![[]](/img/s/samojlowich_a_m/rd/rd.jpg)
|
|||||
|
Русский Диснейленд
| На улице темно - настолько, чтобы не различать дорогу, по которой иду, и части собственного тела. Не видно даже, задающего вопрос "Как ваше имя?", от незнания ответа на который ощущаешь себя подобно китайскому ребенку, незрелым выброшенному на улицу. В самом деле... Оно как у Бога? Не произносится вслух. Или жизнь не пометила меня подобно кофейному стаканчику копирайтом - чтобы не потеряться. ...Я иду неизвестно куда, неизвестно где и неизвестно откуда доносится "Rolling: In The Deep Adele Cover": The scars of your love remind me of us They keep me thinking that we almost had it all Шрамы, оставленные твоей любовью, напоминают мне о тебе, Они заставляют меня думать, что у нас было почти всё. "Почти? - переспрашиваю себя и слёзы текут как у Кару, оплакивающаей покойника за особую плату. - Почти! Выплакавшись я принимаюсь рассуждать: "Допустим, такой как я, не поддаюсь определению. Допустим, никакой природы человека во мне нет, как нет и Бога, который меня задумал. Допустим, любви нет..." И в этот момент буквально упираюсь носом в тяжелую дверь золотых ворот..." Кто бы мог подумать, что неизвестно где тоже есть церковь! С многочисленными башнями по углам и обзором на три стороны и мостиками над безднами, кресты которой со свистом терзает ветер, со входом через глубокие, скрипящие золотые ворота. Открываю их с трудом... Для русских, церковь - все равно, что родина. Вид изнутри меняет прямую перспективу на обратную: он навязывает ту точку зрения, с которой смотрел бы на мир ребёнок. Идёт служба, но за вход надо платить. -- Сколько? - обращаюсь к сидящей тут же старушке. -- Кому одиночеством, кому бессонницей, а другим - повышенным кровяным давлением или желудочными болями, - отвечает она на русском языке. -- Это что русский Диснейленд, чтобы за вход платить?! - возмущаюсь я. -- А вы что думали?.. -- Церковь, - отвечаю честно. -- Нет, это атракцион "Родильная Палата". -- А кресты тут причём? - недоумеваю я. Контролёр атракциона "Родильная Палата", рассердившись на чрезмерно философствующего посетителя, тут же уличила меня в лицемерии: "Небось, прищеми вам дверью хуй, так заорёте во всё горло". Я - отнекиваюсь... - Не мешайте людям рожаться и умирать, ёб вашу мать! И захлопнула золотые ворота. И только тут я прочитал на ней табличку: "Хотите увидеть своего первого ребёнка?"... Первого?.. Я всерьёз полагал, что душевная боль - лишь сигнал где-то внутри тела, и можно вполне осознанно принять решение, как на него реагировать: орать или не орать. Но, видимо, в тот момент, когда человек думает, что делает выбор в пользу совершения действия, мозг уже сделал этот выбор. "Хочу или не хочу?... - сверлило мозг предложение Диснейлэнд. Говорят - первый ребенок у женщины будет похож на ее первого мужчину. Не важно, будет ли этот первый мужчина его отцом. -- Хочу или не хочу? Обозначилось упорное впечатление, что мир полон русскими старыми дурами, о которых даже Фрэйд бы слышать не желал. Но мы живем на "автопилоте" - и я делаю выбор. В конце концов таким образом можно узнать имя - ребёнка, а отчество - отца. ...Чем глубже я захожу в церковь, тем яснее становятся мои желания. Русский Диснейленд выглядит как забытая книга о сексуальных играх. Основная картинка - пар над купелями, толстожопые женщины полощут белье в них как в прорубях, сзади... русские мужики как мысли - они не могут остановиться, пока не кончатся... И невидимый певец, начинающий пение, подхватываемое хором поёт: "Хочешь увидеть своего первого ребёнка?.." -- Хочешь?.. Хочешь?.. - подпевает женский хор. -- Хотим!.. Хотим! - подпевает мужики. Окружности их членов не просто вписываются в окружности вагин, они упраздняют их, как будто мужчина и женщина не могут сосуществовать в одном пространстве - они убивают друг друга. А секс в этой парилке приводит - буквально - к выпариванию спермы. -- Хочу!.. - присоединяюсь к хору. Вероятно, у тех, кто страшится собственных желаний, - дурные мысли, и они боятся, как бы они не вывели наружу что-то скрываемое. -- Хочу!.. - я больше не боюсь, я - всю жизнь думал: в толстушках есть что-то, успокаивающее кровь, умиротворяющее сердце и исцеляющее нервы. Звучит антифония, построенная на принципе попеременного звучания двух хоров: -- Хочешь?.. Хочешь?.. Хотим!.. Хотим! -- Хочу! - орет всего лишь один человек, а кажется, что не слышит весь мир. - Хочу! Не знаю, чем бы всё это кончилось, если бы в этой общей постели не появился младенец. Держа в руках банку с анальным гелем, он трёхмерным (волевым, громким и страшным) голосом говорит, обращаясь ко мне: -- Ты умираешь, потому что не познал себя и не любишь женщин с восемнадцати лет. -- Как? - недоумеваю я. - Как не люблю? А как же моя жена? -- И ты отправляешься в ад, потому что жил той жизнью, которою жил. -- Что? - как, пострадавший от абсурда происходящего, я больше не смог отделять внутреннюю реальность от внешней, иначе остался бы даже без того кривого зеркала, которое имею и просыпаюсь - не столько трехмерность, сколько временность отличает Русский Диснейлэнд от породившей его Америки. Через неделю я завёл целую дюжину пухлых подружек, и теперь мне приходится молчать о таком количестве разных вещей, что пора бы уже обзавестись помощниками.
| ||||