Ха Томас (перевод: Самаева Маргарита)
Братство "Видео на Монтагю-стрит"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главному герою предстоит непростой выбор: скрывать свою настоящую внешность за модными цифровыми очками, избегая болезненных воспоминаний, - или набраться смелости и шагнуть навстречу полноте жизненных впечатлений, пытаясь сохранить то немногое "живое", что осталось от его прошлого и близких. Сделать этот выбор ему поможет случайно взятая с полки книга. Финалист премий "Небьюла" и "Хьюго" "Братство "Видео на Монтагю-стрит"" - попытка осмыслить роль подлинного искусства, памяти и человеческих связей в мире, который становится всё более цифровым.
[]
  
  Сначала я подумал, что в моей книге что-то сломалось.
  
  Я ничего не замечал, пока дневной свет за окнами не начал угасать. Я попытался увеличить яркость страницы, но как бы ни водил пальцем по полям, она не менялась. Я впервые внимательно изучил золотое тиснение на корешке. Книга была мертва.
  
  "Какая же это библиотека, если в ней водятся мертвые книги?" - удивился я.
  
  На мои просьбы о помощи никто не отреагировал. Насколько я мог видеть, рядом со стеллажами не было рабочих сервис-кнопок. Я спустился к стойке выдачи. Никого не было и в зоне самообслуживания, и я предположил, что это, как и все остальные последние изменения, - результат сокращения городского бюджета.
  
  Чем дольше я смотрел на покрытую позолотой книгу, тем больше мне казалось, что она, возможно, вообще не из библиотеки. На внутренней стороне обложки не было идентификационной метки, у корешка - чипа. Может, кто-то оставил ее, припрятав среди других томов, по какой-то своей причине. Просканировать книгу, которая тут не значилась, было невозможно, поэтому я сунул её в карман пальто и, не став проверять, не следят ли за мной камеры, вышел за дверь.
  
  Всю поездку на 2-м маршруте я ждал: вот-вот что-то случится. Ждал, что полицейский отведёт меня в сторону у выхода со станции. Или уличный дрон оттеснит от пешеходов на обледенелом тротуаре. Но из-за того, что я забрал мертвую книгу, ровно ничего случилось. Я был удивлен и даже разочарован этим отсутствием последствий.
  
  * * *
  
  "Зимние холмы" Кэрриган Солт.
  
  Владелец видеосалона изучал переплёт и обрез страниц, так же, как и я до этого. Но у Аларика, в отличие от меня, на мёртвые вещи глаз был наметан, и он с первого взгляда понял, какую редкость я ему принёс.
  
  В течение нескольких недель после похорон матери я зачастил в видеосалон, принося коробки из её квартиры на Корт-стрит. Кассеты VHS с перезаписью, дискеты, непроявленные фотоплёнки. Мне сказали, "Братство на Монтагю" всегда жаждет заполучить физические носители и принимает любые пожертвования. Даже если они сами не могут использовать или сохранить их, они обычно в курсе, кому это под силу.
  
  Мне было любопытно, купит ли он у меня мёртвую книгу, учитывая, что она так его заинтересовала.
  
  "Я подумаю". Аларик помолчал, а затем перевёл разговор на вещи моей мамы. Кое-что из принадлежавшего ей я решил не отдавать в дар безоговорочно. А одну штуку и вовсе попросил "Братство" попытаться восстановить и скопировать.
  
  "Цифровой видеодиск, DVD, о котором ты спрашивал, - нам понадобится красный лазер на 650 нм, чтобы создать копию с поцарапанного оригинала".
  
  "Точно такую же? Без оптимизации?"
  
  Важно было это подчеркнуть. Все остальные дата-центры не смогли извлечь файл без автоматического редактирования настроек изображения и содержимого.
  
  "Именно так, - кивнул Аларик. - Без оптимизации. Так же, как и было. Дубликатор "Братства" сейчас взяли напрокат. Вернут через неделю или две".
  
  Он уже собрался было вернуть мне мёртвую книгу, но его пальцы продолжали водить по шероховатой обложке. "Я никогда не читал оригинал, отпечатанный на бумаге, - признался он. - Это часть серии Солта "Вечный Странник".
  
  "О", - выдавил я, делая вид, что слышал о нем. Имя Солта показалось мне смутно знакомым, когда я брал книгу с полки в библиотеке, но я не припоминал, были ли там другие тома.
  
  Старик перелистнул несколько страниц. Он читал, но было видно, что его мысли заняты чем-то другим. Я чувствовал, как его сознание раздваивается, разрываясь между словами на бумаге и тем местом, куда он унесся разумом. Его дыхание замедлилось, и тогда он закрыл книгу и вложил её мне в руки. В дальнем конце магазина, за стеллажами и завалами хранящихся там вещей - вращающимися стойками с кассетами, настенными камерами-обскура, старым аркадным автоматом - послышался какой-то звук. Ритмичный шорох, который не стихал, пока я не ушел.
  
  * * *
  
  Эли встретилась со мной на набережной недалеко от Монтагю вскоре после наступления темноты.
  
  Мы сидели на скамейке и смотрели на Ист-Ривер, на медленно проплывающие по променаду силуэты. Я попытался показать ей мертвую книгу, но она лишь поелозила пальцем по странице и сдалась, когда та так и не стала ярче. Было очевидно, что ее все это совершенно не заинтересовало.
  
  Я надеялся, что после нескольких месяцев знакомства мы наконец сможем снять амп-очки, но она настаивала, чтобы мы этого не делали. Я уже украдкой разглядывал ее поверх оправы и знал: без всех этих цифровых тем ее лицо не так уж сильно и изменилось бы. Скулы чуть менее подчеркнуты, губы не такие пухлые. Изменения, которые вносили очки, были совсем незначительными. И все же, она разрешала мне снимать их только тогда, когда мы оставались в полной темноте. Для тех, кто носит очки, дело никогда не сводится к одной лишь внешности.
  
  Она спросила, закончил ли я с маминой квартирой. Оставалось забрать всего несколько коробок, оформить кое-какие документы и вернуть депозит. Мой отпуск по утрате закончился, и я взял пару дней в счет отпуска в следующем квартале. Но скоро я должен был вернуться к себе.
  
  Мы заговорили о поцарапанном диске, который я отдал в "Видео на Монтагю-стрит", о том, что на нём, помимо прочего, были старые кадры, снятые и сохраненные моей мамой. Наши видео с озера Джордж в первые годы после ухода отца. Я предложил Эли показать хотя бы часть, когда все отреставрируют и скопируют.
  
  "Похоже, твоя мама много чего хранила, - сказала она. - Столько всего нужно разобрать и упорядочить. Очень много".
  
  "Верно. Так и есть. Очень много. Даже слишком".
  
  "Да, пожалуй, слишком много, - согласилась Эли. - Я подумала, раз уж дел так много, нам, наверное, стоит повременить со встречами и видеосвязью - по крайней мере, пока ты со всем не разберёшься".
  
  "О? То есть, конечно. В этом есть смысл".
  
  "Просто кажется, тебе стоит сначала все это закончить. Ты так не думаешь?"
  
  "Ты права. Нет. Ты права. Мне нужно сосредоточиться и закончить. В этом действительно есть смысл".
  
  "Ещё раз соболезную. Твоей утрате".
  
  "Конечно". Я снова перевел взгляд на тёмные очертания города за рекой, уже наполовину забыв, о чём, собственно, мы говорили. "Я ценю это, - добавил я. - Да, ценю. Правда, очень ценю".
  
  * * *
  
  Позже, в застывшей тишине маминой квартиры, я начал читать "Зимние холмы". Я сидел в её старом кресле, ее шарф был всё ещё перекинут через подлокотник, почти касаясь ковра. Я затерялся на страницах, почти как тогда в библиотеке.
  
  Главный герой Кэрригана Солта, безымянный всадник, скакал на своём сером коне по плоским каменистым землям через редкие городки. У этого персонажа была странная манера перемещаться с места на место без всякой цели. В любой другой книге я бы уже представлял, как будет развиваться повествование. Но не здесь.
  
  Он не понимал спешки, что владела другими. Казалось, все вокруг стремятся прийти к некоему итогу, пусть даже и частичному, тогда как в его голове, словно водовороты в потоке, без конца рождались все новые вопросы.
  
  В каждом городе, куда заезжал всадник, он задавал себе три вопроса: Чего хотят эти люди? В чем они нуждаются? Стремятся ли к первому или ко второму в своей повседневной жизни? И, отвечая на них, он обычно начинал лучше понимать тех, кто населял это место.
  
  Читая о грохочущих лошадях, стадах коров и палящем зное, я заснул. За окном на магистрали Бруклин-Квинс, заставляя дребезжать обледенелые стекла квартиры, проносились тяжелые грузовики, но я представлял, что это стук копыт по выдолбленным камням мостовой. Мне приснился человек на сером коне, стоящий у озера и наблюдающий за матерью и ее маленьким сыном, бросающими камни у самой кромки воды. Я проснулся в слезах, сам не понимая из-за чего.
  
  * * *
  
  Мои дни потеряли привычную размеренность еще до появления мертвой книги. Они превратились в короткие эпохи, заточенные внутри странных камер, не начинающиеся и не заканчивающиеся ни восходом, ни закатом. Разблокировка маминых онлайн-аккаунтов. Кремация после похорон и получение праха. Уведомления бесчисленных контор и рассылка копий свидетельства о смерти. Поиск адвоката для урегулирования нерешённых вопросов с наследством. Часы, проведённые за размеренным, медитативным чтением "Зимних холмов", ощущалось так же. Всего лишь еще одна эпоха в череде прочих.
  
  К моему следующему визиту на Монтагю Аларик ещё не закончил с диском, который я ему отдал. Я застал его склонившимся над альбомом, где на страницах, в прозрачных герметичных конвертиках, были аккуратно расставлены почтовые марки. За его спиной на ЭЛТ-мониторе шёл чёрно-белый фильм, а модифицированный VHS-плеер, похоже, записывал видео для архива Братства. Пока Аларик изучал марки, я спросил его, продаётся ли в магазине бумага.
  
  "Типа, листы бумаги? Немелованные? Без пикселизации? У Братства есть связи с фабрикой в Тарритауне, так что кое-какие запасы у нас есть, да".
  
  Он не спросил, зачем мне это нужно, и я решил, что просьба не такая уж и необычная. Я купил одну пачку, списав часть накопленного кредита.
  
  У моей мамы сохранилась старая печатная машинка "Трэпвуд", подаренная бабушкой. Когда я был совсем маленьким, она показывала мне, как менять красящую ленту, но мне всё равно пришлось просмотреть не одно видео в интернете, прежде чем у меня получилось. Сделав всё необходимое, я положил экземпляр "Зимних холмов" перед собой и начал перепечатывать текст на свежие листы.
  
  Городок был не похож ни на что ему известное. В жизни шахтёров Коппер-Хок царила какая-то торжественная скорбь. Их существование напоминало долг, который они исполняли с неохотой, но и отречься от него не могли. Пыль, скрипящая на зубах и забивающаяся в ноздри, морщины, изрезавшие кожу. Они не знали радости от ослепительного сияния белого солнца. Для них существовала лишь разверстая чернота штолен, и они уже не могли вспомнить, что было там до того, как у них под ногами родились эти шахты.
  
  Я не мог понять, зачем затеял этот проект - перепечатывать текст из мёртвой книги на чистые листы. Моя основная работа внештатного рерайтера предполагала изучение подобных материалов. Но обычно я имел дело с невнятными текстами, пытаясь сделать из галиматьи, написанной каким-нибудь офисным продюсером, нечто доступное пониманию. Моё агентство предписывало нам использовать упрощённые фразы и строго следовать грамматическим правилам, которые мы должны были знать наизусть.
  
  В "Зимних холмах" ни таких фраз, ни правил не было. Здесь были длинные обороты, существовавшие не ради доходчивого изложения, а ради поддержания ритма. Мне хотелось перенести этот голос на себя, чтобы прочувствовать слова. Я терялся в книге, но это состояние было скорее томным забвением, чем гнетущей тоской.
  
  Именно в те тихие дни я начал подозревать, что происходит что-то неладное, особенно когда покидал мамину квартиру.
  
  Бредя по мокрому тротуару, мимо голых чёрных ветвей, цепляющихся, словно когти, за палисадники таунхаусов из бурого песчаника, я снова услышал тот самый отдалённый звук, тот шорох, что запомнил по магазину. Не мягкий взмах крыльев, а что-то вроде шуршания пластика или скрипа искусственной кожи.
  
  В нем ощущалось чьё-то присутствие, которое я не мог объяснить.
  
  Я делал перерывы в наборе текста и спускался в один из магазинчиков на углу. Разумеется, живых продавцов там не было. Камера, свисающая с потолочных рельсов, следовала за мной по пятам, отслеживая каждый товар, который я брал с полок. Я сканировал покупки на кассе самообслуживания и на секунду мне казалось, что в одном из проходов кто-то есть. Но я знал, что стоит мне обернуться, и окажется, что это не так.
  
  Правящий железной рукой шериф Коппер-Хок невзлюбил всадника и все, что их отличало. Для него каждый незнакомец был новым элементом, требующим тщательного учёта, а шериф не обладал для этого должным терпением. Он не задавался вопросами о том, чего хотят или в чём нуждаются люди, - лишь о том, что они могут делать. Нет, они с всадником были совершенно непохожи.
  
  Концовка мёртвой книги была такой же загадочной, как и всё остальное.
  
  Всадник провел несколько недель в шахтерском городке Коппер-Хок, постепенно понимая, что местный шериф, действуя под покровительством горнодобывающей корпорации, выжимает из людей все соки, обирая их до нитки.
  
  Последняя глава, как это часто бывает в таких книгах, завершалась перестрелкой. Но вместо решительной победы всадник, с пулей в плече, истекая кровью, в бреду выбирается на своем сером коне в пустыню, чудом избежав гибели. Ничего не разрешалось. Никого в Коппер-Хок не спасали. Возможно, всадник вернется в город и все исправит в другой книге, но почему-то у меня не было такого ощущения. Поэтому финал показался мне тревожным, странным и непривычным.
  
  Для сравнения я нашел переиздание "Зимних холмов". Оно было в блестящем пластиковом футляре со стандартным портом для зарядки на корешке. Я пролистал его, пробежался по разным цифровым главам, чтобы увидеть, что было изменено издателями посмертно. Для правообладателей и собственников было обычной практикой периодически обновлять подобные истории. Преимущество живой книги заключалось в том, что для обновления контента им не нужно было связываться с читателями. Изменения синхронизировались на пикселизированных страницах, как только книга подключалась к сети.
  
  Самое большое отличие, которое я заметил в новой электронной версии, было в концовке.
  
  Да, в Коппер-Хок, как и раньше, происходила перестрелка. Но вместо потерь, вместо крови и позора всадника, пулю ловил шериф с железной хваткой. В финале шахтёры городка поднимали восстание против горнодобывающей компании. Они поджигали несколько штолен, а под конец, чтобы подчеркнуть свой триумф, устраивали взрыв. Я почти физически чувствовал в сюжете руку программы-максимизатора читательских рейтингов. Вполне могло статься, что это издание готовил рерайтер из моего же агентства.
  
  Прочитав новый, более счастливый финал, я в каком-то смысле почувствовал себя лучше, но я тут же его забыл, как какой-нибудь невнятный разговор, подслушанный в метро, что-то, что заставляет тебя усмехнуться, а потом напрочь вылетает из головы.
  
  Во сне я снова и снова возвращался к образу из первоначальной концовки - всадник, истекающий кровью, припавший к шее лошади и тихо что-то шепчущий зверю на ухо. А потом вспоминал, как моя мама лежала в солнечных очках на полотенце на берегу озера Джордж и читала журнал, пока я бегал взад-вперёд по раскалённому песку.
  
  "Зачем им было так менять "Зимние холмы"?!
  
  Аларик как раз перебирал одну из последних коробок с мамиными вещами. Он поднял виниловую пластинку и внимательно изучал её обложку. Там же была стопка цифровых открыток - перезаписываемых электронных сообщений на тонкой пластиковой плёнке, одни из Кабо, другие из Дании, присланные младшей сестрой моей матери, которая никогда не задерживалась подолгу на одном месте.
  
  "Люди склонны путать изменения с улучшениями. Поэтому некоторым переделка кажется созиданием. - Старик взглянул на меня поверх стекол очков, съехавших на кончик носа. - Нам нравится ощущение прогресса, и человечество давно смекнуло, что всегда можно подправить окружающий тебя мир, чтобы усилить иллюзию движения сквозь время. Даже если на деле ты не продвинулся ни на шаг".
  
  "Не понимаю, что это значит".
  
  Аларик рассмеялся - мне или себе, я не мог сказать. "Меня еще никогда не упрекали в излишней ясности мысли". Он что-то печатал на своём покрытом пылью компьютере и просматривал цифровые открытки от моей тёти. "Это кажется нелогичным, но на самом деле именно сохраненные вещи - неизменные вехи, которые никогда не сдвигаются с места - являются куда более значимым мерилом перемен. Путник в дороге смотрит на горы, леса и другие ориентиры и по ним понимает, как далеко он продвинулся. Так же, как когда я слушаю песню, смотрю на произведение искусства, читаю книгу... А потом, спустя время, возвращаюсь к тому же самому. Что-то будет иным, что-то изменится - во мне. Мне кажется, в этом и состоит польза нашей работы по сохранению вещей в определённой форме. Мы помним, кем мы были тогда, чтобы понимать, кто мы сейчас. Так чуть понятнее?"
  
  Его слова показались мне правильными. Это было то, о чем я и сам думал все эти недели, пока разбирал мамины вещи, но не мог выразить. Я снова достал из кармана пальто мёртвую книгу и нерешительно протянул её Аларику.
  
  "Кстати, вы не думали... - мне было почти неловко спрашивать. - Купить ее? Мёртвую книгу, я имею в виду".
  
  Он ответил не сразу. Вопрос, казалось, тяготил его. "Я навожу справки, но должен быть с тобой честен. Вероятно, мы не сможем предложить тебе справедливую цену. Не такую, которую ты получишь в другом месте. Мы сделаем все возможное, чтобы поскорее тебе ответить".
  
  "Понимаю".
  
  "А пока тебе следует быть осторожным".
  
  "С книгой?"
  
  "С теми, кто её видит. Не все ценят подобные вещи так, как Братство. Материалы, которые нельзя изменить, подправить или обновить. Некоторым нравятся такие подлинные вещи. А кто-то терпеть их не может".
  
  "Ясно", - ответил я, но он снова говорил вещи, которых я не понимал.
  
  "Ещё раз - где ты нашёл этот экземпляр?"
  
  "Да так, в одном старом заведении в городе. Моя мама ходила туда раньше".
  
  "Твоя мама... ты говорил, она была из этого района?" Старик всматривался то в моё лицо, то в открытки, словно пытался что-то определить. Но если он и сложил пазл в голове, то не подал и вида. Когда мы закончили с коробкой, и я уже направлялся к лестнице, он меня окликнул.
  
  "В Западном Найаке".
  
  "Мм?"
  
  "В Западном Найаке есть одно Братство. - пояснил он. - Недалеко от города. Они разбираются в мёртвых книгах и иногда учат этому других. Если тебя это интересует, возможно, тебе стоит съездить именно к ним. Может, они смогут тебе что-то предложить или чему-то научить".
  
  Я поблагодарил старика за наводку. У меня были и другие вопросы, которые, наверное, стоило бы задать, но я просто махнул на них рукой. Пожалуй, я думал, что у меня еще будет время, когда я навещу его снова. Тогда мне и в голову не приходило, что я могу больше не попасть в "Видео на Монтагю-стрит".
  
  * * *
  
  Вскоре после этого разговора объявился Калипер Джон. Вернее, решил дать о себе знать, так, наверное, будет точнее. Еще тогда я должен был догадаться, что он уже какое-то время подслушивал.
  
  В последующие дни, печатая и перепечатывая отрывки из "Зимних холмов", я засиживался допоздна, бодрствуя в самые глухие часы ночи. Иногда, по старой памяти, совсем как мы в детстве делали с мамой, я направлялся в небольшую греческую закусочную в паре кварталов от дома, которая была открыта круглосуточно. За эти годы ее владельцы пару раз менялись, но кухня оставалась неизменной. Никакого автоматизированного приготовления. Все держалось на нескольких пожилых сотрудниках, которые работали посменно. Мама всегда брала картошку фри и кофе, "масло и кислота", как она это называла, садилась в синюю кабинку у батарей и читала. Вот и я стал делать то же самое в эти холодные ночи.
  
  Он подошел к моему столику, когда я читал, один.
  
  "Простите, но эта книга у вас... Вы не думали её продать? Давно не доводилось видеть Карригана Солта в оригинале".
  
  Голос у него был слабый, почти переходящий в свист, и совершенно не сочетался с его обликом: он был неестественно крупным, больше любого, кого я когда-либо встречал. Во мне что-то щёлкнуло, сработал древний инстинкт. Меня покоробило от этой его стати и от того, как он возвышался надо мной. На нём были крошечные очечки и сшитый на заказ пиджак - слабые признаки кажущейся утонченности. Но они не могли скрыть его физической силы и мощи.
  
  Он представился Калипером Джоном и сказал, что увидел, как я читаю "Зимние холмы", и почувствовал необходимость подойти. Позже я понял, что он не уточнил, когда именно видел меня за чтением мёртвой книги.
  
  Я спросил, не из Братства ли он, но он покачал головой.
  
  "Не совсем".
  
  Его взгляд лишь скользил по обложке мёртвой книги - словно все эти детали были для него невыносимы. Тогда я заметил на его запястье необычные часы, на которых он одно за другим запускал приложения, с того места, где я сидел, я не мог разобрать, какие именно. Часы чем-то напоминали мои и кучу похожих умных устройств, но были явно дороже и технологичнее. На его мощном запястье они казались крохотным браслетиком, и тем не менее он с легкостью нажимал и проводил пальцем по циферблату, открывая то одну, то другую программу.
  
  "Физический износ может повлиять на стоимость, но от определённых коллекционеров можно получить весьма внушительную сумму. Например..." Несколько нажатий на строку поиска на часах, и он открыл профиль магазина, спроецировав его прямо над дисплеем. Магазин антиквариата и редких изданий "Сатоши Принт". Судя по адресу, он находился где-то в Верхнем Вест-Сайде. "Просто пример, понимаешь", - пояснил он.
  
  "Вы на них работаете? На "Сатоши Принт"?"
  
  Громила избегал смотреть мне в глаза. Он прислушивался к звукам с кухни - шипению сковороды или, может, звону посуды.
  
  "Я мог бы сделать запрос для тебя. Понимаешь, это не то заведение, куда можно обратиться с улицы. Мой бизнес довольно щекотлив, здесь царит крайнее недоверие. Но я - личность довольно известная. Так что, если я выступлю посредником, они сделают серьёзное предложение. Сумма может оказаться очень крупной. Возможно, пяти- или даже шестизначной. А мы с тобой сможем договориться о размере моих комиссионных".
  
  "Я... Премного благодарен. Мне нужно об этом подумать. Мистер..."
  
  "Джон. Калипер Джон".
  
  "Точно".
  
  "Точно". Он повторил это не с насмешкой, а скорее как невольное эхо. Громила Калипер Джон, казалось, почувствовал необходимость сменить подход и улыбнулся. Это был отработанный прием, и, похоже, он считал, что это должно успокаивать. "Люди не часто колеблются, когда я сообщаю им о таких суммах. Ты понимаешь, о чём я говорю, о каких деньгах идет речь?
  "
  "Конечно. Я не знаю. Я, наверное, к ней прикипел".
  
  "А. Прикипел. Да. - Он поправил свои очечки. - Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но вещи можно заменить. Купить похожие. В конце концов, обычно для этого и нужны деньги. Для всего есть замена. Достойный эквивалент. Для всего. Это же ты тоже понимаешь?"
  
  Он коснулся своих необычных часов, и на моих что-то пискнуло. Я понял, что он отправил мне свои контактные данные, которые теперь высветились у меня на циферблате. Я не принимал никакого запроса на сопряжение или ссылки, что обычно требуется для подобных передач.
  
  Он улыбался, но в этой, казалось бы, безобидной улыбке было что-то вторгающееся, нарушающее личные границы. Я почувствовал, что он таким образом демонстрирует мне, сколь иллюзорна преграда между нами и как легко он сможет её преодолеть, если захочет. Или когда захочет.
  
  Громила поднялся, застегивая пиджак, туго облегавший его внушительный торс.
  
   "Я разошлю это от твоего имени и дам знать, если будет интерес. Если вернусь с конкретной суммой, прошу отнесись к этому серьёзно".
  
  Я отвёл взгляд и не смотрел ему вслед, пока он не исчез, а потом очень медленно допил свой кофе и доел фри. Мне хотелось, чтобы прошло больше времени, чтобы дистанция между мной и этим человеком максимально увеличилась. Я оставил чаевые, поблагодарил поваров и вышел на холод. Шлепая по засыпанному снежной кашей тротуару, я снова почувствовал его - это парящее присутствие где-то рядом, хотя поначалу и не мог его отследить.
  
  Всадник ощущал тревожную и беспокойную сущность шерифа с железной хваткой. В нём зияла пустота, которая уходила глубже, чем мог увидеть глаз. Он не действовал, исходя из некоего внутреннего стержня, а, напротив, вбирал в себя всё вокруг, чтобы насытить свою внутреннюю пустоту.
  
  У мусорных баков соседнего ресторана я заметил какое-то движение у самой земли, нечто шевелилось, издавая тот самый шуршащий звук. Все длилось какое-то мгновение, но, насколько я успел разглядеть, оно было похоже на ящерицу с сотнями ног, размером однако, с небольшую собаку. По всей спине у него росли странные полупрозрачные крылья, которые терлись друг о друга, словно полиэтиленовая плёнка, а тело извивалось, скрываясь в темноте.
  
  Среди теней мне померещилось, что его почти человеческое лицо уставилось на меня из-за мокрого мусорного контейнера, но я не стал задерживаться, чтобы в этом удостовериться.
  
  * * *
  
  Больше всего меня удивило не само предложение от Калипера Джона, а то, как оно поступило.
  
  Эли сама связалась со мной и предложила встретиться - не по видеосвязи, а лично, несмотря на наш предыдущий разговор. Более того, она выбрала шикарный ресторан у моста с видом на Ист-Ривер - "Л'Ублиэ". Я заметил, что такое место нам, пожалуй, слегка не по карману, но она ответила, что об этом уже позаботились. У меня не хватило духа спросить, что именно она имела в виду.
  
  Я знал лишь, что "Л'Ублиэ" - из тех ресторанов, где требуются пиджак, бронирование стола и определённая манера поведения. Все посетители были подчёркнуто, почти демонстративно худы. Те, кто выглядел напряженно, бегал глазами и не отрывался от своих часов, вероятно, принадлежали к разряду местных работяг. Те, кто был нетороплив и выглядел более отдохнувшим, демонстративно носили с собой электронные блокноты, делая вид, что они серьёзные или творческие люди, но все прекрасно понимали, что главное их занятие - безделье. Пока мы сидели и изучали меню, в котором, казалось, не было цен, я всё думал о всаднике из "Зимних холмов" и его трёх вопросах.
  
  Чего хотят эти люди? В чем они нуждаются? Стремятся ли они к первому или ко второму в своей повседневной жизни?
  
  Официантам явно дали четкие указания, что нам нужно уделить особое внимание.
  
  К нашему столику подошел молодой человек с целым подносом таблеток - релаксанты, усилители и разные виды стимуляторов. Я всегда слышал, что правильно подобранный тонизирующий компонент может раскрыть вкус и стать идеальным дополнением к трапезе. Не вызывающие привыкания. Нейротропные. Персонально подобранные. Если можешь себе это позволить, почему бы и нет? Таков был скрытый посыл, когда тебе все это предлагали.
  
  Эли выбрала две ярко-голубые таблетки, которые, как объяснил официант, были произведены в Фукуоке и хорошо сочетались со свежими продуктами сегодняшнего меню. Я долго колебался, но в итоге остановился на жёлтых, которые позиционировались как самые мягкие.
  
  Эли не снимала свои амп-очки и очень оживлённо говорила о еде, представлявшей собой какую-то непонятную мне фьюжн-смесь из нескольких культур. Однако в определенный момент ужина стало ясно, что ее настоящая задача - поговорить со мной о мёртвой книге. Бронь столика и вся эта история с ужином случились лишь потому, что она получила сообщение от Калипера Джона.
  
  "На самом деле, я понятия не имею, как он меня нашёл, - призналась она. - Знаешь, я бы послала его куда подальше, но он сказал, что хочет, чтобы эти цифры тебе передал кто-то, кому ты доверяешь".
  
  "Ясно". Я отпил вина.
  
  "Число реально большое".
  
  "Ясно".
  
  Она объяснила, что это предложение за мой экземпляр "Зимних холмов", и это была действительно внушительная сумма. Больше, чем я смог бы заработать лет за десять работы рерайтером.
  
  "Честно говоря, мне это не по душе".
  
  "Продажа?"
  
  "Продажа ему".
  
  Эли закрыла глаза, словно наслаждаясь приятным послевкусием ужина. "У тебя есть другой покупатель? - промычала она. - Может, в одном из тех видеосалонов есть какие-то предложения?"
  
  "Нет. Не в этом дело". Я тоже закрыл глаза, чувствуя, что голова у меня кружится сильнее, чем я ожидал. "Просто у меня предчувствие, что, если что-то попадет в руки того человека, ничего хорошего не выйдет. Не знаю почему".
  
  "Ну, он всего лишь посредник. Покупатель - его знакомый из "Сатоши П..."
  
  "Сатоши Принт". Верно".
  
  Проблема была лишь в одном: никакого "Сатоши Принт" не существовало.
  
  Громила показал мне информацию о нём в закусочной. А потом я и сам нашёл множество подтверждающих сайтов, отзывов и упоминаний о "Сатоши Принт". Но когда однажды ранним воскресным утром я из любопытства отправился в тот район, просто чтобы выяснить, что же это за контора, я обнаружил лишь полупустую парковку.
  
  Нет, ни о каком "Сатоши Принт" в реальном мире не было и речи. И будь Эли до конца честна с собой, думаю, где-то в глубине души она бы и сама об этом догадалась. Этот Калипер Джон и ему подобные, прячущиеся в цифровых оболочках, обычно не из тех, кто руководствуется благими намерениями.
  
  "Понимаю, - Она прокашлялась и убрала прядь волос за ухо. - Тебе это не нравится. Такие вещи. Пускать пыль в глаза. Гнаться за блестящими пустышками. Даже если бы тебе заплатили авансом - я тебе говорила, что он обещал оплату вперед? Неважно, ты бы всё равно не согласился. Не ты. Потому что тебе нравятся основательные вещи. Осязаемые. Вот как книга. И ты предпочитаешь держаться за них".
  
  "Пожалуй, ты права, - согласился я. - Да. Такие вещи, как книга. Я действительно предпочитаю держаться за них, хотя бы ненадолго. Конечно".
  
  "Разумеется. Ненадолго. - кивнула она. - Но не навсегда же. Ты же в итоге не хочешь стать таким человеком".
  
  "Таким человеком?"
  
  "Ну, знаешь. У которого полно всякого барахла. Разве ты не говорил это о своей матери, что она не умела отпускать, цеплялась за слишком многое? А ты, ну, не хочешь быть слишком на нее похожим".
  
  Я перестал есть, и Эли, кажется, удивилась. Я не злился. Я просто не мог вспомнить, говорил ли я на днях что-то подобное о своей матери. Звучало так, как будто это сказал я, но теперь я уже не был уверен.
  
  "Слушай, я понимаю, - снова, очень деликатно начала Эли. - Сейчас у тебя есть нечто ценное. Нечто, что кажется важным. Но, если вдуматься, в конечном счёте, ничто не обладает такой уж важностью. Книги рассыпаются в прах. Воспоминания о книгах рассыпаются. Ничто не прочно и не вечно, верно? Ничто. Ни книги, ни мы".
  
  "Да. Ни мы. Это правда".
  
  "Зато с деньгами - а их очень много - ты по крайней мере сможешь повеселиться, получишь удовольствие. В этом для меня и заключается весь смысл этой ситуации. Раз уж он платит вперед, я бы сказала, почему бы не рискнуть и не воспользоваться предложением, пока оно есть?! Зачем цепляться за то, что, как ты заранее знаешь, в конечном итоге всё равно обратится в ничто?"
  
  Парочка напротив засмеялась. Женщина наклонилась и тихонько вырвала в маленький серебряный кувшинчик с крышкой, а затем изящно вытерла рот. Один из официантов тут же незаметно подошел, поднял его с пола и унес. Остальным посетителям, похоже, было проще отвести взгляд, чем мне, они были привычнее к "стиранию" подобных неприятных мелочей.
  
  Принятые мной усилители заработали на полную мощность. Моя голова представлялась мне гигантской чашей, которая расширялась, изгибалась и растягивалась. Звуки музыки и приглушенный свет ресторана казались моему мозгу непереводимыми. Но я не мог выбросить из головы слова Эли: зачем цепляться за то, что, как ты знаешь, все равно обратиться в ничто?
  
  Да, подумал я, в этом был свой резон: действительно, зачем?
  
  В какой-то момент Эли подхватила меня из-за стола и вывела на холод, прихватив наши пальто. Она сказала, что на вечер запланировано кое-что еще, что Калипер Джон не только позаботился об ужине, но и подготовил для нас кое-какой сюрприз.
  
  Мы ехали в беспилотном такси по центру города, свет мерцал и струился сквозь безупречно прозрачные стекла; потом мы очутились в вестибюле из белого мрамора; потом - в золотистом лифте размером почти что с мою квартиру, который поднял нас на самый верхний этаж отеля.
  
  На запястье у Эли были часы, которых я раньше не видел. Они были элегантными и сидели на руке, как влитые. Она проводила ими перед каждым сканером и турникетом, которые встречались на нашем пути. На одном из экранов я мельком увидел данные для идентификации "Мистер и миссис Укбар". Ещё одни цифровые оболочки, вроде "Сатоши Принт", или же это были реальные люди? - на мгновение задался вопросом я, но углубляться в эти размышления не стал.
  
  На стойке регистрации не было ни души, проверять нас было некому. Никто не мешал нам подниматься в пентхаус, пока часы Эли исправно открывали одну дверь за другой. И мы просто... проходили сквозь них, раз за разом.
  
  Сейчас пространство между людьми увеличилось, и продвигаться так было до безобразия легко. Именно так, я знал, Калипер Джон и делал свое дело. Он и ему подобные, они прокладывали себе путь сквозь все эти пустоты.
  
  Из гостиной номера-люкс открывался вид на бОльшую часть нижнего города, все неприятное находилось на расстоянии, казалось мелким. Это, как и бОльшая часть всего вечера, тоже ощущалось нереальным. И, полагаю, это и было частью замысла - его, а может, и Эли тоже.
  
  Какая в сущности разница, если всё появлялось и исчезало так легко, без малейших усилий?
  
  "Постой, - сказал я, прежде чем тонкая рука Эли потянулась к выключателю. - Мне просто... у меня слегка кружится голова, и мне хочется их снять". Я дотронулся до своих амп-очков, потом до ее. Жёлтые таблетки всё ещё разливались по моему телу тёплой, почти тошнотворной волной, и мне чудилось, будто я почти что вижу сквозь стены.
  
  Эли на мгновение затихла.
  
  "Почему бы нам просто не..."
  
  "Нет".
  
  Её лицо застыло.
  
  "Нет? - рассмеялся я. - Но я думал... я не думал, что тебя это вообще волнует. Ничто же не вечно, верно? Я просто хочу..."
  
  "Нет".
  
  В наступившей тишине я понял: в Эли что-то изменилось. Еще недавно она так легко рассуждала о бренности всего сущего. Но, возможно, она просто слышала это когда-то раньше или ей велели так сказать. А вот это - это была она сама. Этот отказ снять очки был подлинным, и я это чувствовал. Здесь таилось нечто важное. Нечто, чем она не могла поделиться.
  
  Я был немного удивлён, но, кажется, понимал.
  
  Не мог объяснить, но понимал.
  
  Я сказал ей об этом, прежде чем выйти из номера.
  
  Да, это было нечто, что я впервые за весь вечер мог понять. Напоминание о чём-то похожем во мне, от чего я тоже не мог так просто избавиться. У неё и у меня всё ещё оставались искренние убеждения, которые нельзя было опровергнуть доводами, что бы нам ни твердили другие. Это были частички нас, все еще настоящие, и осознавать это было приятно. Мне нужно было это помнить. И это было приятно.
  
  * * *
  
  Выйдя из вестибюля на холод, я почувствовал, как во мне снова нарастает беспокойство. Это мог бы быть неожиданный эффект жёлтых таблеток. Но нет, я чувствовал его извне, и был в этом уверен. Громила, называвший себя Калипером Джоном, был недоволен тем, как все складывается, тем, как я отказываюсь от приготовленного им сценария. Я снова ощутил то присутствие, что не оставляло меня все эти дни и недели. Оно было в дроне-курьере, который жужжал на 6-й авеню. В красном шаре камеры, парящей в витрине универмага. В каждом механическом оке отсюда до Ист-Ривер и дальше.
  
  Я дотронулся до мёртвой книги в кармане пальто, до её шероховатой обложки, и моя уверенность лишь окрепла. Мне нужно было пройти через центр, перебраться на другой берег и вернуться на Монтагю-стрит. Неважно, сможет Братство заплатить за экземпляр "Зимних холмов" или нет, я хотел принести мёртвую книгу именно туда. Они лучше знают, что с ней делать, подумал я, учитывая, как бережно они обращаются с подобными вещами. Лучше, чем я, и уж точно лучше, чем Калипер Джон.
  
  Я провел часами по ручке беспилотного такси у обочины, но оно не открылось. ПРИНОСИМ ИЗВИНЕНИЯ. ОШИБКА ОБРАБОТКИ, МИСТЕР УКБАР, - мигнуло на окне авто. В соседнем магазине я попытался снять деньги с банкомата, но то ли из-за помех в передаче данных, то ли из-за плохого соединения завершить транзакцию мне не удалось. НЕ УДАЛОСЬ СЧИТАТЬ ВАШИ ДАННЫЕ, МИСТЕР УКБАР. ИЗВИНИТЕ ЗА НЕУДОБСТВА. Это было полной противоположностью тому, что происходило всего пару часов назад. Кто-то хотел показать мне, как быстро могут возникнуть подобные препятствия. Всего парочка изменений - и я уже не могу попасть туда, куда мне нужно.
  
  Шериф с железной хваткой позаботился о том, чтобы никто не оказал ему радушный прием. Никакого приюта и отдыха. Всё, что происходило в Коппер-Хок, делалось по воле шерифа, и всадник чувствовал, как город отворачивается от него по всем направлениям, в какую бы сторону он ни двинулся.
  
  Когда я был мальчиком, мы с мамой играли в одну игру.
  
  Это было, когда город еще не успел целиком превратиться в единую разросшуюся сеть. Она научила меня, как вычислять мёртвые зоны под стационарными камерами. Как, если не получалось избежать участка с видеонаблюдением, поворачивать лицо под определенным углом, чтобы программа не смогла считать его полностью. Она знала, что некоторые из домов из бурого песчаника, построенные в особом довоенном стиле, признаны историческими, а значит устанавливать технику на их фасадах запрещено. Переулки между ними были лучшим способом, чтобы скрытно сократить путь. А некоторые станции подземки, вероятно, так никогда полностью и не модернизируют, потому что их инфраструктура создавалась по определённому принципу десятилетия назад и изменить ее без огромных затрат было невозможно.
  
  Я вспомнил о ней и обо всём этом, когда мимо прошагал четвероногий полицейский "ходок", остановился, а затем повернулся в мою сторону. Что-то мелькнуло на его головной панели - пиксельный контур подобия улыбки. Я отступил назад и юркнул в проем между двумя зданиями напротив отеля, вниз по улице без единого монитора, которая вела к служебному входу на одну из старых станций метро. Мама показывала мне его много лет назад, когда мы попали под дождь в верхней части города.
  
  Туннель внизу был пуст, и какое-то время я рассматривал мозаичную плитку на одной из стен.
  
  В темноте позади я услышал знакомый шорох - звук, который, как теперь я понял, преследовал меня задолго до того, как Калипер Джон представился в закусочной. Он следил за мной с самого видеосалона, а может, и с библиотеки, дошло до меня наконец, хотя я и не мог определить, когда точно это началось. Мой разум лишь сейчас начал собирать все воедино: эти сотни ног, трущихся о полупрозрачные крылья, шуршание синтетического пластикового многорукого устройства слежения - и всё это поглотил ритмичный скрежет металла и нарастающий грохот "тук-тук-тук" приближающегося поезда.
  
  Я не мог разглядеть ее, эту штуковину, будь она под платформой или где-то за лестницей. Но я знал, Калипер Джон был там, в дистанционном устройстве, внутри этого маленького тельца, управляя им и наблюдая. Всего лишь пустая оболочка, где ему было раздолье.
  
  Мерцающий свет лился из окон подъезжающего к платформе состава, и я увидел, как из темноты начало проглядывать нечто, похожее на ящерицу. Уже знакомая мне голова на сгорбленной шее подалась вперёд, выдвигаясь из длинного туловища на тощих лапках. Лицо было испещрено линиями. Мелкие швы в местах, где пластины и детали были подогнаны друг к другу, чтобы оно походило на человеческое, но тщетно.
  
  Безжизненные глаза-линзы, похожие на тёмные пузырьки, уставились на моё пальто, будто могли видеть насквозь - мёртвую книгу у меня в кармане. И я физически ощущал, как Калипер Джон впивается в меня взглядом - настолько это было осязаемо и чуждо. Аларик говорил, что есть люди, которые презирают такие вещи, как мёртвые книги, потому что их нельзя легко взломать или переделать, ими нельзя управлять. Теперь я это видел. Калипер Джон хотел заполучить "Зимние Холмы" не для того, чтобы их сохранить. Он хотел лишь контролировать или уничтожить книгу, если ему представится такой шанс, и теперь я знал, что не могу ему этого позволить.
  
  Я вошел в вагон метро, пока та тварь не успела выползти на свет.
  
  Под грохот и тряску отъезжающего от тёмной станции состава, когда ее длинное тело отпрянуло туда, где я уже не мог его видеть, я разглядывал часы, снова и снова задаваясь вопросом, как Калипер Джон проник в их содержимое. Я сунул их под одно из сидений и вышел на ближайшей остановке, а затем сел на идущую следом местную электричку. "Это займет больше времени, зато я точно буду не там, где меня можно будет выследить", - решил я.
  
  Когда я наконец переправился через реку и вышел наверх, ощущение слежки за спиной исчезло. Сжимая мёртвую книгу в кармане, я размышлял, не бросить ли её в щель почтового ящика видеосалона, казалось, она достаточно узкая, чтобы туда пролезть.
  
  Всадник не хотел боя. Но он также знал, что шериф Коппер-Хок не понимает ничего иного. А для людей, привыкших к насилию, другого пути и не существует. Для них это естественное следствие существования в этом мире.
  
  В знак вежливости двое мужчин по очереди глотнули из бутылки. Но всадник лишь пригубил напиток. Он опасался, что подобное братание может дорого ему стоить. И он больше не думал ни о жителях Коппер-Хок и их бедах, ни о тех, кого встретил на равнине. Он даже, по правде говоря, не думал о грядущей крови и стрельбе. В сознании всадника зрела лишь одна холодная мысль:
  
  "На этом, пожалуй, всё".
  
  Он не нашёл ничего в песках и на равнинах, в городах, поселениях и на фермах, что встречались на его пути, ничего, что задело бы его за душу, и на этом, пожалуй, все.
  
  На Монтагю-стрит сгрудились пожарные машины, выстроившись с поднятыми лестницами под разными углами. Люди кричали на сплошную черноту, из которой доносился оглушительный рев, на стремительные сполохи оранжевого пламени, которые то появлялись, то исчезали в проломах рушащегося фасада знакомого здания, напирая на холодный воздух, словно бьющийся о прутья клетки зверь, из-за клубов дыма доносился чей-то вой. Я стоял там, на улице, вместе с другими, понимая, что уже слишком поздно, и всё пропало.
  
  "Видео на Монтагю-стрит" и всё, что там хранилось, - все горело.
  
  Распадалось на атомы, рассеивалось в воздухе, как дым.
  
  Все мамины вещи, что я отдал Братству.
  
  Теперь только дым и пепел.
  
  Почти всё, что от неё оставалось, теперь лишь дым и пепел.
  
  * * *
  
  С Алариком я после того дня больше не виделся. И так и не узнал доподлинно, что случилось с магазином. Новости были туманными, не говорилось ни о количестве жертв, ни о причине, хотя у меня были свои догадки на этот счет. И все же, несмотря на пожар, старик нашёл способ выполнить свое обещание.
  
  Когда я вновь пришел в мамину квартиру, в холле меня ждала последняя посылка из "Видеопроката на Монтагю-стрит". Не знаю, почему он не позвонил мне, чтобы я ее забрал, не знаю, когда он ее отправил. Но она была там. Восстановленная копия DVD, как мы и договаривались.
  
  Я воспользовался старым маминым ноутбуком, одной из немногих вещей, оставшихся в её пустом доме, и посмотрел файл. Не оптимизированный, как все остальные копии, которые я пытался сделать после её смерти. Не подчищенный, чтобы я не расплакался. Не отредактированный, чтобы у неё не было этих тёмных кругов под глазами.
  
  Мама выглядела уставшей. Это она настояла на той поездке к озеру и снимала всё на видео - так она любила "собирать моменты". Но в те первые дни она не знала, как справляться со мной без отца. На записи я мог различить вены у нее на руках, когда она втирала солнцезащитный крем. Сигарета застыла в уголке губ. Она растянулась на шезлонге, пытаясь изобразить спокойствие, хотя только что, за секунду до включения камеры, мы орали друг на друга.
  
  За мгновение до того, как она начала запись, я приставал к ней с вопросами: куда ушёл отец, почему она так плохо к нему относилась, почему он не хочет к нам возвращаться, и она отвесила мне пощёчину.
  
  Это было так внезапно. И не окажись у меня этого видео, я бы, пожалуй, усомнился, что это произошло наяву. Но вот оно: несколько минут спустя камера в её руках дернулась, и в кадре появился я. Я видел отголоски случившегося на лице того маленького мальчика с экрана, в красном, вздувшемся следе на его скуле и шее. Я вспомнил жгучую боль, горячие слёзы, которые текли, как ни старался я их сдержать. Все эти мельчайшие детали, которые ты бы не увидел, если бы файл улучшили. Я смотрел на неё, на ту, какой она была тогда, на краю ужасного одиночества. И теперь, без груза собственной обиды и усталости, я вновь пережил всё это.
  
  Тёмные круги у нее под глазами, её руки, моё пылающее лицо. "Ничто не вечно", - сказала мне Эли. Ничто не вечно, это правда. Но я не был обязан и так легко отказываться ото всего, как это делали остальные. Стирание плохого казалось мне всего лишь шагом от удаления хорошего, а у меня просто не поднималась рука на такое. Особенно, когда дело касалось людей, которых я любил больше всего на свете.
  
  Моя мама делала, что могла, и я делал, что мог, все те годы, что нам довелось провести вместе. И потому я хотел помнить как можно больше, даже то, что причиняло боль - нефть и кислоту, шарфы, игры, озеро Джордж. Потому что я знал: сколько ни старайся, все равно всего не упомню. Никакие диски, книги, записки, пишущие машинки и заботливо разобранные и сохраненные коробки - ничто не вместит всю полноту жизни.
  
  Я буду стараться, но мне никогда не запомнить всего.
  
  Перед тем как все запереть, я отправил Эли цифровую открытку, вроде тех, что раньше присылала моя тётя, написал, что ненадолго уезжаю из города. Я надеялся увидеть её, когда вернусь. Мне не казалось, что мы закончили говорить о том, что важно и что реально. Да мы с ней и не настолько во всем разбирались, чтобы по-настоящему осознать, что важно, а что реально. Но, может, в следующий раз, когда мы встретимся, у нас получится. А, может, и нет. Пожалуй, это станет ясно со временем.
  
  По дороге в центр города, пока я петлял, пытаясь избегать камер, мне постоянно чудилось нечто огромное, несоразмерно огромное, крадущееся за мной по пятам. Что-то вроде Калипера Джона появлялось то на скамейке в парке, то на автобусной остановке, а потом исчезало. На большее в холодной ясности дня оно было неспособно.
  
  Я добралась до автовокзала, пряча лицо от камеры терминала, купил билет. Я смотрел, как впереди возникают серые нити шоссе, а за спиной тают стеклянные здания. В маленьких кварталах и на дорогах Западного Найака камер стало меньше, и в какой-то момент, когда я вышел на главную улицу, их не стало вовсе.
  
  Снаружи видеосалон Братства выглядел почти так же, как и его собрат с Монтагю-стрит. Цвет отделки, форма окон - всё, словно его вырвали из времени. Аларик говорил, что здесь они учат других. Именно эта мысль, эта возможность приобщиться к памяти об ушедшем и влекли меня сюда, и я всё возвращался мыслями к отрывку из концовки "Зимних холмов". Тому, что я перепечатывал чаще других: финалу, который засел в моих снах и смешался с воспоминаниями об озере Джордж и жаре, с образом всадника, припавшего к спине серого коня, бредящего и истекающего кровью, покидающего Коппер-Хок.
  
  Он знал: мир невыразимо сломан, хаотичен и уродлив в самых своих основах, что это яростное и материальное царство, вечно расползающееся по швам. Но он должен был верить, что боль и непостоянство - это своего рода обман. Ибо в нем, где-то в глубине, было сокрыто нечто, а с ним - чувство, что даже если он исчезнет, некий осколок отзовется эхом за пределами этого времени и пространства. "Да, - твердил он себе.- Они могут отнять у меня всё вещественное, но только не это. Они могут получить от меня многое, но этого им не получить никогда".
  
  Я вошел в магазин и поставил сумки. Послышался глухой стук маминого "Трапвуда", ударившегося о пол. Я сжал в руках эту увесистую, позолоченную мёртвую книгу и подошёл к прилавку, из-за которого на меня выглянул старик.
  
  Казалось, он ничуть не удивился.
  
  "Проходи, - сказал он. - Давай посмотрим, что у тебя есть".
  
   Томас Ха - американский писатель-фантаст корейского происхождения []
   Томас Ха - американский писатель-фантаст корейского происхождения, бывший адвокат. Родился и вырос в Гонолулу, сейчас живёт в Лос-Анджелесе. Дебютировал как писатель в 2020 году.
  
  С оригиналом произведения можно ознакомиться по ссылке.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"