Когда она вернулась, в квартире было тихо, только муж возился на кухне: текла вода, что-то звякало.
Она прошла в комнату и легла навзничь на диван.
В комнате было слегка сумрачно, окно затенял разросшийся во всю внешнюю стену плющ. По утрам и на закате в нём гомонили воробьи, иногда, не успев затормозить, влетали в комнату, а потом заполошно метались вокруг люстры, не умея найти дорогу назад.
Она лежала на спине, смотрела в потолок и прикидывала, сколько это всё может занять времени. Ситуация была совершенно новой и незнакомой, но получалось, что месяца два-три, не больше. Придётся, видимо, делать перестановку, выгораживать угол, не теснить же детей.
Тут её мысли прервал муж. Он нёс чашку с чаем и газету.
- А, вернулась, - сказал он, сел в кресло, поставил чашку на журнальный стол и развернул газету.
- Вернулась, - ответила она, подождала немного, но муж больше ничего не сказал и не спросил.
Они молчали. Она лежала, он читал газету, громко прихлёбывая чай. Она вдруг поняла, что её всегда раздражало его неумение пить и есть бесшумно, но только сейчас она отдала себе в этом отчёт.
- А чего ты одетая лежишь? - спросил муж. - Обедать будем?
- Действительно, чего это я? - подумала она и ответила ему — Будем.
- И что — так ничего и не спросил? - Нинелька смотрела на неё круглыми глазами.- Ну, и фрукт!
- Так и не спросил.
- Это сколько уже времени прошло?
- Две недели.
- И он не знает?
- Нет.
- Ты что, вообще? - Нинелька покрутила пальцем у виска. - Когда ты ему сказать собираешься?
- Не знаю. Не получается, только соберусь — не знаю с чего начать.
Она видела, что Нинелька хочет курить, но сдерживается, чтобы не дымить при ней, и уже раздражается, как и все мы раздражаемся, если не можем удовлетворить навязчивое желание — например, выпить стакан воды, когда ужасно хочется пить.
Подумала без горечи, что, видимо, нужно будет сократить общение с курящими друзьями: чего зря напрягать людей — вот хотя бы и Нинельку — только аккуратно, незаметно, постепенно.
- Ладно, я пойду, - она поднялась, а Нинелька, что характерно, не стала её удерживать, хотя обычно огорчалась и уговаривала посидеть ещё чуточку.
- Скажите ему, чтобы вышел, - с трудом сказала она сестре, - он мне мешает, объясните ему.
Муж стоял возле кровати, растерянный, явно не понимающий, как ему себя вести.
- Пожалуйста, - сказала она, - пожалуйста.
Тут её снова начало выворачивать, сестра наклонилась к ней, бросив мужу через плечо:
- Выйдите, в самом деле, что вам тут…
- Но я хочу помочь… - начал он.
- Вы поможете, если не будете мешать, - уже жёстко отрезала сестра, и муж, понурившись, вышел из бокса.
Вернувшись от Нинельки, она застала его в радужном настроении: фирма устроила для лучших работников круиз по греческим островам, а он считался лучшим из лучших, поплывёт в каюте-люкс, не как другие — по трое-четверо в тесной каморке без окна. Он сиял, прикидывал, что нужно купить для поездки — новые плавки, шлёпанцы, какой-нибудь приличный парфюм…
Тут она ему всё и выложила.
Глядя в его вытянувшееся лицо, она неожиданно для себя поняла, что ей всё равно, останется он или уедет, а потому очень легко и естественно ответила ему на обиженный вопрос, что же ему теперь делать — отказаться от такой возможности, ведь не часто выпадает такая халява.
- Ну, что ты! Поезжай, конечно, тебе отдохнуть нужно, нельзя без отпуска!
Муж испытующе заглянул в её лицо, проверяя, не проверяет ли она его в свою очередь. Она смотрела спокойно, даже безразлично, и его отпустило, он снова заговорил о поездке, рассказывал, с какой завистью смотрели на него те, кто поедет в общих каютах, а те, кого и вовсе не включили в список, вообще, волками смотрели.
- Сколько денег с собой взять, как ты думаешь? - спросил он и осёкся, побледнел, даже позеленел — видимо, до него только сейчас дошло, что именно она ему сообщила.
- Постой! - вскрикнул он. - Но как же ты здесь одна? Дети как?
- Детей я всё равно собиралась к маме отправить на всё лето, мы с ней давно договорились, так что всё в порядке, - она не хотела, не хотела, не хотела, чтобы он оставался, пусть едет, пусть!
- Да? К маме? А мне не сказала, - упрекнул он.
- Сказала, ты просто забыл. Завтра их отвезу, я уже и вещи собрала.
- Как это у тебя всё … быстро … - он не знал, что ещё сказать ей, но она не стала ему помогать, ждала. Потом повернулась и ушла на кухню — нужно было кормить ребятню.
Дальше всё покатилось с ужасающей скоростью, от неё уже ничего не зависело, она только хотела, чтобы скорее всё закончилось, не хотела она цепляться за жизнь, неинтересна ей эта жизнь стала.
Вдруг стало понятно, что не следовало ей выходить замуж — ни вообще, ни за этого конкретного мужчину, ставшего отцом её детей.
- Вот чем плохи плохие мужья? - думала она, когда бывали силы думать. - Жалеешь, что вышла замуж, а ведь, не выйди ты замуж, не было бы и детей. Получается, жалеешь, что детей родила — предаёшь их, а они-то в чём виноваты?
Она никогда раньше не задумывалась, хороший у неё муж или нет, её отвращение к нему возникло внезапно и необъяснимо, но сил не хватало анализировать прошедщие годы, ни на что не хватало сил, да и мысли стали путаться и рваться — короткие обрывки, какие-то тени мелькали в сознании, но всё реже и реже.
- Да как это ты не знал?! - зло сказала Нинелька. - Все знали, а ты не знал? Мы её всем хором месяца два уговаривали к врачу сходить, она же кашляла непрерывно. Не знал он!
Он вспомнил, что да, кашляла, даже спать мешала ночью, почему-то именно ночью кашляла сильнее, чем днём. Он просыпался, ворочался, она вставала и уходила на кухню, утром он заставал её спящей на диване в гостиной. Почему же она к врачу не шла?
- Так она ведь, вообще, от тебя все болячки скрывала! Ты же ей, когда вы женихались, сказал, что терпеть больных не можешь, они у тебя брезгливое чувство вызывают, я сама это слыхала.
- Я такое сказал? - поразился он. - Не может этого быть! Она скрывала, что болеет? Да у неё было железное здоровье, она даже не уставала никогда, ты о чём?
- О том, что ты сволочь, дружок. - Нинелька злобно бросила вилку на тарелку, резко встала и пошла в прихожую.
В комнате стало тихо, гости старались не смотреть на него, тесть крутил в рюмку в подрагивающей руке, тёща, вообще, отвернулась и плакала беззвучно в платок.
Он стоял перед столом, как подсудимый перед присяжными и не знал, куда деть руки, куда смотреть, что сказать.
Комната была уютная, затенённая разросшимся снаружи плющом.
Отгораживать угол не пришлось, не пришлось и теснить детей, всё получилось очень удачно.