Да, и праздники случались... В первый, без мужа, выход в гости чувствовала себя очень неловко: за ней ухаживал один из старых друзей. Ухаживал мягко и деликатно, и Наталья Никитична была ему благодарна, но чувствовала себя не в своей тарелке. Сама себе казалась неискренней, а потом нет-нет, но и вспоминала, что ведь ни изменить, ни предать Сергея Ивановича она никак не может, потому что изменять-то попросту некому, и от этой мысли вздрагивала и прижимала руку к губам, чтобы не всхлипнуть. А после искоса поглядывала на знакомых, проверяла, не следят ли за ней, не присматривают: в порядке ли, улыбчива ли, не заплачет ли в самый неожиданный момент? Но ведь и сама за собой подглядывала тоже и замечала странные вещи: удачный день мог завершиться горькими слезами, а когда все валилось из рук - напряжение выходило через странный и неудержимый смех. Всегда некстати и всегда неловко.

Пару месяцев спустя после смерти сняла обручальное кольцо, завернула в платочек и спрятала, но и недели не выдержала, достала и опять надела. А потом так и пошло: то на правой руке его носила, то на левой, а то и снова убирала в шкатулку, но мучилась совестью и доставала опять. Наступил день рождения Сергея Ивановича, и впервые за много лет ей не пришлось подбирать подарка. А вслед за именинами подошла и годовщина их самой первой встречи. "Мы с тобою были счастливы лет двадцать - пока не познакомились," - шутил Сергей Иванович и поднимал за это тост... Юбилей первого свидания они не пропускали, и ценили гораздо выше, чем юбилей самой свадьбы. "Отчего так?" - только теперь задумалась Наталья Никитична и решила, что в женитьбе и замужестве люди взрослеют, набирают опыта и стареют, а первое свидание так и остается - непереписанным, незамутненным.
- Вот только праздновать-то больше не с кем, - в минуту слабости пожаловалась Мише.
- Каждый день - юбилей какого-нибудь события, - в голосе сына звучала спокойная твердость взрослого мужчины. - Все эти даты, мать, всего лишь числа на календаре.

Печаль ее то отступала, а то накатывала опять и опять. Особенно сильно тосковала в непогоду и сумерки. Но сменялась волна настроения, и тогда Наталья Никитична вспоминала о хорошем, о том, как в юности хоть и побаивалась взрослой жизни, а все-таки справлялась. И с каждым новым успехом смелела, выстраивала себя новую: сильную и мудрую. Сереженька поддерживал, без него не вышло бы, и, если поразмышлять, то получалось, что любила она его не только за то, каким он был, но и за то, какой она сама была рядом с ним, какими они были вместе. И выходило странно: ведь это с помощью мужа стала она настолько твердой и крепкой, что теперь чувствавала себя в силах начать сначала, но уже без него самого. А жизнь потихоньку входила в новое русло. Когда, спустя год, на могиле Сергея Ивановича поставили памятник и установили чугунную оградку, Наталья Никитична взялась узнавать насчет самых подходящих для кладбища цветов - и к невеселому этому занятию подошла со здоровой, практической меркой. Не суетилась, не спешила, распросила знакомых садоводов, а потом прошлась по кладбищу между рядами, разглядела: как у других сделано, что лучше, что хуже, а что и совсем никуда не годится. И хлопоты эти показались ей обычными, повседневными, совсем почти безболезненными, а вслед за тем появилась уверенность, что и сама она теперь уже в порядке, и еще что-то легкое мелькнуло в мыслях -- ухватить не успела, но почувствовала свежий ветерок.

На могиле Наталья Никитична посадила не какие-нибудь цветочки, а неприхотливые, выносливые очитки, и выбор на них упал неслучайно. Красота садовых цветов - обманчива, сезон - короткий. А очитки - растения неброские, но сильные, в красоте своей ровные и постоянные, и через год заполнят пространство между оградой. Походы на кладбище успокаивали. Там шумели старые деревья. Она садилась на скамеечку и беседовала - то ли с мужем, то ли сама с собой.