Его снова вывезли из города. Куда на этот раз? Артём не успел оглядеться, когда открылась дверца багажника. Во-первых, свет резанул глаза, во-вторых, этот амбал Анку нахлобучил ему на голову мешок. Гангстер хренов. К тому же у него по-прежнему всё болело, езда в багажнике как-то не способствует улучшению самочувствия. Так хотелось пожаловаться, но Артём стерпел. Так же стерпел и небрежное к нему отношение, когда Анку за шиворот вытащил его и куда-то потащил. Как мешок потрохов... Интересно, сколько у него хватит терпения, чтобы терпеть унижения? И если терпение лопнет, то что он сделает? Тоже интересно. А самое интересное - куда его тащат? На Артёма напала апатия. На самом деле, сейчас его не интересовало ничего, кроме разве что телесного дискомфорта. Ему хотелось блевать. И ему стоило больших усилий, чтобы не испортить мешок изнутри.
Наконец, его доволокли. Сняли мешок. И позволили оглядеться.
Это был какой-то железнодорожный вокзал, вернее - тупик, что-то типа отстойника для составов. По путям бежит дядька в форме РЖД. Артём оглянулся на Анку с Ламией. Амбал зевал, Ламия наблюдала приближение железнодорожника. Потом, заметив взгляд парня, процедила:
- С ним пойдёшь.
Артём хотел возразить... или хотя бы спросить, но по недовольной физиономии девушки стало понятно, что возражения не принимаются, а спрашивать без толку. Видимо, она всё ещё здорово зла.
Запыхавшийся дядька, не добежав до них двух метров, встал в подобострастную позу и замер в ожидании распоряжений.
- Отведи, - сказала Ламия.
И дядька повёл Артёма. Обогнув один из составов, они оказались возле небольшого обшарпанного одноэтажного здания. Перед дверью, еле державшейся на петлях, сидят подозрительного вида мужики, лузгают семечки. Артём чуть ли ни физически ощутил невидимые липкие щупальца четырёх пар глаз, не предвещавшие ничего хорошего. 'Если снова будут бить, то я сдохну', - отрешенно подумал Артём, но напрягся. Взгляд метнулся по сторонам, ища пути отхода. Но за зданием, насколько видно, шёл забор из сетки-рабицы с вьющейся поверх колючей проволокой. За забором - лес, ну, может и не лес, но деревья точно. Назад? А далеко ли он покалеченный ускачет?
Но тут дядька останавливается и взглядом даёт понять, что его, дескать, миссия выполнена, дальше сами. Мужики разом встают. У Артёма разом подкашиваются ноги. 'Недолго музыка играла', - подумал он, прежде чем струхнуть окончательно. От четвёрки отделился один, самый на вид молодой. В руке он держал копьё или что-то в этом роде. Артём беспомощно оглянулся на дядьку... но тот уже успел куда-то ушмыгнуть. Артём попятился, запнулся о шпалу и плюхнулся на зад.
Мужик с копьём, жонглёрски крутанув последнее, ткнул древком в грудь Артёма. Артём зажмурился, ему показалось, что сейчас ему вынесут смертный приговор и... как говориться, бумагу под сукно. Но тот медлил; Артём размежил веки и посмотрел на своего губителя. Мужик, криво ухмыляясь, кивнул подбородком на древко. Мол, хватайся давай, мудак.
Артём взялся за палку. И снова оказался на ногах. Убивать или избивать его, похоже, не собирались. По-крайней мере пока. Так что же им всем от него надо?
Четверо мужиков взяли его в окружение, и повели во чрево одноэтажного здания. Там прогромыхали по железной лестнице вниз, проскрипели несмазанными петлями двух дверей-решёток и очутились в ярко освещенном зале с множеством портретов в однотипных рамах, развешенных в хаотичном порядке. И даже на потолке.
Конвоировавшие его сюда мужики остались стоять в дверях. Бурная фантазия Артёма живо обрисовала в мозгу будущую перспективу: его закрывают здесь, лица с картин действуют на психику, он сходит с ума, разбивает голову об пол, приходят эти мужики, рисуют его портрет и вешают сюда же на стенку... или потолок. Чудный образ. Артём обернулся на мужиков.
- И что дальше?
- Ищи, - сказал тот, что с копьём. И все, как по команде, ретировались, закрыв его под замок. Однако дальше не ушли. Припёрли стенки, закурили.
- Чё искать-то? - спросил Артём, но те остались глухи.
Артём безнадежно вздохнул, погладил руками самые ушибленные места, попричитал малость и принялся обходить комнату по периметру, бегло осматривая лица незнакомых людей на портретах. Обернулся раз, обернулся два, задрал голову на потолок. Но и там взгляд не зацепился ни за один образ.
Образ?
В голове мелькнула мысль об иконах. Почему он подумал об иконах? Среди этих портретов должна быть икона? Её он должен найти?
Краем глаза Артём уловил движение. Это мужики приникли к решётке двери и с любопытством буравили его глазами.
'Значит, я на верном пути', - подумал Артём, не вдаваясь в размышления об абсурдности происходящего. Чтобы хоть что-то начать понимать, нужно играть по правилам. И не важно, что ты лишь пешка в неведомой шахматной партии. Сейчас был ход Ламии и иже с ней, но Артём надеялся, что следующий - за Верой. Артём был уверен, что Ламия следит за ним глазами мужиков. И ждёт.
Главное, не обмануть её ожиданий. Так понял Артём.
Он начал сначала. Теперь уже скрупулёзно всматриваясь в чужие лица, смотревшие на него с картин. Лица мужчин и женщин, стариков и старух, девушек и юношей... в портретах чего-то не доставало, какого-то штриха, законченности. Артём не мог понять, что не так. Пока не столкнулся с глазами девушки, оказавшимися точно напротив его глаз.
'Почему в твоих глазах больше не отражается мир, почему в них только стыд и мука?' - вспомнил Артём слова своей души.
Глаза девушки с картины пусты, в них нет искры. Нет души. Только пыльная поволока отчаяния и сожаления. Артём понял, кто все эти люди с картин, а, поняв, почувствовал, как где-то далеко в туннеле судьбы моргнул и едва не погас светлячок его души. Грудь сдавило обручем, невозможно вздохнуть, в глазах померкло. Артём рухнул на колени и разрыдался.
Когда истерика закончилась, он встал и продолжил поиск иконы.
И нашёл, что искал.
Вот только не икона это была... в её обычном представлении. Скорее, псевдоикона. Или антиикона. В мозгу всплыло воспоминание о репродукциях картин Ильи Глазунова в одном непопулярном журнале, попавшемся ему как-то в руки. На него тогда произвела впечатление фотография картины 'Христос и антихрист'. Можно сказать, глубокое впечатление. Под оным он тогда проходил весь день. Запала и трактовка той картины. В ней говорилось о трудности различения истины ото лжи, праведности от неправедности и что-де в этой картине заключена главная мысль: 'благие намерения - есть дорога в ад'... Но антиикона, на которую сейчас смотрел Артём, не имела ничего общего - кроме разве смысловой нагрузки - с картиной известного советского художника.
Это портрет Люцифера.
Это портрет чиновника. Совершенно незнакомое лицо, оплывшее и надменное. В чёрном костюме, при галстуке с золотым зажимом в виде двуглавого орла. На серебристом фоне с неизвестными Артёму символами, даже отдалённо не напоминавшими сатанистские (а с ними он столкнулся, когда искал кому продать душу - не впечатлили, знаете ли). Но это был портрет Люцифера. Без сомнения.
И глаза... Эти глаза смотрят живо. В ней - в картине - почувствовалась та завершённость, которой так не хватает картинам вокруг. Но эта живость во взгляде отталкивает, равно как и сам портрет. Однако Артём не мог оторвать взгляд, хотел, но не мог. Словно взгляд увяз в чём-то очень и очень... трясинном, зыбучем. Он застыл, как лань, застигнутая врасплох фарами автомобиля. Ещё чуть-чуть - и будет сбит. Да, ещё чуть-чуть и Артём будет сбит с толку окончательно. Зачем ему показали этот портрет? В чём смысл? Чего они добиваются? Как...
Но следующий вопрос не успел сформироваться в голове, его прервал голос.
Голоса. Один, второй. Наперебой. Третий... Пятый... Множество голосов заполонили мозг парня:
- Склонись!
- Целуй!
- На колени! - Голоса слились в один монотонный гул, подавляющий волю. Но внушали они невозможное.
Всё естество Артёма восстало против чужой воли. То ли просто отказывалось подчиниться, то ли где-то
там, где продолжала гореть тщедушная свечка
глубоко в подсознании хранилась, доселе нетронутая, заложенная, как в компьютере, по умолчанию, закодированная информация об Истине и Боге. Она хранилась в скрытом файле и никак не мешала жить, существовать, пока вирус-червь ни посягнул на сакральный файл и ни активировал защиту... Подобная метафорическая аналогия понравилась Артёму и, главное, помогла не поддаться дьявольскому внушению. Артём, наконец-то, смог оторвать взгляд от мерзких глаз Люцифера-чиновника и посмотреть назад, туда, где по ту сторону решётки стоят мужики - адовы прихвостни. Их ли голоса он слышал? Верилось с трудом... вообще не верилось.
- Склонись! - в виски снова штопором ввинтился призыв.
Артём скрипнул зубами, с ненавистью повернулся к портрету... и отшатнулся. На мгновение ему показалось, что туловище в пиджаке вывалилось из рамы, причём - без головы, голова торчала там же, где её нарисовали. Парень моргнул - и глюк пропал. Но зато голова с портрета поменяла положение. И это точно. Теперь вся чиновничья поза являла собой крайнюю степень недовольства и требовательности. Псевдоикона ждала поклонения и покорности.
Парня охватил страх, а с ним и злость. Артём заорал, как блаженный:
- Изыди!!! Ненавижу! Я плюю на тебя! Плюю на тебя! Плюю!!!
Артём хотел исполнить намерение, но неожиданно получил удар по темечку.
32
Шалые мысли роем невыносимо жужжащих пчёл вернулись в разорённый улей мозга, пытаясь заставить последний мыслить. Но в голове такая квашня, что Артём тут же забывал, о чём думал - а, вернее, пытался подумать - ещё секунду назад. В результате он бросил попытки ухватиться хоть за какую-то мысль и открыл глаза.
Взгляд упёрся на ширинку собственных джинсов, едва различимых в полумраке. 'Пора в отпуск, - прожужжала мысль, - мыслимое ли дело, если я засыпаю, сидя перед телевизором!' Глаза щипало спросонья. Артём захотелось их потереть, но руки... 'Я связан? - ужалила мысль. - Но кем? Меня что, грабят?!!!'
Артём, наконец, заставил себя поднять чугунный котелок и посмотреть на экран. По идущей программе, по идее, можно определить который час... Но источником света оказался не телевизор. Это была лампа. Настольная лампа. Как в заставке киностудии 'Pixar'. Откуда у него дома такая лампа? А откуда этот стол? И кто сидит за этим столом?
Лампа 'Pixar' посмотрела на него. И ослепила.
- Вам, молодой человек, хоть ссы в глаза - всё Божья роса, - сказала лампа тоном, будто продолжавшим прерванную беседу. - Вы продали душу - самое ценное, что есть у вас, у людей. Почему же вы так артачитесь принимать то...
- Да кто вы такой, чёрт вас дери?! - прорычал Артём, пытаясь хоть немного ослабить путы. Он, конечно же, понял, что с ним говорит не лампа, а тот, кто за ней. И не видеть своего визави, мягко говоря, нервирует. 'Как на допросе в Гестапо', - подумал Артём.
- Верно подмечено, - сказал голос из-за лампы. - Вы на допросе. А имя моё, боюсь, вам ничего не скажет... равно как и моё лицо. Но перейдём к делу. На данном этапе наш допрос будет представлять собой всего лишь беседу. От адекватности и правдивости ваших ответов напрямую зависит ваше самочувствие. Вы это понимаете. Или должны понять. Артём?
- Вы вправду боитесь сказать своё имя? - спросил Артём, задумавшись над подобной скрытностью. Ламия и Анку представились огрызками имён, теперь этот... инкогнито хренов.
- Вы пытаетесь вывести меня из себя? - задал риторический вопрос обладатель голоса из-за лампы, и тут же продолжил допрос:
- Кто вам рассказал о скрытых свойствах дождя?
- Интернет, - сказал Артём и подумал о дожде, проливном дожде. О том, как крупные капли барабанят о карниз окна, заглушая другие звуки. Заглушая мысли. Ему осточертело, что в его голове постоянно норовят рыться. 'Хорошо, что это упырь начал с этого вопроса!' - обрадовался Артём.
- Ваши попытки закрыться от меня понятны, но, молодой человек, мне не суть важно читать ваши мысли. Я повторюсь: на данном этапе я жду от вас сознательного содействия. Моя задача озвучить вам весь перечень вопросов, интересующих нас, чтобы они отложились в вашем подсознании. Чем больше и достоверно вы ответите на них, тем мягче и безболезненнее будет процесс извлечения информации из вашего мозга в бессознательном, так сказать, астральном, состоянии... Как видите, я от вас ничего не пытаюсь укрыть и говорю, как есть. Как будет... Итак, Интернет. Это - полуправда. Я повторяю вопрос: кто вам рассказал о скрытых свойствах дождя?
- Конь в пальто! - огрызнулся Артём.
- Ясно. Вопрос следующий...
Вопросов было много, и Артём немало удивился, что чёртов выродок так много знает. Хотя, чему здесь удивляться! Ламия, небось, в соседней комнате телепатически науськивает 'гестаповца'. А, может, ей и в соседней комнате-то быть не обязательно. Кто их разберёт? Но Артём всё же был доволен исходом 'беседы'. Как-никак, если задаются вопросы, знамо ответы на них неизвестны или косвенные. А значит...
'Пока неизвестны, пока косвенные', - уточнил внутренний голос. Артём вспомнил о скрытой угрозе упыря-'гестаповца', если он не станет сотрудничать, и испугался.
- Правильно боитесь, - заметил упырь. И лампа 'Pixar' выключилась.
Артёма поглотила кромешная тьма.
В следующее мгновение пол под парнем разверзся, и он вместе со стулом полетел
в преисподнюю
вниз с бешеной скоростью. Его вращало и болтало как тряпичную куклу. В ушах свистел студёный ветер. Даже зажмуренные глаза жгло. Кожа покрылась гусиными пупырышками. Желудок скрутило в узел. 'Где же ты, Вера?' - пронеслась отчаянная мысль.
33
И тут же его кто-то схватил за отвороты и грубо встряхнул.
Артём открыл глаза. Над ним нависла Ламия:
- Кто такая Вера?
- В Бога, - брякнул Артём и закрыл глаза. Его мутило.
Ламия раздраженно оттолкнула парня.
И тот снова вылетел в 'центрифугу'.
34
К прежним дестабилизирующим его душевное и физическое состояние факторам добавилось новое. Артём его почувствовал. Если сперва ощущения копошения в голове воспринимались, как ловля сачком рыбок в аквариуме - одна да попадется, то теперь чувство вторжения в мозг сравнимо с беспощадной рыболовной сетью с мелкими ячейками.
И с этим надо было что-то делать.
Что-то...
Кибек
Слово - как отголосок эха в закоулках сознания - донеслось звуком рвущейся струны, звонко и неожиданно. Словно за соломинку Артём ухватился за непонятное слово, чтобы хоть на чём-то смочь сконцентрироваться среди взбесившегося хаоса.
Кибек? Где он слышал это слово? Что оно означает? Кибек. Кибек...Черепную коробку будто сдавили в тисках инквизиции. Стоп! Кибек - чувашский писатель, что-то писавший про пытки Гестапо... Нет, не пытки, а про... про... Сыворотка правды! Точно, там было что-то про сыворотку правды!.. Её придумал фашистский псих-учёный... как его?.. Вагнер! Верно, Вагнер... И что? Что это даёт? Как мне это поможет сейчас? Нет, что-то не то. Боже, я сейчас с ума сойду! Моя голова, о-о-о, Бооооожжеее! Уж лучше бы лоботомию... Вагнер. Чёртов композитор!.. Причём тут композитор?! Ещё, блин, Гёте вспомни... О-о-о! Мне каюк. Не могу больше. Гёте... Фауст...
...Кто верит, кто утратил веру;
Тот насладиться не успел,
Тот насладился через меру,
И всяк зевает да живёт -
И всех вас гроб, зевая, ждёт...
Неимоверным усилием в раскалывающейся голове и в расплывающемся сознании Артёма тонкая нить казалось бы бессвязных размышлений приобрела прочность капрона. Он понял, что нёс в себе тот отголосок эха. Он видел это в фильме о войне, когда наш партизан под действием проклятой сыворотки правды пытался сохранить тайну, распевая песни. Неважно что, но лишь бы что-то петь, чтоб тайна оставалась тайной, а не предательскими показаниями против советской армии... И он должен петь, как Пушкин пел стихи!
И Артём запел: 'Летний дождь, летний дождь начался сегодня рано...'
35
- Так мы ничего из него не вытащим, - проговорил голос из-за лампы. - Это была ошибка.
Ламия в недоумении воззрилась на говорившего, но свет лампы выхватил лишь длинные с зеленоватым отливом пальцы.
- Но...
- Он не просто сопротивляется. Ему помогают. Белые ведьмы.
Теперь недоуменной взгляд Ламии уткнулся в бледное лицо парня с пеной у рта и с закатанными, как у нарика глазами.
- Да что в нём такого?! - неуловимым движением в руке Ламии оказался стилет, остриё которого упёрлось в горло Артёма.
- Не горячись, - приказал сидящий за столом. - Твоя излишняя импульсивность сделает из него мученика. А его душа нужна Хозяину.
- Я не понимаю, - Ламия не торопилась убирать стилет, и из легкого пореза по лезвию потекла капелька крови.
- Они веками ждали Избранного...
- Ты думаешь, это он?!
- А ты кем его представляешь, Иисусом Христом?
Ламия смутилась, произнести Имя всуе и не испытать боль мог только кто-то из старших демонов. Видимо, парень, что корчится перед ней в конвульсиях, действительно не так прост, раз им заинтересовались в Низах.
- Теперь за ним присмотрит Тень.
- А я? - встрепенулась Ламия. - Меня отстраняют?
- Нет. Вы с Анку продолжите его вести. К вам он привык, да и белые сички не должны заподозрить, что мы знаем их секрет. Если он - Избранный, то они начнут его опекать. Нужно устроить молодому человеку хорошую моральную встряску.
- Я не подведу, - сказала Ламия и слизнула вожделенную каплю крови с острого лезвия стилета.
36
Состояние, будто час катался на 'Сюрпризе' . Кто катался - тому объяснять не нужно. Мозг словно миксером взболтали, а думать воздушной пенкой не получалось. Куда-то везут... и не опять, а снова. Кто везёт? Зачем везёт? На чём везёт? И куда? Почему всем от него что-то надо? Вот раньше хотел быть кому-то нужным, а кому - не находилось. Теперь же сдохнуть спокойно не дадут...
Мысль - тонкая ниточка с реальностью - оборвалась на особо крутой кочке.
- Эй! У него пена изо рта... - последнее, что услышал Артём.
37
В следующее включение в сознание он обнаружил себя привязанным скотчем к стулу. И это показалось таким обыденным, что даже скучно стало. Мозги уже не напоминали взбитый коктейль, но заставлять их шевелиться было затруднительно: мысленные потуги тут же оборачивались головной болью. И Артём бросил это дело, просто фиксировал окружающее. А окружал его, судя по всему, гараж. Ворота закрыты, но открыта дверь, проём которой закрывает широкая спина с надписью на толстовке (если это толстовка) 'С НАМИ ТЫ В ТЕМЕ'. Внутрь сквозняком тянуло сигаретным дымом и приглушёнными репликами. Артём переключил внимание на тусклую лампочку. Та освещала пустой гараж с обычной для гаража обстановкой и смотровой ямой. Артём повернул голову влево и увидел верстак с тисками, на верстаке - молоток, монтировка, клещи. И этот набор ему жутко не понравился.
С той стороны ворот раздался смех и в дверь один за другим протиснулись пятеро мордоворотов.
- Ты глянь, сам очнулся! - подивился тот, что в толстовке. Это действительно оказалась толстовка с надписью ещё и спереди: 'BRAVO'.
- Я ж говорил, давай покурим, - сказал другой.
- Ну что, - кивнул Браво Артёму как старому знакомцу. - Всем сёстрам по серьгам?
Будто Артём всё понял. Он устало прикрыл глаза.
И тут же заработал хук в челюсть. Во Вселенной взорвалась сверхновая.
- Ты чё, сука, поспать решил?! - такой противный визгливый голос.
- Чепрынь, хренасе ты творишь? Сказано же не прессовать сразу!
- Да, тля, бесит! Перед ним пацаны, а он зенки в наглую закрывает.
- Отойди, дай посмотрю... Эй, терпила, живой?
Артём вспомнил Сороку, его короткий ликбез на тему тюремного жаргона и обещание помочь, если что. Сейчас, видимо, как раз 'если что'. Артём сплюнул кровь и, скосив глаза на Браво, прогнусавил:
- Вы, братва, походу рамсы попутали... За 'терпилу' ответишь, - Артём перевёл взгляд на ударившего его. - А ты, падла, почки береги, скоро без них останешься.
- Да я тя, тля!.. - взвился Чепрынь, но его осадили.
- Оба-на, а поцык-то полон сюрпризов! - хохотнул Браво и растерянно оглянулся на дружков.
- Ты чьих будешь, паря? - склонился над Артёмом третий браток, с эспаньолкой.
- Сороку знаешь?
- Чё за сорока? - теперь третий оглянулся.
- Вышибала что ль? - спросил Артёма четвёртый, со шрамом на брови.
Артём кивнул.
- Да это отморозок. Каратист. Лет десять назад Угрюмого с бригадой замочил. Они его тёлку по кругу пустили. Ща в 'Лидере' вышибалой, вроде. Мутотень, короче, с ним...
- Ну давай, - кивнул Браво. - Только перед ней, млять, ты отвечать будешь.
- Айда-ка покурим, - сказал третий.
- А ты, Чепрынь, с ним, - сказал Браво, махнув на Артёма. Чепрынь опять взвился, мол, чо за дела? Но Браво положил ему руку на плечо. - Косяк за тобой.
'Перед ней?' - не ушла от внимания Артёма реплика Браво. - 'И что она хочет этим добиться?' Не возникло даже и тени сомнения, что к делу приложилась Ламия. Вот только цель прессинга туманна, во всяком случае, Артём не понял. Или что-то пропустил, пока был в отключке?
В детстве мама часто любила повторять - как она выражалась - фокус. И сынков учила ему. Она говорила, что люди есть всякие, разные. Есть добрые, а попадаются и злые, у которых глаз нехороший (Артёмка тогда очень стал бояться косых, очкариков да и всех, у кого с глазами было что-то не то). Такие, с нехорошим глазом, могут и горе принести и болезнь накликать. И, чтобы люди эти тебе ничего не сделали, нужно представить вокруг себя, над головой, невидимый колпак, сказать 'абра!' и тем самым огородиться от дурного глаза... Артём частенько прибегал к маминому фокусу. Помогает. И сейчас он зажмурился, и представил над головой спасительный колпак. Только в этот раз - зонтик, спасающий от проливного дождя. И как будто облегчение какое. Открыл глаза и посмотрел на ковыряющего в зубах Чепрыня.
- Абра!
- Чо? - прервал занятие Чепрынь и с уничтожающим взглядом уставился на Артёма.
- Эта коза ни хрена вам не заплатит, - сказал Артём. - А если и дала аванс, то потом заберёт. Она жадная сука.
- Ты чо мне тут втираешь?
- У неё сейчас папик из крутых московских. Она за него замуж хочет, чтоб в шоколаде. Но тот тёртый - приданого просит. А бабки у меня. Вы же за них меня тут, а?
- Ну.
- То-то. Короче, слушай сюда, Чепрынь. Ты пацан ушлый, крутой. Я тебе сто тонн отстегну, если вытащишь меня отсюда. Решай сам, больше предлагать не буду... Твои идут.
Один за другим братки втянулись обратно в гараж. И обступили Артёма.
- Ну чо, Чепрынь? - сказал Браво. - Разговорил ты нашего поцыка?
Чепрынь с самодовольной ухмылкой, на какую только способен, посмотрел на Артёма.
- Да мне этот мозгоснос сто тонн пообещал. Втирает сказочку про козочку... Короче, почти как она и предупреждала.
'Млять... развели, как лоха', - только и подумал Артём.
Взгляд Браво был долгим.
38
Сперва он думал о целости своих зубов, но когда чуть не подавился правым клыком, стал думать о пятках. Потому как воспринимал их как единственные места, куда, казалось, не доставали удары. Потом думать стало невмоготу (равно как и испытывать боль). Поэтому осмысление того, что руки внезапно стали свободны от пут, пришло не вдруг. Артём схлопотал ещё несколько ударов (били уже не так плотно, видать, устали) прежде чем ощутил приток крови к кистям.
Вместе с тем, что-то тёмное заполняло всё его существо,
сродни затмению солнца
меняя цвета, подменяя ценности, извращая бытие.
Ещё несколько мгновений - и контраст сменился безликой серостью, вызывая безотчётное, ни чем, казалось бы, не мотивированное безумие.
Не повезло Чепрыню.
Можно сказать так: жадность фраера сгубила. Уж больно охотлив до насилия, вот и угодил под руки. Как клешни, пальцы Артёма сомкнулись на горле истязателя. Чепрынь захрипел. Остальные опешили. Руки душили Чепрыня. И с этим Артём ничего не мог поделать. Он не контролировал себя. И не в состоянии аффекта (ничего похожего) дело. Артём чувствовал, словно кто-то контролировал тело, заставляя душить. Но хуже всего было то, что Артёму это нравилось. Нет и намёка на сопротивление. Всё в кайф. Задушить, уничтожить, башку оторвать нахрен!
Бандюги очухались и давай отнимать из артёмовых клешней своего дружка. Не тут-то было - бульдожья хватка. Глазёнки Чепрыня закатились. Тогда они принялись лупить Артёма, - но всё равно, что бить по мешку с картошкой. Ноги Чепрыня подкосились, и Артём повалился на него. Кто-то попытался удержать, схватив Артёма за шкирку, но лишь порвал ворот. Два 'мешка' рухнули на пол.
Артём понятия не имел как кипит кровь. Кипит ли она вообще или свёртывается? Физика... да фигня... какой только абсурд в голову ни лезет! Он видел прямо перед собой кипящую лаву крови, она застилала глаза и имя ей - ярость. Он не видел, как серело лицо Чепрыня, не слышал (всё более редких) судорожных всхлипов, не ощущал конвульсий жертвы. Только кровавая бурлящая пелена с багровыми пузырями, лопающимися с тупой болью частых ударов, досаждающих извне. И это ещё больше выводило из себя! Он увидел руки, утопающие в кровавом вареве. Но его ли это руки? Он не чувствовал их, не контролировал. И в кипящую ярость проникла струйка леденящего страха. Тут же боль извне обострилась, будто пробился щит
подушка
гасящий силу ударов. Перед взором 'зрел' очередной фантомный кровавый пузырь. Огромный. Как нарыв. Перекрывающий даже периферийное зрение. И он должен лопнуть. Сейчас, выплёскивая гной. Как опухоль брата, подводящая черту и бесстрастно определяющая участь... 'Чьи это руки?' - задыхаясь (в панике) подумал Артём, безуспешно пытаясь абстрагироваться от заполнившего мир пузыря. Вопрос обрёл первостепеннейшую важность. И ответ был здесь, где-то совсем рядом. Стоит лишь оглянуться, стоит лишь взглянуть страху в глаза. Безумие! Но Артём был уверен, что у этого страха есть глаза. Самые настоящие. 'Я должен оттолкнуться!' И как это сделать, не чувствуя рук?
Пузырь 'созрел'.
И взорвался, обдавая Артёма чистейшим воздухом. На мгновение открыв картинку осеннего парка с тропинкой, утопающей в опавших листьях вековых клёнов. Взгляд успел ухватить фигуру, стоящую в конце тропы. И Артём знал, кто стоит. Та, которая обещала помочь. Вера. Но как же она далеко! Как она вытащит его из этого? Руки... Артём почувствовал покалывание, и картинка осенней идиллии схлопнулась, накрываясь кровавой волной. Только теперь Артём оказался вне гущи убийственной ярости. И стоило осознать это, как он обнаружил себя избиваемым отморозками на полу... а вернее, на теле придушенного (не совсем насмерть) Чепрыня в проклятом гараже. Фигура пылала болью, Артём сполз с Чепрыня, инстинктивно сворачиваясь в клубок.
Невзирая на боль, парень почувствовал облегчение. Словно не он сполз с чужого тела, а из него кто-то
ленточный червь
выполз. Мерзость! Артёма передёрнуло.
А затем...
39
...он нашёл себя следящим за быстрым перемещением воробья. При этом пичужка сновала туда-сюда под каким-то неестественным углом зрения. И лишь стоило сие осознать, как до него дошло, что он сам под неестественным углом: щекой подпирая асфальт. Потребовались долгие минуты для понимания
вспоминания
почему так.
Артём поднялся на локтях. Воробей пискнул и вспорхнул. Артём же взгромоздился на карачки. Конечности мелко трусило. Такое случалось с великого бодуна... или душевного мордобоя.
'Я убил человека!' - выстрелила мысль, заставив конвульсивно дёрнуться в попытке встать.
Встать не получилось. Организм взорвался обжигающей болью. 'Ой-ёй-ой-ёй-ой-ёй!' И Артём вернулся на карачки. Повертел головой в поиске поддержки или чего-то, за что можно ухватиться, чтобы таки встать. И краем глаза уловил чёрную тень, исчезнувшую в стене гаража. Это что-то ему напомнило, но на повестке дня дела поважнее глюков. Нужно встать, бежать, скрыться.
Делов-то...
Кое-как подполз к гаражной стене, не удержался, стукнулся плечом о кирпичную кладку. Выматерился. И снова глянул по сторонам. Улица (вероятнее всего гаражного кооператива, таких в городе с десяток) оставалась пуста. Артём сомневался, что Ламия причастна к безлюдью, а, значит, кто-то обязательно выйдет из-за угла. Рано или поздно. И если это случиться раньше, чем он отсюда уберётся, то...
Артём, скрипя зубами, по стенке, вытянулся в рост. Покосился на приоткрытую дверь гаража, и содрогнулся. Почему он не помнит? Почём он знает, что убил? В памяти всплыл лишь эпизод задушения им парня с идиотской кличкой... как бишь? Чепрынь! 'Но ведь меня от него оторвали. Или нет?.. А остальные где?' Ответы были или должны быть там, в темноте приоткрытой двери. И чего стоит туда войти? Артём вспомнил недавний глюк: человеческая тень, просочившаяся в гараж
сквозь стену, которую ты подпираешь!
Панический голос в голове заставил отпрянуть. Артём сделал несколько нетвёрдых шагов. Словно ребёнок, только что научившийся ходить и не знающий, как себя вести в пространстве. Однако он стоял. И решение пришло само - бежать и скрываться.
40
Ему плохо. Так плохо, хоть в петлю. Язык то и дело возвращается к острому осколку выбитого зуба. Лицо пульсирует так, что представляется лампой аварийного освещения в момент пожара... или потопа кипятка... или смолы адовой. Артём боится взглянуть в зеркало. Но, наверное, больше боится, что, доплетясь до ванной, назад уже не воротится: сил не хватит. Так и просидит на толчке или кафеле. Потому что в ванне можно утонуть. Этого он тоже боится. Сейчас он боится всего. И вся. Поэтому лучше лежать, вперив взгляд в потолок и не думать, стараться не думать. Не думать, что нужно стараться не думать. Абстрагироваться. М-да... Язык снова царапнулся о выбитый клык, Артём вспомнил как однажды в детстве (когда ещё были живы мама и папа) у него заболел зуб. Субботний вечер, гости, какой-то праздник, всем весело, а у него зуб! Родители с братом пошли провожать гостей, он не пошёл. Остался наедине с телевизором. И зубом. Когда все были дома, зуб просто ныл и, казалось, не очень-то и мешал (конечно, мешал! - кого тут обманывать - со всеми ведь он не пошёл, но было терпимо). Когда же он остался один, зуб с нытья перешёл на рёв. А он лежал, смотрел в экран и пытался абстрагироваться. А ещё он ждал возвращение семьи. Возвращение мамы. Он был уверен, что мама поможет, стоит лишь его обнять и нежно поцеловать в затылок...
У Артёма жгутом скрутило в груди. Он снова на диване, снова один, но мама не придёт, не обнимет, не поцелует и не даст таблетку, которую тогда, будучи навеселе, забыла дать перед уходом (да, ничего сверхъестественного - ему помогла таблетка, но дала-то её мама). Как же ему плохо!