Все началось с того, что я зачем-то полезла на чердак.
Хотя почему - "зачем-то"?! Я вполне понимаю, зачем я туда полезла.
Я с детства любила чердаки: мне всегда казалось, что они таят в себе массу сокровищ вроде старых кукол с фарфоровыми головами, подписок журнала "Вокруг света" и восхитительных дачных плетеных кресел. Мне всегда нравилась плетеная мебель.
Такое представление о чердаках я сохраняла всю свою жизнь, вот на старости лет черт и дернул меня полезть на чердак.
Чердак этот принадлежал довольно запущенному дому, который мы с мужем купили пару месяцев назад, чтобы удалиться в него, когда муж выйдет на пенсию.
Дом стоял посреди сада, тоже изрядно запущенного, но довольно большого.
Идея заключалась в том, чтобы потихоньку привести дом и сад в порядок, и жить дальше в свое удовольствие на лоне природы. Люди мы не богатые, поэтому сразу вложить большие деньги в благоустройство будущего нашего спокойного уголка не можем, и я придумала десятилетний план неспешных переделок: каждый год брать отпуск на месяц, приезжать в усадьбу и делать то, что успеем сделать и на что хватит собранных за год денег.
Собственно, и на чердак-то я полезла в угоду этой идее: там могли храниться какие-нибудь полезные вещи, которые после реставрации украсили бы собой дом.
Чердак был обыкновенным чердаком: пыльным, паутинным, пронизанным наклонными столбами света из слуховых окон, загроможденным сундуками, коробками, ящиками и прочим, пока еще невразумительным, хламом, который в один момент мог превратиться в несметное богатство.
С собой я принесла ведро воды, щетку, пачку газет и целую кипу тряпок.
Решив, что все равно, откуда начинать, я смахнула пыль с ближайшего сундука, а затем начисто обтерла его влажными тряпками.
Сундук оказался черным лакированным китайским ларцом, крышка его тускло светила перламутровыми инкрустациями ( правда кое-где перламутра недоставало) -- райские птицы и ветки цветущей яблони - и я, пораженная таким скорым оправданием моих надежд, с легким волнением подняла крышку.
Сундук был полон какими-то вещами, которые скрывались под слоем золотистой папиросной бумаги, я бережно сняла ее, и ахнула: прямо под бумагой лежало шелковое кимоно потрясающей красоты, вышитое, затканное яркими цветами, павлинами и гербами.
Застелив пол газетами, я вынула кимоно и положила его на газеты, решив, что примерю я его внизу, а не здесь, в этом царстве пыли. Кроме пауков некому было бы увидеть мою неземную красоту в этом роскошном одеянии, поэтому незачем было расходовать ее попусту. Всю жизнь я мечтала о настоящем кимоно -- и вот, мечта сбылась! Лучше поздно, чем никогда.
Под кимоно лежало лоскутное покрывало или одеяло, какие показывают в американских фильмах о провинции -- мне всегда хотелось иметь такое, но в Америке мне побывать не довелось, да и говорили, что они ужасно дорогие, потому что ручной работы, а ручная работа дорого ценится.
Одеяло также покинуло сундук: я мгновенно и очень ярко представила себе, какой уютной станет спальня, когда я застелю им кровать. Нужно будет только сшить подходящие по стилю занавески на окна...
Занавески лежали под одеялом. Это были потрясающие занавески -- сразу видно, что тоже ручная работа! - выполненные в технике ришелье.
В моем воображении спальня становилась все уютнее и уютнее.
Вершины своего уюта она достигла, когда под занавесками обнаружились кружевные салфетки на прикроватные тумбочки, вышитая дорожка на комод и круглая скатерть, тоже вся в вышвке и кружевах, на небольшой столик -- подняв голову, я увидела, что именно такой столик стоит прямо позади сундука. Сколько раз в мебельных комиссионных магазинах я стояла, тоскуя, возле таких столиков из цельного дерева, с одной ногой в виде букета цветов или сидящих друг к другу спинами львов. Никогда у меня в квартире не было места для такого стола, а так приятно было бы пить за ним кофе, читать книгу или заниматься рукоделием...Еще бы лампы подходящие...
Лампы стояли возле столика на полу -- настоящий Лалик, и краски не потускнели, и все кусочки стекла на месте! Какое-то смутное беспокойство шевельнулось в моей душе, но мгновенно было задушено на корню: позади ламп громоздилось что-то завернутое в мешковину. Это была люстра, выполненная в том же стиле, что и лампы, тоже целая с прекрасными цепями, не нуждавшимися в ремонте, хотя было видно, что вещь очень старая.
Слегка взмокнув от всех этих находок, я отошла к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха и прийти в себя.
Внизу муж ходил по дому в сопровождении архитектора, который должен был вести работы по реставрации дома, я четко слыхала их голоса, хотя одновременно меня заполняло ощущение необыкновенной тишины и покоя. Не могу я объяснить это состояние, знаю только, что давно, чуть не с детства, оно не посещало меня, и теперь я наслаждалась каждым его мгновением и думала, какой прекрасной может быть старость, прожитая так.
Когда я пишу о себе:"На старости лет", это чистой воды кокетство. Мы с мужем, отнюдь, не стары мы просто устали от большого города и насильственного соприкосновения с толпами чужих и абсолютно не нужных нам людей.
Он профессор в университете, ведет напряженную научную работу, рьяно возися со своими студентами и нашими собственными детьми -- слишком много общения и публичности.
Я же всегда любила тишину и уединение, да и работа моя требовала их.
В молодости я тоже преподавала, но, когда родились наши близнецы, была вынуждена бросить работу, а потом мы решили, что нет нужды к ней возвращаться, и я спокойно занялась тем, чего всегда хотела: вела дом и писала книги.
Автором бестселлеров я не стала, но зарабатывала не меньше, чем вдалбливая законы Ньютона в головы, занятые чем угодно, только не физикой, да еще и получала при этом удовольствие -- вот истинная свобода, и я купалась в ней, но тишины мне все же не хватало.
Немного отдышавшись от пыли, я подумала, что на сегодня хватит забивать ею легкие, и решила спуститься вниз, но тут заметила, что на гвозде, вбитом в балку, висит шляпа -- широкополая, светлая с вуалью, чем-то похожая на шляпу пасечника.
Я сняла шляпу с гвоздя, и червячок беспокойства опять ожил в моей душе. Это, действительно, была шляпа пасечника, а ведь моя жизнь была очень тесно связана с пчелами, ульями, медом: мой отец держал большую пасеку и торговал медом и всем, что меду сопутствует -- воском, прополисом, маточным молочком.
Мне не удавалось понять причину беспокойства, которое уже дважды посетило меня в этой пещере Аладдина, и я постаралсь заглушить его, примерив шляпу.
Шляпа оказалась мне впору, а вид из слухового окна сквозь вуаль стал туманным и несколько сказочным: рощи, перемежавшиеся лугами, синее небо в кайме кучевых облаков, блестящая лента реки, впадавшей в темно-синюю полосу на горизонте -- там дышало море, и его йодистое соленое дыхание долетало до нас, вплетаясь в запахи разогретой листвы, сырой земли и цветущих лугов.
Вдруг эта чудная картина подернулась дымкой, заколыхалась, как колышится воздух над разогретым асфальтом шоссе, потекла, словно смываемая струями дождя, но внезапно видимость улучшилась, предметы вновь приобрели четкие очертания, и я потрясенно увидела, что стою посреди девственного смешаного леса на сырой земле. Видимо, только что прошел дождь: с деревьев еще очень сильно капало, и воздух наполняли запахи воды и острой свежести, а земля вокруг меня была очень мокрой, вся в лужах.
Я обалдело смотрела и не могла понять, куда делись чердак, вид из окна, солнце и синее небо.
При этом я явственно слыхала голоса мужа и архитектора, к которым присоединился еще один мужской голос: это приехал прораб, который должен был вести строительные работы.
В их голоса вплетался звонкий стук падающих с кустов и деревьев капель дождевой воды, нерешительные голоса птиц, еще не верящих, что дождь прошел, и можно продолжать жить, отдаленное громыхание грома -- гроза, по-видимому, бушевавшая здесь всего пару минут назад, уползала на запад.
Меня прошиб холодный пот, я хотела отереть мокрый лоб, и рука моя наткнулась на вуаль -- я и забыла, что на мне шляпа. Я быстро сняла ее и оказалось, что никакого леса после грозы нет, я стою на чердаке у слухового окна, в окне видны поля, луга, рощи и река с морем, солнце ярко светит, а дождевые облака стоят далеко на горизонте и ни на сантиметр не приблизились к моему чердаку.
Еще я обнаружила, что держу в руках шляпу...
Я с недоверием посмотрела на нее, повертела, пытаясь поймать мысль, которая, как и прежде, юркой мышью проскользнула в сознании и укрылась в его глубине, темной укромной норке, а я опять не успела ухватить ее за хвост.
К мужским голосам внизу добавился голос тетушки Августы, которая помогала мне управляться по хозяйству. Она спрашивала у мужа, можно ли подавать обед и куда это, кстати, а вернее, совсем некстати, подевалась я.
Что ответил муж, я не расслышала, потому что меня отвлекло какое-то неясное движение, заставившее меня поднять голову, и я обнаружила здоровенного паука, качавшегося на своей нити прямо у меня над головой. Не желая, чтобы он свалился мне на волосы, я инстинтктивно напялила шляпу, и опять чердак исчез, я оказалась в двухсветном зале, сквозь стеклянный потолок которого было видно голубое небо ( я машинально отметила, что дождя нет) и какие-то странные летательные аппараты, проносившиеся над домом в разных направлениях.
Казалось. зал был совершенно пуст: солнечный свет, свободно лившийся в незашторенные венецианские окна, заливал его, с такой силой, что делал невидимыми все предметы. Все таяло в нестерпимом сиянии пола из какого-то полированного полупрозрачного камня, таких же полированных стен, зеркальных медальонов на стенах и их обрамления из узких полос металла.
Голоса мужа и всех остальных, тем не менее, доносились снизу вполне явственно, и я даже услыхала, как прораб и архитектор отнекиваются от приглашения на обед, а тетушка Августа пеняет им, потому что ведь она готовила и на их долю тоже, что ж теперь -- выбрасывать еду, что ли, да и к труду ее тоже можно было бы отнестись с уважением, а то их мамы будут страшно разочарованы сыновьями, если узнают, что те были невежливы, а разве ж их так воспитывали. Как я поняла, упоминание мам сломило сопротивление строптивцев, и все стали теперь очень оживленно обсуждать, куда это могла запропаститься я.
Мысль, которую я до сих пор никак не могла поймать, высунула острую мордочку из своей норки, и я, еще не поймав ее, но глядя на нее изо всех сил, стащила с головы шляпу.
Мысль, как завороженная, поползла прямо мне в руки, и я уже почти схватила ее, но тут с лестницы на чердак ступил муж и сказал совершенно будничным голосом:
--
А, вот ты где! Нашла что-нибудь? Пойдем, Августа зовет обедать. И лучше тебе переодеться: ты вся в пыли.
Я навьючила на мужа свои находки и пошла следом за ним с чердака, бросив напоследок взгляд на шляпу, опять как ни в чем не бывало висевшую на своем гвозде.
Я твердо решила поймать егозливую мышь-мысль и понять, в чем тут дело -- в шляпе или простых галюцинациях.
Не хотелось мне, чтобы это оказались галюцинации!
А вы бы захотели признаться себе, что больны?!
Каюсь, за обедом я была плохой собеседницей.
Гости с опаской посматривали на меня и, видимо, очень жалели, что поддались шантажу тетушки Августы: они, явно, считали, что я недовольна их присутствием и потому не принимаю участия в общей, но -- нужно отметить -- не слишком оживленной беседе.
Муж тоже с беспокойством поглядывал на меня, а тетушка Августа, простая душа, спросила напрямик, что это со мной такое, не болит ли живот, или, может быть, обед не по вкусу, что я веду себя так невежливо и гостям внимания не уделяю.
Несчастные гости чуть не выпрыгнули из окна столовой от такой заботы об их душевном комфорте, а я лишь рассеянно поулыбалась в сторону спикерши, возмущенно поджавшей губы в ответ на такое вопиющее нарушение приличий, и в лица совсем скукожившихся гостей, отчего те, как бы вдруг что-то поняв, мгновенно успокоились и стали живее отвечать на реплики мужа, которые он подавал подчеркнуто спокойным голосом.
Кажется, они решили, что у меня не все ладно с головой и что вежливее будет вести себя как ни в чем ни бывало.
Оживилась я только к десерту -- клубнике со взбитыми сливками, - потому что, вспомнив шаг за шагом все произошедшее со мной на чердаке, я сделала ряд умозаключений и знала уже, что буду делать в дальнейшем, целый план почти что разработала.
Гостям пришлось пережить еще один шок, когда я вдруг с разбегу вклинилась в их полудохлый разговор с мужем, тут же кинула парочку острот, несколько язвительных реплик, подпустила шпильку мужу, не оставила вниманием тетушку Августу ( отчего та буквально расцвела), запустила граммофон и потребовала, чтобы все шли танцевать.
Кажется, они только укрепились в мысли, что со мной не все ладно -- при таких-то сменах настроения!
Но мне было все равно.
Я ждала наступления завтрашнего дня, а потому любые средства годились, чтобы скоротать остаток дня сегодняшнего.
Наконец, озадаченные гости ушли, муж погрузился в изучение оставленной ими сметы, тетушка Августа, перестав, наконец, грохотать посудой на кухне, тоже удалилась, и я смогла заново вспомнить пережитое на чердаке.
Мне уже было ясно, что это шляпа пасечника стала причиной моих странных перемещений...Или перемещений не было? Я ведь оба раза продолжала слышать голоса во дворе и доме...может быть, я оставалась на чердаке, а лес после грозы и сияющй зал были всего лишь плодом игры воображения? Этого я не знала. Ясно лишь одно: в любом случае, все дело было в шляпе, и со шляпой этой следовало бы разобраться поподробнее.
Я постаралась больше не думать о ней, ведь все равно ответов у меня не было. Нужно провести ряд экспериментов, может быть, тогда удастся понять хоть что-нибудь. А пока не стоило забивать себе голову, и я, надев кимоно и включив верхний свет в спальне, стала вертеться перед зеркалом -- перед ним и застал меня муж.
Расхвалив мою обновку и удивившись, что такая дивная вещь лежала на чердаке, но нисколько не пострадала от времени, он ушел опять: вспомнил, что в библиотеке видел толстые тома, на корешках которых было написано: "История усадьбы "Медовый цвет" ( именно так назывался купленный нами дом), -- и решил выяснить, кто из владельцев дома мог побывать в Японии и Китае и привезти оттуда кимоно и сундук.
А я легла в постель, запретила себе думать о шляпе, довольно скоро уснула и не слыхала, как ложился муж.
Утром сразу после завтрака я опять отправилась на чердак. Сегодня, кроме причандалов для уборки, я взяла с собой большую корзину на случай, если попадется какая-нибудь посуда или безделушки.
Приблизительно с час я активно разрабатывала золотую жилу чердака и уже нашла немало прекрасных вещей: кованые щипцы и кочергу для камина, несколько канделябров -- фарфоровых, стеклянных и бронзовых с эмалевыми вставками, ведерко ( по-моему, чистого серебра!) для охлаждения вина , испанский сундук, набитый шалями, мотками шелкового и льняного кружева ручной работы -- кажется, среди них были и брабансткие, -- невероятной красоты фарфоровые таз и кувшин для умывания... И это всего за час!
Я была ошарашена! За дом нами была уплачена смехотворная сумма, а на его чердаке при этом хранился антиквариат на сотни тысяч, но никто об этом не упомянул. Похоже, агент, предложивший нам этот дом, понятия не имел о существовании чердака. Наверняка, не знал, вспомнила вдруг я: ведь он, показывая нам наше будущее жилище даже не упомянул о чердаке, я сама его нашла, когда мы позавчера приехали сюда.
Если учесть вчерашние события, получалось, что домик этот не простой, но что не всем это известно. Я решила порасспросить тетушку Августу, может быть, она слыхала о доме что-нибудь необычное. А пока можно было передохнуть и заняться исследованием шляпы.
Я внимательно рассмотрела ее. Выглядела она, как обычная соломенная шляпа, но только выглядела. На самом деле, мне не удалось понять, из чего она сделана. И вуаль, которую обычно крепят к полям шляпы, выглядела не чем-то отдельным, а единым целым со шляпой, словно бы поля той утончились, стали не толще паутины и свисали легко и изящно чуть ли не полметра.
Мне, с раннего детства проводившей много времени на пасеках отца, стало абсолютно понятно, что эта шляпа только маскируется под шляпу пасечника, но вот с какой целью?! Да и шляпа ли эта штука?
Разобраться можно было, лишь пользуясь ею, и я опять напялила шляпу и расправила вуаль.
Как и вчера, окрестный пейзаж сперва подернулся дымкой, потом заколыхался и потек -- и вот я уже стою посреди рынка, вокруг меня торговые ряды, мимо снуют люди, воздух забит призывными криками торговцев, музыкой из открытой двери кабачка, запахами фруктов, пряностей, жаренных на углях мяса и лука.
Всадники в тяжелых кожаных доспехах, проехали сквозь толпу, но никто не шарахался от них, никто их не боялся, да и они ехали спокойно и не пытались никого раздавить. Я была удивлена: в моем сознании, испорченном, как мне самой стало сейчас понятно, кинематографом, средневековый антураж сочетался лишь со всадниками, дико скачущими на рушащих все вокруг лошадях, разбегающимися людьми, воплями раздавленных...а тут -- идиллия и добрососедские отношения!
Да и вся картина в целом выглядела не вполне правдоподобно. Никак мне не удавалось понять, в средневековье какой страны я попала, тем более, что весь этот театр для одного зрителя работал на фоне рычания грузовиков, привезших стройматериалы в нашу усадьбу "Медовый цвет", командами "вира помалу" и отчаянным воплем: "Куда ж ты прешь?! Не видишь -- клумба!". Грузовик зарычал еще громче, послышался топот бегущих ног, неясные вскрики, грохот, а прямо мне в ухо кто-то сказал недовольным голосом: "Тьфу ты, черт! Опять ищущий! По базару спокойно пройти нельзя -- обязательно напорешься!"
Я огляделась. Меня обходил по большой дуге какой-то мужичок средних лет. Он сердито смотрел на меня, мальчонка лет шести, державшийся за карман его куртки вертел головой, явно, стараясь понять, что рассердило отца, и спрашивал: "Тять, тять, ты чего увидел? Кто это - "ищущий"? Чего он ищет? Я не вижу никого, ты его где увидел-то, покажи!"
Мужик остановился и ткнул пальцем в мою сторону.
--
А эвон, видишь, как бы пятно темное? Вон, вон, колеблется, видишь? Возле прилавка с луком....
--
Вижу, - прошептал мальчик, - а чего это там?
--
А это, рассказывают, есть люди такие, жизнью своей недовольные. И вот они, значица, начинают по разным странам и временам шастать -- счастье свое, стало быть, искать.
--
По разным временам... это как, тятя?
--
Да шут его знает! Вроде бы, какие-то волшебные штуки они находят, и те их начинают в разные времена закидывать -- вдруг счастье их тама. Я от только не пойму, чего это мне такая штука волшебная ни разу в жизни не попалась. Уж я бы знал, где счастье свое искать!
--
И я, - прошептал мальчик глядя на меня зачарованным взглядом.
Я хотела подойти к мужику и расспросить его поподробнее, но тут на меня кто-то наткнулся, выругался, я упала на землю, шляпа с меня свалилась, и я опять увидела родной чердак.
Далее все мои дни были поделены между чердаком и библиотекой.
Муж нашел в "Истории усадьбы "Медовый цвет" упоминание о некоем путешественнике, владевшем недолгое время нашим домой лет двадцать пять назад. Был он не местным, прибыл издалека и привез свой штат прислуги, жил замкнуто.
"Ага, - поняла я, - поэтому местные жители и не знают ничего, даже тетушка Августа, поэтому она была так недовольна моими расспросами: ей было обидно не знать чего-то о родных местах".
После происшествия на средневековом рынке я стала искать в книгах, заполнявших высокие шкафы библиотеки, хоть какое-нибудь упоминание об ищущих, хотя бы легенду или анекдот, но пока не преуспела.
Все остальное время я разбирала чердак и стала уже обладательницей прекрасно сохранившегося комплекта мебели для гостиной, целой батареи бутылок позапрошлого века, небольшого кукольного семейства и шкатулки с бижутерией -- называя украшения бижутерией, я успокаивала совесть, потому что жемчужины и разноцветные камни выглядели чересчур настоящими для дешевых побрякушек, и мне было неловко, что они достаются мне бесплатно.
Мужа мои находки огорчили: получалось, что мы облапошили кого-то, пусть даже и невольно.
Теперь мы оба все свободное время проводили за разборкой библиотеки, выискивая малейшие крупицы нужной нам информации: он -- о нашем предшественнике, я -- об ищущих. Мужу я не сказала, что именно ищу. Я ему и о своих странных перемещениях-галюцинациях не рассказывала, не хотела огорчать и пугать, а то с него сталось бы немедленно свернуть все работы по реставрации дома и уехать отсюда навсегда -- в нашем тандеме я была авантюристкой, а он представлял собой, по его собственному определению, "разумного труса".
Поэтому я ему просто наврала, что ищу антикварные каталоги, чтобы определить стоимость найденных вещей: ведь многие из них нам просто не нужны, поэтому их нужно будет выставить на аукционах. Муж поскрежетал зубами, но, до поры, возражать не стал.
Поскольку наши поиски пока ничего нового не принесли, у меня родилась идея потрясти агентство недвижимости, которое так невыгодно для себя продало этот дом. Мы разработали целую стратегию, которая смогла бы привести нас к новым сведениям, и стратегия эта сработала!
Для поездки в агентство был выбран дождливый пасмурный день, послеобеденное, самое сонное время.
Сначала я несколько минут бессвязно щебетала о каверзах природы, которая так и норовит испортить нам отпуск, и что в деревне невозможно иметь дом без чердака: где, например, в дождь сушить белье и лекарственные травы, сбором которых я увлекаюсь, или, раз уж нельзя гулять, откуда любоваться великолепными окрестностями? Мы никак не можем найти лестницу на чердак, вы не могли бы поискать недостающий чертеж? Тем более, что чертежи дома нам необходимы для перестройки, но комплект неполный, вот и чердак...
Осоловевший от пасмурного дня и обеда агент по имени Стэн, который оформлял нашу сделку, уловил из всей моей речи только два слова: "чердак" и "стройка".
--
А, - воскликнул он, довольный, что вполне понял, по его мнению излившийся на него так внезапно поток слов, - вы хотите пристроить к дому чердак? Да пожалуйста, сколько угодно! Дом теперь ваш, вы можете делать с ним все, что захочется, хоть снесите его полностью.
--
Что вы! - заверещала я на самой высокой ноте ( люди плохо воспринимают высокие голоса, они так мучительны, что смысл фраз ускользает, а именно этого я и добивалась), - Мы не хотим его сносить, мы хотим чердак, понимаете?
--
Ну, понимаю, конечно, но я-то здесь при чем?
--
Нам кажется, что мы получили не весь комплект документов -- в нем недостает чертежей.
--
Не может этого быть! Я сам готовил папку и не забыл ничего.
--
Вы уверены?
--
Абсолютно.
--
Хм, придется, значит, архитектору заказать новые чертежи...Скажите, пожалуйста, а кто был продавцом дома?
--
Да теперь-то какое это имеет значение? Вы же купили дом очень выгодно, продавец согласился с условиями, разве что-нибудь не так?
--
Все так, все так! Но, знаете, у него могли остаться какие-нибудь бумаги, вдруг среди них есть нужные нам чертежи. Нам так не хочется лишние деньги архитектору платить, -- разыграла я приступ скаредности.
--
А, ну, понятно. Сейчас посмотрю, если вы не возражаете подождать. Буквально, две минуты! - и он стал пересматривать толстые папки, заполнявшие стеллаж за его спиной.
--
Вот этот договор, - положил он перед нами несколько листов с машинописным текстом, - продавец -- адвокатская контора "Абрахамс, Свенсон и Марински". Это недалеко, в паре кварталов от нас. Пожалуйста, вот номер их телефона, на всякий случай, желаю вам удачи.
У адвокатов мы несколько задержались. Нас принял сам мэтр Абрахамс, и мы не стали морочить ему голову рассказами о стройке и чердаке, а сказали, что хотели бы узнать, не появится вдруг какой-нибудь неучтенный наследник и не возникнут ли у нас трудности юридического порядка.
Мэтр Абрахамс был красивым стариком -- абсолютно седой, высокий, очень стройный, особенно, если учесть его возраст, и отлично одетый.
Здесь разговаривал муж, а я сидела со скромным видом в большом кожаном кресле и не сводила глаз с мэтра.
Он выслушал мужа, слегка нахмурившись, потом предложил ему сигару, а мне -- кофе, и только после того, как секретарша закрыла за собой дверь, сказал негромко:
--
Я давно вас жду: я знал, что вы придете с расспросами о Сё Чинге.
--
О ком?!
--
Так я называл своего доверителя. Видите ли, он был китайцем, вот, секундочку, - мэтр Абрахамс достал из недр свого обширного стола кожаный футляр цилиндрической формы и вытряхнул на столешницу, ни мало ни много, а пожелтевший свиток, покрытый иероглифами и печатями зеленого и красного воска. - Вот, видите эти иероглифы внизу страницы? Это подпись доверителя, переводится, как "ищущий" - вот я и стал его называть Сё Чингом. Он, видите ли, требовал абсолютной анонимности, но ведь я должен был его как-то называть!
Я сидела, как обухом оглушенная. Хозяином "Медовой усадьбы" был Ищущий! И меня на средневековом рынке назвали ищущей. Что же это может означать?! Видимо, неспроста именно мы нашли этот дом, неспроста он оказался таким дешевым -- во всей этой белиберде крылся какой-то умысел, не понятный мне, и исполнителем этого умысла была шляпа, имеющая невинный вид шляпа пасечника.
У меня заломило в висках, и хозяин кабинета встревоженно сказал:
--
Вы так побледнели, вам нездоровится?
--
Нет-нет, все в порядке, - поспешила опровергнуть его я, - просто, дождь, низкое атмосферное давление, а я еще и кофе выпила - вот голова и закружилась.
Муж рассматривал китайский документ и сидел, отвернувшись от меня, но, услыхав реплику мэтра, повернулся ко мне, увидел мое лицо и вскочил на ноги. Однако, я уже взяла себя в руки, улыбнулась ему и попросила не беспокоиться, вот только было бы неплохо выпить стакан холодной воды, все чудесно, честное слово, ну и странные же имена у китайцев!
Выпив воду, я совсем пришла в себя и попросила адвоката, если у него есть время, рассказать о Сё Чинге -- каким он был, как жил, куда делся, почему у усадьбы нет наследников, а кстати, их, действительно, нет или же о них просто ничего не известно.
Мэтр с сомнением посмотрел на меня, но я ответила ему самым искренним взглядом, на какой только была способна, и тогда он сказал, что китаец жил замкнуто, что весь штат прислуги приехал вместе с ним из Китая, продукты частично выращивали в усадьбе, частично тоже получали из Китая, и все остальное ему присылали оттуда -- огромные тюки и ящики. Сам Абрахамс был в усадьбе всего однажды, сразу после заключения договора -- нужно было кое-что уточнить. В усадьбу его впустили, но с явной неохотой, а в дальнейшем Сё Чинг сам приезжал к нему в контору.
А однажды произошло нечто странное: мэтра вызвали в усадьбу и даже прислали за ним повозку, запряженную пятеркой вороных лошадей.
--
Ну, вы представляете себе, каково мне это было -- ехать в конной карете?! Я, было, хотел отказаться, но приехавший за мной управляющий усадьбой и слышать ничего не хотел. Хоть и на китайском -- других языков он не знал, -- но очень твердо мне дали понять, что споры неуместны. В усадьбе меня встретили с почестями, как августейшую особу, немало меня этим смутив, и все за тем, чтобы хозяин сообщил мне, что он может в любой момент уехать и что усадьбу эту он оставляет на мое попечение: ее следует законсервировать и выставить на продажу, но не ранее, чем через двадцать пять лет. Продать ее следует за минимальную цену первому же заинтересованному лицу, а когда покупка состоится, обязательно рассказать всю эту историю, но не раньше, чем новый владелец сам придет ко мне с расспросами о нем, Сё Чинге. Именно поэтому я жду вас с того самого дня, когда вы передали юному Стэну деньги за дом, - мэтр остановился, чтобы перевести дух и теперь сидел, взволнованно глядя на нас ( он даже покраснел слегка), а мы с мужем во все глаза смотрели на него.
Не знаю, о чем думал муж, а я думала о том, что, и в самом деле, мы были приговорены к покупке этого дома еще задолго до появления у меня самой идеи перебраться на пенсии в деревню. Может быть, даже еще и до нашего рождения было нам предопределено купить "Медовую усадьбу", а мне стать Ищущей, кто знает. Вот китаец знал. Но где он теперь -- этот китаец! Может быть, он нашел то, что искал, а может быть, сгинул на пути Ищущего, и я теперь должна занять его место и, может быть, тоже сгинуть...вот не хотелось бы, честное слово...Тут муж опять встревожился:
--
Да что с тобой? Тебе снова плохо? Дать водички?
--
Не нужно водички, поехали лучше домой, - ответила я слабым голосом, ибо вдруг, действительно ощутила ужасную слабость во всем теле, - спасибо вам, уважаемый мэтр Абрахамс, вы рассказали очень интересную историю.
--
Вам, по-моему, необходимо лечь, - ответил он, с состраданием глядя на меня, - и еще вот что: заберите этот манускрипт, - он протянул мужу кожаный футляр, - в нем написано, что все вещи, какие вы сумеете найти на чердаке, принадлежат вам, сколько бы вы за дом ни заплатили. Они ваши, пока вы будете испытывать в них нужду. Только не продавайте их, они должны оставаться на чердаке.
--
Вам известно про чердак? - пробормотала я ошарашенно.
--
А почему вас это так удивляет? - удивился, в свою очередь мэтр.
--
Потому что юный Стэн понятия о нем не имеет, - брякнула я с маху, - он нам, когда дом показывал, слова о чердаке не сказал, мы его сами нашли.
--
Ну, мало ли о чем мог забыть этот юнец! Вы же знаете, у молодых чем только голова ни забита, только не делом. У меня самого такой работает, что ни поручи... - тут Абрахамс осекся и стал протирать очки.
Мы простились с ним и пошли к своей машине.
После обеда муж отправился общаться с рабочими, а я поднялась в библиотеку, чтобы на свободе спокойно ознакомиться с китайским свитком.
Вытряхнув его из футляра, я еще раз была поражена его древним видом, а ведь ему, судя по рассказу мэтра Абрахамса, было не более двадцати пяти лет!
Бумага, явно, ручного производства, тонкий шелковый шнур с кистью, цветные восковые печати -- все было не из нашего времени, - и тем страннее было видеть на этой старинной бумаге текст, написанный на юридическом языке нашего времени.
Договор был написан на двух языках, под обоими текстами стояли уже знакомые мне внешне три иероглифа -- подпись нашего таинственного предшественника.
Данный договор заключен между ( иероглифы), именуемым в дальнейшем "ДОВЕРИТЕЛЬ" (Д) и юридической конторой "Абрахамс, Свенсон и Марински", именуемой в дальнейшем "ИСПОЛНИТЕЛЬ" (И), в чем обе стороны подписались, будучи в здравом уме и трезвой памяти, в присутствии всех означенных лиц и трех свидетелей -- далее шли подписи, среди которых выделялись все те же три иероглифа ( "Ох, - подумала я, - кажется, придется учить китайский язык!")
Согласно данному договору, "ИСПОЛНИТЕЛЬ" - И обязуется выполнить следующие поручения, данные ему "ДОВЕРИТЕЛЕМ" (Д):
--
По отъезде Д из усадьбы "Медовый цвет" (далее именуемой как У), хозяином которой Д является на момент заключения данного договора, И следует законсервировать У на срок не менее 25 (двадцати пяти) лет с момента отъезда Д, буде тот состоится.
--
По истечении срока обозначенного в п.1, И должен выставить У на продажу в местном агентстве по торговле недвижимостью ( в дальнейшем - А), для чего предварительно произвести оценку У с помощью профессионального оценщика. Выбор оценщика Д предоставляет И. Деньги на оплату оценки У будут включены в общий счет оплаты услуг И из расчета 2% от суммы, уплаченной Д при покупке У.
--
При выставлении У на продажу надлежит назначить минимальную цену из тех, что будут названы оценщиком в качестве границ стоимости У.
--
Вменить А в обязанность продать У первому же обратившемуся покупателю или группе покупателей ( в дальнейшем -- П).
--
Предоставить П любую юридическую помощь ( в том числе, и финансовую консультацию, в случае необходимости последней) в оформлении и сопровождении покупки.
--
Предоставить П полную информацию о предыдущем хозяине У, именуемом в данном договоре как Д, но не ранее, чем П сам обратится к И за этой информацией.
--
Сообщить П, что все вещи, которые он сумеет найти на чердаке У, являются его собственностью при единственном условии: они не должны покидать пределов У, их нельзя продавать, дарить или каким-либо иным способом передавать третьим лицам.
--
Пожелать П от лица Д счастливой жизни и благоденствия в У.
Я скопировала только основную часть договора, перечисление статей закона, в соответствии с которыми была составлена эта доверенность, к моей истории отношения не имеют, а именно они составляли львиную ее долю.
Перечитав договор несколько раз, я машинально погладила пальцем выпуклый рисунок на зеленой печати, и вдруг в нижней части листа вспыхнула неоновым светом прямоугольная рамка, а в ней засветились кроваво-алые буквы:
"Привет тебе, новый хозяин или хозяйка усадьбы "Медовый цвет"!
Если ты видишь и читаешь этот текст, значит, ты Ищущий, и, следовательно, мы с тобой родственные души.
Но это означает еще и то, что ты уже побывал на чердаке, любопытство твое растревожено, разум отягощен недоумением, а может быть, - и страхом, и ты уже начал искать пути для поиска ответов на возникшие вопросы.
Я сумею помочь тебе в этом поиске, как ты, когда придет время, поможешь следующему.
Каждое новолуние я буду ждать тебя с момента, когда водяные лилии раскрывают свои чистые яшмовые цветки открытой сердечности, до полудня, уничтожающего тени и позволяющего видеть вещи в их прямом и незатаенном смысле.
Для свидания со мной поднимись на чердак, надень шляпу с вуалью и ничего не бойся.
Пребывай в благоденствии и мире с собой и окружающим.
Путь ли в тысячу ли начинается с одного шага ( эта фраза была написана и на китайском языке)
Да будет благославен твой путь".
Я ошарашено смотрела на свиток, не в силах поверить, что прочитанный мною текст не является галлюцинацией. Конечно, можно было поступить так, как, обычно, делают герои книг, когда хотят убедиться в реальности невероятного события или происшествия, но я всегда чуралась штампов, поэтому щипать себя не стала, а провела пальцем по рисунку на алой печати. Светящийся прямоугольник тут же погас, текст исчез -- передо мной лежал обычный старинный манускрипт, если, конечно, заранее признать его обычным. Но я очень напряглась, и мне удалось заставить себя произнести эти слова - "обычный старинный манускрипт".
Сунув его обратно в футляр, я занялась поисками календаря, в котором были бы указаны фазы Луны. Интернет подключен еще не был, без него я была как без рук и в данный момент чувствовала это очень остро.
Нужно было еще выяснить, в котором часу водяные лилии раскрывают свои "цветки открытой сердечности"! И почему это они -- яшмовые?! Яшмы, как мне казалось, были разноцветными камнями, с разводами и пятнами, а водяные лилии -- белые, скорее, фарфоровые. Ну, лотос еще бывает розовым...А он -- лилия? Или это лилии розовые, а лотос -- белый? Господи, до чего же я невежественна! Придется теперь еще и ботаникой заняться...Хотя ею все равно придется заняться, если я хочу красивый сад и хороший огород, так почему бы не начать сейчас? Да, и минералогией с литературоведением -- нужно ведь выяснить, почему лилия -- яшмовая! А может быть, не литературоведением, а историей Китая? Его мифологией? Где я времени столько возьму?! Нет, без интернета не обойтись, это ясно. Интересно, в городе есть Интернет-кафе?
Я отправилась на кухню -- добывать информацию у тетушки Августы.
Тетушка Августа страшно не любила, чтобы в кухне у нее болтались посторонние, поэтому она довольно неприветливо сообщила мне, что, слава богу, в ИХ городе никакой такой ерунды нет и, дай бог, и не будет, а затем безо всяких экивоков она выставила меня за дверь, ворча, что у нее куча дел да и у меня тоже, а потому незачем нам растабарывать попусту.
И я опять поплелась в библиотеку.
В этот день мне так и не удалось попасть на чердак, зато к вечеру я знала, что очередное новолуние ожидается через неделю, следовательно, у меня было время подготовиться к встрече с Ищущим, а заодно и проверить некоторые свои соображения по поводу чердака, шляпы и всего случившегося со мной за эти несколько дней.
Утром меня разбудил стрекот мотороллера. Это привезли продукты с ближней фермы -- заключить договор с ее хозяином посоветовала нам незаменимая тетушка Августа, наш домашний ангел-хранитель.
Раз в два дня Тим, младший сын фермера, привозил на мотороллере две корзины -- одну с овощами, фруктами и зеленью, вторую -- с молочными продуктами, мясом, в основном, разной птицей, и рыбой. Стоп! Рыба! Я ведь не узнала у тетушки Августы, есть ли в окрестностях какой-нибудь пруд или озеро, заросшие водяными лилиями! А ведь мне нужно выяснить час, когда раскрываются их цветки, как же я об этом забыла?!
Я отправилась на кухню и обнаружила там посыльного -- мальчика лет шестнадцати, крепкого, широкоплечего, выглядевшего старше своих лет. Он помогал тетушке Августе освободить корзины от продуктов и разложить их по полкам и ящикам.
Тут мне явилась гениальная идея.
--
Слушай, Тим, - спросила я его, - ты очень занят на ферме?
--
Нет, не очень, - ответил он, - я потому и привожу вам продукты, что у остальных времени нет.
--
Он матери по дому помогает, - встряла тетушка Августа, - дочерей у них нет, вот они младшего в поварята и пристроили. Да и то подумать -- разве ж может одна женщина приготовить еду для десяти громадных мужиков!
У фермера было восемь сыновей -- все здоровенные парни. Тим, судя по всему, тоже должен стать таким же, как и его старшие братья.
--
О, так работы у тебя много! Что ж ты говоришь, что не занят?
--
Потому что я маме нужен три раза в день по три часа: шести до девяти, потом с часа до четырех, а потом уже после ужина -- убираем и готовимся к следующему дню. Остальное время могу делать, что хочу.
--
У тебя остаются силы заниматься чем-то еще?
--
Конечно! Разве ж кухня -- это работа?! Это удовольствие.
--
Тебе нравится кулинария?
--
Очень нравится. Я после школы хочу поступить в школу Кордон Блю, а потом когда-нибудь свой ресторан открою. А почему вы моим распорядком дня интересуетесь?
--
Потому что хочу пригласить тебя на работу: мне нужен помощник. Муж занят на ремонтных работах, тетушка Августа привязана к кухне, да и все остальное хозяйство на ней. А я чердаком занимаюсь, но одной там несподручно, нужна мужская сила. Сможешь помочь? Заработаешь немного.
--
В какое время вам удобно?
--
Это ты решай, когда удобно тебе.
--
После девяти. Мы к девяти уже успеваем все заготовки для обеда сделать, дальше мама сама справляется, могу часа два у вас поработать. Подойдет вам?
--
Да, вполне. Мы с тобой за два часа горы свернем! Значит, завтра и начнем, хорошо?
--
Договорились, - кивнул мне Тим и уехал на своем стрекочущем мотороллере.
После завтрака я поднялась на чердак с целью проверить одну свою догадку. Стараясь не смотреть на шляпу и ни о чем не думать ( попробуйте не думать о белой обезьяне!), я решительно подошла к ближайшей картонной коробке из-под макарон и раскрыла ее. Моя догадка оказалась верной: коробка была заполнена каким-то невразумительным хламом -- рваными носками, битой посудой, обрывками старых газет, разрозненными частями каких-то механизмов.
Корзина, стоявшая рядом, была доверху наполнена ломаными игрушками, ящик от комода забит счетами, пустыми бутылочками из-под чернил, огрызками карандашей -- и прочим конторским ни на что не годным хламом.
Моя догадка была верна: подсовывая мне дорогой антиквариат, чердак следовал моим желаниям. Каким-то образом он сканировал мое подсознание, выуживал мои неосознанные ожидания и воплощал их в жизнь. И я была уверена, что без шляпы тут не обошлось: это она сканировала мой мозг, это она каким-то образом -- в этом еще следовало разобраться -- превращала хлам в ценные вещи, и это она неизвестным мне образом переносила меня в пространстве и времени.
Азарт охотника проснулся во мне, и я уже больше ни о чем не могла думать: я напала на потрясающий сюжет, из которого могла получиться отличная книга, и я была готова ради этой книги на все. Ну, или почти на все.
Остаток дня я провела в библиотеке, тщетно пытаясь найти хоть какое-то упоминание об ищущих. Конечно, слово это встречалось в разных книгах и не раз, но в одном совершенно определенном, необходимом мне смысле -- ни разу.
Даже во сне не покидало меня разочарование, из-за чего я всю ночь гналась за горизонтом и пыталась потрогать рукой радугу -- думаю, и упоминать не стоит, что совершенно безрезультатно.
Я успела набрость на листе бумаги план будущего переоборудования чердака, когда появился Тим.
Он оглядывался, явно прикидывая объем работы, а я объясняла ему замысел: