Аннотация: Конкурсный рассказ, написанный в соавторстве с моей подругой Миледи. Честно скажу, один из любимых лично мной. Но не принятый автором мира.
Стефану Бруджа никогда ранее не доводилось бывать в Венеции. Как и многие, он был наслышан об утопающих улицах, бесконечных мостах и арках, но, не одарённый богатым воображением, не мог представить себе этого города, да и не пытался. Теперь же Венеция настигла его, словно огромный спрут со своими несчётными каналами-щупальцами, которые обволакивали, затягивали, усыпляли.
Стефану не нравился этот город. Не нравился, несмотря на его неоспоримую красоту, несмотря на то, что даже ночью он был переполнен красками, разливавшимися по воде от света раскинувшихся по стенам факелов и многочисленных отражений, как не нравилась и компания, в которой масан вынужден был находиться, и цель его приезда.
Венецианцы тоже не вызывали у Стефана тёплых чувств - их размеренный, сонный, как бесцельно текущая в каналах вода, образ жизни был чужд бунтарской натуре молодого Бруджа. Жители города сторонились проблем даже в такое сложное время, когда страну терзали политические распри, выливаясь в интриги и подпольные заговоры.
Но кое-что всё-таки встряхнуло Венецию (эта мысль невольно вызывала у Стефана неуместную улыбку) - вампиры. Процесс захвата Европы был в самом разгаре. Суеверный ужас челов перед кровососами давал последним неоспоримое преимущество, стоило лишь раскрыть свою сущность. Венецианцы, прятавшиеся в балах и маскарадах от государственных проблем, как страусы в песке, впали в массовую панику, когда масаны, уже успевшие влиться в это беспечное общество, открыли своё лицо. И поднявшаяся перманентная суматоха стала идеальным прикрытием для того, чтобы избавиться от кого-то неугодного, особенно, если его положение в клане лишь формально...
Стефан не знал, чем той масанской верхушке, что по каким-то своим причинам отирается рядом с Тайным Городом и его жителями, не угодил какой-то выскочка из клана в далёкой Венеции, пусть и весьма влиятельный на местном уровне, но делом молодого Бруджи было выполнение приказов, а не их понимание.
А уж показательная демонстрация дружбы "союзников", охотно откликнувшихся на просьбу пополнить ряды карательного отряда, ему была явно не по душе и держала в напряжении.
Масан задумчиво проводил взглядом обломки остова от винной бочки, проплывшие под мостом и отправившиеся куда-то в путешествие между сине-зелёными бликами канала, и, обернувшись к высокому, как и все тёмные, наву, обронил:
- Я сыт этими лужами по горло. Пора приступать к делу.
- Рано, - Диега не счел нужным повернуться к собеседнику, продолжая сосредоточенно разглядывать мутную воду, как будто там можно было увидеть что-то, кроме покачивающегося на поверхности мусора - последствия одного из недавних погромов.
Масан промолчал, но выражение бледного лица было весьма красноречиво.
Нава раздражала суетливость этого Бруджи. Не было никакой необходимости спешить, чтобы потом топтаться на месте операции, привлекая ненужное внимание. А еще, похоже, масану совершенно не было дела до того, кого они будут устранять и почему. Конечно, имя цели вампир знал, но так и не счёл нужным поинтересоваться, почему придётся убить сородича. Даже больше, члена его клана. Для Диеги такое равнодушие к своим было проявлением неполноценности.
Впрочем, причин желать смерти их будущей жертве было множество. Как у самих масанов, так и у многих других. Нава не интересовали уничтоженные им кровососы - это внутреннее дело Семьи - и, тем более, челы. Чезаре подписал себе приговор, вырезав семью Джафара Хамзи. Шас много ездил по Европе, находя новые товары, - надо признать, челы умеют создавать интересные вещи. В последние годы Джафар обосновался на острове Мурано, прибрав к рукам одну из мастерских по производству венецианского стекла, и даже перевез туда жену и сына - в Тайном Городе уже не первый год держалась мода на изящные безделушки, посуду и дорогостоящие зеркала производства местных умельцев.
Диега хмыкнул, вспоминая, что и сам не удержался, купив как-то фиал из плетёного стекла для одного ценного зелья. Но это приятное воспоминание быстро растаяло в мерцающей глубине канала. Чезаре Бруджа посягнул на жизнь тех, кто находился под покровительством Нави. Это не было случайностью, это было вызовом Темному Двору.
Гарка поправил непривычный колет из грубой коричневой кожи. Такие здесь носила охрана мелких дворян и купцов, которую они сейчас изображали - самое то, чтоб не обратили внимания и побоялись лишний раз задеть. Наву не доставлял удовольствия вынужденный маскарад - в отличие от любившего человскую одежду комиссара, Диега был твердо уверен, что облачения лучше традиционного комбинезона гарки не существует. Но сейчас они не должны были выделяться на фоне местного населения.
Нав всё продолжал всматриваться в изменчивую тёмную поверхность, стараясь уловить смутное предчувствие, бившееся на самом краю сознания, но оно так и не пожелало оформиться в полноценное предсказание.
Наконец Диега мотнул головой, стряхивая концентрацию, и бросил Стефану:
- Пора.
Нав не видел, как губы вампира растянулись в предвкушающей улыбке - он уже направлялся к берегу, куда стекались остальные участники операции: два таких же высоких темноволосых нава и десятка три масанов. Сверив время встречи, воины бесшумно растворились тенями между домов, чтобы в назначенный момент сойтись, словно капельки ртути, в одной точке.
Если бы кто-нибудь из жителей Венеции осмелился в эту ночь открыть запертые на все замки двери или наглухо захлопнутые ставни или, что ещё хуже, оказаться за пределами собственного дома, он мог бы встретить на одной из улиц всё того же изнурённого последними событиями, но по-прежнему великолепного города необычную компанию. Воин, похожий на священнослужителя, и священнослужитель, похожий воина, в сопровождении двух высоких монахов, лица которых скрывали капюшоны, неспешно шли по узкой улочке, беседуя вполголоса.
- Не ожидал встретить тебя в столь поздний час в городе, Витторио, - лицо воина, преждевременно испещрённое морщинами, несло печать усталости.
- Монсеньор, - в голосе прелата прозвучал мягкий укор и едва уловимая нотка сожаления. - Нынче меня следует именовать так, Фабио.
Стороннему наблюдателю, не знакомому с этими двоими, вряд ли пришло бы в голову, что они одного возраста - в отличие от стратиота, прелат выглядел моложе своих лет. Этот невысокий мужчина, чьих волос едва коснулась седина, был неприлично красив для священнослужителя: тонкий мужественный профиль, проникающий до глубины души тёмный взгляд и мягкая улыбка располагали к себе собеседника.
Воин лишь фыркнул в усы.
- Так что привело тебя в наш грешный город?
- Как ни странно, - на сей раз прелат решил проигнорировать выбранную стратиотом манеру разговора, - в вашем грешном городе нашлось место целомудрию и добродетели. Я получил сообщение от одной очень уважаемой семьи, что их юный отпрыск - благочестивый юноша, который хочет посвятить себя Господу. И остальные члены семьи благосклонно относятся к этому в высшей мере заслуживающему одобрения желанию.
- Любопытно, кто же эти люди, что ты решил проводить послушника в храм собственной персоной?
Некоторое время прелат задумчиво перебирал пальцами чётки, но по некотором размышлении всё-таки озвучил фамилию. Фабио понимающе кивнул.
- Полагаю, твой визит не столько дань уважению, которым пользуется эта фамилия, сколь тем материальным благам, которыми она поддерживает монастырь.
- Друг мой, не стоит мыслить так прямолинейно. Не секрет, что эта семья в течение многих лет делает храму щедрые пожертвования, но сам по себе этот факт не является причиной моей благосклонности. В конце концов, я такой же человек, как и другие. Теряю ли я что-то, отдавая дань уважения людям, которые его достойны? Тем более, гордыня - смертный грех, а юноша, вкусивший земных благ и сознательно отрекающийся от них ради истинной веры, заслуживает некоторого внимания.
- И всё же, наносить визиты вежливости среди ночи...
- Разделение суток на день и ночь - это условность, позволяющая мирянам упорядочить свой образ жизни. Жизнь в храме свободна от условностей, мы ведём образ жизни, угодный Господу. Находишь в этом нечто предосудительное?
- Конечно, нет. Но город полнится слухами о разбойниках... И ужасных потусторонних тварях, что в последнее время слилось в одну бесконечно глупую басню, которую пересказывают друг другу суеверные и трусливые аристократы. Естественно, в ней много вздора, но беспорядки действительно участились, причём большей частью в ночное время.
В ответ прелат горько усмехнулся.
- Не удивительно. Нечисть не любит дневного света.
- Нечисть? - Фабио бросил просительный взгляд на собеседника. - Умоляю, Витторио. Ты же служитель Церкви, неужели веришь в страшные сказки, которые придумывают тёмные люди?
- Каждая сказка на чём-то основана, друг мой. Увы, этот мир населяют не только Божьи твари. Много в нём есть от лукавого.
У стратиота, человека в высшей степени реалистичных взглядов на жизнь, было что ответить, но в это время путники приблизились к площади Сан-Марко и поразительная (особенно в сложившихся обстоятельствах) оживлённость на площади не могла не привлечь их внимание. Ещё издали до слуха людей донеслись шум и крики, заставившие Фабио потянуться к оружию, а прелата нахмурить брови.
- Боюсь, нам лучше сменить маршрут, Витторио, - лицо старого вояки утратило мягкость, и следы радости от встречи со старым другом растаяли. - Мне терять нечего, но я не хочу, чтобы ты и твои ученики пострадали.
Священнослужитель перебирал чётки и старательно прислушивался к шуму на площади. Казалось, он что-то взвешивал.
- Твоё беспокойство напрасно, мой друг, - сказал он наконец, поднимая глаза, но не на Фабио, а концентрируя пристальный взгляд на какой-то ещё невидимой последнему цели. - Мы под защитой Господа.
На фоне огромной белой громады, совершенной в каждой своей детали настолько, что здание походило на фарфоровую игрушку тончайшей работы, фигура масана казалась ничтожной. Но его соратники видели перед собой гиганта, великого воина и покровителя, за которым готовы были идти без вопросов и сожалений.
- Мы заставим эту обнаглевшую пищу шевелиться. Покажем им, кто здесь хозяин! Возьмём Дворец - и Венеция наша!
Чезаре предпочитал словам дело, но иногда короткое напутствие способно было довести и без того опьянённых чередой побед и безнаказанностью масанов до воинственного безумия, которое превращало их в несокрушимую силу.
И - он получил желаемое. Ведомая им, жадная до крови во всех смыслах этого слова, толпа взревела, и, словно волна, набегающая на прибрежные камни, хлынула на нижнюю аркаду здания.
Относительно небольшой масанский отряд, наблюдавший за этим из своих укрытий, располагавшихся в тщательно просчитанных ключевых точках, к поруганию великолепного творения человских зодчих оставался безучастен. У них было конкретное задание и определённая цель. Они ждали лишь приказа действовать.
Некоторое время Стефан выжидал. Последователи Чезаре быстро входили во вкус, врываясь всё глубже в здание, круша всё на своём пути и с упоением убивая несчастных челов, которым выпало охранять Дворец этой ночью. Наконец, Бруджа счёл, что удачный момент наступил, и вопросительно посмотрел на нава, отдавая дань формальности - в своём роде, руководителями операции были оба.
Затуманенный взгляд Диеги невидяще скользнул по масану, и нав отрицательно качнул головой - он прощупывал окружающее пространство и не хотел отвлекаться на слова. Однако уже через минуту гарка поднял руку, дав знак остальным о начале операции.
И тут же три черных вихря закрутились вокруг лидера мятежных масанов, стоящего в величественной позе у входа во дворец - масан оказался отрезан порталами от большей части окружения, чьё устранение стало задачей Стефана и его отряда.
Сказать, что Стефан был в бешенстве - это значило не сказать ничего. Он упустил момент, когда нав перехватил управление операцией, и теперь пытался вложить всю свою ярость в то, чтобы сдержать напор сторонников Чезаре, всё большая и большая часть которых запоздало реагировала на внезапное нападение. И, задача, надо сказать, была не из простых - противники превосходили отряд Стефана числом, а природная их склонность к безумствам, усиленная напутствиями сумасбродного вожака и пониманием происходящего, превращала масанов в одно большое, бездумное и опасное существо.
Тем лучше! Это давало Стефану возможность выплеснуть свою злость в бою, потому что иначе он сейчас развернётся к этому наву и просто...
Вопрос о том, хватило бы Стефану навыков противостоять Чезаре лично и, тем более, так разумно спланировать нападение, почему-то не возникал. Масана волновало только то, что нав, пришедший с ним во главе отряда "помощи от союзников", внезапно оказался главным, и это задевало его, молодого и перспективного, личную гордость.
В это мгновение молодой и перспективный ещё не знал, что счёт его жизни уже идёт на секунды.
Вопреки тому, что думал о себе он сам, Чезаре Бруджа был психом, чья жизнь состояла из пафосных речей и помпезных сцен, но все это отходило на задний план, когда речь шла о сохранении этой самой жизни. Отменный фехтовальщик, он намеревался если не победить, то дорого продать последнюю. Ближайших охранников, оставшихся рядом с Чезаре, взяли на себя двое гарок, оставив Диеге самого лидера. Масан ловко уходил от навских клинков, не забывая об ответных ударах. Нав зашипел, когда противник смог его задеть - на катане масана было обсидиановое напыление, рана оказалась чувствительной. Впрочем, это не помогло Чезаре, - напротив, только заставило нава усилить напор. Обманное движение левым клинком, масан принимает его на лезвие катаны, уходя в противоположную сторону, - и тут же правый клинок Диеги наносит решающий удар, сносящий противнику голову.
Нелюди, занятые взаимным уничтожением, попросту не заметили появления на площади трёх фигур в монашеских одеяниях.
Прелат же наблюдал за происходящим молча, с холодной застарелой ненавистью и ноткой циничного любопытства. В своё время он успел слишком близко познакомиться с местными властями, чтобы сопереживать обитателям Дворца, но едва безумствующая живая волна вампиров коснулась капеллы, Витторио ощутил, как в груди раскрывается цветок праведного гнева.
Двое учеников за его спиной тоже это почувствовали, почти одновременно подняв покорно склонённые до того головы.
Лёгкий ветерок, пробежавший по площади Сан-Марко, не удостоился внимания представителей древних рас и, обиженный таким отношением, сделал круг над площадью, впрочем, тут же вернувшись устрашающим порывом. Усиливающийся с невероятной скоростью, ветер бился о фасады дворца, блуждал в многочисленных арках, гладил колонны и трепал волосы захлебнувшихся боем масанов. Ветер разносил по площади едва уловимое эхо - слова, произнесённые шёпотом, и вопреки всем законам физики, оказывающиеся в ушах далёких от произносящего слушателей.
В отличие от масанов, большая часть которых промышляла разбоем и в культурные особенности местного населения не вдавалась, Диега был немного знаком с языком, на котором эти слова произносились. Это не было заклинанием в понимании классической магии, но что-то вокруг менялось.
Это была молитва.
Тонкие бескровные губы шептали простые формулы, через которые человечество веками взывало о помощи. Прелат практически осязал разгоравшееся внутри него благочестивое пламя, растущее вне его воли, неконтролируемое и свободное. И, в конце концов, оно выплеснулось через край. Разлилось светом в тягучем ночном воздухе, отражаясь от выложенной кирпичом площади, от высоких светлых стен зданий, замыкавших её, даруя невольно замершим кровопийцам вечный покой.
Диега так и не успел разобраться, что происходит, когда яркое сияние затопило площадь, захватывая Дворец и капеллу, а самого нава непонятная сила швырнула на землю, взрывая тело страшной болью - казалось, его раздирает изнутри.
С трудом подняв голову, нав понял, что масанов рядом просто не осталось, а гарки, так же как и он, из последних сил пытаются справиться с болью. А в следующую секунду Диега, холодея от понимания происходящего, увидел, как голова Альги покатилась по кирпичной кладке - один из спутников прелата, повинуясь его приказу, подхватил оружие кого-то из масанов, сиротливо валявшееся на земле, и пустил его в ход. И ещё через мгновение - Диеге пришлось принять удар на себя, и он потерял сознание.
- Стой.
Тихий, но нетерпящий возражений приказ прелата пресёк движение монаха, которое стало бы для нава последним. Витторио опустил взгляд, задумчиво перебирая чётки.
- Это последний?
- Да, монсеньор.
- Хорошо. Возьмём его с собой. Он плох, но лучше свяжите. Цепь сможете найти во Дворце.
Распоряжение тут же было принято к исполнению, и вскоре монах взвалил на крепкое плечо бесчувственное тело нава.
Когда эта загадочная компания прошествовала мимо замершего, поражённого всем увиденным стратиота, к тому впервые вернулся дар речи.
- Витторио... Что произошло? Как ты это сделал? Кто эти люди?
В ответ прелат поднял руку, пресекая вопросы.
- Это не люди, мой друг. И, пожалуй, это всё, что тебе следует знать.
- Но всё же... Как?
- Силой Господа, мой друг, и никак иначе, - в жестах и мимике священнослужителя словно произошло какое-то едва уловимое изменение: в них проявилась почти каменная твёрдость, до того будто осторожно прятавшаяся где-то внутри, то ли из скромности, то ли по какой иной причине. - Позволь тебе напомнить, что у меня назначена важная встреча, а в настоящий момент мы тем более ограничены во времени.
Фабио промолчал, но случившееся заставило его погрузиться в глубокие размышления.
Снаружи они могут выглядеть по-разному, но кто часто бывает в богатых домах, тот знает, что внутри они все одинаковы. Убранство комнат изобилует шелками и позолотой, в отделке преобладают оттенки бордового, а от избытка свечей прелат невольно морщился - в таком их количестве явно не было нужды, и выставлены они были с единственной целью: продемонстрировать щедрость хозяев. Упомянутые хозяева, в свою очередь, выглядели несколько скромнее, но, как догадывался Витторио, - исключительно потому, что высокопоставленного гостя не ждали так поздно. Впрочем, это не помешало им в срочном порядке организовать поздний ужин - конечно, не собственноручно.
Прелат представил своего старого друга, любезно составившего ему компанию, а сопровождавшего его монаха упомянул, как ученика, после чего тот на несколько мгновений опустил голову ещё ниже и отошёл к стене, всё так же не открывая лица.
- Ваш ученик также может присоединиться к трапезе, монсеньор, - вежливо предложила на правах хозяйки высокая женщина с болезненно-бледной кожей.
- Благодарю, в этом нет необходимости. Наш визит подчинён определённой цели, а потому хотелось бы перейти непосредственно к вопросу, который привёл нас сюда, - в неровном свете множества свечей лицо прелата казалось выбеленной маской вроде тех, что носили участники так любимых горожанами карнавалов. - Маттео, ваш сын. Уверены ли вы в том, что Храм Божий - лучший путь для юноши с такими возможностями? Я, увы, не могу не учитывать положение вашей семьи в обществе.
Немолодой аристократ, сидевший во главе стола, посмотрел на жену, и в его взгляде читалось лёгкое недоумение.
- Монсеньор полагает, что мы бы осмелились потревожить его просьбой, не будучи уверенными в своём решении? - озвучила, по-видимому, общую мысль хозяйка. - Тео не похож на братьев, он был болезненным ребёнком, и понимание, что военная карьера не для него, пришло к нам очень рано. А что касается политической стези... - женщина горько усмехнулась и покачала головой.
- Меньше всего я хотел оскорбить столь уважаемых людей, как вы, - тихий вкрадчивый тон священнослужителя контрастировал с неизменно твёрдым выражением лица и странно блестящими тёмными глазами. - Но прошу понять и меня - юношам в возрасте Маттео свойственна некоторая... Эмоциональность. Порой их жажда самостоятельности принимает причудливые формы. А Храм - это не место для подобных проявлений.
Трудно было не заметить, что на лицах хозяев отразилось облегчение.
- Можете быть уверены, - убеждённо сказал отец юноши, - это не про Тео.
В ответ на предложение хозяев позвать сына прелат заявил тоном, не предполагавшим дискуссии, что прежде желает поговорить с Тео с глазу на глаз.
Витторио зашёл в указанную дверь в конце коридора без стука и был несколько впечатлён открывшейся разницей между роскошным убранством дома и по-спартански скромно обставленной спальней. Просторное помещение с камином вполне вписывалось в общий архитектурный ансамбль особняка, но на этом сходство заканчивалось - и, как несложно было догадаться, сохранилось оно в таком виде только потому, что фундаментальные изменения были невозможны.
Голые серые стены были лишены окон, и единственным их украшением служил отражённый свет камина. Из мебели в комнате была лишь скромная низкая кровать и металлическая конструкция, служившая ночным столиком. На столике лицевой стороной вниз лежала толстая книга, и прелат решил, что это Библия. На постели, почти бесшумно дыша и укрывшись тонким покрывалом, спал юноша лет семнадцати.
Отблески пламени выхватывали из полутьмы ещё довольно нежные, почти девичьи черты лица, ровные стрелы чёрных бровей, рассыпавшиеся по подушке тёмные локоны и слегка курносый нос.
Прелат протянул руку к книге, и Тео открыл глаза.
Не говоря ни слова, юноша сел на кровати и без испуга и удивления посмотрел на незваного гостя.
- Здравствуй, - сказал Витторио, позволяя себе вольность нарушить этикет.
- Здравствуйте, монсеньор.
Прелат одобрительно посмотрел на молодого аристократа.
- Я пришёл за тобой. Родители считают, что в Обители Господа ты сможешь найти своё место.
- Это моё решение и у них было достаточно времени, чтобы понять, что бессмысленно ему противиться, монсеньор.
В светло-карих, почти янтарного цвета глазах отражалась искренняя и непоколебимая решимость.
Губы священнослужителя дрогнули, но он сдержал улыбку. Вспомнив о своём намерении, взял со столика книгу и, перевернув её, с удивлением обнаружил на обложке тиснёную надпись с именем автора.
- "Божественная комедия"? Признаться, будучи наслышан о твоём праведном намерении, я ожидал увидеть литературу другого рода.
- Господь даёт нам много источников знания. Зачем ограничивать себя лишь Святым Писанием?
- Святое Писание несёт чистую, ничем не замутнённую мудрость, а книги вроде этой, - прелат тряхнул в ладони увесистый том, - содержат фантазии и выдумки, способные повлиять на неокрепшие умы.
- Но разве не в этом свобода выбора, которую подарил нам Господь? Разве не затем он дал нам способность мыслить и отличать благое от дурного, чтобы мы в муках сомнений искали истину, монсеньор?
Витторио внимательно посмотрел на подобравшегося на кровати юношу. Очень внимательно, будто искал что-то в его позе, недоумённо нахмуренных бровях или, может быть, взгляде. Но увидел лишь бесхитростный интерес к беседе и лёгкое непонимание.
- Тебе ещё многому предстоит научиться, - мягко улыбнулся он будущему послушнику и протянул руку, помогая подняться с кровати.
Прощание с родителями Маттео не запомнилось. Долгожданное ощущение свободы и душевной тишины невольно заставляло сердце биться чаще при каждом вдохе густого предрассветного воздуха. И даже бесцветные солнечные лучи, стёршие ночные краски, но ещё не окрепшие для дневных, которые обычно оказывали на юного затворника гнетущее действие, сейчас приносили лишь ощущение чистоты, с готовностью открывшейся перед чем-то новым, способным написать на ней собственную историю.
Едва они вышли из особняка, прелат отдал короткое распоряжение помощнику, и тот скрылся в сетях узких улиц. А в паре кварталов их ожидала лодка, которую, судя по всему, приготовил второй из монахов - за время отсутствия монсеньора он погрузил в неё какие-то вещи, спрятанные под плотным покрывалом.
Прелат мягко подтолкнул парня к лодке, намекая, что ему со старым другом нужно перекинуться парой слов.
Маттео спрятал под скамью свой нехитрый скарб, состоявший из узелка с бельём и всё той же книги, с которой парень не расставался ещё никогда в своей жизни, а сам сел напротив человека, лицо которого скрывал низко надвинутый капюшон. Прелат недооценил слух юноши. Большую часть разговора тот не разобрал, но на последней фразе стратиот повысил голос, и Маттео услышал её полностью.
- Не знаю, что ты сделал с моим другом, но с тобой мы не знакомы.
От удивления Тео рефлекторно повернул голову в сторону говорящих, и тут же фигура в капюшоне качнулась:
- Подслушивать нехорошо.
Юноша опустил глаза.
А через минуту прелат присоединился к ним. Дождавшись второго своего спутника, который вернулся с небольшим свёртком в руках, кивнул, и монахи налегли на вёсла. Маттео не уставал удивляться тому удивительному единению, которое позволяло этим троим общаться практически без слов.
Почти неподвижная в это время года вода тихо плескалась под вёслами. Юноша плотнее укутался в свой плащ и увлёкся созерцанием отражающегося в воде сереющего неба. Через какое-то время дома с обеих сторон улиц стали совсем низеньким и начали попадаться реже - Тео понял, что они покидают сухопутные пределы города.
Людей на улицах в такой час не сыщешь, а на окраине и подавно, поэтому оба монаха сосредоточились на гребле, не отвлекаясь на то, чтобы поправлять свои накидки. Взгляд юноши случайно скользнул по лицу одного из них, и Тео невольно отшатнулся.
Об этом косом шраме через пол-лица были наслышаны даже те, кто самого лица никогда не видел - им наградил своего обидчика обезумевший торговец, когда Франческо Ацио по кличке Скорняк, известный вор и головорез, лишил его не только товара, но и сына. Тео не знал подробностей, но он слышал о суде и был уверен, что убийцы больше нет в живых.
Заметив, как побледнел их юный попутчик, прелат решил вмешаться.
- Тебя что-то смущает, сын мой?
- Нет, монсеньор, - севшим голосом соврал Тео, не в силах оторвать взгляда от темнеющего под капюшоном участка кожи.
- Никогда не лги мне больше, юноша, - строго сказал священнослужитель, но почти сразу смягчился. - Помни, что Храм Божий всегда открыт даже для самой заблудшей души. Моей радости не было предела, когда полгода назад такой заплутавший человек, как Франческо, впустил в себя Господа, избрав меня в качестве своего проводника на этом нелёгком пути. Это настоящее чудо, но понимание его доступно далеко не всякому, поэтому я счёл полезным для общего блага не афишировать эту историю перед мирянами.
Юноша продолжал с опаской смотреть на "заблудшую душу", и в голосе прелата зазвучала сталь:
- Ты же не станешь оспаривать тот факт, что всякий человек имеет право на раскаяние, Тео?
Услышав эти слова, парень вспыхнул, устыдившись тех осуждающих мыслей, что посетили его только что.
- Простите, монсеньор. Ни один человек не имеет права судить другого, ибо никто не безгрешен.
Таким ответом прелат остался доволен, а человек с правом на раскаяние гнусно усмехнулся и поправил капюшон. К счастью для Тео, он этого не видел.
Тем временем, лодка уже вошла в воды Адриатического моря, беря курс к острову Сан Франческо дель Дезерто, который и был конечной целью путешествия этой маленькой компании.
Первым, что почувствовал Диега, был запах. Странный и неуместный - в Цитадели такого никогда не было. Пахло морем, сухой травой и ещё чем-то совсем незнакомым - если б нав хоть раз в жизни бывал в церкви, он бы узнал ладан.
Попытка сменить положение отдалась резкой болью. Он ранен и в Обители? Нет, у эрлийцев пахло свежестью и совсем чуть-чуть - лекарствами. Но не морем - откуда в Тайном Городе море? Вслед за болью пришло воспоминание о ярком давящем свете и черноволосой голове, покатившейся по камням площади. Нав застонал и с трудом разлепил глаза - даже темнота была непривычной, не своей уютной Тьмой, а чужой - холодной и влажной.
Диега попытался просканировать пространство и осёкся. Не получается. Первый раз с того момента, как закончил обучение, он не смог построить рядовой аркан. Думать о том, что это последствия того самого света не хотелось, к тому же что-то небольшое мешалось между лопатками. Спокойно. Резерв не пуст, это "рыбацкая сеть" и сейчас он её снимет, когда сдерёт артефакт. Попробовав осторожно, чтобы не потревожить раны, повернуться и завести руку за спину, нав понял, что и этой возможности у него нет. Гладкая, обманчиво непрочная на ощупь ткань заскользила под пальцами, когда он обнаружил помеху - уходящие в пол тонкие шелковые ленточки "пастушьего якоря" связывали руки и ноги так, что дотянуться до артефакта было невозможно. Встать и проверить длину "поводка" не хватало сил, тем не менее, превозмогая боль, Диега сел, прислонившись к стене, и осмотрелся.
Голые каменные стены, небольшое оконце в самом верху, совсем не дающее света - то ли на улице стояла ночь, то ли оно было чем-то прикрыто, - узкие ступеньки, упирающиеся куда-то в потолок, земляной пол, солома у стены, где лежал нав, и простой кувшин на полу - Диеге тут же захотелось пить. Он протянул руку и, предварительно понюхав, выпил почти половину - вода оказалась на удивление свежей.
Навы не знают, что такое беспомощность - магия, банальная физическая сила и, главное, Семья, стоящая за каждым из них, исключают такую возможность. Сегодня Диега впервые осознал смысл этого слова.
Но его умение наблюдать, думать и анализировать никуда не делось - значит, шанс есть. Он жив. И должен выбраться, сообщить в Цитадель о новом враге, чего бы ему это ни стоило, а потом отомстить. Раз не убили сразу и даже перевязали, значит, от него чего-то хотят и рано или поздно придут сообщить об этом.
Что ж, остаётся только ждать - нав опять лег и закрыл глаза.
Скрип двери и тихие шаги коснулись тонкого слуха нава, поневоле заставляя его вновь обрести сознание. Диега открыл глаза и посмотрел туда, откуда раздались звуки. Садиться он пока не стал - чем более слабым его будут считать, тем больше шансов на ошибку противника.
Со стороны тех самых узких ступенек спускалась фигура в длинном одеянии, которая запечатлелась в памяти Диеги в ореоле ослепительно-белого света на площади. Лицо прелата было задумчиво и смиренно, а в руках едва слышно щёлкали чётки.
Нав настороженно подобрался.
- Господь милосерден ко всем своим созданиям, но вы порождены иной силой, а потому не заслуживаете ни жалости, ни сострадания, - начал прелат, не поднимая глаз на пленника. - Мне приходилось видеть таких, как ты и те, что пришли с тобой. Но удивительное дело, - священнослужитель посмотрел наву в глаза, в полутьме его зрачки сливались с радужкой, - я не понимаю вашей природы. Что ты такое?
Диега промолчал. У него было такое чувство, что от него и не ждут ответа - этот чел - а перед ним был все-таки чел - уже давно всё для себя решил, и вопрос - лишь отголосок его рассуждений.
Прелат, казалось, обратил всё своё внимание на чётки:
- Если мой вопрос показался тебе риторическим, дьявольское отродье, то мы поняли друг друга превратно. Ты отличаешься от тех, что питаются кровью... Вы разные, но пришли вместе. Откуда? - в голосе прелата произошло изменение, но уловить его причину и характер пока было сложно.
- Если вы думаете, что я могу указать, где обитает ваш дьявол, чьим отродьем вы меня назвали, увы, мне о нем ничего неизвестно. Мы, так же как и вы, челы, живем в этом мире.
- Мы... - хмыкнул прелат и медленно повторил, подчеркнув второе местоимение: - И вы. Но вопрос был в другом. Кто вы, если не люди?
- Челы не единственная разумная раса.
Инквизитор усмехнулся.
- У тебя есть имя?
- Диега.
- Похоже, ты любишь игры, Диега. Или всерьёз думаешь, что я не замечаю, как ты уходишь от ответов на мои вопросы. Как вы себя называете? Откуда пришли? Всего полгода назад вас не было в Венеции. И всё было спокойно.
Диега ненадолго задумался, но все-таки решился.
- Я нав. Мы были здесь задолго до вас, - и добавил тише: - Не назвал бы спокойствием ваши постоянные войны между собой, - Диега не хотел раздражать имеющего преимущество противника, но не сумел скрыть своего отношения к человским непрерывным междоусобицам.
- Нав, - Инквизитор повторил слово, будто пробуя его на вкус.
И умолк на некоторое время. Ответы пленника только вызывали новые вопросы.
- Разногласия людей, - вернулся он к реальности через некоторое время, - вызваны происками лукавого. Именно для этого Господь дал нам Своё Слово. Чтобы у нас был шанс спастись. Впрочем, тебе этого не понять, - прелат осёкся, поняв внезапно, что, увлекшись, читает проповедь "нечисти". - Я встречал таких, как ты, раньше. Не здесь. Какова ваша цель? Что вам нужно от людей?
С этим ответом Диега тоже медлил. Каждое сказанное им в этот момент слово могло иметь непредсказуемые последствия, поэтому нав был крайне осторожен в выражениях.
- Мы просто хотим жить...
- Да что ты? Просто ради жизни твои спутники осквернили капеллу на площади?
- Мои спутники этого не делали. У нас тоже есть свои... противоречия.
- Противоречия, говоришь... Между нечистью... Любопытно.
Прелат подошёл к пленнику ближе, в практически лишённом света помещении сверкнуло короткое лезвие и обожгло нава по щеке - кинжал с обсидиановой крошкой.
Диега не стал уклонятся от удара или пытаться напасть в ответ - все равно он был привязан и это ничего не дало бы, лишь непроизвольно сжал зубы, почувствовав свежую боль.
Похоже, он имеет дело с фанатиком. Не меньшим психом, чем Чезаре Бруджа.
- Странно... Те из вас, с кем у тебя "противоречия", сделали это оружие. И, похоже, оно единственное способно причинить вред таким, как ты, - раны от обычной стали затягивались мгновненно, - Инквизитор взглянул наву в глаза, и тот понял, что, видимо, это уже не первый эксперимент с ним, хотя других он не помнил. Прелат провёл пальцем по царапине и растёр чёрную жидкость пальцами. - Эссенция греха... Нечисть, - вынес вердикт он.
Нав молчал. Бесполезность этого разговора он видел теперь отчётливо, а быть источником полезной для собеседника информации Диега не собирался.
Видя такую реакцию пленника, Витторио сделал вывод, что вытянуть из него ещё хоть слово получится вряд ли. Впрочем, он и так узнал достаточно много. Спрятав нож, прелат снова занял пальцы розарием и направился к выходу. Прежде чем открыть дверь из подвала, он замер на несколько секунд и, не оборачиваясь, проронил:
- Смею надеяться, питаетесь вы тем же, что и смертные. Иначе твоя история может иметь неприятный конец... Раньше ожидаемого.
Нав проводил своего тюремщика взглядом, по шагам считая количество ступенек - почему-то эта информация показалась ему нужной, а может, просто хотелось отвлечься на что-нибудь, что угодно.
Тяжёлая входная дверь упала с металлическим стуком.
Следующие дни почти ничем не отличались: текли друг за другом, сливаясь в один. То, что это уже новый, можно было понять только по появляющейся еде. Юноши, ее приносившие, практически не различались между собой, опасливо приближались к наву и спешно, почти бегом уходили, лишь заменив пустую посуду на новую, с пищей. Один, совсем мальчик, истово крестился на входе и даже выронил кувшин с водой, наклоняясь, чтобы поставить еду - так тряслись руки. Парень дернулся, когда Диега поймал посудину на лету, и в ужасе бросился к двери, а потом чуть не упал, споткнувшись на лестнице. Этот больше не появлялся.
Диега пытался заговорить с ними, но ему не отвечали. Скорее всего, к нему специально отправляли самых младших, которых запугали злобной нечистью - для воспитания покорности, возможно, даже в наказание.
От еды Диега не отказывался - он должен был как можно быстрее восстановиться, чтобы уйти. Предупредить - никто из навов больше не должен оказаться неготовым к подобной опасности.
Он много раз просчитывал ситуацию и понимал, что тогда на площади не мог ничего сделать, чтобы спасти остальных - он и сам-то остался жив только потому, что того захотел этот необычный чел.
Раны постепенно затягивались, царапина на щеке не оставила даже шрама, да и чувствовал нав себя намного лучше. Вставать Диега начал почти сразу и к этому времени многократно обошел все доступное пространство, изучая степень своей свободы - длины "поводка" хватало почти до лестницы. Окно маловато, стены пробить не получится - он попробовал и это. В любом случае, сначала надо было избавиться от державших его артефактов, только нав пока не знал как. Но он все равно найдет, как уйти.
Надо лишь набираться сил и ждать подходящего момента. В том, что он будет, Диега не сомневался.
И он оказался почти прав. По крайней мере, появились какие-то сдвиги.
Очередной послушник, совершавший "смену блюд" (этого юношу нав уже видел раньше, но ничем для себя не выделил среди остальных), завершив порядком приевшийся Диеге ритуал, направился было к выходу, но отчего-то замешкался. Остановился и обернулся к наву. Да так и застыл, глядя на того янтарными глазами и кусая губы.
- Хочешь что-то спросить? - нав с интересом разглядывал юношу, осмелившегося поднять глаза на "нечисть".
- Вы действительно не человек?
Манера разговора у юноши была необычной для монаха. И даже не потому, что он выбрал уважительную форму обращения для разговора с "демоном". Идеальное произношение выдавало в нём человека "из высших кругов" больше, чем изнеженная кожа, покрасневшая на костяшках пальцев от непривычной работы.
Диега замер, не желая спугнуть смельчака.
- Я не нечисть, - и после небольшой паузы добавил. - Хотя да, не чел.
Тео (а это был именно он) тихо вздохнул. Видно было, что ему приходится преодолевать себя ради этого разговора.
- Вы похожи на человека. Если кто-то выглядит, как человек, но не является им, разве это не демон?
Нав задумался, поскольку не очень-то разбирался в религиозных верованиях челов и слабо представлял предмет вопроса, а потом все-таки спросил:
- А кто такой, по-твоему, демон? Чем он отличается от чел...овека?
Сбить Тео с толку Диеге удалось не более чем на секунду.
- Демоны - воплощения зла. Они приходят, чтобы искушать людей и творить лихое. Осквернять Господа... - парень снова прикусил губу.
Собственно, ничего из перечисленного он за пленником не заметил. Зато были другие люди, действия которых казались юному послушнику сомнительными.
Жизнь в монастыре оказалась не совсем такой, как представлял её Тео. Хотя остров благодушно принял его в свои цветущие объятия, склоняя к созерцанию и размышлениям, а сам монастырь, куда он так жаждал попасть, оказался чередой просторных сооружений, где всем хватало места и в изгибах многочисленных арок играло солнце, юноша чувствовал нехватку чего-то очень важного.
К ранним подъёмам он привык и даже находил в них некоторое удовольствие. Работа, которой в монастыре оказалось неожиданно много, была непривычной, но Тео понимал её необходимость и старался, как мог. Кроме того, он замечал, что, входя в его положение, задания ему старались давать из несложных.
Не нравилось ему другое. Вопреки ожиданиям юноши, духовная жизнь в обители сводилась к формальным выражениям - службам и обрядам, соблюдениям различных правил, многие из которых были Тео не совсем понятны. А вот люди, которые его окружали, мало чем отличались от тех, что жили в городе. Знание текста Святого Писания не делало их ни более добрыми, ни щедрыми, ни терпимыми.
Малейшая провинность неизменно несла за собой наказание. Тео это никогда не касалось, но когда он наблюдал такие картины со стороны, у него перехватывало дыхание от жалости и сострадания, что совершенно не мешало внутреннему возмущению, которое юноша изо всех сил старался игнорировать, потому что понимал, что его рождает осуждение. А осуждения он не мог себе позволить.
Даже по отношению к людям, по каким-то непонятным ему причинам особо приближённым к прелату. С одним из них Тео имел "счастье" познакомиться ещё в дороге, лицо второго увидел лишь на острове. Этот человек не был ему знаком, но по внешности и манерам он мало отличался от Франческо, что вызывало у юного послушника вопросы, которые он не смел озвучивать.
Зато когда Тео обнаружил библиотеку, молчать он уже не смог.
В монастыре было множество экземпляров Евангелия, псалтырей и молитвенников, но это было нечто другое. К своей безмерной радости, юноша однажды при изучении обители (он совершал подобные экскурсии периодически в свободное время - природа наделила его пытливым умом и неуёмным любопытством) обнаружил помещение, закрытое на замок. Ветхий и проржавевший, замок уже давно выполнял исключительно декоративную функцию. Войдя в комнату, Тео понял, что это книгохранилище. Ему было не слишком понятно, зачем известные научные труды, комедии и трагедии сложили в этом маленьком помещении вместо того, чтобы разложить их по полупустым полкам в большой библиотеке, но он был слишком воодушевлён, чтобы задуматься об этом.
Отыскав среди открывшегося ему несметного богатства несколько любимых авторов, юноша сразу же нашёл им применение - как самому образованному, прелат поручил ему помочь менее везучим братьям с непростой наукой чтения, необходимой для приобщения к Слову Божьему, а Тео решил несколько разнообразить содержание учебных текстов.
Когда прелат узнал об этом, то был в ярости. Наказывать послушника он всё же не стал, но у них с Тео состоялся очень долгий разговор о неокрепших умах и безобразной литературе. Ощущение после этого разговора у юноши осталось более чем неприятное. А когда он снова попытался проникнуть в книгохранилище, обнаружил на двери новый, куда более надёжный замок.
Эти воспоминания пронеслись в памяти молодого послушника мельком, но оставили в душе какую-то тень сомнения, к которой Тео не хотел и не должен был прислушиваться. Он снова взглянул на пленника и решил спросить о другом:
- Почему вы здесь? Что вы сделали?
- Кроме людей есть и другие разумные расы, - заметил нав на высказывание юноши, о котором тот уже успел забыть. - Они... мы не воплощение зла и, поверь, у нас достаточно своих забот, чтобы тратить время на ваше искушение и зло, - Диега горько усмехнулся. - Мне и самому хотелось бы знать - почему я здесь?
- Господи, какие глупости я спрашиваю... - прошептал Тео внезапно, отведя взгляд и будто обращаясь к кому-то невидимому. - Это же не тюрьма, это Храм... - тряхнул головой и снова посмотрел на собеседника.
В этот момент нав заметил, что хоть его визави очень молод, но порой в его лице мелькало нечто, чего ожидать в даже не достигшем совершеннолетия юноше не пристало.
- Вы немного лукавите, но это пока единственный грех, который я за вами заметил... Расскажите мне правду. Хоть кто-нибудь. Пожалуйста.
- Какую правду ты хочешь знать? Рассказать тебе то, чего не знаю сам, я не могу.
Тео присел рядом с навом и коснулся ленты, создающей вместе с другими хитрое сплетение, опутывающее узника.
- Что это? Зачем? Этого слишком мало, чтобы удержать взрослого мужчину. Или это не то, чем кажется.
- Магия. Эти тонкие на вид ленточки укреплены магией, которая меня и держит.
- Колдовство? Монсеньор говорит, что это от Дьявола... - в голосе юноши слышалось явственное сомнение.
- Или, можно сказать, колдовство, - Диега кивнул, подтверждая озвученное предположение, и, поскольку собеседник не отпрянул от его движения, позволил себе прислониться спиной к стене - от начала разговора он не двигался, опасаясь, что юноша испугается и сбежит, а раны еще не окончательно зажили, и долго удерживать такое положение наву было нелегко.
- Монсеньор - это ваш старший? Тот, кто меня здесь держит? - не дожидаясь ответа - он понял по глазам юноши, что его догадка верна, - нав продолжил. - Разве твой монсеньор может пользоваться дьявольским приспособлением?
Услышав это, Тео мгновенно отдёрнул руку. На его щеках вспыхнули пятна.
Парень рывком поднялся на ноги, подхватывая кувшин, и прежде, чем нав успел проанализировать ситуацию, выскочил из подвала.
Диеге осталось только гадать, что заставило юношу так отреагировать: его ответ или чересчур резкое движение?
Хотел Тео того или нет, но с каждым днём у него возникало всё больше вопросов. Помощь храму, их повседневная работа - всё это было материальное, мало относящееся к тому духовному миру, который юноша стремился развивать и совершенствовать.
Однажды он заметил, как Франческо и Мануэле (так звали второго монаха, который составлял компанию прелату за пределами острова) упражняются в одном из внутренних двориков. Какие бы чувства Тео ни испытывал по отношению к этим двоим, любопытство оказалось сильнее, и он, выйдя к ним, поинтересовался, чем заняты братья. "Братья" нехотя ответили, что тренируются. Тео только собрался было задать следующий вопрос, как тренировка вышла на новый уровень - мужчины сошлись в схватке, и юноша внезапно очень ясно понял, что эти люди умеют убивать. Причём делают это профессионально и, более того, культивируют это умение.
Не то, чтобы Тео был далёк от мысли, что, случается, некоторые умирают и насильственной смертью, но сам факт, что способные на убийство люди носят монашеские одеяния, не укладывался в его голове. Как и многое другое.
Юноша мало общался с остальными послушниками - увы, у них было немного общих тем для разговора, но, как правило, был со всеми приветлив и участвовал в беседах, временами возникавших за работой. И порой в таких разговорах всплывали фразы, в истинность которых Тео отказывался верить наотрез. Как, например, в то, что монсеньор принимает материальную помощь от людей, репутация которых, как и сами истоки их финансового положения, оставляют желать лучшего. И больше всего бывшему аристократу не нравилось, что, кроме него, похоже, никто не придавал этим слухам значения - над этим подшучивали и позволяли себе язвительные комментарии.
Но всё это было почти терпимо. До одного случая.
Среди самых молодых и "недавних" послушников был юный художник. Парень из простой семьи, он нигде не учился, но мог набросать углём небольшой эскиз, когда выпадала свободная минутка. Наброски эти были простоваты, но в них замечалось явное сходство с реальностью, что Тео считал неоспоримым признаком таланта.
Монсеньор не единожды выказывал недовольство подобным творчеством, поскольку оно развивало воображение, которое, как известно, являлось последствием желания чего-то сверх того, чем одарил тебя Господь.
Ситуация обострилась, когда прелат обнаружил несколько рисунков, изображавших совсем уж недостойные благочестивого юноши женские прелести. После этого художник исчез на два дня.
На третий он появился на занятии, уставший и невнимательный, и объяснил, что отбывал наказание. Тео не стал вдаваться в подробности, но, заметив, что его ученик бережёт правую руку, попросил показать. Увидев перебинтованные пальцы, юноша не сразу связал факты, а, когда ему это удалось, Тео передёрнуло.
Извинившись, он вышел из библиотеки, где обычно проводил уроки чтения, и прислонился к стене, так как ноги внезапно ослабели. Чувства, которые боролись в нём в этот момент, казалось, разрывают грудь на части. Не в силах справится с ними, Тео закрыл лицо руками и завыл.
В следующий раз Маттео пришёл навестить пленника через несколько дней. Юноша выглядел побледневшим и слегка осунувшимся. Поставив перед узником еду, он присел рядом, давая понять, что готов к беседе.
- Спрашивай, что хотел, - нав был рад видеть своего собеседника.
- Вы не демон. Но и не человек. Вы принадлежите к другой расе. Таких, как вы, много?
Диега почти кожей чувствовал на себе пытливый взгляд послушника.
- Меньше, чем хотелось бы... Челов, то есть людей, намного больше нас.
- Вы верите в Бога? Ты веришь?
- Наш бог не вмешивается в нашу жизнь. Не требует веры и поклонения. Он спит.
- Но он есть. Он тоже есть в вас... - задумчиво произнёс юноша. - Меня зовут Маттео.
- Диега. Нав из Семьи Навь.
- У тебя есть семья, - кажется, Тео не до конца понял, что Диега имеет в виду, но в его глазах отразилось сочувствие. - То есть, получается... Тебя держат здесь только потому, что ты - это ты?
- Возможно, причина не одна. Я не умею читать мысли, - нав усмехнулся. - Но эта наверняка главная.
- Это неправильно. Так не должно быть, - на лице Тео на миг обозначились скулы. - Не должно, - повторил он, поднимаясь с места. - Прости, моё отсутствие могут заметить. Но я вернусь.
- Я пока никуда не ухожу, - усмехнулся нав, поднимая руки, чтобы продемонстрировать держащие его ленточки.
Юноша позволил себе улыбку. Впервые за последние несколько недель, как он внезапно понял, закрывая за собой подвальную дверь.
После долгого затишья нава посетил монсеньор, как называл его Маттео. По этому челу трудно было определить его настроение, и Диега приготовился к очередной встрече с покрытым обсидианом лезвием - он мог только надеяться, что новые раны его не ослабят.
Однако выяснилось, что чел пришёл не за этим. Инквизитор долго смотрел на пленника тяжёлым взглядом, от которого хотелось встряхнуться, а ещё лучше - принять ванну, а затем обратил свой взор к узкой полосе света, пробивавшейся сквозь жалкое окошко, прятавшееся под самым потолком, и заговорил. Это был всё тот же язык, так похожий на итальянский, но звучащий более сложно и строго.
Нав понимал отдельные слова, но фразы, в которые они порой складывались, не имели никакого смысла. По крайней мере, Диега его не видел.
Закончив молитву, прелат снова взглянул на пленника и, видя, что в этот раз она не возымела никакого действия, неспешно кивнул каким-то своим выводам.
- Не думаю, что у тебя есть шанс на спасение. Но всё же... Покайся.