Аннотация: Идея проста: если бы Иисус действительно явился на Землю, то...
РАССКАЗ С ПОТЕРЯННЫМ НАЗВАНИЕМ
Пустите детей и не препятствуйте им
приходить ко мне...
Иисус Христос
От Матфея 19;14
I
За закрытыми жалюзи тяжелый, пасмурный день. В ярко освещенном электричеством кабинете доктор Алекс Эйбол писал что-то в блокнот, когда вошел, постучавшись, его коллега доктор Сигурд. Лицо его выражало растерянность, взгляд неуверенный, но поступь решительная, - и доктор Эйбол сразу понял, о чем пойдет речь, и тяжело вздохнул. Он давно ожидал этот разговор, понимал, что его не избежать, но хотел бы как можно дольше откладывать, ибо страшился его и понимал всю бессмысленность и бесполезность.
Доктор Сигурд, набравшись решимости, приступает к делу сразу, уверенный в правоте своей, с жалостью глядя на пораженного страшным недугом коллегу и друга.
- Мы с тобой давние друзья, и ты знаешь, что зла я желать не могу. Так вот, Алекс, ты должен, не можешь не признать того очевидного факта, что ты болен. И тебе необходимо лечиться. Не перебивай, пожалуйста!
Мы все перед тобой виноваты - и больше всех я. Мы видели, что с тобой что-то происходит, что-то неладное, болезненное, но предпочитали не вмешиваться, считая, что ты со всем сам разберешься. Ты очень устал; ведь ты уже давно мне говорил, что устал и подумываешь об отпуске, - ну почему ты не поехал куда-нибудь отдохнуть!.. А теперь стало поздно... да нет, что я говорю, как раз еще совсем не поздно, тебе еще можно помочь, и все, я уверен, наладится и станет как прежде.
- Как прежде никогда ничто не становится, - медленно возразил доктор Эйбол - И что значит: мне еще можно помочь? Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.
- Нуждаешься, Алекс, нуждаешься, - и твои слова лишь подтверждают это. И ведь говорил ты мне тогда про это "чудо" с вином, да я как-то внимания не обратил, не придал значения... Подожди, дай мне договорить!
Он, этот твой пациент, несомненно, очень сильный гипнотизер, и мне просто подумать страшно, что он мог тебе навнушать, что он натворил с твоим сознанием.
Пойми, мне очень нелегко говорить об этом, но ведь ты и сам превосходный специалист и не мог не заметить в себе некоторые изменения, определенные симптомы...
Много еще говорил доктор Сигурд, и много говорил доктор Эйбол, спорили они, разругались, но закончилось все так, как и не мог предполагать доктор Эйбол, однако так, как и должно было закончиться, по мнению доктора Сигурда: вбежали санитары и, ловко сделав доктору Эйболу укол, вынесли его, сразу обмякшего, из собственного кабинета. И с тех пор ему уже не нужно было каждый день приходить в клинику на работу, потому что его поселили здесь, в отдельной палате, и доктор Сигурд стал его лечить.
II
Отгородившись жалюзи от энергичного апрельского солнца, доктор Алекс Эйбол размышляет в своем кабинете, стараясь не глядеть на сидящего перед ним худощавого мужчину лет 40-45 в больничной пижаме с усталым взглядом.
Что-то беспокоит доктора, не дает ему сосредоточиться; не может он понять этого человека, не в состоянии отклассифицировать. И понимая, что эти беспокойство и неуверенность совершенно не свойственны ему, опытному психиатру, он беспокоится еще сильнее. Голова болит.
Взгляд его скользит по книжным полкам. Давно знакомые и, главное, очень понятные, практически непогрешимые книги по психиатрии на мгновение возвращают ему былую уверенность, и привычно-профессионально напрашивается готовый диагноз: паранойяльная шизофрения.
Но посмотрит доктор на больного, и вновь его одолевают сомнения и неуверенность. Неуверенность в себе и непогрешимости давно знакомых книг.
Левая рука машинально похлопывает по карману пиджака - это из глубин психики поднимается давно, казалось бы, преодоленное желание курить.
Боже, как же я могу поставить ему диагноз, когда я в себе не могу разобраться! - думает доктор. - И как я вообще все эти годы лечил людей, ведь я ничего, абсолютно ничего в этом не понимаю!
Он смотрит на больного с раздражением и неприязнью, чувствуя себя перед ним бессильным, неопытным и не умеющим читать в душах. Вот сидит классический случай: больной, возомнивший себя мессией, Иисусом Христом, что тут, казалось бы, нового и неясного? - А ведь все неясно!
Я просто устал, - думает доктор Эйбол, - мне нужно отдохнуть. Боже, как давно я не был в отпуске! Куда-нибудь на побережье, с женой, а детей - к теще, к теще!..
- Простите, - хрипловатым, но приятным на слух голосом заговаривает больной, - не найдется ли у вас глотка вина - пить хочется.
Вина, - оживляется доктор, - так может у него болезнь, усугубленная алкоголизмом? - И кажется доктору Эйболу, что все встает на свои привычные места: с поправкой на алкоголизм диагноз подойдет.
- Вина у меня нет,- говорит он больному, внимательно наблюдая за его реакцией, - да и не советовал бы я вам пить спиртное. Воды могу предложить. - И нетерпеливо ждет, что ответит больной.
Тот равнодушно принимает воду.
Не алкоголик, - печалится доктор, - жаль.
Взгляд его скользит по корешкам: "Клиническая психиатрия", "Я и Оно", "Психология подсознательного", "Подростковая психиатрия", снова Фрейд и еще много старых, хорошо знакомых друзей. Нет, и старые знакомые уже не дают успокоения. А может, все просто потому, что так болит голова?..
Больной пьет.
Странно, - думает доктор Эйбол, - ведь я наливал ему воду.
На столе стоит графин. В нем - обыкновенная прозрачная вода. В стакане в руках у больного - розовая жидкость. Доктор спокойно, как-то равнодушно, словно напичканный транквилизаторами, берет стакан и вытряхивает из него остатки себе на ладонь. Нюхает, пробует языком.
Вино, - думает он, становясь, все равнодушнее. - Значит, все-таки алкоголик, - быстро проносится радостная мысль, но доктор ее как-то не замечает.
- А мне, - говорит он что-то непонятное, совсем не то, что следовало бы.
Больной встает и наливает ему из графина с прозрачной водой розовое сухое вино. Доктор залпом выпивает.
Все, - думает он, - галлюцинации. В отпуск, срочно в отпуск!
Доктора захлестывает ужас, ему хочется кричать, но тут спасительно-успокоительная приходит мысль: Нет, это просто гипноз. Ну, конечно, гипноз! Ах, ты...
Ш
Так все началось. А закончилось очень печально: доктор Алекс Эйбол, опытный психиатр, сам сошел с ума. Поскольку уверовал, что больной его - действительно Иисус Христос, Бог.
Не сразу, конечно, уверовал. Сначала он просто пытался поставить ему точный диагноз и тем самым вернуть себе утраченное спокойствие и уверенность в себе. Поэтому виделся он с ним каждый день, пытаясь его разговорить, т.к. больной был замкнут и на общение шел с трудом; его угнетала какая-то непонятная тоска. Но терпение и профессионализм доктора Эйбола сделали свое дело: больной стал доверять ему, разговорился.
И через некоторое время доктор понял, что его уже не интересует, чем страдает больной, а просто приятно разговаривать с этим умным и интересным человеком. И было с ним доктору хорошо.
А через четыре месяца он в Него уверовал. И тут же предложил Иешуа (так, на древнееврейский манер, попросил называть себя больной. "Как мама",- сказал он, погрустнев) выписать его, отпустить на свободу, но тот отказался.
- Что мне делать в этом чужом мире, где нет мне места, - отвечал он, - среди чуждых мне людей, с которыми нет у меня ничего общего. А здесь мне хорошо, спокойно. А главное, только тут и встретишь настоящего человека.
Доктор не понял, что имел в виду Иешуа, и тот объяснил.
Оказалось, Бог потерял веру: веру в людей, человечество. И веру в Себя: в то, что Он способен их спасти. Много было у доктора Сигурда с Иешуа разговоров, споров, и часто они не могли ни в чем договориться, понять друг друга.
- Люди, - говорил Иешуа, - уже не люди. Это роботы, придатки ими же созданной технической цивилизации. Теперь не техника служит людям, а они ей. Вся их жизнь запрограммирована на гонку за деньгами, чтобы приобретать машины, компьютеры, телевизоры... Они живут для денег. Но разве не должно быть наоборот: деньги для жизни, для того, чтобы дарить себе и любимым радость? А пока они гоняются за деньгами, времени на жизнь, на радости и на любовь у них не остается.
- Церковь, христианство превратились в фарисейство, - сказал Он в другой раз.
- Подождите,- прервал тогда доктор. - Я не слишком хорошо знаком с историей, но насколько я помню, фарисейство означает лицемерие...
- Фарисеи, Алекс, одна из сект народа израильского, были еще саддукеи и ессеи. Из фарисеев многие были книжники, изучавшие Тору и писание и утверждавшие, что спасения можно достичь, лишь строго соблюдая все предписания и законы, все обряды. Не то же ли церковь сейчас? Книжники-теологи навыдумывали массу обрядов и законов, преступать которые запрещено, и ничего не видят, кроме Евангелий, написанных, кстати, не слишком умными людьми. Они проповедуют мои слова "не противься злому" и "любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас", но поступают наоборот. Фарисейство, Алекс, не просто лицемерие - это буква, убивающая дух. Говорю вам: мой храм - не здание из камня, но в сердце человеческом.
- Но ведь тогда получается, - старательно доктор натирает, словно желая разгладить его, сморщенный лоб свой, - что современное христианство - ложная религия?
- Зачем нужен верующему посредник между ним и мной? Может ли священник, зачастую сам веры не имеющий, быть лучшим свидетелем передо мной, чем сердце человека? Знаете, Алекс, я почитал кое-что из ваших теологов и философов и могу сказать, что, как ни смешно это звучит, лучше всех христианство понял один индус, сказавший: "Узри Христа, и ты христианин. Все остальное - суесловие". (1)
- Именем моим, - говорил Он в другой раз, - убивают, жгут на кострах; от имени моего проклинают, вместо того чтобы прощать! - нужен ли я им?
- Но ведь есть миллионы простых людей, верующих в Тебя,- возражал доктор Эйбол. - Им Ты нужен.
- Нет, Алекс, - отвечал Иешуа, - я людям не нужен. У них есть свой Бог - Иисус Христос, созданный ими для удобства их. Они его придумали по образу и подобию своему, и вполне им довольны, и поэтому счастливы. Что я дам им, кроме беспокойства и сомнений?
Доктор вскакивает и мечется.
- Дай! Дай беспокойство и сомнения, дай нам мучения, но дай и спасение! Дай нам, Иешуа, истинную веру - и спаси нас!
- Могу ли я спасти того, кто не желает, чтобы его спасали? Не силой же в Рай человека тащить! - через костер, например... Вот чем вы, доктор, могли бы помочь мертвому пациенту?
- Но ведь Ты можешь! Ты - Бог! Ведь воскрешал Ты в прошлом мертвых!..
- Вернуть к жизни мертвое тело не сложно. Но мертвую душу и мне не спасти...
IV
Под влиянием Иешуа доктор Алекс Эйбол, естественно, изменился. Окружающие не могли этого не заметить, и в конце концов друзья и коллеги приняли решение и поместили его на лечение в ту же клинику, где тот раньше работал.
Прошло три года. Современная психиатрия буквально творит чудеса. Доктор Алекс Эйбол теперь совершенно здоров, но больше не практикует. Правда, он стал ходить в церковь, но разве католицизм говорит о душевном заболевании? Тогда пришлось бы записать в шизофреники больше миллиарда людей.
Доктор пишет монографию о влиянии интоксикаций на развитие шизофренического процесса, и доктор Сигурд, которому он дает читать написанные главы, очень их хвалит. Он знает: привычные занятия удобной, понятной наукой - лучшая терапия для его друга.
Лже-Христа доктор Сигурд тоже излечил. Теперь Джон Адам (он сам выбрал себе это имя, так как своего настоящего вспомнить не смог) работает в цирке, радуя детвору и взрослых чудесными фокусами. Он стал довольно известен и зарабатывает хорошие деньги. Многие ему завидуют.
V
Закончив выступление, Джон Адам смыл грим, переоделся и вышел прогуляться по улицам небольшого городка, в который забросила его гастрольная жизнь. Названия он не помнил, но городок ему нравился: аккуратный, ухоженный; от жителей веяло неторопливостью и добродушием. Одетого в джинсы и старый свитер, его не узнавали, и Джона это вполне устраивало. Неспешно прогуливаясь по тихим улочкам, он, в тысячный должно быть раз, пережевывал привычную жвачку тяжелых мыслей.
Тяжко жить без прошлого. У него есть настоящее и даже будущее. И - бред вместо прошлого. Когда не помнишь прошлого, его словно и не было; как будто ты не жил, не было тебя. На вид дашь лет 35-40, а на самом деле ему всего полтора года.
Да, Джону Адаму было всего полтора года. Столько он себя помнил. Он был тяжело душевно болен, а теперь страдал амнезией. И конфабуляцией. Спасибо, конечно, доктору Сигурду за то, что вылечил его. Но если бы он еще нашел способ вернуть ему память - вернуть себя!
Оглядываясь в прошлое, Джон видел там лишь туманные призраки ложных воспоминаний, да и то нечетко, "как бы сквозь тусклое стекло" (2): Палестину двухтысячелетней давности, задавленный религиозным сознанием народ, проповеди, споры, казнь... Но ведь ничего этого, как он знал, не было. Но было-то - что?..
Иногда Джону думалось, что напрасно доктор Сигурд его вылечил. Можно ли назвать по-настоящему здоровым человека, мучительно пытающегося найти свое прошлое, чувствующего, что живет не своей жизнью? В болезни было, по крайней мере, одно преимущество: уверенность в себе самом, цельность сознания. Не было этой мучительной раздвоенности, поисков себя.
Ну, живет такой известный иллюзионист Джон Адам, ну богат, и что с того? Ведь даже имя - Джон Адам - не его. Настоящего он так и не смог вспомнить и взял себе этот псевдоним.
Разве это нормально: жить, даже не зная, какое имя тебе дали родители; не знать, живы ли они или уже скончались, не знать, была ли у тебя семья, дети? Дети! Дети, казалось ему, у него были, обязательно должны были быть,- иначе откуда в нем столько нежности к ним, столько любви!?
Джону часто приходилось разъезжать по различным штатам и городам, и втайне он постоянно надеялся на чудо: что как-нибудь его родные дети придут со своей мамой на его выступление - и узнают его, и тогда он тоже их узнает и все, все вспомнит... Но чудо не происходило, и жил он, одаряя любовью тысячи других - чужих - детей.
Мысли его прервал веселый детский гвалт. Во дворе безвкусно раскрашенного домика собралось десятка полтора детей лет 9-12. Они увлеченно наблюдали за своим сверстником, одетым в длинную черную мантию (похоже, штору), с картонным цилиндром на голове. Он стоял на сцене (крыльце) и, явно подражая Джону Адаму, демонстрировал фокусы: вынимал из своего очень высокого цилиндра ленточки, платки, превращал игрушки в конфетти, угадывал загаданные карты... - и ребятишки хлопали в восторге, не жалея детских ладошек.
Долго стоял и смотрел на них Джон. На душе у него потеплело, и он чувствовал, что грусть покидает его, как уходит, окрасив розовым облака, большое и теплое солнце.
Выступление закончилось, и Джон поспешил уйти незамеченным. Он шел и думал, что жить все-таки стоит, и не смотря ни на что жизнь прекрасна. Пусть он пока не нашел себя, но он уже нашел свою любовь - любовь к детям.
Не успел он пройти и трехсот ярдов, как услышал детский плач. В садочке, склонившись над чем-то, безутешно рыдала девочка лет пяти. Джон отворил калитку и осторожно подошел к ней.
- Что случилось, малышка?
- Ли... - всхлипнула девочка, протягивая ему что-то в руках. - Линда... у-умер... умер-лааааа...
В детских ладошках лежала мертвая белая крыса.
- Ну, ну, не плачь, - сказал Джон, взяв крысу. - Она вовсе не умерла, вот сейчас увидишь, - солгал он, почему-то уверенный, что в его силах сделать эту ложь истиной.
Недоверчиво, и в то же время с надеждой смотрела девочка, как Джон дышит на крысу, и взвизгнула от счастья, когда он вернул ей оживленную Линду. Целуя крысу в мордочку, девочка не рассуждала, как взрослые, что это было - гипноз или чудо, она развернулась и, не попрощавшись, вбежала в дом - поделиться своим счастьем с мамой.
--
Вивекананда Свами
--
"Теперь мы видим как-бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан". 1-ое Коринфянам 13;12