Сибил Шеперд и Бёрт Рейнольдс в фильме "Наконец-то любовь" Непослушание Сибил Глава 6 (2-я половина) [В квадратных скобках - примечания переводчика. Сноски здесь невозможно организовать, поэтому пришлось делать примечания прямо в тексте. Можно было, конечно, и без них, но тогда будет не так познавательно]. ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ ОРСОН УЭЛЛС ПРИЕХАЛ НА УЖИН в Копа-де-Оро и остался там на целых два года, периодически появляясь на публике с элегантной актрисой венгерско-хорватского происхождения по имени Ойя Кодар [Ойа Кодар, род. 1941 - хорватская актриса, сценарист, режиссер. Долгое время была любовницей и партнером по работе Орсона Уэллса], у которой были идеально нарисованные брови и которая говорила сиплым, тонким голосом, как ребенок, подражающий занудной библиотекарше. Она выглядела слишком далекой и экзотической, чтобы быть моей подругой, но у нас обоих были похожие союзы с властными, самовлюбленными мужчинами. Как-то раз, когда мы вчетвером ужинали в парижском ресторане, Орсон и Питер, занятые своим разговором, полностью исключили нас из общения, так что нам ничего не оставалось, как поджечь меню на огне стоящей на столе свечки. К счастью, нам удалось привлечь их внимание прежде, чем мы сожгли ресторан. Орсон вечно сидел на мели - его фильмы не приносили прибыли, несмотря на все расточаемые ему дифирамбы, и в течение многих лет он был вынужден вкладывать в свою работу свои же деньги. Он никогда не спал по ночам, зато сутки напролет клевал носом, и мне было велено ни в коем разе не стучать в дверь его комнаты, ни днем, ни ночью. Однажды он сам позвал меня к себе в номер, где он баловался с пультом кабельного телевидения - переключал каналы, нажимая кнопки с цифрами. - Подойди-ка, взгляни на это, - сказал он мне своим пафосным, сдавленным от волнения голосом. - Это самое блестящее шоу на телевидении! Программа, вызвавшая такое его восхищение, называлась "Улица Сезам". [Sesame Street - детская образовательно-развлекательная телепрограмма, в которой сочетаются живая игра актеров, анимация и кукольный театр. Впервые вышла в эфир в ноябре 1969 года. Выходит до сих пор.] Вторым его фаворитом был "Коджак" ["Cojak" - телевизионный криминальный сериал, выпускавшийся на CBS в 1973 - 1978 гг.]. Звуки, которые доносились из его комнаты чаще всего, - это клекот Большой Птицы и Телли Савалас, говорящий: "Кто тебя любит, детка?" Вместе с тем он поддерживал меня в моих попытках учиться пению, что я и делала в течение трех лет. Работа с вокальным преподавателем, драматическим преподавателем и преподавателем актерской речи, плюс моя постоянная работа в кино, - все это меня почти доконало, так что Орсон наконец сказал мне: "Ты должна сделать выбор, или у тебя будет нервный срыв. Или пение - или кино." Одна из причин, по которой я выбрала последнее, заключалась в том, что, когда я пела, люди смотрели на меня так, словно перед ними извергался вулкан Святой Елены, либо просто смеялись. Именно Орсон помог мне разобраться с ток-шоу, на которых я все время делала дурацкие попытки казаться умной. Мне потребовалось время понять, что в ответ на мою реплику ведущий должен рассмеяться первым, что я должна выглядеть рассудительной, милой и забавной, но не умнее, не симпатичнее и уж точно не смешнее Джонни/Джея/Дейва/Майка/Мерва. - Все, что тебе нужно, - инструктировал меня Орсон, - это игнорировать аудиторию и просто поговорить с парнем по другую сторону стола. Уж с кем я действительно почувствовала себя смелой, так это Карсон [Джонни Карсон - американский телеведущий. Наибольшую известность приобрёл в качестве многолетнего ведущего телепрограммы The Tonight Show ("Сегодня вечером") на канале NBC]: однажды на передаче он нацепил на себя бычьи рога, встал на четвереньки и дал мне заарканить его с помощью лассо. В другой раз по нечаянности он опрокинул чашку кофе на стол. Я ему тогда сказала: - Если бы ты пролил кофе себе на колени, я бы подтерла. На передаче с Лено [Джей Лено - американский актёр, стендап-комик, телеведущий и писатель, а также ведущий телепередачи "The Tonight Show".] я шутки ради на виду у всех стала поправлять у себя грудь. (Которую, кстати, хирургическим путем не поднять. С возрастом она становится все более универсальной - ее можно поднимать, опускать, поворачивать во все стороны и даже перекидывать через плечо, как это делают со своими ружьями солдаты с континента.) Дэйв Леттерман [Дэвид Майкл Леттерман - американский комик, ведущий популярной программы "Вечернее шоу с Дэвидом Леттерманом" на телеканале CBS.] вызвал меня на поединок другого рода. (Кстати, прямо перед моим выходом его сценический режиссер меня предупредил: "Не обнимай Дэйва слишком крепко". То же самое было, когда Тони Беннетт пришел на шоу "Сибил". Может, у меня репутация страстного любителя обнимашек?) Как-то раз у меня было запланировано выступление на его шоу, до которого оставалась примерно неделя. Мне не хотелось ехать в Нью-Йорк раньше времени, и я заблаговременно отослала на студию свой костюм, в котором должна была там появиться. Дэйв повесил костюм на съемочной площадке, у всех на виду, и подшучивал над ним каждый вечер, как бы отсчитывая время до моего появления. Когда я услышала об этой его проделке, то подумала: будь я проклята, если надену этот костюм на шоу. Вместо этого я вышла, обернувшись банным полотенцем. Много позже, во время очередного моего появления на его шоу, Дэйв поставил 100 долларов на то, что я не смогу забросить баскетбольный мяч в лузу - после того, как сам он девять раз промахнулся. Когда мы с ним вышли на улицу - а с нами еще и бывший чемпион Супер-кубка, Джо Монтана, который должен был быть свидетелем, кто из нас попадет мячом в окно проезжающего мимо такси, - я тут же превратилась в настоящую Диану-охотницу. Все те годы, что мы с отцом играли в мяч, принесли свой результат, я победила. Дэйв был милостив ко мне в своем поражении - особенно после того, как я нечаянно наступила ему на ногу. Поскольку Питер был занят по работе больше, чем кто-либо из нас, Орсон и я часто оставались одни, в компании друг друга. Однажды мы с ним сидели в каком-то ресторанчике, пили вино, расположившись в зале под картиной, на которой были изображены танцы американских индейцев. - Знаешь, - сказал Орсон, созерцая это духоподъемное полотно, - было такое время, когда Бог был женщиной. Я ответила ему, что кое-что знаю о Сивилле из Сикстинской капеллы. Тогда он посоветовал мне почитать греческие мифы в изложении Роберта Грейвза - это такая антология религиозных преданий доисторических времен. Я прочла эту книгу от корки до корки, и так заинтересовалась, что мне захотелось узнать побольше о так называемой Великой Богине. Когда мы бывали с Орсоном в четырехзвездочных ресторанах, ему нравилось доедать с моей тарелки остатки еды, особенно когда по его совету я заказывала что-нибудь странное и подозрительное, например, рубец (я понятия не имела, что это как-то связано с кишками) или рыбьи мальки (я не подозревала, что рыба на тарелке окажется в комплекте с головой и костями, выложенная в позе наподобие прыжка). Если у нас дома кончалась его любимая еда, он впадал в истерику. - Кто съел последнее мороженое-помадку?! - мог он зареветь ни с того ни с сего. Все мы прекрасно знали, что он сам же его и съел, но были слишком благовоспитанны, чтобы заявить ему об этом прямо. - Это просто нахальство! - рычал он, словно Бог, карающий Еву за съеденное яблоко. - Вы только это и знаете: нахальничать! Потом, в знак раскаяния, он сам готовил нам омлет, стоя у плиты босиком, в своем просторном черном кимоно. Однажды в прачечной я наткнулась на его шелковые боксерские шорты шириной в три фута, сшитые на заказ на Сэвил-Роу и висевшие на стиральной машине, словно Туринская плащаница. Он научил меня резать и курить толстые футовые сигары "Монте-Кристо А", присланные с Кубы через европейских дипломатов - удерживать дым во рту, не вдыхая, и потом выбрасывать оставшуюся половину сигары, которую он считал горьковатой. Однажды днем я почувствовала в доме запах дыма и в поисках причин оказалась у комнаты Орсона, которая располагалась прямо под моей. Стоя за дверью, я робко постучала и окликнула его по имени. - Все в порядке? - спросила я. - В порядке! - прорычал он. - Обо всем уже позаботились, убирайся! Я не знала, что там произошло, узнала только потом. Оказывается, Орсон сунул все еще тлеющую сигару в карман своего халата, который сбросил прямо на ковер, а сам отправился в душ. Ткань загорелась и прожгла ковер, прежде чем он понял, какая ему грозит опасность. На следующий день в виде извинения я получила "Книгу оперы" Виктóра ["The Victor Book of the Opera" - изложение историй великих опер, книга вышла в 13 изданиях, публиковалась в период с 1912 по 1976 год, была стратегией по продвижению продаж дисков лейбла "Виктор" с отрывками из опер], на странице которой он написал парафраз на старый детский стишок: "Божья коровка, божья коровка, лети домой, твой дом горит, и твой гость, спящий медведь, тоже". На иллюстрации изображен был якобы мой дом, охваченный пламенем, и дым, который Орсон размазал, по его словам, собственной же слюной. В августе 1972 года мы с Питером были приглашены на встречу с Ричардом Никсоном на благотворительный вечер для голливудских сторонников президента в Сан-Клементе. Наше отвращение к политике республиканцев было крохотной малостью по сравнению с досадой, что "Последний киносеанс" сочли слишком пикантным для показа на Пенсильвания-авеню, 1600. Однако никто не отказывается от приглашения президента - даже если это Никсон. Я порылась в шкафу и нашла длинное платье от Жана Пату, которое настолько смахивало на американский флаг, насколько это вообще возможно - юбка в красную и белую полоску с синим лифом. Правда, в приглашении было сказано: "короче, чем платье для коктейля" - но это все-таки был президент Соединенных Штатов! (пусть даже только Никсон). Когда мы остановились на заправочной станции, чтобы спросить дорогу, дежурный просто указал нам на небо и на огромные вертолеты цвета хаки, которые кружили над поместьем, обнесенным сетчатым забором. Хоть мы были приглашены на прием официально, однако чувствовали себя там, как в шутке Мела Брукса: "приходишь на вечеринку, где все в смокингах, а ты в коричневых туфлях!" Среди гостей были Клинт Иствуд, Билли Грэхэм, Генри Киссинджер с Джилл Сент-Джон, Дебби Рейнольдс, Глен Кэмпбелл, Чарлтон Хестон и Джим Браун. [Билли Грэхэм - известный религиозный и общественный деятель.] [Джилл Арли́н Сент-Джон, (род. 1940 г.) - американская актриса и певица. Известна по роли Тиффани Кейс в фильме бондианы 'Бриллианты навсегда'] [Мэри Фрэнсис 'Дебби' Рейнольдс (1932 - 2016) - известная американская актриса и певица, с долгой и успешной карьерой в кино] [Глен Кэмпбелл, (1036 - 2017) - известный американский актёр, певец и гитарист] [Чарлтон Хестон (1923 -2008) - известный американский актёр, лауреат премии 'Оскар'] [Джеймс Натаниэль Браун - известный американский спортсмен и актер, темнокожий]. Питер познакомил меня с Джоном Уэйном, который тут же поделился с нами своими восторгами по поводу "Последнего киносеанса". - Но скажу вам правду, - заявил он своим фирменным протяжным тоном, - я был слегка смущен. Что я хочу сказать - на сеансе ведь была и моя жена! Никсон произнес небольшую скучную речь, отдавая дань уважения Уэйну. - Всякий раз, когда нам в Кэмп-Дэвиде хочется посмотреть какой-нибудь фильм, - сказал он, - я всегда говорю: давайте посмотрим картину Джона Уэйна! Уэйн, который держал в руке стакан, - вероятно, уже не первый, - поднял его и сказал: "Продолжаем в том же духе!" Один из адъютантов объяснил нам, что в процессии, запланированной на приеме, мужчины должны идти впереди женщин. Прием происходил на лужайке, где уже находился и сам президент. Когда мы оказались лицом к лицу с Никсоном, я улыбнулась и сказала: - Я надела это платье специально для вас, господин президент. - И ты прекрасно выглядишь в нем, дорогая, - сказал он. Затем, обернувшись к Питеру, добавил: - Ты должен снять ее в своем фильме. - Уже снял, - ответил Питер. - Только вы его еще не видели. Никсон посмотрел на него озадаченно. - Как называется эта картина? - поинтересовался он своим бюрократическим тоном. - "Последний киносеанс", - ответил Питер. Поразмышляв над названием, Никсон сказал: - Это ведь черно-белая картина, не так ли, где действие происходит в Техасе? - Совершенно верно, - искренне удивился Питер. - Ну да, я видел ее, - сказал Никсон. - Это замечательная картина. - Потом он повернулся ко мне и, ласково коснувшись моей руки, спросил: - А какую роль играла ты, дорогая? Едва не заикаясь от волнения, я выдавила: "Джейси". Питер, который вполне наслаждался моим замешательством, добавил: - Это она там раздевается на трамплине для прыжков. Я и Никсон оба побагровели. Его рука продолжала легко поглаживать мою руку, и он, все еще глядя на Питера, сказал: - Ну, все прекрасно выступили в этом фильме. И теперь я, разумеется, очень хорошо тебя запомню, дорогая. Вскоре после этого нас пригласили в гости к легендарному режиссеру Жану Ренуару, которому тогда было за восемьдесят и который жил в Беверли-Хиллз. В Жане повторилось пристрастие его отца, Огюста Ренуара, жутко раздражать своих соотечественников: когда-то французы забросали гнилыми помидорами выставку импрессионистов, где были впервые показаны картины Ренуара, а спустя годы фильм Жана Ренуара "La Regle du Jeu" ("Правила игры") подвергся столь жестокой критике, что тот заявил, что либо бросит кино, либо уедет из Франции. Когда мы первый раз вошли к нему в дом, первое, что я увидела, это ярко написанный портрет молодого человека, стоящего с ружьем в лесу (эта картина сейчас висит в Музее искусств в Лос-Анджелесе). Я была так захвачена этим прекрасным полотном, что не сразу заметила самого Ренуара - пока не услышала странный звук моторчика и не увидела благообразного старичка, которого поднимали на ноги с помощью автоматического стульчика. Он неуверенно шагнул ко мне, и на его бледном сморщенном лице я увидела невероятно голубые глаза, прямо с картины. Его жена Дидо, которая выглядела лет на тридцать моложе, подала нам белое вино в низеньких, очень холодных бокалах из настоящего серебра; на их стенках собрались прохладные капли влаги, столь восхитительные в жаркий летний день. Мы упомянули о нашем визите в Сан-Клементе, но потом разговор, естественно, зашел о кинематографе. Мы оживленно беседовали с Дидо, которая была куратором сценария своего мужа, о его фильме, о печальной необходимости дублировать ленту. Внезапно великий человек заволновался, его бледное лицо вспыхнуло, и он снова стал подниматься со стула. - У меня есть ответ Ричарду Никсону! - взволнованно проговорил он. - Никсона дублировали! А в цивилизованные времена, в тринадцатом веке, людей сжигали на кострах и не за такое! Интересно понаблюдать, - хотя я сама едва ли смогу сделать это вполне беспристрастно, - как едва начавшаяся успешная карьера вдруг превращается в низвергающийся метеорит. Я здесь говорю не о себе, о Питере. Не менее увлекательна и хроника дорог, которые не удалось пройти. (Орсон как-то сказал: "Успех больше зависит не от того, что вы делаете, а от того, что НЕ делаете"). Еще до начала работы над "Последним киносеансом" по миру кинобизнеса прокатился невнятный ропот, и Питеру позвонил Роберт Эванс, тогдашний глава продюсерской компании Парамаунт. Они только что купили книгу Марио Пьюзо о мафии. Однако делать фильм об организованной преступности и ее своеобразной этике в духе la famiglia - это Питера не особо вдохновляло. Десять лет спустя Эванс все еще ругал его за неудачное решение. - Черт возьми, ты отказался даже от "Крестного отца"! - говорил Эванс. - Я не отказывался, - возражал Питер. - Да, это так! - настаивал Эванс, припоминая ему их тогдашний разговор. Впрочем, Питер мог сделать и несколько обратных упреков Эвансу, поскольку эта его ошибка стоила ему разбитого брака. ["Крестный отец" (1969) снят режиссером Френсисом Фордом Копполой и считается одним из лучших фильмов в истории кинематографа. Стабильно входит в первую пятёрку 250 лучших фильмов по версии веб-сайта IMDb.] Эванс пытался завербовать Питера еще однажды, на этот раз чтобы снять "Побег" со Стивом Маккуином. Эли Макгроу, тогда еще жена Эванса, должна была стать партнершей Маккуина по фильму, однако роль была написана для босоногой девушки с Юга - именно такой, как та, что только что сошлась с Богдановичем. - Эли Макгроу не сможет это сыграть, - заявил Эвансу Питер. - Она ведь не с юга, не так ли? Она из Беннингтона, штат Вермонт. Маккуин тоже не особо хотел меня в партнерши (ведь главному актеру сложно закинуть удочки на главную актрису, если она девчонка режиссера: режиссер вездесущ!) Не согласившись с выбором актеров, Питер отказался от предложения. В результате Макгроу получила роль, а Маккуин - Макгроу. [Фильм "Побег" (1972) стал одним из наиболее успешных в карьере режиссера Сэма Пекинпа и актера Стива Маккуина, безусловным кассовым хитом.] Когда Эванс начал продюсировать свои собственные фильмы, он предложил Питеру снять детективную историю в духе Рэймонда Чандлера с Джеком Николсоном в главной роли [речь идет о фильме "Чайнатаун" (1974)], с которым у Питера было личное дружеское соперничество. (Я как-то назначила Джеку свидание, чтобы отомстить Питеру за то, что он пошел на "Фильм Экспо" со своей бывшей женой ["Фильм Экспо" - Нью-Йоркский фестиваль короткометражных фильмов]. Мне показалось, что этот его поступок - публичное признание того, что мы с ним не пара. Питер потом звонил мне и извинялся, после чего я отменила свидание с Николсоном. С тех пор Джек со мной не разговаривал, разве что говорил "привет!" на вечеринках.) Питер и на этот раз хотел отдать мне главную роль - роковой женщины в дуэте с Николсоном, но Эванс заявил, что я слишком молода для нее. Ему нужна была Фэй Данауэй, а не я, из-за этого Питер отказался и от "Чайнатаун". [В итоге "Чайнатаун" был снят Романом Поланским и стал кассовым хитом, лауреатом премии "Оскар" и множества других премий.] ТЕМ ВРЕМЕНЕМ Я БЫЛА ЗАНЯТА своими собственными ошибками. Есть целые главы моей жизни, которые заканчиваются так: "А роль досталась..." Великий Джордж Кьюкор язвительно льстил Питеру по поводу "Последнего киносеанса", он говорил: - Похоже, ты собираешься лишить нас, стариков, работы. Кьюкор был непререкаемым королем комедий с умными, красивыми героинями, и я помнила практически все его творчество - Джин Харлоу в "Обеде в восемь", Кэтрин Хепберн в "Филадельфийской истории", Джуди Холидей в "Рожденной вчера". Для меня было честью даже оказаться у него на пробах. Однако когда я попробовала сыграть перед ним небольшой эпизод из "Путешествий с моей тетей" ["Путешествия с моей тетей" - комедийный фильм Дж. Кьюкора, 1972, по роману Грэма Грина], он сказал: - Ну, пока это действительно плохо. Почему бы тебе не взять это домой и подучить немного? Завтра можешь вернуться и попробовать еще разок. Мы с Питером потратили на репетиции два или три часа, и на следующий день я отправилась к Кьюкору, чтобы еще раз прочесть перед ним текст. Мне казалось, что я неплохо справилась, учитывая, что не спала всю ночь, а перед глазами у меня плавали разноцветные круги. Но Кьюкор отложил сценарий, посмотрел на меня поверх своих очков в роговой оправе и сказал: - Я дам тебе хороший совет, и если в тебе есть хоть капля здравого смысла, то ты его примешь. У тебя нет комедийного таланта. Никогда не пробуй больше этого делать. (Роль досталась в итоге... Синди Уильямс [Cindy Williams - род. 1947, известная американская актриса кино], той самой, которая стала позже второй половинкой сериала "Лаверна и Ширли", и у меня к ней возникла иррациональная неприязнь, от которой я потом так и не избавилась.) Великий режиссер решил меня обескуражить и резко охладить мой пыл, из-за чего я начала хныкать, переживать, мучиться, и в конце концов почти поверила ему. Но хоть я много раз в своей жизни и сдавалась, обычно я позволяю себе дуться только неделю или две. Я как та маленькая бесстрашная автомашина, которая опять на ходу, - снова и снова возвращаюсь на нужную мне дорогу. В конечном счете, никакие публичные или личные унижения меня никогда не останавливали. Орсон Уэллс дал мне прочесть повесть "Дейзи Миллер" - о богатой, избалованной, дерзкой, но в то же время довольно наивной девушке из Скенектади, штат Нью-Йорк, которая оказалась в Европе и пытается попасть там в избранные круги. - Генри Джеймс написал это для тебя, - сказал он, протягивая мне тонкий томик в выцветшем красном льняном переплете. - Перед камерой ты играешь прекрасно, прямо как Дейзи, но в реальной жизни переигрываешь. Кто-то из нас, Питер или я, должен сделать по этому сюжету сценарий и стать твоим режиссером. Работу получил Питер, и он снял фильм, не отступив от повести ни на шаг - в сценарных диалогах было от силы три-четыре слова, не написанных самим Джеймсом. Дейзи - болтушка, она болтает, болтает и болтает - о несварении желудка своей матери, о своем несносном маленьком братце, о мужчинах, которых она повстречала в поезде. Эту ее болтовню и наивную бесцеремонность в обществе сурово порицают, один из персонажей даже говорит: "Мне кажется, она вообще не способна думать головой." Люди часто относились точно так же и ко мне, поэтому я решила, что этот образ подходит мне идеально. Словом, в своем 1972 году я занималась примерно тем же, что и Дейзи в 1865-м: незваная врывалась в приличное общество и без оглядки портила собственную репутацию. Клорис Личман в роли матери Дэйзи, женщины снисходительной, но постоянно жалующейся, постоянно чем-то озабоченной, продемонстрировала в фильме одну из самых убедительных своих интерпретаций, а сын Ларри Макмертри, Джеймс, (в своей первой актерской работе) прекрасно показал младшего брата Дейзи, озорника, назойливого, словно муха, которую никак не прихлопнуть. Вся история рассказана как бы с точки зрения Фредерика Форсайта Уинтерборна, обходительного до приторности молодого человека, который влюблен в Дейзи, но приходит в ужас, когда видит, что она не склонна повиноваться светским условностям и ограничениям комендантского часа. Питер поговорил с Джеффом Бриджесом [род. 1949. Популярный американский актёр, лауреат премий "Оскар" и "Золотой глобус"] с тем, чтобы пригласить на фильм Барри Брауна [американский актер и писатель], они вместе снимались в "Плохой компании". [Bad Company - американский вестерн 1972 года, снятый Робертом Бентоном] Правда, никто еще не знал тогда, что у Барри последняя стадия алкогольной зависимости, из-за чего он покончит с собой всего через несколько лет. На съемках он был постоянно мрачен и замкнут, а его "завтрак чемпионов" состоял из пива, кофе и таблеток валиума, которые должны были привести его в чувство - все это, конечно, не могло не сказаться на нашем графике. Вечерние сумерки для режиссера убийственно коротки, в то время как подготовка к съемке занимает значительное время. Но Барри это, похоже, не слишком волновало. Однажды он явился на площадку настолько пьяный, что мы не смогли отснять сцену и потеряли прекрасный свет. При этом он присутствовал практически в каждом эпизоде, так что заменить его другим актером значило бы выбросить весь уже готовый материал и начать все заново. - В следующий раз, когда он потянется за спиртным, - крикнул Питер своему помощнику, - сломай ему руку, черт возьми, или я его пристрелю. По мере того как съемки в адской жаре переполненного туристами августовского Рима затягивались, мы с Питером все больше кисли и раздражались. Во всем, что касалось исторических костюмов и интерьеров, итальянской натуры, требовалась тщательная проработка деталей, без этого невозможно было сделать картину достоверной. Однако у Питера это был первый его фильм без Полли в качестве художника-сценографа. Весь гардероб действующих лиц был подготовлен костюмером Тирелли из Рима, предпоследним из наших костюмеров, и единственная вольность состояла в том - по предложению художника по костюмам Джона Фернесса, - чтобы передвинуть события на пять лет вперед, так чтобы актрисам не приходилось носить на себе такие большие тяжелые турнюры. Примерки занимали у нас по восемь часов, и из-за тесных корсетов, сжимающих тело от груди до бедер, и которые вдобавок качались из стороны в сторону, у меня началась хроническая боль в спине. Были моменты, когда мне приходилось останавливать съемку и расшнуровываться, или пользоваться нюхательной солью, чтобы не упасть в обморок. Однажды я заснула в своей гримерке и появилась через полчаса после звонка. - Как ты можешь опаздывать! - закричал Питер. - Мне нет дела, станешь ты большой звездой или нет, в этом бизнесе время - деньги! Это нам дорого обходится, а кроме того, это оскорбительно для остальных актеров и команды. Мэрилин Монро была уволена со своей последней картины именно за опоздания! Его речь произвела нужный эффект. В следующей сцене мои глаза опухли от слез, и я играла ее с совершенно натуральной всепоглощающей грустью. (Возможно, он сделал это нарочно. Вы же знаете, как они любят помыкать людьми, эти режиссеры.) Несмотря на то, что этот фильм представлял для нас воплощение мечты, нам с Питером было не очень весело вместе - и на съемочной площадке, и вне ее. Он был измотан, часто плохо себя чувствовал и не хотел покидать отель. А мне нужен был товарищ для полуночных вылазок за мороженым на Пьяцца Навона, хотелось экскурсий в прохладные тосканские деревни по выходным, хотелось заниматься любовью в римских развалинах. И конечно, я, как и всегда, была лучше на деле, чем на словах. Идеальным напарником для таких прогулок был помощник продюсера, который был моего возраста и который начинал работать на съемках у Питера как мальчик на побегушках (принести кофе, сходить по поручению и т.п.). Наши приятельские отношения начались еще во времена "Последнего киносеанса", когда мы проводили с ним вместе дни у бассейна нашего Техас-мотеля, по очереди раскачиваясь на трамплине для прыжков и делая вид, что прыгаем в одежде в ледяную воду. Нас объединяла любовь к музыке и детство, прошедшее под знаком алкоголя: его отец был джазовым гитаристом, который сошел с ума на поминках Джона Форда и умер от сердечного приступа. У этого "продюсера" были тонкие каштановые волосы (хотя волосы не имели для меня никогда значения, мои первые эротические фантазии были связаны с Юлом Бриннером) и все еще беззаботные манеры серфера из Южной Калифорнии: спорт и игра всюду, где только можно. Мы быстро подружились, оба притворяясь, что не замечаем мощного взаимного притяжения, в нашем случае не слишком уместного. Мне нужно было поехать в Нью-Йорк, чтобы увенчать там короной новую модель года, и поскольку Питер не мог поехать со мной сам, он попросил "продюсера" меня сопровождать, не подумав вовремя, насколько это опасно. Нам требовалось быстро развернуться - из Рима в Нью-Йорк и обратно менее чем за двадцать четыре часа, поэтому Чарльз Блюдорн, который управлял "Gulf & Western", материнской компанией Парамаунта, попросил своего друга Эдгара Бронфмана, главу "Сиграм", одолжить нам свой частный самолет 'Гольфстрим-2'. Самолет был настоящим гнездышком либертина, внутри весь в пушистых коврах и с бесплатным шампанским. Пока мы летели на запад, нам удавалось вести себя хорошо, но примерно через десять секунд после того, как мы зарегистрировались в "Уолдорф-Астории" и поднялись в номер, мы с 'продюсером' сшиблись, словно два паровых движка на одной трассе. Когда мне нужно было идти на конкурс, я едва могла ходить. Я послала - думаю, причины понятны - в комнату "продюсера" корзинку маргариток, напомнив ему о нашем договоре: это было здорово, но на этом и все. Мы не станем делать этого снова. Однако... когда на обратном пути система отопления "Гольфстрима" дала сбой, мы рассудили, что секс на высоте мили - самый эффективный способ согреть друг друга. По возвращении в Рим нам нужно было остыть, мы старались не прикасаться и даже не смотреть друг на друга из страха быть изобличенными. Мы решили, что больше не будем любовниками, по крайней мере, пока не закончатся съемки. Тем не менее мы снова и снова продолжали "делать боссу рога", и я находила этот обман, эти увертки и безрассудство весьма захватывающими. Смесь секса и лжи была для меня удобной и знакомой территорией. Предательство? Это слово не из моего словаря. Бюджет 'Дейзи Миллер' составлял чуть более 2 миллионов долларов - ничтожная сумма, учитывая зарубежные локации и исторические костюмы. Питер гордился своей работой, однако сомневался в ее кассовом потенциале. "Это не похоже на обычную коммерческую ленту", - говорил он в ежедневных газетах. Его настроение не слишком улучшилось, когда он просмотрел черновую версию, подготовленную специально для шишек "Парамаунта". - Все нормально, - сказал Фрэнк Ябланс, начальник производства, пожав плечами и не выказывая особых эмоций. - Нормально? - переспросил Питер, ожидая от Фрэнка чего-то более обнадеживающего. - Чего ты от меня хочешь? - сказал Ябланс. - Ты - Бейб Рут, тебе и забивать. ["Бейб" Рут - легендарный американский бейсболист 30-х годов.] Когда весной 1972 года фильм вышел на экраны, "Newsweek" был от него в восторге, а "The New York Times" назвала его "триумфом для всех, кто в этом заинтересован"." Нас пригласили на просмотр "Дейзи Миллер" в Гарвардский кулинарный клуб. (Позже мы узнали, что студент, который нес наши сумки с пленкой, был Джоэл Сильвер - тот самый, что продюсировал все фильмы "Крепкий орешек"). Однако кинокритик Рекс Рид посоветовал: "Сибил, возвращайся к своим синим джинсам." И это было почти похвалой по сравнению с некоторыми другими отзывами. Когда съемки еще только начались, Питер говорил журналистам: - Я подумал, что если Генри Джеймс приложил столько усилий, чтобы написать хорошую роль для Сибил, то я должен это снять. Кинокритик из "Таймса" с ним не согласился: "Среди всех недостатков этого фильма - ошеломляющий буквализм, вопиющее отсутствие тонкости - нет ничего более фальшивого, чем игра Сибил Шепард. Богданович поставил ее впереди всех, словно какой-то электрический торшер, включенный в розетку". Насколько я понимаю, этого рецензента уже нет в живых. Я к этому не имею никакого отношения. "Дейзи Миллер", по видимости, была кассовой бомбой, но это было только наше мнение, а не мнение большинства критиков, которые, казалось, только и ждали, чтобы разнести ее в пух и прах. Мне кажется, что хорошие отзывы могут быть более опасными, чем плохие, потому что в них легче поверить и перестать стараться. Но нет никакого способа защититься от летящих камней и стрел отвернувшейся фортуны. У нас с Питером не было детей, нашими детьми и были для нас наши фильмы, поэтому все эти критические упреки нас сильно ранили. Мы утешались, читая друг другу вслух антологию под названием "Лексикон музыкальных инвектив", в которой подробно описаны критические нападки на великих композиторов. ("Американец в Париже" - тошнотворная чепуха, настолько скучная, неровная, хилая, вульгарная, многословная и бессмысленная, что среднестатистическому кинозрителю тут же надоест"... "Вторая симфония Бетховена - это грубое чудовище, постоянно возрождающийся отвратительный дракон, который даже и раненный отказывается умирать и, хотя в финале он истекает кровью, но продолжает яростно биться, подняв хвост.") Мы выставляли напоказ нашу солидарность, нахально покидая вечеринку для прессы только затем, чтобы заняться любовью в соседней комнате. Мы были первой неженатой парой, оказавшейся на обложке нового журнала под названием "People", а на его внутренних страницах мы беспардонно хвастались, что просто живем вместе - ведь это куда сексуальнее, чем находиться в браке. Мы были самонадеянны и самодовольны, а главный посыл был такой: мы - Сибил и Питер, а вот вы - нет. Питеру постоянно приписывали заслуги в моей карьере, как будто он был Пигмалион, лепящий Галатею, или Свенгали, управляющий пением Трильби с помощью гипнотических сил. (Я в шутку называла его Свеном, но ему не разрешалось называть меня Трильби.) [Трильби и Свенгали - герои известного романа Джорджа Дюморье "Трильби", вышедшего в 1894 г.] - Перестань говорить всем, что ты влюблен и счастлив, - предостерег Питера Кэрри Грант. - Но почему? - спросил тот. - Потому что в массе своей люди никого не любят и несчастливы, - ответил Грант. - Я думал, весь мир любит того, кто любит, - сказал Питер. - Не обманывай себя, - ответил Грант. Примерно тогда же Кэрри позвонил мне и обнадежил: - Послушай, Сибил, ты очень умна, и я вижу, что тебе предлагают очень глупые роли, но не отчаивайся. Если бы я все еще играл в кино, то ты была бы той самой девчонкой, с которой я хотел бы работать. Что бы ты ни делала, не впадай в депрессию и не вздумай начать объедаться из-за этого. У Питера был комплекс превосходства и он мог быть иногда грубым. Когда люди не понимали чего-то, что ему казалось существенным, он вел себя с ними так, словно то были ребятишки из детского сада. Внезапно став богаче, чем он мог себе вообразить, он стал иначе одеваться, отдавая предпочтение блейзерам с медными пуговицами и галстукам-аскотам, уселся за руль двухцветного облачно-серебристого "Роллс-Ройса" с красной кожаной обивкой внутри. Я купила ему породистую лошадь и мексиканское седло ручной работы с его инициалами на серебряном рожке; он купил мне скакуна-аппалузу и седло 'гермес'. Одним рождественским утром скакун и седло, обмотанные красными лентами, прибыли к нашему дому в трейлере. Словом, мы были отвратительны. Как бы я ни обманывала Питера за его спиной, я была предана ему до крайности в том, что касается профессии. Когда меня попросили вручить премию "Оскар" за Лучшую мужскую роль второго плана в 1972 году, я решила немного поразвлечься. - Номинанты - Джон Хаусман за "Бумажную Луну"... то есть, я хотела сказать, за "Бумажную погоню". И Рэнди Куэйд за "Последний киносеанс"... то есть, за "Последний наряд". Услышав в ответ пару слабых смешков и мертвую тишину тысячного зала, я была в шоке. Билли Уайлдер написал в журнале "Variety": "Голливуд теперь объединился в своей ненависти к Питеру Богдановичу и Сибил Шепард." Меня всегда вдохновляли строки из Гете: "Что бы вы ни делали, не бойтесь начать. В смелости есть свой гений, своя сила и магия." С большими сомнениями я решила окунуться в новую для меня стихию и записать альбом музыкальных шлягеров под названием "Сибил - Колу Портеру". [Кол Портер - знаменитый ам. композитор легкого жанра, писавший также и стихи к своим песням, 1891-1964.] Питер согласился финансировать выпуск альбома, и его ассистентом в этом проекте вновь стал "продюсер", который удобно разместился в квартире менее чем в миле от нашего дома. Питеру пришла в голову идея заранее разослать кассеты Орсону Уэллсу, Кэрри Гранту, Фреду Астеру и Фрэнку Синатре, с просьбой дать одобрительные цитаты для обложки альбома. Первые трое послали отзывы вполне благожелательные, если не восхищенные, и я надеялась, что Синатра сделает то же самое. Однажды я столкнулась с ним после представления во "Дворце Цезаря" [Caesar`s Palace - отель в Лас-Вегасе]. - Я вас люблю, - с места выпалила я. Он уставился на меня своими лазурными глазами. - Я тоже тебя люблю, детка, - сказал он. Однако когда он прослушал альбом, то прислал нам телеграмму такого содержания: "Восхитительно, чего только не сделают некоторые для красивой чиксы!" Питер пытался убедить меня, что в телеграмме, по виду недостаточно восторженной, всего лишь опечатка, и что один добавочный восклицательный знак заставил бы прочитать отзыв совершенно иначе: "Восхитительно! Чего только не сделают некоторые для красивой чиксы!" Именно на основе этого альбома Питер убедил "20th Century-Fox" дать зеленый свет нашему следующему совместному проекту, оригинальной музыкальной комедии под названием "Наконец-то любовь" [At Long Last Love. 1975]. В сценарии, который он написал с использованием песен Кола Портера, повествовалось о сумасбродной, но обедневшей наследнице, которая любит миллионера плейбоя, который любит бродвейскую звезду, которая любит итальянского повесу. В киномюзиклах актеры обычно записывают вокал в студии, задолго до съемок, а уже затем, во время съемок, синхронизируют движения губ с записанными треками. Благодаря студийному оборудованию стоимостью в миллионы долларов качество голосов получается значительно лучше. Кинозрители привыкли к такого рода техническому совершенству, которого нельзя достичь при живом исполнении. Но Питера больше интересовала непосредственность, чем совершенство. Его вдохновляли мюзиклы Любича 1930-х годов, когда невозможно было записать голос и оркестр отдельно, и ему нравились тонкие нарушения в темпе, которые случались у музыкантов, следующих за певцами. Он попросил отдел звукозаписи в Фоксе придумать способ, с помощью которого он мог бы записывать голоса актеров вживую, и чтобы при этом мы, исполнители на съемочной площадке, слышали бы пианиста через крошечные приемники в ушах, с помощью антенн, спрятанных в волосы. Если учесть, что этот шипучий кинематографический коктейль был выпущен в 1975 году, как раз тогда, когда страну качало от пост-уотергейтского кризиса, дополненного серьезной рецессией, время не могло быть выбрано хуже. Хоть Питер публично и защищал свой фильм, в частном порядке мы считали его неудачей. На студию было оказано огромное давление, чтобы "Наконец-то любовь" вышла в спешном порядке, и Питеру пришлось согласиться с некоторыми слабыми вариантами редакции. Чтобы их исправить, ему потом пришлось потратить 60 000 долларов из своих собственных средств. Этот фильм был одним из последних, показанных в Radio City Music Hall перед тем, как этот зал закрыли на долгие годы. Что побудило Орсона Уэллса наброситься на нас с упреком: - Это вы прикрыли эти гребаные "Рóкетс"! [The Rockettes - нью-йоркский женский танцевальный ансамбль, основанный в 1925 году. Его представления сочетают в себе традиции французского варьете и американского танцевального мюзикла.] Кинокритики были в исступлении, они только и ждали, что мы потерпим фиаско. Журналистка Джудит Крист позвонила Питеру перед выходом картины и спросила: - Ну, как дела? - Очень хорошо, - ответил Питер. - Лучше, чтобы так оно и было, - сказала она. - Тебя уже ждут с ножами наготове. Когда Джин Шалит комментировал фильм на передаче "Шоу тудей", он сказал следующее: - В этом фильме Сибил Шепард выглядит так, будто она не в состоянии нормально ни ходить, ни говорить, а уж тем более петь. Затем он поднял табличку с надписью "БОМБА" и закончил словами: - Продюсер, сценарист, режиссер и тот, кто все это провалил - Питер Богданович! Винсент Кэнби из "Нью-Йорк Таймс", у которого были такие добрые слова обо мне в "Дейзи Миллер", писал, что "выбрать Сибил Шепард для легкой музыкальной комедии - все равно что привести лошадь в кошачье шоу ". Другой критик, характеризуя наши с Питером личные отношения, назвал Питера "блестящим фоном для Сибил Шепард, его разрекламированной, но бесталанной подружки". Я был раздавлена, унижена и спрашивала себя: "Возможно ли, что я действительно так бездарна?" Есть такое присловье: "Если три человека скажут тебе, что ты мертв, значит ложись и умирай". При всем при этом я все время думала: дело не в том, сколько раз тебя сбивают с ног, а в том, сколько раз ты снова поднимаешься. С этой мыслью я встретилась с продюсером Дэвидом Мерриком и режиссером Джеком Клейтоном, рассчитывая, что они дадут мне роль другой Дейзи, партнерши Роберта Редфорда в "Великом Гэтсби". Но когда они попросили меня провести кинопробы, я надменно отказалась. - Неужели они не видят, что я подхожу идеально? - спросила я у своего агента. (Роль в итоге досталась ... Мии Фэрроу.) Я упустила шанс сняться в фильме "Смерть на Ниле" по Агате Кристи, опасаясь, что большую часть фильма я проведу как труп. (Роль досталась ... Лоис Чайлз.) Некоторые актрисы становились моими заклятыми врагами: когда Джон Шлезингер признал меня слишком старой и недостаточно чувствительной для "Дня саранчи", роль досталась... Карен Блэк. Она же получила потом роль, которую очень хотела, - в "Семейном заговоре", последнем фильме Альфреда Хичкока. Я также надеялась сыграть в "Последнем магнате" роль Нормы Ширер [Norma Shearer, (1902 - 1983) - популярная в свое время канадо-американская актриса, обладательница премии "Оскар".] Это история-ключ об Ирвинге Тальберге [Irving Grant Thalberg (1899 - 1936) - голливудский продюсер, прозванный "вундеркиндом Голливуда" за свою способность распознавать удачные сценарии и звёздный потенциал актёров], для которой Гарольд Пинтер адаптировал последний роман Ф. Скотта Фицджеральда. Продюсер Сэм Шпигель и режиссер Элúя Кáзан попросили меня встретиться с ними в Беверли-Хиллз, в одном тусовочном местечке под названием "Бистро Гарденс". Была уже середина дня (вероятно, они слышали о моем неуемном аппетите и возможно поэтому не торопились приглашать меня на обед), ресторан был почти пустой, если не считать официантов, гремящих столовыми приборами и накрывающих столы для ужина. Я знала, что Казан был крупным голливудским актером, одним из основателей "Актёрской студии" - места, где зарождался "метод" [Actors Studio - профессиональная школа актёров, режиссёров и драматургов, основана в 1947 году в Нью-Йорке. Известна в первую очередь из-за своего метода актёрской техники, разработанного ещё в 1930-е годы и базирующегося на системе Станиславского]. Он познакомил кинозрителей с Джеймсом Дином в фильме "К востоку от рая" [James Byron Dean, (1931 -1955) - американский актёр. Трагическая смерть, легенды и мифы, окутавшие его жизнь, создали ему культовый статус], разоблачал коррупцию профсоюзов в ленте "В порту" и атаковал антисемитизм в "Джентльменском соглашении". Я знала также о его противоречивых показаниях Комиссии по антиамериканской деятельности Палаты представителей и о его позиции в отношении голливудского "черного списка". Когда он назвал Комиссии своих коллег, подозреваемых в том, что они коммунисты, Стелла Адлер заявила, что это сравнимо с отцеубийством. Однако роскошь отказа от работы, основанного на политических убеждениях, - это не совсем то, что большинство актеров могут себе позволить. Казан во время нашей встречи больше молчал, в то время как Шпигель рассказывал мне о своей работе в нацистской Германии в начале 1930-х годов и о том, как он использовал псевдоним С. П. Игл [Орел], впервые приехав в эту страну и предполагая, что это звучит стильно и по-американски. Он все смотрел на красно-синий шарф, дважды обернутый у меня вокруг шеи, так, словно тот действовал ему на нервы, и наконец произнес: - Милая, сними-ка эту штуку. - Я не могу, - сказала я, схватившись за горло и, как мне казалось, с забавным драматизмом, - у меня ужасный шрам. Казан ожил и обменялся взглядом со Шпигелем - если бы эта сцена была графическим комиксом, надпись в "пузыре" была бы такая: "Что она о себе воображает, разговаривая с нами в таком тоне?" (Роль, конечно, досталась ... Ингрид Боултинг.) [Ingrid Boulting - род. 1947, балерина, модель и актриса.] Я ходила и напевала себе серенаду с детским стишком (которую повторяла с известной долей эгоцентризма в течение долгих следующих лет): "Никто меня не любит, все ненавидят, думаю, пойду-ка я есть червячков. Большие, жирные, сочные, маленькие, крошечные, тощие. Боже, как они будут извиваться!" После оглушительного провала "Наконец-то любовь!", мне понадобилось собрать все остатки мужества, чтобы позвонить Стэну Гетцу, совершенно гениальному джазовому саксофонисту, и попросить его сотрудничать со мной над альбомом под названием Mad About The Boy. Назван он был так в честь музыкального стандарта [т.е. шлягера] Коула Портера. [Stan Getz, первоначально Стенли Гаецкий, (1927 -1991) - американский джазовый музыкант (теноровый саксофон), прозванный "The Sound" за то, что извлекал из своего инструмента красивейшие звуки.] Альбомом занимался "продюсер". Мы по возможности избегали того, чтобы проект ассоциировался с Питером, боясь в очередной раз навлечь на себя гнев критиков, однако деньги вложили все трое, по 10 000 долларов каждый. Во время репетиций Гетц стал подъезжать ко мне, и когда я ответила отказом, он прорычал: "Твоя вина, если я снова стану алкашом и наркоманом!", и потом игнорировал меня до конца проекта. Альбом оставался в подвешенном состоянии в течение четырех лет. Я самолично выкупала его по магазинам и получила отказы на всех крупных звукозаписывающих студиях. (Чтобы держать вас в смирении, нет ничего лучше прямого отказа в лицо.) Удивительно, но несколько джазовых критиков действительно услышали его и полюбили (в "Лос-Анджелес Таймс", например, меня сравнили с Ли Уайли и Эллой Фитцджеральд - лучше не бывает!) В конце концов альбом был выпущен небольшой компанией Inner City Records, которая обанкротилась несколько лет спустя. Адвокат компании получил права на музыкальный каталог, изменил название моего альбома на Cybill Getz Better [Сибил - Гетц - Лучшее] и заявил мне, что копии, которые я у них запрошу, обойдутся мне дополнительно в 10 000 долларов. Я предложила ему сменить название на "Cибилл - Гетц - Облажались". С одобрения Питера я решила снять собственную комнату - крошечную студию в высоком жилом здании-башне на берегу океана в Санта-Монике. Комната была украшена фотографиями Бастера Китона - алтарем во славу его комедийного гения, украшенным вдобавок горящими свечами, и вся ее поверхность, кроме пола, была покрыта дымчатыми зеркалами. Один из ящиков моего стола был полон озорных подарков Питера, призванных оживить нашу сексуальную жизнь - механизированных эротических устройств, книг о постукивании по нижним чакрам для полного сексуального пробуждения, трусиков без промежности от "Фредерика" из Голливуда и всякого прочего добра. (Игрушки были в порядке, но я с таким же успехом могла бы сходить за секс-игрушками в ближайший овощной магазин, - хотя моральное большинство, вероятно, работает над законом, запрещающим использование огурцов в подобных целях). Питер называл эту квартирку "павильоном любви" (кроме огромной кровати, там не было места, где присесть), и мы вместе с ним пели о "нашем маленьком гнездышке беззакония", что-то из стишков Роджерса и Харта: - Для девочки с мальчиком радио - это такой класс! Еще и потолок из стекла! Не знаю, думал ли Питер, что он у меня единственный "бой", но я была уверена, что я не единственная "гёл" в его жизни. Как-то он рассказал мне об одной из своих интрижек. Я была в ужасе, в шоке, в гневе, но в конечном счете испытала облегчение. Хорошо еще, он не спрашивал, что происходит в моей квартирке без его ведома - мы все еще жили в рамках нашей политики взаимного неразглашения личных секретов и квартира давала мне возможность встречаться с "продюсером". Я металась между двумя любовниками, но это не помешало мне взять и третьего, и четвертого, и пятого. Возможно, моя неверность была неудачным способом подстраховаться, чтобы не быть такой уязвимой, как моя мать, которая была убеждена в том, что если ты любишь мужчину, то он никогда тебя не бросит. Что же было такого неудовлетворительного в наших отношениях с Питером, что я должна была делать это все? Или я пыталась таким образом вернуть себе контроль над человеком, который являл для меня всю власть и все деньги - примерно так же, как мой дед? Питер дал мне лицензию на секс, но он, конечно, не думал, что я осмелюсь заниматься этим внеурочно и так безрассудно близко к нашему дому, практически пользуясь его Rolodex как собственной службой знакомств. [Rolodex - каталог с карточками для контактной бизнес-информации.] То был режиссер, чьими фильмами мы с Питером восхищались - человек с угловатым лицом, старше меня на двадцать пять лет, носивший длинные золотые цепочки, толстый золотой ID-браслет и женатый на известной актрисе. Мы бывали на одних и тех же голливудских вечеринках, иногда выбирались на ужин вчетвером. Питера не было в городе, когда он позвонил мне, и пока мы разговаривали, я каким-то образом оказалась лежащей на полу в ванной комнате, с телефонным шнуром, дважды обмотанным вокруг тела. Когда он по телефону спросил, чем я занята, я выдала нечто более провокационное, чем правда. - Лежу в пустой ванне, - сказала я. - Я часто так делаю, когда разговариваю по телефону. Он ответил принужденным смехом, за которым последовал соответствующий вопрос: - А что ты надеваешь, лежа в пустой ванне? - А что обычно надевают в ванне? - ответила я. - Интересно, - сказал он. - Не знал, что ты настолько сумасшедшая. Я упомянула о святилище Бастера Китона в своей пляжной квартирке. - Я бы с удовольствием посмотрел, - сказал он. - Скажи, Питер расстроится, если я приглашу тебя на ужин? - Если с тобой, то нет, - сказала я. Мы договорились встретиться в моей квартире. - Ты потрясающе пахнешь, - сказал он, когда я открыла дверь. - Что это за запах? - Ну, милый, это же масло магнолии, - ответила я своим томным южным протяжным тоном. Проходя мимо меня в комнату, он рассеянно позвякивал мелочью в кармане и брызгал в рот освежителем "Бинака". Когда я увидела, что он ищет место, чтобы присесть, то побежала на балкон за деревянным табуретом. Но потом передумала. - Пойдем на пирс, - сказала я ему. - Это будет настоящее приключение. Пирс Санта-Моники был выцветшим пережитком "ревущих двадцатых", с несколькими рыбацкими лачугами там и сям, несколькими захудалыми сувенирными киосками и с чудесной каруселью, закрытой в эту холодную, туманную ночь на замок. Сквозь запертые ворота я смотрела на ее раскрашенных лошадок, когда снова услышала звон мелочи. Такое вот своего рода откашливание в режиссерском варианте. - Ты готова вернуться? - спросил он. Нет, мне хотелось дойти до самого конца пирса, где не было никого, кроме нескольких рыбаков, которые старательно отводили от нас глаза. Он шел рядом, неохотно любуясь моими прыжками через мусорные баки. Когда мы вернулись к его машине, он посмотрел на меня холодным, оценивающим взглядом. - Если бы это была сцена из фильма, - сказал он, - я бы ее переписал. - И что бы там было? - спросила я. - О, мне пришлось бы сесть за пишущую машинку, - сказал он. - Вот когда начинают течь соки! Кстати, я снимаю домик в Малибу. Это единственное место в Лос-Анджелесе, где я могу свободно дышать. Почему бы нам не поехать туда? Можешь ни о чем не беспокоиться, все будет в полном порядке. Не знаю, в чем он хотел меня убедить. То ли в том, что у него нет никаких планов на меня, то ли что он не переступит границ своей дружбы с Питером, то ли что нас не поймают на горячем. Я сама не знала, чего хочу. Но если вам хочется спросить меня об этом, то, пожалуй, не стóит. Его пляжный домик стоял так близко к океану, что дрожал при каждом ударе волн, а комнаты и каждая поверхность в домике были пропитаны гнетущей сыростью - даже сиденье унитаза было отсыревшим. - Извини, я на минутку, - сказал он мне довольно официально. Отсутствовал он более получаса, выполняя, по моим предположениям, какой-то обязательный перед соблазнением ритуал. (По крайней мере, один раз я услышала шипение "Бинака спритц".) [Потом] мы пошли прогуляться по пляжу, пока он курил косяк; глаза у него покраснели и он становился все более замкнутым. Затем мы сидели в домике на диване и вели вымученную светскую беседу, когда он наконец произнес: - Пожалуй, я отвезу тебя домой. На следующий день он снова мне позвонил. - Сегодня я говорил со своим психоаналитиком, - сказал он. - Мы с ним теперь просто друзья, я закончил свой анализ три года назад, - и я рассказал ему о нашей с тобой ситуации. Он сказал мне, что я, видимо, смущен тем, что произошло, и поэтому чувствую себя виноватым, и что мне, скорей всего, стоило бы просто расслабиться и начать потакать своим порывам. - Последовала долгая пауза. - Скажи, как тебе вчерашний вечер? - Он был ужасный, - призналась я. - Мне тоже так показалось, - сказал он. - Я хотел тебя, но понятия не имел, чтó ты ко мне чувствуешь. Думал, ты считаешь меня непривлекательным, боялся быть отвергнутым. Я заверила его, что все женщины представляют его себе красавцем-Адонисом, после чего перешла к другой карточке в картотеке. Мы с Питером были хорошими друзьями режиссера Джона Кассаветиса и его жены, актрисы Джины Роулендс. [Джон Николас Кассаветис (1929 - 1989) - американский кинорежиссёр, актёр, сценарист. Cчитается одним из важнейших представителей американского независимого кино.] Джон был одним из величайших ловеласов в мире, но когда я однажды позвонила ему в офис и захотела вовлечь в игру, мне это не удалось. - Как дела? - сказала я ему, и тут включился явный сигнал сирены. - Зачем ты звонишь мне сюда? - спросил он с раздражением. - Что ты делаешь? Отличный вопрос. Я действительно не понимала, что делаю. Я больше не верила, что сексуальные отношения означают любовь, но все еще была убеждена, что раз я не могу контролировать себя, то нет и вины. Я использовала мужчин, как они использовали меня. (Невозможно действовать хладнокровно по отношению к кому-то, чтобы и твое хладнокровное сердце при этом не пострадало). Пока меня не поймали на горячем, я верила, что все в порядке. Я рано усвоила, что любовь - это не то, что ты чувствуешь, а то, что ты можешь получить, если действовать с любовью - как это было с моим дедом. Мужчины должны были хотеть меня, но хотеть их - это было неправильно. Моральная позиция моей матери основывалась на том, что моя единственная ценность как женщины заключается в моей сексуальной сущности, но в то же время я не должна получать от нее никакой радости. Когда я оторвалась от материнской опеки, я потеряла защитный родительский голос в своей голове, голос, который постоянно твердил мне: - Сибил, что ты делаешь? Мне потребовались годы, чтобы осознать свою отчаянную сексуальность. Я должна была поверить в себя как в личность, которая имеет ценность и за пределами сексуального, личность со своими границами, личность, которая может сказать "да", когда она имеет в виду "да", и "нет", когда она имеет в виду "нет", и при этом видеть разницу между тем и другим. А до тех пор я пыталась спасти свою жизнь единственным известным мне способом - с помощью лжи. _
- Оставить комментарий
- © Copyright Ржепишевский Юрий (rzepish@gmail.com)
- Размещен: 05/07/2020, изменен: 29/04/2022. 57k. Статистика.
- Глава: Мемуары
Связаться с программистом сайта.
