Борис пошёл мелкой дробью, ступни вкось - "гаучо". Я фыркнул.
- Вот-вот.
Он резко остановился, каблук щёлкнул, как пистон.
- Пиф-паф! Господи, Стеф, или она дура, или мы с тобой полные идиоты...
- Она... и мы, - я поглубже устроился на подоконнике. За спиной стучал дождь пополам с ледяной крупой. Город, ёжась, подхватывал грипп на лету. В сером, плоском от сумерек зале светлым пятном - незагорелое лицо Бориса, да тлеющий красный огонёк магнитофона в углу...
- Теперь ты.
- Нет у меня никаких идей, Борис. Не знаю.
- А кто знает? Хорошо, - Борис подошёл ближе. - тогда слезай. Раз нет идей -будем работать по мадаме.
- Не-а. Ни за что. Это маразм.
- Ты просто ленивый толстый боров, братец! Что тебе не нравится, в конце концов?
- Всё. То же, что и тебе.
- Врёшь. Ты просто ленивый. И танцуешь чёрт знает как.
Любому бы я, пожалуй, съездил по уху за такие слова, но не Борису. Во-первых, мы с ним дальняя родня, сыновья троюродных сестёр, что ли... а, во-вторых, танцует он в самом деле намного лучше меня. Спорить бесполезно.
Я слез с подоконника.
- Темно уже, Борис.
- Ничего, шею не сломаешь, - он пересёк зал, зажёг дежурную лампочку. От жёлтого пятна по углам легли потёмки. Ни за что не включит верхний свет - белый, режущий глаза. Ну, да Бог с ним.
- Давай снова. Без музыки.
Мы идём навстречу друг другу. Зеркалим повороты, ловим взгляды - актёрствуем, это ещё не танец, так - разминка. Ритм фантастический, отсчитываю про себя... и тем глупее выглядит то, что мы сейчас будем делать: сойдёмся, выставим локти, как дешёвые "танго-бойз" и... Нет, Борис не следует дурацкой хореографии, он не хочет бросать мне вызов а-ля Миранда, он вдруг уходит вниз, припадает к паркету, а я...
Я останавливаюсь.
Тьфу ты, пропасть!
- Ну? И что ты застрял?
- Не знаю... Стрёмно как-то, Борис.
- Стрёмно! Что ты видишь? - пальцы Бориса щёлкают прямо перед моим носом. - это всё фигня, мы не перепляс должны показать... кто кого перебьёт на стэпе.
- Согласен...
- А если согласен - чего ж встаёшь столбом? Танцовщик ты или что?! Ладно, Стеф. Сначала. Только, если ты застрянешь...
Я оскалился. Если застряну... Я знаю, что могу делать всё, что заблагорассудится. Да вот не благорасудится мне ничего. Только тошная Мирандина пропись перед глазами.
Мы начинаем заново, и пока что Борис не нарушает границ. Потупив глаза, прижав подбородок к груди, он следует неслышной мелодии, чуть озвучивая подошвами... и этот шелест заставляет меня вторить. Так всегда - Борис впереди, я - как эхо, но он хитрый, знает, что на слух я уж точно заведусь... В точке, где нам сойтись, он неожиданно сдаёт назад, и я, чтобы не потерять контакт, разворачиваюсь вполоборота, выбрасываю руку. Ритм нарастает, каблуки и носки Бориса уже разговаривают во весь голос, я не отстаю; мы описываем плавный, полный угрозы круг, а теперь...
А теперь останавливается Борис.
- Тьфу! Ну что за чёрт! Стеф, это что?
- Чем тебе не нравится?
- Да ты хоть понимаешь, что это такое? Ты же не на дискотеке, какого дьявола хватаешься за член!... Левее ладонь, к бедру, там же нож носили, ты понял? Вот послал Господь родственничка...
Борис бы меньше расстроился, если б я ему на ногу наступил. Ни за какой член я, конечно, не хватался, но все движения давно упрощены... его это бесит. Ну, и шёл бы себе в цыганскую труппу, плясать чистый фламенко, без компромиссов. Но дело в том, что он-то сможет... И он прав, если ещё унылую Мирандину постановку я буду разбавлять попсой...
- А что прикажешь? Может, на руках вокруг тебя походить? Как Якопочи?
Борис уставился на меня, я думал - засмеётся, но он сказал совершенно серьёзно:
- Нет. Это ты уже совсем... Ритм ведь не тот. Иди, ещё раз... Да включись, в конце концов! Что ты сегодня такой варёный?
Я развернулся, пошёл на исходную, и услышал за спиной:
- Вот что сюда бы надо...
Раз, два, три - лёгких шага там, я обернулся - слишком поздно, и в зале полутемно, но я всё-таки успел и увидел.
Борис взлетел. Высокий точный прыжок. Раз-два-три, сейчас он коснётся паркета.
Но не коснулся. То есть, конечно, да... но на добрых две, ну, пусть полторы секунды позже, чем должно... и эти полторы секунды чуть не остановили моё сердце.
- Борис, это как?..
- А... вот так.
- Покажи ещё.
Он покачал головой.
- Нет. Я не сам толком не умею... так, подсмотрел случайно. Да что ты уставился, Стеф?
Домой я иду пешком. У Бориса "Феррари", чуть ли не гоночный, ему надо втискивать драгоценные ноги между рулевой колонкой и педалями, вязать себя ремнём, следить за скользкой дорогой. Я же могу просто гулять. Все денежки ушли на зеркальную стену в квартире, и я ещё должен стольник нашему капоэйро, так что жизнь полна кефира и сухих хлебцев. Ничего. Я тяжёловат, посидеть неделю на кефире - даже неплохо. Глядишь, смогу прыгать, как Борис...
М-да. Хватил. Тут ведь дело не в том, что задница к земле тянет. У него какие-то совершенно особые мышцы, дар Божий, он и ходит-то немного нараспев, как стихи читает, а уж когда танцует... Обманщик он, мой братец, кажется - то, что делает, повторить легко, до того это всё просто и естественно. Однако ж вторить ему - если он захочет - не может никто из наших. Я тоже не успеваю. Но то, что сегодня видел - это уже не его секунды были, а мои... Можно успеть поставить каблук, успеть выйти на носок, бросить стопу влево или вправо... но пролететь вот так, без опоры...
Чёрт его знает, почему не задалась эта сцена... А когда у нас что задавалось с самого начала? Это нормально, просто... просто такой дурацой хореографии, как в этот раз, никто от Миранды не ожидал. Сахарная вата какая-то. В массовках ещё ничего, там делаются проверенные, стопроцентные вещи: два десятка человек- как один, слитно переговариваются с оркестром железными туфельными ударами. И Ронан сам себя превзошёл, музыка прекрасная... Но в сольниках - детский утренник: злой дядя, добрый дядя... красавица прынцесса...
В моём окне, в "башне", горит свет. Значит, Лиза дома.
С Лизой всё легко: она терпит мои танцы, я терплю её матрицы чего-то там... Она никогда в упор не смотрит, если я занимаюсь: сидит себе в углу, вышивает гладью сцепившихся драконов или Еву с виноградом. Ева была весной, ушла кому-то... драконы достанутся мне. Так она обещала.
Из кухни хорошо пахнет: ах, хитрая! Но кефир своего не уступит - в том смысле, что я его всё равно употреблю, а Лизина стряпня уйдёт в холодильник. Не могу я сегодня есть, не даёт покоя Ронан... и Борис.
Если мы что-нибудь придумаем, он сможет уговорить Миранду. Он один перед ней не трепещет, да и перед Господом Богом бы не затрепетал, потому как Господу Богу слабо пройтись дробью по небесной тверди... а за Борисом не станет. Видел я... да... что ж это я такое нынче видел, добрый вечер, солнышко... эй, ты где?
Нет её. Это бывает: придёт, похозяйничает и уходит. В магазинчик, или в спортзал, или поднимается на крышу, дышит там чем-то вроде свежего воздуха... не сегодня, конечно. Я запихнул в стиральную машину отсыревшее тренировочное тряпье, "сухую" перемену - туда же, полуголым протопал в бывшую гостиную.
О, это тоже Лизина придумка: тащить матрас из спальни и раскладывать постель под зеркальной стеной. Её очень забавляет наша Кама-Сутра с зеркалом...
Ну, с четверть часа у меня наверняка есть.
Послушать только. Ещё раз, снова. Не пытаться станцевать: чтобы говорить, я должен знать слова. Всё равно, дурацкий труд - соревноваться с Борисом, в конце концов мы будем делать то, что захочет и придумает он... Черти бы побрали Ронана: где он такое слышал, что это у него - ветер, что ли?..
Нет, невозможно просчитать. Направо, и налево... Здесь - пауза, значит, нужен какой-то акцент, точка. И перейти, и развернуться к нему лицом... и руки, главное - не делать этих дурацких жестов, ни к чему. Здесь я должен буду наступать - всем телом, да, как бросаются на стену. Но ведь он пропустит меня, развернётся, и будет дразнить, выстукивая тонко, мелко, зудящий шмелиный напев. А нападать опять - какой смысл, да и опоздал... Вот, снова будем друг против друга: ладони на бедрах, кто выше задёрет подбородок, тот и король. Но стоять, будто над обрывом... нет! Отступлю, авось он потянется за мной, он должен, вон как флейта торжествует...
Я слепну. Я вижу синюю тьму этой бешеной музыки, прорезанную белыми огнями барабанной дроби, и знаю, что упаду на колени, грудью, щекой - на доски, а надо мною - в немыслимом полёте - Борис, назначенный к победе... У него крылья - настоящие, острые, как серпы... и моя тень тоже крылата, только распластаны без толку, да, заплечный?
Очнулся от музыки - но не от танца... чёрная тень в дверном проёме... ты, что ли?
Нет, конечно же. Это Лиза.
- Классная музычка, - она отряхивает зонтик, стаскивает сапожки, прыгая на одной ноге. Я еле перевожу дух: сухой воздух пополам с солью. - Тут за соком ходила, будем ужинать.
Среди ночи я проснулся. Было трудно дышать. Нашлось бы объяснение: комнатная пыль, или там Лизин стиральный порошок... но в этот раз я не искал другой причины. Зачем ты зовёшь... Как же! Он сам приходит. Злой заплечный дух, вторая тень, и настоящая. Без него танцевать - только сучить ногами, но упаси Бог всерьёз сказать: он есть... Засмеют. На раз-два-три ведь не является, расписания спектаклей не признаёт. Миранда верит только в чёрный пот работы да во всеобщее единство целей...
Уходи, заплечный! Не сейчас! Что тебе нужно... дай вздохнуть!
Нет. Нет. На каждый вдох - чуть-чуть не хватает. Раздвигаю рёбра, растягиваю мышцы... Нет.
Оставь, слышишь... Одно, одно лишь. Полторы секунды сверх... Ты же у меня нелетучий, что ж жилы вытягиваешь, а?
Поднялся осторожно, чтобы не разбудить Лизу. Отошёл в самый дальний угол, к окну. Встал у зеркала: красноватый ночной свет просочился справа.
Говори, сказал заплечный.
Не выверяя движений, я сказал - отчаяние. Как мог, я сказал - неутолённое желание. Это воздух. Дашь ты мне воздух?
- Стефан... - сонно отозвалась Лиза, - что ты там топаешь? Прекрати, пожалста... рано вставать...
***
Борис закончил разминку, и мы пошли вытираться.
- Ну? - он поглядел на меня из-под полотенца. - Придумал?
- А должен был?
- Рассказывай давай. Нечего дурачка валять.
И я рассказал. Только о крыльях не стал говорить, потому что это глупо. Борис и так знает, его заплечный всегда рядом, не нуждается в рванье волос и заклинаниях. Не то, что мой.
- Лажа, - Борис поморщился. Прошёл в угол, включил музыку. - Покажи.
- Так лажа ведь!
- Показывай!
Что-то его зацепило. Ну-ну... Я волновался. Что ему показывать... а, пусть смотрит. В конце концов, не Миранда...
То-то и оно.
Я знал в точности - как коробит его каждое неверное движение, заученные приёмы в стиле "плаща и кинжала", знал, чего он от меня ждёт, я и сам хотел бы той же свободы... но то хотенье, а тут руки-ноги... бёдра-позвоночник...
- Вот... - Музыка понеслась дальше, но уже без меня. - А здесь... полёт, ты понимаешь?
- Понимаю, - Борис поморщился, не утерпел... - Всё это, братец, в общем, ерунда. Стандарт. А вот насчёт полетать немного... Тут сходится. Сходится?
- Спрашиваешь... танцевать-то надо...
- Да... надо. Посмотрим, как получится, - он вышел на середину зала, прижал локти к груди... и опустил руки. Качнул головой:
- Нет. Нет, это не пойдёт, Стеф.
- Что не пойдёт? Полёт? Я же видел...
- Что ты видел! Всё не годится. Топать будем мы с тобою, братец...
- Почему, Борис? Ты сам сказал...
- Сказал. А кто будет делать? Ты, что ли?
- Да почему я, я-то причём?
У Бориса сделалось такое лицо, что я растерялся.
- Да потому, - он раскрыл передо мной ладони, руки поплыли, как будто Борис перебрасывал пружину-слинки. - Это славная идея, Стеф, но только летать мы должны оба! Или не трогать это, на фиг...
- Кто тебе сказал?
- Я сказал! Сам себе! И тебе говорю. Ты меня слушаешь?
- Да, Борис... только не понимаю...
- Господи! Ты музыку-то слышишь?
- Не глухой.
- Не знаю, не знаю...
Он уронил руки, пошёл от меня прочь, остановился. Он хотел летать, я видел: его плечи, голени, пальцы готовы были встретить воздух. Но зачем ему я - там? Прыгун из меня, сказать бы, неважный, сделать так - загубить танец, тут один за счёт другого не выедет. Приглушённый ветер "Поединка" закручивался у колен Бориса, сквозняк в пустом зале тронул меня между лопаток. Мы оба не могли двинуться с места.
Он откажется, и всё тут. Он упрямый...
Борис вдруг пригнулся, округлил руки, прошёл мягкими, вздыхающими пируэтами - почти вплотную. Выпрямился струной:
- Вот это.. Как делают Почи и Брандан. Ты понимаешь?
- Капоэйра? Я же тебе...
- Нет. Не сами движения. То, как работают вдвоём. Они связаны тем, что происходит. Они перекатываются слитно.
- Ну?
- То же самое, Стеф. Но там, - он показал вверх.
- Это невозможно, Борис. Мы ж не летуны.
- Это ты не летун.
- Значит, я...
- Придётся научиться.
- И всё? Только-то?
Видит Бог, если ему взбрело в голову, чтобы я научился... Значит, мне "Поединка" не видать - сломаю шею, и всё тут.
- Хорошо, - сказал я. - Учи. Показывай.
- Не буду. Сам не умею.
- Борис, - заорал я, не в силах терпеть, - брось свои штучки, на хрен! Или делай что-нибудь, или нет! Скажи: Стеф, вали отсюда, ты не будешь работать со мной - и всё!!! К чёрту!!!
- И ты уйдёшь, да?
- Да! Ты же знаешь... Я уйду... всё, что решишь... только давай работать, блин!!! Болтаем полчаса уже...
До темноты мы обхаживали "Поединок" так и эдак. О полётах речи не заходило. Вообще никаких речей - мы довели друг друга до потребного градуса злости, и тут уж всё сгодилось. Музыку выключили, потому что Борис каждые пять минут показывал: отбой, сначала... И мы возвращались к началу. В который раз выходили по прямой друг на друга. Сызнова начинали движение окопным зигзагом. Борис появлялся у меня за плечом (я холодел). Мы упирались взглядами - как положено, в переносицу, - и наши ноги, обутые в мягкое, пока ещё невнятно проговаривали будущие проклятия. Больше ни звука - только дыхание. Я снова взмок, Борис тоже - но алмазный пот праведника моему чёрному не чета... То, что получилось, когда Борис скрестил руки: баста, перерыв, - это было вчерне, но уже без карамельных разводов. Упругое, злое... и пока с равным счётом.
А Борис должен был выиграть бой.
Он должен был взлететь - и согласно музыке, и правды ради.
Но то ли не решался. То ли что-то другое задумал.
***
- Ты о нём только и говоришь, - Лиза зажала заколку в зубах, слова выходили невнятные; к тому же она сердилась. - Влюбился, как...
- Он классный танцовщик, вот и всё.
- Он тебя изводит. Он как женщина, поверь женщине - честное слово. У него какие-то свои цели. И я тебе говорю, Стефан, попомнишь - цели эти нехорошие.
Мне не хотелось ругаться с Лизой - и в общем, и, тем паче, из-за Бориса. Наслушалась, бедная, всяких историй... Сама виновата: интересуется - как мои дела, чем живу-де... А живу я известно чем: "Поединком", в данный момент. Вот Борис и возникает повседневно, мало мне его на занятиях...
- Знаешь, Лиз, - сказал я, поправляя воротник её кожанки, - ты оставь его мне, ладно? Мы двое взрослых мужиков, как-нибудь разберёмся. Борис не сволочь, я его давно знаю, волноваться не с чего...
- А я волнуюсь не за тебя, - отвечало моё чудо. - Мне за себя постоять бы надо...
Отперла дверь и замешкалась.
- Вспомни дьявола... он тут как тут... До вечера, Стефан.
Мы поцеловались. Если бы в дверях не стоял Борис, она бы просто помахала ручкой. До вечера, любимая...
- Борис?
- Вступаешься за меня, по-братски? Я слышал... Ладно, посмотрим, что ты скажешь... давай, полчаса ещё есть.
Он уже был в прихожей, снег таял на куртке.
- Какие полчаса? Чего тебе?
- Стеф, - ясно глядя в упор, сказал он, - собирайся. Мы едем на неделю. Самолёт через два часа. Такси там. Всё, как положено.
Я обалдел, понятно. До вечера... репетиция с двенадцати до шести... какой самолёт?
- У тебя сзади нет человека с камерой? Домашнее видео снимаешь?
- Много вещей не бери. Еды только, - он уже на кухне, влез в холодильник.
- Борис, ты рехнулся.
- Знаешь, Стеф, давай без стандартных фраз. Мы едем учиться.
- Чему? А, догадываюсь... Всё-таки придумал, да?
- Да.
- Почему так внезапно?
- Специально, чтоб тебя позлить... О, апельсинчик... я съем, ладно?
Я прошёл в гостиную и не мог сообразить, с чего начать. Собираться? Учиться - неужто этим его... полётам? Лиза взбесится. Записку ей оставить. Послать Бориса на фиг. Нет... но какого чёрта, в самом деле!
Сильно запахло апельсином. Я сглотнул. Борис, увидев зеркальную стену, тихонько присвистнул.
- Серьёзный у меня братец...
- Борис, ради Бога...
- Ну, что - ради Бога?
- Что я Лизе скажу...
- Лизе! Чудная Лиза! Да что хочешь... сам придумывай, я не буду... Только напиши, да, потому что позвонить оттуда не получится.
Я нашёл, на чём писать, но ручка забилась куда-то в дальний угол ящика.
- Скажи: Борис увёз меня на Бали.
- Что?!
- Нет, конечно. Поближе. Стеф, поторопись. Ну, что тут удивительного?
Если б он только вышел, хоть в прихожую - я закрыл бы дверь - и гори всё синим пламенем! Но Борис встал в проёме.
- Это же очень просто, Стеф, - объяснял он с полным ртом. - Думал на следующей неделе, собирался всё тебе толком рассказать. А они перенесли сроки. Если б ты знал, - он облизал пальцы, - как я вчера бегал - билеты, всё такое...
- А что такое? - я уже натягивал свитер. - Кто - они? Что с собой брать? Набедренные повязки?
Борис рассмеялся.
- Как в поход, братец. Тёплые штаны не надо, там ещё только осень начинается. Кроссовки запасные, если есть... Давай, давай.
- Заладил. Куда мы едем?
- Всё расскажу.
- Хорошо. "Сволочь ты", - чуть было не вырвалось, но я вспомнил, что сам десять минут назад говорил Лизе. Ладно. Бедная моя... Неделя... Лиз, прости... потом я покажу тебе "Поединок"... будешь гордиться... если захочешь. - Миранда знает?
- А что она должна знать?
Я уже завязывал шнурки, полупустой рюкзак лежал рядом, Борис выстукивал на входной двери тему из "Поединка". Маньяк.
- Сволочь, - всё-таки сказал я. - Что ты делаешь, парень, ты соображаешь?
Борис откинул голову, прищурился.
- Я везу тебя, дурака, учиться, - раздельно сказал он, и мне необыкновенно захотелось влепить ему по губам - не за "дурака", а за эту повадку вообще... - И сам еду, как видишь. Против этого Миранде нечего будет возразить.
Ей будет, что возразить, свой контракт я знал наизусть... отсутствие на занятиях без объяснения причины... а уважительная ли она - это решает менеджер...
- А даже если и будет, - Борис подхватил свой скарб, - свет на ней клином не сошёлся.
Для тебя-то не сошёлся... но всё ясно. Отступать я не могу. Или "Поединок"... или вообще работа у Миранды, плюс Лиза... шансы... слишком много острых углов, и всей защиты - только я сам.
И тут я сделал подлое дело.
Я окликнул Бориса - а он уже был на лестнице, и наш разговор вполне мог быть последний - если я не пойду с ним. Да, так я окликнул его. Он обернулся, и я заставил себя смотреть прямо в светлые глаза. Я сказал себе: этот человек в ответе за всё, что сделаю в ближайшее время. Я поверил в это, я отдался ему с потрохами, взял из прихожей рюкзак и запер дверь.
***
Самолёт на Южное побережье - четыре часа в воздухе. Каждый раз, как я менял положение, или посматривал в иллюминатор, или пытался читать рекламный журнал - тоска давила на сердце. Я тогда смотрел на Бориса и повторял про себя отказное заклинание.
Борис, между прочим, расслабился совершенно. Был сама любезность... поведал мне кое-что. Оказалось, он говорил с Ронаном о "Поединке" (ну конечно! Пока я объяснялся со своим заплечным и воевал с зеркалами...) Ронан сказал, что мелодия в основе - из Средней Европы. Люди там верят во всякую нечисть и до сих пор втихомолку почитают одичавших богов. А то, что издаёт звуки, как ветер - окарина, глиняная свистулька размером с горшок.
- Я тут почитал. Посмотрел по сетям... Если люди играют на горшках такую музыку... значит, есть и другие, есть плясуны. Овечьи пастухи, дровосеки... кто у них там.
- Ну, и как? Нашёл?
- Вот мы к ним и летим.
- Но не в Европу же...
- И не надо. Что бы мы там делали... Я же тебе говорю: времени даром не терял. Нужно только знать, что искать.
- Ну? Не томи...
Борис достал из нагрудного кармана обыкновенный значок с подвижной картинкой. Три человеческие фигурки... Борис чуть поворачивал ладонь, и они взлетали, положив руки на плечи друг другу. В их кругу вспыхивала надпись: "Calusari".
- Что это?
- Калюзары. Так они называются.
- Что: боевое искусство овечьих пастухов?
- По мне - хоть чёрная месса. В одном архиве были документальные кадры... знаешь, ещё киноплёнка, даже не цветная... Они летают.
- Как вот ты показывал?
- Шутишь, брат! Я сам у них последним учеником буду... Они знают такое...
- Слушай, Борис, ты веришь, что этому можно научиться за неделю?
- А у нас есть выбор? Эти парни сейчас собираются на ежегодную сходку... живут в лесу. Тренируются. Я могу отсутствовать пять дней в году в году - все мои. И твои теперь... Вот. Я связался с их человеком... нас пригласили. Имей в виду, Стеф, может, и спать толком не придётся. Так что отдыхай сейчас.
- И что они - потом? Выступают где-нибудь? Я никогда не слышал...
- Вот у них и спросишь. Если с тобой захотят разговаривать, - Борис удобно расположился, опустил спинку кресла и закрыл глаза.
Чёрт знает, как воображение разыгралось ... ещё в самолёте, и после, когда тряслись на попутных, добираясь из людных мест в глушь - всё представлялись колдуны, заросшие чёрным волосом карлики, обитатели пещер (почему?). Средняя Европа - это что же, Трансильвания? Вампиры, живые мертвецы и целые деревни, насквозь пропахшие чесноком...
Насчёт чеснока я попал в точку. Палаточный лагерь калюзаров весь им провонял. В другое время, окажись в предгорьях - дышал бы, как чистую воду пил. А тут - прямо какой-то серный источник...
Старшина этих ребят оставил нас сидеть у входа в штаб-палатку, копался там, потом вынес и велел надеть странные ожерелья: сухие дольки всё того же чеснока, имбирные корни, маленькие мешочки с семенами. Всё это пахло сильно. Я своё надел и посмотрел на Бориса. Тот, как заимел с самого начала непроницаемое выраженье лица, так его и держался. Ну, и молодец. Нам показали место, где можно поставить палатку, но Борис этим заниматься не стал и мне не позволил.
- Только время терять, - сказал он. - Тепло, ночью не замёрзнешь, дождей тут ещё месяц не будет. Пойдём.
Не было ни проб, ни испытаний. Старший знаками велел снять куртки, осмотрел нас со всех сторон, махнул рукой - одевайтесь. Калюзары оказались, как на подбор, парни неразговорчивые и неулыбчивые. Ни один не стриг волос - рыжие, светлые, чёрные гривы, прямые и кольцами, у некоторых - в косичках. Девять без нас двоих, собрались все - вместе мы прошли через лагерь, к золотым дубам на краю поляны.
- Доамна Зинелор, - сказал старший. - На колени.
У него был несильный акцент - мягкие согласные, придыхания.
- Клянитесь.
Мы опустились на колени перед знаменем, воткнутым прямо в траву. Полотнище чёрное, с вышивкой, но что вышито - не разобрать.
- Повторяйте: милости твоей прошу, Доамна Зинелор, помощи и защиты. Клянусь соблюдать воздержание девять дней, почитать моих братьев и повиноваться предводителю. Клянусь молчать обо всём, что увижу или услышу, да поразят меня зинэ чумою, холерою и припадками, если нарушу эту клятву.
И мы с Борисом повторили всё слово в слово.
Конечно, не чума, холера и припадки причиной тому, что я не могу рассказать... И помимо клятв лучше молчать о том, что понял не умом, а болью всего тела, огнём и воздухом в готовой порваться грудной клетке.
***
На терминале "Юг", увидев дату на часах, мы переглянулись и рассмеялись: девять дней - как поклялись... и Бог один знает, может, нас уже разыскивают? А, ерунда! Всё теперь было легко. Всё будет легко. Лишние сутки ничего не значат.
Мы понимали друг друга без слов. Братья калюзары тоже всё больше помалкивали: попробуй-ка, объясни чудо! Из нас двоих Борис всегда был сталью, я - терпеливым кремнем, вот и огонь. Но теперь из стали и терпения мы скрутили струну, чтобы взлететь и удержаться. И эта слитность радовала меня чуть ли не сильнее, чем дикое искусство лесных полётов.
"Поединку"-то быть - какие сомнения! - но время ещё нужно было вернуть на нашу сторону. Не по домам - мыться и отсыпаться от калюзарской науки, - с дороги мы поехали прямиком в "Королевский Дом". Заявить этой старой клюке, Миранде: смотри, мы привезли "Поединок", и это будет твоё лучшее шоу!
Борис, правда, вошёл к Миранде один. Просто сказал: "Подожди здесь", и я остался. Всё равно, я знал его речь дословно, и почти видел, как у Миранды медленно отвисает челюсть. Разговор был недолгий: Борис вышел, крутя на пальце амулет калюзаров, и объявил, что сегодня мы можем отправляться на все четыре стороны, "она, видите ли, знать ничего не хочет..." Но завтра должны будем показать всё. Она решит... она думает, что последнее слово за нею.
Во второй раз я удивился новому в себе, когда отпер дверь в квартиру и понял, что Лизы нет. Никаких признаков "большого ухода" - пустых вешалок, отчаянных записок... Но достаточно было увидеть чистоту, наведённую уборщицей по стандарту и ни разу не нарушенную... Я осмотрелся, сел в гостиной на сверкающий паркет и понял, что не буду пытаться ей позвонить. Не стану "подлавливать", как бы случайно... Я буду ждать, и она придёт. Её притянет ко мне, иначе и быть не должно.
Неделю назад было бы не так... ну, неделю назад она и не ушла бы... да только я теперь не жалел ни о чём.
***
- Ну, - Миранда положила ногу на ногу, устроила сухие пальцы на подлокотниках. Она не курит, зато жуёт никотиновую резинку беспрестанно. - Показывайте.
На суд был допущен только Ронан, который просто изводился от любопытства. Пришлось ему проверять, заперты ли двери малого зала.