Аннотация: Перевод Ржепишевского Ю. 7-я глава, первая половина.
Сибил Шеперд и Роберт де Ниро в фильме "Таксист"
Глава Седьмая
"МНЕ НУЖЕН ТИПАЖ В ДУХЕ СИБИЛ ШЕПАРД"
СТАРАЯ ГОЛЛИВУДСКАЯ ШУТКА (ЕЕ ЧАСТО ПОВТОРЯЮТ, с заменой имен) - перечисляются пять этапов актерской карьеры.
Первый: Кто такой Дастин Хоффман?
Второй: Срочно соедините меня с Дастином Хоффманом.
Третий: Дайте мне типаж Дастина Хоффмана.
Четвертый: Найдите мне молодого Дастина Хоффмана.
Пятый: Кто такой Дастин Хоффман?
В 1975 году, когда мне было двадцать пять лет, моему агенту, Сью Менгерс, позвонил молодой режиссер Мартин Скорцезе, снимавший тогда фильм "Таксист".
- Мне нужен типаж в духе Сибил Шепард, - заявил он ей.
- А как насчет оригинала? - спросила она.
В самом начале нашей работы с Сью, я просила ее быть всегда со мной честной и откровенной, и потом она была неизменно, непоколебимо честна.
- Попробуй подлизаться к Марти, - наставляла она меня, когда Скорцезе согласился со мной встретиться (мне сразу вспомнилось предложение Моумы подлизаться к Да-ди: "давай, кинься ему на шею!"). - Будь с ним любезной, милой и наивной. Улыбайся и красиво выгляди. Много не болтай, не шути с ним, и не говори, что ему следует подложить телефонную книгу под зад.
Когда я дочитала сценарий, доставленный посыльным в мой отель в Нью-Йорке, я швырнула его через всю комнату, стараясь попасть в мусорную корзину. Насилие, описанное в нем, было настолько жестоким, а мой персонаж - политически ангажированная фифа по имени Бетси из штаба президентской кампании, - настолько темен для меня, что я не представляла, как в него вообще можно вдохнуть какую-то жизнь. Это беспокойство имело под собой основания - ну что вообще такое "тип Сибил Шепард"? Со своим маленьким ненадежным путеводным огоньком, который почти погас, задуваемый годами язвительных отзывов, я могла и не разглядеть правильного пути. Я подумала, может, я недостаточно хороша, чтобы играть даже свой собственный типаж? Однако фильмы Скорцезе приводили меня в восхищение - и "Грязные улицы", этот безжалостный портрет мелких преступников-мафиози из нью-йоркской Маленькой Италии, и запомнившаяся всем "Алиса больше здесь не живет", которая принесла премию "Оскар" актрисе Эллен Бёрстин, той, что играла мою мать в "Последнем киносеансе".
Сам Скорцезе был энергичен до маниакальности - он говорил так быстро, словно его жизнь зависела от поддержания определенной скорости. Он постоянно твердил о какой-то талантливой молодой актрисе, которую он надеялся привлечь на роль девочки-проститутки Айрис.
- Эта девчонка, Джоди Фостер, так молода, что не уверен, разрешит ли ее мать ей сниматься, - сказал он. - Ты же знаешь, какой там характер материала. Но она хороша! Кстати, она очень смахивает на тебя в твои четырнадцать.
Параллельно с разговорами о "Таксисте" Питер планировал наш следующий проект под названием "Никельодеон", который должен был возобновить его сотрудничество с Райаном О'Нилом. Дружба между этими двумя выглядела чем-то из области непостижимого: Райан был заядлым участником голливудской тусовки, целиком погрузившийся в развлечения и наркотики, тогда как Питер редко отваживался одурманить себя даже обычным коктейлем. Райан часто приветствовал Питера таким образом: целовал его в губы и хватал за яйца, а их дружеские отношения нисколько не мешали ему активно клеиться ко мне - впрочем, он и прославился тем, что приставал к подружкам всех своих друзей - такая вот у него была репутация. На одной из вечеринок у Сью Менгерс он прижал меня к стене, запустил пальцы мне в волосы и прошептал:
- Давай потрахаемся.
Я рассмеялась и стукнула его кулаком в живот.
Однажды я сняла трубку, оказалось, что это звонит Райан. Ему нужен был Питер, которого в тот момент как раз не было дома.
- А ты как поживаешь? - спросил он, весь такой в своем ирландском обаянии. Я только что вернулась из танцевального класса и стала ему рассказывать, что таким способом сгоняю вес. После крушения моей последней любви главной проблемой для меня были углеводы, и хотя Питеру я все еще нравилась милой кругляшкой, в отношении Мартина Скорцезе такой уверенности уже не было.
- Если хочешь похудеть, прекрати обжираться, - без обиняков заявил мне Райан, и все его обаяние тут же куда-то сдуло. - В этом своем фильме [речь идет о ф-ме "Наконец-то любовь"] Питер вырядил тебя во все белое с ног до головы - я не мог поверить своим глазам! Ты была похожа на выброшенную на берег белугу! И все спрашивают себя, не провалился ли он с этим своим проектом. Эхо катастрофы до сих пор разносится по Голливудским холмам.
Большинство других так называемых "друзей" Питера были более тактичны, чтобы говорить подобные вещи прямо мне в лицо.
Я расплакалась.
- Послушай, - сказал он виновато и одновременно торжествующе, - нам нужно работать вместе. Я заеду за тобой, и мы поедем ко мне, в мой дом на берегу. Там и поговорим.
Тут должны были включиться красные огни и зуммеры тревоги - Отойдите от двери! Здесь улицу не переходите! Яд, не глотать! - но я не видела и не слышала этих предупредительных знаков. Ведь Райан только что нашел меня непривлекательной толстухой, (а установление дружеских уз казалось мне хорошей преамбулой к совместной работе), поэтому я согласилась.
Райан едва узнал меня, когда я садилась в его "Порш". В своем нетерпении он чуть не сшиб ворота бампером, а когда я пристегивала ремень безопасности, окинул меня плотским оценивающим взглядом. Настроение у него то и дело менялось; я подумала, не пытается ли он вывести меня таким способом из равновесия?
Разговаривать не было никакой возможности - Райан подпевал громкому кислотному року по радио, а когда мы подкатили к драгстеру "7-Eleven", он оставил двигатель включенным, а музыка гремела во всю мощь. Из машины мне было видно, как он смеялся с продавцом, расплачиваясь за полдюжины банок пива "Coors".
Подъехав к своему дому у шоссе на Тихоокеанском побережье в Малибу, он нажал кнопку на приборной доске, и дверь гаража открылась, обнажив деревянный пол, покрытый, как в спортзале, толстым слоем лака. Не успела я повернуться, чтобы прокомментировать столь неожиданный для гаража шик-блеск, как он уже исчез внутри, оставив дверь открытой. Однажды я была уже в этом доме на вечеринке и видела там и бильярдный стол, и стереоаппаратуру, и сувенирные снимки из фильмов, вставленные в медные рамки ("Райану с глубокой и искренней любовью, Уильям Холден"). Потом уже я приезжала туда с Питером и чаще всего оставалась сидеть внизу одна.
- Ты еще не видела моей спальни? - спросил он. - Пойдем наверх. Там потрясающий вид из окна.
Неверное направление! Тупик! Опасные повороты! - я все еще не видела этих знаков.
Поднявшись по лестнице, мы вошли в холостяцкую берлогу, оформленную в землистых тонах, с меховым покрывалом на кровати, по-моему, из настоящего меха. Внезапно из ванной комнаты донесся звон бутылок. Райан вбежал туда и через мгновение появился с хорошенькой девушкой на буксире. На ней была дешевая хлопчатобумажная сорочка и резиновые перчатки.
- Это Сара, - объявил он фамильярно. - Она занимается здесь немного уборкой, но собирается вернуться попозже. А теперь вали отсюда, дорогуша, - сказал он, игриво шлепнув ее по заднице.
Едва она ушла, он повернулся ко мне:
- Не знаю, зачем я ее впустил, по-моему, она сама не знает, что здесь делает.
Я тоже не знала, что она здесь делает, хотя предположить было нетрудно.
- Присаживайся, - сказал он, махнув рукой в сторону кушетки, тогда как сам остановился у окна, откуда открывался захватывающий вид на линию прибоя. Потом указал мне на дома знаменитостей, стоящие вдоль берега.
- Отсюда мне видно все, чем занимается этот N, - самодовольно заявил он, называя имя известного актера, - и поверь мне, это довольно странный чувак.
Потом он подошел к дивану и остановился прямо передо мной.
- Знаешь, если бы у тебя были правильные роли, ты могла бы добиться большого успеха в кино, - сказал он. - С Питером определенно что-то произошло. Ему нужно вернуться в прежнее русло, и в этом ты могла бы повлиять на него больше, чем кто-либо еще.
Говоря это, он периодически обеими руками щупал себя за яйца - прямо на уровне моих глаз, - жест, который означал (чего я в то время не знала) проверку его прибора.
Вся эта мизансцена начинала меня пугать. Я встала, говоря, что уже поздно и что мне нужно возвращаться. Он остановил меня, обнял за плечи и привлек к себе, издавая тихие вздохи удовлетворения. Пока мы раскачивались так взад и вперед, одна его рука лежала на моей шее, а другая - на пояснице. Я попробовала отстраниться и почувствовала, как его мышцы напряглись. На мгновение он задержал меня, а затем отпустил. Я извинилась и пошла в ванную, а когда вышла оттуда, он смотрел на часы. Еще одна смена настроения.
- Мне тоже пора, - раздраженно сказал он. - Мне нужно забрать своего сына от Сайкса.
По дороге домой он вставил в автомобильный магнитофон кассету с Вивальди.
- Если тебе это нравится, - сказала я вполне дружелюбно, - то я могла бы предложить тебе другую музыку, после которой эта будет звучать как полное дерьмо.
Он резко повернул голову.
- Как ты можешь говорить, что это дерьмо? - закричал он.
- Я не это имела в виду, - ответила я поспешно, видя, что оскорбила его вкусы, и не желая его и дальше провоцировать. - Просто хотела сказать, что существует чудесный Бетховен, которого я могла бы дать тебе послушать...
- Я сам знаю все, что нужно, о Бетховене, - заявил он, после чего вытащил из магнитофона Вивальди и включил радио на полную мощность - хотя из-за шума из открытых окон его едва было слышно. Позже оказалось, что Вивальди - это часть саундтрека к следующему фильму Райана, "Барри Линдон". После того, как я посмотрела этот фильм, я послала Райану пластинку с фортепианным концертом Бетховена #4, с надписью: "Достойная дань твоей превосходной игре".
Он мне так и не ответил.
И "Никельодеон", и "Таксист" делались для студии Коламбия Пикчерз, президент которой, Дэвид Бегельман, заявил мне, что я должна выбрать между этими двумя фильмами. Это было трудное решение: Питер писал роль специально для меня, наградив персонажа даже моей близорукостью, (что давало мне повод там погримасничать). Но в глазах общественного мнения мы с Питером все еще пребывали на самом дне - даже в наиболее доброжелательных рецензиях того времени меня называли не иначе как "бездарной дамочкой с красивыми сиськами, с улыбкой, как на рекламе зубной пасты, и со всеми звездными качествами дохлого хомяка". Мы с ним понимали, что все, что мы делаем сообща в этой едкой, отравленной атмосфере, обречено на провал. [Так что мне, хочешь не хочешь, пришлось остановить свой выбор на "Таксисте"]. Единственным утешением было то, что мне не придется работать с Райаном О'Нилом. Но в целом это было сокрушительное разочарование - отказаться от "Никельодеона". Роль ушла... к Джейн Хичкок, с которой мы когда-то работали вместе в Нью-Йорке в качестве моделей. А Бегельмана арестовали за хищение денег из студии.
В 1975 году Роберт Де Ниро все еще был [стройным], опрятным молодым человеком, полной противоположностью своему герою в фильме "Таксист", психованному ветерану Вьетнама Трэвису Биклу. Мы с ним использовали одинаковую технику работы со сценарием - нацарапывали там микроскопические заметки, покрывая ими каждый дюйм страницы, - но я никогда раньше не видела, чтобы погружение актера в роль было настолько глубоким и всепоглощающим, как у Де Ниро.
Он добился разрешения не соблюдать установленных для актеров обычных ограничений, и на этапе подготовки к "Таксисту" все еще продолжал сниматься в Италии, в фильме "1900" Бернардо Бертолуччи. ["Двадцатый век", итал.: "Novecento", другое название "1900", - эпический 5,5-часовой кинофильм Бернардо Бертолуччи, вышедший в 1976 году.] В пятницу он покидал Рим, летел в Нью-Йорк и ездил там по выходным на такси, чтобы лучше прочувствовать своего героя и его среду. Будучи в северной Италии, он отправился на военную базу, чтобы записать на пленку голоса солдат со Среднего Запада, предполагая использовать их для акцента Трэвиса Бикла. Как только мы начали снимать, он все время оставался в образе.
В ожидании, пока установят камеры для нашего с ним "свидания" в кафе "Чайлдз" (невыносимо душном в стоградусную жару [100 градусов по Фарангейту - это 38 градусов Цельсия] и насквозь пропитанном запахами жира и специй), он уставился на меня с глупой, но довольно угрожающей полуулыбкой, настолько дезориентирующей, что я позвала парикмахера, чтобы поскорее сменить прическу "динамика" на менее вызывающую "тройку".
Скорцезе носил обычно белые соломенные фетровые шляпы с яркими лентами на тулье; для создания нужного настроения в фильме он использовал в качестве палитры характерные черточки и шумы Нью-Йорка. При весьма ограниченном бюджете ему удавалось без труда справляться со всеми проблемами - например, он снимал ночью, со сведенной к минимуму съемочной группой и вдобавок используя высокоскоростную камеру - так, словно это был какой-то андерграундный фильм. Ему нравилось, чтобы его актеры импровизировали, и во время репетиций в его номере отеля "Сент-Реджис" он с помощью портативной черно-белой камеры снимал нас на видео, а потом вставлял в сценарий фрагменты нашего импровизированного диалога, которые казались ему более-менее удачными. Что касается Де Ниро, то это мастер недоигрывать, делать мало, но при этом быть результативным. Вот почему так жутко смотреть, когда его герой, Трэвис Бикл действительно взрывается, выходит из себя. Едва ли не в первый день съемок я заметила режиссеру, что Де Ниро на практике реализует хичкоковский совет актерам: "поменьше эмоций на физиономии". Я сказала Скорцезе: "Пожалуй, мне тоже нужно так попробовать". Эти слова стали как бы нашим с ним договорным соглашением.
"Делай меньше", - говорил он мне. Затем: "Еще меньше". И затем: "А теперь еще меньше".
Однажды мы с Де Ниро в конце рабочего дня прогуливались по Пятой авеню.
- Не хочешь попробовать барбекю?- спросил он, глядя на меня со своей сексуальной полуулыбкой.
Примерно через час я ждала у себя дома "продюсера" - после трех или четырех недель его отсутствия, - и мне не улыбалось жертвовать в этот момент нашим, как я надеялась, горячим воссоединением после разлуки. Во всяком случае, не ради этого напряженного, непонятного мне человека, который, казалось, все еще пребывал в своей роли.
- Не могу, - сказала я. - У меня тут есть кое-кто, один приятель в городе.
- О! - сказал он, - Питер здесь?
- Это не Питер.
Он, похоже, успокоился, проводил меня до двери моей квартиры и пожелал спокойной ночи. Это был последний наш разговор за все время съемок, не считая наших киношных диалогов на съемочной площадке.
Под конец съемок я заказала для режиссера Скорцезе специальную цепочку для ключей от такси - она стоила мне значительной части моих заработанных денег. Я была очень благодарна ему за тот шанс, который он мне дал. Только двадцать лет спустя, когда фильм вышел на видео, я смогла быстро перемотать вперед, через безумную развязку, и поняла, что мне досталась совершенно необыкновенная финальная сцена. Конечно, я помнила, что снималась в ней, но не была уверена, что она попала в окончательный монтаж. [До этого я фильм вообще не смотрела]: когда дело касается насилия в кино - я слабачка, хотя и знаю, что там всего лишь куриная кровь или кровь Max Factor Technicolor #5. Недавно я еще раз посмотрела эти последние кадры - с Трэвисом и со случайно оказавшейся в его такси Бетси, которую тот видит в зеркале заднего вида. В конце поездки она наклоняется к окну его машины и начинает перед Трэвисом извиняться. Потом понимает, что смысла в этом нет, и лишь уныло спрашивает:
- Сколько с меня?
Я чувствую в этом диалоге подтекст между Сибил Шепард и Робертом Де Ниро. Я словно говорю ему: "Прости, что не дала тебе согрешить", а он отвечает: "Детка, лучше подумай, как ты жалеешь, что отказалась! Ты не представляешь, чтó пропустила".
Лишь когда этот фильм повторно выпустили на экраны, мое исполнение сочли хотя бы отчасти достойным - но в былые времена во мне видели всего лишь бездарную даму с большими грудями, слишком тесно связанную с Петром Богдановичем. Одна из продюсеров "Таксиста", Джулия Филлипс, в [документальном] фильме "Ты больше никогда не будешь обедать в этом городе" заявила, что единственной причиной, по которой итальянец Скорцезе проигнорировал меня, была моя большая задница.
(... ...)
Через несколько месяцев после похорон моего дедушки мы с Питером присутствовали на футбольном чемпионате Copa de Oro [исп.: Copa de Oro CONCACAF - главный футбольный турнир национальных сборных стран, входящих в КОНКАКАФ - Северная Америка, Центральная Америка, Карибский бассейн. Проводится в США]. Мы с ним тогда впервые слушали мой [песенный] альбом "Mad About the Boy" [Схожу с ума по парню]. Питер собирался сделать мне по этому поводу кое-какие замечания, но, не желая быть связанным в суждении, попросил Продюсера, чтобы тот не присутствовал. В тот вечер я разговаривала по телефону с приятелем, когда услышала вдруг на линии странный щелчок. Сразу явилась мысль, что в доме посторонний. (До этого у нас уже побывала как-то пара незваных гостей: один - слишком назойливый фанат, проникший в ворота за грузовиком-доставщиком, с моей фотографией в кармане, а второй - беглец из психлечебницы, который метался по всем коридорам с криками "Где я?") Я тут же набрала номер службы экстренной помощи Bel Air Patrol, после чего позвала Питера из его кабинета, и мы заперлись у себя наверху, жалея, что не прихватили с собой ружейный арсенал моего деда. Полицейские явились и стали обыскивать дом, комната за комнатой, а когда добрались до подвального этажа, оттуда вдруг донеслось:
- Тут у нас кто-то есть! Говорит, что якобы ваш знакомый!
У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло, когда двое охранников в серой униформе выволокли наверх, крепко держа за руки, съежившегося Продюсера. Конечно, он мог войти в наш дом без труда, ведь у него были ключи буквально ко всему, что составляло нашу общую с Питером жизнь.
- Все в порядке, - сказал Питер, - это действительно наш знакомый.
Мы отказались от каких-либо обвинений, и полицейские ушли, а Продюсер стал объяснять, почему он там оказался: ему очень хотелось услышать комментарии Питера об альбоме Getz & Sibil, пусть даже нелестные. Он категорически отрицал, что подслушивал наши телефоны. Я была уверена, что Питер тут же узнает о нашей тайне, но он, кажется, принял для себя теорию, что Продюсер временно не в себе и тоже потрясен [нашей неудачей с диском].
Однако к тому времени я уже устала от любовных интрижек, которые отдавали моим подростковым прошлым, и раскаивалась в своем двуличии. Секс с партнером со стороны - это в общем-то поведение за гранью нормы. Постоянно жить с ложью - это безошибочный рецепт к тому, чтобы постепенно сойти с ума. Еще Чехов писал, что лучший способ унизить человека - это солгать ему. Я делала это одновременно и с Питером, и с Продюсером.
Чувствуя постоянный стресс такого рода, я начала скрипеть зубами по ночам, [и это продолжалось], пока врач не прописал мне валиум. Мне хотелось начать с чистого листа, все заново, без вранья. В таком вот покаянном состоянии духа я уселась с Продюсером за столиком кофейни 'Вествуд' и стала говорить ему, что между нами все кончено. Что бы там ни было, но этот человек был значительным явлением в моей жизни - может быть, не столь значительным, как творческое партнерство с Питером, не столь неодолимым, как обжигающее пламя Элвиса, - скорее сексуальной привязанностью, которую сложно прервать в одночасье. За разговорами мы израсходовали в качестве носовых платков половину тонких бумажных салфеток, сложенных в металлическом стаканчике на столе.
Несложно отбросить следующее десятилетие моей жизни как годы потерянные, отмеченные ничем не примечательными или совсем уж неудачными проектами. Был такой фильм "Специальная доставка" с Бо Свенсоном [шведско-американский актер, известный по ролям в американских жанровых картинах 1970-х и 1980-х годов]. Парень в первый раз представился мне так: постучал в дверь моей гардеробной и спустил штаны. [Special Delivery - американский криминальный фильм-комедия 1976 года в стиле нео-нуар, режиссёр Пол Вендкос, с Бо Свенсоном и Сибил Шеперд в главных ролях.] В "Серебряных медведях", где Майкл Кейн по роли был этаким сексуальным котиком-обольстителем, мне не удалось вдохновить его даже на приличный чувственный поцелуй. ["Silver Bears" - британский комедийный криминальный триллер 1978 года, снятый режиссером Иваном Пассером, с Майклом Кейном, Сибил Шеперд, Луи Журдэном и Джоссом Эклендом в гл. ролях.] Когда я впервые увидела его, идущего по богато украшенному вестибюлю в отеле на берегу озера в Лугано, в Швейцарии, казалось, он светится изнутри - настоящий звездный актер. Но когда мы снимали наши любовные сцены, рот у него оказался крепко сжат, а на верхней губе даже образовались капельки пота. Недостаток взаимного тепла был настолько очевиден, что режиссер, Иван Пассер, подошел ко мне, когда мы были наедине, и спросил, не могу ли я как-то разогреть Майкла.
- Но он же не желает меня целовать, - возразила я.
- Ну, ты знаешь, что делать, - сказал Пассер.
На самом деле я этого не знала. Но потом съемки переместились в Лондон, и поведение Кейна резко изменилось: он стал озорным, полным актерского энтузиазма и вдохновения.
- Мне одной кажется, или разница видна всем? - спросила я у Пассера.
- Конечно, - сказал он, - Шакира в городе.
Выглядело так, что Кейн чувствовал себя полноценным актером лишь тогда, когда на съемочной площадке он видел свою жену, стоящую где-нибудь позади камеры. Однако "Серебряных медведей" постигла на студии участь "второстепенного проекта" - после того, как в том же 1978-м, той же Коламбией был выпущен фильм "Близкие контакты третьего рода". Не было почти никаких усилий по продвижению "Медведей" или какой-то финансовой его поддержки - фильм просто куда-то исчез.
Зато в плане любовных сцен с кинооператором у меня не было никаких проблем - мы разыгрывали их с ним наедине. [Надо признать], вся моя решимость в отношении верности и постоянства не стоила и ломанного гроша. Увидела, захотела, взяла. В моей долгой карьере любовных связей с очаровательными нахалами этот был одним из самых обаятельных и нахальных - женатый мошенник с длинными черными волосами и бородой-эспаньолкой, обожавший водить свой "мерседес" со скоростью сто миль в час. Во время одной из наших страстных встреч он оставил на моем подбородке такой сильный синяк от поцелуя, что на следующий день я была похожа на битый персик. А когда он увидел меня через объектив камеры, то начал ржать.
Планировалось снять несколько сцен в Лас-Вегасе, и я позаботилась о том, чтобы добраться до места заранее - с тем, чтобы мы могли провести с ним какое-то время вместе. В первый же вечер я спустилась в ресторан, намереваясь встретиться за ужином с кем-то из наших, как вдруг увидела, что он уже здесь, сидит за столом, прижимаясь носом к какой-то новой блондинке. Я с трудом подавила возмущение: женатый мужчина изменял не только со мною, но и мне самой! Несколько дней я лежала в своей комнате в номере "Дворца Цезаря", лелея разбитое сердце, и писала стихи, полные жалости к себе, под странное неумолкаемое гуденье, причиной которого, как выяснилось, была неоновая реклама на фасаде. Как бы мне ни хотелось верить, - и я даже заявляла об этом вслух! - что вполне в состоянии поддерживать отношения, которые были бы чисто физическими, а ни в коем разе не эмоциональными, я все-таки попалась на крючок.
Жалкая в своем унижении, пытаясь отвлечься, я отправилась смотреть выступление Синатры. Мне он почему-то показался странно деревянным и безжизненным, [в чем дело, я узнала позже. Оказалось], чтобы доставить свою мать в Вегас, он зафрахтовал самолет - тот самый, на котором мы днем раньше снимали сцены для "Серебряных медведей", - и самолет потерпел крушение, врезался в склон горы.
Я догадывалась, что мне еще многое предстоит узнать об актерском мастерстве, поэтому и обратилась за советом к Орсону Уэллсу.
- Не знаю, в каком направлении двигаться, - сказала я ему. - Есть возможность поучаствовать в восстановленом спектакле "Филадельфийская история" в Нью-Йорке, кроме того есть конкретное предложение от Tidewater Dinner Theatre в Норфолке, штат Вирджиния, там ставится "Выстрел в темноте". Или я могла бы пойти учиться на курсы актерского мастерства Стеллы Адлер в Нью-Йорке.
- На курсы мастерства не ходи не коем разе, - сказал он мне. - Стоит тебе там появиться, как каждый станет тебе завидовать, и каждый тебя презирать. Почему? Да потому, что у тебя сейчас известности больше, чем у любого из них когда-либо было или будет. Лучше набирайся опыта в театре, но делай это где угодно, но только не в Лос-Анжелесе и не в Нью-Йорке. Даже если ты там опозоришься, то пострадаешь не сильно. Убедись, что произносишь текст достаточно громко, чтобы тебя понимали зрители в последнем ряду. Поддержки, конечно, никакой ни от кого не жди, но это будет самое важное, что ты когда-либо делала. Публика научит тебя всему, что тебе следует знать.
Единственным человеком, который считал это хорошей идеей, была Джина Роулендс. [Вирджи́ния Кэ́трин (Джи́на) Ро́улендс, род. 1930 - известная американская актриса, лауреат многих кинопремий. Одна из актёрской династии Кассаветисов.]
- Ой, Сиб! - сказала она. - Это легко, ты останешься в театре на всю жизнь!
Остальные, включая Питера, действовали так, словно решили остановить меня во что бы то ни стало. (Активно поддержала мою идею с театром еще и Стелла Адлер, но с оговоркой: "Никаких больше инженю! Играть нужно то, что ты еще не успела пережить в жизни. В карьере это тебе очень пригодится".)
Затверживая наизусть "роковую" роль Джулии Харрис из "Выстрела в темноте", я отправилась в Вирджинию. [Джу́лия Энн Ха́ррис - известная американская актриса театра, кино и телевидения, лауреат многих кинопремий. Участвовала в постановке этой пьесы на Бродвее в 1961-1962 гг.] Именно с тех самых пор я и полюбила игру на сцене. Я обнаружила, что кино - это, скорее, область, где всем заправляют режиссер с монтажером, тогда как в театре гораздо важнее автор пьесы и актер. Подготовка, конечно, там более интенсивная, но зато, лишь только спектакль начался, тебе никто не станет говорить: "Снято!", или "Это было немного чересчур, Сибил, сбавь обороты!" Каждый вечер, начиная со вступительной сцены и до финального занавеса, [общими усилиями] воздвигается цельносборная драматическая арка. После премьеры я почувствовала: у меня не только есть крылья, но я могу и летать!
В 1978 году Питер, все еще подавленный провалом "Никельодеона", считал, что его карьера катится ко всем чертям, и даже без моего активного участия. Его назначили режиссером фильма "Святой Джек" - по книге, права на которую я получила в рамках урегулирования моего иска к журналу Плейбой. Для меня в этом сюжете роли не просматривалось, но я подумала, что это довольно-таки необычная история. И даже написала первый вариант сценария.
Тем временем во мне подспудно росло стремление к производству несколько иного рода: [я хотела завести ребенка]. Однако Питер не допускал и мысли, чтобы завести себе еще одного. Если бы меня спросили хотя бы год тому обратно, хочу ли я детей, я бы сказала - нет! Я боялась, что это помешает мне заниматься тем, чем я хотела в своей жизни заниматься. Но в возрасте двадцати восьми лет я стала мечтать о ребенке. Однажды я попыталась обсудить этот вопрос с Питером - мы лежали в кровати, где только что занимались любовью.
- Больше эту тему не поднимай! - заявил он мне категоричным тоном, напрочь перечеркнувшим наше интимное настроение, схватил лежащий на кровати халат и уселся за письменный стол спиной ко мне. Для Питера его отцовство "на неполный рабочий день" было сплошным бесконечным сражением, так что продолжать настаивать с моей стороны, вероятно, значило бы окончательно похоронить наш союз.
Стараясь из последних сил спасти то, что еще можно было спасти, я присоединилась к нему несколько месяцев спустя на съемках "Святого Джека". Я вылетела в Лондон, а затем в Сингапур, где мы с ним остановились в легендарном отеле "Раффлз" - довольно романтичном с его довольно потрепанной обстановкой, с его потолочными вентиляторами, изготовленными вроде бы специально для отеля в конце 1900-х годов компанией "Hunter Fan" из Мемфиса, штат Теннесси, (кстати, это та самая компания, которая когда-то одной из первых предоставила мне работу моделью). Однажды ночью мы сидели с ним в холле гостиницы и пили жестокие сингапурские смеси, когда я вдруг поняла, что вентиляторы уже не вертятся, зато комната вертится вокруг меня.
В фильме была небольшая роль, которую сыграла красивая молодая азиатская актриса по имени Моника Субраманьям. При встрече со мной она опустила глаза, но стоило ей взглянуть на Питера, как она вспыхнула как все огни Лас Вегаса разом. Я не стала у него ничего выспрашивать, ему не было нужды ни в чем признаваться, я все поняла и так. Хочешь не хочешь, а наши отношения определенно подходили к концу. Так что здесь уже ничто не помогло бы.
ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ Я НАХОДИЛА СПАСЕНИЕ в двух вещах: в чтении и пении. Книги и музыка утешали меня, снабжали информацией, помогали определить себя. Трудно передать, насколько они были для меня важны - для моего психического здоровья, для духовной поддержки, да и вообще для моего выживания на земле. Между тем и другим, конечно, есть разница: чтение носит частный, личный характер, неисследованный, не требующий объяснений и оправданий, тогда как пение [особенно в записи] - полная противоположность этому. Ты отдаешь свой голос на суд публике, чтобы его рассматривали, [словно инструмент], изучали, так сказать, под микроскопом, а иногда и ругали - как это было в детстве, когда мои родители просили меня спеть перед гостями, а я всегда чувствовала, что люди были разочарованы. И все же я всегда возвращалась к пению. В каждой песне есть как минимум один персонаж, и тебе не требуется киностудия или телевизионная сеть, чтобы вкладывать в это дело большие деньги. Песенный театр - это возможность рассказывать истории у костра. С малых лет, задолго до всех преимуществ психотерапии, я почувствовала, что пение может исцелять мне сердце. Однако петь для публики - для этого требуется большое мужество. Для исполнителя это почти то же, что раздеться на глазах у всех, а для публики - словно оказаться у исполнителя в гостиной: если исполнитель тебе не нравится, то и слушать его одно мучение. О моем голосе говорили разное, в том числе и неприятные вещи. Но для меня это не важно: даже если я вижу, что мое пение не оценивают, как оно того заслуживает, все равно оно остается необходимой частью моей жизни.
Я сильно отдалилась от Питера - хотя между нами не было сказано ничего конкретного. Вдобавок мне не предлагали сниматься нигде - ни в кино, ни на телевидении. Поэтому я поехала в Нью-Йорк и стала там петь по воскресеньям в известном заведении "The Cookery" в Гринвич-Виллидж. В остальные дни недели там пела моя землячка из Мемфиса, блестящая исполнительница блюзов Альберта Хантер. Когда-то давным-давно она выучила песни, что крутили на граммофоне в борделе Сент-Луиса, где в одиннадцать лет она работала горничной. Это она написала первый хит для Бесси Смит "Down-Hearted Blues" ("У меня весь мир в этом кувшине и пробка прямо здесь, в руке; если хочешь, чтобы я был милым папочкой, тебе лучше присоединиться к нам"). Ее исполнение было трогательным и очень достойным, очень авторитетным. Музыка состоит из пауз в той же мере, как и из нот, поэтому даже дыхание Альберты в паузах между фразами было исполнено впечатляющей силы. Альберта называла меня "Мемфис" и приветствовала всегда с огромным теплом - с гораздо бóльшим, чем я встречала у публики. Я стояла у микрофона перед небольшим помещением, стараясь пением перекрыть разговоры и стук столовых приборов. Никто меня не слушал, а одна женщина подошла к сцене и довольно громко у меня спросила: "Где тут туалет, дорогуша?"
В течение двух недель моего ангажемента я переспала в крошечной комнате отеля "Пьер" последовательно с тремя разными мужчинами. Первый из них был сексуальным молодым официантом в "The Cookery", [после наших с ним постельных баталий] он начал кружить по комнате восьмеркой и стонать: "Ах, ах, это ужасно! Всю жизнь я был влюблен в тебя... и что мне теперь с этим делать?!" Второй подвернувшийся мне под руку был агентом по продажам, женатым отцом пятерых детей. (Знаю, знаю, [чтó вы сейчас скажете!]) Третий был Чарльз Гродин, мой партнер по фильму "Разбивающий сердца".
Мне он казался человеком эмоционально чужим, без чувства юмора и нисколько не привлекательным. Услыхав о моем выступлении, он позвонил мне, и этот звонок настолько ошеломил меня, что я даже расхохоталась. Либо он действительно успел стать забавным, либо это я обрела наконец такое вот странное чувство юмора. Мы пошли поужинать в какую-то забегаловку, не указанную ни в одном путеводителе - это оказалось темное, сомнительное место, своеобразный кулинарный аналог Но-Телль-мотеля. [No-Tell Motel - синоним грязного, захудалого, подозрительного мотеля]. Единственная наша с ним ночь так и не получила продолжения, поскольку уже на следующее утро я узнала, что он трахается с кем-то еще.
Неожиданно, как снег на голову, меня настигла неизбежная участь всякой искательницы сексуальных приключений - [я забеременела]. Единственной надежной защитой от беременности, как меня когда-то учили, было воздержание - способ, основанный на отжившей морали. Презервативы к тому времени успели стать анахронизмом - тогда еще не было болезней, передающихся половым путем, которые нельзя было бы вылечить из флакона, купленному по рецепту. На тот момент, когда мы с Питером переехали в Лос-Анджелес, я принимала противозачаточные таблетки - я делала это еще с шестнадцати лет. В двадцать семь я пользовалась печально известной скользящей Copper-7 IUD [тип внутриматочной спирали, содержащей медь], которая в конце концов у меня "потерялась", и для того, чтобы ее обнаружить и извлечь, потребовались рентгеновские лучи. Во времена, когда я жила в Нью-Йорке, я использовала диафрагму. Но и это средство не было вполне надежным.
Даже если женщина абсолютно уверена, что аборт должен быть узаконен и вполне легален, даже и та не станет с легким сердцем прерывать беременность. Для меня это было своего рода свидетельством поражения - все равно как вернуться в колледж с его монастырским духом, пропитанным сексуальными табу. Я зарегистрировалась в клинике под чужим именем, в субботу, когда там не было других пациентов, а после в послеоперационной палате меня тошнило от принятых лекарств. О том, чтó я собираюсь делать, я не сказала никому.
Подготовка женского организма к беременности это гормональные американские горки. Бедра автоматически уходят вперед, в организме образуется больше крови и жидкости. Когда позже я забеременела двойней, мне понадобилось установить ретейнер [фиксатор зубов, не брекеты], потому что мои нижние зубы стали шататься.
Последствия аборта были для меня как удар о стену. Вместе с чувством облегчения возникло мучительное сомнение: а будет ли у меня второй шанс? Каким бы важным и правильным ни был выбор в тот момент, женщина прежде всего думает о своем непреднамеренно зачатом ребенке. При нежелательной беременности аборт - средство почти неизбежное, если есть возможность, его делают легально, или, если это для женщины единственный выход, нелегально - и это несмотря на то, что в результате таких операций ежегодно погибает несколько сотен тысяч человек. [В свое время] я участвовала в марше за право женщин иметь этот выбор, и я глубоко уверена, что беременность, ощущаемая как "наказание за грех", вредна как для женщин, так и для [рожденных при таких обстоятельствах] детей. Так что я знала, что поступила правильно.
Однако занимаясь сексом с мужчинами, которые ничего для меня не значили, я чувствовала пустоту, прекрасно понимая, что и для них я тоже ничего не значу.
Впрочем, по-настоящему проституткой я почувствовала себя лишь тогда, когда владелец "The Cookery" стал расплачиваться со мной за пение: со словами "Держи, детка!" он воткнул мне в руку горсть мятых купюр-двадцаток [и, спокойно развернувшись, исчез. Это меня окончательно доконало]. Словно раненый зверь [ищущий хоть какое-то убежище], я позвонила матери. Пока я изливала ей свое горе, она в основном молчала. А я слышала свои интонации маленькой девочки - жалобные, дрожащие нотки, прорывающиеся сквозь всхлипы и рыдания. Наконец мать заговорила, и ее голос, полный спокойной уверенности, вернул мне надежду. "Сибил, - сказала она мне, - возвращайся домой". У нее после развода была своя собственная одиссея несчастий и одиночества, но теперь, по крайней мере, она могла жить полноценной, радостной жизнью. В свои пятьдесят три года она встретила очаровательного, энергичного вдовца по имени Мондо Миччи, (в Мемфисе произносится как "Микки"), бывшего чемпиона "Золотых перчаток"; когда-то в прошлом он взбирался по пожарной лестнице отеля "Пибоди", чтобы попасть на крышу, где проводились танцы под оркестр. Впервые в жизни о ней кто-то действительно заботился, кто-то ее защищал - и это давало ей возможность защитить меня и обо мне позаботиться.