Аннотация: Маленькая зарисовка на тему одержимости профессиональными музыкантами. Попытка в биллетристику и только.
Он был пианистом, одним из тех, кто срывал восторженные вздохи во время исполнения партии. Его влияние на нее не исключение, и на ее вздохи тоже.
Зрительница завороженно смотрела за игрой. Скачущие по клавишам пальцы гипнотизировали, и она поддавалась этому, попутно впадая в сторонние размышления. Ее жизнь - череда размеренных событий, в которой визиты в местную филармонию были выверены с хирургической точностью. Годы жизни дали ей ясное понимание, в чем она действительно нуждается. Живая инструментальная музыка переносила ее на пару веков назад и вводила в приятное оцепенение.
Салюты аплодисментов, волна за волной накрывающих зал, вернули ее на землю. Второе появление дирижера, и вот, труппа уже скрывается в закулисье. Она знала, что благодарность, выказываемая ведущему музыканту вечера лично, поощрялась. Поэтому, найти помещение, в котором он мог находиться, не составило труда. Получив указания о местонахождении гримерной от работника зала, она поднялась на второй этаж. Найдя дверь с надписью "Служебное помещение 2", она помедлила в попытке справиться со страхом.
Пнув несколько раз носком правой лодочки каблук левой, она выровняла спину и излишне громко постучала. Ручка двери поддалась не сильному нажиму, и она заглянула внутрь. Музыкант сидел на резном стуле из темного дерева спиной к двери. Она узнала его по темно-синему смокингу и растрепанным в течение экспрессивной партии вьющимся волосам. В конечном счете, она не первый раз видела его за инструментом, сложно спутать.
- Простите... Я сейчас была на вашем выступлении и хотела бы лично поблагодарить вас за него, - голос ее на удивление не дрожал. Он обернулся и поднял глаза. Ей не удалось прочитать его взгляд.
- Рад, что вам понравилось, - музыкант поднялся со стула и поравнялся с ней. Она отметила его карие глаза. Сейчас они казались настолько яркими, что она была удивлена, что не заметила их прямо из зрительного зала. - Хорошо, что вы зашли. Иначе бы я никогда не узнал, что Мусоргский дается мне не так уж и плохо, - его искренняя, но не слишком широкая улыбка придала ей сил.
- Неплохо - это через чур скромно сказано, - она вернула ему улыбку и немедля продолжила. - Ваше обращение с инструментом... Оно завораживает. Мне даже сложно представить, с какой скоростью двигались ваши пальцы.
- Кажется, за последние пару десятков лет, я только и делал, что играл. Им ничего не оставалось, как начать двигаться быстро, - он поднял кисти рук в воздух, развел пальцы в стороны и сделал ими волну. Ей кажется, или его улыбка стала шире?
Речь его была размерена, будто он не спешил ни к коллегам, ни домой к гипотетической семье. Но откуда ей было знать, как было на самом деле. Да и нужно ли ей знать? Она же зашла ненадолго. Во время его взмаха руками, ее будто приковала манера движения длинных пальцев пианиста. Сейчас ей казалось, что пальцы - самая искушающая часть тела на свете. По крайней мере на сегодняшний вечер. Что может быть притягательнее мастерства совмещенного с высоким искусством? Ее взгляд то падал на его кисти, то возвращался к карим глазам. Она невольно подалась вперед. С каждым движением ее бравада спадала, а нервозность, которую до этого скрывал адреналин, начала физически проявляться. Секунда промедления, и она на это никогда не решится. Еще полшага, и она поднимает правую руку музыканта своей и аккуратно целует тыльную сторону ладони. Ее веки закрыты в благоговении перед этим человеком. Мгновение, и ее губы касаются костяшек и первой фаланги его пальцев. Без резких движений, будто находясь в невесомости, которая не позволяет к себе излишней грубости, она прерывает касание губами и поднимает глаза на пианиста. Точка невозврата пройдена, личные границы нарушены, и это пугает ее до темноты в глазах. Оглушающая тишина только подталкивает ее к саморазрушительным выводам. Больше нет невесомости вокруг них, она одергивает руки.
- Я не хотела, простите. Вернее, я не знаю, что на меня нашло. Я лучше пойду. Развернувшись к двери, она в спешке удалилась. Дверь закрылась неслышно, толи от того, что она старалась не причинить ему больше никаких неудобств, толи он просто не услышал из-за накатывающего звона в ушах.
Он мгновенно прижал руку к брюкам, а потом развернул ладонью на себя. Только сейчас музыкант понял, что все время, когда она была в гримерке, он стоял без движения. Сейчас, опустив голову, он сканировал линии на ладони, но это продлилось недолго. Его взгляд то и дело проскальзывал по контурам кисти и падал на пол. Он простоял так еще несколько секунд, потом взял пальто с вешалки близ двери и вышел из гримерной.
В здании филармонии более не было многолюдно. Его шаги отдавались эхом, но услышать это ему было не дано. Мысли о случившемся преследовали его до самого выхода. Даже если бы он знал, что она собиралась сделать, смелости отдернуть руку у него бы не хватило. Нужно быть либо до костей черствым, либо совершенным глупцом, чтобы прервать подобное завораживающее действо.
Свежий воздух пахнул в лицо, будто завершая акт. Единственное, что останется от камерной сцены, происходившей сегодня в его гримерной - это легкая дрожь его пальцев, не дающая ему вставить ключи в зажигание.