Большие розовые конверты возникли одновременно и у всех.
Квадратные, из плотной бумаги, они выглядели абсолютно пустыми, но в них что-то лежало, что-то, напоминающее по размеру и форме сотовый телефон.
Оно прощупывалось через бумагу.
Адресов на конвертах не было — только имя и установочный номер, и почтальон клялся, что никаких таких конвертов он не разносил, их почта ничего такого не получала.
Рядом с конвертами лежали сотовые телефоны, тоже розовые, по форме и размеру абсолютно такие, как и те, что прощупывались внутри конвертов.
Телефоны не были включены, и муж строго-настрого запретил Тине включать их.
Он ещё и соседей обошёл и всем посоветовал не вскрывать конверты и не прикасаться к телефонам.
- Мы не знаем, что это нам подсунули, - говорил он, - а может быть, в конвертах следящие устройства! Сейчас мы все пока можем выйти из дома и пойти куда глаза глядят — кто узнает, где мы? И телефоны эти… Слушать о чём мы разговариваем? Вы точно знаете, что нет?
Соседка взволнованно поведала ему, что повела внука в школу, а когда вернулась, вот это всё розовое уже было в квартире.
- Где вы его нашли? - спросил муж Тины.
- На галошнице.
- Вот пусть там и лежат. И к галошнице даже не подходите, так будет вернее.
- Не подойду, - всхлипнула соседка, - только вот страшно мне.
Страшно было всем.
Кое-кто всё же открыл конверты, кто-то включил телефоны, какие-то люди в очередях разглагольствовали о том, что некоторым лишь бы ругать начальство, но вот ведь — заботится: бесплатными телефонами население снабжает, и настроение поднять хочет, цвет-то какой нежный, глазам отдых.
Очереди мрачно отмалчивались, тем более, что те, кто открыл конверты или включил телефоны, куда-то делись, соседи больше не видели, чтобы они утром бежали на работу или шли домой из магазина, бельё, сушившееся на балконах, так и висело пониклыми тряпками, окна так и оставались тёмными, какая бы темнота ни наступала снаружи.
Муж Тины стал вести себя странно, но Тина привыкла доверять его практичности, поэтому они ничего не обсуждали.
Они потихоньку стали снимать со своих банковских счетов небольшие суммы — вроде бы на текущие расходы. Институт, где преподавал муж, закрылся, её тексты ни одно издательство не принимало, потому что и издательства закрылись, так что трата накоплений выглядела вполне оправданно.
Но они не тратили эти деньги. Они давно просчитали, к чему должно привести происходящее, и вовсю делали запасы. Теперь можно было не тратить деньги на продукты, тем более, что в очередях приходилось стоять часами.
На все снятые со счетов деньги муж покупал валюту — разную и в разных концах города, откуда-то он знал безопасные места и нужных людей.
- Ты вот что, - сказал он ей однажды, - все наши фотографии оцифруй и свои тексты. Медицинские бумажки, пожалуй, тоже. Диски перекачай на флешки, они меньше места занимают. Постарайся сделать, пока комп работает и электричество есть.
В том, что электричества рано или поздно не станет, они не сомневались.
Теперь Тина целыми днями сидела за компьютером, каждую секунду боясь, что он скажет: «Я устал».
Они купили ремни с потайными карманами для денег, и муж каждый день приносил Тине пригоршни флешек, которые и раньше были дефицитом, но где-то он их всё же доставал. Тина его ни о чём не спрашивала, просто прятала очередную заполненную флешку в ремень, который теперь не снимала ни днём, ни ночью.
В своём ремне муж держал добытую валюту и тоже не снимал его на ночь.
Наступил момент, когда все документы, фотографии, рисунки детей, книги — вся история семьи — перебралась с бумаги в электронное нутро флешек.
Муж собрал эту бумагу в мешки и каждый день начинал утро с того, что жёг бумаги на мангале в их небольшом саду, который оба любили и холили, и в котором провели немало приятных часов, попивая чай или вино и отдыхая от дневных трудов.
Он старался делать это, пока не проснулись соседи, и те жаловались Тине, встретив её на улице, что городские службы опять жгут мусор вместо утилизации, душат народ дымом.
Тина поддакивала, сочувственно кивала головой, а внутри у неё всё тряслось от ожидания, что кто-нибудь всё же вскочит ни свет ни заря и не поленится донести «по инстанциям».
Всё же наступил день, когда последняя бумажка нашла свою гибель в огне. Муж сжёг все найденные в доме чеки, этикетки, счета, рекламные листовки и брошюры, записные книжки — в доме не осталось ни одной бумажки, ни одной картонной коробки, ни одного пакета.
Пепел они каждый день закапывали в клумбах и грядках, и вдруг всё посаженное зацвело буйно и пышно, заполнило сад ароматом и свежестью.
Казалось, растения догадались, что хозяева собираются их бросить, и пытались остановить их, дать им взятку, чтобы люди остались и продолжали заботиться о своих кустах и деревьях.
Компьютер всё ещё был жив, теперь Тина уничтожала их следы в интернете. Все блоги, все ссылки, все почтовые ящики — всё было стёрто.
Тина перечитывала комментарии друзей и оппонентов, свои реплики, ответы, вопросы и плакала от осознания факта, что она стирает себя, выдёргивает из информационного пространства, оставляя в нём прореху, которая никогда не затянется, просто утонет и никогда не всплывёт.
Не было никакой Тины, не писала она слов, не сочувствовала, не спорила, не радовалась, не ужасалась.
Пока Тина зачищала эфир, муж чистил квартиру.
Он сумками относил продукты, одежду и обувь в благотворительные организации, а то и просто раздавал бездомным — навьючивал на себя рюкзак, шёл к заброшенным складам и фабрикам, к неподвижным железнодорожным составам, всегда в разные места. В огромном городе становилось всё больше бездомных, всё больше мест, где они гнездились, можно было не опасаться вызвать подозрение частым посещением этих мест: ну, пришёл один раз добрый человек, принёс немного риса и тушёнки, кроссовки старые, но ещё крепкие, поношенные, но чистые трусы — спасибо ему. А что больше не приходит, так ведь не богач, просто добрый, совестливый, людей жалеет.
Наконец квартира приобрела совершенно безликий вид. В шкафах остались лишь две смены одежды, самой удобной и неброской, немного белья и продуктов не больше чем на два дня.
Блестел натёртый паркет, блестела чисто протёртая мебель, сияли плита и раковина на кухне — нигде не осталось отпечатков пальцев или других следов, по которым можно было бы идентифицировать бывших жильцов этих тихих комнат.
Они съели последнюю банку говядины с гречкой, последнюю банку компота из персиков, выпили последнюю бутылку айс-кофе и собрали все упаковки в один — последний — пластиковый мешок.
В последний раз прошлись влажными салфетками по всем поверхностям кухни, оделись и вышли из дома.
Тина ещё днём вымыла дверь квартиры, постелила свежий коврик под одобрительное воркование соседки, радовавшейся её чистоплотности, так что им лишь и осталось протереть дверную ручку.
Они вышли из дома, неся только пакет с мусором — обычная картина: люди идут прогуляться перед сном и заодно выносят мусор.
В тёмной беседке, вдали от окон любопытных соседей, Тина нацепила на себя пояс, имитирующий беременность.
Однажды они с мужем оказались возле киностудии, из здания которой вывозили реквизит. Муж подошёл к грузчикам и заговорил с ними. Тина села на скамью в тени, смотрела, как муж достав пачку сигарет, стал угощать грузчиков, они с удовольствием закурили.
Сам он давно курить бросил, но носил с собой пару открытых пачек — для наведения мостов с нужными людьми.
Сигареты были разные, подороже и подешевле, чтобы выглядеть своим: где нужно — вполне состоятельным человеком, где нужно — своим братом, пролетарием.
Поболтав с грузчиками, муж влез в кузов грузовика и стал рассматривать студийное добро. Выудил несколько вещей, сложил их в пакет, который всегда носил в кармане на всякий случай, спрыгнул на землю, пожал грузчикам руки и подошёл к Тине.
Одной из киношных вещей оказался «протез» беременного живота, тянувшего месяцев на шесть-семь беременности.
Тина никогда не понимала, каким образом её муж просчитывает будущее, просто восхищалась этой его способностью, но, с другой стороны, разве он не предрёк все происходящее ещё лет пятнадцать назад?
Сначала он пытался говорить о своём видении будущего с друзьями, над чем те только посмеивались и называли его паникёром и лже-Кассандрой.
Однако постепенно тональность разговоров менялась, недавно друзья стали обсуждать, в какое посольство, в случае чего, нужно будет идти, какие вещи стоит взять с собой, а что оставить.
«По чемодану на человека, не больше» - вынесли они вердикт.
Муж Тины помалкивал и только ей говорил, что, выйдя из дома с чемоданами, они сумеют пройти не более десяти метров: если не заберут, то просто пристрелят. Чемоданам найдут применение тоже.
Тина не стала спрашивать, куда заберут, кто пристрелит, она уже знала это: однажды, уже в конце чистки их жизни, муж принёс новость о том, что из семей изымают детей и куда-то увозят.
Тина побежала к своей двоюродной сестре, которая не верила тяжёлым прогнозам мужа Тины, чтобы предупредить её, но опоздала: возле дома стоял крытый грузовик, здоровенные мужики в масках выводили из дома детей и швыряли в кузов.
Всё происходило в странной тишине, дети не плакали, не вскрикивали даже в глубине кузова, хотя не ушибиться они не могли.
Другие мужики тащили из подъездов чемоданы, рюкзаки, просто узлы. Мебель, телевизоры, ящики с посудой, компьютеры грузили в два огромных рефрижератора, некоторые мужики оставляли кровавые следы на асфальте, и Тина боялась пошевелиться: она залезла в кусты, окружавшие детскую площадку, оттуда смотрела на происходящее, не имея возможности убежать.
Она не знала, сколько времени просидела в кустах, но наконец грузовики уехали, мужики сняли маски (Тина тут же сфотографировала их на телефон), сели в джип и тоже укатили, а к дому стали потихоньку стягиваться люди из других домов.
Тина прошла в распахнутую дверь и увидела сестру, абсолютно голую, окровавленную. Она лежала на полу в детской, глядя в потолок мёртвыми глазами.
Больше никого в квартире не было.
На удивление, обувная коробка, в которой сестра держала семейные фотографии, оказалась целой, и Тина забрала её.
Собрав себя в тугой комок, она сфотографировала тело сестры, окружавший её разгром и вышла из квартиры.
Её вырвало во дворе, сердце то останавливалось, то начинало стучать в бешеном ритме, но Тина всё же сделала несколько снимков людей, тащивших из разгромленного дома остатки вещей, которые не забрали громилы.
Всё это случилось дня за три до вечера, когда Тина с мужем налегке вышли из дома, выбросили пакет с мусором и пошли по улице неторопливой походкой прогуливающихся людей.
Флешка со страшными фотографиями лежала в «беременном» животе, там же Тина спрятала две пары чистого белья — своего и мужа.
Вечер был прохладный, Тина надела лёгкое пальто, которое невозможно было застегнуть на животе, он очень убедительно торчал и мог обмануть кого угодно.
Он и обманул. Из темноты вдруг вышли трое парней жуткого вида — их много вдруг появилось на улицах города: явные вырожденцы, уродливые, губастые, с глазами-щёлочками и выпирающими скулами. Серые волосы, немытые и слипшиеся, безбровые лица, нечистая кожа, вонь немытых тел, но дорогая одежда, золотые цепи на шеях, золотые браслеты на запястьях давно не мытых рук и перстни на пальцах с обломанными ногтями.
- Эй, мужик! - гнусавым плебейским голосом сказал один из них. Видимо, он был старшим в этой тройке. - Это куда ты так спешишь?
Тина и муж остановились.
- Жену прогуливаю, - доброжелательным тоном сказал муж Тины, - видите — она в положении, ей обязательно нужно гулять, доктор прописал.
- В положениии… - протянул старший. - А чего это вы рожать надумали? Не молоденькие уж, неужели ты ещё можешь?!
И все трое загоготали, запрокидывая головы и хлопая друг друга по спинам.
Тина и её муж молчали.
Отгоготавшись, троица подошла к ним ближе и обыскала. В карманах пальто у Тины были гребешок, зеркальце, носовой платок и пакетик леденцов. Леденцы главный забрал, тут же разорвал пакет, просыпав часть конфет на землю, и раздал их напарникам. Они дружно захрустели, отступили, и старший махнул рукой:
- Идите уж, прогуливайте своё пузо, нам пацаны нужны!
С этим троица развернулась и исчезла в темноте.
- Фууу! - сказала Тина. - Хорошо, что я чипсы не взяла, они их полчаса из пакета таскали бы. А ведь сначала хотела чипсы…
Её трясло. Муж обнял её, они постояли несколько секунд, но, понимая, что страшная троица может вернуться, пошли, стараясь не оглядываться.
Там, куда они шли, за бетонной стеной в небольшом парке стояло неприметное здание, всего-то в два этажа. Правда, позади него имелся флигель.
Часовой в будке у раздвижных ворот, флаг, не слишком известный и узнаваемый, тихий, малозаселённый район, задворки города.
Как объяснил Тине муж, в этом здании находилось посольство крошечного островного государства, о котором мало кто помнил, но для которого он когда-то делал некий футурологический анализ. Анализ оказался довольно точным, помог заказчикам что-то там в их стране преодолеть, и ему намекнули, что он может рассчитывать на сочувствие в трудную минуту, потому что жители этого государства умеют быть благодарными.
Что ж, трудная минута наступила.
Они стояли перед воротами, которые разъехались, пропуская их внутрь.
Тина и её муж прошли в ворота, и те закрылись за их спинами.