоанн Иоаннович дружески обратился ко мне:
   - Сергий Аникитович, скажи хоть ты Федьке, что никак нельзя ему поститься без меры, уже совсем еле ходит. Вот и батюшка тебя слушается, постами себя не изнуряет, соблюдает, как положено и все.
   -Федор Иоаннович,- почтительно сказал я,- брат твой дело говорит, негоже царскому сыну самому церковные заповеди нарушать, ведь растолковано все, каким образом поститься следует, и если старцу в скиту изнурение плоти своей святость дает, то тебе невместно так поступать.
   Федор уставился на меня внимательным взглядом. С уголка его рта стекала небольшая струйка слюны. После длинной паузы он сказал:
   - Сергий Аникитович, знаешь же сам, в монастырь я бы хотел уйти, нет мне радости во дворце. День и ночь молюсь с надеждой, что разрешит мне батюшка это сделать, в подвиге духовном вижу свое назначение.
   Сказав это, несколько раз перекрестился и начал шептать слова молитвы.
   За его спиной его брат устало вздохнул и покачал головой.
   Иоанн Иоаннович был явно взволнован, и его обращение ко мне было, похоже, просто попыткой отвлечься от мыслей, что происходит там - за закрытыми дверями. Он периодически кидал туда взгляды и явно был настроен ожидать окончания беседы с послами.
   Я был настроен более скептически и не думал, что сегодня уже все решится. Пока все вопросы, интересующие государя, не будут согласованы, не слышать царскому сыну согласия отца на его выезд в Литву. Интересно, а что сейчас делает Курбский, собирает ли вещички для переезда в Польшу?
   Вскоре вокруг началось шевеление, в палате накрывали столы для пира. Мне вроде бы здесь делать было больше нечего, я ушел к себе в приказ, зная, что Иоанну Васильевичу будет не до меня.
   Первым делом я направился к Арендту, у него уже сегодня должны быть готовы первые изделия. Я пришел во время, он как раз стягивал резиновые перчатки с бронзовых ладоней. На его лице, как три дня назад было недоумение:
   - Может, быть, вы объясните Сергий Аникитович, зачем вам такие перчатки?
   -Классен, они пригодятся не только мне, но и вам, многие манипуляции гораздо безопаснее делать в таких перчатках, вы ведь надеваете рукавицы, когда берете, что-то горячее, так будет и здесь. Только не горячее, а например, работать с концентрированной кислотой. А мне эти перчатки необходимы, чтобы оперировать людей. Ведь на наших ладонях, нисколько не меньше мельчайших зверушек, назовем их микробами, чем вы видели в капле воды под микроскопом. Если я буду оперировать больного и занесу туда этих микробов, то он может от этого запросто умереть, также и я если от больного получу других микробов на руки, то могу заболеть, а возможно и умру.
   А перчатки препятствуют этому процессу.
   Голландец смотрел на меня, открыв рот:
   -Я знаком со многими врачами, но никогда не слышал от них ничего подобного.
   -Ну, если вы этого никогда не слышали, то это совсем не значит, то такого в природе не существует,- заметил я.
   Взял в руки печатки и скривился, конечно, это было совсем не то, что надо. Они были сделаны по размеру моих ладоней, и конечно так плотно, как обычные не сидели. Но на безрыбье и рак рыба.
   -Классен, у вас где-то стоял флакон с тальком?
   Аптекарь подал мне флакон, и я щедро насыпал порошка в перчатки, потряс их и надел. Пошевелил пальцами, взял руками шпатель лежащий на столе.
   -Ну, что же работать можно, Классен, следующие перчатки постарайтесь сделать немного тоньше.
   Мне было очень интересно, сколько стерилизаций выдержит резина, я конечно не собирался одевать такую драгоценность каждые день, но очень надеялся, что может хотя бы раз десять пятнадцать они выдержат. Конечно, надо проводить опыты дальше, искать пластификаторы, но мне просто было жалко материала, которого и так было в обрез. Но с перчатками было все ясно, из коагулированного латекса ничего приличного не получится. Поэтому придется заниматься перчатками, там же где будет отжиматься латекс из одуванчиков и сразу пускать его в дело. А вот трубки для капельниц и фонендоскопа получились на уровне, а катетеры были, пожалуй, чересчур жестковаты.
   -Надо будет наверно делать следующие по другому образцу,- сказал я Арендту, пытаясь согнуть желудочный зонд.
   Я собрал, все, что изготовил аптекарь и бережно завернул в тряпицу, скоро эти изделия пройдут проверку делом.
   В следующие дни лихорадочно проводилась подготовка к возможной операции, объяснения своим будущим ассистентам ее этапов. Был сделан не один десяток рисунков, в которых была объяснена вся топография внутренних органов, связки, артерии вены, которые необходимо будет в ходе операции выделить перевязать.
   А в это время мой Кулибин занимался еще одним аппаратом, который тоже, как и микроскоп, обещал навеки прославить его и мое имя.
   И это был аппарат для измерения артериального давления. Так что в этой реальности для итальянца Рива Роччи места уже не было.
   О таком аппарате я мечтал уже давно, но без резины, это все оставалось только мечтой. Но сейчас у меня было две прорезиненные манжетки с трубками, было две груши, а Кузьма, воплощая в жизнь мои замыслы, сейчас мастерил три металлических клапана, без которых вся моя задумка не удалась. Стеклянных трубок у нас хватало, было и немного ртути для экспериментов. Суть аппарата была настолько проста, что много объяснять мне не пришлось. Другое дело, что мастер абсолютно не понимал, что я эдакой штукой буду делать.
   Но за два дня он соорудил мне незамысловатую конструкцию из толстостенного стеклянного сосуда, в который была вертикально впаяна стеклянная трубка, а сбоку торчал стеклянный хвостовик для резиновой трубки, треть сосуда занимала ртуть.
   Естественно, при нагнетании туда воздуха ртуть будет подниматься по трубке, и ее высота покажет давление в манжетке обернутой вокруг руки больного. Была сделана шкала на триста миллиметров, эти миллиметры, в общем, мало отличались от настоящих. Но я собирался перемерить этим аппаратом давление всем моим ученикам, домочадцам, чтобы уточнить, погрешность прибора.
   Выпускной клапан Кузьме удалось сделать без проблем, а вот с клапанами для груши он застрял, и в который раз уже их переделывал, потому, что они не держали воздух. Я не хотел мешать мастеру, но по вечерам меня тянуло в мастерскую, как магнитом, очень хотелось, наконец, услышать, что все готово и работает.
  
  
  
  
   Но все же проблемы были решены, и я принес всю эту конструкцию, размещенную в деревянном ящичке в класс и начал измерять артериальное давление своим ученикам.
   Через два часа они все, уже вполне умело работали с фонендоскопом и грушей и могли сообщить какое давление намеряли. Похоже, что с миллиметрами я практически не промахнулся, потому, что практически у всех, в том числе и у меня давление было в пределах нормы.
   Увлеченный своими делами я практически не следил за ходом переговоров с литовскими послами. Из слов бояр в Думе я знал, что подобные переговоры могут идти месяцами, будут подниматься старинные документы, споры могут идти даже из-за единого слова в титуловании. Но, видимо государю в данном случае хотелось решить вопрос быстрее, и через неделю переговоров все было решено.
   Иоанн Иоаннович принимал титул главы Великого Княжества Литовского! Подробностей договора я не знал, но я знал только одно, что уже практически все идет не так, как в истории моей Родины в прежней жизни.
   Уже на деревьях облетали желтые листья, на лужах по утрам появлялся тонкий ледок. Шел пятый год моей жизни в новом мире.
   Почти седьмица, как отправились лодии в Корелу для поисков и начала разработок месторождения медной руды. Заканчивался ремонт в Сретенском монастыре, где в октябре должны были появиться первые студенты и начать свое обучение с изучения нового алфавита и счета.
   А у меня в больнице появился новый пациент- Ян Ходкевич, и сейчас я пытался хотя бы немного улучшит его общее состояние перед операцией.
   Он со времени моего осмотра еще больше сдал, но все же был настойчив в своем решении оперироваться.
   Моя операционная за последние дни претерпела множество изменений, в ней были переделаны окна и, пожалуй, во всей Москве, кроме царского дворца таких окон больше не было. Сами стекла не очень велики, но они были собраны в большие оконные переплеты, и помещение казалось непривычно светлым. Над операционным столом висело мое изобретение - металлический круг на котором стояло несколько керосиновых ламп с большим бронзовым отражателем над ними. По моим прикидкам их заправки керосином хватит на четыре часа работы.
   Кроме того, в операционной стоял легкий запах формалина.
   С самого начала своей деятельности, как хирурга я был озабочен получением хоть какого-нибудь антисептика. По вечерам я пытался устраивать что-то вроде медитации, стараясь вспомнить все, что учил когда-то. И вот, все-таки кое-что всплыло в моей памяти. Несложный эксперимент, когда пары метилового спирта, проходя через нагретую медную сетку, окисляются на ней кислородом воздуха в формальдегид. И в результате я получаю вещество, которое можно использовать для множества целей, в том числе и антисептических. А для больных артритами, радикулитом появится новое средство лечения - муравьиный спирт.
   Осталось всего ничего получить метиловый спирт. Пару вечеров я просидел над чертежами и затем пошел к Каркодинову. Тот долго не понимающе разглядывал мои рисунки, а потом вызвал мастера-литейщика, который в отличии от главы приказа соображал, что тут нарисовано. Мы обговорили с ним все вопросы и мне, за достаточно умеренную оплату, был отлит чугунный котел. С чугуном мастера работали нечасто, с первой отливки у них ничего не получилось, но со второй или третьей попытки все было в порядке, и чугунный котел с плотно закрывающейся крышкой поехал в Заречье. Его сопровождал человек, которого я заставил просто заучить, все, что нужно было делать с этим котлом.
   А делать нужно было все тоже, чем у меня занималась там мануфактура во главе с Антоном, то есть перегонкой. Но на этот раз это был перегонка сухой древесины. Вернувшийся холоп с ухмылкой рассказывал, как его слушал Антон:
   -Сергей Аникитович, он кажись, подумал, что я ума лишился и не то говорю, как, мол, из сухих дров что-то можно выгнать, деготь только, да и он в котле сгорит. А, когда котел вмазали в печь, в него дров положили, крышку на глину тоже замазали, трубку толстую стеклянную в дырку в крышке вставили, печь растопили и когда из трубки чернота какая-то закапала, так он в себя до вечера придти не мог.
   Но Антоха был парень соображалистый и быстро понял дальнейшие инструкции, когда он повторно перегнал получившуюся жидкость, то получил уже вполне приличный метиловый спирт. Очищал он уже его по сложившейся технологии, так, что мне привезли в стеклянных бутылях литров десять прозрачного метилового спирта. Кстати в моих инструкциях также было для него передано, что получившаяся жидкость смертельно ядовита, и что ее надо держать под замком.
   В приказе мы с Арендтом собрали несложное устройство, в котором при нагревании пары метилового спирта проходили через разогретую медную сетку, сделанную Кузьмой и капали уже после змеевика в стеклянную банку жидкостью с таким знакомым мне запахом.
   Арендт, как обычно в таких случаях был возбужден. Очень интересовался, что за жидкость мы получили, для каких целей. Моими краткими пояснениями он был явно не удовлетворен, но что ему оставалось делать, только выполнять распоряжения главы приказа. Что он и сделал, перегнав почти весь спирт в формальдегид.
   Я успокоил аптекаря тем, что сводил его в Сретенский монастырь на экскурсию, показать, где он будет преподавать студентам. Когда он увидел помещения химической лаборатории, то он не мог сказать ни слова, еще бы, вытяжные шкафы, алхимические печи, полки со стоящими на них колбами, ретортами, и прочим стеклом, новые перегонные кубы. Он ходил, трогал все дрожащими руками.
   И, пожалуй, впервые в его взгляде на меня было видно настоящее уважение:
   - Сергий Аникитович, я такого никогда и нигде не видел. Я что действительно буду здесь работать?
   - Классен, я же не могу разорваться, у меня и так будет очень много проблем. Конечно, одного я вас не оставлю, мы вместе будем проводить эксперименты, чтобы получать новые лекарства, и улучшать старые.
   Так, что Арендт остался доволен, и был настроен продолжить составлять планы для учебы своих будущих подопечных. Он ушел, а мне пришлось еще остаться и удовлетворять любопытство архимандрита монастыря.
   Отец Кирилл, как обычно затащил меня к себе, где мне вновь пришлось продуть ему партию в шахматы. Хорошо играл архимандрит, мне рядом с ним нечего было и ровняться. Довольный победой, он с удовольствием продолжил беседу, а затем вдруг сказал:
   - Сергий Аникитович, пойдем, покажу я тебе одну вещь, стоит она у меня уже лет пятнадцать, надо мне с ней что-то сделать, наконец.
   Он привел меня в полуподвальное помещение, освещавшееся только тусклым светом из маленьких забранных решетками оконцев, находившихся под потолком. Когда мы зажгли свечи на канделябре, стоявшем при входе то посреди зала я увидел странное сооружение из дерева и металла, вначале я даже не мог понять что это такое:
   -Пресс, что ли какой? Что они тут им отжимают, вроде виноград здесь не растет?
   И тут до меня дошло:
   - Да это же печатный станок! Ничего себе вот это вещь!
   Тут отец Кирилл заговорил:
   -Видишь Сергий Аникитович началось это все, когда государь еще дьякона Николо-Гастунской церкви Ивана друкаря поставил печатное дело начать. Он тогда святую книгу "Апостол" напечатал, зело мне она понравилась, и попросил я его мне в монастыре такой станок сделать. Начал он его делать и уже вроде к концу дело подходило, а тут митрополит Макарий преставился, гонения начались, и сбежал Друкарь в Литву, а штука эта так и стоит с тех пор. Сколько денег на нее монастырь потратил, лучше не вспоминать.
   Так вот мыслю я, что много нужно будет книг для твоей школы, и знаю к тому же, что собрал ты у себя мастеров хороших. Выкупи ты у меня Христа ради эту штуку, доведешь до ума, и к делу она тебе придет.
   Я смотрел на это стоявшее посреди комнаты чудище и думал, а стоит ли овчинка выделки. Обойдя вокруг станка, я отметил, что дерево не повреждено ни грибком, ни жуками, только на металлических частях небольшой налет ржавчины.
   -Отец Кирилл, сейчас ничего не могу сказать, надо мне мастеров сюда привести, чтобы посмотрели, много ли еще работы надо делать, да и не развалится от старости станок этот. Да, кстати, сколько ты хочешь за него?
   -Так Сергий Аникитович, я по-божески за две тысячи рублев отдам.
   Я, глядя на него, махнул рукой и молча пошел обратно.
   -Постой, постой! Сергий Аникитович, за тысячу отдам.
   Я продолжал идти.
   -Сергий Аникитович пятьсот рублей всего прошу.
   Я повернулся к нему и спокойно сказал:
   - этому хламу в базарный день цена двадцать рублей и не больше.
   Настоятель удивленно уставился на меня:
   -Сергий Аникитович так мы тогда двести рублей потратили.
   -Отец Кирилл, так пятнадцать лет прошло, я его на казенные деньги куплю, а он может, развалится через неделю. Что со мной Иоанн Васильевич за такие траты сделает, сам знаешь.
   И тут мне в голову пришла идея, я даже на минуту отключился, обдумывая ее.
   -Отец Кирилл, завтра приду с мастерами, посмотрят они, скажут, сколько чего надо. Хотя они ведь тоже ничего такого ранее не делали, так, что сразу вопрос расходов дальнейших не решим. Мысль у меня появилась интересная. Может, быть так сделаем? Станок этот у тебя я самолично выкуплю. Есть у меня художники хорошие, сам учил, два из них по дереву хорошо режут. Так вот, предложение мое:
   -Станок мы здесь оставляем, мои мастера будут его в порядке держать, художники будут буквицы и парсуны делать, а монаси твои, здесь работать начнут, чтобы дело с молитвой и под благословением божьим было, и посторонних здесь не будет, а вы всегда сможете проверить, что печатают, дабы непотребства не допустить. Мне завтра надо к митрополиту идти, так может мы вместе, поедем? Можно будет сразу поговорить, чтобы со Священного писания начать. Если благословение митрополита Антония получим, то смотри отец Кирилл- станок мой, художники мои, бумага с моей мануфактуры, литейка небольшая у меня есть, чтобы буквицы отливать, чернила, если еще не закупать, а у вас в монастыре делать, не скажу, что озолотимся, но монастырь бедствовать не будет. А государь, я точно знаю, против такой затеи ничего не скажет.
   Отец Кирилл смотрел на меня большими глазами.
   -Сергий Аникитович, теперь понимаю я, как ты в столь молодом возрасте лекарскую науку превзошел. Разложил, мне все как по полкам, а я пятнадцать лет на это штуку глядел, и подобного в голову не пришло.
   Вот только надо бы мне митрополита известить, что завтра с тобой к нему приеду, неудобно, так без предупреждения, а то разгневается еще.
   -Так ты согласен отец Кирилл с моим предложением?
   Архимандрит улыбнулся и сказал:
   - Так кто же в здравом уме от денег отказывается, только не я.
   Все же на благо монастыря мне врученного пойдет. Давай Щепотнев вознесем Господу молитву, чтобы наше дело удалось.
   И мы с отцом Кириллом повернулись в красный угол, откуда на нас смотрел мрачным взглядом потемневший образ Спасителя, и еле слышно проговаривали слова молитвы.
   Следующим холодным утром мы отцом Кириллом прибыли к митрополиту.
   Антоний, как всегда это время проводил в молитве, и нам пришлось еще ждать, когда можно будет предстать перед ним.
   Когда я увидел Антония, его было не узнать, черты его лица округлились, и он производил впечатление практически здорового человека.
   Я осмотрел ему живот, снял швы, и, сообщив ему, что все в порядке, дал ему лист бумаги с перечнем диет и трав, которые ему надлежит принимать.
   После этого мы, уже втроем, уселись на лавки в его аскетической келье, за грубым, сбитом из досок столом.
   Отец Кирилл, посмотрел на меня и взглядом попросил начать разговор.
   - Вот же хитрожопый поп,- мелькнуло у меня голове,- ничего на себя взять не хочет.
   Но делать нечего и я рассказал Антонию о моем замысле книгопечатания.
   В конце я добавил, что можно, напечатать первый экземпляр Священного писания и отдать ему на рассмотрение. Хотя я не очень хорошо в свое время учил историю, но все же помнил, что раскол начался после того, как Никон внес исправления в святые книги и сейчас я специально акцентировал внимание митрополита на исправлениях:
   -Владыко, ежели мы начнем печатать Священное писание, то надо, чтобы разночтений никаких не было, а то если не дай бог, ошибка, какая будет, придется все книги сжигать. Посему прошу тебя не одного книгу святую читать, а чтобы епископы многие смотрели и искали там несообразности какие. И когда к совместному решению придете исправленную книгу нам для печати вернете.
   Тут в разговор, видя благосклонное лицо Антония, вступил и отец Кирилл, который со своей стороны, подтвердил, что не допустит у себя в монастыре, непотребных вещей и богохульства.
   Тут я глубоко вздохнул и приступил к следующему весьма щекотливому вопросу:
   -Владыко, долго я размышлял, молился господу, чтобы вразумил меня, как дальше мне быть, как учить будущих лекарей в школе своей.
   И пришла мне в голову идея одна, изменил кириллицу, специально для лекарей. Чтобы могли они этими буквами все слова, которые мы изучать будем, записывали. Ведь сейчас все почти все книги медицинские на латыни написаны. А я мыслю, что ни к чему православным на чужом языке учиться. И вот еще счету их будем учить цифирью индийской. Очень легко на ней счет вести, простой и дробями, а для лекаря очень нужно счет знать, чтобы лекарства сколько нужно дать.
   Вот принес я тебе букварь новый с буквицами этими, тут у меня все они выписаны и примеры есть, как слова на них будут писаться имеются.
   Антоний без слов взял у меня листы бумаги и уставился в них, близоруко сощурившись.
   Несколько минут прошли в тишине.
   Неожиданно митрополит поднял голову и с недовольным видом спросил:
   -А куда ты семь буковиц потерял? Как же без них можно обойтись?
   -Владыко, так вы мне продиктуйте, текст какой, я запишу, а потом посмотрите.
   Антоний глянул на отца Кирилла и медленно начал:
   -Отче наш еси иже на небеси,
   Да святится имя Твое
   Да будет воля Твоя
   Да приидет царствие Твое и на земле, яко на небеси.
   Я за последние годы хорошо овладел гусиным пером и вполне успевал записывать печатными буквами слова митрополита.
   Закончив молитву, он почти вырвал бумагу у меня из рук, и попытался читать. После этого он растерянно посмотрел на меня.
   -Сергий скажи как на духу, как ты такую азбуку придумал.
   Ну что ему говорить, что я из будущего прилетел?
   -Владыко, не знаю, как-то само пришло, как приснилось.
   Оба монаха посмотрели друг на друга
   -Знамение!- почти прошептал Антоний.
   Я непонимающе смотрел на них.
   -Ну, что смотришь!- вдруг рассердился Антоний,- на колени и молись господу, что благодатью тебя второй раз одарил.
   Мы втроем на коленях истово молились перед иконами святых, висевших в келье митрополита.
   Молились долго, наконец, Антоний, с исчезающим фанатичным блеском в глазах, встал, и мы вслед за ним также поднялись с пола.
   -Сергий Аникитович торжественно начал он,- не может просто человеку так сразу в голову в голову новая азбука придти, молился ты господу, чтобы вразумил тебя, как от латыни схизматиков своих учеников отвратить, и вот дал он тебе ответ во сне твоем.
   Разрешаю я тебе для чад твоих такую азбуку использовать, мыслю я, что и для людишек простых будет она легче в учении. Что касается писания Священного, то когда напечатаете вы одну книгу, соберем мы Собор и решим там, что и как должно исправить.
   -Отец Антоний, Владыко, так, тогда может сделать несколько книг, чтобы всем кто на Соборе будет, заранее раздать, а когда соберетесь вы все, уже легче и быстрее решать будет?
   -Нет моего дозволения на такое, вдруг у кого книга пропадет, и пойдет ересь по Руси от этого! Вот напечатаешь одну, и будем мы каждую строчку в ней смотреть, и решать соответствует ли она канонам нашим.
   Вскоре мне встретиться предстоит с Иоанном Васильевичем, там мы с ним эти дела тоже обсудим. А сейчас ступайте, есть у меня забот на сегодня.
   Мы с отцом Кириллом вышли от митрополита, у входа в его резиденцию архимандрита ожидал возок, а мне уже подводили коня. Мы распрощались друг с другом. При этом отец Кирилл взирал на меня с еще большим уважением, чем раньше.
   Следующим днем в монастырском подвале уже трудились несколько моих мастеров, а художники готовили макеты для отливки шрифта. Несколько касс со шрифтом, которые лежали рядом со станком уже изучались монахами, которым будет поручена ответственная работа набора гранок Библии.
   Я при этом не присутствовал. У меня надвигалась самая ответственная операция, которую я когда-либо делал в этом мире.
   С утра меня слегка потряхивало, хотя я знал, что даже если мой пациент умрет, ничего неожиданного в этом не будет. Тем более, что Ходкевич с утра уже пообщался с отцом Варфоломеем, и оставил завещание для племянника.
   Но я о таком исходе старался не думать и лишь перебирал в голове на сотый раз, все ли я сделал, чтобы все прошло благополучно.
   Когда я зашел в операционную, у меня появилось чувство полного де жа вю.
   Как будто это уже было и повторяется вновь. Светлая операционная ассистенты, ожидающие меня у стола, на котором лежал больной. Племянник Ходкевича сидел на лавке у стены, также одетый в халат и маску.
   Я подошел к рукомойнику, висевшему на стене, и взял кусок мыла с магнита (небольшом кусочке магнетита, закрепленного в бронзовом держателе) и начал мыть руки, затем подошел к двум тазам стоявшим рядом на табуретах и стал мыть руки в слабом растворе аммиака. Пока мыл руки, вспоминал эпопею с мыловарением. Оказывается, мыло уже вовсю продавалось, но стоило таких денег, что мне было проще организовать маленькую мыловарню для собственных нужд. А вот с нашатырным спиртом пришлось повозиться. Найти и купить нашатырь, потом получить достаточно крепкую щелочь, ну и для завершения придумать, как растворить получившийся газ в воде.
   Но в конце концов все преграды были устранены, и в результате я сейчас закончил мытье рук по методу Спасокукоцкого, и приступил к их дублению спиртом.
   После этого на меня надели стерильный халат, а затем перчатки.
   Больному уже был начат наркоз, в его правом предплечье торчала большая грубая игла, к которой была подсоединена трубка капельницы. На штативе висела двухлитровая бутылка с физраствором.
   На другой руке была манжетка для измерения артериального давления.
   Операционное поле было отграничено и обработано.
   Сегодня вместе со мной у стола стояло несколько человек, два ассистента, которые вместе со мной будут принимать участие в операции, один дающий наркоз и последний, следящий за пульсом давлением и капельницей.
   Я протянул руку и в ней мгновенно оказался скальпель, вздохнул и, прочитав короткую молитву, начал делать разрез.
   Срединный разрез в верхней трети живота был сделан, рана просушена, брюшина подшита и сейчас в рану были вставлены расширители и один ассистент теперь выбыл из участия в операции - его задача держать эти зеркала.
   В моих планах была простая гастроэнтеростомия ( подшивание кишки к желудку), Ходкевич был крайне истощен, и ослаблен, поэтому мне хотелось завершить операцию, как можно быстрее. Тем более, что я совершенно не представлял, что меня ждет, когда я дойду до больного органа. Мне по любому вряд ли удастся понять, что там онко или обычный язвенный стеноз. И я решил делать заднюю позадиободочную гастроэнтеростомию по Петерсену. Кажется, он сделал ее еще в 19 веке, так, что я всего лишь не намного опережу его в этом.
   Сейчас по моей команде ассистент отвел сальник вместе с поперечно ободочной кишкой вверх, Я протянул руку и в нее лег мягкий кишечный зажим, который я наложил на петлю тонкой кишки. В это время раздался голос другого ассистента:
   -Давление начало падать сейчас сто на восемьдесят.
   -Я скомандовал:
   -Прибавь капельницу темп одна капля на счет сто один, и продолжил свое дело, в мою руку лег снова скальпель- разрез в брыжжейке поперечно ободочной кошки и в этот разрез выводится часть задней стенки желудка и вновь накладывается мягкий зажим. Я свел зажимы вместе и отграниченные ими участи кишки и желудка были совмещены, снова скальпель разрез желудка и кишки, тщательный туалет вокруг и у меня в руках иглодержатель, двухрядным швом ушивается анастомоз между желудком и кишкой. Разрезанные края брыжейки подшиваются к желудку. Все, быстрая ревизия брюшной полости и мы выходим из нее. Ушиваю наглухо разрез брюшной стенки и командую прекратить наркоз. Слушаю рапорт ассистента давление восемьдесят на шестьдесят. Пульс девяносто.
  
  
  
  
  
  
   Ну, вот и все теперь пища из желудка у моего пациента пойдет не в двенадцатиперстную кишку, а в тонкую, это конечно чревато развитием всяких осложнений в будущем, но сейчас это не так важно, важно то, что он будет жить.
   Я стянул перчатки с рук, локтем вытер пот со лба.
   Эх, где вы мои девочки, которые так ловко делали это во время операций в моей прошлой жизни.
   Видя, что мы отошли от стола, племянник Ходкевича подошел к нам, и боязливо косясь на зашитый разрез в животе своего родственника, спросил:
   -Сергий Аникитович, так, жив, мой дядька остался?
   - Операция прошла хорошо, видишь же, что дышит. Но пока еще ничего не известно, вот дня два три пройдет, тогда и посмотрим.
  
   Все еще спящего Ходкевича вынесли из операционной а я начал приводить себя в порядок после двух часов, проведенных у операционного стола.
   Теперь только надо надеяться, что и как в случае с Антонием все обойдется благополучно. Мои помощники суетились вокруг больного, укладывали его удобнее на кровати. Мне пока здесь было делать нечего и я, как всегда, раздраженный отсутствием часов на стене операционной, решительно пошел к себе в кабинет достал пачку чертежей и отправился к своим мастерам.
   Когда я вышел на улицу, то в который раз подумал, что пора мне прикупить земли для моих производств. Хотя кузница у нас была на задах, ближе к ручью, но стук, постоянно доносящийся оттуда, раздражал всех. Наш главный мастер молодожен Кузьма занимал теперь каменное строение, в котором еще в прошлом году стояла стекловаренная печь. Мы разделили его на несколько небольших помещений, в которых теперь было царство оптики. На столах лежали чертежи линз, медные оправы, различные инструменты и приспособления для шлифовки.
   Когда я зашел, там стоял громкий ор, молодой парень при шлифовке испортил линзу и, похоже, что сегодня у конюха будет работа, помахать розгами.
   Увидев меня, все вскочили и поклонились. Я уже почти отучил своих работников каждый раз падать на колени.
   Кузьма, многообещающе посмотрел на своего помощника и махнул рукой, тот живо выскочил в двери.
   - Вот Кузьма смотри, принес я тебе кое-что, посмотри, я эту штуку уже год обдумываю, а сейчас наконец до тебя с ней добрался,- сказал я и положил на стол чертежи.
   Кузьма с любопытством взял бумагу в руки и стал разглядывать.
   Когда-то в детстве отец мне подарил оригинальный конструктор, в большой коробке лежали детали часов-ходиков с кукушкой, работавшие от небольшой гирьки на цепочке. И сейчас на бумаге было тщательно начерчено все, что осталось в моей памяти от тех времен. Хорошо, что я неоднократно разбирал и собирал эту конструкцию, и большую часть ее мне удалось вспомнить. Самое интересное, что эти часы вполне точно ходили и работали несколько лет, пока их не доломал мой младший брат.
   Я надеялся, что мой ювелир сможет выточить шестеренки, которых в этом механизме было всего шесть, про кукушку и свисток я пока не вспоминал.
   Кузьма внимательно изучал рисунки и затем спросил:
   -Сергий Аникитович, ведь это часы такие? А их в такой размер, как здесь нарисовано, надо делать?
   -Кузьма, там же размеры указаны, что спрашиваешь, конечно, в такой, я тебе все размеры шестеренок посчитал, но все равно наверно придется, где-то что-то менять, вот малая стрелка должна за двенадцать часов пройти круг, а большая за это время целых двенадцать.
   -А как же Сергей Аникитович ночные часы они будут измерять?
   -А будут они Кузьма измерять ночные часы так же, как и дневные, нет для них в этом разницы.
   -Интересно, наверно, поэтому тут и устройство проще, чем в тех часах, которые я видел, для Новгорода делали, там ночные часы и дневные разные, как и положено, и они совсем не так работали. Сергий Аникитович, нету тут ничего сложного, думаю, справятся подмастерья мои с этой работой. Я сейчас все над телескопом размышляю, про который вы говорили, но пока у Дельторова стекло такое не получается, чтобы большую линзу сделать, уже несколько раз привозили, шлифую, а в нем только разводы радужные и не видно как следует. Может ты Сергей Аникитович, что ему подсказать сможешь.
   И еще почти все термометры, что мы тогда еще летом сделали, у Антохи побили. Хорошо, что хоть ртуть собрали и привезли.
   Так, ты их отругай Сергий Аникитович, сколько можно эти термометры ломать!
   Их, конечно, нетрудно делать, но уж больно работа надоедная. И ведь в бронзовый футляр, как ты говорил, вставляем, так все равно своими руками кривыми ломать ухитряются. И Дельторову работа - трубки стеклянные вытягивать. Мужики говорили, он уже сам к Антохе ходил, и сказал, что тот в глаз получит, если по-прежнему термометры у него ломать будут. Да еще колонки какие-то стеклянные у них бьются все время, из-за этого Дельторов тоже злится.
   -Да уж думал я, слушая его жалобы,- Кузьма уже все, что я предлагаю, принимает, как должное, даже не удивился чертежам, как будто, так и надо.
   - Кузьма, ну, что делать, только у тех, кто не работает у того ничего и не ломается. Сам знаешь, кто у Антохи в работниках. Он и так розгам счет не ведет, но мне передавал, что сейчас уже намного лучше стало, работники постоянные выучились, и помощники у него опытные теперь имеются.
   А термометры, что, все равно их зимой собирались все перепроверять, надо нам снега дождаться. Хотя мы с тобой на тающем льду из ледника ноль на них выставляли, но все равно нужно шкалу уточнить еще раз.
   Да, вот еще, почему никто из наших людей по кабакам не ходит? Да потому, что после нашей водки им кабацкая в горло не лезет. А где ее делают? У Антохи.
   Тут я, конечно, слегка преувеличил, потому, что не ходили в кабаки еще по одной причине, запрещено это было настрого. И все знали, чем это дело заканчивается. Кошкаров шутить не любил, его вообще боялись больше чем меня.
   А ему конечно можно было только посочувствовать. С каждым днем вокруг наших мануфактур появлялось все больше подозрительных людишек. Кто только не хотел ко мне попасть в работники. И сейчас со стороны мы не брали вообще никого. Все вновь появляющиеся были из крестьянских детей из вотчины. Они появлялись здесь вместе с обозом из Заречья, смотрели вокруг шальными глазами, насмерть перепуганные большим городом. И первое время они боялись даже выходить за забор, и старательно работали в мастерских на уборке, и другой неквалифицированной работе, получая периодически подзатыльники от старожилов. На эти подзатыльники и тычки никто не обращал внимания- они считались непременным атрибутом обучения.
   Закончив разговор с Кузьмой, я еще полюбовался третьей по счету подзорной трубой, которую он доделывал . Посмотрел его чертежи линз и призм, внизу под рисунками, было множество расчетов, перечирканных цифр - это так Кузьма овладевал математикой. Интересный он человек, всегда пытался дойти до всего своим умом, и когда я еще полтора года назад научил его считать, то у него любимой считалочкой на время стала таблица умножения. Он ее чуть ли не во сне повторял. А писал он только по новой грамоте, кроме него я пока не рискнул обучать других работников. Но теперь после благословения Антония вполне можно открывать вечернюю школу, для тех немногих специалистов, которые мне нужны.
   После этого, я пошел обратно. Когда я зашел к Ходкевичу, тот еще спал. Его племянник, убедившись, что с дядькой все пока нормально, уехал. Но под дверями сидело два рослых охранника.
   А мне надо было ехать в Кремль, то, что меня с утра не было в Думе, скорее всего, уже отмечено думским дьяком, и если бы не важная причина, то такие отлучки для служивых людей обычно плохо заканчивались. У Иоанна Васильевича не забалуешься. Это не в Думе моего времени, где депутаты болтались, где хотели.
   Не приехал боярин пару раз в Кремль, не выполняешь свои обязанности -для начала вотчины лишишься, или еще чего. Поэтому все мои коллеги, болит голова или не болит, рано утром, до восхода солнца, ежась от холода, садились на коня, чтобы успеть еще и заутреню с государем отстоять, а он отметил их усердие. А уже потом, начиналось их хождение по дворцу, обсуждение новостей и сплетен.
   Так, что я ловко прыгнул в седло, и в сопровождении охраны поскакал в Кремль. Наша процессия быстро продвигалась по улицам, копытами коней ломая тонкий лед на лужах, и разгоняя пеших по сторонам. Но в отличие от прошлого года, народ уже узнавал меня и по дороге раздавались приветственные возгласы. Вся Москва знала, кто лечил митрополита.
   Когда я зашел в царские палаты, то увидел, что Иоанн Васильевич разговаривает с каким-то иностранцем, а толмачом с ними сидит один из посольских дьяков.
   Иоанн Васильевич был оживлен и доволен. Но когда, посмотрел на меня, веселость его пропала, я начал поклон, но меня остановили нетерпеливым жестом:
   -Говори Сергий Аникитович, что с Ходкевичем?
   -Слава Богу, Иоанн Васильевич, все прошло хорошо, сделал что мог. А сейчас только ждать надо и молиться за здравие, дабы Господь не оставил его в своей милости.
   Напряжение на лице царя пропало, и он видимо расслабился:
   -Ну, боярин, помнишь наш разговор на башне кремлевской. Вот, знакомься астролог, про которого ты говорил, ко мне приехал Тюге Браге.
   Услышав свое имя, иностранец встал и вежливо поклонился.
   Тут толмач, что-то ему сказал, и он уже гораздо внимательнее посмотрел на меня и разразился бурной речью.
   Толмач мне перевел:
   Датский немец Тихон Брагин говорит, что только, как только узнал, что в Московии появился прибор для того, чтобы рассматривать звезды, решил он поехать сюда, посмотреть, действительно это так.
   Пока толмач мне переводил длинную речь датчанина, я рассматривал его лицо. Тюге был типичным потомком викингов, и если не его протез носа, его можно было бы назвать красивым. Протез был сделан довольно искусно, но конечно на лице он очень выделялся, и выглядел достаточно неприятно.
   Из рассказа Браге я понял, что король не хотел отпускать видного ученого, и тому, после ссоры с ним, пришлось покидать свой Ураниборг тайком. Прибыл он на голландском корабле, который привез всю его семью и приборы.
   Я глядел на него и думал, что не перевелись авантюристы на земле. Кинуть свой замок, налаженный быт, чтобы уехать в неизвестную страну, где начать все заново.
   Но, похоже, что Иоанн Васильевич был страшно доволен, тем что потомок знатного датского рода приехал под его руку, и наверно сейчас Браге получит землю, достаточную для жизни и работы.
   Сам Браге узнав, что перед ним автор изобретения подзорной трубы, и тот, кто, возможно, сделает ему новый нос, не мог сдержать своего волнения и очень активно махал руками. Я даже подумал:
   -Почему современные прибалты совсем не такие, у этого темперамент, как у итальянца. С Дельторовым они точно подружатся. Не дай бог сманивать к себе начнет, ведь стекловаренный завод и бумажная фабрика у него уже есть.
   Иоанн Васильевич с довольной усмешкой смотрел на машущего руками астронома, затем повернулся и что-то сказал, одному из стоявших рядом стольников.
   Тот моментально выскочил за дверь и вскоре в комнату влетел дьяк поместного приказа, и пал в ноги царю.
   -Пиши быстро, - сказал государь,- боярину Тихону Брагину землю пятьсот четей под Москвой отписать, сам знаешь какую, вчера об этом говорили и триста рублей ему на обзаведение из казны выдать.
   -Сергий Аникитович,- обратился он ко мне,- ты этому делу способствовал, так, что тебе и боярина обустраивать. Бывшее подворье Бельских ему я отдаю, но жить там нельзя, пока обстроится, пусть у тебя будет. Тем более что ты обещал, что с носом он останется. И выдав такой каламбур, Иоанн Васильевич засмеялся. Все, открыв рот, смотрели на него. Видеть смеющегося царя доводилось редко.
   Но долго царь не смеялся, и все вокруг тоже стали очень серьезны.
   Я пригласил Браге следовать за собой, и взял с собой толмача, который, увидев в моих руках серебро, мог последовать за мной, куда угодно.
   Мы прошли ко мне в приказ, Браге, который шел сразу за мной, начал с любопытством оглядывать мой кабинет. Его взгляд сразу нашел полки с папками документов. Но затем он увидел самовар, стоявший на столе и больше уже ничто его не интересовало. Конечно, он сразу понял, что это такое, но когда я налил ему горячего сбитня в стакан с серебряным подстаканником, удивления в его глазах стало еще больше и он начал задавать вопросы толмачу.
   Его интересовало, кто и где делает все эти вещи. Когда он услышал, что все это производство моих мануфактур, то понятливо кивнул головой и спросил, где я учился. Как же мне надоел этот вопрос. Если в Кремле мне его никто не задавал, положившись на волю Господню, то въедливые европейцы, все пытались узнать, где же так хорошо учат.
   Я объяснил, что нигде не учился и являюсь самоучкой, и все в основном узнал из книг и собственных опытов.
   В свою очередь я спросил, каким образом он приехал в Москву. И в течение минут двадцати слушал его экспрессивный рассказ о его приключениях, во время поездки от Нарвы до Москвы через леса и болота по ужасным дорогам, ночлегам в чистом поле, и препонах во всех городах. И если бы не грамота государя, то он бы наверно ехал еще месяц.
   Самым комфортным было короткое путешествие на голландском купеческом судне, направляющемся в Нарву. Он очень удивлялся количеству кораблей стоявших там на разгрузке, а я слушал его и надеялся, что теперь с коренным изменением политической обстановки, шведам не удастся провести в жизнь свои планы, отрезать Москву от Балтийского моря.
   Слушая толмача, я все размышлял, как мне без него обойтись, потому, как многие темы, которые я хотел затронуть, нужно было обсуждать без таких очевидцев. Но ничего не оставалось делать, так, как, увы, датского языка я не знал.
   Я объяснил ему, что государь поручил его моим заботам, до того, как его усадьба будет приведена божеский вид, и сказал, что специально поедем мимо, чтобы он увидел свое будущее место жительства.
   После этого я предложил поглядеть на оборудование нашей аптеки, на что Браге с удовольствием согласился. Ходил он по лаборатории с выражением явного превосходства, видимо у него в Ураниборге лаборатория была получше. Но он не видел еще лаборатории в лекарской школе, и я надеялся, что там он уже так гордо ходить не будет. После осмотра лаборатории, где Браге с Арендтом довольно долго говорили, мы пришли обратно в кабинет. Толмач нас покинул. После этого я достал чистый лист бумаги и нарисовал чертеж солнечной системы. Солнце в центре, эллиптические орбиты планет и написал их латинские наименования. Затем на отдельном листе нарисовал Землю с ее осью вращения и Луну.
   Потом изобразил точками что-то подобное контуру нашей галактики и показал примерное место Солнечной системы в ней.
   Затем отдал эти эскизы своему собеседнику. Тот долго внимательно рассматривал мои наброски, и когда поднял глаза, я понял, что он мой с потрохами.
   Несколько минут мы пытались общаться на латыни, но мои крохотные обрывки знаний, собранные из рецептов и латинских поговорок типа " Fortuna non penis in manus non denis" не помогли.
   В конце концов, я плюнул на такое общение и жестами предложил своему гостю последовать за мной, хотя тот все пытался выяснить, что я нарисовал на рисунке, где у меня была галактика. Видимо я переценил способности Браге к восприятию новых идей.
   На коне он сидел не хуже меня, и мы отправились сначала к останкам усадьбы Бельских. Не скажу, что Браге был особо впечатлен этим печальным зрелищем. Но он уже знал о гигантской сумме выделенной ему для строительства и вместе со мной лазил по обгоревшим бревнам, выглядывая сохранившие строения.
   Наконец, он насмотрелся, и мы продолжили наш путь ко мне в усадьбу.
   Там уже знали о госте, и для него и его семьи был приготовлен отдельный флигель.
   В числе встречающих нас был и отец Варфоломей, который с мрачным выражением лица наблюдал, как какой-то схизматик с семьей, собирается жить, пусть и временно, рядом с окормляемой им паствой. Но, скорее всего он знал, что это распоряжение царя, а с ним никто не шутит, поэтому Варфоломей только продолжал глядеть и ничего не говорил.
   Ко мне подошел ключник и доложил, что все мои распоряжения выполнены и жилье для гостей готово.
   Тут подоспел и мой начальник безопасности, который, услышав речь Браге обращенную ко мне, немедленно ответил тому на датском языке.
   -Борис, да ты никак по-датски можешь говорить?
   -Ну не так, чтобы очень,- смутился мой начальник охраны,- был я в Дании, целый год там жил, и нахватался слов. Вот, кое-что помню.
   -Ну, что гость наш говорит, скажи?
   -Так он только одно повторяет, хочет волшебное стекло увидеть. Про которое, ему говорили.
   -Ну, что же надо гостя уважить, Пусть Кузьма подзорную трубу принесет.
   Через несколько минут появился Кузьма с подзорной трубой. Это была уже третья изготовленная им труба, и ее качество было значительно лучше прежних.
   Я взял трубу, показал Браге на окуляр. Тот приложил трубу к глазам, и затем недоуменно посмотрел на меня.
   Я вновь взял трубу в руки и, поднеся к глазам, медленно начал двигать ее половинки, добиваясь четкой картины. Затем вновь отдал ее в руки астронома. Тот направил трубу на дом и начал медленно двигать половинки. Неожиданно он застыл в одной позе и стоял так пару минут.
   Опустив трубу, он начал внимательно рассматривать ее. А потом начал что-то выяснять у Кошкарова.
   Тот повернулся ко мне и сказал:
   -Хочет схизматик узнать, кто такое чудо сделал, и как оно устроено.
   - Ну так скажи ему, что сделали мастера мои, а вот, как все это делается, расскажу ему только если буду знать, что он здесь жить начнет, и тайну эту будет хранить, пока возможно. Да и скажи еще, что труба эта не для рассматривания звезд, ей будем пользоваться, пока не сделана другая, специально, чтобы рассматривать все небесные светила, в нее будет намного лучше видно.
   Похоже, Браге проникся моей речью, потому, что вопросы у него пока закончились. Я выделил ему сопровождающих, чтобы он мог привезти сюда свой обоз со своими домочадцами и скарбом.
   Оставшись один, я, наконец, вздохнул свободнее, и мог посмотреть своего больного, которого в сознании еще не видел.
   Когда я зашел в комнату, Ходкевич не спал, он лежал с гримасой боли на лице.
   На вопрос о самочувствии, он сказал, что пока, ничего, но вот живот побаливает. Я поставил ему термометр, такой же, как были сделаны для перегонки и ректификации спирта и прочего. В отличие от настоящего медицинского термометра его не надо было стряхивать, но зато и смотреть его надо было сразу, потому, что при снятии градусника ртуть сразу начинала опускаться.
   Температуры у него не было, да и живот был достаточно спокойный для перенесенной операции.
   Я распорядился дать больному микстуру с небольшим обезболивающим эффектом, и позвать меня, когда соберут капельницу для того, чтобы прокапать физраствор вечером.
   Когда я вышел из палаты, меня поймал отец Варфоломей и вкрадчиво спросил:
   -Скажи мне правду Сергий Аникитович, просил ты государя себе в дом схизматика принять?
   -Бог с тобой, отец Варфоломей, да я не знал ничего, вот тебе крест, как на исповеди говорю. Зачем мне здесь схизматики среди православных нужны, но кто я есть, чтобы царю перечить, когда он мне милость оказывает, боярина высокого рода, под его руку пришедшего, временно приютить.
   Поп посмотрел на меня подозрительным взглядом, но ничего больше не сказал и пошел к себе.
   Посмотрев на его широкую задницу в черной рясе, я тяжело вздохнул. Как достало это все, ничего не сделать без дозволения церкви, и никуда не денешься, надо быть при моих занятиях религиознее любого попа.
   Дома у меня уже все готовили для небольшого пира в честь приехавшего Тихо Браге. Через пару часов во двор заехали несколько больших телег с кучей добра, и кибитка. В кибитке, я так понимал, ехали жена и дети астронома.
   Их всех встретили и повели во флигель, приготовленным им для жилья. Я же пригласил самого Браге в дом на ужин. Кошкарову пришлось опять быть переводчиком. Зная, что вкусы в еде европейцев довольно сильно отличаются от наших, перченые, соленые блюда с чесноком я приказал на стол не ставить. Также на столе не было много пирогов. Зато, рыбы в разных видах, жареного мяса, икры было достаточно. Мальвазию Браге не уважал, также, как и я, поэтому перешли к сразу к водке, выпив которую тот поднял брови и спросил откуда ее привезли. Когда он узнал, что это тоже производство моей мануфактуры, брови его поднялись еще выше.
   Он все пытался расспрашивать Кошкарова, но тот сказал мне:
   -Сергий Аникитович, вот убей бог, не знаю, что он говорит, вроде и слова такие слышал, а не понимаю ничего, звезды, какие-то, про солнце что-то спрашивает.
   Но до Браге все-таки дошло, что его не понимают, и он перешел на более приземленные темы. Его очень заинтересовало стекло в доме, и он очень хотел познакомиться с его производством. На что я ему напомнил, что у него в Дании также есть стекловаренный завод и бумажная фабрика, поэтому мне делиться производственными секретами не с руки. После этого он рассказал, что вначале не планировал приезжать в Москву надолго. Но король не хотел его отпускать и в результате вспыльчивый Браге, разозлился и просто сбежал. И теперь хочешь, не хочешь, ему надо устраиваться здесь. Но тем не менее добавил, что его приезд встретят с радостью в не одном европейском университете.
   Вроде пили мы умеренно, но в результате нас обоих вынесли на руках и уложили спать.
   Утром, после осмотра Ходкевича, состояние которого явно улучшилось, я отправился в Кремль. Иоанн Васильевич первым делом поинтересовался, как устроен знатный гость, а потом добавил:
   -Что же ты Сергий Аникитович его так напоил, он у тебя часа два блевал.
   После этого он с усмешкой посмотрел на меня. Его глаза, как бы говорили:
   - я знаю, что ты знаешь, что я знаю.
   Интересно, впервые государь дал понять, что прекрасно осведомлен обо всем, что делается у меня в усадьбе. С чего бы он это сделал. Может быть, намекает, что последовал моему давнему совету и это работа Тайного приказа?
   Так, а сейчас проверим, знаешь ли ты действительно все.
   -Государь, вчера отец Варфоломей, что митрополитом Антонием ко мне в церковь домашнюю определен, укорял меня, за то, что схизматиков привечаю.
   Глаза царя налились кровью, а лицо приобрело такое выражение, что у меня по спине побежали мурашки.
   -Хорошо, Сергий Аникитович, что мне сообщил, по сему случаю прискорбному я с митрополитом поговорю.
   Но по его лицу было видно, что, скорее всего, разговор будет не слишком спокойным и в лице отца Варфоломея из-за моего длинного языка у меня появится очередной недоброжелатель. Хотя, что я так волнуюсь, он у нас уже два года и все ходит и вынюхивает колдовство и ересь, а так может, не будет так совать всюду свой нос.
   Я осмотрел царя, мы немного поговорили с ним о его режиме и диете, и я отправился в приказ.
   Моими трудами в этом году аптекарские огороды дали столько зелени, что не хватало рук для ее уборки, вернее рук то было даже в избытке, а вот хотя бы слегка обученных были единицы. Но розги оказались очень эффективным обучающим средством, я даже постоянно удивлялся их эффективности. Наверно потому, что в прошлой жизни ремень отца, гулявший по моей заднице, такого действия не оказывал. Хотя конечно розги на конюшне и отцовский ремешок это абсолютно разные вещи. Заправлял всем устройством высушенных трав, Аренд, он целыми днями вместе с подъячими принимал привезенные тюки и распоряжался, что и куда распределять. Он не знал многих трав, которые привозили, и постоянно донимал меня расспросами, как хранить и готовить то, или иное растение.
   Как принято я пробыл на службе до трех часов и поехал домой.
   -Набрал себе забот полон рот, так, что давай езжай домой и решай их все,- думал я проезжая на коне по полным народа улицам, периодически слыша приветственные возгласы из толпы
   Дома все было спокойно, Ира, как обычно, ожидала меня на крыльце и повела разоблачаться от тяжелой дворцовой одежды.
   По пути она сообщила, что наш гость с утра проявил немалую активность и попытался осмотреть все, что есть у нас на подворье, но когда его вежливо не пустили, он только поулыбался и верхом в сопровождении пары спутников отправился в неизвестном направлении.
   Я из прочитанных в первой жизни книжек знал о непоседливости Браге и нисколько не удивился такому поступку.
   -Видимо не терпится начать стройку и перебраться в свои владения,- подумал я. После обеда пошел навестить своего больного. У того сидело несколько посетителей, когда я вошел, они все встали низко поклонились. Ходкевич уже вполне пришел в себя, состояние его не вызывало опасений. Но было необходимо продержать его хотя бы еще несколько дней. Так, что когда он обратился ко мне с просьбой отпустить его, мне пришлось долго говорить о том, что тяжелое состояние еще не позволяет перевозить его в другое место. Тем более, что миссию свою он с успехом выполнил. Иоанн Иоаннович уже отправился занимать стол Великого князя литовского. На границе с Княжеством никаких боевых действий не велось. Все замерли в ожидании, что же будет дальше. Насколько я слышал в Думе, у поляков решения Литвы вызвали бурю негодования, но из-за этого вопрос о короле встал с еще большей силой. Как сказал довольный Щелкалин:
   -Они там пока короля изберут, больше народу перережут, чем на войне с нами.
   Вскоре появился чем-то довольный астроном, и сразу обратился ко мне. Кошкаров сообщил, что мой гость хотел бы поговорить со мной наедине.
   Я слегка удивился, так, как не очень понимал, как мы с ним будем разговаривать. Но кое-какие наметки по поводу его будущей деятельности у меня были, и мы поднялись ко мне в кабинет. За прошедшие пару лет в кабинете произошла масса изменений, вдоль стены стояли застекленные полки с фолиантами, большей частью рукописными, но были и напечатанные в европейских типографиях. Я пользовался любым случаем, чтобы купить книги, все мои слуги и родственники знали о моем хобби, то все старались помочь мне в этом. Но больше всех помог Хворостинин, от которого этим летом прислали воз книг - это были его трофеи при взятии какого-то городка. Большинство из этих книг были, конечно, церковными, но также имелись и философские трактаты, медицинские атласы, травники. На полках также стояло множество папок с документами и конспектами, написанными мной для проведения занятий с лекарями. На столе были две керосиновые лампы, рядом с ними большая стеклянная чернильница-непроливайка, и пресс-папье с резной ручкой в виде золотой рыбки, которую я вырезал собственноручно. В небольшой вазочке стояли гусиные перья и несколько ручек с железными плакатными перьями. Я ими пользовался для рисования учебных пособий, к сожалению, перо для письма у моих мастеров пока не получались, или не писали, не держали чернил, или рвали бумагу, но я все же надеялся, что когда-нибудь и такие перья у меня появятся.
   На полу около печного щита стоял большой самовар.
   Когда Браге зашел в кабинет он сразу уставился на ряды книг. Он смотрел на них, потом на меня и в его взгляде начинало появляться выражение, которого у него я еще не видел. Были пристально рассмотрены керосиновые лампы, и плакатные перья. Он взял перо и вопросительно посмотрел на меня. Я в ответ взял перо у него из рук макнул в чернильницу и в несколько штрихов набросал его профиль с уродливым протезом носа, затем нарисовал уже такой, как мне казалось он должен быть. Браге согласно кивнул головой, а затем сам взял перо и нарисовал на этом же листе бумаги солнечную систему, так же, как я рисовал ему в прошлый раз и посмотрел на меня. Я подошел к своему сейфу, открыл его и достал стопку рисунков, приготовленных для этой встречи. Достав, первый я указал ему на Меркурий, на рисунке были раскаленные скалы и огромное пылающее солнце, нависшее над ними.
   На втором рисунке была планета покрытая белым покровом с завихрениями облаков. Третий рисунок земного пейзажа, затем красные пески Марса с маленьким кружком солнца. На четвертом Юпитер, на пятом Сатурн с огромными кольцами, и на шестом мертвая поверхность Луны с висевшей над ней Землей.
   Браге смотрел на меня и мне показалось в какой -то момент, что он упадет на колени, в его взгляде было преклонение. Он написал на этом же рисунке по латыни -мне надо выучить ваш язык.
   Я же в ответ нарисовал силуэт Кремля, рядом большое здание с надписью университет, затем написал -ректор. И показал пальцем на него.
   Браге все еще не пришедший в себя от моих рисунков ткнул пальцем в меня и сказал на латыни:
   - Ректором должен быть ты.
   Мы еще посидели около часа, я нарисовал ему этапы операции по восстановлению носа, здесь вообще все оказалось лучще, чем я рассчитывал. У него шпагой была срезана верхняя часть носа, а ноздри , которые было бы сделать сложнее всего, были на месте. Так, что в два этапа его нос приличных размеров можно было восстановить. Я кое-как объяснил это своему гостю. Но тот слушал невнимательно, его взгляд был прикован к моим рисункам. Конечно, сейчас у него было наверно нечто вроде шока, я не знал, каким он считал устройство Вселенной, но вряд ли он мог думать, что кто-то на Земле знает, как выглядит поверхность планет.
   Он глянул на меня и, взяв перо, нарисовал комету, в ответ я снисходительно улыбнулся и провел через всю солнечную систему орбиту кометы и нарисовал примерные фазы удлинения ее хвоста в зависимости от приближения к солнцу. А затем показал на стакан воды. Похоже, моих откровений гостю хватило, он встал, попрощался и слегка пошатываясь, пошел к себе.
   Я уже думал, что сегодня никаких сюрпризов не случится. Но человек предполагает, а бог располагает. Не успел я пройти вниз, как ко мне прибежал стольник и сообщил, что ко мне приехал Хворостинин со товарищи.
   Когда я спустился вниз, их уже встречала моя жена. Она как раз протягивала чащу сбитня Поликарпу Кузьмичу, и с укоризной смотрела на меня.
   Вот это был сюрприз. За прошедшие годы воевода сильно сдал. Через все его лицо шел уродливый сабельный шрам, правый глаз почти не открывался, держал он чашу левой рукой, правой кисти у него не было. Он выпил чашу сбитня и крепко обнял меня:
   - Ну, здравствуй Сергий Аникитович, вишь, как свидеться пришлось. Он шмыгнул носом, и по щеке у него скатилась одинокая слезинка. Сзади его успокаивающе похлопал по плечу Дмитрий Иванович:
   - Будет тебе старый слезу пускать. Лучше Господа поблагодари, что живым остался.
   Сам Хворостинин выглядел, как обычно, только слегка осунувшееся лицо говорило, что жизнь у него проходит не в тереме.
   Я пригласил дорогих гостей к столу, на который уже несли все, что было в доме. Позвали, пригласили за стол и Тихо Браге. Поликарп Кузьмич вначале не очень приязненно посмотрел на моего гостя, но, узнав, что это знатный датчанин, да еще обласканный государем, больше не выступал. Когда мы уже выпили не по одной стопке, Дмитрий Иванович рассказал, что Поликарпу Кузьмичу этим летом не повезло. Когда в Диком поле он решил самолично выехать в дозор, на них неожиданно напал татарский отряд, Основные силы были недалеко и, услышав звуки сечи, ему пришли на выручку. Но для воеводы это было уже было все равно. Татарская сабля изуродовали ему лицо, и отрубила правую кисть. Из всего дозора в живых осталось только три человека, но без ран не было никого. Для него воина по жизни, это было не переносимо. Может больше из-за этого выздоровление шло медленно. Три месяца он отлеживался у себя в вотчине. За это время воеводство у него уплыло. И сейчас он приехал бить челом государю, чтобы тот дал ему службу. Попав в Москву, он заехал к старому другу, Хворостинин, увидев, что Кузьмич почти не видит правым глазом, вместе с ним отправился ко мне, чтобы узнать могу ли я, сделать так, чтобы веко правого глаза у воеводы могло подниматься. Я внимательно осмотрел изуродованное лицо Поликарпа Кузьмича и сказал, что вполне могу решить его проблему. Пока мы с ним говорили, Дмитрий Иванович, к моему удивлению, о чем-то оживленно переговаривались с Браге.
   -Ну и дела,- подумал я,- все кругом знают датский язык, один я ни хрена не понимаю.
   Увидев, что я на них смотрю, Хворостинин пояснил:
   -Тюге мне тут рассказывает, как ему в молодости нос обрубили. Говорит, мол, что до сих пор не верит, что ты сможешь все исправить. А ему объясняю, что ты еще не такие личины исправлял.
   За окном стемнело, небо было звездным и астроном, выпросив у меня подзорную трубу, отправился на улицу, заниматься своим любимым делом.
   Когда он ушел, старые вояки пустились в обсуждение, как дальше будет проходить Ливонская война. Поликарп Кузьмич был убежден, что литовские бояре шляхтичи, вкусившие вольностей, вряд ли поддержат своего князя.
   Дмитрий Иванович его внимательно слушал, а когда тот закончил, сказал:
   -Знаешь Поликарп, Иоанн Иоаннович от отца многое взял и мне кажется, что сможет он с вольницей шляхетской справиться, особенно если все, не торопясь делать будет.
   -А вот я сомневаюсь, Дмитрий Иванович, вот я,сколько в Торжке просидел, за это время с Литовской стороны смердов не меряно пришло. Думаешь боярам литовским это по душе. Они теперь на своего князя давить будут, чтобы тот перед отцом своим стал требовать, назад всех холопов возвернуть. А наш государь на такое не пойдет. А то, что торговля беспошлинная у нас теперь будет с обеих сторон, так это их мало волнует.
   Потом они начали обсуждать перспективы избрания польского короля. Называли имена, которых я не знал, города в которых не бывал, я сидел, открыв рот, и все пытался сориентироваться в том, что они говорят, но понять ничего не мог. Уже за полночь, договорившись, что завтра после приезда из Кремля, я прооперирую воеводу, мы отправились спать.
   Утром мы отправились в Кремль вместе с воеводой. Когда приехали, я свел его с очень неплохим дьяком - мастером на челобитные, тот в предчувствие хорошего приработка с энтузиазмом принялся за дело, когда я выходил из палаты, то слышал громкий голос, перемежающийся скрипом гусиного пера:
   - А бьет тебе челом великий государь холоп твой Поликарпишка, воеводой Торжка верно тебе служивший. В жестокой сече с татарами был я сильно поранен..
   Я же отправился к царю, по пути размышляя, что в своей первой жизни, читая о том, что даже видные бояре при обращении к царю именовали себя холопами, думал, что рабами на Руси были все. Как же я ошибался, оказывается, чтобы назвать себя гордо холопом царя, надо было быть боярином. Все остальные именовали себя при обращении к царю - сирота твоя. А холоп царя нес в себе именно, тот смысл, что боярин является его верным вассалом, и никакого унижения при таком обращении никто не испытывал.
   Сам Иоанн Васильевич был сегодня в хорошем настроении. Первым делом спросил у меня, как устроился его новый подданный, и сказал, что ждет его вечером во дворце, хочет он, что Браге, составил ему гороскоп, так, как наслышан, что тот, составлял его датскому королю. Я, воспользовавшись его хорошим настроением, решил начать разговор о лекарской школе и если получится об университете.
   -Великий государь, через два дня первые ученики в школе твоей лекарской при монастыре начнут занятия посещать. Освятить новую школу лично митрополит Антоний согласился. Может, и ты государь захочешь посмотреть, куда деньги казны вложены. Иоанн Васильевич задумался:
   -А что можно посмотреть, как там у тебя все обустроено, знаю я, что ни копейки себе не взял, а еще и свои деньги вкладывал. Но больше всего мне по душе, что ты типографию сделал, мало у нас еще их. Ты, как первую книгу напечатаете, так мне обязательно покажи.
   -Государь, а ведь мне митрополит запретил Святое писание больше, чем одну книгу печатать, дескать, они ее вначале на Соборе прочитают. Будут ошибки искать и со старыми книгами расхождения. А когда все исправления сделают, только тогда и дальше печатать можно.
   Иоанн Васильевич насупился:
   -Сергий, ты, что речешь, кто тут царь? Тебе сказано книгу предоставь! А митрополит мне не указ.
   В ответ я только склонил голову и сказал:
   -Как великий государь прикажет.
   Гнев у него прошел, и он уже спокойно продолжил:
   -А в школу я приеду, как раз к освящению, посмотрю, говорили мне, что не было такого еще у нас, как ты все обустроил.
   - Иоанн Васильевич, много размышлял я и подумал, вот много мы мастеров из стран западных к себе берем, архитекторов тоже, врачей. Так, может надо нам по примеру стран этих университет Московский учредить.
   Надо, чтобы там несколько отделений или факультетов было. Первое обязательно богословское отделение надо в нем иметь. Много ересей в Московское царство приходит, и схизматиков все больше. Их священники в университетах учатся, и спорить о вере могут диспуты вести. Наши, же хоть в вере истинной православной обретаются, языком своим в полной мере не владеют, и не могут на равных с теми говорить, от этого умаление вере православной происходит. Вот в университете и должны учиться, все, кто выше попа приходского хочет подняться, дабы веру нашу нести. А наставников для них выбрать из числа тех епископов и монахов, кто уже давно в монастырях школы духовные ведет. И чтобы лично митрополит над этим факультетом надзирал.
   Потом врачебный или медицинский факультет нужен, чтобы врача лекари во всех городах царства твоего были, и людишек всех сословий лечить могли. Строим мы много, а мастеров своих почти нет, а ежели и есть, то они учились в Литве или у ляхов. Строители свои нужны, мастера по литью, алхимии.
   Для начала, конечно, надо будет с немцев учителей приглашать, деньгами большими, но годы быстро идут, и свои умы у нас появятся.
   -Складно ты Щепотнев говоришь, как всегда, да вот не дают нам учителей то этих, не пропускал до сей поры их никто сюда, больше пьяниц всяких приезжает, да за деньгами охотников.
   -Так государь и надо сделать Тихо Браге ректором, то бишь, главой университета. Имя его известное, под него можно будет не одного ученого к нам призвать. А ему наверняка лестно будет первым ректором университета в твоем царстве быть. Нарвский порт теперь твой, так теперь не надо разрешения спрашивать, кого к нам приглашать.
   - Хорошо Сергий Аникитович, готовь мне челобитную, в ней все подробно обскажи, что и как быть должно. Потом Дума пусть слово свое скажет, пусть в деньгах все посчитают, вот тогда я и сам буду думать, как с таким замыслом твоим поступить.
   Но у меня сегодня был еще один сюрприз для Иоанна Васильевича:
   -Государь позволь тебе еще изделие мастеров моих преподнесть, - и с этими словами я вытащил из своей сумки, сверток, и пошел к стене палаты, где уже давно приметил небольшой крючок. На него я повесил первые настенные комнатные часы в этом мире. На циферблате, в виде большого цветка, римскими цифрами были написано время, и имелось две стрелки. Я подтянул вверх гирьку и толкнул маятник.
   В наступившей в палате тишине их тикание было слышно очень хорошо.
   Иоанн Васильевич подошел и встал прямо сзади меня, дыша в плечо.
   -Сергий Аникитович, только опять не говори, что это твоих мастеров придумка. Сдается мне, что не Тихо Браге надо будет ректором твоего университета ставить.
   Похоже, что я угодил царю с подношением, потому, что вышел от него с очередным перстнем на пальце. В Думе, ко мне уже по-свойски обратилось несколько человек, всех интересовало, что за датчанин приехал в Москву.
   -И не будет ли он еще хуже, чем Бомелиус, тот ведь тоже гороскопы Иоанну Васильевичу составлял, а между делом, отраву варил, - сказал мне окольничий Тимофей Иванович Долгорукий, который, надо сказать впервые обратился ко мне с вопросом. В Думе нас всего то было четырнадцать человек и все уже очень хорошо знали друг друга. Ко мне, надо сказать, несмотря на молодость, последнее время относились неплохо. Еще бы, с тех пор, как я стал думным боярином, ни одному моему думскому коллеге боярину не отрубили голову и не посадили на кол. А Долгорукого государь совсем недавно приблизил и ввел в состав Думы, и мы с ним еще не успели познакомиться.
   Я, насколько возможно уверил бояр, что Браге богат, знатного рода и изучает звезды, просто для своего интереса. А до остального ему дела нет. Не знаю смог ли успокоить всех, но вопросов больше мне никто не задавал. Я провел в Думе два часа, затем отправился в свою школу, в которой завтра должно было произойти торжественное событие - освящение ее митрополитом, притом в присутствие царя. Когда приехал туда, меня встретил запыхавшийся отец Кирилл, который сегодня целый день гонял своих монахов, чтобы завтра все видели, что его монастырь ничем не хуже других, а может даже и лучше. Я смотрел на эту возню и думал, что за следующие пятьсот лет ничего не изменится, и к приезду начальства все будут красить траву и белить березы.
   Увидев меня, он завопил:
   -Сергий Аникитович, ну, наконец, ты явился, пошли, поглядим , как в твоих палатах все прибрано. Мы прошли все учебные помещения, когда зашли в химическую лабораторию, архимандрит, как всегда нахмурился:
   -Ох, Сергий Аникитович, если бы не митрополит, убрал бы я отсель все эти дьявольские печи и все остальное.
   - Отец Кирилл, я ведь уже не раз говорил, ничего здесь такого нет. Все, что здесь делается только для помощи страждущим, чтобы лекарства новые делать. Все по заповедям Христовым. Вот и завтра Владыко Антоний освятит сие место. Ежели тут , что-то от дьявола было, прости меня Господи за слово это, неужто оно благословение Божие выдержит.
   Затем мы с ним отправились в зал, где у нас стоял типографский станок.
   Когда мы туда зашли, то убедились, что работа идет полным ходом. Несколько монахов сидели перед наборными кассами и набирали текст Библии. Эта работа с каждым днем ускорялась, потому, что наборщики постепенно набирались опыта. Мои работники только успевали сюда возить отлитые буквы. Еще раньше, чтобы особо не мудрить над их составом я отправил мастеров в развалины печатного двора на Никольской улице, чтобы они посмотрели, что там и как. Мой Кузьма после похода туда только махнул рукой и сказал, что лучше бы туда и не ходил, развал там полный. Но, тем не менее, кое-что полезное оттуда они для себя вынесли. А именно после долгих раскопок нашли почти все пуансоны для набивки медных матриц. Также привели они с тех развалин одного престранного типа, который назвался Андроником Тимофеем Невежей, занимался он там тем же самым, что и мои люди, искал остатки имущества, сохранившиеся после набега Девлет Гирея.
   Был он учеником Ивана Федорова, и уже без него выпустил на печатном дворе известный " Псалтырь", а вот после пожара и разрухи оказался не у дел. Когда он узнал, что в Москве появилась новая типография, то его не надо было подгонять, он сам пришел в монастырь и пал в ноги отцу Кириллу моля взять его в работники.
   Вот так у нас появился и начальник типографии- друкарни
   В зале было светло, окон здесь заметно прибавилось, типографский станок в ожидании начала печатания Библии без дела не стоял. Для моих целей не нужны были большие трудовые затраты, методички набирались из букв нового алфавита и печатались на моей же бумаге, не очень хорошего качества, но наших целей и такая, вполне годилась. Да для моих учеников пока лучшего и не надо. Конечно, у меня в голове были уже и анатомические атласы, географические карты, но до этого надо было еще дожить. Да и до начала печатания Библии было еще очень далеко. Краски, гравюры, бумага, которую придется заказывать голландцам, если только Тихо Браге не решит завести бумажное производство, такое же, как у себя на родине, их надо было еще купить или сделать самим.
   Я с удовольствием смотрел на работающих, а архимандрит осенил всех крестным знамением. Мы распрощались, и я отправился домой, где меня уже, скорее всего, ожидал Поликарп Кузьмич.
   И действительно он уже был в доме и с вздохом облегчения встретил меня:
   -Ну, наконец, то Сергий, явился, я тут уже весь на пот изошел. Вот ведь напасть какая, ни в жисть ничего не боялся, в сече сколько раз был, а вот зубья драть или резать чего, так мокрый, как мышь сижу. Ты говорил, что немного работы здесь, так, может, ужо сделаешь сразу.
   Пришлось быстро дать команду готовить операционную, я тем временем переоделся. Хотя сегодня объем операции был небольшой и несложный, но я привык ко всем своим делам подходить серьезно и не расслабляться.
   По пути зашел к Ходкевичу, то уже вполне бодро ел жидкую кашку и начал говорить о том, что пора ему меня покинуть. Что я ему и пообещал через пару дней. Когда я зашел в операционную, воевода уже лежал на операционном столе, накрытый холстиной, уставившись в светильник над головой.
   Пока я мылся, помощники, уже сделали все что нужно. Я надел очки с опускающимися большими линзами и начал мытье рук. Когда подошел к столу воевода уже спал.
   После удара саблей, слегка задетое ей, веко правого глаза неправильно зажило и срослось с нижним, сейчас мне предстояло разделить их, и, собственно, больше ничего не надо было делать. Взяв в руки маленький скальпель я осторожно, стараясь не задеть роговицу, разделил сросшиеся веки. Пришлось поработать еще немного над нижним веком, чтобы его впоследствии не вывернуло, несколько мельчайших швов и операция закончена. На глаз наложена повязка с небольшой прокладкой между веками, чтобы ничего, нигде вновь не срослось.
   Наркоз был неглубокий и Поликарп Кузьмич проснулся минут через двадцать. Я еще даже не успел переодеться, так, как отвечал на вопросы своих ассистентов.
   Он возмущенно закряхтел, и мои парни побежали отвязывать его от стола.
   -Сергий Аникитович, так что сделал уже все?
   -Сделал, сделал Поликарп Кузьмич, вот только повязку пришлось положить. Сам ее не снимай, завтра посмотрим, как там дела.
   Поликарп Кузьмич был, похоже, возмущен, что ему сразу не удалось посмотреть на результаты операции, но ничего сделать не мог.
   Еще не отойдя от наркоза, он спросил:
   Сергий Аникитович, знаю я, ты Ходкевича лечишь. Как бы мне его повидать. Мы с ним, сколько раз друг против друга стояли. Так теперь можно бы обсудить, кто кого больше раз побил.
   Я подумал:
   - Вот ведь военная кость, только соображать начал, уже надо военные дела обсуждать, до операции, небось, ни о чем другом не думал.
   - Поликарп Кузьмич, так он рядом вон в той палате лежит, ты погоди, я спрошу у него, может, и не захочет со старым противником разговаривать.
   -Спроси, спроси,- ухмыльнулся старый вояка,- еще как захочет.
   Я зашел к Ходкевичу:
   -Ян Геронимович, тут у меня гость, старый знакомец, бывший воевода Торжка Плещеев Поликарп Кузьмич, хочет он вспомнить битвы прошлые, где вы друг против друга стояли, так как поговоришь с ним?
   - А Плещеев, пусть заходит сейчас напомню сколько раз я ему жопу надрал.
   -Так вы это Ян Геронимович, тут друг друга не поубиваете, мужи вы сейчас болезные оба, долго ли до беды?
   -Не боись Аникитович, мы мирно побеседуем, повспоминаем как молодыми были.
   Я вышел и сообщил воеводе, что Ходкевич его ждет, и заодно спросил, как прошли его сегодняшние мытарства в Кремле.
   -Так с твоей помощью, челобитная написана и отдана. Через два дня должны известить, когда Иоанн Васильевич меня видеть изволит.
   Оставив двух старых противников обсуждать прошедшие битвы и планировать следующие, сам собрался идти к себе, когда меня остановил Кошкаров.
   -Сергий Аникитович. Надо бы поговорить серьезно.
   Я собирался вообще то обедать, с утра крошки во рту не было. Во дворце для меня пробовальщиков не было, это я пробовал почти каждый день лекарства, которые делал Арендт. Хорошо хоть не заставляли пробовать царскую еду. А врагов было у меня предостаточно. Просто, на время они притихли, понимая, что пока я в фаворе, то никто их слушать не будет, но не дай бог, если что не так и конец Щепотневу.
   Я пригласил Кокшарова за стол и вскоре мы сидели, и на пару стучали ложками. Утолив первый голод, я сказал:
   -Ну что Борис сказать хотел?
   Тот, встал, закрыл двери в палату:
   -Сергий Аникитович, снова за свое, совсем не бережешься, хочешь, скажу, сколько у меня уже по тихому татей прикопано? А ведь все по твою душу. Конечно, ты мне много помог, чтобы охрану организовать,- сказал он с трудом последнее слово, - но так не опасаться, как ты делаешь, нельзя. Ведь договорились, что, когда на коне, ты тягиляй надевать будешь. Для чего тебе мастера на него железо подшивали. А вечор мои лучника взяли. Так, когда этого татя с крыши скинули, его кто-то из самострела успел пристрелить.
   -Так, что же делать Борис, не выведешь же всех врагов?
   -А надо - жестко сказал, Кошкаров,- каленым железом их выжечь всех. Я тут кое-что выяснил, у меня в подвале второй день на цепи один сидит страдалец. Вот вечерком пойдем со мной, не все мне, да Гришке немому его песни слушать.
   Гришку немого Кошкаров привез с собой, его друг и личный палач, был спокойный незаметный человек. Но предан он был Кошкарову, как собака. В свое время был он пойман разъездом казанских татар и, прилично зная татарский, столько им наговорил хорошего во время пыток, что они плюнули на все сведения и отрезали ему язык. Кошкаров отбил своего приятеля, по-тихому перерезав всех его мучителей. Потом, отвез, полумертвого Гришку к лекарю. Никто не думал, и не надеялся, но тот выжил. Пережитые страдания, сделали его совершенно обезбашенным, и он у Кошкарова после этих событий исполнял роль палача.
   Свою команду мой безопасник вышколил, до совершенства. Но вот, пытать людей могли далеко не все. Меня же всегда удивляло, что такой человек, как немой, очень любил животных, собаки, как и дети ходили за ним табуном по двору, хотя дворня Гришку изрядно побаивалась, пусть тот никогда ни с кем не ссорился. А моя бывшая кормилица, когда его видела, все крестилась и шептала молитвы. Мне все это не нравилось но, с волками жить, по волчьи выть. Не бегать же все время к царю и жаловаться, что плохие бояре или англичане мне жить не дают.
   -Si vis pacem para bellum, - подумал я, когда Кошкаров первый раз сообщил, что у него есть свой пыточных дел мастер, этих убийц и шпионов никто сюда не звал, так, что пусть выкладывают все, что знают.
   -Так Борис надо бы его в Разбойный приказ передать, пускай он там все говорит.
   - Сергий Аникитович, давай, мы его вначале сами поспрошаем, кто послал, да
   что говорил, сколько обещал. Гришка мой большой специалист, не то, что мясники в приказе, на тате этом ни единой ранки не останется. В Разбойном приказе людишки разные обитают, глядишь, и преставится наш тать ненароком.
   А так хоть узнаем, кто на тебя опять обиды накопил, соседи то твои посмотри с одной стороны двор Аглицкий, с другой стороны на Зарядье у Никиты Романова подворье, такое, что полк стрелецкий требуется чтобы его взять. И тебе нужно такое же делать, о твоем богатстве, по Москве слухи ходить начинают. А вот о силе твоей никто ничего не говорит. Никита Романович Захарьин -Юрьев боярин расторопный, но вот с Щелкалиным они дружбу водят, им я так думаю, не по нраву твое возвышение, тем более помнят они о Бельских и Годуновых, не понять им, что не думаешь ты о них, боятся, считают, что также в опалу могут попасть али вообще головы лишиться. Тем более, что Никита Романович с осени в Москве проживает, собирался Батория воевать, да не получилось, так, что есть время другими делами заняться,- многозначительно закончил Кошкаров.
   -Хорошо, хорошо уговорил Борис, пойду с тобой, хотя и не люблю я на мучения человеческие смотреть.
   -А мне, думаешь, Сергий Аникитович нравится на них смотреть, я потом всю ночь перед иконой заступницы нашей девы пречистой молюсь, чтобы простила меня грешного.
   Остаток дня я провел в беседах со своим гостем, благодаря Кошкарову мы могли вести хоть какой -то диалог, Вечером Тихо Браге переоделся в парадную одежду и отбыл в Кремль в сопровождении десятка охранников.
   После ужина, я сказал Ирине, что мне надо еще кое о чем побеседовать с главой охраны вышел из дома. Борис повел меня к своему местопребыванию отдельному каменному флигелю, где у него была своя, выражаясь современным языком, штаб-квартира. Еще, когда он выбирал себе место, то, увидев, что во флигеле есть большой подвал из нескольких помещений, остановился на нем. Да и я, когда увидел подвал с несколькими камерами и вмазанными там железными кольцами для кандалов, подумал, что мой отец окольничий Аникита Иванович для царя занимался не очень благовидными делами.
   Мы спустились вниз по мрачному сырому коридору и вошли в подвал, низкие сводчатые его потолки тоже были сыроваты, все-таки близкое соседство с Москвой рекой давало себя знать. В подвале у стола сидел Гришка, видимо ожидая нас, больше никого не было. Увидев нас, он встал и открыл дверь в следующую палату, дверь была сделана из толстых дубовых плах, и видимо почти не пропускала звук.
   За дверью была темнота. Вошел Гришка с горящей свечой в подсвечнике. В тусклым свете, было видно небольшое помещение, голый пол с кучей соломы и лежащий человек в железном ошейнике, с тянущейся от него к стене железной цепью. Гришка подошел к стене и начал крутить какое-то колесо. Загремела цепь, таща за ошейник узника к стене. Тот ошалело вскочил, протирая глаза. Через минуту он уже был притянут вплотную к стене. Палач ловко прикрутил ему ноги и руки к стене таким же цепями, и молодой парень практически был распят на древней каменной кладке.
   После этого Гришка молча вытащил огромный нож и, разинув рот, замычал, показывая ему уродливый обрубок языка.
   Парень завизжал, и начал дергаться в цепях, а наш палач медленно подходил к нему и неожиданно сдернув его порты схватил за половые органы и резко провел ножом по коже, парень завизжал еще сильнее и неожиданно обмяк, по его бедру со стороны пореза медленно потекла струйка крови.
   Тут в дело вступил Кошкаров, он оттеснил в сторону Гришку и похлопал парня по щекам, а затем окатил его из ведра водой, в которой плавали небольшие льдинки. Наш узник открыл глаза.
   -Гришка, мать твою,- неожиданно зло заорал Борис на палача,- ты, что собака делаешь, тебе кто разрешил уродовать хлопа.
   - Эй парень, ты как, - уже спокойнее он обратился к пленнику,- Не успел этот гад у тебя ничего отрезать? Да ты не бойся, мы ему ничего не дадим с тобой сделать. Ты же человек понимающий, все нам расскажешь и пойдешь себе домой, тихо мирно к матушке с батюшкой. Тебя хоть как звать то?
   -Мироном, дяденька, меня зовут, прошептал узник, боязливо косясь на Гришку который продолжал ухмыляться и крутить нож в руке.
   Я стоял, смотрел и думал:
   - Вот оказывается еще, когда началась игра в плохого и хорошего полицейского, а я еще Борису советы хотел давать.
   -Но только ты смотри, все нам расскажи, а то даже я не смогу этого изверга удержать, разозлится совсем и нас еще покалечит с тобой вместе. Ну, давай, давай говори, кто послал, зачем, что здесь должен был сделать,- настойчиво внушал Борис.
   И пленник запел. Рассказал он, что холоп боярина Никиты Романова, и что вызвал его вчера ключник Никодим и сообщил:
   - Ты Мирон парень шустрый. Дело опасное есть в самый раз для тебя, если сделаешь быть тебе в серебре. Надо на подворье к боярину Щепотневу попасть и во все колодцы порошок колдовской насыпать.
   Он также рассказал, что очень испугался и начал отказываться, но ключник его припугнул, что хоть так, хоть так, знает он теперь это дело и живым отсюда не выйдет, если не выполнит это поручение.
   Мне было жалко этого дурака, но в тоже время понимал, что, если бы не тайная охрана, мы вчера бы не проснулись все, или лежали и в муках умирали от неизвестного яда.
   -Ну, вот видишь Мироша, рассказал, и на сердце легче стало,- сказал Кошкаров, - а теперь скажи, а где же порошки эти остались, тебя же без них вчера взяли.
   -Так, дяденька, скинул я их, там, у колодца два куста, каких-то в темноте не видно было, я под них и бросил.
   Кошкаров мотнул головой, и Гришка пулей полетел наверх.
   Мы тоже вышли в другое помещение.
   -Что будем делать? спросил Кошкаров.
   -Борис, смотри, парень домой не пришел, значит, там уже знают, что он попался. Говорил он только с ключником, на боярина сказать ничего не сможет. Я думаю, что ключник зарезан или если его уж так Захарьин любит, то куда-нибудь отправлен, хотя скорее все-таки уже убит.
   Отведем мы этого холопа в приказ Разбойный, там его допросят, он все это снова расскажет. А с исчезнувшего ключника, какой спрос. Поведут ли самого боярина на дыбу из-за такого навета, не знаю. Давай лучше сделаем вид, что ничего случилось, ничего не знаем. Это для них еще страшней будет.
   -Так, то оно так,- с сомнением покачал головой Кошкаров,- так они от незнания то еще сильней дрожать будут и еще больше татей на нас напустят.
   -Так что же делать, надо нам тогда, что-то в ответ придумать.
   -Ну, что же будем думать,- сказал Кошкаров.
   -А вот колодцы то придется закрывать, и не просто, а на замки, сказал я,- это ведь надо, что удумали, вместе со мной еще столько народу перевести.
   В это время по лестнице загрохотали шаги. К нам спустился запыхавшийся Гришка, в руке он нес два небольших холщовых мешочка, я положил их на стол и раскрыл затянутое кисетом отверстие. Понюхал, пахло чем-то знакомым, но чем вспомнить я не мог.
   -Так, что Сергий Аникитович, Мирошку этого, в Разбойный не ведем?- задал вопрос Кошкаров.
   -Борис, ну, что ты все вопросы задаешь, сам понимаешь, что с ним делать, все я пошел к себе. Буду еще думать, как что делать, чтобы беду от нас отвести.
   Я шел и думал, как ни старался уйти в сторону от жесткости этого времени, но видно без этого в моей теперешней жизни не обойтись, иначе я подведу всех, кто мне верит, идет за мной и любит.
   Прошел я всего ничего несколько шагов, и повернул назад. Не вынесла моя нервная система угрызений совести, почти бегом спустился в подвал. Кошкаров как раз что-то говорил Гришке.
   -Вы это, еще парня то не прирезали,- тихо спросил я. Чем то довольный Кошкаров посмотрел на Гришку:
   -Ну, что, гони деньгу, видишь, я то Аникитовича лучше тебя знаю.
   Потом повернулся ко мне и сказал:
   -Сергий Аникитович, поспорил я Гришкой, тот все упирался, что прикажешь ты холопа жизни лишить, а я все говорил, что не будет этого. Добрый ты больно боярин, нельзя быть таким сейчас.
   -Послушай Борис,- в ответ продолжил я,- понятное дело, что здесь его оставлять нельзя. Надо его вывезти в вотчину, под присмотром хоть будет. На мельнице бумажной люди нужны вот пусть и работает, хлеб свой оправдывает. Мужики тамошние огонь и воду прошли, лишнего болтать не будут. В ближайшие дни обоз должен стекло из Заречья привезти, Лужин тоже приедет ему много объяснять не надо, сказать только, чтобы незаметно дурня этого на мельницу увез. А с парнем надо будет тебе потолковать, объяснить, что если назад к Романову вернется, у него сразу смерть свою встретит.
   А вот с Романовым надо что-то думать. Если у него сегодня не получилось, получится завтра. Давай Борис пойдем со мной, время еще есть, посидим, поговорим, подумаем, что и как делать.
   Оставив Гришку в подвале, отвязывать пленника, мы с Борисом пошли ко мне.
   В кабинете мы сели друг напротив друга, я открыл краник на маленькой, литров на десять дубовой бочке, в которой второй год был налит спирт. Не знаю, было ли это похоже на виски, но все, кто пробовал, никто от этого питья не отказывался. Единственное, что без закуски у нас это не обходилось. Вот и сейчас на столе стояло здоровое блюдо холодца.
   Мы чокнулись и выпили по стопке моего коньяка. Про себя я вспомнил Бомелия, хоть и очень вредный и опасный был человек, но вот чокаться кубками да бокалами за столом он бояр научил. И сейчас это делали почти все.
   И следующий час я рассказывал ошарашенному Кошкарову, все, что я знал про заказные убийства.
   -Все-таки не зря я в свое время прочитал кучу детективов, вот пригодилось знание,- думал я во время рассказа.
   Борис выслушал меня, с задумчивым видом нацедил полный стакан спиртного и чокнувшись с моей стопкой залпом его выпил:
   -Сергий Аникитович, ну ты удивил, удивил, я то себя докой в этом деле числил, да и учителя у меня были ого-го. А смотри, сколько всего не знал. Может и мне грамоту одолеть да книги умные читать начать, эвон ты, сколько из них толкового вынес. Теперь я думать буду, что и как, но для начала ты Сергий Аникитович теперь без охраны и доспехов никуда.
   Мы распрощались, и я устало побрел к в свою спальню, где меня уже давным -давно ждала жена. Она была уже на восьмом месяце, в конце ноября должны были быть роды. Переносила она беременность довольно легко, по крайней мере никаких гестозов у нее не было. Но уже сейчас Ирка кричала, чтобы я и не думал в родах соваться со своей помощью, что все, что надо будут делать повитухи. Я особо с ней не спорил, так, как знал совершенно точно, что если будет нужно, приду, и буду делать все сам, без повитух. Но на всякий случай с двумя повитухами я отдельно занимался, и рассказывал, все то, что еще сам помнил из акушерства. Мало ли пригодится это в будущем.
   -Сережа, ну что ты так долго,- с упреком прошептала мне Ира, нагибаясь, чтобы снять мне обувь.
   -Ира, тебе, сколько уже было сказано, не лезь, сам разденусь, тяжко тебе это сейчас.
   В ответ у нее ручьем потекли слезы:
   -Я что тебе уже не жена, что мне теперь даже помочь тебе нельзя.
   -Жена, жена, - сказал я, погладив по голове и поцеловав в губы,- и помочь можно, но вот разденусь я сам.
   Завтрашний день был у меня знаменательный, он венчал мои годовые труды по устройству лекарской школы. Конечно, это была не первая школа в Русском царстве, были немногие небольшие костоправные школы при монастырях, где обучались монахи и послушники. Но сейчас это была именно государственная школа, финансировавшаяся из казны. И я планировал обучение в этой школе уже на более высоком уровне, чем все это делалось ранее. У меня была еще одна мысль насчет этой школы, что ее небольшая монастырская больница в будущем станет первой базой, клиникой для будущих студентов медицинского факультета университета. А мои первые ученики, будут первыми преподавателями для этих студентов и, обучая с самого начала своих учеников, сами будут совершенствовать свои знания. Как буду обстоять дела на других факультетах, я пока не задумывался. Жизнь давно меня приучила, что надо решать все проблемы по мере их поступления и переживать о том, чего возможно никогда не будет, лишняя трата времени и нервов.
   Но хоть я так и старался думать, все равно долго не мог уснуть.
   Утром, еще было темно, когда я в сопровождение охраны уехал в Сретенский монастырь. Сегодня в этом обычно спокойном и тихом месте было шумно. Конечно, не каждый день здесь встречали сразу царя и митрополита. Архимандриту было не до меня, он только суетливо на бегу перекрестил всех нас, и куда-то умчался, на ходу крича что-то своим молчаливым спутникам. Я заметил десятка два крепких монаха, с одетыми под рясы доспехами незаметно разошлись вдоль монастырских стен. На колокольне кроме звонаря также стояла пара монахов. Еще через час прибыли царские телохранители в главе с Ивашкой Брянцевым, два его лучника сразу полезли на колокольню. Брянцев поздоровался с мной и с озабоченным видом сказал:
   -Ну, Сергий Аникитович, ты, когда мне речь тогда закатил, как царя оберегать надо, я покой потерял, ведь даже и не думал, что так легко можно человека жизни лишить. Зато теперь, как куда едем, я не всех своих молодцов одеваю, как раньше. Они уже сейчас, незаметно по толпе шныряют и все выглядывают, кто, чем озабочен. Ежели, кто не понравится, сразу такого прихватывают и волокут, в сторонку там осмотрят и решат, что с ним делать. Сегодня хоть хорошо, стены монастырские высоки, а рядом ни одного здания высокого нет, кроме колокольни, ну там мои лучшие стрелки сидят.
   Зазвонили колокола, и в широко распахнутые ворота монастыря въехал возок с митрополитом. Не успели мы приветствовать Антония, который на удивление хорошо выглядел, как появилась царская процессия, сегодня это конечно не был по настоящему торжественный выезд и поэтому, обычного для этого количества народа и праздничных одежд не было, но и этих сопровождающих, хватило, чтобы до отказа заполнить большой монастырский двор.
   Иоанн Васильевич легко спрыгнул с коня, и подошел ко мне. Все вокруг опустились на колени, только я и митрополит остались стоять, архимандрит также встал на колени, но я только низко поклонился царю. Иоанн Васильевич с этого лета уже совсем неплохо вновь мог ездить верхом. А ведь еще в прошлом году, он делал это с большим трудом, так, что мои акции в его глазах стояли высоко.
   -Ну, Щепотнев, приехал я посмотреть, как у тебя тут дела, куда мои деньги потрачены.
   -Великий государь, все готово. Вот только Владыко Антоний освятит пристройку эту, которую в сем году возвели и покажу я тебе все, что пожелаешь. Антоний, стоявший рядом со мной с достоинством поклонился царю и спросил, обращаясь к отцу Кириллу:
   -Все ли готово к чину освящения?
   Отец Кирилл, весь в испарине от волнения отвечал:
   -да Владыко, все готово. Вот и место приготовлено для молебна водоосвящения.
   Антоний подошел туда, поднося крест счастливцам, которые успели пробраться поближе, для целования затем он встал рядом со столом, на котором стояла чаша для водоосвящения и начал молебен. По его окончанию процессия во главе с ним пошла вокруг пристройки, Иоанн Васильевич, как примерный христианин шел смиренно вместе с нами. Монахи шедшие рядом несли несколько икон с изображением Спасителя. Окропив святой водой весь новострой, Антоний и мы вслед за ним вошли, в открытые настежь двери, Митрополит тщательно окропил святой водой все помещения школы и после этого вышел на улицу. Но суета не утихала. После чина освящения все присутствующие подходили для целования креста и получения благословения митрополита. В итоге церемония заняла почти полдня.
   После этого я уже пригласил царя более подробно осмотреть все помещения школы и типографию. При осмотре внимание Иоанна Васильевича, конечно, привлекла химическая лаборатория, он бывал в дворцовой аптеке и смотрел лабораторию Арендта, но такого он еще не видел. Острый ум царя быстро вникал во многое, но все равно, когда он брал в руки изящные стеклянные реторты, колбы и змеевики, сделанные у меня в вотчине, в его глазах я видел удивление и радость.
   Ближним боярам, которые следовали за ним и с подозрением оглядывали все вокруг, он сказал:
   -Вот, покуда, вы все козни друг другу строите, да меряетесь у кого место выше, Щепотнев делом занят. Видите, какие вещи у него в вотчине розмыслы делают.
   Но больше всего он был доволен типографией, когда мы туда зашли, работа там шла полным ходом. Все попадали на колени, и лишь после окрика государя снова взялись за дело. К нам подошел Андроник Невежа и опустился на колени перед царем. Тот смотрел на него, видимо, пытаясь вспомнить этого человека.
   -Так ты ведь Тимофей Невежа, который с Друкарем работал, когда Апостола напечатали?
   -Истинно так, великий государь,- сказал Невежа, благоразумно не глядя на царя и не вставая с колен.
   -Показывай тогда Тимофей, что вы сейчас делаете.
   -Так вот великий государь, вон там монаси с молитвой листы библии набирают, Вот тут лежат гравюры на дереве художниками вырезанные, тоже для книги святой. Погляди, мы к твоему приезду для пробы несколько листов отпечатали.
   Он встал с колен и, подойдя к большому столу, взял с него несколько листов плотной бумаги и протянул царю. Мне было видно, как вытянул шею Антоний, стараясь разглядеть из-за высокой спины царя, что написано на листах. Я кивнул головой Тимофею, на Антония и, Невежа, сняв со стола еще пару оставшихся листов, с поклоном протянул их митрополиту. Митрополит и государь стояли молча, читая четкие строки типографского текста. Отпечатанные на хорошей голландской бумаге, с заглавными буквами цвета киновари эти оттиски нравились даже мне, видевшему гораздо больше присутствующих. Антоний читал, беззвучно шевеля губами, потом он протянул прочитанные листы обратно Тимофею и молча ждал, когда закончит чтение царь, видимо, стесняясь раньше него высказывать свое мнение.
   -Щепотнев, я смотрю не хуже, чем у Федорова получается. Лепо, даже очень. А что же далее не печатаете?
   Иоанн Васильевич, хочу, чтобы весь текст вначале набрать. И чтобы художники все гравюры сделали. Но самое главное, нет у нас пока бумаги своей хорошей. Надо будет голландскую покупать, либо самим делать учиться. Но теперь есть у тебя астролог Тихо Браге, знаю я, что у него в Дании своя бумажная мануфактура была, зело хорошую бумагу она делала. Я вот думаю, что в следующем году, сможет он и у себя на землях, тобой данных, такую мануфактуру устроить и бумага для книг святых у нас делаться будет.
   Иоанн Васильевич хмыкнул:
   -Сомнительно мне это, но поглядим, может и поставит он мельницу такую. Сергий Аникитович. а что за стопки бумаги лежал напечатанные, это что такое?
   -А это великий государь печатаются наставления для учеников моих. По изучению письма нового и науки арифметики, потому, как чтобы ученики могли лечебное дело изучать, должны они читать писать и считать хорошо.
   Я взял пару методичек, напечатанных уже новым шрифтом и подал царю. Тот попробовал почитать:
   -Странное дело, вроде не нашим письмом написано и буквицы на вид чужие, но пару раз прочитаешь и вроде понятно все. Ладно, Щепотнев, доволен я твоими делами, а когда лекаря в мое войско пойдут, то совсем хорошо будет.
   Ко мне подошел Антоний и тихо спросил:
   -Сергий Аникитович, а что ты с листами этими будешь делать священного писания?
   -Владыко, так, что с ними можно делать, вестимо, будут лежать и ждать своего часа, когда в книгу вставим.
   -Ааа.. ну тогда ладно,- успокоено протянул Антоний.
   Интересно,- подумал я,- чего он ожидал, что я скажу, что с этими листами мы в нужник пойдем.
   В это время нашу беседу прервал архимандрит, который сообщил, что скромная монастырская трапеза уже готова, и он приглашает всех откушать, чем бог послал.
   Да уж это конечно была очень скромная трапеза, пожалуй, и у Иоанна Васильевича было немногим богаче. Расстарался отец Кирилл. Единственно, что отличало монастырскую трапезу, не было на столах никакого вина. А так столы ломились от блюд. Хлебосольный хозяин усадил всех за стол, это было достойным завершением, трудного для меня и для него, дня.
   Домой я попал довольно поздно. Но Кошкаров, который сегодня сопровождал меня весь день, уходить не собирался.
   -Сергий Аникитович, хоть уже темно, но надо поговорить. Надумал я тут дело одно, обсудить бы?
   Я тяжело вздохнул и пошел с ним в его флигель. Сонный Гришка открыл нам дверь.
   -Ну что там хлоп наш живой еще? спросил Борис.
   Гришка закивал головой, начал крутить рукой перед нами.
   Кошкаров перевел эти жесты:
   - Говорит, что седня в ноги кидался ему, живота просил не лишать. Вот, пусть посидит, поплачет в темнице, а то, как православных извести отравой, так не плакал.
   И после этих слов с неодобрением посмотрел на меня.
   Когда уселись за столом, Гришка, закрыл за нами дверь, и сел около нее на лавку.
   -Думал, я долго, Аникитович,- сообщил Кошкаров, и вот, что надумал. Придется нам Захарьина Юрьева на живца ловить.
   -Это как, Борис, ты делать собираешься.
   -Так вот как ни крути, а придется тебе Сергий Аникитович живцом побыть.
   -Постой, постой Борис, это, как понимать?
   -А надо Аникитович, чтобы уверился Никита Романович, что ты знаешь все про его дела и к государю собираешься пойти, и есть у тебя человек, который "слово и дело" крикнуть может. И единственно, что ему остается, это первым, как ты вчера сказанул что-то вроде - убрать тебя. Так вот думаю я, что будем мы тебя охранять так, чтобы поняли они, что в Аптекарском приказе пока ты сидишь, никакой охраны рядом нет, и вроде, как мы и вход не бережем. А наше дело убийцу, которого к тебе подошлют перенять. Вот только, как в тот раз бы не получилось, что убил себя тать твой.
   -Да я и не думал, что он убить себя сможет.
   - Ха, о дыбе подумал, сразу ножик и сунул себе в бок,- сказал, оскалившись, Кошкаров.
   Еще час мы обсуждали ловушку для, отца теперь уже, возможно, не будущего патриарха и деда царя всея Руси.
   Следующим утром, как обычно я собирался во дворец, мои лекаря уже в рассветном полумраке грузили телеги с больничным имуществом, все это перебиралось в Сретенский монастырь, больничка у меня в усадьбе закрывалась, свою задачу она выполнила. Ходкевича увезли еще вчера днем, его я даже не видел. Но со слов Ирины, он обещал меня навестить через несколько дней, перед тем, как уехать в Литву. Плещеев также нас покинул, уехал к Хворостинину, так же пообещав приехать через два дня для осмотра.
   В Кремле, как обычно в первую очередь я был у государя, поговорив с ним и осмотрев, я пошел в Думу, проходя мимо Захарьина Юрьева, который ожидал Иоанна Васильевича, поздоровался с ним и, как бы между делом заметил:
   -Слушай Никита Романович, у меня в порубе один холопишко песни красиво поет, заслушаешься. Мне кажется, такие песни даже царю интересны будут.
   Тот побледнел, и ничего в ответ не сказал, я поклонился и пошел дальше. В голове был один вопрос, клюнет ли боярин на меня или нет, и когда ждать рыбака. Но так как раньше завтрашнего дня нападение на меня было маловероятно, я отправился далее по своим делам. После Думы, мой путь лежал в лекарскую школу.
   Там стоял шум и гам мои лекаря, которых я учил уже два года, расставляли все на свои места, готовили учебные классы к занятиям, и командовали, послушными новичками. Новые ученики в основном были из родов нищих боярских детей, которых родители не могли даже собрать для смотра и с удовольствием отправили учиться на лекарей, на полном царевом обеспечении, освободившись, таким образом, от лишних трат, а также не очень крепких отпрысков, вряд ли способных стать настоящими воинами. Было еще три паренька дети дьяков, которые почему-то захотели, чтобы они стали лекарями, а не продолжили отцовскую профессию. Ну, мне то, что, с кремлевскими дьяками всегда жил дружно, почему я должен отказать, неплохо иметь обязанных чем-то тебе бюрократов.
   Жить все ученики, которых то и было всего пятнадцать человек, должны были в монашеских кельях, питаться тоже с монахами. Единственное, что смог для них сделать - это выпросить у отца Кирилла, чтобы время молитвы для них было не таким продолжительным, как для монахов, ведь им еще надо было и учиться.
   Лекарей я планировал учить два года, в первое полугодие - обучение грамоте, простейшей арифметике, и заодно зазубривание строение человеческого тела. Со второй половины года начинается уже настоящая учеба. За основу я взял практическую подготовку, я не собирался забивать им голову всяческими теоретическими рассуждениями, они должны были работать, как парамедики в наши дни, хотя азы сангигиены им тоже буду даваться. Все теоретические моменты медицины и проблемы лечения болезней я оставил для, пока существующего только в моем воображении, университета.
   Я прошелся по всем помещениям, посмотрел, как оживает все вокруг. В будущей операционной также уже устанавливался стол, и даже присутствовал больничный запах. Монастырская маленькая больничка, где оказывалась помощь монахами, была расширена, и очень изменилась, вместо тесных душных келий, имелось несколько палат, в которых могло лежать до сорока больных. Для подозрительных и инфекционных больных был сделан изолятор с отдельным входом. Архимандрит, совавший свой нос во все, очень интересовался, зачем мне такая палата. Пришлось и ему показать в микроскопе
   " водяных тварей" после чего он плевался, крестился и молился, потом сообщил мне, что не спал всю ночь, а пить теперь будет только кипяченую воду. Но смысл изолятора он понял. Может, иногда ему что-то и не нравилось, но за мной горой возвышались царь и митрополит, а я своим прилежанием в молитве, не давал никаких шансов заподозрить меня в колдовстве или чернокнижии. Да и с кем он будет играть в шахматы, если меня здесь не будет. Насколько я понял все остальные в монастыре, кто мог играть, проигрывали ему специально, а его это страшно раздражало. Я же сражался до последнего, и отец Кирилл выиграв у меня остаток дня, ходил довольный, как кот наевшийся сметаны.
   Удовлетворенный увиденным, я дал ценные указания на завтрашний день, по началу учебы, и отправился домой.
   Уже смеркалось, на улице лежал легкий снежок, мы ехали не торопясь. Неожиданно из переулка выехали несколько конных, и сзади нас также раздавалось ржание коней. Мимо меня со зверским выражением на лице пролетел Кошкаров, Нас всего со мной было одиннадцать человек, а нападавших почти два раза больше.
   Я обернулся назад и услышал крик Бориса:
   -Сергий только вперед, не ссы!
   - Я глянул вперед, половина моих охранников уже летели на засаду.
   - Неожиданный рев Кошкарова -Хуррра !!- огласил окрестности. У меня по спине поползли мурашки, я выхватил саблю и с таким же криком рванул вперед. Когда я подскочил, схватка была уже в полном разгаре, улица была узкая, никому не разогнаться, и мы все на конях почти ходили кругами, стараясь в тесноте не задеть своих. Раздавалось только хекание сражавшихся при сабельных ударах, и брань.
   Неожиданно сзади нас также послышался еще конский топот, шум и сабельный звон.
   Раздались крики:
   -Измена, обманул подлюка.
   В несколько секунд наши противники исчезли. На мерзлой земле лежало два трупа неизвестных, а у нас лежал, опустив голову на холку коня, молодой парень.
   Сзади выехало еще десять наших охранников. Я посмотрел на Бориса, тот еще не отошедший от схватки рявкнул:
   -А ты что думал, шуточки все, я специально десяток сзади пустил. Вот и попали черкесы, как кур во щи.
   Я подъехал к своему раненому, увы делать было нечего. Он был мертв, вроде неглубокая рана на шее, но сонная артерия была перерезана. На гриве его коня осталась темная полоса крови.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"