На королевской кухне шла лихорадочная работа: вот-вот уже должен был начаться ужин, которым завершался ежегодный королевский бал, открывавший очередной сезон, - и повара изо всех сил спешили, чтобы успеть завершить все приготовления к тому моменту, когда утомленные гости короля поймут, что голодны, и король пригласит их в трапезную залу.
Главный повар был мрачен и не ожидал от этого ужина ничего хорошего: главное блюдо меню было безнадежно испорчено, а чем его заменить, шеф еще не придумал, и это грозило обернуться для него бесчестьем и дурной славой.
Рецепт этого блюда, супа, был страшной тайной, которую в роду шефа передавали уже три века старшему мальчику, когда тому исполнялось двадцать лет. К этому времени он был обязан стать достаточно опытным и умелым поваром, в противном же случае рецепт ждал следующего в роду.
Сам рецепт не был особенно замысловатым, но одна тонкость делала его исполнение достаточно трудным: сутки нужно было помешивать содержимое горшка, в котором этот суп варился.
Разумеется, ни один человек не был способен выдержать целые сутки без сна, отдыха, еды и питья, и поэтому шеф всегда брал нескольких поварят в помощники, а чтобы они не могли узнать рецептуру по тому, что именно варилось в горшке, он изобрел специальную крышку с мешалкой.
Крышка эта запиралась на хитроумный замок, секрет которого не знал ни один человек на свете, кроме самого шефа, так что заботиться о секретности не приходилось.
Уже пять раз за свою карьеру шеф варил этот суп с неизменно отличным результатом, но в этот раз удача изменила ему: один из поварят заснул во время своей смены, перестал вертеть рукоятку мешалки, и суп не замедлил подгореть.
Конечно, поваренка выпороли, но мера эта суп не спасла.
Нужно было срочно решать, как исправить положение, шеф лихорадочно перелистал все свои книги и записи, но ничего путного, что хотя бы приближалось по уровню к погибшему супу, не нашел.
Было от чего прийти в мрачность!
Все работники кухни делали свое дело, затаив дыхание и боясь даже смотреть в сторону набычившегося начальника.
Он был не злым человеком, подчиненных своих жалел, был строг, но справедлив, и они отчаянно ему сочувствовали, жаль, помочь ему не могли ничем.
В совершеннейшем отчаянии шеф пошел на королевский огород, надеясь, что запахи овощей и зелени пробудят в нем фантазию, и его репутация будет спасена.
Ночь была тихая и лунная, еще теплая, несмотря на осень: природа хотела насладиться последним теплом перед наступлением длинной холодной зимы.
Обходя все грядки и вдыхая ароматы укропа, кориандра, смородинового листа и других растений, повар сам не заметил, что в задумчивости вышел на подъездную аллею, мощеную чисто вымытым кирпичем.
Какой-то предмет внушительных размеров лежал прямо посреди аллеи, и шеф, увидев, что это за предмет, понял, что спасен.
Когда шеф вышел из кухни, там поднялся ужасный галдеж: все повара и поварята стали выражать свое сочувствие ему и порицание нерадивому "помощничку", который лишь шмыгал носом и отмалчивался.
Вдруг хлопнула дверь, и шеф вихрем ворвался на кухню, еще на бегу призывая к себе самых опытных поваров и самых расторопных поварят.
- Ставьте кастрюлю на огонь, растопите в ней сливочное масло! Ты - чисть лук и чеснок, ты - вымой это, отрежь вот так и вынь сердцевину, тебе - натереть сыр, тебе - чистить помидоры - быстрее, ребята, мы успеем сделать это!
И работа на кухне закипела с удвоенной силой.
I
Эта осень была необыкновенно теплой, солнечной и мягкой. Бабье лето захватило власть и не собиралось отдавать ее ни холодному ветру, ни нудному дождю, ни распухшему серому небу и раскисшей глине дорог.
Оно бродило по лесам, садам и паркам, занималось живописью, раскрашивая по своему вкусу листву деревьев и кустов, брызгало кармином на ягоды и лепило грибы.
То и дело оно швыряло серпантин сверкающей на солнце паутины, осыпало землю конфетти разноцветных листьев и дула на облака, чтобы они не смели закрывать собой неяркую, но чистую голубизну неба.
Солнце, которое с радостью подыгрывало бабьему лету, теплыми добрыми руками обнимало боящуюся зимы Землю.
Огородам очень нравилась такая погода. Благодаря ей они вырастили невиданный, рекордный урожай овощей и зелени и сейчас изо всех сил помогали людям собрать его.
Всюду горели костры, на которых сигали ботву, всюду пестрели горы картофеля и капусты, и только тыквы не были еще срезаны и грелись на солнце, подставляя ему свои крутые бока - оранжевые, желыте, в зеленую полоску, гладкие, ребристые и пупырчатые.
Одна тыква выросла особенно огромной. Ей даже просто лежать на мягкой земле грядки было трудно, она то и дело отдувалась и с удовольствием слушала тешащие ее тщеславие разговоры людей.
Говорили же люди о том, что вот, выросла небывалая тыква, не тыква, а целый дом, и что на ежегодной осенней выставке они обязательно получат за нее приз.
Другие тыквы, поменьше, с почтением смотрели на свою товарку, но и завидовали ей слегка, понимая, что конкурировать с нею они не могут. Все они знали, что за зиму их съедят, и что тыква-рекордистка вполне сможет остаться жить в качестве экспоната в краеведческом музее при королевском дворце. Каждой хотелось бы для себя такой судьбы, да не каждой она была уготована, и с этим приходилось мириться. Они и мирились.
II
Плавный ход событий был нарушен однажды вечером. Это был вечер ежегодного королевского бала, но откуда тыквы на огороде могли знать о бале? Они лежали в своих уютных земляных постелях, дремали, наливались соком и сладостью и не помышляли ни о танцах, ни об огнях фейерверка, ни о мороженом ста сортов - они были тыквами, забавы людей их не касались.
Самая большая тыква почему-то никак не могла уснуть в этот вечер. Что-то мешало ее безмятежности, что-то давило и звало куда-то, и она не знала, как ей быть, как избавиться от этого неприятного ощущения.
А оно все нарастало, становилось сильнее, настойчивее, и вот уже тыква стала слегка подрагивать, раскачиваться, поворачиваться то в одну, то в другую сторону, и вдруг завертелась вокруг своей оси и вертелась до тех пор, пока стебель ее не перекрутился и не разорвался, а она, получив совершенно не нужную ей свободу, покатилась с грядки и катилась до тех пор, пока ее не остановила человеческая рука.
- Прекрасная тыква, - произнес женский голос, - достаточно большая, как нам и нужно.
Тыква ощутила легкое касание, плоть ее начала преображаться, и вот она уже не тыква, а раззолоченая карета, вся в финтифлюшках, гербах и фонарях, с резными дверцами и креслами, обитыми бархатом.
Другой голос, видимо, принадлежащий молоденькой девушке, воскликнул:
- О, какая красота! Неужели это мне?!
- Конечно, тебе, - ответила женщина, - а вот и лошади, и кучер, и лакеи.
И тыква увидела, что в нее запряжены восемь восхитительно красивых белых лошадей с золотыми плюмажами на головах и золотыми сетками на спинах.
Толстый кучер взгромоздился на свое сидение, изящные лакеи вскочили на запятки, а на бархатное сидение села девочка в роскошном платье, диадеме и хрустальных башмачках. Девочка была взволнована и вся дрожала, комкая в руке маленький платочек, от которого волнами расходился аромат вербены.
Кучер гикнул, лошади рванулись, и тыква-карета покатилась по дороге, мощеной кирпичем, прямо к ярко освещенному королевскому дворцу, из окон которого по всей округе разносились звуки красивой танцевальной музыки.
Возле дворца кони остановились, лакеи помогли девочке выйти, и она ушла во дворец.
Кучер уселся поудобнее и задремал. Лакеи стали резаться в кости при свете факелов, освещающих подъезд, а тыква-карета все пыталась осмыслить происходящее, но у нее ничего не получалось: настолько оно было необычным и выходящим из ряда вон.
III
Время двигалось медленно, медленно текли тягучие мысли, кучер громко храпел на своей скамье, держа кнут подмышкой, лакеи проигрались в пух и прах и тоже задремали.
Вдруг из дворцовых дверей стремглав выбежала девочка, и помчалась к карете. За нею бежал молодой человек в богатом и красивом костюме - это был принц. Ясно было, что он хотел бы догнать девочку и уже почти схватил ее за прозрачный рукав, но она пнула его ножкой в хрустальной туфельке прямо в колено, - туфелька при этом с ее ноги свалилась - принц охнул, упал на землю, а девочка вскочила карету до того, как поверженный преследователь сумел подняться.
- Гони! - отчаянно закричала девочка кучеру, тот стегнул лошадей, они всхрапнули, завизжали и понеслись прочь от дворца.
Принц поднялся, постоял, глядя вслед стремительно уносящейся карете, вздохнул и, хромая, поплелся во дворец, держа в руке свой единственный трофей - хрустальную туфельку.
Последнее, что слыхала тыква - да-да, уже тыква, а не карета, - это бой часов на дворцовой башне, всхлипывание девочки и писк кучера, лакеев и лошадей, которые разбегались в разные стороны в виде мышей и крыс.
Часы пробили двенадцать раз и смолкли. Тишина воцарилась в мире, и в этой тишине тем внезапнее прозвучал хриплый возглас:
- О, какое счастье! Я спасен!
IV
Гости уже съели закуски и салаты, поразившие их не только своей затейливостью и отменным вкусом, но и потрясающим воображение оформлением: целые скульптуры и картины были водружены на блюда, в миски, салатницы и вазы. Даже страшно и жалко было нарушать эту красоту, но когда гости решились ее нарушить, вкус этой удивительной еды поразил их еще больше. Съедено было все, и сидящие за столами с нетерпением ждали, что за чудеса приготовил для них гениальный королевский повар.
Очередное блюдо не заставило себя ждать.
Двери залы отворились, и лакеи внесли золоченые носилки, изукрашенные зеленью, цветами, ветками с яркими плодами и орехами. Носилки были покрыты кружевной скатертью, а на ней громоздилось что-то непонятное, что-то огромное, оранжевое, округлое...
- Да это ведь тыква! - воскликнул кто-то из гостей, и все изумленно ахнули, глядя на этого монстра растительного мира.
Лакеи тем временем опустили носилки на специальные козлы, к тыкве подставили стремянку, шеф-повар влез на нее, и двумя руками снял с тыквы отрезанную "макушку" с остатками стебля.
По зале расплылся такой аромат, что гости, лишь пять минут назад съевшие несколько тонн закусок, ощутили дикий голод и нетерпеливо заерзали на стульях.
Повару подали серебряный половник, и он стал разливать суп, которым была заполнена тыква в серебряные миски, а лакеи бегом разносили эти миски по столам.
Те, кто уже получил свою порцию супа, стонали от наслаждения, жадно поедая его, те, чья очередь еще не дошла, с завистью смотрели на едящих и тянули шеи - когда же им принесут лакомое блюдо - и дрожали от нетерпения.
Но вот суп был разлит во все тарелки, и в зале воцарилась благоговейная тишина, нарушаемая лишь стуком ложек, стонами наслаждения и возгласами одобрения и благодарности королю.
Как будто это король сварил такой необыкновенный суп, - возмущенно думали поварята, обиженные за своего шефа, а он без сил сидел на скамье у кухонного окна и не мог даже радоваться успеху - так был утомлен переживаниями этого дня.
Тыквы проснулись, потянулись, расправили свои стебли, поудобнее улеглись в земляных постелях и тут увидели, что место самой большой тыквы пусто! Лишь обрывок стебля валялся на земле, уже не живой, пожухлый и начавший желтеть.
- Видимо, ее уже увезли на выставку, - решили тыквы.
Они лежали и завидовали успеху соседки.
Они не видели, как поварята с королевской кухни несли на скотный двор ведра, наполненные кусками тыквенной корки, чтобы скормить их свиньям.
Они высыпали корки в специальный короб, а свинопас сидел под раскидистым кленом с алой листвой и играл на самодельной дудочке: