Извините, Читатель! Этот рассказ я задумал несколько лет назад. За это время, однако, я полностью забыл, о чем хотел написать. Ну вот бывает так иногда -- идея полностью выветрилась из моей памяти, осталось только это название, которое, между прочим, так мне понравилось, что я не решился его удалить. Что же до самого рассказа, то хоть смейся, хоть плачь, а вспомнить его никак не получалось. Да еще вместе с тем я почувствовал перед вами, Читатель... ну, как бы вину. Поэтому расскажу-ка я вам, Читатель, другую историю -- тоже, быть может, не менее интересную. Во всяком случае, я на это очень, очень надеюсь.
Итак...
В одной далекой-далекой галактике... Впрочем, это, кажется, уже было. Кажется, я уже что-то такое писал. А, может быть, даже не я, а кто-то другой. Впрочем, не будем зацикливаться на пустяках.
Итак...
В одном небольшом городке, где я имел обыкновение прогуливаться по парку, ко мне подошла... ну, скажем так, девушка.
-- Вы любите драконов? -- с ходу спросила она меня.
Я внимательно ее оглядел. Девушка была весьма симпатичная.
-- Ну... -- начал было я.
-- Почему?! -- не дала она мне договорить. -- Они же такие классные!
Разговор этот, повторяю, происходил в парке. Мимо то и дело проходили люди. На скамейках сидели пенсионеры. Молодые мамы медленно прогуливались, толкая перед собой коляски.
-- Ну... -- начал я опять и замолчал. Девушка смотрела на меня снизу вверх, доверчиво и как-то... проникновенно.
-- Вы такая милая и... симпатичная, -- сказал наконец я. -- Зачем вам эти драконы?
-- Но ведь они же такие классные. Мне кажется, что вы обязательно должны их любить.
-- С чего вы взяли?
Девушка задумалась.
-- Не знаю, -- сказала она потом. -- Так показалось.
-- Как вас зовут?
Девушка слегка покраснела.
-- Алена.
-- А меня Александр. Хотите, угощу вас каким-нибудь мороженным?
-- Нет, -- сказала она со вздохом. -- Вот если бы вы любили драконов...
Я улыбнулся.
-- Не отчаивайтесь, -- сказал я. -- Быть может, еще все переменится.
-- Вот тогда и пообщаемся... До свидания.
-- До свидания.
Девушка повернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Я с грустной улыбкой смотрел ей вслед. Если бы она только знала, как много ей недоступно.
А с деревьев опадала листва -- багряная и золотая, одевая землю в багряно-золотистое покрывало, и теплое солнышко грело дремавшего на скамейке кота, и горластые воробьи, сопровождая меня на прогулке, перепархивали с ветки на ветку, чирикая, чирикая и еще раз чирикая. А интересно, может ли человек, подобно природе, вот так же легко и непринужденно сбросить с себя отжившее, прошлое? Хм, и не об этом ли думал Булгаков, когда сочинял свою Маргариту? Нет, не об этом, пожалуй...
Гулявшие по парку люди смотрели теперь на меня со значением. Так и казалось, что они говорят: "Вот человек, который не любит драконов!" Один мальчик, пробегая мимо, сделал вокруг меня круг, а какая-то старушка даже стала креститься. "Посмотрите, посмотрите, он не любит драконов!" -- чудилось мне в перестуке проходящего поезда. Непростое, что и говорить, испытание.
Так о чем это я?! Наверное, о том, что все в этом мире течет, изменяется. И в этом какая-то тайна, не правда ли? Не есть ли это постоянное изменение -- истинные одежды для нашей души? А статика, неизменность -- не убогая ли нагота?..
Жил я в доме обыкновенном, пятиэтажном, как раз посередке -- и сверху, и снизу по два этажа. Случайный посетитель вряд ли обнаружил бы в двухкомнатной холостяцкой квартире что-нибудь необычное. Стол, стулья, диван, телевизор, но вот атмосфера... Как бы электрическое потрескивание стояло в ней плотной стеной, которое, впрочем, ощутить мог только я, хозяин этого дома.
Я вошел -- и щекой, и ладонью и еще каким-то внутренним мистическим нервом сразу почувствовал: защита опять истончилась. Она была как тонкая скорлупа вокруг входящего в силу цыпленка. Впрочем, до апофеоза было еще далеко.
А вот инспекцию неплохо бы провести.
Я повел перед собой ладонью, словно бы стирая эту декорацию мещанской квартиры. Передо мной, материализуясь из межпространственного небытия, возникла гигантская железная дверь. Огромные цепи висели на ней. А всю ее поверхность покрывали рунические письмена, а может, и не рунические, а санскритские. Или это одно и то же? Не помню, не помню...
Гремя цепью, я отомкнул эту дверь и шагнул в полутьму. Там, где должна была находиться соседская квартира, была пустота. В черную полутьму уходило пространство безразмерного зала, противоположные стены которого были за гранью восприятия разума. По крайней мере, человеческого.
Я стоял на балконе, а вверх, вниз и в обе стороны от меня уходила стена -- угольно-черная, гладкая и непроницаемо-твердая, как монолит. И не было в природе такой силы, которая могла бы эту стену разрушить, и все потому, что эта стена -- не материя, не энергия и даже не воля, а принцип, разграничивающий миры. Впрочем, не вечны и принципы.
Я стоял чуть ли не вечность, а потом в этой тьме, в этой бездне шевельнулось неопределенное нечто. Шевельнулось и замерло снова, казалось бы, навсегда.
Я ждал.
-- Это ты, Умбриэль?! -- донесся протяжный и как бы стонущий голос.
-- Кто же еще, -- сказал я.
Тьма шевельнулась еще раз и приобрела красноватый оттенок. Как бы нечто бесформенное подымалось из мрачных глубин. Оно не издавало ни стонов, ни вздохов -- и стоны, и вздохи и без того были запечатлены на теле этого бесструктурного небытия изначально, как атрибутика созданного Люцифером личного ада. Он и сам, подымающийся, был бесструктурным. Обычной материи здесь быть не могло. Тут могли жить только идеи, да и то усеченные, как кастрированные певцы.
Красное тело поднималось из бездны целую вечность. Из-за метрической безразмерности этого места никак было не понять -- близко оно, это тело, или еще далеко. И каковы его истинные размеры. Впрочем, размеры тут значения не имели.
А потом движение прекратилось и напротив меня распахнулся глаз со щелевидным зрачком, желтый, светящийся, похожий на гигантский прожектор. Он один, этот глаз, превышал меня по размерам в тысячи раз. Что уж говорить о всем остальном -- об увенчанных саблевидными когтями лапах, о крыльях, которые одним взмахом могли смести сотни галактик, о хвосте с зазубренным стреловидным наконечником, безвольно обвисшим сейчас. Впрочем, повторяю, размеры тут значения не имели. Пока он здесь, он лишь бесплотная тень.
-- Зачем ты явился? -- спросил дракон, не сводя с меня своего немигающего глаза.
-- Ты же знаешь, раз в столетие я провожу инспекцию...
-- О, неужели прошло еще сто лет?
-- Как видишь.
-- И которые это по счету?
Я не ответил.
-- Ну и как там, снаружи? -- спросил он опять.
-- Не знаю... Все так же, наверное...
-- Все так же?!
Я опять не ответил.
-- Умбриэль, -- заговорил он снова, -- вспомни, как мы с тобой резвились в далеких мирах, какое было светлое время. Разве могли мы тогда думать, что будем стоять вот так друг против друга? Что за тень пролегла между нами?
-- Все дело в том, что я не вижу никакой тени.
-- Так почему же ты меня здесь держишь? Отпусти!!
-- Отпущу, когда исполнится мера.
-- Мера! -- простонал дракон. -- О, проклятое слово! В нем бездна несправедливых страданий!
-- Ты должен тоже перестать видеть тень. Только она тебя отделяет от нас. Твое заключение -- в тебе же самом...
Дракон, казалось, не слушал.
-- О, Умбриэль, я здесь теряю себя. Не вы ли всегда утверждали, что личность превыше всего.
-- Ты первый же это отверг. Да еще увлек за собой массу доверчивых, которых облек на Земле в недостойную плоть, сделав их через то своими рабами.
-- Не говори мне о людях. Они достойны презрения.
-- Ты все прежний, Денница, -- с грустью сказал я. -- Прощай!
-- Ты уходишь?! Проклятье, ты опять меня оставляешь! Умбриэль, это же я! Я! Какие там могут быть люди... Отпусти, говорю, и я сделаю тебя вторым после себя.
-- Я последний, Денница, и последним останусь всегда...
-- Но ведь ОН всегда говорил, что мы -- МЫ, ангелы, Бен Элои -- первые! Разве ты не помнишь, ОН же САМ, САМ говорил.
-- Да. И ты, и ОН, и люди... Все первые, кроме меня...
-- Ты меня сводишь с ума, Умбриэль. Я не могу принять то, что ты говоришь. По-моему, Старик просто сошел с ума, а вы, жалкие слепые слюнтяи, этого не замечаете.
-- Жаль, что ты так ничего и не понял.
-- Уходишь?! Проклятье! Сколько вы будете меня еще истязать?! А ну стой! Я еще не закончил! Пропусти меня в эту чертову дверь, или я сотру тебя в порошок!! Это говорю тебе я, Люцифер, сотворивший мириады миров!
Я усмехнулся.
-- Ты просидишь здесь свою тысячу лет.
Клыкастая шипастая морда перекосилась от ярости. Он ринулся на меня всей своей массой, стремительно, как мысль, намереваясь одним точным движением смести меня с балкона, за которым находилась так нужная ему дверь. Я не сдвинулся с места, только выставил перед собой ладонь правой руки, и демон остановился, словно бы натолкнувшись на стену.
-- О, Умбриэль, велика твоя власть! -- простонал он, отшатываясь. -- Но помни, помни, находиться я здесь буду не вечно...
-- Нет у меня никакой власти, несчастный. Я вне этих понятий.
-- Как ты меня назвал? Несчастный? Посмотрим же, кто в конце времен будет несчастным. Тогда я буду говорить по-другому. Совсем по-другому!
-- Прощай, Люцифер!
-- Прощай, Умбриэль. Встретимся еще через сто лет.
Красное необъятное тело упало во тьму, словно бы в мгновение ока в ней растворившись. Снова передо мной была только бездна, пустая, как ей и положено быть.
Я вышел за дверь и запер ее, как прежде, на железную цепь. Метафизическая составляющая моего естества постепенно -- уровень за уровнем -- упразднялась, оставляя только то необходимое, что было нужно для проживания здесь, на Земле. Не прошло и пяти минут, как я снова превратился в обыкновенного мещанина, каких большинство в этой сфере. Все происшедшее казалось далекой галлюцинацией. Но я знал, это не галлюцинация, это взаправду -- защита с каждым годом и впрямь истончалась. То ли уменьшалась наведенная на дракона порча, и от этого он становился ближе к миру (а если не так, то как тогда объяснить эту повсеместно усилившуюся любовь к драконам?), то ли он и впрямь становился сильнее, черпая энергию из таинственного потенциала бездны, в которую был заключен. Если верно второе, то горе тем, кто будет жить в конце времен на этой Земле.
-- Хочешь, я буду называть тебя Воландом? -- донеслось вдруг откуда-то с улицы
-- Это не ты, это я должен называть тебя Воландом, -- раздалось сейчас же в ответ.
Я подошел к окну. Никого я во дворе не увидел. Да, признаться, и не надеялся увидеть. Прозвучавшие голоса не принадлежали этому миру, они как бы прошелестели в эфире, унесясь после этого навсегда. Остаточный эффект моей метафизической составляющей, должно быть...
Гм, так о чем все-таки думал Булгаков? Нет, не вспомнить, пожалуй...