Аннотация: Для http://zhurnal.lib.ru/k/klub_l_s/ и http://zhurnal.lib.ru/k/klub_lewyj_marsh/
"Эйфория луны"
памяти Егора Летова
Часть 1-я: тело
1.
Ночь штурмом берёт город. На безликих стёклах окна вспыхивают пятна - блики настольной лампы. Зеркало в углу комнаты: большое и старое с потрескавшимися краями - отражает человека сидящего за столом с книгой в руках и ветхий потрёпанный временем комод.
На человеке полинявший серый свитер, дверцы комода приоткрыты и обнажают выпирающий из-за них красный кусок ткани.
У самого потолка сидит муха, спит. На полу, около выхода, у обитой деревянной двери, стоит закрытый ящик для обуви.
Человек закрывает книгу и убирает её, пряча на книжной полке рядом с комодом... Его пальцы несколько секунд любовно поглаживают шершавую поверхность стола, затем он вытаскивает из кармана открытую пачку "Беломора" и маленький пакетик с белым порошком.
Достав папиросу он выбивает табак, себе на ладонь, подносит к носу и, вдохнув в себя его запах, ссыпает кучкой на стол, смешивает с порошком из пакетика и забивает обратно в папиросу.
Закуривает, втягивает глубоко в себя дым и, облизав языком сухие губы, произносит. - Закон.
Стены комнаты расползаются в разные стороны. По телу разливается сладкая истома, ноги и руки наполняет невесомость.
-Как паутина. - Шепчет хрипло человек, но голова бессильно опрокидывается, взгляд устремляется к потолку. Около левого края нижней губы начинает пульсировать еле заметная синяя жилка.
Человек проваливается в безмолвное забвение дурмана.
2.
Маша вышла из аэропорта и закурила тонкую сигарету. Синеватый дым унесло лёгким ветром в сторону - прочь. Девушка покрепче сжала свободной рукой ручку лёгкого импортного чемоданчика и двинулась, увлекаемая выходящими из здания аэропорта людьми, в сторону автовокзала.
Над головой проносились огни взлетающих и совершающих посадку самолётов. Лунную ночь разрывалась нетерпеливыми криками их двигателей.
Маша привыкла к подобным перелётам, а отметки в её загранпаспорте давно стёрли из памяти её родной дом.
Звонкая музыка в наушниках флэш плеера едва спасала уши и мысли от этих переполненных людьми автостопов жизни.
И везде эти чужие имена-маркировки места пребывания: Марго, Мишель, Маня, Мери -
даже здесь почти дома приглашение с логином Монро. Безотчётное стремление слиться с окружающим миром.
Забираясь в нутро этого техномонстра Маша бросила окурок, свечу истлевающей жизни, под колёса микроавтобуса, и заняла место у окна.
Незаметно достала из кармана своей жилетки красную таблетку. И опасаясь быть замеченной, проглотила ее, слизав с ладони языком.
Дорога пролетала за окном несуществующими светлячками и шокируя неоном дорожной рекламы. Реальность и бессознательность видений смешалась. Яркие образы дорогих брендов оживали, спрыгивая со своих рекламных пьедесталов и сливаясь с дорожными знаками в абсурдный мультик сюрреализма.
Маша закрыла глаза, спасаясь от этой социальной атаки. Её уставшее от перелёта тело вспомнило ласки Яни, любимой и потерянной Яни. Губы, её губы. Глаза, её глаза. Ладони осторожно сжали чемоданчик, они чувствовали упругость девичьей груди, а не шершавую поверхность материи. В паху стало мокро и жарко. Но Яни уже нет, а значит и тела её нет.
Маша открыла глаза и оставшуюся часть пути неотрывно смотрела за окно маршрутки. На белую и бесконечно сплошную линию разделительной полосы.
3.
Иван выпил стакан мутного кофе и, поставив его на стол, устало потянулся. Чайная ложка на столике отбивала мелкую скорбную дробь, почти конвульсивно звеня под грохот поезда. Поезд подъезжал к городу, мирно отсчитывая своими железными колёсами остаток километражного пути. Маша найдена, но брат не обнимет мёртвую сестру.
Иван грустно щёлкнул выключателем, ночник погас, погружая купе в сумрак. На соседнем месте раздалось сонное бормотание, седой старик спал, видя сон. Удел старости, с которой этот попутчик не хочет мериться, совершая покупку билета на этот поезд. Иван вышел в проход и, пройдя в тамбур, закурил. За окном проносилось время.
Безудержно нелепое и почти невесомое слово- время.
Иван искал сестру уже почти два года, искал, выходит, чтобы попрощаться. Гонка, как и у этого поезда, гонка со временем от станции к станции. От города к городу, изо дня в день. Лишь для одного слова - прощай.
В тамбур вышла проводница, молодая женщина лет двадцати пяти. Попросила огня и подкурившись спросила, выпуская изо рта табачный дым. - Тоскливо?
Иван внимательно посмотрел на неё. Неужели и она? Просто попутчик, но только с красивым телом и зовущими пухлыми губами? Впрочем, для неё это лишь станция, а у него ещё есть свободное время. - Тоска. - Согласился он.
Она была женщиной, попутчицей до этого города. И он, стремясь прогнать от себя эту мысль, входил в её тело. Мял грудь и всасывался своим ртом в её кожу. Безраздельно властвуя, сейчас, этим телом, он не чувствовал удовольствия. Как наркотик, к которому произошло привыкание. Её тело непослушно навязывало ему своё желание, и она молчала. Тоска и вправду уже давно съела её душу. Так впитывает в себя смерть. И он отстранился, уже готовый выльется в неё, не выдержал этого натиска. Этой борьбы если не с ней то с собой. Отчаяние отразилось на его лице. Но эта женщина восприняла всё по-своему.
Присев перед ним на корточки она взяла его плоть в свои губы.
Иван схватил её за голову, желая оттолкнуть, но инстинкт взял верх, эмоции захлестнули рассудок, и он вошёл ей в рот. Грубо совершая поступательную фрикцию и выплёскивая сперму в неё, прижал к своему паху.
Она забила руками по его телу и впервые застонала.
-Бежать, спрыгнуть на ходу с поезда. Разбиться уничтожить себя. - Закричал рассудок. Он отпустил её, натянул штаны и почти бегом вернулся в своё купе.
4.
Митя, стиснув зубы, выкалывал на своей руке контур креста. Толстая медицинская игла до мяса сковырнула кожу. Конечно, для подобной цели больше бы подошёл нож или лезвие бритвы, но тогда боль становиться быстрой и нелепой - необоснованной и тупой.
Металлическая штанга на языке кровоточила уже почти незаметной ранкой-отверстием. Привкус крови. А магнитофон, надрывно срываясь в треск, вырывает из своих испорченных динамиков голос Егора Летова. Хотя какая разница, чей голос сейчас раздаётся в ушах, если через минуты эйфория боли захлестнёт твой разум. Но музыка, да именно музыка привлекала Митю. В ней была боль почти такая же, как и его боль. Острая, ноющая и жизнеутверждающая - ты живой.
И у этих болей просто разная тональность.
Громко выругавшись, Митя присасывается губами к кровоточащей руке, не выдержал, игла упала на грязный покрытый толстым слоем пыли ковёр. Слюна же сливалась с кровью, защипало, и это было почти вдохновение.
Свободной рукой открыл початую бутылку водки и вылил всё её содержимое на рану и снова губами. Впиваясь одновременно зубами раздразнивая самого себя, маструбирая этим инструментом своих чувств. Упал и - крик заглушил магнитофон. -Пошёл на хуй Летов,- неожиданностью пронеслось в голове.
Аудиолизация боли, есть жизнь. Бесконечная эйфория накрыла своей волной сознание Мити и он, хрипло поскуливая в такт магнитофону, заснул. Раненая рука как единственный возможный источник наслаждения здесь и сейчас прижималась к груди.
5.
Дмитрий Фёдорович уже нанёс макияж на своё морщинисто сушенное яблочное лицо. Яркая красная помада и чёрная тушь. Бюстгальтер с наполнителем приятно щекотал грудь мелкими пупырышками на краях чашечек.
Седые волосы, зачёсанные назад и заколотые маленькой шпилькой с боку, были скрыты лёгким цыганским платком. Поезд уже почти подъехал к станции, а юбка оказалась мала и теперь худые волосатые ноги испуганно теребили её материю.
Иван с нескрываемым отвращением смотрел на эти жалкие потуги перевоплощения старика. Стены купе медленно сжимались в его глазах до ... этого старого изуродованного морщинами лица. Бесстыдство старого трансвестита медленно превращалось в его голове в нечто такое... Иван сглотнул подкатившую к горлу тошноту и подумал о том, как встретиться со своей уже мёртво погрязшей в наркотическом психозе сестрой.
Старик, наконец, натянул на своё тело юбку, материя непослушно надорвалась по бокам, обнажая его голое тело. Но к великому сожалению Дмитрия Фёдоровича, самый явный призрак мужского пола, нагло свесился из-под короткой мини юбки двумя сморщенными яичками и членом. И если порванные места "мини" можно было сокрыть, натянув поверх тунику, то на это самое место не хватило подходящей одежды. Мгновение и он, высунув язык, довольно умело скрыл это место, пластырем прихватив член и яйца к ноге.
Иван, подавив приступ тошноты, медленно встал и, покачиваясь в такт сужающемуся в глазах купе, взял чемодан и прошёл в тамбур.
Поезд подъехал к станции. Иван вышел на перрон.
- Вы не видели здесь мою внучку? - Спросил испорченным фальцетом лысый и гладко выбритый старик. Его толстое, как из ваты тело приблизилось почти вплотную. Иван инстинктивно отодвинулся.
-Я здесь дедушка. - Картавя, выкрикнул Фёдор Петрович, выходя из вагона. Старики обнялись и неожиданно поцеловали друг друга в губы. "Дедушка" теребил пластырь у "своей внучки" опустив свою руку с её талии под юбку.
Иван отвернулся и тут же увидел перед собой молодого человека в спортивном костюме, который приветливо протянув ему руку сказал. - Георгий. Я должен проводить вас в гостиницу. Вы ведь Иван, брат Монро?
Иван пожал руку и удивившись её неожиданной твёрдости и холодности перевёл на неё свой взгляд.
Он пожимал протез. В глазах потемнело. Пытаясь совладать с собой, он отвернулся и увидел проводницу в окне одного из купе. Она, оголив свою правую грудь, улыбалась ему прощальной улыбкой старого знакомого. Сосок был возбуждён.
Его, наконец, стошнило. Прямо на этот тёмный асфальтовый перрон, себе под ноги. Желудок исполнил волю разума, отторгнув от себя этот мир.
- Нет, укачало. - Иван вытер рукой свой рот и быстро произнёс. - Вы на машине? Пойдёмте.
В городе наступило утро.
Часть вторая: "эксгумация"
1.
-Люди звери, звери люди. Спать ложатся зверолюди. Люди звери, звери люди. Дым пускают зверолюди. - Монро сидела на подоконнике и, по-турецки поджав ноги, покачивалась в такт своим мыслям. Широкий коридор сузился в её угасших глазах до узкого пульсирующего в зрачках прохода.
Тело, накаченное психотропными средствами-медикаментами, улетучилось. И эта бестелесность давила, выламывая суставы и заставляя сидеть, скрючившись, в нелепой позе. Слюна размазалась по подбородку пузырями.
По коридору-проходу снуют человеческие тушки. Потеряв свои очертания, они, отстранились от этого мировосприятия, исчезая в безликих тенях пятнами силуэтами, заодно прихватив с собой всю старую реальность. Чёртовы тушки недочеловека.
Головокружение-вертолётка раскалывает внимание на две равные части: одна не видит и не слышит, вторая устремлена в головокружительную гонку немых сцен. Осознание бессознательного наступает запахом несуществующих цветов. Цветом неофильтрации красок. Внутренний справочник по технике безопасности удалён вирусом, кнопка esc отключена, перезагрузка отменена.
-Люди спят в постелях мягких. Звери спят у батарей. Снов не видят зверолюди. - Монро дебильно улыбнулась белым халатам, которые возникли в поле зрения её воспалённых глаз.
-Нашлась сука.. - Произнёс трескучий голос. Жар сковал тело, игла безчувственно вошла под кожу. Так входит в ваш дом дешёвая проститутка.
Разорвав мир человеческих тушек своим ярким образом, появилась Яни.
-Guten tag Jani.-Прошептала захлёбывающимся в рвотном рефлексе шёпотом Монро. - Unsere.. beziehung.. Wahrheit. ()
Яни приблизилась и, приложив к своим губам указательный палец, рассмеялась. Чистый хрустальный смех, он волной света обдал Монро. Захлестнул, как захлёстывает впервые эйфория наркотика или секса. Яни исчезла. Исчезла и надежда. Все двери отступления заперты.
Молния ударила в черепную коробку, мышцы свело судорогой. Тело подкинуло одновременно
вырывая его из бестелесности ударяя об твёрдость больничной кушетки. Ядерный взрыв? Диагноз СПИДа? Да что мы можем знать об этой энтропии сознания.
Челюсти стискивают толстую резиновую прокладку, отпечатывая на ней свой слепок для музея больничных ценностей. Пальцы безнадёжно и бескомпромиссно ломают ногти, впиваясь ими в мёртвое неживое тело суррогатного гроба-галгофы.
Маша ударила Монро наотмашь. И ещё раз. Кровью, жирными сгустками артериальной, на стёкла маршрутки. Выбитыми зубами под ноги Яни. Добивая и втаптывая их беззащитные тела глубоко в себя. Цинично и хаотично, так убивают любовь к свободе.
От тела отсоединяют провода. Перекладывают на каталку. И прежде чем жиденько рассмеяться, своей хорошо исполненной работе, уничтожить то, что осталось. Санитар засунул руку под простынь и дотронулся до груди. Резко и вульгарно накладывая на неё свою ладонь и сжимая.
По щеке Маши заскользила слеза. Сегодня в ней убили самую ценную эйфорию. Эйфорию свободной любви.
2.
Деревянный солдатик ожил. Кровь хлынула в его древесном теле по трещинкам, вливая в него жизнь. Удивлённо подняв свои нарисованные брови, он открыл глаза. Зевнул и широко улыбнулся.
Лунный свет бил в окно, солдатик с сомнением посмотрел на свои руки. Сквозь облетевшую краску, он увидел поверхность своего тела. Потемневшее от времени дерево.
-Видимо я долго спал. - Хмуро произнёс солдатик и важно прошёл по поверхности ночного столика, к краю. Человек спал рядом, на большой мягкой кровати, жадно обхватив руками подушку, тихо похрапывал-посвистывал.
-Эй, не спать на посту! - Выкрикнул солдатик и удивился своему мягкому бархатистому голосу. Человек естественно не проснулся.
-Я сказал встать! - Повторил приказ солдатик, на этот раз он напряг своё деревянное горло. Крик получился, но "этот" продолжал безмятежно посапывать.
-Блядство. - Прошептал рассерженно солдатик.
-Трррынь! Тррынь! - Раздался за его спиной звонкий голос. Солдатик осторожно обернулся и увидел испуганный будильник.
-Что случилось?- Солдатик придал своему голосу вальяжности. Ведь он военный, а это обычный смертный. Будильник значит. - Почему шумим?.. Нарушаем.
Будильник в ужасе закричал, срываясь на резкую дребезжащую трель. И тут солдатик увидел, что на большом выпуклом животе будильника почти сошлись стрелки. Пол седьмого, без двух минут половина семи.
-Они же сейчас сойдутся!- Вскрикнул солдатик, скидывая с плеча штыковую винтовку.
-Нетррронь! Нетрррронь! - Жалобно взвыл к нему будильник.
-Вскрою живот и застопорю, ещё благодарить будешь. - Солдатик изготовился и зажмурив нарисованные глаза бросился...
Иван проснулся и выключил мобильный телефон, заведённый на восемь утра.
-Видимо успел. - Подумал он, вспоминая солдатика, который так и остался в его сне застывшим в беге.
3.
Митя небрежно обвязал свою рану бинтом. Прошёл в ванную комнату и умылся. Вода была холодная и обладала неприятным приторным вкусом. Впрочем, вода безвкусна, а в комнате лежал разбитый магнитофон.
Митя не обратил на него внимания, днём он вообще не обращал ни на что внимание. Это такая философия, мутная и небрежная, придуманная им на ходу. Митя был человеком по вызову - работа таксистом.
В холодильнике он нашёл грязную полупустую пивную банку. Пиво выдохлось, но он проглотил его, не заметив этого. Философия. На улице он с трудом завёл свой старый неопределенной марки автомобиль. Протёр рукавом зеркало заднего вида, и включив рацию принял свой первый за день вызов.
Улицы, город, дорога, автомобильный поток. Это всё не имеет значения. На остановках люди, проедешь мимо, они примут тебя за ненужный файл и мгновенно удалят из своей памяти, прямо из кэша. Прогуди им своим клаксоном, они подумают, что ты кого-то ищешь, но секунду спустя снова delet. Посади и провези их бесплатно от остановки к остановке и тебе повезёт, ты попадёшь в их не долгосрочную память.
Ты лист бумаги, которым любой может подтереться, затереть до дыр, но не заметить. Это инстинкт потребления. Потребляй и будь счастлив, ожидая, когда тебя купят за меньшие деньги, чем стоит проезд на автобусе.
Человек в красном костюме сел на заднее сидение. Митя пристально всмотрелся в его лицо через щёлку зеркала заднего вида.
Прямой короткий нос и узкие сухие полоски губ. Неприятное лицо. Худое, с глубоко посаженными глазами и двумя бесцветными дужками бровей. С какой-то брезгливой влитой ухмылкой.
Человек назвал адрес. Его голос был слабым, но не беззащитным. Да именно не беззащитным. Митя пробурчал в ответ что-то нечленораздельное, машина тронулась с места.
Улица продолжала свой бег параллельно лобовому окну. Человек достал из кармана своего красного пиджака книгу и углубился в чтение. Митя, скосив на него свой взгляд через зеркало, удивлённо встряхнул головой.
Человек в красном изменился. Его бледное и неприятное отталкивающее лицо, порозовело и застыло в выражение глубокого детского восторга. Руки, сжимающие книгу, чуть дрожали, а глаза почти не моргая, передвигались по страницам...
Наконец машина приехала.
-Возьмите,- произнёс человек, протягивая деньги Мите.
-Перфектом.- Добавил он, уже стоя вне машины. Человек заметил кусок бинта лоскутком выглядывающий испод рукава Митиной рубашки.
Часть третья: "Фиолетовый ворон"
1.
Ночь сходит со страниц города. Стирается с его бледных исписанных мелким почерком листов ластиком. Шершавые потёртости остаются: вот здесь была луна, а здесь ночные кошмары. Здесь кто-то трогал себя, ища наслаждение, а здесь кто-то калечил свою судьбу. Вот тут вот ещё даже осталось слово имя - Яни. Ластик неуверенно стирает и его. Звёзды погасли после лёгкого нажатия на клавишу выключателя.
Человек в красном обиженно закрыл свою книжку. История уже прочитана им от начала и до конца. И ему известен каждый следующий шаг. Днём нет места ошибкам. Судьба рождается ночью.
Вот сейчас Иван вывозит на инвалидной коляске манекен своей сестры. Кукла с бледным и худым лицом в мягкой летней одежде. Сломленный свободой человек. Бездушно смотрит по сторонам своими неживыми глазами. Иван брезгливо поправляет на её глазах солнце защитные очки. Брат не обнял сестру. Сестра умерла.
А где-то далеко, но так близко, что можно не просто коснуться, но даже и погрузиться. Монро лежит в глубокой сырой могиле. Могила без имени и креста. Лишь вороны с фиолетовыми перьями. Когда мы умрём, останется лишь ветер и вот эти птицы. Фиолетовые перья? Просто прошла чёрно-белая, ночь, и наступил подлинный хаос красок, день. Но в то время как мы привыкли к этим чудным расцветкам окружающего нас мира, вороны всегда дышат ночью. И поэтому когда мы умрём, останется лишь ветер да вот эти птицы.
А старый трансвестит переодевается в обычную одежду. Его ладонь печально гладит волосы любовника. На столе записка и железнодорожный билет. Педераст смирился со своей жизнью. Он насладился этим в последний раз. Истома не взяла его не захлестнула.
Смысл менять одежду, если тряпки не приносят радости. Зачем трахаться, если тело чувствует лишь саднящую боль в заднице.
2.
Игнат щёлкает переключателем магнитолы. Оn. По кабине машины растирается звук и гнусавый голос начинает петь.
-И день и ночь по улицам шатаются толпы -
Поганая молодежь!
Они блюют портвейном на почтенных граждан -
Поганая молодежь!
Они ломают окна и втыкают члены -
Поганая молодежь!
Они орут истошно : "Кушать невозможно!"
Поганая молодежь!
Игнат достал из своего кармана бритву-бритвочку и медленно проводит ею по своим венам. Прямо через бинт по старым шрамам на своей ещё молодой коже. Его губы шепчут вторя колонкам-колоночкам магнитолы...
-Не надо нас пугать,
Hа всё нам наплевать,
И нам на все насрать и растереть!!!- Рука поднимается к горлу, бритва на мгновение замирает над сонной артерией....-Hе надо нас пугать, Hам нечего терять, И нам на все насрать и растереть!!!
3.
Иван подкатил инвалидную коляску к самому краю перрона. Пять может десять минут. Стоит ли ждать, если все станции будут едины? Манекен сестры заворочался, спицы на колёсах похожи на растянутые выпрямленные пружины. Блестят.
- Вы уезжаете? - Раздался позади знакомый голос. Холодная и неживая ладонь легла на плечо. Иван обернулся и неожиданно упёрся лицом в обволакивающую ватность. Григорий улыбнулся и похлопал дружески своим протезом по животу Ивана.
-Ну, ну. А я знаете тоже. Местность сменить хочу.
- Да оставьте же вы меня. - Иван отмахнулся от него, случайно задевая протез. Искусственная рука с лёгкостью оторвалась. Упала на залитый дневным цветом перрон. С разных сторон послышались едва сдерживаемые звуки смеха. Перрон был полон людей. С большими и тяжёлыми сумками. С раскрашенными загаром телами. И они все смеялись над инвалидом с отломанной рукой.
Иван почувствовал приступ отвращения к происходящему. Ночь безумия застила его глаза. Всё было кончено... и ни кто, не обратил на это внимания. Пассажиры спокойно совершали посадку на поезд. Провожающие провожали.
А он стоял и удивлённо смотрел в щель между вагоном и перроном. Колесо инвалидной коляски выгнулось, подмяв под обломок человеческой плоти. Детали его сестры смешались с деталями инвалида. Кровь-бензин жирными пятнами разбрызгалась по колёсам и уж наверняка под днищем этого техномонстра...
Иван судорожно сглотнул слюну и только тогда понял. Ничего, ничего, не случилось. Он просто попрощался. Всё так, именно всё, и бывает. Поезд выпустил пар, выводя из оцепенения, заставляя вновь становиться пассажиром. Иван совершил посадку и в вагоне с удовольствием отметил, что на соседнем с ним месте сидит седой старик. Иван узнал его, но не почувствовал отвращения. Наоборот он улыбнулся и предложил ему сыграть в карты. Через несколько часов он под стук колёс трахался с той же проводницей. И на этот раз он чувствовал себя счастливым. Как никогда. Путь и есть для него свобода.
4.
Человек проснулся опёрся локтями об стол. Стул противоречиво скрипнул. Человек встал прошёлся по комнате. Вытащил из ящика для обуви лакированные туфли. Устало протёр кулаком воспалившиеся глаза. Завязал шнурки, прошёл к комоду и достав из него красный пиджак вышел.
На улице ещё стояла ночь. Луна обиженно скалилась городу плача мелким дождём. Человек на попутках добрался к вокзалу. Прошёл на пустой перрон. Достал из кармана маленькую фляжку отпил глоток и зажмурился.
Луна сорвалась с неба и упала к его ногам ярким светом. Из света вышла девушка. Она подошла к нему и улыбнулась.
-Привет. - Произнёс человек.
- Ich heise Jani und..-Начала говорить девушка, но человек прервал её.
- Я знаю всё Яни. Идём.
-Gut. - Согласилась она, взяв его за руку. - Идьём.
Прежде чем луна проглотила их силуэты своим светом, над перроном взвился фиолетовый ворон. Птицу била эйфория. Эйфория луны.